Анатолий Гончар. Рейд в ад

   – Всем занять круговую оборону, – кому-то все же следовало начать командовать, и если никто не спешит это делать, то почему бы не мне?
   – Командир, что ли, нашелся? – недовольно буркнул старший лейтенант Шпак.
   – Не хочешь, можешь сесть здесь с трупами рядышком и сидеть наслаждаться воздухом, – не остался в долгу я.
   – Прекратили! – одернувший нас Артур прошелся по Шпаку тяжелым взглядом и громко сообщил: – Сто долларов штрафа!
   – За что? – возмутился Леонид.
   – Еще пятьдесят, чтобы не задавал глупых вопросов, – пояснил свою позицию «куратор», и мы с Леней, зыркнув друг на друга недовольными взглядами, разошлись в разные стороны, выбрали каждый себе сектор наблюдения и принялись ждать.
 
   Если бы не раздолбайство Рудина, мы бы в том кишлаке и остались… все. Но Леха решил пострелять. Отойдя подальше в сторонку, он стянул вниз предохранитель своего автомата и нажал на спусковой крючок. Щелкнуло, и на этом все. Не понимая, что произошло, Леха передернул затвор еще раз и вновь нажал на спуск, никакого эффекта.
   – Да чтоб тебя! – выругался он и попробовал выстрелить в третий раз, безуспешно.
   – Михалыч! – не желая привлекать внимание остальных, он тихонечко отозвал меня в сторону. – Михалыч, у меня ствол не стреляет.
   – Как не стреляет? – я вначале даже не понял, с чего, собственно, он должен стрелять? Но Леха протянул мне один из использованных патронов. Тот был совершенно цел, если не считать глубокой вмятины на капсюле.
   – Дай автомат! – Действительно, странно. По уму, за попытку стрельбы, которая в сложившейся ситуации могла бы привести к нашему обнаружению неизвестным противником, следовало надавать Лехе по шее, но его автомат не выстрелил!!! Возможно, ослабла пружина, и удар бойка получился недостаточно сильным или же Лехе попалась бракованная пачка патронов? Следовало проверить. Я передернул затвор.
   – Стой, командир! – Леха показал мне второй патрон тоже с пробитым капсюлем. Я поставил его автомат на предохранитель. Вернул хозяину. Снял предохранитель со своего «АК-74М», потянул собачку, громко щелкнуло и никакого эффекта, я оттянул затвор. «Стреляный» патрон выпал мне на ладонь – в центре капсюля виднелась достаточно серьезная вмятина.
   – Так, ясно, – пробормотал я, хотя неясности только начинались.
   – Может, спросить Артура? – Леха покосился в сторону сидящего за каменным забором сопровождающего.
   – Нет, – у меня мелькнули некие подозрения, – у него в последнюю очередь. Наблюдай за округой и пока никому ни слова, понял?
   Леха понимающе кивнул. Я же начал смещаться вправо в поисках затаившейся среди глиняных валунов девушки.
   – Алла, – позвал я, тихо появившись у нее за спиной. Девушка вздрогнула, повернулась мне навстречу. После увиденного сегодня ее лицо все еще оставалось бледным, глаза опухли, видимо, она плакала.
   – ??? – наша снайперша воззрилась на меня, как на привидение.
   – Вон там на дувале, видишь, ворон сидит, попади в него, – потребовал я, совершенно не имея на это права.
   – Зачем? – резонно возразила снайперша.
   – Проверим пристрелку, – я не собирался раньше времени открывать ей правду.
   – Ворона жалко, можно вон в тот камень? – попросила девушка.
   «Да хоть в белый свет как в копеечку», – мог бы сказать я, но вместо этого кивнул.
   – Давай, – я думал, она будет целиться долго, ан нет, щелчок по капсюлю прозвучал почти тут же.
   – Что за… – она, видимо, не привычная к осечкам, едва сдержалась, чтобы не матюгнуться. Потянулась рукой к затвору.
   – Можешь не пробовать.
   Снайперша подняла на меня вопросительный взгляд.
   – ???
   – Не выстрелит, – пояснил я.
   – Что-то с бойком? – она пока еще только начинала сопоставлять мой приход и ее неудачную стрельбу.
   – Патроны, – я показал ей свой собственный с пробитым капсюлем.
   – И у вас тоже? – она всерьез удивилась.
   – Думаю, что у всех, – я не стал скрывать от нее правду. Она закусила губу, я задумался. Теперь, когда моя догадка относительно патронов подтвердилась, я начал обдумывать свою уже давно мелькавшую на задворках сознания мыслишку. А я-то отводил ее на счет своей мнительности, а зря. Еще в автобусе я понял, что квалификация нашего войска оставляет желать лучшего. Такое впечатление, что отбирали нас по принципу: чем хуже – тем лучше. И если посмотреть критически, что мы имели? Эдика Каретникова – майора, ни разу не водившего за собой группу. Аллу Ерохину – экзальтированную дамочку-врача с комплексом непризнанного чемпиона мира по стрельбе из малокалиберной винтовки, опять же без всякого военного опыта. Виктора Синцова и Алексея Жмурова, двух великовозрастных балбесов-десантников, неизвестно чем отличившихся на службе, а по жизни временно задержавшихся в пути бомжей. Алексея Лапова и Геннадия Шамова – двух спецназовцев срочников-гадюшников из а-ля ГИО, подразделения, куда из рот СпН по жизни «скидывали» всех чмошников и дебилов, чтобы они не мешались под ногами у нормальных разведчиков. Леонида Шпака – старшего лейтенанта из нашей же бригады, давно уволившегося, но до сих пор не расставшегося с амбициями великого стратега. Леху Рудина – тоже служившего в каком-то спецподразделении связи, но так и не научившегося толком обращаться с оружием. Не лучше выглядели и все остальные. Да и я, если взглянуть критически, давно уже не соответствовал образу великого спецназера. Как ни крути, сорок пять есть сорок пять со всеми вытекающими… А если взять, что у всех без исключения на груди и плечах в той или иной степени присутствовали татуировки, с легкостью отождествлявшие нас с Российской армией, то все отличненько вставало на свои места – нас подставили. Мы были всего лишь винтиком в грандиозной операции по втягиванию России в международный скандал.
   – Боже ж ты мой… – пробормотала Алла, видимо, пойдя мыслями по такому же ходу, что и я. Что ж, не дура…
   – Сиди здесь! – приказал я.
   – Ты к Артуру? – она угадала мои намерения.
   – Да, – к чему было лукавить?
   – Можно с тобой? – ее решительному виду можно было только позавидовать.
   – Нет, – я отрицательно покачал головой. – Если услышишь шум или выстрелы, тогда – да, – и постарался улыбнуться. Хотя по чести, улыбаться было нечему, и если у меня не получится задуманное, бежать на выстрелы будет бессмысленно.
 
   Я подходил к нему, не скрываясь, держа автомат в одной руке, а второй свободно болтая в воздухе, рассчитывая на неожиданность, а вовсе не на внезапность. Потому шел, не таясь, и не ошибся. Артур определенно слышал, как кто-то к нему идет, но не спешил поворачивать голову. Когда же наконец начал разворачиваться мне навстречу, было уже поздно. В удар я вложил всю силу своей правой руки, и все же оглушенный противник попытался сопротивляться. Впрочем, второго удара хватило, чтобы он потерял сознание.
 
   – Ну и что будем с тобой делать, сука? – мой нож ткнулся Артуру в ухо. Пока он пребывал в отключке, я переложил содержимое его разгрузки в свою (в том числе приличную пачку банкнот), поменялся (на всякий пожарный) автоматами, сунул ему в рот кляп, скрученный из куска его же одежды, связал руки, ноги и стянул их вместе. После оттащил плененного подальше от остальных, чтобы они не мешали нашей милой беседе, и вылил ему на морду полфляги драгоценной воды.
   – Сам все расскажешь или помочь? – я приставил нож к загорелому горлу. Артур дернулся, попытался отстраниться. Я схватил его за волосы, ударил кулаком в солнечное сплетение. «Куратор» засипел, начал жадно тянуть носом воздух. Ничего, ничего. Это только на пользу.
   – Значит, говоришь, местные больше доверяют русским, и вы, следовательно, решили использовать нас на переговорах, да? – Артур усиленно закивал, подтверждая мои слова. Я сделал на его лице маленький разрез и сыпанул туда щепотку взятой из пайка соли. Артур забился, на лице отразилась мука.
   – Не любишь боль? Странно. Я думал, тебе понравится. Знаешь, Артур, или как там тебя на самом деле звать, я далеко не юноша и, понимаешь ли, не люблю, когда меня обманывают. – Я плеснул ему на рану немного воды. Едва ли это ослабило боль, но стремление к «доброй воле» проявить следовало. – Поэтому сейчас я выну кляп, а ты мне все подробно расскажешь, а нет – рана станет глубже и шире и соли больше, а может, тебе следует насыпать в зад перца? Нет? Тогда я вынимаю кляп, а ты мне все растолковываешь? Хорошо, да? А если вздумаешь снова врать, то я могу обидеться и убить тебя. Я ведь и так все знаю. Но если рассуждать здраво, то ты здесь тоже воюешь за деньги. Скажи, за что тебе умирать? Вот видишь, особо не за что. Так что, договорились? – Пленник кивнул. – Я вынимаю кляп, а ты все рассказываешь. Только не верещи. Нет смысла. Хорошо?
   Американец еще раз кивнул. Я вытащил кляп. Артур всхлипнул, шмыгнул носом и неожиданно громко зашипел.
   – Вы все равно не жильцы! Вас отследят и поймают! Вы трупы, вы… – он не закончил, схлопотав по зубам. Я аккуратно распорол его разгрузку, затем камуфляжную куртку, тельник и, снова заткнув ему тряпкой окровавленный рот, нарочно медленно срезал его правый сосок. Пленник пытался вырваться, но тщетно. Он задергался еще больше, когда я начал посыпать открытую ранку солью.
   – Следующими будут твои ногти, я сдеру их без наркоза, а могу содрать кожу с руки или пальца, – я достал из кармана ножик. Развернул и показал имеющиеся в наборе плоскогубцы. Видимо, Артур понял, что я не шучу, и затрясся как в ознобе, сквозь слезы закивал головой.
   – Готов к беседе?
   Он вновь закивал.
   Я выдернул изо рта кляп.
   – Соль, соль смой, соль, плиз… – просил он, продолжая заливаться слезами. Что ж, я простил ему эту слабость. Соль на рану – это действительно больно. Я открутил пробку, и тонкая струйка потекла вниз. Воды из его же фляги в этот момент мне почему-то жалко не было. Благодарно кивнув, все еще продолжая морщиться, Артур начал рассказывать.
   – По имеющейся у нас информации, в последнее время по всему Афганистану усиливаются пророссийские настроения. К сожалению, это общемировая проблема. Сегодня уже многие поняли, что с уходом Советского Союза из большой политики несправедливости в мире стало больше. Я не американец, я только работаю на них, но мне не безразличны их интересы, вся моя семья живет в Штатах… – На секунду мне стало интересно, откуда этот гад родом, но только на секунду, какая разница, где рождаются иуды? А он продолжал: – Афганистан – богатейшая страна. Отдавать ее в руки нашего геополитического противника – более чем глупо. Операция «Троянский конь» разрабатывалась уже давно, и только совсем недавно она получила одобрение. Основная задача задуманного – направить гнев афганцев против России.
   – Значит, вы решили, перебив целое афганское село, захватить нас «на месте преступления» и в качестве, так сказать, убийц представить всему миру? – во мне все клокотало от злобы, я едва сдерживался, чтобы не пришибить этого урода.
   – Зачем вас захватывать? Никто вас не собирался брать в плен и кому-то там показывать. Живые вы – это суд, доказательства, следствие, показания, доказать вашу вину не так легко, как кажется. Нам проще работать с трупами. Вас просто-напросто уничтожат! – сказав так, он понял, что в запальчивости ляпнул лишнее.
   – Я предполагал и это, – для меня он не сказал ничего нового, только подтвердил одну из рассматриваемых мною версий. – Что еще? Пойми, если я посчитаю, что жить мне осталось недолго, – ты умрешь. В твоих интересах, чтобы мы сейчас все уцелели, а когда сможем уйти из этого кишлака, я тебя отпущу, – я нажал острием на его кадык, Артур судорожно сглотнул, на месте пореза выступила капелька крови.
   – Не надо, не надо, – захрипел Артур. – Я готов помочь, но у меня тоже есть условие.
   – Говори какое? – нашего теперь уже бывшего «куратора» следовало выслушать и, возможно, согласиться, вдруг посоветует что-то стоящее?
   – Вам, конечно, может повезти, и вы разделаетесь с десантом, не ожидающим сопротивления, а если не повезет? Мое условие: дай слово, что в этом случае тоже не станешь убивать меня.
   – Хорошо, – легко согласился я. – Если ты расскажешь что-то, что сможет нам помочь, и не обманешь, то обещаю, я не стану тебя убивать.
   Артур удовлетворенно кивнул.
   – Наши прилетят на вертолетах, но здесь негде сесть, а процедура фиксирования военного преступления длительна. У вертолетов не хватит топлива висеть здесь долго, – он рассуждал совершенно логично. – Они улетят. У вас вполне хватит времени на то, чтобы скрыться.
   – Значит, говоришь, они станут фиксировать «военные преступления»? – я хмыкнул. – Мертвые не имеют языков и не смогут оправдываться. Именно поэтому на нас одежда российского производства… – сказав это, я задумался, чего-то не понимая… Что-то тут не имело логики…
   Какая-то мысль промелькнула у меня на грани сознания, но тут мой пленник отошел от первоначального шока и начал выдавать совершенно неприемлемое:
   – Николай, развяжите меня, я все улажу, все устрою лучшим образом, и вы спокойно поедете к себе домой. Я готов даже оплатить вам неустойку. Только развяжите…
   – Что за бред ты несешь? Нас, по твоим же собственным словам, собирались убить, и теперь ты говоришь, что сможешь договориться и нас отпустят? Ты идиот или считаешь идиотом меня?
   – Пусть я стану вашим заложником, – мне показалось или Артур прислушивался? Я поглядел на него внимательнее. Точно. Эта тварь просто тянул время. Сообщение о нашем прибытии он послал давно. Скоро сюда по наши души должны прибыть вызванные им америкосы.
   – Черт! Как же я мог об этом забыть! – Перерезав ножом веревку, спутывавшую ноги пленника, я дернул его за ворот. – Вставай, сука! Пошли! – досадуя на самого себя, я отвесил пленнику увесистый пинок. Не потеряй я с ним время, можно было бы уйти довольно далеко. А сейчас, сейчас надо было срочно придумывать, что делать дальше.
   – Соглашайся сдаться, я договорюсь, – твердил наш бывший «куратор», – в противном случае вас все равно найдут и перебьют, вас будут травить, как волков, днем и ночью. Вам некуда идти. У вас кругом враги – справа талибы, слева мы.
   – Заткнись! – я снова пнул его ногой, и дальше он шел молча. Мы вышли на открытое место, туда, где лежали убитые. В округе все сильнее и сильнее расползалась трупная вонь. Фыркнув, я толкнул избитого, окровавленного Артура, ставя его на колени, сунул в рот кляп, громко позвал:
   – Эд, Леха и все остальные, давайте сюда!
   – Не понял, но понравилось, – старший лейтенант Леонид Шпак, подойдя одним из первых, с радостной улыбкой посмотрел на избитого Артура. – Это ты так америкоса отмудохал? – во взгляде Шпака читалось обожание. – Мой респект и уважуха. Вот только зачем?
   – Сейчас все соберутся, – я решил не спешить, чтобы не повторять все по два раза. Последним подошел все еще бледный Жмуров.
   – Времени у нас мало, буду краток. Это подстава. Мы изначально никакие не миротворцы, а пушечное мясо, даже хуже. Нас собираются сделать крайними в деле об убийстве этих афганцев.
   – А зачем? – поинтересовался Леха.
   – Хотят обвинить Россию во вмешательстве во внутренние дела Афганистана, – раскрывать подробности я не стал.
   – Дело грязное, – задумчиво согласился Эдуард.
   – А откуда у тебя эти сведения? – взгляд Виктора Синцова переходил то на меня, то на моего пленника.
   – Он сказал, – ответил я, сообщив тем самым чистую правду. И тут произошло непредвиденное. Не знаю, как Артуру удалось выплюнуть засунутую в рот тряпку, но он ее выплюнул.
   – Он врет, он все врет! – закричал мой пленник. – Он заставил, меня заставил! Он сумасшедший…
   – Заставил? – ствол автомата ткнулся в затылок вопящему американцу. Предохранитель щелкнул, сползая вниз. – И то, что нас всех должны тут убить, тоже я придумал? – Мой очумевший от близости смерти пленник молчал. Зато не стал молчать все тот же Синцов. Его взгляд скользнул по моему лицу и, видимо, в поисках поддержки пошел вправо-влево по лицам других собратьев по несчастью.
   – Да он правда сумасшедший… – прошептали его губы. – Да он маньяк! Вы посмотрите… Что ты делаешь, посмотрите на него! – наверное, мой вид был действительно не слишком презентабельным. – Да из-за него, – он указал на меня пальцем, – они расторгнут контракты со всеми нами. – Я услышал, как щелкнул предохранитель, я бы успел убить этого дурака раз десять, если бы считал нужным. Ствол его автомата поднялся на уровень моей груди, качнулся вправо-влево, выискивая возможную угрозу, точь-в-точь как несколькими секундами назад его взгляд, но пока никто другой не спешил хвататься за оружие. – Скажите, пусть положит ствол, – предложил он, но все промолчали. – Положи ствол! – попробовал заорать он, но голос дал петуха, получилось забавно. – Он нас обманывает! – ствол направлен в мою сторону. – Он все наплел. Наврал…
   – А почему патроны не стреляют? – вмешался Леха. Синцов задумался, поняв, что сплоховал, опустил оружие, щелкнул предохранителем, а потом радостно осклабился:
   – Да потому, что дай вам, дуракам, боевые, вы тут такого натворите!
   – Это я дурак? – Леха поправил висевший за спиной ствол, протиснулся к Синцову. Они схватили друг друга за грудки, но наносить удары не спешили, пока обмениваясь словами и легкими подергиваниями за одежду. Но и у одной и другой стороны начали собираться сторонники.
   – Хорошо, – примирительно рявкнул я, – успокойтесь. Те, кто считает, что Виктор прав, можете пойти навстречу америкосам и облобызать им зад, а кто согласен со мной, пусть остаются и получают патроны. – Я ткнул пальцем в свою разгрузку. – У нас нет времени на споры, вертолеты уже на подлете, и чтобы окончательно определиться, кто считает, что я не прав, – люди зашевелились, – руку поднимите, что ли.
   Три руки поднялись почти мгновенно: Синцов, Жмуров, Лапов. Помедлив, к ним присоединился то ли Сушков, то ли Хрусталев, точной фамилии я не помнил, из Псковской бригады. Я не стал их отговаривать. Не потому, что не было жалко, просто тупо не хватало времени. Мне казалось, что я слышу стрекотание далекого мотора.
   – Вы четверо, – обратился я к наивно «верующим», – если так уверены в своих американцах, то можете отправляться к ним сразу, как только улетят «вертушки». – Я мысленно представил местность. Сесть вертолетам не позволяли и крутой склон, и валяющиеся вокруг кишлака валуны. – И не волнуйтесь, мы не начнем стрелять раньше, чем это сделают американцы. И скажу больше: если я не прав и к нам прилетят не жаждущие нашей крови вояки, а добрые самаритяне, то сам сдамся на милость работодателей. – Я нагнулся над все еще стоявшим на коленях Артуром. – Ты же за меня похлопочешь?
   Тот скроил такую рожу, что стало ясно: будь у него возможность, он бы разделался со мной, не сходя с этого места. Я вновь стреножил нашему теперь уже бывшему «куратору» ноги и вдвоем с Эдом подтащил и бросил среди трупов. Пусть, сука, насладится ароматом смерти. Теперь пришла очередь боеприпасов. Их следовало как можно грамотнее разделить. Как выяснилось, в наличии у Артура имелось двенадцать магазинов в разгрузке и один в автомате. Нас, решивших не попадать в руки американцев, шестеро. Старшие лейтенанты Леонид Шпак и Алла Ерохина, рядовой Геннадий Шамов, младший сержант Алексей Рудин, ну и мы с Эдиком. На каждого вроде как получалось по два магазина, но кому-то и одного было бы жирно, поэтому, подумав, я распределил их следующим образом – по магазину Рудину и Шамову, по два отдал Шпаку и Алле, три Эдику и четыре забрал себе. Ни о какой справедливости речь и не шла, голый рационализм. Рудин и Шамов для меня «темные лошадки», Леня Шпак, хоть и повернутый на всю голову в сторону своей исключительности, но стрелять умеет хорошо, я его в конце концов вспомнил, служили вместе, сталкивались, Алла как-никак мастер спорта по стрельбе, Эдуард, хотя и не «быдло окопное», но опять же офицер с опытом. Себя же я не мог обделить.
   Распределив боеприпасы, задумался над следующим вопросом: «Куда прилетят американские «вертушки»?» Но гадать долго не пришлось – только с одной стороны кишлака находилась более или менее подходящая для десантирования площадка. На прочих направлениях располагались либо виноградники, либо валяющиеся повсюду острые обломки скал. Определившись с вектором движения, мы, прихватив с собой Артура, двинулись в направлении кишлачной околицы.
   – Сумасшедшие, все сумасшедшие! – продолжал бубнить Синцов, но я его даже не одергивал. Если я прав, то ему не позавидуешь, если нет, то буду только рад. Рядом с Синцовым понуро плелся бледный как мел и донельзя перепуганный Жмуров. Остальные американолюбы плелись сзади.
   Кишлак небольшой, и до крайних построек мы добрались быстро. Затащили за дувал и спрятали связанного Артура. Теперь следовало определиться с позициями.
   – А местечко подходящее, – сделал вывод Эдик, хозяйским взором окинув развалины дувала, предположительно примыкавшего к будущей посадочной площадке.
   – Угу, – согласился я и тут же скомандовал: – Эд, ты с Лехой на правый фланг, и не высовывайтесь раньше времени. И что бы ни случилось – ждите моего выстрела.
   – Усек! – ответил Эдуард и махнул рукой Рудину: – Леха, ты со мной.
   – Вы четверо, – я окинул взглядом притихший квартет из недавних срочников. – Заходите вон в тот закуток, – мой палец ткнул на помещеньице с полуобвалившейся крышей, находившееся метрах в двадцати впереди наших позиций, – и сидите тихо, как мыши, до тех пор, пока не улетят «вертушки». Сунетесь раньше времени – пристрелю. Ушли и не высовывайтесь. Понятно?
   – Когда же нам выходить? – Синцов нервно крутил во все стороны головой.
   – Я скажу. Ждите. Леня, ты забираешь Геннадия, – я указал на ждущего команды Шамова, – и с ним на левый фланг. Я с Аллой по центру. Напоминаю: стрелять только после моего или Аллиного выстрела.
   Девушка удивленно взглянула в мою сторону. Я, сделав вид, что не заметил этого удивленно-вопросительного взгляда, продолжил отдавать указания:
   – Стрелять только одиночными. Цельтесь либо в лицо, либо в ноги. Их бронники, скорее всего, не пробить. Каски не знаю, прямой выстрел наверняка берет, но все же цельтесь в лицо. Эд, ваши те, что правее. Леня, ваши те, что левее, наши центр, а дальше уже по выбору, разберетесь сами. Нам желательно успеть перебить всех прежде, чем они выйдут на связь со своим командованием.
   – А если сумеют? – Леха задал правильный вопрос, вот только отвечать мне на него не хотелось. Но пришлось.
   – Если успеют, то будем молиться, чтобы у десантировавших их вертолетов недостало топлива на дополнительный крюк.
   – Понятно, надо бить сразу, – после моих отнюдь не оптимистичных слов Леха пришел к определенному выводу.
   – Надо, – согласился я, хотел еще что-то добавить, но донесшийся до ушей звук приближающегося вертолета заставил спешно закончить инструктаж. – По местам, живее! Алла, за мной! – я заторопился в заранее примеченную нишу, образованную остатком стены и ее обвалившейся верхней частью. Росший впереди куст служил нам почти идеальной маскировкой. Устроив удобнее автомат, я повернулся к занявшей позицию девушке.
   – С открытым прицелом справишься?
   Она взглянула на меня, как на придурка. Ну да… они же не из снайперской винтовки на соревнованиях стреляют.
   – Ты действительно непризнанный чемпион мира? – спросил я, чтобы хоть как-то скрасить время ожидания.
   – А ты сомневаешься и хочешь посоревноваться? – такого сарказма, как прозвучал в ее голосе, мне не доводилось слышать давно.
   Я предпочел не отвечать. Вместо этого начал ставить задачи.
   – Убей первым радиста, не знаю, как он будет выглядеть, но, вероятно, что с более большой и навороченной радиостанцией. Хорошо? – попросил я, понимая, что прошу о невозможном. Ведь я действительно не знал, чем отличается вражеский радист от всех прочих прибывающих по наши души вояк, и более того, предполагал возможность наличия индивидуальной спутниковой связи у каждого из прилетевших. Так что на самом деле рассчитывал только на две вещи – что мы либо положим всех сразу, либо у высадивших десант «вертушек» недостанет топлива на дополнительный крюк. – Радиста завалишь – бей командира. Хорошо?
   Девушка кивнула, вот и молодец. А звук от приближающихся вертолетов становился все громче. И вот на горизонте появился первый из них, он шел низко, буквально над самой землей, поднимая пыль бешено вращающимися лопастями. Чуть в отдалении следовал второй. Первый сбавил скорость, но пролетел дальше ожидаемого места десантирования, а вот второй, словно споткнувшись о внезапно возникшую преграду, замер над неровной каменистой площадкой. Повисев какое-то время, вертолет стронулся с места и плавно поплыл вперед, через десяток метров вновь замер, подсел пониже, и из его открытой дверцы выкинули несколько ящиков, затем начали выпрыгивать одетые в светло-серую одежду человеческие фигурки.
   – Один, два, три… – едва шевеля губами, начал считать я выпрыгивающих американцев. Пятым с сумкой в руке десантировался человек в синей куртке, следом еще один в такой же одежде, затем вновь в военной форме, но мне почему-то показалось, что это женщина, – шесть, семь… одиннадцать, двенадцать, тринадцать… – Я хмыкнул. Что ж, посмотрим, для кого эта цифра счастливая. Десантировавшись, американцы разбежались веером, заняли позиции для стрельбы с колена. Женщина и те двое в гражданке остались у них за спиной. Пыль от винтов… Похоже, один из американцев машет рукой «Взлетайте»? Так и есть, пыль, поднимаемая винтами, усилилась, вертолет сорвался с места, подпрыгнул и, плавно набирая скорость, понесся вдоль каменистых осыпей. Звук начал затихать. Курс на аэродром. Все правильно, тут нигде не сядешь и двигатели не заглушишь, а с работающими двигателями топлива на обратную дорогу не хватит – процедура фиксирования военных преступлений и съемок весьма длительная, в этом Артур прав. А тут еще и нас расстрелять надо. А вдруг мы разбежимся? Хотя для этого есть Артур – он как пастух пригнанного на бойню стада. Пыль, поднятая лопастями вертолета, медленно оседала. Все тот же американец, что махал рукой, поднес к губам рацию, что-то говорит, бросая взгляд в глубину кишлака, видимо, вызывает Артура, смахивает со лба выступивший пот, жарко ему… Я почти физически ощущаю, как вибрирует и хрипит микрофон радиостанции на поясе у связанного «куратора». Видимо, командиру американцев надоедает бухтеть, он подает знак, и вся толпа, именно толпа, в которую вдруг превращается, казалось бы, только что слаженное подразделение, подхватив выброшенные с вертолетов ящики, начинает двигаться в нашем направлении. Идут, переговариваясь, смеются, ничего не боясь и не опасаясь. А кого им бояться? Нас с нашими не стреляющими патронами? Или давно убитых местных жителей?
   На дальнем плане за спинами идущих «рейнджеров» жмутся журналисты. Что это именно журналисты, становится очевидно: двое с видеокамерами, третья – женщина в камуфляже возится с белой сумкой. Американцы все ближе, в бронежилетах, касках, увешанные всяческой лабудой, не удивлюсь, если у них есть миниатюрные тепловизоры. Они могли бы им пригодиться, но не сегодня, сегодня излишне жарко. Что наши тридцать шесть и шесть на фоне сорока градусов в тени?
   Американцы вошли в кишлак, впереди идущий поморщился, видимо, ветерок дотянул до него запах гнили, мы-то уже не чуем, принюхались. Целюсь в переносицу того, что взял на себя командирские функции, хочу надеяться, что он действительно командир. А они все ближе. Пора выпускать наших смертников.
   – Синцов, можете выходить! – Мой крик настораживает идущих, они начинают рассыпаться в стороны, но, увидев выходящих навстречу русских, успокаиваются.
   Синцов идет первым, что-то говорит, радостно размахивает руками. Тот, что командует, негромко, я вижу только шевеление губ, отдает какую-то команду. Синцов замирает на месте, об него буквально спотыкается Жмуров, шедший следующим.
   – Нет! – чей-то жуткий вопль прорывается сквозь трескотню выстрелов. Третий из четверки американолюбов, не помню, как его фамилия – то ли Сушков, то ли Хрусталев, успевает вскочить на глиняную стену, но, взмахнув руками, валится спиной вниз. Его добивают выстрелом в голову. Мы молчим. Американцы подходят к убитым ближе, я вижу улыбки на их лицах. Что ж, пусть напоследок посмеются. Я представляю, как злится на меня Шпаков, как материт Эдик, но еще рано, пусть америкосы пройдут немного вперед, всего несколько шагов, туда, где им негде укрыться, а справа и слева глиняные дувалы, что под силу перепрыгнуть разве что чемпиону мира по прыжкам в высоту…
   Кинооператоры, находясь, как им кажется, в безопасном далеке, снимают все происходящее на свои навороченные видеокамеры.
   «Идем» – взмахом руки командует все тот же американец, вставая в середину строя. Шаг второй, еще немного ближе, еще…
   – Огонь! – не знаю, кто из нас выстрелил первым, но, похоже, и она и я целили в командира. Хотелось думать, что я тоже попал. Перевожу ствол автомата на следующего. Краем глаза замечаю, как валится на землю предыдущая цель, и снова стреляю. Еще и еще, часто, торопясь убить всех. Я не могу видеть Аллу, только слышу, как стучит ее автомат. Раз за разом, даже быстрее, чем мой. Американцы едва успевают огрызнуться, две или три беспорядочные очереди в нашу сторону, и все – бить некого. Все десять вояк лежат неподвижно. Так им и надо. Сволочи.
   Кинооператоры продолжают снимать. Может быть, они думают, что это инсценировка?
   – Леня, на месте… Эд, давай со мной! – Я иду к трупам. Похоже, живых нет, у большинства лица в крови, не жалею еще десяти патронов, чтобы уже наверняка… А они неплохо экипированы – кроме обязательных бронников и касок у каждого рация, на винтовках коллиматорные прицелы, подствольные фонарики, в разгрузках еще какие-то непонятные приборы. Но они были слишком близко, чтобы им всерьез могли помочь их прибамбасы. Забрызганные кровью пластиковые корфы валяются вперемешку с трупами. Надо будет взглянуть, что в них, но не сейчас, чуть позже.
   – Как белок! – кивнул на убитых подошедший ко мне Каретников. Его лицо, обильно покрытое потом, раскраснелось…
   – Пойдем, – я кивнул в сторону все еще продолжающих снимать репортаж журналистов.
   – С ними что будем делать? – ни малейших оттенков эмоций.
   – Посмотрим, – я и сам еще не успел подумать об их участи. А те, кажется, наконец-то сообразили, что происходит неправильное. Женщина перестала копаться в своей сумке и бросилась бежать.
   – Куда? – задорно воскликнул Эдик и вскинул оружие, как видно, решение нашлось само собой. Очередь… Одна из пуль ложится прямо перед ногами бегущей, и та, остановившись, кулем падает на камни.
   Я качаю головой…
   – А что, мы за ней бегать должны? – звучит вполне справедливо. Возможно, эта репортерская сука заслужила и худшего.