Чем меньше развит ум – тем больше шустрят глаза, нос, уши, руки. И хитрость успешно заменяет интеллект в отношениях человеческих. Так, например, психолог-практик цыганка без труда обведет вокруг пальца теоретика-психолога, будь он хоть трижды профессор. Вот из таких «говорящих сами за себя» картинок-ситуаций и вырастает миф о ненужности и бесполезности науки и образования. Обладатели завидных носов, ушей и бегающих глаз убеждены, что ученые – всего лишь неконкурентоспособные слабоумцы. Интеллект всегда неполноценен с точки зрения хитрости. Следовательно, чем ниже образование – тем выше ум. С таким всенародным принципом дальше Чечни не заберешься по лестнице общественного прогресса.
Вот и получается, что люди умные, а значит в разумных пределах нейтрализовавшие варварски прущий наружу скот, оказываются в вечных заложниках у скотолюдей, презирающих цивилизационные навыки как свидетельство слабости.
Кто сумел понять это, тот не может уже романтически любить своих соплеменников, да и людей вообще. Человек, облагороженный вуалькой негустого культурного флера, – ближайший родственник обезьяны, которая во многих отношениях оказывается лучше царя природы, потому что ей неведомо, что значит поступать по-скотски, а что – по-человечески. Кем-то замечено, что индусы даже в самых заджунгленных деревнях не позволяют себе ввинчиваться глазами в проходящего мимо чужестранца, несмотря на его экстремальную экзотическую привлекательность. Они чувствуют, что «есть глазами» означает не что иное, как «есть», съедать, лишать жизни. Нашим же родимым бабулям, занимающим снайперские позиции на скамейках у подъездов, в этом смысле далеко до индусов, поэтому, наверное, лагеря в недавнем прошлом и были переполнены их внуками, да и сегодня тюремные бараки не пустуют.
В принципе мышление «от глаз», от зоопсихологии – это бегство от ума, дезертирство с человеческого фронта в сторону альфа-самцов, ибо не думать – значит облегчать себе жизнь, значит «облегчаться». З. Фрейд давно уже подметил, что люди скрываются в неврозах как в защитном сооружении, из которого их непросто вытащить психоаналитику. Примерно таковы же механизмы и функции авторедукции в зоологию. Дегенерация – самый легкий способ избегания проблем человеческого существования.
Настоящее бремя – понимать, ибо от большой мудрости ничего, кроме печали, не рождается. Однако никому не уклониться от ответа на вопрос, кем же ему все-таки быть – ну, хотя бы в первую очередь: человеком или зверем?
Как бы то ни было, все же пока несомненным остается то, что род людской стремится к идеалам человеческим, и Бог как идеализированный человек все еще остается частичным регулятором жизнедеятельности многих людей.
Раздел 2
Как быть?
Человек должен знать о своих психических слабостях. Раз психика требует миражей и не может без них нормально функционировать, специализируясь на их производстве, пусть она их и получает. Но сознанию, интеллекту, чтобы сохранить свою функциональную дееспособность, нужна только правда. Зачем унижать человеческое мышление скрещиванием его с психикой, приводящим в результате к подчинению психике?
Разум должен предоставлять человеку жесткую правду о самом себе. А уж как быть с этой правдой: замечать ее, не замечать, отвергать или культивировать – эту задачу пусть решает психика. Надо совмещать разные потребности, надо научиться жить и в режиме психического благоприятствования, и в режиме надзора со стороны сознания. Человечество бесконечно запутывает простую, в сущности, проблему.
Религия и искусство всегда творят комплиментарный по отношению к человеку образ реальности. Психике нужна «приятная» реальность – и она ее получает. Нечего удивляться, что люди с восторгом откликаются на такую реальность. Было бы странно, если бы они вели себя как-то иначе. Миражи (замещение реальности) – это защита от реальности. Видимо, наиболее эффективная защита.
А что может предложить интеллект?
Поскольку психика живет по своим законам, то никакой интеллект не в силах удовлетворить жаждущую обмана психику, которая выражает потребности человека; и она блестяще несет свою службу. Интеллект во имя сохранения душевного здоровья может предпринять только одно: подсказать, как тоньше обмануть психику. Как показывает практика, реально доступен, возможно, единственный способ: чтобы не сойти с ума, надо локализовать или заблокировать те зоны психики, которые «в ужасе» от реальности. Лучше не трогать все «невыносимое» и духовно «переключаться» на иные заботы – и тогда время лечит. Тогда отпадает необходимость обращаться к религии, к великим обманам и мистификациям или к наркотикам (в самом широком смысле).
Если же постоянно муссировать «болевые очаги» – психике не останется ничего другого, как искать спасения в сотворении приемлемой реальности. В этом случае абсолютизация субъективного – неизбежна. На свет являются сонмы богов, божков, идолов, предрассудков, вер, идеологий и т. п.
Правда обладает мощным терапевтическим потенциалом, если, приняв ее к сведению, научиться как бы не замечать ее. Надо обучиться искусству обманывать самого себя, понимая, что именно обманываешь себя. Вот, по существу, альтернативный путь сохранить душу, не теряя головы. Это и есть способ максимально свободно реализоваться в сфере духа, приспособившись к своей психической зависимости. Все прочее – грандиозный обман и недостойная манипуляция.
В режиме правдивого, неискаженного взгляда на себя способны существовать очень немногие. И если кто-то собрался пополнить их ряды, то лучше честно констатировать: он собрался примкнуть к компании полных изгоев.
Дозировка правды и неправды – вот кардинальная проблема существования (экзистенции, как сказали бы шаманы от науки). Любой здравомыслящий вынужден делать реверансы, льстить людям, манипулируя их и своим сознанием, поскольку иначе выжить нельзя. Проблема самообмана и обмана других – насущная жизненная проблема. Те, кто может и хочет, имеют право быть полноценными людьми и трезво судить зачумленное идеологией человечество.
Где-то здесь нащупывается смысловой предел философии.
Что тут еще можно добавить?..
Содержание психических процессов, безусловно, служит пищей уму: разная степень сложности душевных переживаний по-разному стимулирует ум. Но и только. Суверенность их субстанциональности – незыблема. Речь может идти о косвенном воздействии собственно психики на умственное развитие; для интеллекта в свою очередь исключена возможность непосредственного воздействия на психологические механизмы. У психики совершенно другие законы.
Правильнее всего было бы назвать принцип отношения душевно-психических и сознательных процессов «параллельным», имея в виду невозможность контактов двух сфер; однако взаимная стимуляция все же имеет место, поэтому пересечение, как ни парадоксально, не мешает их параллельности. Разум не может задать психическую программу, но, понимая логику души, можно отчасти направлять самопроизвольные потоки в нужное, «разумное» русло.
Два разных, чужеродных механизма созидают и терзают человека, разные правды рвут не искушенные души и умы в клочья. Демоны души осуществляют свою бессознательную регуляцию, но лишить демонов власти можно только вместе с жизнью человека. Диалектическая логика, демон ума, просто все анализирует и объясняет; но культура, став второй натурой человека, стала и условием его нормального существования. Разные демоны перетягивают канат, напрягаются – живут. Натянутый канат – симптом духовного здоровья. Как только канат провисает или один из демонов-оппонентов переусердствовал и «победил» – начинаются беды человека, которые проявляются в сбое нормальных ритмов, перекосах и искажениях психических либо сознательных функций. Каждая из сторон, которые являются условием возникновения сферы духа, должна четко держать, «гнуть» свою линию, бороться за чистоту рядов. Прогресс изоляционистский – психики как психики и сознания как сознания – залог гармоничного, сбалансированного развития.
Еще раз: проблемы человека – это подмена субстанций как инстанций. Простой пример: обосновывать существование божие с помощью разума – все равно, что с помощью диалектической логики лечить душевнобольного. Подобное корректируется подобным.
Представление о смешанности, перемешанности антиподов, наделение их несвойственными качествами – мифическая и небезобидная манипуляция шаманов. Духовность человека – не бифштекс, где перемешаны ингредиенты, а многажды полифоническая палитра-симфония, исполняемая, на удивление, двумя солистами. Вот и пусть исполняют.
Мужайся, человек: ты столько сделал, чтобы запутать самого себя, что простота тебя оскорбляет. Человек – это сфинкс (по версии психики), загадка которого в том (по версии сознания), что отсутствие загадки представляется невероятным, невозможным исходом.
Можно сказать иначе: загадка человека в том, что разумное не влияет на неразумное, что доводы рассудка не кажутся убедительными душе, которая «не понимает» сама себя и не может понять языка того, кто понимает ее. Человек загадочен со стороны психики; разум может лишь предложить объяснение того, почему человек считается загадкой, но развеять загадку (т. е. вмешаться в психику) не может.
Ведь бесчисленное множество!
Да. Но в рамках биполярных отношений!
Просто или сложно?
Смотря в каком сегменте реальности проявляются эти взаимоотношения. Там, где психика и сознание сохраняют известную чистоту функций – там опоров и дискуссий меньше всего; там, кажется, и проблемного поля не возникает. Но в тех сверхзапутанных культурных явлениях, где подмена и мультиплицирующее взаимоусиление, интерференция функций выдают гибриды, кентавры и симбиозы – эксперты, сами подверженные психоэмоциональному и одновременно логическому воздействию собственной проклятой природы, начинают покачивать головами и разводить руками.
Можно ведь разумно, вполне научно обосновать фрагмент истины, а затем эмоционально, неразумно защищать свое открытие от непонимания, превратившись в рыцаря истины, то есть в человека, который далек в своих поступках от верной, истинной линии поведения, продиктованной пониманием.
Прав «исследователь» или «рыцарь»?
Просто их разделить или сложно?
Конечно, сложностей много. Разумеется, разноуровневый подход к многоуровневому же феномену – идеальная модель хаоса. Но в этом же хаосе – возможность космоса. Хаосмос, порождающий кентавров, налицо. Бесспорно, мы имеем дело с парадоксом парадоксов: ведь управлять психикой, непроницаемой инстанцией, можно, по существу, только средствами психики, а горний, самопроизводный разум открыт лишь аргументам интеллекта.
И все же находятся точки соприкосновения, возникает сцепка функций разных и автономных сфер. Отсюда – бесчисленные комбинации.
Хочу и надо – понятны уже ребенку.
Императивы ума и сердца – банальность для каждого человека.
Разницу между психикой и сознанием понимают уже немногие.
Суть интеллектуализированной психики или идеологического разума – целостных образований, запрограммированных на полифункциональность – роковым образом скрыта от немыслителей. Эту суть невозможно объяснить тем, кто не готов ее воспринимать, кто не вышел за рамки двухходовой логики в границах хорошо известных ему отношений «души» и «разума». Мыслителей же – единицы.
Просто или сложно?
Те же сферы духа, где ум научился различать мифологемы и разоблачать их, становятся опасно уязвимы с точки зрения общественного, насквозь идеологизированного сознания.
Наиболее беззащитна в культуре – философия.
Наиболее защищена – религия.
Это легко объяснить, но с этим невозможно согласиться человеку, устойчивому к идеологическим инфекциям. Идеологии выражают потребности – в этом и только в этом заключается их чудодейственная жизненная сила. Философия же видит сущность идеологии и вскрывает механизмы ее порождения и функционирования. Может ли идеолог-фанатик смириться с покушением на миражи, создаваемыми во имя жизни?
«Масса», «толпа» – это мировидение и терминология наивных романтиков, с энтузиазмом клеймивших духовную чернь». Им страшно было помыслить, что все человечество – это всего лишь толпа, способная существовать исключительно в идеологическом пространстве. Философию терпят до тех пор, пока она не оторвалась от идеологии, обслуживает идеологию, является формой идеологии. Идеология, поданная как «философия», – это высшая санкция культуры. Как только философия становится философией и противопоставляет себя идеологии – она превращается в занятие для чудаков-дураков-сумасшедших. Во вредное занятие. Тут уж нелепо рассчитывать на поддержку цивилизованного общества.
Философии смерть оказалась не страшна. Почему?
Потому что философия – и это поняли уже древние греки – сама подвергает все аналитическому расчленению, т. е. предает смерти же, не оставляя шансов подпитывать жизнь иллюзиями. Философия противопоставляет смерти не страх и стихийную жизненную силу (наивные способы «запугать», отодвинуть смерть и продолжить, спасти жизнь), а бесстрастное понимание, познание. То, что способно бояться, не вошло в состав философии, а если вошло, то такая «философия» превращается в метафору.
Анализ – антипод жизни, поэтому он же в известном смысле есть форма смерти. Вот почему заниматься всерьез философией и любить это – невозможно (случаи явной патологии я рассматриваю как аргумент в пользу данного тезиса). Можно заниматься историей философии, философскими аспектами различных сфер общественного сознания. Но «заниматься» философией как таковой (не трепаться, а жить, существовать в режиме мудрости) – не представляется возможным.
Возражений, разумеется, последует множество. Проблема, однако, в том, что часто выдаваемое за философию и философов на самом деле не является таковым. Практически всегда мы имеем дело с идеологией, подаваемой как философия. Феномен философии для массового сознания такой же миф, как и все остальное в поп-культуре.
Философов – единицы, и, как правило, им, оберегающим жизнь от философии, нечего сказать людям. Сказать можно разве что во имя истины; но во имя истины можно и помолчать. Результат – не меняется.
Тот же, кто активно рассуждает, одаривая людей новыми рецептами счастья, – либо идеолог-шарлатан, либо интеллектуальный молокосос. Он сражается со смертью. Он еще не понимает, что рецептов спасения, по большому счету, нет. Как нет, впрочем, и абсолютной смерти.
Жизнь зарождалась помимо интеллекта, развивалась не по его указке. И теперь, когда ум «понял» жизнь, в самой жизни мало что изменилось. Поэтому самое большое наказание жизнелюбивому существу – это интеллект.
Но не все так просто. Жизнь не случайно породила своего антипода-могильщика. Мудреем-то мы к старости, к смерти. Чем меньше в нас клокочет жизни – тем более становимся мы умудренными. Однако в пору зрелости ум, слуга вечности, оттеняет глупость жизни, придает ей космическое самосознание. Действительным дитем природы, как ни странно, ощущают себя умные люди. Так интеллект повенчан с жизнью, он не только не мешает ей, но вносит новые, удивительно «терпкие» краски в палитру глупости-жизни.
Если же ум губит жизнь или противостоит ей, не находя точек соприкосновения, – это еще не основание для того, чтобы вынести «холодному» уму приговор, который бы узаконивал отлучение его от неконтролируемой жизненной стихии. Противостояние психической энергетике еще не превращает ум во врага жизни. Все зависит от того, как будет интеллект нести свою опасную службу. Для иных интеллектуальная защита является единственным спасением.
Да, не всякий ум уживется с жизнью. Только философский, мудрый ум, не переставая быть самим собой, может в то же время не мешать глупой жизни, но даже поощрять ее.
Прожить жизнь «с умом» – это высшая задача, стоящая перед человеком. Все остальное – или приспособительная психологическая «шелуха» (которую, впрочем, можно назвать просто жизнелюбием), или жалкая маскировка эрудиции под интеллект, эксплуатирующая лозунг: знание – сила.
Специализированный ум, доведенный до совершенства, делает человека гением; а интеллектуальный гений – это всего лишь способность оперировать специальной информацией, способность обнаруживать и выстраивать взаимоотношения структурных элементов в системах. Это ум – системный. Причем, закономерности одной системы не распространяются на все остальные, аналогии здесь весьма условны.
Отсюда парадоксальный результат: чем более разбирается специализированный ум в своей узкой сфере, чем больше у человека уходит на это времени и сил – тем менее он представляет из себя что-либо достойное внимания как личность.
Универсальный интеллект прежде всего видит ограниченные возможности системного подхода как такового. Противоречия системы и целостности, противоречия всех составляющих универсума – в центре внимания этого «божественного» по возможностям интеллекта. Самое важное – всеохватный ум вынужден решать главную задачу: проблему возникновения, функционирования и развития духовного мира человека. Духовный мир как момент универсума открывает свои тайны могучим всеобъемлющим умам и личностям.
Гении – духовно скудны, хотя к гораздо более авторитетны, чем философы. Это и понятно: гений в конечном счете специализируется на все более и более совершенном извлечении материальных благ. Ему – слава и почет. Ум универсальный только объясняет жизнь, смерть, человека, космос, честно признавая свои скромные возможности серьезно что-либо изменить в этом лучшем, но далеком от совершенства мире. «Пользы» от такого ума куда меньше – соответственно, меньше признания.
Неразграничение двух типов ума, двух разных по возможностям субъектам познания мира на руку только тем, кто абсолютизирует первый и боится второго.
Очищенная от интересов мысль никому и не интересна. Гораздо более похожа на истину мысль идеологическая, представляющая интересы многих, очень многих людей. За такие мысли (т. е. за свои потребности) – в огонь и в воду; они охотно подхватываются, тиражируются, комментируются. Таким мыслям верят (или не верят, что означает: верят другим идеологическим мыслям, выражающим контринтересы); такие мысли дарят надежду, с ними любовь превращается в инструмент достижения счастья.
Вера, надежда, любовь, счастье – на одной чаше весов; на другой – чистая мысль, осуществляющая божественный, но бескорыстный к безотносительный к каким бы то ни было интересам, акт прикосновения к истине. Надо утратить чистоту, неангажированность мысли, чтобы предъявить людям претензию за их малодушное отречение от чистой мысли: они всего лишь предпочитают то, без чего нельзя прожить, тому, без чего прожить можно.
Проблема (как видится это чистому мышлению) заключается не в предпочтении «истины» – «счастью» (или наоборот), а в совмещении несовместимых полюсов. Проблема в том, что только чистые мыслители знают истинную цену психоидеологическим химерам – и потому не отвергают их. Проблема в том, что потребность совмещения реальности и ее иллюзорного отражения, и даже сама постановка вопроса в такой плоскости, возможны только со стороны мыслителя. Ревнители идеологических отношений не видят смысла в совмещении, поскольку своим главным врагом они всегда принципиально считали, и не могут не считать, чистую мысль, направленную на нейтрализацию идеологии как таковой. Идеологическое отношение не знает отношений чистой мысли.
Вот почему нет ничего выше и гуманнее чистой мысли, хотя, на первый взгляд, она не спешит защищать интересы человека, «предает» их.
Чистая мысль – кому парадокс, кому трагедия, кому красная тряпка, кому идеологическая чума, кому руководство к действию, кому созерцание…
Философия действительно и вполне оправданно главным своим предметом считает универсальные законы, лежащие в основе как целостности мира, так и его моментов. И законы эти – диалектические законы – обнаружены. Иное дело, что поиски абсолютной истины не увенчались успехом; однако удалось поменять само представление об абсолютной истине. Абсолютной истины, согласно логике диалектики, – нет, но есть бесконечное множество истин относительных, в которых парадоксально воплощается то, чего нет – истина абсолютная. Отсутствие последней означает лишь то, что полнота реализации абсолюта – в бесконечном множестве относительных истин; вместе с тем представления о мире, а с ним и о совокупности относительных истин, непрерывно множатся, что свидетельствует об относительном приближении к истине абсолютной.
Такой подход позволяет сотворить что-то вроде карты познания, где каждому мыслителю, как правило, абсолютизирующему ту или иную истину относительную, уготовано свое место.
Несмотря на то, что единой и самодостаточной истины найти не удалось, вполне удалось создать ту методологию, с помощью которой можно если не отыскать истину, то хотя бы объяснить, почему ее нельзя отыскать. Методология – вот служба истины.
Какой простор для отчаяния, сколько поводов для гносеологических голошений и рыданий, которые неизменно кончаются героико-стоическими поисками нового абсолюта, укреплением веры в то, что человеку не дано познать самое «тайное» – философский камень. Остается предположить, что он надежно сокрыт в Чьих-то руках.
С точки зрения методологии, такое хождение по замкнутому кругу на карте познания можно обозначить как абсолютно бесперспективное, хотя и сулящее горстку относительных истин, подтверждающих, что человек обречен на поиски философского камня до тех пор, пока поиском будет заниматься служба жизни, а не служба истины.
В каждый конкретный момент жизни человека актуализируется какой-либо один культурный архетип. В целом жизнь человека также определяется одним (иногда – несколькими) доминирующим архетипом-программой.
Думаю, зависимость между архетипами, взятыми со стороны их качества и количества, и духовной жизнью человека такова: чем более культурных пластов сформировалось в человеке – тем более он реализован как личность, тем привлекательнее как человек. О таких говорят, что у них широкая душа, что у них широкий умственный горизонт, им свойственен широкий взгляд на вещи. Фанатики всех мастей, в том числе моралисты и святоши, ограничиваются простеньким набором культурных программ, что позволяет им пафосно трубить о стоической верности принципам. Они действительно не могут поступиться принципами – просто потому, что они весь личностный космос свели к достаточно элементарным посылкам. Изменить принципам, т. е. убедиться в их относительной правоте и признать относительную правоту иных принципов, для правоверных равносильно духовному коллапсу. Сплошь и рядом фанатичная верность и преданность достигаются за счет духовной нищеты и скудоумия (сами они, правда, предпочитают величать свою убогость «самоотречением»).
Прекрасно понимаю, что упрощение духовной жизни до матричной основы должно вызвать у нормальных людей чувство протеста, смешанное с чувством справедливости и чувством истины: этим не все сказано о духовной жизни. Более того, самое существенное как раз и не сказано.
Согласен. Не сказано о постоянно новом, волновом характере смены эмоционально-духовной парадигмы. Взаимоналожение архетипов (коктейль) говорит о структуре духовной жизни, но не о ее механизме. О последнем можно сказать нечто вроде следующего: эмоционально-духовная регуляция подвержена закону маятника, закону полярного притяжения и чередования одного противоположного состояния другим. Однако что на что меняется, когда, в каком контексте – это предвидеть невозможно.
С большей или меньшей степенью убедительности можно разъяснить и прокомментировать то, что уже было, состоялось, привлекая для анализа все известные (часто – только задним числом) факторы. Будущая же духовная траектория очень сложно поддается прогнозированию, да и то в самом общем плане. И опять же: чем больше компонентов – тем труднее предвидеть результат их взаимодействия, чем богаче духовный мир – тем менее предсказуемым становится человек.
Позволительно ли столь бесцеремонно и грубо пальпировать душу щупальцами разума? Не есть ли это завуалированное покушение на уникальность и безмерность богоравной личности с целью низведения ее до «типа», класса и разряда?
Базовых архетипов – немного, однако в сочетании с производными, вторичными, стадиально-индивидуальными, ситуативно-индивидуальными, контекстуально-индивидуальными «архетипами» комбинаций становится бесконечное множество (сколько необходимо исходного материала в цифрах, чтобы на выходе получить бесконечность, задача уже для математиков). Каждый человек в силу указанных обстоятельств и закономерностей – духовно индивидуален и неповторим, как неповторимы его отпечатки пальцев или ушные раковины. Однако за самым сложным и неповторимым духовным узором стоят хорошо известные и многократно описанные духовные архетипы. Уникальность духовного облика не отрицает возможности его типологии, равно как и сама возможность классификации никак не дискредитирует и не обесценивает неисчерпаемость уникальности.
Вот и получается, что люди умные, а значит в разумных пределах нейтрализовавшие варварски прущий наружу скот, оказываются в вечных заложниках у скотолюдей, презирающих цивилизационные навыки как свидетельство слабости.
Кто сумел понять это, тот не может уже романтически любить своих соплеменников, да и людей вообще. Человек, облагороженный вуалькой негустого культурного флера, – ближайший родственник обезьяны, которая во многих отношениях оказывается лучше царя природы, потому что ей неведомо, что значит поступать по-скотски, а что – по-человечески. Кем-то замечено, что индусы даже в самых заджунгленных деревнях не позволяют себе ввинчиваться глазами в проходящего мимо чужестранца, несмотря на его экстремальную экзотическую привлекательность. Они чувствуют, что «есть глазами» означает не что иное, как «есть», съедать, лишать жизни. Нашим же родимым бабулям, занимающим снайперские позиции на скамейках у подъездов, в этом смысле далеко до индусов, поэтому, наверное, лагеря в недавнем прошлом и были переполнены их внуками, да и сегодня тюремные бараки не пустуют.
В принципе мышление «от глаз», от зоопсихологии – это бегство от ума, дезертирство с человеческого фронта в сторону альфа-самцов, ибо не думать – значит облегчать себе жизнь, значит «облегчаться». З. Фрейд давно уже подметил, что люди скрываются в неврозах как в защитном сооружении, из которого их непросто вытащить психоаналитику. Примерно таковы же механизмы и функции авторедукции в зоологию. Дегенерация – самый легкий способ избегания проблем человеческого существования.
Настоящее бремя – понимать, ибо от большой мудрости ничего, кроме печали, не рождается. Однако никому не уклониться от ответа на вопрос, кем же ему все-таки быть – ну, хотя бы в первую очередь: человеком или зверем?
Как бы то ни было, все же пока несомненным остается то, что род людской стремится к идеалам человеческим, и Бог как идеализированный человек все еще остается частичным регулятором жизнедеятельности многих людей.
Раздел 2
Философия мышленияПсихика требует обмана
* * *
Сознание требует правды.Как быть?
Человек должен знать о своих психических слабостях. Раз психика требует миражей и не может без них нормально функционировать, специализируясь на их производстве, пусть она их и получает. Но сознанию, интеллекту, чтобы сохранить свою функциональную дееспособность, нужна только правда. Зачем унижать человеческое мышление скрещиванием его с психикой, приводящим в результате к подчинению психике?
Разум должен предоставлять человеку жесткую правду о самом себе. А уж как быть с этой правдой: замечать ее, не замечать, отвергать или культивировать – эту задачу пусть решает психика. Надо совмещать разные потребности, надо научиться жить и в режиме психического благоприятствования, и в режиме надзора со стороны сознания. Человечество бесконечно запутывает простую, в сущности, проблему.
Религия и искусство всегда творят комплиментарный по отношению к человеку образ реальности. Психике нужна «приятная» реальность – и она ее получает. Нечего удивляться, что люди с восторгом откликаются на такую реальность. Было бы странно, если бы они вели себя как-то иначе. Миражи (замещение реальности) – это защита от реальности. Видимо, наиболее эффективная защита.
А что может предложить интеллект?
Поскольку психика живет по своим законам, то никакой интеллект не в силах удовлетворить жаждущую обмана психику, которая выражает потребности человека; и она блестяще несет свою службу. Интеллект во имя сохранения душевного здоровья может предпринять только одно: подсказать, как тоньше обмануть психику. Как показывает практика, реально доступен, возможно, единственный способ: чтобы не сойти с ума, надо локализовать или заблокировать те зоны психики, которые «в ужасе» от реальности. Лучше не трогать все «невыносимое» и духовно «переключаться» на иные заботы – и тогда время лечит. Тогда отпадает необходимость обращаться к религии, к великим обманам и мистификациям или к наркотикам (в самом широком смысле).
Если же постоянно муссировать «болевые очаги» – психике не останется ничего другого, как искать спасения в сотворении приемлемой реальности. В этом случае абсолютизация субъективного – неизбежна. На свет являются сонмы богов, божков, идолов, предрассудков, вер, идеологий и т. п.
Правда обладает мощным терапевтическим потенциалом, если, приняв ее к сведению, научиться как бы не замечать ее. Надо обучиться искусству обманывать самого себя, понимая, что именно обманываешь себя. Вот, по существу, альтернативный путь сохранить душу, не теряя головы. Это и есть способ максимально свободно реализоваться в сфере духа, приспособившись к своей психической зависимости. Все прочее – грандиозный обман и недостойная манипуляция.
В режиме правдивого, неискаженного взгляда на себя способны существовать очень немногие. И если кто-то собрался пополнить их ряды, то лучше честно констатировать: он собрался примкнуть к компании полных изгоев.
Дозировка правды и неправды – вот кардинальная проблема существования (экзистенции, как сказали бы шаманы от науки). Любой здравомыслящий вынужден делать реверансы, льстить людям, манипулируя их и своим сознанием, поскольку иначе выжить нельзя. Проблема самообмана и обмана других – насущная жизненная проблема. Те, кто может и хочет, имеют право быть полноценными людьми и трезво судить зачумленное идеологией человечество.
Где-то здесь нащупывается смысловой предел философии.
Что тут еще можно добавить?..
* * *
Сознание произрастает из психики, конечно, но развивается само по себе, не смешиваясь с психикой ни при каких обстоятельствах. Странным образом сознание не наследует генетики психики, хотя, повторим, последняя имеет отношение к появлению первого.Содержание психических процессов, безусловно, служит пищей уму: разная степень сложности душевных переживаний по-разному стимулирует ум. Но и только. Суверенность их субстанциональности – незыблема. Речь может идти о косвенном воздействии собственно психики на умственное развитие; для интеллекта в свою очередь исключена возможность непосредственного воздействия на психологические механизмы. У психики совершенно другие законы.
Правильнее всего было бы назвать принцип отношения душевно-психических и сознательных процессов «параллельным», имея в виду невозможность контактов двух сфер; однако взаимная стимуляция все же имеет место, поэтому пересечение, как ни парадоксально, не мешает их параллельности. Разум не может задать психическую программу, но, понимая логику души, можно отчасти направлять самопроизвольные потоки в нужное, «разумное» русло.
Два разных, чужеродных механизма созидают и терзают человека, разные правды рвут не искушенные души и умы в клочья. Демоны души осуществляют свою бессознательную регуляцию, но лишить демонов власти можно только вместе с жизнью человека. Диалектическая логика, демон ума, просто все анализирует и объясняет; но культура, став второй натурой человека, стала и условием его нормального существования. Разные демоны перетягивают канат, напрягаются – живут. Натянутый канат – симптом духовного здоровья. Как только канат провисает или один из демонов-оппонентов переусердствовал и «победил» – начинаются беды человека, которые проявляются в сбое нормальных ритмов, перекосах и искажениях психических либо сознательных функций. Каждая из сторон, которые являются условием возникновения сферы духа, должна четко держать, «гнуть» свою линию, бороться за чистоту рядов. Прогресс изоляционистский – психики как психики и сознания как сознания – залог гармоничного, сбалансированного развития.
Еще раз: проблемы человека – это подмена субстанций как инстанций. Простой пример: обосновывать существование божие с помощью разума – все равно, что с помощью диалектической логики лечить душевнобольного. Подобное корректируется подобным.
Представление о смешанности, перемешанности антиподов, наделение их несвойственными качествами – мифическая и небезобидная манипуляция шаманов. Духовность человека – не бифштекс, где перемешаны ингредиенты, а многажды полифоническая палитра-симфония, исполняемая, на удивление, двумя солистами. Вот и пусть исполняют.
Мужайся, человек: ты столько сделал, чтобы запутать самого себя, что простота тебя оскорбляет. Человек – это сфинкс (по версии психики), загадка которого в том (по версии сознания), что отсутствие загадки представляется невероятным, невозможным исходом.
Можно сказать иначе: загадка человека в том, что разумное не влияет на неразумное, что доводы рассудка не кажутся убедительными душе, которая «не понимает» сама себя и не может понять языка того, кто понимает ее. Человек загадочен со стороны психики; разум может лишь предложить объяснение того, почему человек считается загадкой, но развеять загадку (т. е. вмешаться в психику) не может.
* * *
Комбинаций в рамках отношений «психика – сознание» образуется бесчисленное множество: вот этот мультиплицирующий эффект никак не возьмут в толк.Ведь бесчисленное множество!
Да. Но в рамках биполярных отношений!
Просто или сложно?
Смотря в каком сегменте реальности проявляются эти взаимоотношения. Там, где психика и сознание сохраняют известную чистоту функций – там опоров и дискуссий меньше всего; там, кажется, и проблемного поля не возникает. Но в тех сверхзапутанных культурных явлениях, где подмена и мультиплицирующее взаимоусиление, интерференция функций выдают гибриды, кентавры и симбиозы – эксперты, сами подверженные психоэмоциональному и одновременно логическому воздействию собственной проклятой природы, начинают покачивать головами и разводить руками.
Можно ведь разумно, вполне научно обосновать фрагмент истины, а затем эмоционально, неразумно защищать свое открытие от непонимания, превратившись в рыцаря истины, то есть в человека, который далек в своих поступках от верной, истинной линии поведения, продиктованной пониманием.
Прав «исследователь» или «рыцарь»?
Просто их разделить или сложно?
Конечно, сложностей много. Разумеется, разноуровневый подход к многоуровневому же феномену – идеальная модель хаоса. Но в этом же хаосе – возможность космоса. Хаосмос, порождающий кентавров, налицо. Бесспорно, мы имеем дело с парадоксом парадоксов: ведь управлять психикой, непроницаемой инстанцией, можно, по существу, только средствами психики, а горний, самопроизводный разум открыт лишь аргументам интеллекта.
И все же находятся точки соприкосновения, возникает сцепка функций разных и автономных сфер. Отсюда – бесчисленные комбинации.
Хочу и надо – понятны уже ребенку.
Императивы ума и сердца – банальность для каждого человека.
Разницу между психикой и сознанием понимают уже немногие.
Суть интеллектуализированной психики или идеологического разума – целостных образований, запрограммированных на полифункциональность – роковым образом скрыта от немыслителей. Эту суть невозможно объяснить тем, кто не готов ее воспринимать, кто не вышел за рамки двухходовой логики в границах хорошо известных ему отношений «души» и «разума». Мыслителей же – единицы.
Просто или сложно?
* * *
Самыми защищенными в культуре являются те сферы духовной деятельности человека, которые связаны с идеологией. Чем теснее связь – тем защищеннее идеологические рубежи.Те же сферы духа, где ум научился различать мифологемы и разоблачать их, становятся опасно уязвимы с точки зрения общественного, насквозь идеологизированного сознания.
Наиболее беззащитна в культуре – философия.
Наиболее защищена – религия.
Это легко объяснить, но с этим невозможно согласиться человеку, устойчивому к идеологическим инфекциям. Идеологии выражают потребности – в этом и только в этом заключается их чудодейственная жизненная сила. Философия же видит сущность идеологии и вскрывает механизмы ее порождения и функционирования. Может ли идеолог-фанатик смириться с покушением на миражи, создаваемыми во имя жизни?
«Масса», «толпа» – это мировидение и терминология наивных романтиков, с энтузиазмом клеймивших духовную чернь». Им страшно было помыслить, что все человечество – это всего лишь толпа, способная существовать исключительно в идеологическом пространстве. Философию терпят до тех пор, пока она не оторвалась от идеологии, обслуживает идеологию, является формой идеологии. Идеология, поданная как «философия», – это высшая санкция культуры. Как только философия становится философией и противопоставляет себя идеологии – она превращается в занятие для чудаков-дураков-сумасшедших. Во вредное занятие. Тут уж нелепо рассчитывать на поддержку цивилизованного общества.
* * *
Становиться все более и более культурным – значит развивать сознание, абстрактно-логическое мышление. Ни самая утонченная религиозность, ни безмерно развитая художественная интуиция не продвигают человека в культурном смысле. Они не избавляют от темноты, а именно затемняют сознание. Прояснять сознание можно одним способом: учиться мыслить.* * *
В комплекс жизненно важных потребностей входит и потребность в смерти. Гибель одного индивидуума – модель апокалипсиса. Возможно, ничто так не способствовало рождению философии, как потребность найти защиту от смерти. И нашли: в философии (религия – это иллюзорная победа над смертью, путем превращения ее в элемент вечной жизни, продолженной в иных мирах, чего, конечно, не существует).Философии смерть оказалась не страшна. Почему?
Потому что философия – и это поняли уже древние греки – сама подвергает все аналитическому расчленению, т. е. предает смерти же, не оставляя шансов подпитывать жизнь иллюзиями. Философия противопоставляет смерти не страх и стихийную жизненную силу (наивные способы «запугать», отодвинуть смерть и продолжить, спасти жизнь), а бесстрастное понимание, познание. То, что способно бояться, не вошло в состав философии, а если вошло, то такая «философия» превращается в метафору.
Анализ – антипод жизни, поэтому он же в известном смысле есть форма смерти. Вот почему заниматься всерьез философией и любить это – невозможно (случаи явной патологии я рассматриваю как аргумент в пользу данного тезиса). Можно заниматься историей философии, философскими аспектами различных сфер общественного сознания. Но «заниматься» философией как таковой (не трепаться, а жить, существовать в режиме мудрости) – не представляется возможным.
Возражений, разумеется, последует множество. Проблема, однако, в том, что часто выдаваемое за философию и философов на самом деле не является таковым. Практически всегда мы имеем дело с идеологией, подаваемой как философия. Феномен философии для массового сознания такой же миф, как и все остальное в поп-культуре.
Философов – единицы, и, как правило, им, оберегающим жизнь от философии, нечего сказать людям. Сказать можно разве что во имя истины; но во имя истины можно и помолчать. Результат – не меняется.
Тот же, кто активно рассуждает, одаривая людей новыми рецептами счастья, – либо идеолог-шарлатан, либо интеллектуальный молокосос. Он сражается со смертью. Он еще не понимает, что рецептов спасения, по большому счету, нет. Как нет, впрочем, и абсолютной смерти.
* * *
Любой гимн жизни – это гимн силам души, не рассуждающей витальной мощи, непобедимой стихии инстинктов. Молодость, весна, сила природы – становятся источниками глупостей, которые мы поэтизируем, всячески приветствуем, которым умиляемся. Поэтому «поэзия должна быть глуповата», искусство, религия – все то, что обслуживает потребность души – должно быть глуповато, ибо жизнь и глупость – две вещи нераздельные.Жизнь зарождалась помимо интеллекта, развивалась не по его указке. И теперь, когда ум «понял» жизнь, в самой жизни мало что изменилось. Поэтому самое большое наказание жизнелюбивому существу – это интеллект.
Но не все так просто. Жизнь не случайно породила своего антипода-могильщика. Мудреем-то мы к старости, к смерти. Чем меньше в нас клокочет жизни – тем более становимся мы умудренными. Однако в пору зрелости ум, слуга вечности, оттеняет глупость жизни, придает ей космическое самосознание. Действительным дитем природы, как ни странно, ощущают себя умные люди. Так интеллект повенчан с жизнью, он не только не мешает ей, но вносит новые, удивительно «терпкие» краски в палитру глупости-жизни.
Если же ум губит жизнь или противостоит ей, не находя точек соприкосновения, – это еще не основание для того, чтобы вынести «холодному» уму приговор, который бы узаконивал отлучение его от неконтролируемой жизненной стихии. Противостояние психической энергетике еще не превращает ум во врага жизни. Все зависит от того, как будет интеллект нести свою опасную службу. Для иных интеллектуальная защита является единственным спасением.
Да, не всякий ум уживется с жизнью. Только философский, мудрый ум, не переставая быть самим собой, может в то же время не мешать глупой жизни, но даже поощрять ее.
Прожить жизнь «с умом» – это высшая задача, стоящая перед человеком. Все остальное – или приспособительная психологическая «шелуха» (которую, впрочем, можно назвать просто жизнелюбием), или жалкая маскировка эрудиции под интеллект, эксплуатирующая лозунг: знание – сила.
* * *
Ум специализированный, используемый в практической деятельности, в науке, отличается от ума универсального, востребованного в полном объеме только лишь в философии, тем, что задачи первого и второго несопоставимы; следовательно, несопоставима и их личностная значимость.Специализированный ум, доведенный до совершенства, делает человека гением; а интеллектуальный гений – это всего лишь способность оперировать специальной информацией, способность обнаруживать и выстраивать взаимоотношения структурных элементов в системах. Это ум – системный. Причем, закономерности одной системы не распространяются на все остальные, аналогии здесь весьма условны.
Отсюда парадоксальный результат: чем более разбирается специализированный ум в своей узкой сфере, чем больше у человека уходит на это времени и сил – тем менее он представляет из себя что-либо достойное внимания как личность.
Универсальный интеллект прежде всего видит ограниченные возможности системного подхода как такового. Противоречия системы и целостности, противоречия всех составляющих универсума – в центре внимания этого «божественного» по возможностям интеллекта. Самое важное – всеохватный ум вынужден решать главную задачу: проблему возникновения, функционирования и развития духовного мира человека. Духовный мир как момент универсума открывает свои тайны могучим всеобъемлющим умам и личностям.
Гении – духовно скудны, хотя к гораздо более авторитетны, чем философы. Это и понятно: гений в конечном счете специализируется на все более и более совершенном извлечении материальных благ. Ему – слава и почет. Ум универсальный только объясняет жизнь, смерть, человека, космос, честно признавая свои скромные возможности серьезно что-либо изменить в этом лучшем, но далеком от совершенства мире. «Пользы» от такого ума куда меньше – соответственно, меньше признания.
Неразграничение двух типов ума, двух разных по возможностям субъектам познания мира на руку только тем, кто абсолютизирует первый и боится второго.
* * *
Чистая мысль, – освобожденная от идеологических примесей, дистанцированная от потребностей мыслителя – если рассмотреть ее сквозь призму человеческих интересов, превращается в страшное оружие или в беспомощное блеянье, в истину либо заблуждение, в пророчество или лепет безумца; но никогда чистая мысль не остается равной себе.Очищенная от интересов мысль никому и не интересна. Гораздо более похожа на истину мысль идеологическая, представляющая интересы многих, очень многих людей. За такие мысли (т. е. за свои потребности) – в огонь и в воду; они охотно подхватываются, тиражируются, комментируются. Таким мыслям верят (или не верят, что означает: верят другим идеологическим мыслям, выражающим контринтересы); такие мысли дарят надежду, с ними любовь превращается в инструмент достижения счастья.
Вера, надежда, любовь, счастье – на одной чаше весов; на другой – чистая мысль, осуществляющая божественный, но бескорыстный к безотносительный к каким бы то ни было интересам, акт прикосновения к истине. Надо утратить чистоту, неангажированность мысли, чтобы предъявить людям претензию за их малодушное отречение от чистой мысли: они всего лишь предпочитают то, без чего нельзя прожить, тому, без чего прожить можно.
Проблема (как видится это чистому мышлению) заключается не в предпочтении «истины» – «счастью» (или наоборот), а в совмещении несовместимых полюсов. Проблема в том, что только чистые мыслители знают истинную цену психоидеологическим химерам – и потому не отвергают их. Проблема в том, что потребность совмещения реальности и ее иллюзорного отражения, и даже сама постановка вопроса в такой плоскости, возможны только со стороны мыслителя. Ревнители идеологических отношений не видят смысла в совмещении, поскольку своим главным врагом они всегда принципиально считали, и не могут не считать, чистую мысль, направленную на нейтрализацию идеологии как таковой. Идеологическое отношение не знает отношений чистой мысли.
Вот почему нет ничего выше и гуманнее чистой мысли, хотя, на первый взгляд, она не спешит защищать интересы человека, «предает» их.
Чистая мысль – кому парадокс, кому трагедия, кому красная тряпка, кому идеологическая чума, кому руководство к действию, кому созерцание…
* * *
Стремление человека отыскать «философский камень», с помощью которого можно было бы объяснить «все», – психологически вполне объяснимо. Психология как служба жизни требует возможности контролировать ситуацию, подчинить себе мир, для чего необходимо сводить сложность к простоте, хаос к порядку и при помощи чего-то «одного», главного, разъяснить «все». Попытки отыскать такой абсолют не прекращались в истории философской мысли. Само понятие Бога – эквивалент философского камня.Философия действительно и вполне оправданно главным своим предметом считает универсальные законы, лежащие в основе как целостности мира, так и его моментов. И законы эти – диалектические законы – обнаружены. Иное дело, что поиски абсолютной истины не увенчались успехом; однако удалось поменять само представление об абсолютной истине. Абсолютной истины, согласно логике диалектики, – нет, но есть бесконечное множество истин относительных, в которых парадоксально воплощается то, чего нет – истина абсолютная. Отсутствие последней означает лишь то, что полнота реализации абсолюта – в бесконечном множестве относительных истин; вместе с тем представления о мире, а с ним и о совокупности относительных истин, непрерывно множатся, что свидетельствует об относительном приближении к истине абсолютной.
Такой подход позволяет сотворить что-то вроде карты познания, где каждому мыслителю, как правило, абсолютизирующему ту или иную истину относительную, уготовано свое место.
Несмотря на то, что единой и самодостаточной истины найти не удалось, вполне удалось создать ту методологию, с помощью которой можно если не отыскать истину, то хотя бы объяснить, почему ее нельзя отыскать. Методология – вот служба истины.
Какой простор для отчаяния, сколько поводов для гносеологических голошений и рыданий, которые неизменно кончаются героико-стоическими поисками нового абсолюта, укреплением веры в то, что человеку не дано познать самое «тайное» – философский камень. Остается предположить, что он надежно сокрыт в Чьих-то руках.
С точки зрения методологии, такое хождение по замкнутому кругу на карте познания можно обозначить как абсолютно бесперспективное, хотя и сулящее горстку относительных истин, подтверждающих, что человек обречен на поиски философского камня до тех пор, пока поиском будет заниматься служба жизни, а не служба истины.
* * *
Закон маятника – залог обновления души
Жизнь человека, в том числе и духовная жизнь, представляет собой сложный, многокомпонентный, постоянно находящийся в движении и изменении коктейль, состоящий из архетипов. Боюсь, что можно даже определить и назвать основные из них. Их не очень много. Бесконечное, содержащееся в них, находится в конечном.В каждый конкретный момент жизни человека актуализируется какой-либо один культурный архетип. В целом жизнь человека также определяется одним (иногда – несколькими) доминирующим архетипом-программой.
Думаю, зависимость между архетипами, взятыми со стороны их качества и количества, и духовной жизнью человека такова: чем более культурных пластов сформировалось в человеке – тем более он реализован как личность, тем привлекательнее как человек. О таких говорят, что у них широкая душа, что у них широкий умственный горизонт, им свойственен широкий взгляд на вещи. Фанатики всех мастей, в том числе моралисты и святоши, ограничиваются простеньким набором культурных программ, что позволяет им пафосно трубить о стоической верности принципам. Они действительно не могут поступиться принципами – просто потому, что они весь личностный космос свели к достаточно элементарным посылкам. Изменить принципам, т. е. убедиться в их относительной правоте и признать относительную правоту иных принципов, для правоверных равносильно духовному коллапсу. Сплошь и рядом фанатичная верность и преданность достигаются за счет духовной нищеты и скудоумия (сами они, правда, предпочитают величать свою убогость «самоотречением»).
Прекрасно понимаю, что упрощение духовной жизни до матричной основы должно вызвать у нормальных людей чувство протеста, смешанное с чувством справедливости и чувством истины: этим не все сказано о духовной жизни. Более того, самое существенное как раз и не сказано.
Согласен. Не сказано о постоянно новом, волновом характере смены эмоционально-духовной парадигмы. Взаимоналожение архетипов (коктейль) говорит о структуре духовной жизни, но не о ее механизме. О последнем можно сказать нечто вроде следующего: эмоционально-духовная регуляция подвержена закону маятника, закону полярного притяжения и чередования одного противоположного состояния другим. Однако что на что меняется, когда, в каком контексте – это предвидеть невозможно.
С большей или меньшей степенью убедительности можно разъяснить и прокомментировать то, что уже было, состоялось, привлекая для анализа все известные (часто – только задним числом) факторы. Будущая же духовная траектория очень сложно поддается прогнозированию, да и то в самом общем плане. И опять же: чем больше компонентов – тем труднее предвидеть результат их взаимодействия, чем богаче духовный мир – тем менее предсказуемым становится человек.
Позволительно ли столь бесцеремонно и грубо пальпировать душу щупальцами разума? Не есть ли это завуалированное покушение на уникальность и безмерность богоравной личности с целью низведения ее до «типа», класса и разряда?
Базовых архетипов – немного, однако в сочетании с производными, вторичными, стадиально-индивидуальными, ситуативно-индивидуальными, контекстуально-индивидуальными «архетипами» комбинаций становится бесконечное множество (сколько необходимо исходного материала в цифрах, чтобы на выходе получить бесконечность, задача уже для математиков). Каждый человек в силу указанных обстоятельств и закономерностей – духовно индивидуален и неповторим, как неповторимы его отпечатки пальцев или ушные раковины. Однако за самым сложным и неповторимым духовным узором стоят хорошо известные и многократно описанные духовные архетипы. Уникальность духовного облика не отрицает возможности его типологии, равно как и сама возможность классификации никак не дискредитирует и не обесценивает неисчерпаемость уникальности.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента