Страница:
Анатолий Гончар
Приказ – погибнуть
«Родина вас не забудет, но и не вспомнит!»
Пролог
Май 1983 года
В комнате, залитой лучами утреннего солнца, находилось двое мужчин. Один, седовласый, лет шестидесяти пяти, удобно развалившийся в кресле, принадлежал к высшей партийной элите. Его надменное лицо с чуть выступающими скулами и слегка заостренным носом казалось спокойным, но в зеленых глазах нет-нет да и мелькал затаившийся страх. Напротив него, с трудом уместив свое грузное тело в плетеном кресле-качалке и слегка поджав под себя ноги, сидел мужчина лет сорока с небольшим. Пышущие здоровьем щеки сидевшего лоснились от пота, серый костюм с расстегнутой нижней пуговицей неприятно топорщился на объемистом брюхе, а зачесанные назад волосы были аккуратно подстрижены, и от них исходил тонкий аромат сирени. Он нетерпеливо перебирал пальцами, ожидая начала разговора, и время от времени бросал взгляд на стоящие у стены ходики. Несмотря на внушительный рост и вес, этот человек производил странное впечатление некой серости, невзрачности, заставляющей людей, взглянувших на него, уже спустя пару минут забыть о его существовании. Кто бы смог предположить в нем генерал-майора одной из силовых структур?
Прежде чем начать разговор, они продолжительное время молчали. Седовласый собирался с мыслями, а серый человек, лишь догадываясь о причине своего вызова, не осмеливался нарушить стоявшую в комнате тишину. Наконец седовласый, неспешно приподнявшись, встал и, подойдя к окну, задернул тяжелые, цвета спелого апельсина, шторы. Комнату сразу же наполнил легкий золотистый полумрак.
– Прокофий Иванович, надеюсь, вы понимаете, что встретиться с вами меня заставило дело исключительной важности, – говоривший сделал едва уловимую паузу.
– Да, да, Андрей Витальевич, я понимаю, – поспешно кивнул генерал-майор.
– Так вот, – продолжил седовласый. – Ввиду некоторых обстоятельств я не хотел бы посвящать в это дело ваших теперешних руководителей, – он запнулся, опять подыскивая слова. – Скажем так: они не совсем лояльны по отношению к нам.
Седовласый не стал уточнять, к кому именно, собеседник и без того знал, о ком идет речь.
– Как вы, наверное, догадываетесь, раньше, – хозяин кабинета сделал акцент на последнем слове, – я решал все вопросы с главой вашего ведомства, блаженной памяти Ильей Петровичем, но, увы… его с нами больше нет, – понуро бросил он и в очередной раз сделал паузу. – Времена меняются, и старым партийцам, таким, как я, становится тревожно за судьбу отечества.
При этих словах генерал был готов рассмеяться, но выработанная за годы службы привычка скрывать эмоции позволила ему сдержаться и сейчас, хотя в глазах все же появилась легкая лукавая искорка.
– Так вот, все мы крайне обеспокоены переменами, происходящими в нашей стране… – Седовласый на мгновение умолк, подбирая подходящие слова, чтобы выразить свои чувства. – Эта «новая метла», – говоривший с издевкой произнес слово «метла», – принялась мести чересчур резво.
Тут он ненароком взглянул на часы, удивился быстротечности времени и продолжил уже без прежнего пафоса:
– Ну да ладно, бог с ним, в конце концов, генсек не вечен, да и я назначил вам встречу не для того, чтобы обсудить положение дел в нашем государстве, – партийный босс поднял вверх указательный палец, – сейчас у нас есть куда более насущные проблемы. От вашего шефа я знаю, что наши дела с заграницей вели вы. Это действительно так?
– Да, – ответил Прокофий Иванович и, неожиданно смутившись своего мягкого, нежного голоса, почти по-женски прозвучавшего в тишине комнаты, опустил взгляд и машинально поправил выглядывающий из-под рукава пиджака манжет белоснежной рубашки.
– Хорошо, очень хорошо, – не замечая смущения собеседника, продолжил седовласый. – Я так понимаю, вы в курсе наших трудностей, что начались после ужесточения контроля на границах? – Он передернул плечами, словно от внезапно охватившего озноба.
– Да, я знаком с обстановкой, тем более что занимался свертыванием нескольких наших программ, связанных с произведениями искусства. – Прокофий Иванович покосился на шторы, как бы опасаясь, что их могут подслушать, затем вспомнил, что лично руководил установкой защитного экрана, и, облегченно вздохнув, зашаркал подошвами ботинок по полу, стараясь устроиться поудобнее.
– Вот, вот, о чем я и говорю, кому, как не вам, и знать… В общем, нечего тянуть кота за хвост. Вы человек военный, так что ставлю задачу конкретно и просто. Необходимо переправить некий груз на территорию Западной Европы. Текущие моменты, связанные с перевозкой, решите сами. – Седовласый вперил глаза в Прокофия Ивановича, словно стараясь взглядом высветить запрятанные в подсознание генеральские мысли, при этом хищное лицо партийного босса еще больше вытянулось, и он стал похож на приготовившуюся к броску птицу.
– Простите, а каков характер груза? – заметив на себе пристальный взгляд собеседника, генерал-майор невольно поежился, но его глаза вопреки всему на один краткий миг заблестели, как у почуявшего добычу пса.
– Этот вопрос не должен вас волновать, – резко отрубил Андрей Витальевич и демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Прокофий Иванович поднялся, но прежде чем идти, осмелился задать все тот же вопрос:
– Я вас понял, но и вы поймите, это не праздное любопытство. Мне нужен хотя бы вес и объем, я не могу переправлять кота в мешке.
– Вот именно, кота в мешке, – седовласый повернулся к генерал-майору, и у него на лице заиграла улыбка. Последние слова собеседника его развеселили. – Вот именно, кота в мешке. Это будет кожаный мешок. А вес, – он на мгновенье задумался, – вес будет от двадцати до тридцати килограммов.
Его лицо стало строже, а взгляд жестче.
– Надеюсь, такие определения параметров груза вас устраивают?
– Вполне.
– И… – партийный функционер немного помедлил. – Вот еще что. Постарайтесь все сделать как можно быстрее…
И опять пауза.
– Но вместе с тем не торопитесь. Помните, в данном случае нам все же важнее надежность, чем время.
Внезапно, словно вспомнив о чем-то забытом, Андрей Витальевич качнул головой, опустил руку в боковой карман пиджака и вытащил на свет божий изрядно помятый листочек бумаги. Мельком глянул на него и протянул Прокофию Ивановичу.
– Когда все будет готово, позвоните по этому телефону, вам назначат.
Генерал-майор схватил клочок бумаги, не глядя положил его в карман и направился к входной двери. Там он на краткий миг остановился, кивнул на прощание и быстро выскользнул на улицу.
Яркое, стоявшее в зените солнце на миг ослепило Прокофия Ивановича. Он сердито поморщился, затем с завидным для его фигуры проворством сбежал по ступенькам и остановился напротив усаженной цветами клумбы. Задумчиво оглядевшись по сторонам, словно раздумывая, в каком направлении ему идти, он вытер платком выступивший на лбу пот и только затем шагнул вперед, направляясь в прохладную глубину находившегося неподалеку парка.
Он медленно брел по аллее, и тень от деревьев успокоительной сенью, лишь иногда чередуясь с пробивавшимися сквозь листву яркими солнечными бликами, падала ему под ноги, ложилась на плечи и укрывала голову. На душе у него было тревожно и грустно. Год не удался. С приходом нового генерального секретаря многое изменилось и еще ой как многое могло измениться. Страна всколыхнулась, воспрянула ото сна, будто в один час выйдя из сладкой многолетней дремы. Но это, как ни странно, вовсе не радовало неспешно идущего по тропинкам парка Прокофия Ивановича, генерала, призванного эту самую страну защищать.
«Что за жизнь? – размышлял он, шаркая подошвами ботинок по сырой земле. – Что за проклятое время? Лучшие люди, – а к лучшим людям он причислял и себя, – вынуждены пускаться в бега, идти с повинной, прятать и отдавать нажитое с таким трудом, потом и кровью – своей, чужой… Да какая, собственно, разница? Чужая кровь тоже не проходит бесследно и безболезненно. Укоры совести, страх перед возможным наказанием – разве это не кара за пролитую чужую кровь?»
Он сам испытал все это. Когда-то давно, еще молодым, подающим надежды подполковником, он оступился, а оступившись, не сумел скрыть свою ошибку. Просто не повезло. Ему грозил немалый срок или даже вышка. Но мир не без добрых людей. Прокофия Ивановича не бросили. Как выяснилось, его быстрый рост по карьерной лестнице оказался не счастливым случаем, не прихотью неведомого покровителя, а собственной заслугой, деяниями, которые вышестоящее руководство заметило и оценило, раз взяло дело под свой контроль. Взяло, и дела не стало… А Прокофий Иванович превратился в цепного пса Ильи Петровича, всесильного, как тогда думалось, начальника и куратора.
Как давно это было! Казалось, что с тех пор, как Прокофий Иванович стал ощущать себя чуть ли не черным ангелом, летающим над просторами огромного СССР, прошла вечность. Все поменялось столь быстро, что он не успел даже до конца понять, что его время, время беспредельного торжества обретенной им силы кончилось. Кончилось безвозвратно, если… если, конечно, не произойдёт чудо.
«А чудо ли нужно для того, чтобы все стало прежним? Чудо? – Прокофий Иванович с сомнением покачал головой: простая и столь естественная мысль почему-то впервые пришла ему в голову. – Новый генсек не вечен. Он уже достаточно стар, чтобы умереть, стоит лишь немного ему в этом помочь. Помочь… – Прокофий Иванович крепко задумался. – Много ли найдется людей, что станут доискиваться до истины? – Он мысленно представил себе когорту «членов», толпящихся за спиной генсека, и улыбнулся. Там не было никого до такой степени преданного новому лидеру, чтобы ввязываться в неизбежную в таком случае свару. Значит, кто бы ни совершил подобное, это сойдет ему с рук. Смерть генерального устроит многих, даже слишком многих.
Неожиданно генерал-майор испугался собственных мыслей и прибавил шагу, стараясь движением заглушить нахлынувшие на него думы. Но мысль, появившись единожды, уже никак не желала оставлять его в покое. А ведь он слишком хорошо знал, чем рискует. Нет и нет, он был далек от того, чтобы всерьез задумываться над ее осуществлением, но она упорно, с маниакальной целеустремленностью приходила ему в голову. Быстрый шаг не помогал, навязчивая идея свербела в сознании и заставляла учащенно колотиться сердце. Прокофий Иванович сбавил шаг и, уже не спеша, пройдя парк по диагонали, вышел на его противоположную сторону. Шагнув на тротуар и жмурясь от яркого солнца, согнал печать озабоченности со своего лица и направился к ожидающей машине.
«Что же все-таки хочет переправить этот старый пердун?!» – подумал он, усаживаясь на заднее сиденье «Волги». Ответ не находился, и беспокойные мысли потекли в его голове вновь. Почему-то вспомнилось давно забытое и, казалось, совсем исчезнувшее из памяти: он почти не жалел, что расправился с той стервой. Она же сама… сама согласилась… Когда же вдруг передумала, разве он мог остановиться? А потом разве мог оставить ее в живых? Нет, нет и еще раз нет! Да заяви она об этом! Или хотя бы расскажи… Что стало бы с его работой? С семьей? Она должна была умереть! И тот следователь, – Прокофий Иванович улыбнулся, – мир его праху, он не захотел внять доводам разума. Улыбка стала шире. Он знал, он был уверен, что его «Дело» тут ни при чем, что он не причастен к его смерти, что автокатастрофа совершенно случайна. Это было что угодно: рок, случай, провидение, стечение обстоятельств, наказание свыше, но никак не спланированное убийство.
Тогда, в другой, как казалось теперь, жизни, с благословения Ильи Петровича все утихло, и уже через год Прокофий Иванович ушел на вышестоящую должность.
С тех пор жизнь вела его только вверх, сурово и точно, будто по расписанию, без скачков и зигзагов. Деликатные поручения, время от времени поступавшие от вышестоящего руководства, выполнялись быстро и без вопросов. После того случая Прокофий Иванович стал мудрее и никогда в жизни больше не совершал опрометчивых поступков, вне работы ведя размеренную, вполне обычную обывательскую жизнь, лишь изредка позволяя себе невинную шалость – порезвиться с молоденькой и не слишком опытной девчонкой. Но он был осторожен, очень осторожен. Об этих его забавах знали лишь двое: битый жизнью, нелюбопытный, а к тому же крепко повязанный личный водитель генерала и Лев Игнатьевич, его собственный протеже, начальник одного из отделов, полковник и по совместительству доверенный помощник. Именно он каждый раз искал и находил девушку, готовую за определённый гонорар выполнить все прихоти «серого человека».
Но Прокофий Иванович никогда, как бы ни стремились к этому его душа и тело, не позволял себе встретиться с одной и той же девчонкой дважды. Свои интимные свидания он скрывал даже от самых преданных друзей, не без оснований опасаясь их беззаботных языков, и, как теперь оказалось, правильно делал. При нынешнем генеральном секретаре скомпрометировать себя было равнозначно гибели.
Он не доверял никому – даже самым проверенным, самым, как казалось, преданным друзьям, видя в них только хищников, ждущих момента его падения и готовых по еще теплой спине прыгнуть на освободившееся кресло.
– Гады, трусы, сволочи! – вспоминая окружающих, Прокофий Иванович не скупился на уничижительные эпитеты. – Вот и этот, – он мысленно представил образ седовласого, – испугался, потому и ценности за границу переправляет.
То, что состоявшийся разговор шел именно о «ценностях», Прокофий Иванович понял или, скорее, ощутил, в какой-то момент своих терзаний и по некотором размышлении уверился в собственных предположениях.
– Крысы бегут с корабля, – желчно процедил он вслух. И уже в мыслях: «Тридцать килограммов… Интересно, сколько их скинулось на эту посылочку? Впрочем, что мне с того? У меня, слава богу, почти ничего нет, а что есть, уже давно надежно припрятано. И за границу я не побегу, без родных мест мне жизни не будет. Да и надолго ли мне хватит того, что есть, за границей? – прагматично рассудил генерал. – То-то же…» Он шумно вздохнул и, внезапно повеселев, улыбнулся своим мыслям. Привычки хранить деньги и драгоценности Прокофий Иванович не имел никогда. Он вообще не любил дорогих вещей, был прост и хитер в этой простоте. Его незаметность в делах не затеняла его незаменимости и даже, наоборот, подчеркивала. А преданность и честность по отношению к партнерам ни у кого не вызывали сомнения. Ему доверяли, а он потихонечку подбирал ниточки управления, по неаккуратности, по самонадеянности или просто из-за лености брошенные его благодетелями. Он брал их в свои руки и уже никогда не выпускал, ибо хотел иметь возможность в нужный момент дернуть за их кончики, свалив с ног марионеток, считающих себя главными и потому беззаботно шагающих на другом конце нитей. Имея достаточную власть, он, как бы заранее предугадав появление этого неспокойного генсека, не спешил использовать ее для обогащения. Генерал-майор умел ждать, и вот сейчас, когда все вокруг стали метаться в поисках спасения, а по ночам прятать или сжигать накопленное годами, он взирал на происходящее почти спокойно. Конечно, и его глодали сомнения, страх и ненависть, но разум твердил, что до него не добраться. А в своих глубоко запрятанных мечтах он даже радовался, ведь начавшаяся чистка наверняка оставит множество вакантных мест на верхних ступенях государственной лестницы. И кто знает…
«Давно пора убрать этих пердунов, этих великовозрастных «вундеркиндов», – рассуждал он, со злорадством вспоминая знакомые ему имена и лица. – Пусть хлынет очистительный ливень, вслед за которым моя карьера пойдет в рост, как растет травинка после теплого весеннего дождика». Он улыбнулся в предвкушении будущих званий, премий, наград, но тут же подавил эту внезапно возникшую улыбку. Ведь ничего этого может не быть, если сегодняшний руководитель партии простоит у руля еще год-другой-третий. В этом случае и пребывание на свободе можно будет почитать за счастье – ведь общеизвестно, что нет таких тайных дел, которые не становились бы явными, если за них хорошенько взяться. Да, седовласый прав: он хоть и не сказал этого напрямую, но общая тенденция, вектор его мыслей чувствовался, и генерал не мог с ним не согласиться.
Генсек все же должен уйти. Сам или… – даже в мыслях генерал боялся договаривать все до конца. – …Уйти… а на его место мы посадим, посадим…» Прокофий Иванович попытался подобрать всеобъемлющее слово, чтобы охарактеризовать нужного ему Генсека, но в памяти вертелось лишь что-то вроде покладистого, своего, но это было все не то. Он рассердился на себя, но, поглядев какое-то время в окно автомобиля, немного успокоился, тем более что за окном показались ворота его дачи. Проехав последние метры, машина скрипнула тормозами и остановилась.
Полуденное солнце нещадно жгло серые камни предгорий. Встречный бой, кипевший под его лучами, то стихал, то возобновлялся с новой силой. Рассредоточившиеся за камнями разведчики вели почти непрерывный огонь по наседающим душманам. Время от времени какой-нибудь моджахед, выкрикивая «Аллах акбар», бросался вперед, подставляя грудь под пули. Но далеко не всегда свинец попадал в цель, и тогда духу удавалось, преодолев открытое пространство, проскочить до очередного укрытия. Текли минуты, цепь, окружившая горстку советских солдат, сжималась все сильнее, образуя опасное кольцо-петлю. Руководивший боем заместитель командира взвода сержант Виктор Бебишев выстрелил по мелькнувшему среди валунов душману, отпрянул назад, отполз немного в сторону и осторожно высунулся из-за камня. Его взгляд скользнул по окружающей местности, выхватывая то здесь, то там появляющиеся и исчезающие серые одежды наступающих. Летевший в их сторону свинец крошил камни, с рикошетным визгом разлетался в стороны, входил в податливую плоть. Несколько фигурок тряпичными куклами застыли на пышущей жаром земле, но напор со стороны наступающих не только не ослабевал, но с каждой минутой усиливался, а расстояние, разделяющее противников, непозволительно быстро сокращалось. Увиденное не радовало. Виктор чертыхнулся и пригнул голову; тотчас совсем рядом, кроша камни и рикошетом разлетаясь в разные стороны, затарабанили вражеские пули.
– Гадство! – выругался он и, отряхивая волосы от сыпанувшей на голову каменной крошки, как бы случайно коснулся пальцами ребристого бока «эфки». Затем, резко приподнявшись, высунулся из-за камня и, почти не целясь, выстрелил в одного из наступавших. Попал или не попал, Виктор не видел, так как, едва отпустив курок, юркнул под прикрытие валуна. Пули над головой засвистели чаще. Похоже, теперь его жизни одновременно домогались уже три-четыре духовских автоматчика. Тяжело дыша и чувствуя, как учащенно колотится сердце, Бебишев откатился в сторону и, приподнявшись на локте, короткой очередью срезал одного из стрелявших. Защелкавший по окружающим камням свинцовый град несколько запоздал. Виктор вжался в землю и, перебирая руками, поспешно отполз в сторону. Не поднимая головы, он посмотрел вправо-влево, но увидел только двоих ребят из своего взвода: рядового Батаева – весельчака и балагура, укрывшегося за большим расколотым пополам камнем, и залегшего чуть правее и ниже ефрейтора Сергея Омельченко – угрюмого долговязого блондина. Остальные бойцы рассредоточились довольно далеко друг от друга, и до Виктора доносился лишь треск автоматно-пулеметных выстрелов. Продолжая вжиматься в землю, он увидел, как Сергей юркнул за небольшой бугорок и поспешно принялся набивать патронами опустевший магазин.
Утерев рукавом текущий по лицу пот, Бебишев шмальнул короткой очередью в сторону противника и по-пластунски переполз к следующему укрытию. Уже высунувшись из-за него и посылая в стреляющего противника очередь за очередью, Виктор почему-то вспомнил, что родом Омельченко из Подмосковья, но откуда точно, так не и вспомнил. Он вообще плохо запоминал адреса. Возможно, потому, что еще со школы больше надеялся на записную книжку, чем на память. Впрочем, сейчас домашний адрес ефрейтора Омельченко интересовал его меньше всего, а вот пробежаться по занятой разведчиками позиции и убедиться, что у каждого есть возможность отхода, требовалось до зарезу. Увы, Виктор не исключал, что им придется оставить свои позиции и драпать. Он не любил слово «драпать», но нарочно применял его по отношению к себе и своим действиям. И хотя до сегодняшнего дня драпать ему еще не приходилось, но кто мог знать, что готовила им судьба? Ничего нельзя было предугадать – слишком много расхрабрившихся врагов перло по их души.
Сержант рассчитывал продержаться еще десяток-другой минут. Он хорошо понимал, что если и после этого на горизонте не появится командир взвода, ушедший с остальными ребятами в обход, то ему и оставшимся под его командой бойцам придется туго.
– Серега, прикрой! – заорал он, в прыжке преодолел открытое пространство и, едва не свалившись на гладковыбритую голову Омельченко, упал рядом. – Ну, как тут, не холодно? – Сержант держался за ушибленное плечо и одновременно отплевывался от каменной пыли, сыпанувшей на него сверху.
– Еще как тепло, даже искры летят! – нервно хохотнул Омельченко, и из ствола его автомата вылетела длинная очередь.
В звуки выстрелов один за другим влились раздавшиеся на откосе взрывы – кто-то из ребят принялся осаживать духов из подствольного гранатомета. В ответ ему ухнул «РПГ-7». Прилетевшая вслед за звуком граната срикошетила от камней и взорвалась в десятке шагов от позиции Бебишева.
Где-то справа длинными, злыми очередями бил «ПК» Есиповича.
– Во чешет! – недовольно проворчал Бебишев, осторожно поднимаясь над камнем и окидывая взглядом расстилавшуюся впереди местность. – Так недолго и все патроны расстрелять!
Его мысль прервало появление «удалого молодца» со вскинутой на плечо шайтан-трубой. Духа с РПГ усиленно прикрывали его единоверцы. Над головой Виктора непрерывно засвистели, зацокали-застучали, зашуршали ударяющие по камням пули. Сержант резко выдохнул и, вскинув автомат, стрельнул по оборзевшему моджахеду. Граната ушла вверх, а раненый душман свалился за каменную насыпь. Справа вновь затарабанила бесконечная пулеметная очередь. Виктор зло выругался.
«Да что у него там, духи нахрапом лезут, что ли? – мысленно вознегодовал он. – Жека, ты хоть иногда палец со спускового крючка снимешь? У тебя же патроны…» – Бебишев еще не закончил свою тираду, когда пулемет смолк. И сразу же на правом фланге стала разрастаться трескотня вражеских выстрелов, то здесь, то там прерываемая уханьем гранат и свистом с треском колющихся камней.
Душманы, видя свое численное превосходство над обороняющимися разведчиками, наседали, но все никак не осмеливались завершить дело одним решительным броском.
Виктор заменил магазин, один из опустевших набил патронами и, пару раз резко вздохнув, метнулся в сторону стихшего пулемета. Краем глаза он видел, как душман в огромной чалме высунул свое бородатое лицо из зарослей кустарника и, подняв автомат, повел ствол в его сторону. Он понял: добежать до спасительного укрытия не успевает – и уже приготовился ощутить вокруг себя мерзкое шуршание пуль, как дух, срезанный метким выстрелом Омельченко, вскрикнул и стал заваливаться на спину. Веер выпущенных им пуль ушел куда-то вверх. Автомат, выпавший из ослабевших рук, упал и заскользил по камням.
«Молодец», – в длинном прыжке преодолев последние метры открытого пространства и уже касаясь грудью твердой поверхности, подумал Бебишев. Тут же вскочил и прыгнул, упав, больно отбил плечо, но, даже не обратив на это внимания, ползком продолжил движение вперед, затем на короткое мгновение остановился, стараясь хоть чуть-чуть отдышаться, и осторожно высунулся из-за камня.
«Кажется, все спок», – заключил он, видя, что душманы все еще остаются на прежних позициях. Но ему во что бы то ни стало нужно было добраться до Есиповича. Сержант снял панаму и, надев ее на шомпол, повертел вправо-влево.
«Целехонька! – с удовлетворением отметил он и, взъерошив на голове мокрые от пота волосы, задумался: – Не видят или ждут? Ну что ж, не проверишь – не узнаешь», – и бросился вперед, на ходу посылая очередь в направлении противника. Сделав несколько шагов, Виктор выставил вперед руку, упал, перекатился через плечо, юркнул за камень и отвалился в сторону. Пот застилал глаза. Слегка приподнявшись, он всмотрелся в беспорядочное нагромождение камней и зарослей невесть каким образом укоренившегося здесь кустарника. Быстро обведя взглядом поле боя, сержант увидел, как один дух высунулся из-за приличного по своим размерам камня и, выстрелив, тут же юркнул обратно. Но спрятался он не весь, на виду остался его правый локоть.
«Ага, сволочь, держись!» – подумал Бебишев, прицелился и стал ждать, стараясь не упустить начало движения противника. Наконец локоть сдвинулся и пополз в сторону… Сержант тут же нажал на спуск. Выскочивший моджахед как бы завис в воздухе и, загребая руками, ткнулся носом в раскаленные от жары камни.
Духи ответили моментально. Рядом с пяткой Бебишева цокнули пули, кусок скальной породы больно ударил по щиколотке, над головой противно вжикнула ушедшая на рикошет пуля. Бебишев отдернул ногу, сместился чуть в сторону и тут же услышал, как не переставая застрекотали вражеские автоматы.
В комнате, залитой лучами утреннего солнца, находилось двое мужчин. Один, седовласый, лет шестидесяти пяти, удобно развалившийся в кресле, принадлежал к высшей партийной элите. Его надменное лицо с чуть выступающими скулами и слегка заостренным носом казалось спокойным, но в зеленых глазах нет-нет да и мелькал затаившийся страх. Напротив него, с трудом уместив свое грузное тело в плетеном кресле-качалке и слегка поджав под себя ноги, сидел мужчина лет сорока с небольшим. Пышущие здоровьем щеки сидевшего лоснились от пота, серый костюм с расстегнутой нижней пуговицей неприятно топорщился на объемистом брюхе, а зачесанные назад волосы были аккуратно подстрижены, и от них исходил тонкий аромат сирени. Он нетерпеливо перебирал пальцами, ожидая начала разговора, и время от времени бросал взгляд на стоящие у стены ходики. Несмотря на внушительный рост и вес, этот человек производил странное впечатление некой серости, невзрачности, заставляющей людей, взглянувших на него, уже спустя пару минут забыть о его существовании. Кто бы смог предположить в нем генерал-майора одной из силовых структур?
Прежде чем начать разговор, они продолжительное время молчали. Седовласый собирался с мыслями, а серый человек, лишь догадываясь о причине своего вызова, не осмеливался нарушить стоявшую в комнате тишину. Наконец седовласый, неспешно приподнявшись, встал и, подойдя к окну, задернул тяжелые, цвета спелого апельсина, шторы. Комнату сразу же наполнил легкий золотистый полумрак.
– Прокофий Иванович, надеюсь, вы понимаете, что встретиться с вами меня заставило дело исключительной важности, – говоривший сделал едва уловимую паузу.
– Да, да, Андрей Витальевич, я понимаю, – поспешно кивнул генерал-майор.
– Так вот, – продолжил седовласый. – Ввиду некоторых обстоятельств я не хотел бы посвящать в это дело ваших теперешних руководителей, – он запнулся, опять подыскивая слова. – Скажем так: они не совсем лояльны по отношению к нам.
Седовласый не стал уточнять, к кому именно, собеседник и без того знал, о ком идет речь.
– Как вы, наверное, догадываетесь, раньше, – хозяин кабинета сделал акцент на последнем слове, – я решал все вопросы с главой вашего ведомства, блаженной памяти Ильей Петровичем, но, увы… его с нами больше нет, – понуро бросил он и в очередной раз сделал паузу. – Времена меняются, и старым партийцам, таким, как я, становится тревожно за судьбу отечества.
При этих словах генерал был готов рассмеяться, но выработанная за годы службы привычка скрывать эмоции позволила ему сдержаться и сейчас, хотя в глазах все же появилась легкая лукавая искорка.
– Так вот, все мы крайне обеспокоены переменами, происходящими в нашей стране… – Седовласый на мгновение умолк, подбирая подходящие слова, чтобы выразить свои чувства. – Эта «новая метла», – говоривший с издевкой произнес слово «метла», – принялась мести чересчур резво.
Тут он ненароком взглянул на часы, удивился быстротечности времени и продолжил уже без прежнего пафоса:
– Ну да ладно, бог с ним, в конце концов, генсек не вечен, да и я назначил вам встречу не для того, чтобы обсудить положение дел в нашем государстве, – партийный босс поднял вверх указательный палец, – сейчас у нас есть куда более насущные проблемы. От вашего шефа я знаю, что наши дела с заграницей вели вы. Это действительно так?
– Да, – ответил Прокофий Иванович и, неожиданно смутившись своего мягкого, нежного голоса, почти по-женски прозвучавшего в тишине комнаты, опустил взгляд и машинально поправил выглядывающий из-под рукава пиджака манжет белоснежной рубашки.
– Хорошо, очень хорошо, – не замечая смущения собеседника, продолжил седовласый. – Я так понимаю, вы в курсе наших трудностей, что начались после ужесточения контроля на границах? – Он передернул плечами, словно от внезапно охватившего озноба.
– Да, я знаком с обстановкой, тем более что занимался свертыванием нескольких наших программ, связанных с произведениями искусства. – Прокофий Иванович покосился на шторы, как бы опасаясь, что их могут подслушать, затем вспомнил, что лично руководил установкой защитного экрана, и, облегченно вздохнув, зашаркал подошвами ботинок по полу, стараясь устроиться поудобнее.
– Вот, вот, о чем я и говорю, кому, как не вам, и знать… В общем, нечего тянуть кота за хвост. Вы человек военный, так что ставлю задачу конкретно и просто. Необходимо переправить некий груз на территорию Западной Европы. Текущие моменты, связанные с перевозкой, решите сами. – Седовласый вперил глаза в Прокофия Ивановича, словно стараясь взглядом высветить запрятанные в подсознание генеральские мысли, при этом хищное лицо партийного босса еще больше вытянулось, и он стал похож на приготовившуюся к броску птицу.
– Простите, а каков характер груза? – заметив на себе пристальный взгляд собеседника, генерал-майор невольно поежился, но его глаза вопреки всему на один краткий миг заблестели, как у почуявшего добычу пса.
– Этот вопрос не должен вас волновать, – резко отрубил Андрей Витальевич и демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Прокофий Иванович поднялся, но прежде чем идти, осмелился задать все тот же вопрос:
– Я вас понял, но и вы поймите, это не праздное любопытство. Мне нужен хотя бы вес и объем, я не могу переправлять кота в мешке.
– Вот именно, кота в мешке, – седовласый повернулся к генерал-майору, и у него на лице заиграла улыбка. Последние слова собеседника его развеселили. – Вот именно, кота в мешке. Это будет кожаный мешок. А вес, – он на мгновенье задумался, – вес будет от двадцати до тридцати килограммов.
Его лицо стало строже, а взгляд жестче.
– Надеюсь, такие определения параметров груза вас устраивают?
– Вполне.
– И… – партийный функционер немного помедлил. – Вот еще что. Постарайтесь все сделать как можно быстрее…
И опять пауза.
– Но вместе с тем не торопитесь. Помните, в данном случае нам все же важнее надежность, чем время.
Внезапно, словно вспомнив о чем-то забытом, Андрей Витальевич качнул головой, опустил руку в боковой карман пиджака и вытащил на свет божий изрядно помятый листочек бумаги. Мельком глянул на него и протянул Прокофию Ивановичу.
– Когда все будет готово, позвоните по этому телефону, вам назначат.
Генерал-майор схватил клочок бумаги, не глядя положил его в карман и направился к входной двери. Там он на краткий миг остановился, кивнул на прощание и быстро выскользнул на улицу.
Яркое, стоявшее в зените солнце на миг ослепило Прокофия Ивановича. Он сердито поморщился, затем с завидным для его фигуры проворством сбежал по ступенькам и остановился напротив усаженной цветами клумбы. Задумчиво оглядевшись по сторонам, словно раздумывая, в каком направлении ему идти, он вытер платком выступивший на лбу пот и только затем шагнул вперед, направляясь в прохладную глубину находившегося неподалеку парка.
Он медленно брел по аллее, и тень от деревьев успокоительной сенью, лишь иногда чередуясь с пробивавшимися сквозь листву яркими солнечными бликами, падала ему под ноги, ложилась на плечи и укрывала голову. На душе у него было тревожно и грустно. Год не удался. С приходом нового генерального секретаря многое изменилось и еще ой как многое могло измениться. Страна всколыхнулась, воспрянула ото сна, будто в один час выйдя из сладкой многолетней дремы. Но это, как ни странно, вовсе не радовало неспешно идущего по тропинкам парка Прокофия Ивановича, генерала, призванного эту самую страну защищать.
«Что за жизнь? – размышлял он, шаркая подошвами ботинок по сырой земле. – Что за проклятое время? Лучшие люди, – а к лучшим людям он причислял и себя, – вынуждены пускаться в бега, идти с повинной, прятать и отдавать нажитое с таким трудом, потом и кровью – своей, чужой… Да какая, собственно, разница? Чужая кровь тоже не проходит бесследно и безболезненно. Укоры совести, страх перед возможным наказанием – разве это не кара за пролитую чужую кровь?»
Он сам испытал все это. Когда-то давно, еще молодым, подающим надежды подполковником, он оступился, а оступившись, не сумел скрыть свою ошибку. Просто не повезло. Ему грозил немалый срок или даже вышка. Но мир не без добрых людей. Прокофия Ивановича не бросили. Как выяснилось, его быстрый рост по карьерной лестнице оказался не счастливым случаем, не прихотью неведомого покровителя, а собственной заслугой, деяниями, которые вышестоящее руководство заметило и оценило, раз взяло дело под свой контроль. Взяло, и дела не стало… А Прокофий Иванович превратился в цепного пса Ильи Петровича, всесильного, как тогда думалось, начальника и куратора.
Как давно это было! Казалось, что с тех пор, как Прокофий Иванович стал ощущать себя чуть ли не черным ангелом, летающим над просторами огромного СССР, прошла вечность. Все поменялось столь быстро, что он не успел даже до конца понять, что его время, время беспредельного торжества обретенной им силы кончилось. Кончилось безвозвратно, если… если, конечно, не произойдёт чудо.
«А чудо ли нужно для того, чтобы все стало прежним? Чудо? – Прокофий Иванович с сомнением покачал головой: простая и столь естественная мысль почему-то впервые пришла ему в голову. – Новый генсек не вечен. Он уже достаточно стар, чтобы умереть, стоит лишь немного ему в этом помочь. Помочь… – Прокофий Иванович крепко задумался. – Много ли найдется людей, что станут доискиваться до истины? – Он мысленно представил себе когорту «членов», толпящихся за спиной генсека, и улыбнулся. Там не было никого до такой степени преданного новому лидеру, чтобы ввязываться в неизбежную в таком случае свару. Значит, кто бы ни совершил подобное, это сойдет ему с рук. Смерть генерального устроит многих, даже слишком многих.
Неожиданно генерал-майор испугался собственных мыслей и прибавил шагу, стараясь движением заглушить нахлынувшие на него думы. Но мысль, появившись единожды, уже никак не желала оставлять его в покое. А ведь он слишком хорошо знал, чем рискует. Нет и нет, он был далек от того, чтобы всерьез задумываться над ее осуществлением, но она упорно, с маниакальной целеустремленностью приходила ему в голову. Быстрый шаг не помогал, навязчивая идея свербела в сознании и заставляла учащенно колотиться сердце. Прокофий Иванович сбавил шаг и, уже не спеша, пройдя парк по диагонали, вышел на его противоположную сторону. Шагнув на тротуар и жмурясь от яркого солнца, согнал печать озабоченности со своего лица и направился к ожидающей машине.
«Что же все-таки хочет переправить этот старый пердун?!» – подумал он, усаживаясь на заднее сиденье «Волги». Ответ не находился, и беспокойные мысли потекли в его голове вновь. Почему-то вспомнилось давно забытое и, казалось, совсем исчезнувшее из памяти: он почти не жалел, что расправился с той стервой. Она же сама… сама согласилась… Когда же вдруг передумала, разве он мог остановиться? А потом разве мог оставить ее в живых? Нет, нет и еще раз нет! Да заяви она об этом! Или хотя бы расскажи… Что стало бы с его работой? С семьей? Она должна была умереть! И тот следователь, – Прокофий Иванович улыбнулся, – мир его праху, он не захотел внять доводам разума. Улыбка стала шире. Он знал, он был уверен, что его «Дело» тут ни при чем, что он не причастен к его смерти, что автокатастрофа совершенно случайна. Это было что угодно: рок, случай, провидение, стечение обстоятельств, наказание свыше, но никак не спланированное убийство.
Тогда, в другой, как казалось теперь, жизни, с благословения Ильи Петровича все утихло, и уже через год Прокофий Иванович ушел на вышестоящую должность.
С тех пор жизнь вела его только вверх, сурово и точно, будто по расписанию, без скачков и зигзагов. Деликатные поручения, время от времени поступавшие от вышестоящего руководства, выполнялись быстро и без вопросов. После того случая Прокофий Иванович стал мудрее и никогда в жизни больше не совершал опрометчивых поступков, вне работы ведя размеренную, вполне обычную обывательскую жизнь, лишь изредка позволяя себе невинную шалость – порезвиться с молоденькой и не слишком опытной девчонкой. Но он был осторожен, очень осторожен. Об этих его забавах знали лишь двое: битый жизнью, нелюбопытный, а к тому же крепко повязанный личный водитель генерала и Лев Игнатьевич, его собственный протеже, начальник одного из отделов, полковник и по совместительству доверенный помощник. Именно он каждый раз искал и находил девушку, готовую за определённый гонорар выполнить все прихоти «серого человека».
Но Прокофий Иванович никогда, как бы ни стремились к этому его душа и тело, не позволял себе встретиться с одной и той же девчонкой дважды. Свои интимные свидания он скрывал даже от самых преданных друзей, не без оснований опасаясь их беззаботных языков, и, как теперь оказалось, правильно делал. При нынешнем генеральном секретаре скомпрометировать себя было равнозначно гибели.
Он не доверял никому – даже самым проверенным, самым, как казалось, преданным друзьям, видя в них только хищников, ждущих момента его падения и готовых по еще теплой спине прыгнуть на освободившееся кресло.
– Гады, трусы, сволочи! – вспоминая окружающих, Прокофий Иванович не скупился на уничижительные эпитеты. – Вот и этот, – он мысленно представил образ седовласого, – испугался, потому и ценности за границу переправляет.
То, что состоявшийся разговор шел именно о «ценностях», Прокофий Иванович понял или, скорее, ощутил, в какой-то момент своих терзаний и по некотором размышлении уверился в собственных предположениях.
– Крысы бегут с корабля, – желчно процедил он вслух. И уже в мыслях: «Тридцать килограммов… Интересно, сколько их скинулось на эту посылочку? Впрочем, что мне с того? У меня, слава богу, почти ничего нет, а что есть, уже давно надежно припрятано. И за границу я не побегу, без родных мест мне жизни не будет. Да и надолго ли мне хватит того, что есть, за границей? – прагматично рассудил генерал. – То-то же…» Он шумно вздохнул и, внезапно повеселев, улыбнулся своим мыслям. Привычки хранить деньги и драгоценности Прокофий Иванович не имел никогда. Он вообще не любил дорогих вещей, был прост и хитер в этой простоте. Его незаметность в делах не затеняла его незаменимости и даже, наоборот, подчеркивала. А преданность и честность по отношению к партнерам ни у кого не вызывали сомнения. Ему доверяли, а он потихонечку подбирал ниточки управления, по неаккуратности, по самонадеянности или просто из-за лености брошенные его благодетелями. Он брал их в свои руки и уже никогда не выпускал, ибо хотел иметь возможность в нужный момент дернуть за их кончики, свалив с ног марионеток, считающих себя главными и потому беззаботно шагающих на другом конце нитей. Имея достаточную власть, он, как бы заранее предугадав появление этого неспокойного генсека, не спешил использовать ее для обогащения. Генерал-майор умел ждать, и вот сейчас, когда все вокруг стали метаться в поисках спасения, а по ночам прятать или сжигать накопленное годами, он взирал на происходящее почти спокойно. Конечно, и его глодали сомнения, страх и ненависть, но разум твердил, что до него не добраться. А в своих глубоко запрятанных мечтах он даже радовался, ведь начавшаяся чистка наверняка оставит множество вакантных мест на верхних ступенях государственной лестницы. И кто знает…
«Давно пора убрать этих пердунов, этих великовозрастных «вундеркиндов», – рассуждал он, со злорадством вспоминая знакомые ему имена и лица. – Пусть хлынет очистительный ливень, вслед за которым моя карьера пойдет в рост, как растет травинка после теплого весеннего дождика». Он улыбнулся в предвкушении будущих званий, премий, наград, но тут же подавил эту внезапно возникшую улыбку. Ведь ничего этого может не быть, если сегодняшний руководитель партии простоит у руля еще год-другой-третий. В этом случае и пребывание на свободе можно будет почитать за счастье – ведь общеизвестно, что нет таких тайных дел, которые не становились бы явными, если за них хорошенько взяться. Да, седовласый прав: он хоть и не сказал этого напрямую, но общая тенденция, вектор его мыслей чувствовался, и генерал не мог с ним не согласиться.
Генсек все же должен уйти. Сам или… – даже в мыслях генерал боялся договаривать все до конца. – …Уйти… а на его место мы посадим, посадим…» Прокофий Иванович попытался подобрать всеобъемлющее слово, чтобы охарактеризовать нужного ему Генсека, но в памяти вертелось лишь что-то вроде покладистого, своего, но это было все не то. Он рассердился на себя, но, поглядев какое-то время в окно автомобиля, немного успокоился, тем более что за окном показались ворота его дачи. Проехав последние метры, машина скрипнула тормозами и остановилась.
Полуденное солнце нещадно жгло серые камни предгорий. Встречный бой, кипевший под его лучами, то стихал, то возобновлялся с новой силой. Рассредоточившиеся за камнями разведчики вели почти непрерывный огонь по наседающим душманам. Время от времени какой-нибудь моджахед, выкрикивая «Аллах акбар», бросался вперед, подставляя грудь под пули. Но далеко не всегда свинец попадал в цель, и тогда духу удавалось, преодолев открытое пространство, проскочить до очередного укрытия. Текли минуты, цепь, окружившая горстку советских солдат, сжималась все сильнее, образуя опасное кольцо-петлю. Руководивший боем заместитель командира взвода сержант Виктор Бебишев выстрелил по мелькнувшему среди валунов душману, отпрянул назад, отполз немного в сторону и осторожно высунулся из-за камня. Его взгляд скользнул по окружающей местности, выхватывая то здесь, то там появляющиеся и исчезающие серые одежды наступающих. Летевший в их сторону свинец крошил камни, с рикошетным визгом разлетался в стороны, входил в податливую плоть. Несколько фигурок тряпичными куклами застыли на пышущей жаром земле, но напор со стороны наступающих не только не ослабевал, но с каждой минутой усиливался, а расстояние, разделяющее противников, непозволительно быстро сокращалось. Увиденное не радовало. Виктор чертыхнулся и пригнул голову; тотчас совсем рядом, кроша камни и рикошетом разлетаясь в разные стороны, затарабанили вражеские пули.
– Гадство! – выругался он и, отряхивая волосы от сыпанувшей на голову каменной крошки, как бы случайно коснулся пальцами ребристого бока «эфки». Затем, резко приподнявшись, высунулся из-за камня и, почти не целясь, выстрелил в одного из наступавших. Попал или не попал, Виктор не видел, так как, едва отпустив курок, юркнул под прикрытие валуна. Пули над головой засвистели чаще. Похоже, теперь его жизни одновременно домогались уже три-четыре духовских автоматчика. Тяжело дыша и чувствуя, как учащенно колотится сердце, Бебишев откатился в сторону и, приподнявшись на локте, короткой очередью срезал одного из стрелявших. Защелкавший по окружающим камням свинцовый град несколько запоздал. Виктор вжался в землю и, перебирая руками, поспешно отполз в сторону. Не поднимая головы, он посмотрел вправо-влево, но увидел только двоих ребят из своего взвода: рядового Батаева – весельчака и балагура, укрывшегося за большим расколотым пополам камнем, и залегшего чуть правее и ниже ефрейтора Сергея Омельченко – угрюмого долговязого блондина. Остальные бойцы рассредоточились довольно далеко друг от друга, и до Виктора доносился лишь треск автоматно-пулеметных выстрелов. Продолжая вжиматься в землю, он увидел, как Сергей юркнул за небольшой бугорок и поспешно принялся набивать патронами опустевший магазин.
Утерев рукавом текущий по лицу пот, Бебишев шмальнул короткой очередью в сторону противника и по-пластунски переполз к следующему укрытию. Уже высунувшись из-за него и посылая в стреляющего противника очередь за очередью, Виктор почему-то вспомнил, что родом Омельченко из Подмосковья, но откуда точно, так не и вспомнил. Он вообще плохо запоминал адреса. Возможно, потому, что еще со школы больше надеялся на записную книжку, чем на память. Впрочем, сейчас домашний адрес ефрейтора Омельченко интересовал его меньше всего, а вот пробежаться по занятой разведчиками позиции и убедиться, что у каждого есть возможность отхода, требовалось до зарезу. Увы, Виктор не исключал, что им придется оставить свои позиции и драпать. Он не любил слово «драпать», но нарочно применял его по отношению к себе и своим действиям. И хотя до сегодняшнего дня драпать ему еще не приходилось, но кто мог знать, что готовила им судьба? Ничего нельзя было предугадать – слишком много расхрабрившихся врагов перло по их души.
Сержант рассчитывал продержаться еще десяток-другой минут. Он хорошо понимал, что если и после этого на горизонте не появится командир взвода, ушедший с остальными ребятами в обход, то ему и оставшимся под его командой бойцам придется туго.
– Серега, прикрой! – заорал он, в прыжке преодолел открытое пространство и, едва не свалившись на гладковыбритую голову Омельченко, упал рядом. – Ну, как тут, не холодно? – Сержант держался за ушибленное плечо и одновременно отплевывался от каменной пыли, сыпанувшей на него сверху.
– Еще как тепло, даже искры летят! – нервно хохотнул Омельченко, и из ствола его автомата вылетела длинная очередь.
В звуки выстрелов один за другим влились раздавшиеся на откосе взрывы – кто-то из ребят принялся осаживать духов из подствольного гранатомета. В ответ ему ухнул «РПГ-7». Прилетевшая вслед за звуком граната срикошетила от камней и взорвалась в десятке шагов от позиции Бебишева.
Где-то справа длинными, злыми очередями бил «ПК» Есиповича.
– Во чешет! – недовольно проворчал Бебишев, осторожно поднимаясь над камнем и окидывая взглядом расстилавшуюся впереди местность. – Так недолго и все патроны расстрелять!
Его мысль прервало появление «удалого молодца» со вскинутой на плечо шайтан-трубой. Духа с РПГ усиленно прикрывали его единоверцы. Над головой Виктора непрерывно засвистели, зацокали-застучали, зашуршали ударяющие по камням пули. Сержант резко выдохнул и, вскинув автомат, стрельнул по оборзевшему моджахеду. Граната ушла вверх, а раненый душман свалился за каменную насыпь. Справа вновь затарабанила бесконечная пулеметная очередь. Виктор зло выругался.
«Да что у него там, духи нахрапом лезут, что ли? – мысленно вознегодовал он. – Жека, ты хоть иногда палец со спускового крючка снимешь? У тебя же патроны…» – Бебишев еще не закончил свою тираду, когда пулемет смолк. И сразу же на правом фланге стала разрастаться трескотня вражеских выстрелов, то здесь, то там прерываемая уханьем гранат и свистом с треском колющихся камней.
Душманы, видя свое численное превосходство над обороняющимися разведчиками, наседали, но все никак не осмеливались завершить дело одним решительным броском.
Виктор заменил магазин, один из опустевших набил патронами и, пару раз резко вздохнув, метнулся в сторону стихшего пулемета. Краем глаза он видел, как душман в огромной чалме высунул свое бородатое лицо из зарослей кустарника и, подняв автомат, повел ствол в его сторону. Он понял: добежать до спасительного укрытия не успевает – и уже приготовился ощутить вокруг себя мерзкое шуршание пуль, как дух, срезанный метким выстрелом Омельченко, вскрикнул и стал заваливаться на спину. Веер выпущенных им пуль ушел куда-то вверх. Автомат, выпавший из ослабевших рук, упал и заскользил по камням.
«Молодец», – в длинном прыжке преодолев последние метры открытого пространства и уже касаясь грудью твердой поверхности, подумал Бебишев. Тут же вскочил и прыгнул, упав, больно отбил плечо, но, даже не обратив на это внимания, ползком продолжил движение вперед, затем на короткое мгновение остановился, стараясь хоть чуть-чуть отдышаться, и осторожно высунулся из-за камня.
«Кажется, все спок», – заключил он, видя, что душманы все еще остаются на прежних позициях. Но ему во что бы то ни стало нужно было добраться до Есиповича. Сержант снял панаму и, надев ее на шомпол, повертел вправо-влево.
«Целехонька! – с удовлетворением отметил он и, взъерошив на голове мокрые от пота волосы, задумался: – Не видят или ждут? Ну что ж, не проверишь – не узнаешь», – и бросился вперед, на ходу посылая очередь в направлении противника. Сделав несколько шагов, Виктор выставил вперед руку, упал, перекатился через плечо, юркнул за камень и отвалился в сторону. Пот застилал глаза. Слегка приподнявшись, он всмотрелся в беспорядочное нагромождение камней и зарослей невесть каким образом укоренившегося здесь кустарника. Быстро обведя взглядом поле боя, сержант увидел, как один дух высунулся из-за приличного по своим размерам камня и, выстрелив, тут же юркнул обратно. Но спрятался он не весь, на виду остался его правый локоть.
«Ага, сволочь, держись!» – подумал Бебишев, прицелился и стал ждать, стараясь не упустить начало движения противника. Наконец локоть сдвинулся и пополз в сторону… Сержант тут же нажал на спуск. Выскочивший моджахед как бы завис в воздухе и, загребая руками, ткнулся носом в раскаленные от жары камни.
Духи ответили моментально. Рядом с пяткой Бебишева цокнули пули, кусок скальной породы больно ударил по щиколотке, над головой противно вжикнула ушедшая на рикошет пуля. Бебишев отдернул ногу, сместился чуть в сторону и тут же услышал, как не переставая застрекотали вражеские автоматы.