Страница:
Примеров много. Один из последних в спорте. На чемпионате мира по хоккею в 2010 году молодежная сборная России проигрывала сборной Канады со счетом 0:3, а в третьем периоде довела счет до 5:3 и победила. Да еще играя в Канаде!!! Это вовсе не причудливый фантом, а сущностный феномен, свидетельствующий, что мы умеем драться до последнего патрона.
Но вот еще что интересно, – это роль и соотношение тоталитаризма и демократии в войнах. В Первой мировой войне две единоличные формы правления – германская и русская монархии – в разных условиях и с разными предпосылками обескровили друг друга, и демократиям оставалось только одно: добить уже побежденного.
Во Второй мировой войне две иных формы правления, но тоже единоличного – диктатура Гитлера и тоталитаризм Сталина – решили исход войны. Начало войны, особенно в Европе, было за Гитлером. А в финале ее победителем стал Сталин. «Второй фронт» оттягивался до того момента, когда у германской армии уже не хватало даже ружейных патронов. Союзники ждали полного обескровления как Германии, так и Советского Союза. Они бы добили того и другого, если бы ситуация выкраивалась по лекалам Первой мировой войны.
Польская демократия с ее армией была разгромлена за неполные две недели, демократия Чехии сдалась без единого выстрела, такая же демократическая власть Франции бежала после нескольких выстрелов. Более мелкие демократии не воевали вообще. Единственным боеспособным исключением оказалось Великое Княжество Финляндское – под командованием русского генерала К.Маннергейма.
Приведу эти мысли для размышления. А оно таково – для того чтобы нация могла создать что-то ценное и могла достойно обороняться и наступать, нужна устойчивость власти, закона, традиции и хозяйственно-социального строя. Если нет этой устойчивости – невозможны творчество, труд, обороноспособность.
Итак, война началась, но без Сталина члены правительства ничего не стоили. Никто из них не хотел и боялся брать на себя решение сложных вопросов. Вчерашние орлы были без крыльев. Им казалось, что только он – единственный – крепко держит штурвал корабля, наполовину затопленного водой.
Правительство, аппарат ЦК ВКП(б), Генеральный штаб перебазировались в подвалы Московского метрополитена. Ставка Верховного командования обживала помещения самой глубокой по тому времени станции – «Кировская»…
В разных книгах, как писал П.Судоплатов, возглавлявший советскую разведку по линии НКВД, – «… в частности, в мемуарах Хрущева, говорится об охватившей Сталина панике в первые дни войны. Со своей стороны могу сказать, что я не наблюдал ничего подобного. Сталин не укрывался на своей даче. Опубликованные записи кремлевского журнала посетителей показывают, что он регулярно принимал людей и непосредственно следил за ухудшающейся с каждым днем ситуацией.
С самого начала войны Сталин принимал у себя в Кремле Берию и Меркулова два или три раза в день. Обычно они возвращались в НКВД поздно вечером, а иногда передавали свои приказы непосредственно из Кремля.
Мне казалось, что механизм управления и контроля за исполнением приказов работал без всяких сбоев».
Это сказал человек, который за правду, за мужество, за преданность профессии отсидел по воле нового хозяина Кремля целых пятнадцать лет – от звонка до звонка, и не ожесточился.
Михеев и его поступок
Но вот еще что интересно, – это роль и соотношение тоталитаризма и демократии в войнах. В Первой мировой войне две единоличные формы правления – германская и русская монархии – в разных условиях и с разными предпосылками обескровили друг друга, и демократиям оставалось только одно: добить уже побежденного.
Во Второй мировой войне две иных формы правления, но тоже единоличного – диктатура Гитлера и тоталитаризм Сталина – решили исход войны. Начало войны, особенно в Европе, было за Гитлером. А в финале ее победителем стал Сталин. «Второй фронт» оттягивался до того момента, когда у германской армии уже не хватало даже ружейных патронов. Союзники ждали полного обескровления как Германии, так и Советского Союза. Они бы добили того и другого, если бы ситуация выкраивалась по лекалам Первой мировой войны.
Польская демократия с ее армией была разгромлена за неполные две недели, демократия Чехии сдалась без единого выстрела, такая же демократическая власть Франции бежала после нескольких выстрелов. Более мелкие демократии не воевали вообще. Единственным боеспособным исключением оказалось Великое Княжество Финляндское – под командованием русского генерала К.Маннергейма.
Приведу эти мысли для размышления. А оно таково – для того чтобы нация могла создать что-то ценное и могла достойно обороняться и наступать, нужна устойчивость власти, закона, традиции и хозяйственно-социального строя. Если нет этой устойчивости – невозможны творчество, труд, обороноспособность.
Итак, война началась, но без Сталина члены правительства ничего не стоили. Никто из них не хотел и боялся брать на себя решение сложных вопросов. Вчерашние орлы были без крыльев. Им казалось, что только он – единственный – крепко держит штурвал корабля, наполовину затопленного водой.
Правительство, аппарат ЦК ВКП(б), Генеральный штаб перебазировались в подвалы Московского метрополитена. Ставка Верховного командования обживала помещения самой глубокой по тому времени станции – «Кировская»…
В разных книгах, как писал П.Судоплатов, возглавлявший советскую разведку по линии НКВД, – «… в частности, в мемуарах Хрущева, говорится об охватившей Сталина панике в первые дни войны. Со своей стороны могу сказать, что я не наблюдал ничего подобного. Сталин не укрывался на своей даче. Опубликованные записи кремлевского журнала посетителей показывают, что он регулярно принимал людей и непосредственно следил за ухудшающейся с каждым днем ситуацией.
С самого начала войны Сталин принимал у себя в Кремле Берию и Меркулова два или три раза в день. Обычно они возвращались в НКВД поздно вечером, а иногда передавали свои приказы непосредственно из Кремля.
Мне казалось, что механизм управления и контроля за исполнением приказов работал без всяких сбоев».
Это сказал человек, который за правду, за мужество, за преданность профессии отсидел по воле нового хозяина Кремля целых пятнадцать лет – от звонка до звонка, и не ожесточился.
Михеев и его поступок
1941 год. Чем больше времени уходит от той страшной поры, тем труднее представить, чего стоила победа, в том числе и на полях тайной войны с противником. Прямо надо сказать – враг коварный и сильный застал Красную Армию в процессе преобразований и перевооружения. После жесткой чистки командного состава по инициативе политиков подготовка офицерского состава была не завершена.
То же самое происходило и с органами государственной безопасности. Разгромленные в ходе репрессий военная и политическая разведки только начали восстанавливать свои зарубежные резидентуры, и, естественно, они не могли дать точных сведений о предстоящих планах гитлеровской Германии, хотя отдельные донесения были объективными, но, к сожалению, не полными, требующими дополнений и уточнений.
Вот почему Сталин с недоверием относился к некоторым шифровкам из-за рубежа. Он рассуждал, казалось на первый взгляд, логично: «Какую агентуру могли навербовать там разоблаченные враги народа!» Но это был его просчет.
После 22 июня сорок первого события развивались стремительно. Броня, а именно на нее уповали гитлеровские генералы, делала свое дело, – противник занимал одну территорию за другой. Мощным поршнем вермахт выдавливал части Красной Армии с наших западных территорий. Армия отступала и отступала на Восток, теряя вооружение, технику и людей.
Когда смотришь в затертых черно-белых кадрах военной хроники уходящие до самого горизонта вереницы наших военнопленных летом и ранней осенью рокового сорок первого года, делается не по себе. И сразу же сознание задает вопрос – как такое могло случиться?
Но оно случилось. Ответы разных направлений и оттенков даны на страницах сотен, а может, уже и тысяч написанных книг. Но неугомонный человеческий разум вместе с памятью все ищет и ищет правду.
Лубянка.
Накануне войны, а точнее, за неполных пять месяцев до ее начала – 12 февраля 1941 года на должность начальника 3-го Управления НКО СССР назначается быстро прошагавший по высоким должностям в военной контрразведке Михеев Анатолий Николаевич – комиссар государственной безопасности 3-го ранга.
Что мы знаем о нем?
После окончания 4-го курса Военно-инженерной академии им. В.В.Куйбышева в феврале 1939 года он был подобран кадровиками и направлен на службу в органы военной контрразведки.
Вскоре его назначают начальником Особого отдела НКВД СССР Орловского военного округа. В августе того же года он уже начальник Особого отдела НКВД СССР Киевского особого военного округа.
В августе 1940 году он получает звание майора госбезопасности на должности начальника Особого отдела в Центральном аппарате Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.
Новый начальник 3-го Управления НКО СССР (бывшая военная контрразведка, переданная из состава НКВД в военное ведомство) был молод, красив, грамотен и порядочен. Эти качества, во всяком случае, отмечали его многие сослуживцы на разных должностях его служебной карьеры. Именно на этом чекистском посту он получает высокое звание комиссара ГБ 3-го ранга. Исполняет он роль руководителя военной контрразведки до 19 июля 1941 года.
Надо отметить, что это был период структурной чехарды, которая продолжалась – вместо 3-го Управления НКО СССР в центре было образовано Управление особых отделов (УОО) НКВД СССР. Михеев просится на фронт. Следует отметить, что на такое решение Анатолия Николаевича подвигли два обстоятельства. Во-первых, новая волна фабрикаций дел и последующих репрессий 1939–1940 годов против заслуженных командиров РККА, выходцем которой он был (выпускник Военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева), и, во-вторых, фальсификация уголовного дела командующего Западным фронтом Павлова, в которую контрразведчик был втянут по указанию замнаркома обороны Льва Мехлиса. Грязным интригам Михеев предпочел передовую – не кабинетную, а фронтовую. Когда он вышел из кабинета «нового Льва» после очередного доклада, измученный смутным неудовлетворением, про себя подумал:
«Нагловатый, самоуверенный блюдолиз. Замовское кресло его сработано явно не по меркам головы. С его замашками уверен, что он еще пустит немало невинной кровушки в армии».
Почему-то вспомнились ему и недавние стихи Алексея Суркова:
генерал-майора С.М.Мищенко – 21 апреля,
генерал-майора А.И.Филина – 23 мая,
генерал-майора Э.Г.Шахта – 30 мая,
генерал-лейтенанта П.И.Пумпура – 31 мая,
генерал-полковника Г.М.Штерна – 7 июня,
генерал-майора А.Н.Крустиньша – 8 июня,
генерал-лейтенанта Я.В.Смушкевича – 8 июня,
генерал-майора А.А.Левина – 9 июня,
генерал-майора П.П.Юсупова – 17 июня,
генерал-лейтенанта П.А.Алексеева – 19 июня и других.
Красная Армия, казалось, обученная идти только вперед, воевать с противником на его территории, с позором катилась назад, оставляя в котлах окружения сотни тысяч военнопленных.
4 июля 1941 года в местечке Довске по распоряжению ЦК арестовали командующего Западным фронтом генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова. Разгромленный фронт Павлов 30 июня сдал генералу Еременко. Но Сталин передумал и через несколько дней назначил новым командующим маршала Тимошенко, а членом Военного совета фронта – генерала Мехлиса. Последнего он кратко проинструктировал:
«Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто, кроме Павлова, виновен в допущенных серьезных ошибках».
Павлов прибыл в Москву по приказу Сталина. Его сразу же вызвал Жуков на формальное собеседование, так как судьба маршала практически уже была решена. Разговор у них состоялся вязкий, тяжелый, формальный. После этого Павлова снова отправляют на фронт, якобы для сдачи дел, но по дороге задерживают. Михеев не желает находиться под влиянием жестокого Мехлиса, он мечется, не верит в предательство, тем более в пособничество Павлова фашистам как участника «военного заговора».
6 июля Мехлис отправляет Сталину шифровку:
«Военный совет фронта решил:
Арестовать бывших – начальника штаба фронта Климовских, заместителя командующего ВВС фронта Таюрского, начальника артиллерии фронта Клича, начальника связи штаба фронта Григорьева, командующего 4-й армией Коробкова».
После получения от Мехлиса решения Военного совета Сталин продиктовал ответ:
«Тимошенко, Мехлису, Пономаренко.
Государственный Комитет Обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта».
Михеев пишет рапорт с просьбой направить его на фронт. Рапорту дают ход, назначая его начальником Управления особых отделов НКВД СССР Юго-Западного фронта. С группой оперативников он покидает кабинет на Лубянке и полностью поглощен фронтовыми событиями отступающего фронта. Он заторопился к новому месту службы. Уже в 4 часа утра машина с Михеевым, которого сопровождали заместитель, капитан Петров, старший оперуполномоченный, Белоусов и адъютант, лейтенант Пятков, выехала из Москвы в Бровары, небольшое местечко под Киевом, где располагался штаб фронта. Но из-за разбитых дорог контрразведчикам удалось добраться до места назначения только на третьи сутки.
Михеев, как положено в такой ситуации, представился командующему фронтом генерал-полковнику М.П.Кирпоносу, члену Военного совета М.А.Бурмистенко и начальнику штаба генерал-лейтенанту М.А.Пуркаеву и сообщил о происшедшей реорганизации органов ВКР. Он заверил командующего, что подчиненный ему личный состав сделает все возможное в оказании помощи командирам при решении неотложных задач в сложившейся боевой обстановке.
А тем временем танковые клинья генералов вермахта Гудериана и Клейста, утюжа поля и дороги, неумолимо приближались к столице Украины – Киеву. Опасность захвата города чувствовалась с каждым днем все реальней. Это понимали многие генералы и офицеры. Только Ставка требовала одного – держаться! Но холодная логика Михеева подсказывала – на этом этапе войны не удержать стального зверя. Эти мысли разделял и командующий фронтом. Он больше, чем кто, понимал, что держаться так, как они держатся с оголенными флангами, – искусственно создавать себе капкан окружения.
Кирпонос и новый начальник штаба генерал Тупиков не раз обращались к Буденному, Тимошенко о необходимости корректирования задачи Ставки. Но ответ получали отрицательный – держаться!!!
И вот тогда Тупиков посылает в Ставку обстоятельное донесение о положении Юго-Западного фронта. Он в нем смело прогнозировал, что если Ставка не разрешит отвести войска, то может случиться катастрофа. И начало ее – дело пары дней. Цена удержания – сотни тысяч погубленных жизней в шнеке мощной гитлеровской машины. Кирпонос не решился подписывать этот документ – побоялся.
И еще одна деталь, когда донесение было готово, Тупиков показал его Михееву. Через несколько часов пришел ответ Сталина. В нем он упрекал командующего, что его подчиненный представил в Генштаб пораженческое донесение. Он требовал не поддаваться панике, принимать меры, чтобы удерживать занимаемые позиции.
Когда Тупиков познакомил Михеева с ответом Сталина, глядя ему в лицо, сказал:
– Теперь у вас есть достаточный повод как контрразведчику арестовать меня.
А глаза его говорили: «Если бы мы все здесь не понимали, как я прав».
Михеев прочел документ и сразу же как бы ответил на два его вопроса:
– Для ареста, уважаемый генерал, необходим не повод, а преступление.
Но здесь не было преступления, а был плод четкого анализа обстановки. И вот, когда две танковых дивизии противника в районе Лохвицы и Лубны перерезали последние коммуникации фронта, Ставке наконец стало ясно – фронт в окружении. Последовало запоздалое разрешение на отход, но было поздно – в котле оказались почти все его армии. А 37-я армия, оборонявшая Киев, не получила этого приказа – связи с ней уже не было…
После представления командованию фронта Михеев собрал оперативный состав. В своем выступлении он отметил одно из основных требований Государственного Комитета Обороны (ГКО) к военным контрразведчикам – совместно с командирами и политработниками бороться за поддержание высокого морального и боевого духа
На второй день после приезда к новому месту службы Михеев, взяв с собой Пяткова и Белоусова, а также старшего оперуполномоченного Горюшко, оказался на позиции одного из подразделений 147-й дивизии – стрелковой роты, в которой после изматывающих отражений десяти вражеских атак осталось всего восемь человек. Этот поступок руководителя КРО фронта можно трактовать по-разному, но лучше послушаем слова самого героя, подтвержденные его подчиненным М.А.Белоусовым:
«А нам это надо было. Особенно мне. Я лично хотел видеть в бою наших красноармейцев, быть с ними рядом и на себе ощутить психологическое состояние человека в момент фашистской атаки. Одновременно я хотел ознакомиться с условиями работы наших оперативников на передовой».
Именно в этой обстановке он почувствовал всю реальную опасность немецкого нашествия на Родину. Беседуя в окопе с молоденьким офицером-пехотинцем, он был поражен тем, как в этом тонкошеем пареньке мог появиться заряд мужества и силы воли.
«Нет, с такими парнями, как он, мы не проиграем войну, – подумал Анатолий Николаевич. – Хотя впереди много неизвестного. Враг силен, его военная машина только набирает обороты».
По возвращении на КП лоскутами то и дело всплывали в памяти голубоглазого, русоволосого, с тугими скулами лица и слегка выпученными пухлыми губами комиссара госбезопасности эпизоды из его неуютного детства, скрашенные лишь прелестями таежного леса на родной Архангельщине. Милая станция Пермилово Северной железной дороги заговорила из далекого далека, чем-то теплым, приятным, екающим языком. Плетение с бабушкой корзин из ошкуренных лозовых прутиков. Ему почти что виделось, как он срезал кожицу, обнажая волглую белизну прута лозины, и подавал мастерице. Ранняя смерть отца. Не окончив школу, в шестнадцать лет пришлось пойти в рабочие на лесозавод, а через два года призвали в армию…
Но вот взорвался неподалеку снаряд – воспоминания разлетелись, как и неприятельские осколки. Суровая реальность заставила думать и действовать по обстановке. Видя сплошное отступление наших войск, Михеев поставил военным контрразведчикам задачу помочь командованию в наведении порядка в прифронтовой полосе и по-умному распорядиться личным составом, выходящим из окружения. На месте сбора массы солдат и офицеров быстро формировались небольшие отряды по нескольку десятков человек и направлялись на опасные участки фронта. С передовой шли потоки раненых: пешком, на повозках и автомашинах. В этот же период военные контрразведчики не только боролись с агентурой Абвера, паникерами, беглецами, вынашивающими изменнические настроения, но и активно помогали командованию и местным властям в эвакуационных мероприятиях и переправах через Днепр.
Михееву доложили о сбитом вражеском самолете и захвате немецкого военнослужащего. Им оказался старший офицер штаба группы армий (ШГА) «Юг» Хозер, перелетавший в штаб ГА «Север» с секретными документами по планированию дальнейшего развертывания наступления на Киев. В ходе обстоятельной беседы с пленным чекист получил важные сведения, которые тут же были доложены командующему фронтом, генералу Кирпоносу. По его приказу срочно сформированный отряд, основу которого составляла бригада полковника А.И.Родимцева, не только отбил наступление немцев в направлении Совки, но и разгромил их большую часть. В этом бою был тяжело ранен заместитель Михеева Петров, а старший уполномоченный Горюшко положил из пулемета не один десяток фрицев. Допрошенные немецкие офицеры показали, что Гитлер приказал взять Киев не позже 10 августа.
21 августа немцы начали новое мощное наступление. Сообразуясь с обстановкой, Штаб, Военный совет и Особый отдел фронта перемещаются в район Прилуки…
В Прилуках Особый отдел фронта располагался в нескольких домах на Радяньской улице. В угловом кирпичном флигеле, занятом Михеевым и его замом, Якунчиковым, шла напряженная работа. Оперативная работа оттеснялась чисто боевой – контрразведчики превращались силой обстоятельств в пехотинцев, артиллеристов, пулеметчиков…
А до Прилук командование фронта переправлялось на автомашинах на левый берег Днепра. Михеев ехал на одной машине с командующим. Было предательски тихо, клонило ко сну.
Вот как описан этот эпизод Юрием Семеновым в книге «Комиссар госбезопасности»:
«Анатолий Николаевич то и дело потирал ладонями лицо, чтобы не задремать. Он видел, как Кирпонос опустил фуражку на лоб, склонил голову и вроде бы уснул. «Ему и вовсе только в пути передышка», – посочувствовал Михеев и стал размышлять о предстоящих делах: вспомнил разведчиков, находящихся в тылу врага, Антона Сухаря, который сейчас ждет или уже получил сброшенную с воздуха взрывчатку от «хозяина» гитлеровской агентуры.
Вдруг сильный тупой удар с ходу остановил и развернул машину. Анатолий Николаевич ничего не успел сообразить, ударившись грудью о переднее сиденье, потом услышал голос Кирпоноса.
– Фу ты!.. Опять эта нога… – процедил генерал сквозь зубы.
Ему помогли выйти из «эмки», ударившейся о затормозившийся грузовик. Морщась, Кирпонос опустился на приступку, с досадой сказал:
– Этого еще не хватало, черт побери!.. Костыли-то мне теперь совсем некстати. Вот незадача! – Ощупывал он и поглаживал ногу пониже колена».
– Садись! – указал на стул Михеев. – С документами вышел, разумеется?
– Как же мог их бросить? – вопросом на вопрос ответил Пригода.
– Рассказывай… доложи обстановку…
Он стал короткими фразами рисовать то, что ему довелось увидеть и услышать.
Потом он доложил письменно. Интересен этот документ прежде всего фронтовой суровостью первых месяцев войны и своей объективностью. К сожалению, сегодня молодому поколению некоторые СМИ рисуют работу военных контрразведчиков в боевой обстановке в искаженном виде. Но это их грех!
Но 14 сентября, после соединения немецких танковых частей у станции Ромадан, эта группа управления попала в окружение. 19 сентября по приказу Ставки советские части оставили столицу Украины, которую мужественно защищали 71 день, сковывая у стен ее крупные силы врага. Положение с каждым днем катастрофически ухудшалось. На левом фланге Юго-Западного фронта прорвались танковые дивизии генерала Клейста. С севера поджимал танковый стратег Гудериан.
То же самое происходило и с органами государственной безопасности. Разгромленные в ходе репрессий военная и политическая разведки только начали восстанавливать свои зарубежные резидентуры, и, естественно, они не могли дать точных сведений о предстоящих планах гитлеровской Германии, хотя отдельные донесения были объективными, но, к сожалению, не полными, требующими дополнений и уточнений.
Вот почему Сталин с недоверием относился к некоторым шифровкам из-за рубежа. Он рассуждал, казалось на первый взгляд, логично: «Какую агентуру могли навербовать там разоблаченные враги народа!» Но это был его просчет.
После 22 июня сорок первого события развивались стремительно. Броня, а именно на нее уповали гитлеровские генералы, делала свое дело, – противник занимал одну территорию за другой. Мощным поршнем вермахт выдавливал части Красной Армии с наших западных территорий. Армия отступала и отступала на Восток, теряя вооружение, технику и людей.
Когда смотришь в затертых черно-белых кадрах военной хроники уходящие до самого горизонта вереницы наших военнопленных летом и ранней осенью рокового сорок первого года, делается не по себе. И сразу же сознание задает вопрос – как такое могло случиться?
Но оно случилось. Ответы разных направлений и оттенков даны на страницах сотен, а может, уже и тысяч написанных книг. Но неугомонный человеческий разум вместе с памятью все ищет и ищет правду.
Лубянка.
Накануне войны, а точнее, за неполных пять месяцев до ее начала – 12 февраля 1941 года на должность начальника 3-го Управления НКО СССР назначается быстро прошагавший по высоким должностям в военной контрразведке Михеев Анатолий Николаевич – комиссар государственной безопасности 3-го ранга.
Что мы знаем о нем?
После окончания 4-го курса Военно-инженерной академии им. В.В.Куйбышева в феврале 1939 года он был подобран кадровиками и направлен на службу в органы военной контрразведки.
Вскоре его назначают начальником Особого отдела НКВД СССР Орловского военного округа. В августе того же года он уже начальник Особого отдела НКВД СССР Киевского особого военного округа.
В августе 1940 году он получает звание майора госбезопасности на должности начальника Особого отдела в Центральном аппарате Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.
Новый начальник 3-го Управления НКО СССР (бывшая военная контрразведка, переданная из состава НКВД в военное ведомство) был молод, красив, грамотен и порядочен. Эти качества, во всяком случае, отмечали его многие сослуживцы на разных должностях его служебной карьеры. Именно на этом чекистском посту он получает высокое звание комиссара ГБ 3-го ранга. Исполняет он роль руководителя военной контрразведки до 19 июля 1941 года.
Надо отметить, что это был период структурной чехарды, которая продолжалась – вместо 3-го Управления НКО СССР в центре было образовано Управление особых отделов (УОО) НКВД СССР. Михеев просится на фронт. Следует отметить, что на такое решение Анатолия Николаевича подвигли два обстоятельства. Во-первых, новая волна фабрикаций дел и последующих репрессий 1939–1940 годов против заслуженных командиров РККА, выходцем которой он был (выпускник Военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева), и, во-вторых, фальсификация уголовного дела командующего Западным фронтом Павлова, в которую контрразведчик был втянут по указанию замнаркома обороны Льва Мехлиса. Грязным интригам Михеев предпочел передовую – не кабинетную, а фронтовую. Когда он вышел из кабинета «нового Льва» после очередного доклада, измученный смутным неудовлетворением, про себя подумал:
«Нагловатый, самоуверенный блюдолиз. Замовское кресло его сработано явно не по меркам головы. С его замашками уверен, что он еще пустит немало невинной кровушки в армии».
Почему-то вспомнились ему и недавние стихи Алексея Суркова:
В должности главного особиста Михеев прослужил менее года. Но суровое время и Кремль диктовали ему правила репрессивного поведения. При нем производились тоже аресты генералов РККА. Приведем их хронологию:
Подходит страна к исторической дате,
Как к светлому праздничному рубежу.
О Мехлисе, нашем родном кандидате,
Я слово от самого сердца скажу…
генерал-майора С.М.Мищенко – 21 апреля,
генерал-майора А.И.Филина – 23 мая,
генерал-майора Э.Г.Шахта – 30 мая,
генерал-лейтенанта П.И.Пумпура – 31 мая,
генерал-полковника Г.М.Штерна – 7 июня,
генерал-майора А.Н.Крустиньша – 8 июня,
генерал-лейтенанта Я.В.Смушкевича – 8 июня,
генерал-майора А.А.Левина – 9 июня,
генерал-майора П.П.Юсупова – 17 июня,
генерал-лейтенанта П.А.Алексеева – 19 июня и других.
Красная Армия, казалось, обученная идти только вперед, воевать с противником на его территории, с позором катилась назад, оставляя в котлах окружения сотни тысяч военнопленных.
4 июля 1941 года в местечке Довске по распоряжению ЦК арестовали командующего Западным фронтом генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова. Разгромленный фронт Павлов 30 июня сдал генералу Еременко. Но Сталин передумал и через несколько дней назначил новым командующим маршала Тимошенко, а членом Военного совета фронта – генерала Мехлиса. Последнего он кратко проинструктировал:
«Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто, кроме Павлова, виновен в допущенных серьезных ошибках».
Павлов прибыл в Москву по приказу Сталина. Его сразу же вызвал Жуков на формальное собеседование, так как судьба маршала практически уже была решена. Разговор у них состоялся вязкий, тяжелый, формальный. После этого Павлова снова отправляют на фронт, якобы для сдачи дел, но по дороге задерживают. Михеев не желает находиться под влиянием жестокого Мехлиса, он мечется, не верит в предательство, тем более в пособничество Павлова фашистам как участника «военного заговора».
6 июля Мехлис отправляет Сталину шифровку:
«Военный совет фронта решил:
Арестовать бывших – начальника штаба фронта Климовских, заместителя командующего ВВС фронта Таюрского, начальника артиллерии фронта Клича, начальника связи штаба фронта Григорьева, командующего 4-й армией Коробкова».
После получения от Мехлиса решения Военного совета Сталин продиктовал ответ:
«Тимошенко, Мехлису, Пономаренко.
Государственный Комитет Обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта».
Михеев пишет рапорт с просьбой направить его на фронт. Рапорту дают ход, назначая его начальником Управления особых отделов НКВД СССР Юго-Западного фронта. С группой оперативников он покидает кабинет на Лубянке и полностью поглощен фронтовыми событиями отступающего фронта. Он заторопился к новому месту службы. Уже в 4 часа утра машина с Михеевым, которого сопровождали заместитель, капитан Петров, старший оперуполномоченный, Белоусов и адъютант, лейтенант Пятков, выехала из Москвы в Бровары, небольшое местечко под Киевом, где располагался штаб фронта. Но из-за разбитых дорог контрразведчикам удалось добраться до места назначения только на третьи сутки.
Михеев, как положено в такой ситуации, представился командующему фронтом генерал-полковнику М.П.Кирпоносу, члену Военного совета М.А.Бурмистенко и начальнику штаба генерал-лейтенанту М.А.Пуркаеву и сообщил о происшедшей реорганизации органов ВКР. Он заверил командующего, что подчиненный ему личный состав сделает все возможное в оказании помощи командирам при решении неотложных задач в сложившейся боевой обстановке.
А тем временем танковые клинья генералов вермахта Гудериана и Клейста, утюжа поля и дороги, неумолимо приближались к столице Украины – Киеву. Опасность захвата города чувствовалась с каждым днем все реальней. Это понимали многие генералы и офицеры. Только Ставка требовала одного – держаться! Но холодная логика Михеева подсказывала – на этом этапе войны не удержать стального зверя. Эти мысли разделял и командующий фронтом. Он больше, чем кто, понимал, что держаться так, как они держатся с оголенными флангами, – искусственно создавать себе капкан окружения.
Кирпонос и новый начальник штаба генерал Тупиков не раз обращались к Буденному, Тимошенко о необходимости корректирования задачи Ставки. Но ответ получали отрицательный – держаться!!!
И вот тогда Тупиков посылает в Ставку обстоятельное донесение о положении Юго-Западного фронта. Он в нем смело прогнозировал, что если Ставка не разрешит отвести войска, то может случиться катастрофа. И начало ее – дело пары дней. Цена удержания – сотни тысяч погубленных жизней в шнеке мощной гитлеровской машины. Кирпонос не решился подписывать этот документ – побоялся.
И еще одна деталь, когда донесение было готово, Тупиков показал его Михееву. Через несколько часов пришел ответ Сталина. В нем он упрекал командующего, что его подчиненный представил в Генштаб пораженческое донесение. Он требовал не поддаваться панике, принимать меры, чтобы удерживать занимаемые позиции.
Когда Тупиков познакомил Михеева с ответом Сталина, глядя ему в лицо, сказал:
– Теперь у вас есть достаточный повод как контрразведчику арестовать меня.
А глаза его говорили: «Если бы мы все здесь не понимали, как я прав».
Михеев прочел документ и сразу же как бы ответил на два его вопроса:
– Для ареста, уважаемый генерал, необходим не повод, а преступление.
Но здесь не было преступления, а был плод четкого анализа обстановки. И вот, когда две танковых дивизии противника в районе Лохвицы и Лубны перерезали последние коммуникации фронта, Ставке наконец стало ясно – фронт в окружении. Последовало запоздалое разрешение на отход, но было поздно – в котле оказались почти все его армии. А 37-я армия, оборонявшая Киев, не получила этого приказа – связи с ней уже не было…
После представления командованию фронта Михеев собрал оперативный состав. В своем выступлении он отметил одно из основных требований Государственного Комитета Обороны (ГКО) к военным контрразведчикам – совместно с командирами и политработниками бороться за поддержание высокого морального и боевого духа
На второй день после приезда к новому месту службы Михеев, взяв с собой Пяткова и Белоусова, а также старшего оперуполномоченного Горюшко, оказался на позиции одного из подразделений 147-й дивизии – стрелковой роты, в которой после изматывающих отражений десяти вражеских атак осталось всего восемь человек. Этот поступок руководителя КРО фронта можно трактовать по-разному, но лучше послушаем слова самого героя, подтвержденные его подчиненным М.А.Белоусовым:
«А нам это надо было. Особенно мне. Я лично хотел видеть в бою наших красноармейцев, быть с ними рядом и на себе ощутить психологическое состояние человека в момент фашистской атаки. Одновременно я хотел ознакомиться с условиями работы наших оперативников на передовой».
Именно в этой обстановке он почувствовал всю реальную опасность немецкого нашествия на Родину. Беседуя в окопе с молоденьким офицером-пехотинцем, он был поражен тем, как в этом тонкошеем пареньке мог появиться заряд мужества и силы воли.
«Нет, с такими парнями, как он, мы не проиграем войну, – подумал Анатолий Николаевич. – Хотя впереди много неизвестного. Враг силен, его военная машина только набирает обороты».
По возвращении на КП лоскутами то и дело всплывали в памяти голубоглазого, русоволосого, с тугими скулами лица и слегка выпученными пухлыми губами комиссара госбезопасности эпизоды из его неуютного детства, скрашенные лишь прелестями таежного леса на родной Архангельщине. Милая станция Пермилово Северной железной дороги заговорила из далекого далека, чем-то теплым, приятным, екающим языком. Плетение с бабушкой корзин из ошкуренных лозовых прутиков. Ему почти что виделось, как он срезал кожицу, обнажая волглую белизну прута лозины, и подавал мастерице. Ранняя смерть отца. Не окончив школу, в шестнадцать лет пришлось пойти в рабочие на лесозавод, а через два года призвали в армию…
Но вот взорвался неподалеку снаряд – воспоминания разлетелись, как и неприятельские осколки. Суровая реальность заставила думать и действовать по обстановке. Видя сплошное отступление наших войск, Михеев поставил военным контрразведчикам задачу помочь командованию в наведении порядка в прифронтовой полосе и по-умному распорядиться личным составом, выходящим из окружения. На месте сбора массы солдат и офицеров быстро формировались небольшие отряды по нескольку десятков человек и направлялись на опасные участки фронта. С передовой шли потоки раненых: пешком, на повозках и автомашинах. В этот же период военные контрразведчики не только боролись с агентурой Абвера, паникерами, беглецами, вынашивающими изменнические настроения, но и активно помогали командованию и местным властям в эвакуационных мероприятиях и переправах через Днепр.
Михееву доложили о сбитом вражеском самолете и захвате немецкого военнослужащего. Им оказался старший офицер штаба группы армий (ШГА) «Юг» Хозер, перелетавший в штаб ГА «Север» с секретными документами по планированию дальнейшего развертывания наступления на Киев. В ходе обстоятельной беседы с пленным чекист получил важные сведения, которые тут же были доложены командующему фронтом, генералу Кирпоносу. По его приказу срочно сформированный отряд, основу которого составляла бригада полковника А.И.Родимцева, не только отбил наступление немцев в направлении Совки, но и разгромил их большую часть. В этом бою был тяжело ранен заместитель Михеева Петров, а старший уполномоченный Горюшко положил из пулемета не один десяток фрицев. Допрошенные немецкие офицеры показали, что Гитлер приказал взять Киев не позже 10 августа.
21 августа немцы начали новое мощное наступление. Сообразуясь с обстановкой, Штаб, Военный совет и Особый отдел фронта перемещаются в район Прилуки…
В Прилуках Особый отдел фронта располагался в нескольких домах на Радяньской улице. В угловом кирпичном флигеле, занятом Михеевым и его замом, Якунчиковым, шла напряженная работа. Оперативная работа оттеснялась чисто боевой – контрразведчики превращались силой обстоятельств в пехотинцев, артиллеристов, пулеметчиков…
А до Прилук командование фронта переправлялось на автомашинах на левый берег Днепра. Михеев ехал на одной машине с командующим. Было предательски тихо, клонило ко сну.
Вот как описан этот эпизод Юрием Семеновым в книге «Комиссар госбезопасности»:
«Анатолий Николаевич то и дело потирал ладонями лицо, чтобы не задремать. Он видел, как Кирпонос опустил фуражку на лоб, склонил голову и вроде бы уснул. «Ему и вовсе только в пути передышка», – посочувствовал Михеев и стал размышлять о предстоящих делах: вспомнил разведчиков, находящихся в тылу врага, Антона Сухаря, который сейчас ждет или уже получил сброшенную с воздуха взрывчатку от «хозяина» гитлеровской агентуры.
Вдруг сильный тупой удар с ходу остановил и развернул машину. Анатолий Николаевич ничего не успел сообразить, ударившись грудью о переднее сиденье, потом услышал голос Кирпоноса.
– Фу ты!.. Опять эта нога… – процедил генерал сквозь зубы.
Ему помогли выйти из «эмки», ударившейся о затормозившийся грузовик. Морщась, Кирпонос опустился на приступку, с досадой сказал:
– Этого еще не хватало, черт побери!.. Костыли-то мне теперь совсем некстати. Вот незадача! – Ощупывал он и поглаживал ногу пониже колена».
* * *
В Особый отдел фронта в Прилуках приходили и докладывали особисты, вышедшие из окружения. В один из сентябрьских дней дверь открыл изможденный заместитель начальника Особого отдела 6-й армии Михаил Степанович Пригода.– Садись! – указал на стул Михеев. – С документами вышел, разумеется?
– Как же мог их бросить? – вопросом на вопрос ответил Пригода.
– Рассказывай… доложи обстановку…
Он стал короткими фразами рисовать то, что ему довелось увидеть и услышать.
Потом он доложил письменно. Интересен этот документ прежде всего фронтовой суровостью первых месяцев войны и своей объективностью. К сожалению, сегодня молодому поколению некоторые СМИ рисуют работу военных контрразведчиков в боевой обстановке в искаженном виде. Но это их грех!
Начальнику особого отдела Юго-Западного фронтаНа другой день Кирпонос пожелал встретиться с особистом из 6-й армии. Михеев и Пригода вместе оказались в кабинете командующего фроном. Генерала интересовал широкий спектр вопросов: о боевых действиях армии в окружении, о немецких листовках с компроматом на Музыченко, о настроении мирного населения. Он тут же заявил чекистам, что Музыченко попал в плен. А на его место назначен генерал Малиновский.
комиссару госбезопасности 3-го ранга
товарищу МИХЕЕВУ А.Н.
Р А П О Р Т
В середине июля части 6-й армии Юго-Западного фронта после шестидневных упорных боев в районе Бердичева, где на ряде участков нашими частями наносились мощные контрудары, вынуждены были отойти в юго-западном направлении.
По данным разведки и показаниям пленных, было известно, что против измотанных тяжелыми боями частей армии действует четыре дивизии противника: две танковые и две моторизованные. Враг наступал при абсолютном превосходстве в авиации.
Разрыв между нашими частями и соседями увеличивался, пополнение не получали, ощущали острую нужду в боеприпасах, особенно в артиллерийских снарядах, участились случаи потери связи и управления войсками.
В этой обстановке стали поступать данные, что танковые части и мотопехота противника обтекают наши фланги. Штаб 6-й армии с несколькими подразделениями стоял в селе Подвысокое, что в пятидесяти километрах юго-восточнее Умани. Здесь мы оказались в полном окружении.
Девятого августа приказом командующего армией был сформирован прорывной отряд. В него вошли: третья противотанковая бригада, разумеется, неполного состава; небольшая сводная танковая группа; батальон охраны штаба армии, рота особого отдела и рота командного состава штаба, в число которой влилось 23 чекиста во главе с бригадным комиссаром Моклецовым, образовавшие вместе с работниками военной прокуратуры взвод. Группа во главе с командующим 6-й армией генерал-лейтенантом Музыченко и членом Военного совета дивизионным комиссаром Поповым в ночь на десятое августа пошла на прорыв вражеского окружения.
На командном пункте в селе Подвысокое остались офицеры штаба и политотдела армии. Там же находился и я, заместитель начальника особого отдела с группой чекистов.
Командный пункт должен был руководить частями, занимающими оборону, поддерживать связь со штабом фронта, а когда группа генерал-лейтенанта Музыченко прорвется, то по сигналу следовать за ней. Однако сигнала от командующего не поступило, связи с ним установить не удалось.
Утром десятого августа командный пункт подвергся сильному минометно-артиллерийскому обстрелу и бомбардировке. На юго-восточную окраину Подвысокого прорвалось около двух батальонов пехоты противника с тремя танками. Оборонявшие окраину подразделения после продолжительного и тяжелого боя отступили в село.
Начальник штаба дважды посылал группы командиров для выяснения местонахождения и положения отряда командующего армией. Первая группа не возвратилась. Вторая доложила, что отряд т. Музыченко, по-видимому, прорвался и форсировал реку Сенюха.
К тому времени северо-восточная часть села Подвысокое уже была занята пехотой противника. В этой обстановке приняли решение продержаться в Подвысоком до наступления темноты, а потом идти на прорыв.
Бросок по лесу под огнем противника удался. Но, проникнув в лес, мы поняли, что он также окружен и обстреливается со всех сторон из пулеметов и автоматов. Ночью перестрелка несколько утихла, и нам удалось просочиться в поле. К рассвету следующего дня, установив, что вокруг большая концентрация войск противника, мы, слабо вооруженные, разбились на небольшие группы и решили просачиваться к линии фронта.
Пятнадцать суток наша группа, состоящая из шести человек, шла по оккупированной врагом территории к Днепру, на левом берегу которого части Красной Армии занимали оборону. Мы двигались в основном ночью, обходили населенные пункты, если предварительной разведкой устанавливали нахождение в них вражеских частей. В деревне Тубельцы крестьянин Байбуз в ночь на двадцать шестое августа провел нас плавнями к Днепру, обойдя немецких часовых и патрулей. На берегу нами был выкопан сигнальный столб, на котором наша группа переплыла реку на участке обороны 2-го стрелкового полка 264-й стрелковой дивизии. Из штаба дивизии мы направились в штаб 26-й армии в Золотоношу. Откуда в штаб Юго-Западного фронта в Прилуки.
Все документы особого отдела 6-й армии в период боев и окружения сожжены. Судьба группы прорыва, возглавляемой командующим 6-й армией генерал-лейтенантом Музыченко, мне не известна.
Зам. начальника особого отдела НКВДшестой армии старший батальонныйкомиссар М. Пригода.г. Прилуки,1.09.41 г.
Но 14 сентября, после соединения немецких танковых частей у станции Ромадан, эта группа управления попала в окружение. 19 сентября по приказу Ставки советские части оставили столицу Украины, которую мужественно защищали 71 день, сковывая у стен ее крупные силы врага. Положение с каждым днем катастрофически ухудшалось. На левом фланге Юго-Западного фронта прорвались танковые дивизии генерала Клейста. С севера поджимал танковый стратег Гудериан.