Во-вторых, дали ему слово. Он высказал «свою просьбу» оставить его в России для «завершения главного дела, которое неумолимо приближается». Фомичев согласился с доводами Павловского. Но это мероприятие только оттягивало выезд бандита за границу. Пришлось имитировать ранение Павловского во время «нападения его банды» на поезд с целью ограбления. Через некоторое время Фомичеву показали «раненого» Павловского. Пришлось Фомичеву с Федоровым ехать в Париж. Последнему вручили письмо Савинкову от Павловского, который сетовал на невозможность приезда из-за ранения и настоятельно рекомендовал ему приехать в Москву для руководства организацией. Беседы с Фомичевым и Федоровым об «активности москвичей» и «ранении Павловского», видимо, успокоили террориста. И он решился…
   12 августа 1924 года Савинков из Парижа прибыл в Варшаву, где поставил в известность о своем решении Философова, Арцыбашева и Шевченко. 15 августа он вместе с супругами Деренталь и Фомичевым с фальшивым паспортом на имя В. И. Степанова перешел польско-советскую границу. На границе их встретил Федоров, выехавший на день раньше из Варшавы, вместе с сотрудниками ОГПУ Пиляром, Пузицким и Крикманом.
   В Минске бандиты были задержаны…
   Потом был суд в Москве с 25 по 29 августа 1924 года. Свою борьбу с Советской властью Савинков квалифицировал как ошибку. Это вызвало замешательство в среде белой эмиграции. Последнее слово он завершил призывом «ко всем любящим свой народ безоговорочно признать Советскую власть и подчиниться ей».
   В сентябре 1924 года он направил в адрес Философова письмо, в котором писал:
   «…Скажите мне, дорогой друг, верите ли Вы еще в Учредительное собрание? Конечно, нет! Думаете ли Вы еще, что можно было в 1918 году продолжать войну и что не надо было заключать мира? Конечно, нет! Считаете ли Вы еще, что большевики расщищают дорогу для реставрации? Конечно, нет! Полагаете ли Вы еще, что большевики «захватчики власти» и что русский народ, то есть прежде всего русский крестьянин и рабочий, не с нами? Конечно, нет!.. Зачем же тогда бороться? Затем, чтобы быть в тисках у иностранцев, которые мечтают о «Боже, царя храни», или тех, которым снится их личная «реставрация». Затем, чтобы плодить полубандитов или полушпионов».
   Этими словами Савинков напомнил своим единомышленникам, что в дорожном мешке истории немало зловещих сарказмов.
   7 мая 1925 года, находясь в кабинете заместителя начальника контрразведки Романа Пиляра, Савинков выпрыгнул из окна и погиб.
   Автор этих строк в начале 70-х, оперативно обслуживая один из НИИ Генштаба ВС СССР, располагавшийся в старом здании ВЧК – ОГПУ, имел рабочий кабинет. Окно его выходило на площадку, где нашел свою смерть неудачник с наполеоновскими замашками. Место его падения указала старая уборщица…

Комиссар военной контрразведки

   Речь пойдет о начальнике советской военной контрразведки Анатолии Николаевиче Михееве, неожиданно подавшем рапорт своему непосредственному руководству об отправке его на фронт. Это был поступок – из Лубянки на фронт! Как известно, в начале войны – в июле 1941 года – органы ВКР претерпели организационные изменения. Вместо 3-го Управления НКО СССР в центре было организовано Управление особых отделов (УОО) НКВД СССР. Начальником вновь образованного УОО был назначен заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3-го ранга В. С. Абакумов.
   Следует отметить, что на такое решение Михеева подвигли, по моему мнению, два обстоятельства. Во-первых, новая волна фабрикаций дел и последующих репрессий против заслуженных командиров РККА 1939–1940 годов и, во-вторых, фальсификация уголовного дела командующего Западным фронтом Павлова, в которой он был вынужден невольно принять участие по указанию замнаркома обороны Льва Мехлиса. Грязным интригам бригадный комиссар предпочел передовую. Когда он вышел из кабинета «нового Льва», измученный смутным неудовлетворением, про себя подумал:
   «Нагловатый, самоуверенный блюдолиз. Замовское кресло его сработано явно не по мерке головы. Он еще пустит немало кровушки».
   Сразу же после удовлетворения рапорта Михеев заторопился к новому месту службы в качестве начальника Особого отдела Юго-Западного фронта. Уже в 4 часа утра машина с Михеевым, которого сопровождали заместитель капитан Петров, старший оперуполномоченный Белоусов и адъютант лейтенант Пятков, выехала из Москвы в Бровары, небольшое местечко под Киевом, где располагался штаб фронта. Но из-за разбитых дорог контрразведчикам удалось добраться до места назначения только на третьи сутки.
   Михеев, как положено в такой ситуации, представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу, члену Военного совета М. А. Бурмистенко и начальнику штаба генерал-лейтенанту М. А. Пуркаеву и сообщил о происшедшей реорганизации органов ВКР. Он заверил командующего, что подчиненный ему личный состав сделает все возможное в оказании помощи командирам при решении неотложных задач в сложившейся боевой обстановке.
   А тем временем танковые клинья генералов вермахта Гудериана и Клейста, утюжа поля и дороги нашей Родины, неумолимо приближались к столице Украины – Киеву. Опасность захвата города чувствовалась с каждым днем все реальней. Это понимали многие генералы и офицеры. Только Ставка требовала одного – держаться! Но холодная логика Михеева подсказывала – на этом этапе войны не удержать стального зверя. Эти мысли разделял и командующий фронтом. Он больше чем кто-либо понимал, что держаться так, как они держатся с оголенными флангами, – искусственно создавать себе капкан окружения.
   Кирпонос и новый начальник штаба генерал Тупиков не раз обращались к Буденному, Тимошенко о необходимости корректирования задачи Ставки. Но ответ получали отрицательный – держаться!!!
   И вот тогда Тупиков посылает в Ставку обстоятельное донесение о положении Юго-Западного фронта. Он в нем смело прогнозировал, что если Ставка не разрешит отвести войска, то может случиться катастрофа. И начало ее – дело пары дней. Цена удержания – сотни тысяч погубленных жизней в шнеке мощной гитлеровской машины. Кирпонос не решился подписывать этот документ.
   И еще одна деталь: когда донесение было готово, Тупиков показал его Михееву. Через несколько часов пришел ответ Сталина. В нем он упрекал командующего, что его подчиненный представил в Генштаб пораженческое донесение. Он требовал не поддаваться панике, принимать меры, чтобы удерживать занимаемые позиции.
   Когда Тупиков познакомил Михеева с ответом Сталина, глядя ему в лицо, сказал:
   – Теперь у вас есть достаточный повод арестовать меня.
   А глаза его говорили: «Если бы мы все здесь не понимали, как я прав».
   Михеев прочел документ и сразу же как бы ответил на два его вопроса:
   – Для ареста, уважаемый генерал, необходим не повод, а преступление.
   Но здесь не было преступления, а был плод четкого анализа обстановки. И вот когда две танковых дивизии противника в районе Лохвица и Лубны перерезали последние коммуникации фронта, Ставке наконец стало ясно – фронт в окружении. Последовало запоздалое разрешение на отход, но было поздно, – в котле оказались почти все его армии. А 37-я армия, оборонявшая Киев, не получила этого приказа – связи с ней уже не было…
* * *
   Анатолий Николаевич военное дело знал не понаслышке. Капитана Михеева направили работать в армейскую контрразведку после окончания Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева сначала начальником Особого отдела Орловского военного округа, а через полгода перевели на такую же должность в Киев. Руководил военной контрразведкой Киевского Особого военного округа недолго. Вскоре двадцатидевятилетнему А. Н. Михееву предложили пост руководителя КРО НКО СССР в Москве. И вот он снова в Киеве, но теперь не в округе, а на фронте.
   Он глубоко врос в оперативную обстановку бывшего теперь Киевского Особого военного округа (КОВО). Накануне войны при его руководстве было реализовано дело оперативной разработки «Выдвиженцы», по которому военные контрразведчики арестовали агентурную сеть гитлеровской разведки – сняли целую резидентуру.
   После представления командованию фронта он собрал оперативный состав. В своем выступлении он отметил одно из основных требований Государственного комитета обороны (ГКО) к военным контрразведчикам – совместно с командирами и политработниками бороться за поддержание высокого морального и боевого духа.
   На второй день после приезда к новому месту службы Михеев, взяв с собой Пяткова и Белоусова, а также старшего оперуполномоченного Горюшко, оказался на позиции одного из подразделений 147-й дивизии – стрелковой роты, в которой после изматывающих отражений десяти вражеских атак осталось всего восемь человек. Этот поступок руководителя КРО фронта можно трактовать по-разному, но лучше послушаем слова самого героя, подтвержденные его подчиненным М. А. Белоусовым:
   «А нам это надо было. Особенно мне. Я лично хотел видеть в бою наших красноармейцев, быть с ними рядом и на себе ощутить психологическое состояние человека в момент фашистской атаки. Одновременно я хотел ознакомиться с условиями работы наших оперативников на передовой».
   Именно в этой обстановке он почувствовал всю реальную опасность немецкого нашествия на Родину. Беседуя в окопе с молоденьким офицером-пехотинцем, он был поражен тому, как в этом тонкошеем пареньке мог появиться заряд мужества и силы воли.
   «Нет, с такими парнями, как он, мы не проиграем войну, – подумал Анатолий Николаевич. – Хотя впереди много неизвестного. Враг силен, – его военная машина только набирает обороты».
   По возвращении на КП лоскутами то и дело всплывали в памяти голубоглазого, русоволосого, с тугими скулами лица и слегка выпученными пухлыми губами комиссара госбезопасности эпизоды из его неуютного детства, скрашенные лишь прелестями таежного леса, на родной Архангельщине. Милая станция Пермилово Северной железной дороги заговорила из далекого далека теплым, приятным языком. Плетение с бабушкой корзин из ошкуренных лозовых прутиков. Ему почти что виделось, как он срезал кожицу, обнажая волглую белизну прута лозины, и подавал мастерице. Ранняя смерть отца. Не окончив школу, в шестнадцать лет пришлось пойти в рабочие на лесозавод, а через два года призвали в армию…
   Но вот взорвался неподалеку снаряд – воспоминания разлетелись, как и неприятельские осколки. Суровая реальность заставила думать и действовать по обстановке. Видя сплошное отступление наших войск, Михеев поставил военным контрразведчикам задачу помочь командованию в наведении порядка в прифронтовой полосе и по-умному распорядиться личным составом, выходящим из окружения. На месте сбора массы солдат и офицеров быстро формировались небольшие отряды по нескольку десятков человек и направлялись на опасные участки фронта. С передовой шли потоки раненых: пешком, на повозках и автомашинах. В этот же период военные контрразведчики не только боролись с агентурой Абвера, паникерами, беглецами, вынашивающими изменнические настроения, но и активно помогали командованию и местным властям в эвакуационных мероприятиях и переправах через Днепр.
   Михееву доложили о сбитом вражеском самолете и захвате немецкого военнослужащего. Им оказался старший офицер штаба группы армий (ШГА) «Юг» Хозер, перелетавший в штаб в ШГА «Север» с секретными документами по планированию дальнейшего развертывания наступления на Киев. В ходе обстоятельной беседы с пленным чекист получил важные сведения, которые тут же были доложены командующему фронтом генералу Кирпоносу. По его приказу срочно сформированный отряд, основу которого составляла бригада полковника А. И. Родимцева, не только отбил наступление немцев в направлении Совки, но и разгромил их большую часть. В этом бою был тяжело ранен заместитель Михеева Петров, а старший уполномоченный Горюшко положил из пулемета не один десяток фрицев. Допрошенные немецкие офицеры показали, что Гитлер приказал взять Киев не позже 10 августа.
   21 августа немцы начали новое мощное наступление. Сообразуясь с обстановкой, Штаб, Военный совет и Особый отдел фронта перемещаются в район Прилуки…
   В Прилуках Особый отдел фронта располагался в нескольких домах на Радяньской улице. В угловом кирпичном флигеле, занятом Михеевым и его замом Якунчиковым, шла напряженная работа. Оперативная работа оттеснялась чисто боевой – контрразведчики превращались силой обстоятельств в пехотинцев, артиллеристов, пулеметчиков…
   А до Прилук командование фронта переправлялось на автомашинах на левый берег Днепра. Михеев ехал на одной машине с командующим. Было предательски тихо, клонило ко сну.
   Вот как описан этот эпизод Юрием Семеновым в книге «Комиссар госбезопасности»:
   «Анатолий Николаевич то и дело потирал ладонями лицо, чтобы не задремать. Он видел, как Кирпонос опустил фуражку на лоб, склонил голову и вроде бы уснул. «Ему и вовсе только в пути передышка», – посочувствовал Михеев и стал размышлять о предстоящих делах: вспомнил разведчиков, находящихся в тылу врага, Антона Сухаря, который сейчас ждет или уже получил сброшенную с воздуха взрывчатку от «хозяина» гитлеровской агентуры.
   Вдруг сильный тупой удар с ходу остановил и развернул машину. Анатолий Николаевич ничего не успел сообразить, ударившись грудью о переднее сиденье, потом услышал голос Кирпоноса.
   – Фу ты!.. Опять эта нога… – процедил генерал сквозь зубы.
   Ему помогли выйти из «эмки», ударившейся о затормозивший грузовик. Морщась, Кирпонос опустился на приступку, с досадой сказал:
   – Этого еще не хватало, черт побери!.. Костыли-то мне теперь совсем некстати. Вот незадача! – ощупывал он и поглаживал ногу пониже колена».
* * *
   В Особый отдел фронта в Прилуках приходили и докладывали особисты, вышедшие из окружения. В один из сентябрьских дней дверь открыл изможденный заместитель начальника Особого отдела 6-й армии Михаил Степанович Пригода.
   – Садись! – указал на стул Михеев. – С документами вышел, разумеется?
   – Как же мог их бросить? – вопросом на вопрос ответил Пригода.
   – Рассказывай… доложи обстановку…
   Он стал короткими фразами рисовать то, что ему довелось увидеть и услышать.
   Потом он доложил письменно. Интересен этот документ прежде всего фронтовой суровостью первых месяцев войны и своей объективностью. К сожалению, сегодня молодому поколению некоторые СМИ рисуют работу военных контрразведчиков в боевой обстановке в искаженном виде. Но это их грех!
   Начальнику Особого отдела Юго-Западного фронта
   комиссару госбезопасности 3-го ранга
   товарищу МИХЕЕВУ А.Н.
РАПОРТ
   В середине июля части 6-й армии Юго-Западного фронта после шестидневных упорных боев в районе Бердичева, где на ряде участков нашими частями наносились мощные контрудары, вынуждены были отойти в юго-западном направлении.
   По данным разведки и показаниям пленных, было известно, что против измотанных тяжелыми боями частей армии действует четыре дивизии противника: две танковые и две моторизованные. Враг наступал при абсолютном превосходстве в авиации.
   Разрыв между нашими частями и соседями увеличивался, пополнение не получали, ощущали острую нужду в боеприпасах, особенно в артиллерийских снарядах, участились случаи потери связи и управления войсками.
   В этой обстановке стали поступать данные, что танковые части и мотопехота противника обтекают наши фланги. Штаб 6-й армии с несколькими подразделениями стоял в селе Подвысокое, что в пятидесяти километрах юго-восточнее Умани. Здесь мы оказались в полном окружении.
   Девятого августа приказом командующего армией был сформирован прорывной отряд. В него вошли: третья противотанковая бригада, разумеется, неполного состава; небольшая сводная танковая группа; батальон охраны штаба армии, рота особого отдела и рота командного состава штаба, в число которой влилось 23 чекиста во главе с бригадным комиссаром Моклецовым, образовавшие вместе с работниками военной прокуратуры взвод. Группа во главе с командующим 6-й армией генерал-лейтенантом Музыченко и членом Военного совета дивизионным комиссаром Поповым в ночь на десятое августа пошла на прорыв вражеского окружения.
   На командном пункте в селе Подвысокое остались офицеры штаба и политотдела армии. Там же находился и я, заместитель начальника Особого отдела, с группой чекистов.
   Командный пункт должен был руководить частями, занимающими оборону, поддерживать связь со штабом фронта, а когда группа генерал-лейтенанта Музыченко прорвется, то по сигналу следовать за ней. Однако сигнала от командующего не поступило, связи с ним установить не удалось.
   Утром десятого августа командный пункт подвергся сильному минометно-артиллерийскому обстрелу и бомбардировке. На юго-восточную окраину Подвысокого прорвалось около двух батальонов пехоты противника с тремя танками. Оборонявшие окраину подразделения после продолжительного и тяжелого боя отступили в село.
   Начальник штаба дважды посылал группы командиров для выяснения местонахождения и положения отряда командующего армией. Первая группа не возвратилась. Вторая доложила, что отряд т. Музыченко, по-видимому, прорвался и форсировал реку Сенюха.
   К тому времени северо-восточная часть села Подвысокое уже была занята пехотой противника. В этой обстановке приняли решение продержаться в Подвысоком до наступления темноты, а потом идти на прорыв.
   Бросок по лесу под огнем противника удался. Но, проникнув в лес, мы поняли, что он также окружен и обстреливается со всех сторон из пулеметов и автоматов. Ночью перестрелка несколько утихла, и нам удалось просочиться в поле. К рассвету следующего дня, установив, что вокруг большая концентрация войск противника, мы, слабо вооруженные, разбились на небольшие группы и решили просачиваться к линии фронта.
   Пятнадцать суток наша группа, состоящая из шести человек, шла по оккупированной врагом территории к Днепру, на левом берегу которого части Красной Армии занимали оборону. Мы двигались в основном ночью, обходили населенные пункты, если предварительной разведкой устанавливали нахождение в них вражеских частей. В деревне Тубельцы крестьянин Байбуз в ночь на двадцать шестое августа провел нас плавнями к Днепру, обойдя немецких часовых и патрулей. На берегу нами был выкопан сигнальный столб, на котором наша группа переплыла реку на участок обороны 2-го стрелкового полка 264-й стрелковой дивизии. Из штаба дивизии мы направились в штаб 26-й армии в Золотоношу. Откуда в штаб Юго-Западного фронта в Прилуки.
   Все документы Особого отдела 6-й армии в период боев и окружения сожжены. Судьба группы прорыва, возглавляемой командующим 6-й армией генерал-лейтенантом Музыченко, мне не известна.
Зам. начальника Особого отдела НКВД шестой армии старший батальонный комиссар М. Пригода.
г. Прилуки, 1.09.41 г.
   На другой день Кирпонос пожелал встретиться с особистом из 6-й армии. Михеев и Пригода вместе оказались в кабинете командующего фронта. Генерала интересовал широкий спектр вопросов: о боевых действиях армии в окружении, о немецких листовках с компроматом на Музыченко, о настроении мирного населения. Он тут же сообщил чекистам, что Музыченко попал в плен. А на его место назначен генерал Малиновский.
   Но 14 сентября после соединения немецких танковых частей у станции Ромадан эта группа управления попала в окружение. 19 сентября по приказу Ставки советские части оставили столицу Украины, которую мужественно защищали 71 день, сковывая у стен ее крупные силы врага. Положение с каждым днем катастрофически ухудшалось. На левом фланге Юго-Западного фронта прорвались танковые дивизии генерала Клейста. С севера поджимал танковый стратег Гудериан.
   В этой обстановке Михеев приказал срочно уничтожить все документы Особого отдела фронта и создать три боевые группы из военных контрразведчиков. Из трубы повалил густой дым, сразу же привлекший внимание фашистских летчиков. Несколько самолетов прошло вдоль Радяньской улицы, полоснув из пулеметов по окнам домов и разбежавшимся прохожим.
   – Итак, первая группа, – ровным голосом без лишнего волнения обратился Анатолий Николаевич к своим коллегам, – остается и действует вместе с Военным советом, вторая – со Штабом фронта, а третья – это будет вспомогательная. Уходить будем на Пирятин.
   После обсуждения этого плана руководители приняли решение отойти в район Городище, переправиться через реку Многа, а далее прорываться к своим. Сначала был создан отряд прорыва под руководством полковника Рогатина. Ему удалось вырваться из окружения и, переправившись через реку Псел у хутора Млыны, выйти в расположение 5-го кавалерийского корпуса.
   Военный совет и Штаб фронта с группой сотрудников Особого отдела, курсантов школы НКВД и бойцов охраны штаба готовились пройти рогатинским путем…
   – Рама, рама, – кто-то закричал из офицеров.
   – Это разведывательный самолет. Нас непременно засекут, а может, уже засекли? – высказался генерал Потапов. И он был прав – войско почти в 800 человек немец не мог не заметить. На следующий день 20 сентября по приказу Кирпоноса руководство фронтом укрылось в урочище Шумейково. Через некоторое время немцы, окружив, открыли ураганный огонь. Автору этих строк удалось побывать в урочище и живо представить, в какой западне оказались наши воины.
   И, несмотря на тяжелое положение, офицеры штаба и военные контрразведчики – Михеев, Пятков, Горюшко, Белоцерковский перегруппировавшись, повели в атаку своих бойцов. Но силы были не равные. Сразу же погиб Горюшко, тяжело раненный Пятков, дабы не попасть в лапы фашистов, застрелился… В атаку с целью прорыва бойцов водили в бой генералы Кирпонос, Тупиков, Потапов, дивизионные комиссары Рыков и Никишов…
   Урочище Шумейково, где находился раненый командующий, обстреливали с какой-то садистской яростью – видно, знали, кто там, на дне этой огромной ямы. Кирпонос, раненый в ногу, сидел у криницы. Ему дали попить. Кроме пулеметных и автоматных очередей, стали стрелять минометы. Одна из мин разорвалась рядом с командующим. Один из осколков пробил каску с левой стороны головы, но его рука вдруг дернулась к груди, – второй осколок угодил прямо под сердце. К нему подбежали офицеры. Михаил Петрович еще дышал. Он умер тихо, без последнего, тяжелого вздоха.
   Со слов Юрия Семенова, тело командующего фронтом перенесли чуть ниже, к лощине. Тут же вырыли неглубокую могилу. Прощание было коротким, молчаливым. Моложавый майор из штаба фронта и двое раненых бойцов застыли в нерешительности, будто бы не зная, как положить убитого. И тогда майор снял с груди генерал-полковника Кирпоноса Золотую Звезду Героя под № 99 (?), орден Ленина и медаль «ХХ лет РККА», достал из кармана партийный билет и удостоверение личности, фотографию семьи положил обратно…
   А вот пояснение Владислава Крамара – («Независимое военное обозрение» № 32 от 27.08.2004 г.):
   – Единственным оставшимся в живых свидетелем гибели генерала Кирпоноса был его порученец Военного совета старший политрук Жадовский… С его слов, чтобы немцы не установили факт гибели командующего фронтом, перед тем, как захоронить тело, офицеры сняли с него драповую шинель, срезали с кителя петлицы со знаками различия, сняли Звезду Героя Советского Союза № 91 (?), вынули из кармана документы, расческу, платок и письма.
   В октябре 1943 года, через месяц после освобождения Сенчанского района, Жадовский по заданию Генштаба принял участие в работе специальной комиссии по установлению местонахождения останков Кирпоноса… В акте судебно-медицинской экспертизы указано, что «покойному при жизни были нанесены осколочные огнестрельные ранения в области головы, грудной клетки и левой голени», что исключает версию самоубийства…
   Ночью две небольшие группы Тупикова и Михеева, не теряя надежды на прорыв, выбрались из урочища. Первая группа сразу же попала в засаду – генерал погиб в перестрелке. Группа Михеева, с раненным в ногу руководителем, в составе: своего заместителя Якунчикова, члена Военного совета 5-й армии дивизионного комиссара Никишова, начальника Особого отдела одной из дивизий этой армии старшего лейтенанта госбезопасности Стороженко и трех красноармейцев из взвода охраны, направились на восток. Шли очень медленно. Утром 23 сентября вышли на околицу села Исковцы Сенчанского района. Решили дождаться вечера в стогах сена. Но немцам стала известна эта маскировка. Они бросили танки на практически безоружных, уставших людей и стали утюжить стога, из которых выбегали прятавшиеся там наши воины. Михеев, у которого в кожаной тужурке лежала последняя граната, побежал с боевыми друзьями в сторону глубокого оврага у села Жданы. Но они не успели добежать. У самого края обрыва их настигли гусеницы бронированного чудовища…
   По имеющимся данным, комиссар госбезопасности 3-го ранга Анатолий Николаевич Михеев, даже мертвый, сжимал в руке маузер, в котором был пуст магазин. Гранаты тоже не оказалось в кармане. По всей вероятности, он ее использовал против надвигающегося танка…
   Сегодня военные контрразведчики ходатайствуют перед верховными властями о присвоении А. Н. Михееву звания Герой России посмертно.