Страница:
— Благодарю тебя. Я хочу, чтобы ты понял, Торрек, мы — твои друзья. Собственно, мы — твой народ, и мы собираемся вернуть тебе память.
Как будто откуда-то издалека Торрек услышал приглушенный вскрик Сонны. Сам он лишь слегка удивился. Осознание нарастало в нем с тех пор, как небесная лодка появилась из темноты и прижала его к скале. Частично оно возникло оттого, что он походил на этих людей. Но главное — он просто знал это. И знание было холодным и отравляющим.
— Ну, и что ты скажешь дальше? — коротко спросил он.
— Если ты пойдешь с нами, мы отведем тебя в такое место, где можно будет объяснить все это подробнее.
— Я сделаю это, но женщина пойдет со мной.
— Нет, ей лучше остаться. Беспокойства хватит и без нее, и так будет достаточно трудно все тебе объяснить.
— Пусть будет так, дорогой, — пробормотала Сонна. Она казалась усталой и упавшей духом. Слишком много ей довелось увидеть и пережить за слишком короткое время.
Торрек заметил, как нечеловеческая невозмутимость Коана Смита, невозмутимость существа из металла, исчезла, когда глаза его устремились на девушку, и едва удержался, чтобы не схватить его особым приемом и не сломать ему позвоночник.
Он подавил свой гнев и ощутил холодную усталость, столь чуждую теплоте думетдинского народа, что он вздрогнул. Она как будто ставила на нем клеймо принадлежности к этой вот дьявольской расе. Ему стало грустно.
— Идемте, — сказал он.
Следуя по пустому ярко освещенному коридору со Смитом, державшим наготове свое оружие, он обернулся и бросил прощальный взгляд на Сонну: маленькая фигурка у зарешеченной двери, совсем одна в клетке.
Его привели не в ту комнату, откуда можно было смотреть на вызывающе яркие звезды и на холодный окольцованный щит, который был его домом. Они вошли в большое помещение, наполненное вспышками, миганием, дрожью, гудением работающих сложных приборов.
— Сядь, Торрек, — пригласил его Смит.
Диупанин отшатнулся от кресла, ибо это было уродливое сооружение из проволоки, непонятных приспособлений и оков.
— Лучше на пол, но не сюда, — ответил он.
— Ты должен сесть в кресло, — сказал ему Смит, поднимая оружие, — и позволить прикрепить себя к нему. А сделаешь ли ты это добровольно или мне придется усыпить тебя этой штукой — это уж выбирай сам.
Торрек бросил на него взгляд, полный ярости. Смит стоял далеко и слишком хорошо подготовился к возможному нападению, и Торрек стал ругаться. Пока Хорлам прилаживал стальные оковы, которые охватили кисти рук Торрека, его талию и лодыжки, прикрепив их к креслу, губы его непрестанно шевелились, насылая на Коана Смита девять дьяволов.
Хорлам опустил на голову Торрека проволочный каркас и еще что-то, совсем непонятное, и принялся налаживать все это. Смит придвинул для себя стул, убрал пистолет в кобуру и скрестил ноги.
— Итак, — заговорил он, — для этого понадобится некоторое время — чтобы ввести в действие цепь, я имею в виду, — и пока я могу рассказать тебе то, что ты захочешь знать, — он усмехнулся. — Трудно решить, с чего лучше начать. Некоторые нации людей поняли, что мир кругл, как шар, и вращается вокруг солнца, и что звезды — это другие солнца. Я знаю, твоя страна…
— Я слышал подобные сказки, — проворчал Торрек.
До сих пор воображение ученых людей Диупы не казалось ему достойным доверия. Но сейчас он понял, — и ему не нужно было никаких доказательств для этого, даже таких, как существование корабля, — что Смит говорит правду. Но откуда эта уверенность?
— Тогда хорошо, — кивнул Смит. — Расстояние между солнцами огромно, больше, чем это может осознать человек. И солнц этих больше, чем когда-либо удавалось сосчитать. Тем не менее человек научился преодолевать подобные расстояния на таких, как этот, кораблях, побеждать пространство, время, жару, холод, невесомость, вакуум. Отправившись от одного из миров очень давно, они занесли семена своей цивилизации на тысячи других миров.
— Потом Империя разлетелась в щепки, и люди забыли, — продолжал Смит.
— На планетах, подобных твоей, очень удаленных от цивилизации прошлых столетий, малонаселенных во времена катастрофы, на таких планетах не осталось и следа воспоминаний об Империи и ее падении.
Торрек вздрогнул. И не столько от того, что эта сказка была слишком невероятной, сколько от ощущения, будто ему уже рассказывали ее в каком-то забытом сне.
Он медленно произнес:
— Есть легенды о тех, кто существовал до Римфара.
Смит снова кивнул:
— Конечно. Не все знания были потеряны. На некоторых мирах сохранился определенный вид цивилизации. Но развивалась она очень медленно, потрясаемая многочисленными катаклизмами. Империя еще не была воссоздана; многие планеты представляют собой самостоятельные государства. Большая часть Галактики еще не исследована… Но я отклонился от темы.
Ладно. Это — корабль-разведчик одного государства, твоего государства, которое находится на огромном расстоянии отсюда. Мы путешествовали в этой части пространства несколько лет, нанося его на карту, изучая… подготавливая, в некотором роде, почву. Пять лет назад мы открыли эту планету и использовали новый метод…
Ты — Корэл Ванен, офицер этого корабля. Твоя память — все твои воспоминания о прошлой жизни — были стерты. Мы оставили тебя на планете, чтобы тебя подобрал народ Островов, а теперь забираем назад.
Смит обернулся и повелительно махнул одному из людей в сером одеянии, который тихо ходил вдоль огромной машины, проверяя рубильники и диски. Он оставил Торрека наедине с его чувствами, пока отдавал приказ, а потом снова повернулся к нему, усмехаясь:
— Тебе не нравится это, не так ли, Корэл Ванен?
— Это ложь! — хрипло крикнул Торрек. — Как мог ты узнать, если…
— Хороший вопрос. Но, боюсь, он меня не собьет. Видишь ли, немного радиации… Сигнальное устройство, питающееся энергией тела, врастили в твою кость до того, как переместили вниз. Мы могли определить, где ты находишься, за много миль от тебя.
— Но это же глупо! — прогремел Торрек. — Я мог бы умереть! Те, к кому, как ты говоришь, вы меня послали, могли оказаться людоедами и съесть меня! Что бы вы тогда от этого выиграли?
— Ничего, — ответил Смит. — Но мы ничего бы и не потеряли, кроме одного члена команды.
В светлых глазах Смита появилось алчное выражение. Он говорил не потому, что это было необходимо, Торрек понимал это, а потому, что хотел увидеть смятение пленника.
Торрек окаменел. Трудно оставаться спокойным, когда сердце колотится с бешеной силой, а во рту такая сухость.
«Вот как, — мелькнуло где-то в отдаленной частице его мозга, — я боюсь! Так вот что это такое!»
Одетая в серое личность появилась с серым цилиндром размером с человеческую ладонь и подала его Смиту так, словно цилиндр был очень тяжелым.
Смит улыбнулся Торреку:
— Здесь прячется призрак Корэла Ванена.
Торрек стиснул зубы. Он ведь не просил!
— Он снова оживет в своем собственном теле, — сказал Смит. — Но сначала, конечно, нужно изъять Торрека.
Торрек завопил:
— Нет!
— Да, — с легкостью бросил Смит.
Он передал цилиндр Хорламу, и тот приладил его к машине рядом с другим.
— Пробегись по своим воспоминаниям в последний раз, Торрек. Вскоре они превратятся лишь в записи на катушке.
Торрек сопротивлялся, пока силы не покинули его, но все было напрасно. Если это только возможно, молил он, если б только мог он познать чистую смерть!
Слабость и темнота окутали его, и вдруг словно что-то взорвалось внутри головы, и ему показалось, будто мозг раскалывается на части. Он успел заметить, как Смит вплотную придвинулся к нему. Последнее, что осознал Торрек Гарпунер, было удовольствие на лице Смита.
Как будто откуда-то издалека Торрек услышал приглушенный вскрик Сонны. Сам он лишь слегка удивился. Осознание нарастало в нем с тех пор, как небесная лодка появилась из темноты и прижала его к скале. Частично оно возникло оттого, что он походил на этих людей. Но главное — он просто знал это. И знание было холодным и отравляющим.
— Ну, и что ты скажешь дальше? — коротко спросил он.
— Если ты пойдешь с нами, мы отведем тебя в такое место, где можно будет объяснить все это подробнее.
— Я сделаю это, но женщина пойдет со мной.
— Нет, ей лучше остаться. Беспокойства хватит и без нее, и так будет достаточно трудно все тебе объяснить.
— Пусть будет так, дорогой, — пробормотала Сонна. Она казалась усталой и упавшей духом. Слишком много ей довелось увидеть и пережить за слишком короткое время.
Торрек заметил, как нечеловеческая невозмутимость Коана Смита, невозмутимость существа из металла, исчезла, когда глаза его устремились на девушку, и едва удержался, чтобы не схватить его особым приемом и не сломать ему позвоночник.
Он подавил свой гнев и ощутил холодную усталость, столь чуждую теплоте думетдинского народа, что он вздрогнул. Она как будто ставила на нем клеймо принадлежности к этой вот дьявольской расе. Ему стало грустно.
— Идемте, — сказал он.
Следуя по пустому ярко освещенному коридору со Смитом, державшим наготове свое оружие, он обернулся и бросил прощальный взгляд на Сонну: маленькая фигурка у зарешеченной двери, совсем одна в клетке.
Его привели не в ту комнату, откуда можно было смотреть на вызывающе яркие звезды и на холодный окольцованный щит, который был его домом. Они вошли в большое помещение, наполненное вспышками, миганием, дрожью, гудением работающих сложных приборов.
— Сядь, Торрек, — пригласил его Смит.
Диупанин отшатнулся от кресла, ибо это было уродливое сооружение из проволоки, непонятных приспособлений и оков.
— Лучше на пол, но не сюда, — ответил он.
— Ты должен сесть в кресло, — сказал ему Смит, поднимая оружие, — и позволить прикрепить себя к нему. А сделаешь ли ты это добровольно или мне придется усыпить тебя этой штукой — это уж выбирай сам.
Торрек бросил на него взгляд, полный ярости. Смит стоял далеко и слишком хорошо подготовился к возможному нападению, и Торрек стал ругаться. Пока Хорлам прилаживал стальные оковы, которые охватили кисти рук Торрека, его талию и лодыжки, прикрепив их к креслу, губы его непрестанно шевелились, насылая на Коана Смита девять дьяволов.
Хорлам опустил на голову Торрека проволочный каркас и еще что-то, совсем непонятное, и принялся налаживать все это. Смит придвинул для себя стул, убрал пистолет в кобуру и скрестил ноги.
— Итак, — заговорил он, — для этого понадобится некоторое время — чтобы ввести в действие цепь, я имею в виду, — и пока я могу рассказать тебе то, что ты захочешь знать, — он усмехнулся. — Трудно решить, с чего лучше начать. Некоторые нации людей поняли, что мир кругл, как шар, и вращается вокруг солнца, и что звезды — это другие солнца. Я знаю, твоя страна…
— Я слышал подобные сказки, — проворчал Торрек.
До сих пор воображение ученых людей Диупы не казалось ему достойным доверия. Но сейчас он понял, — и ему не нужно было никаких доказательств для этого, даже таких, как существование корабля, — что Смит говорит правду. Но откуда эта уверенность?
— Тогда хорошо, — кивнул Смит. — Расстояние между солнцами огромно, больше, чем это может осознать человек. И солнц этих больше, чем когда-либо удавалось сосчитать. Тем не менее человек научился преодолевать подобные расстояния на таких, как этот, кораблях, побеждать пространство, время, жару, холод, невесомость, вакуум. Отправившись от одного из миров очень давно, они занесли семена своей цивилизации на тысячи других миров.
— Потом Империя разлетелась в щепки, и люди забыли, — продолжал Смит.
— На планетах, подобных твоей, очень удаленных от цивилизации прошлых столетий, малонаселенных во времена катастрофы, на таких планетах не осталось и следа воспоминаний об Империи и ее падении.
Торрек вздрогнул. И не столько от того, что эта сказка была слишком невероятной, сколько от ощущения, будто ему уже рассказывали ее в каком-то забытом сне.
Он медленно произнес:
— Есть легенды о тех, кто существовал до Римфара.
Смит снова кивнул:
— Конечно. Не все знания были потеряны. На некоторых мирах сохранился определенный вид цивилизации. Но развивалась она очень медленно, потрясаемая многочисленными катаклизмами. Империя еще не была воссоздана; многие планеты представляют собой самостоятельные государства. Большая часть Галактики еще не исследована… Но я отклонился от темы.
Ладно. Это — корабль-разведчик одного государства, твоего государства, которое находится на огромном расстоянии отсюда. Мы путешествовали в этой части пространства несколько лет, нанося его на карту, изучая… подготавливая, в некотором роде, почву. Пять лет назад мы открыли эту планету и использовали новый метод…
Ты — Корэл Ванен, офицер этого корабля. Твоя память — все твои воспоминания о прошлой жизни — были стерты. Мы оставили тебя на планете, чтобы тебя подобрал народ Островов, а теперь забираем назад.
Смит обернулся и повелительно махнул одному из людей в сером одеянии, который тихо ходил вдоль огромной машины, проверяя рубильники и диски. Он оставил Торрека наедине с его чувствами, пока отдавал приказ, а потом снова повернулся к нему, усмехаясь:
— Тебе не нравится это, не так ли, Корэл Ванен?
— Это ложь! — хрипло крикнул Торрек. — Как мог ты узнать, если…
— Хороший вопрос. Но, боюсь, он меня не собьет. Видишь ли, немного радиации… Сигнальное устройство, питающееся энергией тела, врастили в твою кость до того, как переместили вниз. Мы могли определить, где ты находишься, за много миль от тебя.
— Но это же глупо! — прогремел Торрек. — Я мог бы умереть! Те, к кому, как ты говоришь, вы меня послали, могли оказаться людоедами и съесть меня! Что бы вы тогда от этого выиграли?
— Ничего, — ответил Смит. — Но мы ничего бы и не потеряли, кроме одного члена команды.
В светлых глазах Смита появилось алчное выражение. Он говорил не потому, что это было необходимо, Торрек понимал это, а потому, что хотел увидеть смятение пленника.
Торрек окаменел. Трудно оставаться спокойным, когда сердце колотится с бешеной силой, а во рту такая сухость.
«Вот как, — мелькнуло где-то в отдаленной частице его мозга, — я боюсь! Так вот что это такое!»
Одетая в серое личность появилась с серым цилиндром размером с человеческую ладонь и подала его Смиту так, словно цилиндр был очень тяжелым.
Смит улыбнулся Торреку:
— Здесь прячется призрак Корэла Ванена.
Торрек стиснул зубы. Он ведь не просил!
— Он снова оживет в своем собственном теле, — сказал Смит. — Но сначала, конечно, нужно изъять Торрека.
Торрек завопил:
— Нет!
— Да, — с легкостью бросил Смит.
Он передал цилиндр Хорламу, и тот приладил его к машине рядом с другим.
— Пробегись по своим воспоминаниям в последний раз, Торрек. Вскоре они превратятся лишь в записи на катушке.
Торрек сопротивлялся, пока силы не покинули его, но все было напрасно. Если это только возможно, молил он, если б только мог он познать чистую смерть!
Слабость и темнота окутали его, и вдруг словно что-то взорвалось внутри головы, и ему показалось, будто мозг раскалывается на части. Он успел заметить, как Смит вплотную придвинулся к нему. Последнее, что осознал Торрек Гарпунер, было удовольствие на лице Смита.
КОРЭЛ ВАНЕН
Он взвесил на руке цилиндр и пробормотал:
— Пять лет…
— О, он может содержать несколько столетий, ценных для изучения, мальчик мой, — сказал доктор Фрейн Хорлам. — Когда для хранения информации используются индивидуальные молекулы…
Ванен перевел взгляд с цилиндра на старого психолога. Он не знал точно, как себя вести. С одной стороны, старик не принадлежал к цивилизации Кадра и потому не заслуживал особого уважения со стороны лейтенанта Астрослужбы. С другой стороны, Хорлам возглавлял основные научные исследования, а в исследовательской экспедиции подобная работа выполнялась лишь в военных целях.
Подумав, Ванен ответил с безличной, ни к чему не обязывающей вежливостью:
— Мне совершенно неизвестна эта теория. Пока мы беседуем на общие темы и не касаемся конкретных вопросов, вы, может быть, будете настолько любезны, что немного просветите меня.
Хорлам поднял седую голову:
— В общих чертах, если не возражаете. — Он откинулся на спинку стула и взял сигару. — Курите?
— Нет! — Ванен взял себя в руки. — Насколько вам известно, я — человек Академии и категорически против пороков.
— Почему? — Хорлам бросил этот вопрос так небрежно, между двумя затяжками, что Ванен, не думая, ответил:
— Потому что служить Гегемонии и Кадру гораздо эффективнее… — он прервал себя. — Вы меня провоцируете!
— Если вам угодно так думать.
— Над этим не смеются. Не заставляйте меня докладывать о вашем поведении.
— Жизнь на корабле изменяется вдали от дома, — сказал Хорлам без видимой связи с предыдущим. — Прошли семь лет с тех пор, как мы улетели. Никто из находящихся на борту не знает, где мы находимся, а тем, кто остался дома, не известно, куда мы летим. Звезды настолько изменили положение, что старые имперские астрономические данные стали бесполезными, а космос так велик, и звезд так много… Если мы не вернемся, понадобятся, возможно, сотни лет на то, чтобы другой корабль Гегемонии отправился в исследовательскую экспедицию по этому маршруту.
Тревожное замешательство Ванена все росло. Он хотел отчитаться сразу, как только проснулся в лазарете, но его заставили отдохнуть некоторое время, а потом направили в кабинет Хорлама для неофициального разговора, чтобы проверить его восстановленное «я» и подтвердить, что он вновь готов к службе. Но этот разговор оказался слишком уж неофициальным!
— Зачем вы все это говорите? — спросил Ванен тихим, нарочито бесстрастным голосом. — Это банальности, но ваш тон… некоторым образом сказанное вами граничит с отклонением.
— На основе чего я могу заработать себе нечто на шкале исправлений — от выговора до смерти, лоботомии и удаления памяти, так? — Хорлам улыбнулся сквозь сигарный дым. — Все равно, мальчик. Вы должны также знать, что на борту корабля нет тайной полиции, которой я был бы обязан отчитаться. Я говорю все это по одной простой причине: есть некоторые вещи, о которых я обязан вам рассказать. И хочу смягчить удар. Это ваше первое путешествие в Глубокий космос?
— Да.
— И вы находились на корабле только два года. Потом вашу память очистили и вас поместили на планету. Остальные члены команды обследовали эту часть Галактики еще пять лет. В таких условиях многое меняется: ослабляется дисциплина, люди отходят от идеализма. Вы сами это увидите, так что не удивляйтесь сверх меры. Кадру ведь известны подобные явления, он к ним привык.
Внезапно Ванен понял, что именно поэтому люди никогда не возвращаются из Глубокого космоса в родные миры Гегемонии. Уже после первого настоящего долгого путешествия их никогда уже не подпускают к Внутренним Звездам ближе, чем на расстояние годичного путешествия, и их домом становится огромная морская база. Это известно заранее и объясняется необходимостью карантина, и все соглашаются на такую жертву во имя служения Кадру.
Ему стало ясно, что болезнь, которую он непременно должен был перенести и против которой должны быть навсегда защищены люди Внутренних Звезд, отнюдь не физического свойства. И когда он осознал все это, ему стало легче.
— Отлично, — сказал он, улыбаясь, — я понимаю.
— Рад это слышать, — отозвался Хорлам. — Это намного все упрощает.
Ванен положил цилиндр на стол.
— Но мы обсуждали вот это, не так ли?
— А, да. Я объяснял основную идею, — Хорлам вздохнул и приступил к лекции. — Частицы памяти, включая и подсознательные, представляют собой синапсические пути, «пролегающие» в нервной системе, — если мне будет позволено прибегать к столь вольным выражениям. На личность постоянно влияют ее наследственность, физическое состояние (здоровье, диета и тому подобное), что и отражается этими синапсическими путями. Эти пути, ибо они
— явление физическое, можно разложить, а следовательно, и записать.
Внутри этого цилиндра — сложное соединение протеина, чьи молекулы выборочно искажаются, чтобы записать снятые данные. Но это детали. То, что можно снять, можно также выборочно наложить в качестве колебаний, аннулировать, стереть, — назовите этот процесс как вам угодно — так что взрослый человек превратится в лишенную памяти безмозглую оболочку. Но подобное тело с поразительной скоростью вновь набирает знания; оно менее чем за год превращается в новую полноценную личность.
Если новые воспоминания, подобные тем, которые вы приобрели за последние пять лет, разложить и изъять, старые записи могут, так сказать, «снова заиграть» — вращенные в вашу нервную систему. И тогда лейтенант Корэл Ванен снова вернется к жизни.
Молодой человек нахмурился.
— Я все это знаю, — запротестовал он. — Вы объясняли мне это лично, когда я получил приказ… но, возможно, забыли, ведь для вас это было пять лет назад. Сейчас меня больше интересуют технические детали, например тип использованного сигнала.
— Я многого не могу сказать вам, — с сожалением отозвался Хорлам.
— Классификация? Простите, что я спрашиваю.
— Дело не в классификации. Нет, во-первых, вам придется изучать три новые науки, прежде чем все это станет вам понятным. Во-вторых, это древняя имперская технология, практически утраченная в течение Темных Веков. Примерно тридцать лет назад исследовательский корабль нашел обломки машины и множество записей на руинах одного из городов Балгута-4. Медленно и с огромным трудом исследовательская бригада, в которой работал и я, воссоздала психолазер, как мы его назвали, и кое-как научилась использовать его. И все равно мы еще бродим впотьмах.
— Эта вот запись… — Ванен кивнул на цилиндр, стоявший на столе, подобно какому-то первобытному божку, — вы, надеюсь, намерены ее изучить?
— Да, но как электронный феномен, а не как совокупность воспоминаний саму по себе. Таковой она станет лишь в том случае, если ее внедрить в живой мозг, и, я полагаю, таким мозгом может быть только ваш. Но с помощью нашей аппаратуры мы сможем сравнить данные с записью о вас как о Ванене, провести статистический анализ и тому подобное. Меня особенно интересует, насколько эти записи соответствуют изученным элементам личности.
Это был совершенно новый вид эксперимента, как вы понимаете. Никогда прежде ни один человек не обладал опытом двух совершенно различных культур. Теперь мы можем отделить действительно значимые факторы. Дайте мне несколько лет, чтобы с помощью компьютеров обработать все данные, и я, может быть, по-настоящему познаю человеческий мозг. Да, вы оказали науке неоценимую услугу.
— Надеюсь, я сослужил службу также и Гегемонии, — сказал Ванен.
— О, конечно. Подумайте только о том, чего мы сможем достичь. Сейчас с помощью психолазера мы можем только полностью стирать память инакомыслящих. Обучать их затем с самого начала — это слишком долго и дорого, лоботомия и низведение в ранг низкой цивилизации заставляют терять слишком много людей. Если б мы знали, как это делать, то могли бы вмешиваться в мыслительный процесс безмерно аккуратнее, не принося в жертву навыки и способности «пациентов». Собственно, не исключено, что можно создать и такие условия, при которых просто нельзя будет думать не так, как большинство.
Видение было таким великолепным, что Ванен вскочил на ноги и выпалил:
— Благодарю вас! Благодарю вас за то, что вы помогли мне выполнить мой долг!
Хорлам стряхнул пепел с кончика сигары и кивнул, медленно и как-то старомодно.
— С вами все в порядке, — сказал он сухо. — Вы можете приступать к отчету.
Коан Смит изменился за пять лет. Он уже не был тем несгибаемым и гордым юнцом Академии, навсегда оставившим Внутренние Звезды, чтобы посвятить жизнь служению им.
Ванен лишь очень медленно осознавал это в течение тех часов, когда они стояли рядом, наблюдая за Лодкой Номер Пять, как делали это много раз раньше. Смит по-прежнему был ловким, быстрым, аккуратным. Если лицо его потемнело, так это должно было лишь вызывать к нему уважение, так как показывало, сколько времени он провел под безжалостным солнцем и ветрами планеты. Сам Ванен, в конце концов, загорел еще больше и был к тому же разукрашен варварскими татуировками.
Но Смит не был абсолютно академическим. Стрелки на его брюках уже не напоминали лезвие ножа, а ботинки не слепили взора. Он держался совершенно прямо, но в его осанке не чувствовалось настоящего напряжения мускулов. Он ходил размеренным шагом, но в его движениях, казалось, был намек на развязность.
Когда их наконец сменили, Смит зевнул — совершенно не в духе Астрослужбы.
— Рад снова видеть вас, лейтенант, — сказал он.
— Благодарю вас, лейтенант, — официальным тоном ответил Ванен.
— Давайте выпьем по чашечке кофе. Я хочу с вами поговорить.
Их тяжелые шаги гулко отдавались в коридоре, когда они шли к гардеробной младших офицеров. Ванен поймал себя на том, что отмечает по пути завербованных людей. Их небрежность проявлялась ярче, чем у офицеров. Не то чтобы она очень бросалась в глаза, но она была. И когда они приветствовали его, он явно ощущал в этом привкус раболепства.
Должно быть, за последние пять лет на борту «Идущего» было отдано много приказов о наказаниях: камеры потения, нервопульсация и что-то еще худшее. Но это было необходимо… или не было?
Ванен вздохнул в замешательстве, ибо его с самого рождения готовили к службе, и разум тут же утешающе подсказал ему слова Иерархии: «Соединение, называемое „я“, призвано служить соединению, называемому „корабль“, который служит Флоту, служащему, в свою очередь, рукой могущественной Гегемонии и Кадра, что ведут нас к Новой Империи; другого закона быть не может».
Его растили и воспитывали для одной-единственной цели, как и всех, кто находился на уровне Кадра. Его истинное назначение — служить Внешнему Флоту. И это, конечно, верно и хорошо; но обучение было узконаправленным и не готовило ко внезапному соприкосновению с чем-нибудь необычным.
За два года, пока «Идущий» проходил не нанесенные на карту сотни парсеков, Ванен успел увидеть лишь немногое из того, что отличает Глубокий космос, совсем немногое. Потом пять лет ушли из его жизни, и вот он снова здесь, на корабле, который все это время вел незнакомую ему жизнь в своей бронированной оболочке…
Они вошли в маленькую гардеробную, где больше никого не было. Смит набрал код и, когда появился кофе, некоторое время сидел, грея руки о горячую чашку, словно ему стало вдруг холодно.
— Я, конечно, видел вас несколько часов назад, — сказал он. — Но вы этого не помните. Тогда вы были еще Торреком.
— Торреком? — Ванен вопросительно поднял брови.
— Вы сказали, что так вас зовут. О, вы были настоящим дикарем, доложу я вам! — Смит усмехнулся. — Прекрасная приманка. Надеюсь, вы не… эй!
Ванен едва успел взять себя в руки. Он непонимающе посмотрел на свои пальцы, все еще сжатые в кулаки, и ему показалось, что они как раз подходят для того, чтобы вцепиться в чужое горло.
— Что вы делаете? — выдохнул Смит.
— Не знаю, — Ванен тяжело опустился на стул, глядя прямо перед собой.
— Внезапное расстройство психики. Я хотел вас убить.
— Гм… — Смит быстро пришел в себя. Он, правда, отсел немного подальше, но лицо его вновь стало спокойным. Через мгновение он задумчиво произнес: — Какой-то внутренний раздражитель… да, думаю, это так. Неизбежный эффект пережитой вами трансформации. — Он пожал плечами. — Да почему бы нет? Это ведь был эксперимент. Вам бы лучше снова повидаться с Хорламом, хотя не думаю, чтобы это было так уж серьезно.
— Конечно, — Ванен встал.
— Да не сейчас, дурак вы эдакий! Расслабьтесь. Выпейте кофе. Я хочу обсудить с вами кое-что. Это важно для всего нашего дела.
Эти слова заставили Ванена снова опуститься на стул.
— Говорите, — сказал он. Хотя нервы его все еще не успокоились, он мог держать их под контролем.
— Надеюсь, доктора смогут стереть с вашего лица эту уродливую татуировку. Она всех беспокоит.
— Она не хуже боевых шрамов, — надменно ответил Ванен.
— О да, конечно. Но она означает нечто другое, такое, о чем никто из нас не хочет помнить, — Смит долго смотрел на свою чашку, прежде чем продолжить. — Вы помните, мы нашли только две населенные планеты, и обе — обычные обломки, совершенно для нас неинтересные, прежде чем пришли сюда, к Кольцам. Это название придумала команда: Кольцо. Важно и полезно иметь собственные названия.
Вы должны также помнить и то, что наши предварительные разведывательные данные показали, что эта планета должна быть необычно плодородной, с населением, утратившим какие бы то ни было следы имперской цивилизации, но развившим, с другой стороны, богатое разнообразие собственных культур. Самое высокоразвитое общество, с точки зрения технологии, живет на Островах — большом субтропическом архипелаге. Оно стоит на грани изобретения книгопечатания и химических исследований и легко может подойти к научно-промышленной революции. К этим людям мы вас и поместили.
— Да, — отозвался Ванен. — Я помню, что видел их с воздуха. Мне сказали, что это место… — Голос его возвысился, как будто заговорил другой разум. — Там был глубокий фиорд, и города вдоль него, и горы с вытянутыми долинами, похожими на зеленые пальцы, уходили к воде, и… Нет, я не уверен. — Он потер глаза. — Видел ли я облака, плавающие над высокими пиками? Что-то говорили о пике, была какая-то история, какая-то победа. Нет, не могу вспомнить.
Он начал сознавать, что Смит как-то странно смотрит на него, но волнение не покидало его.
— Продолжайте, — сказал Ванен. — Вы воздействовали на меня психолазером…
— Да. Это так. А потом мы оставили Кольцо, и почти пяти лет изучали эту часть Галактики.
— Что вы обнаружили?
— Планеты. На некоторых есть люди. Ничего такого, что можно было бы сравнить с Кольцом. И около шести месяцев назад мы вернулись. Я и другие принялись за этническое изучение района Островов. Полагаю, вы слышали, как это делается. Похищали местных жителей, использовали акселерин и гипноз, чтобы изучить язык и наспех получить основную информацию о культуре, потом избавлялись от них и сами принимались за дело. Объявляли себя чужестранцами, пришельцами из какой-нибудь другой страны. Такой прием очень себя оправдывает в обществах, где известно, что какие-то другие нации живут «за горизонтом», но неизвестно точно, какие.
— Что делали в этническом поиске люди Лодок?
— Вы — тоже человек Лодки, лейтенант.
— Это другое дело. Для эксперимента нужна была определенная физическая подготовка, чтобы оставить человеку возможность выжить, а на тренировку, конечно, не было времени. Но вы…
Лицо Смита стало непроницаемым.
— Среди нас нет опытных специалистов по этносу, — сказал он, — а военным Лодкам не нужны посторонние. Мне приходилось заниматься этим. И многим другим тоже.
— Высокий процент случайностей?
— Да.
— Но… со стороны местных? — Ванен был удивлен. — Я думал, им не полагается знать, что среди них есть наблюдатели… не говоря уже об антагонизме… не говоря уже о том, что наших людей могли убить… копьями!
— Все это случалось, — мрачно проговорил Смит. — Потери компетентных, приспособившихся, умелых и даже преданных… Команда распадалась. Очень много погибших было среди исследовавших этнос. Понимаете, лейтенант, половина несчастных случаев среди них была вызвана необходимостью убивать людей, чтобы искоренить инакомыслие.
Ванен сидел с таким видом, будто получил удар по голове.
— Нет, — прошептал он.
Смит оскалил в усмешке зубы. То была даже не усмешка, а скорее гримаса.
— Да. Я даже в себе ощутил нечто подобно. А чего еще вы ожидали? Семь лет металлических стен и воздержания!
— Но у нас есть антисексин, восстановители лояльности…
— Они лишь гасят симптомы. Изменение личности продолжает развиваться внутри, пока не прорвется на свободу в качестве негативизма. Даже прошедшие специальную тренировку не всегда могут противостоять этому.
— Это произошло впервые?
— Нет, конечно. Так всегда случается в по-настоящему долгих путешествиях. Когда начинаются первые волнения, капитан объясняет феномен всем офицерам. Так было и у нас.
— Но как же тогда? — Ванен откинулся на спинку стула, облегченно вздохнув. — Тогда нужная процедура должна быть описана в Руководстве.
— Она есть, — согласился Смит. — После того как изменения достигнут определенного предела, кораблю предписывается найти какую-нибудь отдаленную планету и оккупировать небольшую территорию. Возникшую агрессивность можно разрядить на мужчинах и детях. Прием антисексина прекращается, если местные женщины оказываются вполне пригодными.
— Пять лет…
— О, он может содержать несколько столетий, ценных для изучения, мальчик мой, — сказал доктор Фрейн Хорлам. — Когда для хранения информации используются индивидуальные молекулы…
Ванен перевел взгляд с цилиндра на старого психолога. Он не знал точно, как себя вести. С одной стороны, старик не принадлежал к цивилизации Кадра и потому не заслуживал особого уважения со стороны лейтенанта Астрослужбы. С другой стороны, Хорлам возглавлял основные научные исследования, а в исследовательской экспедиции подобная работа выполнялась лишь в военных целях.
Подумав, Ванен ответил с безличной, ни к чему не обязывающей вежливостью:
— Мне совершенно неизвестна эта теория. Пока мы беседуем на общие темы и не касаемся конкретных вопросов, вы, может быть, будете настолько любезны, что немного просветите меня.
Хорлам поднял седую голову:
— В общих чертах, если не возражаете. — Он откинулся на спинку стула и взял сигару. — Курите?
— Нет! — Ванен взял себя в руки. — Насколько вам известно, я — человек Академии и категорически против пороков.
— Почему? — Хорлам бросил этот вопрос так небрежно, между двумя затяжками, что Ванен, не думая, ответил:
— Потому что служить Гегемонии и Кадру гораздо эффективнее… — он прервал себя. — Вы меня провоцируете!
— Если вам угодно так думать.
— Над этим не смеются. Не заставляйте меня докладывать о вашем поведении.
— Жизнь на корабле изменяется вдали от дома, — сказал Хорлам без видимой связи с предыдущим. — Прошли семь лет с тех пор, как мы улетели. Никто из находящихся на борту не знает, где мы находимся, а тем, кто остался дома, не известно, куда мы летим. Звезды настолько изменили положение, что старые имперские астрономические данные стали бесполезными, а космос так велик, и звезд так много… Если мы не вернемся, понадобятся, возможно, сотни лет на то, чтобы другой корабль Гегемонии отправился в исследовательскую экспедицию по этому маршруту.
Тревожное замешательство Ванена все росло. Он хотел отчитаться сразу, как только проснулся в лазарете, но его заставили отдохнуть некоторое время, а потом направили в кабинет Хорлама для неофициального разговора, чтобы проверить его восстановленное «я» и подтвердить, что он вновь готов к службе. Но этот разговор оказался слишком уж неофициальным!
— Зачем вы все это говорите? — спросил Ванен тихим, нарочито бесстрастным голосом. — Это банальности, но ваш тон… некоторым образом сказанное вами граничит с отклонением.
— На основе чего я могу заработать себе нечто на шкале исправлений — от выговора до смерти, лоботомии и удаления памяти, так? — Хорлам улыбнулся сквозь сигарный дым. — Все равно, мальчик. Вы должны также знать, что на борту корабля нет тайной полиции, которой я был бы обязан отчитаться. Я говорю все это по одной простой причине: есть некоторые вещи, о которых я обязан вам рассказать. И хочу смягчить удар. Это ваше первое путешествие в Глубокий космос?
— Да.
— И вы находились на корабле только два года. Потом вашу память очистили и вас поместили на планету. Остальные члены команды обследовали эту часть Галактики еще пять лет. В таких условиях многое меняется: ослабляется дисциплина, люди отходят от идеализма. Вы сами это увидите, так что не удивляйтесь сверх меры. Кадру ведь известны подобные явления, он к ним привык.
Внезапно Ванен понял, что именно поэтому люди никогда не возвращаются из Глубокого космоса в родные миры Гегемонии. Уже после первого настоящего долгого путешествия их никогда уже не подпускают к Внутренним Звездам ближе, чем на расстояние годичного путешествия, и их домом становится огромная морская база. Это известно заранее и объясняется необходимостью карантина, и все соглашаются на такую жертву во имя служения Кадру.
Ему стало ясно, что болезнь, которую он непременно должен был перенести и против которой должны быть навсегда защищены люди Внутренних Звезд, отнюдь не физического свойства. И когда он осознал все это, ему стало легче.
— Отлично, — сказал он, улыбаясь, — я понимаю.
— Рад это слышать, — отозвался Хорлам. — Это намного все упрощает.
Ванен положил цилиндр на стол.
— Но мы обсуждали вот это, не так ли?
— А, да. Я объяснял основную идею, — Хорлам вздохнул и приступил к лекции. — Частицы памяти, включая и подсознательные, представляют собой синапсические пути, «пролегающие» в нервной системе, — если мне будет позволено прибегать к столь вольным выражениям. На личность постоянно влияют ее наследственность, физическое состояние (здоровье, диета и тому подобное), что и отражается этими синапсическими путями. Эти пути, ибо они
— явление физическое, можно разложить, а следовательно, и записать.
Внутри этого цилиндра — сложное соединение протеина, чьи молекулы выборочно искажаются, чтобы записать снятые данные. Но это детали. То, что можно снять, можно также выборочно наложить в качестве колебаний, аннулировать, стереть, — назовите этот процесс как вам угодно — так что взрослый человек превратится в лишенную памяти безмозглую оболочку. Но подобное тело с поразительной скоростью вновь набирает знания; оно менее чем за год превращается в новую полноценную личность.
Если новые воспоминания, подобные тем, которые вы приобрели за последние пять лет, разложить и изъять, старые записи могут, так сказать, «снова заиграть» — вращенные в вашу нервную систему. И тогда лейтенант Корэл Ванен снова вернется к жизни.
Молодой человек нахмурился.
— Я все это знаю, — запротестовал он. — Вы объясняли мне это лично, когда я получил приказ… но, возможно, забыли, ведь для вас это было пять лет назад. Сейчас меня больше интересуют технические детали, например тип использованного сигнала.
— Я многого не могу сказать вам, — с сожалением отозвался Хорлам.
— Классификация? Простите, что я спрашиваю.
— Дело не в классификации. Нет, во-первых, вам придется изучать три новые науки, прежде чем все это станет вам понятным. Во-вторых, это древняя имперская технология, практически утраченная в течение Темных Веков. Примерно тридцать лет назад исследовательский корабль нашел обломки машины и множество записей на руинах одного из городов Балгута-4. Медленно и с огромным трудом исследовательская бригада, в которой работал и я, воссоздала психолазер, как мы его назвали, и кое-как научилась использовать его. И все равно мы еще бродим впотьмах.
— Эта вот запись… — Ванен кивнул на цилиндр, стоявший на столе, подобно какому-то первобытному божку, — вы, надеюсь, намерены ее изучить?
— Да, но как электронный феномен, а не как совокупность воспоминаний саму по себе. Таковой она станет лишь в том случае, если ее внедрить в живой мозг, и, я полагаю, таким мозгом может быть только ваш. Но с помощью нашей аппаратуры мы сможем сравнить данные с записью о вас как о Ванене, провести статистический анализ и тому подобное. Меня особенно интересует, насколько эти записи соответствуют изученным элементам личности.
Это был совершенно новый вид эксперимента, как вы понимаете. Никогда прежде ни один человек не обладал опытом двух совершенно различных культур. Теперь мы можем отделить действительно значимые факторы. Дайте мне несколько лет, чтобы с помощью компьютеров обработать все данные, и я, может быть, по-настоящему познаю человеческий мозг. Да, вы оказали науке неоценимую услугу.
— Надеюсь, я сослужил службу также и Гегемонии, — сказал Ванен.
— О, конечно. Подумайте только о том, чего мы сможем достичь. Сейчас с помощью психолазера мы можем только полностью стирать память инакомыслящих. Обучать их затем с самого начала — это слишком долго и дорого, лоботомия и низведение в ранг низкой цивилизации заставляют терять слишком много людей. Если б мы знали, как это делать, то могли бы вмешиваться в мыслительный процесс безмерно аккуратнее, не принося в жертву навыки и способности «пациентов». Собственно, не исключено, что можно создать и такие условия, при которых просто нельзя будет думать не так, как большинство.
Видение было таким великолепным, что Ванен вскочил на ноги и выпалил:
— Благодарю вас! Благодарю вас за то, что вы помогли мне выполнить мой долг!
Хорлам стряхнул пепел с кончика сигары и кивнул, медленно и как-то старомодно.
— С вами все в порядке, — сказал он сухо. — Вы можете приступать к отчету.
Коан Смит изменился за пять лет. Он уже не был тем несгибаемым и гордым юнцом Академии, навсегда оставившим Внутренние Звезды, чтобы посвятить жизнь служению им.
Ванен лишь очень медленно осознавал это в течение тех часов, когда они стояли рядом, наблюдая за Лодкой Номер Пять, как делали это много раз раньше. Смит по-прежнему был ловким, быстрым, аккуратным. Если лицо его потемнело, так это должно было лишь вызывать к нему уважение, так как показывало, сколько времени он провел под безжалостным солнцем и ветрами планеты. Сам Ванен, в конце концов, загорел еще больше и был к тому же разукрашен варварскими татуировками.
Но Смит не был абсолютно академическим. Стрелки на его брюках уже не напоминали лезвие ножа, а ботинки не слепили взора. Он держался совершенно прямо, но в его осанке не чувствовалось настоящего напряжения мускулов. Он ходил размеренным шагом, но в его движениях, казалось, был намек на развязность.
Когда их наконец сменили, Смит зевнул — совершенно не в духе Астрослужбы.
— Рад снова видеть вас, лейтенант, — сказал он.
— Благодарю вас, лейтенант, — официальным тоном ответил Ванен.
— Давайте выпьем по чашечке кофе. Я хочу с вами поговорить.
Их тяжелые шаги гулко отдавались в коридоре, когда они шли к гардеробной младших офицеров. Ванен поймал себя на том, что отмечает по пути завербованных людей. Их небрежность проявлялась ярче, чем у офицеров. Не то чтобы она очень бросалась в глаза, но она была. И когда они приветствовали его, он явно ощущал в этом привкус раболепства.
Должно быть, за последние пять лет на борту «Идущего» было отдано много приказов о наказаниях: камеры потения, нервопульсация и что-то еще худшее. Но это было необходимо… или не было?
Ванен вздохнул в замешательстве, ибо его с самого рождения готовили к службе, и разум тут же утешающе подсказал ему слова Иерархии: «Соединение, называемое „я“, призвано служить соединению, называемому „корабль“, который служит Флоту, служащему, в свою очередь, рукой могущественной Гегемонии и Кадра, что ведут нас к Новой Империи; другого закона быть не может».
Его растили и воспитывали для одной-единственной цели, как и всех, кто находился на уровне Кадра. Его истинное назначение — служить Внешнему Флоту. И это, конечно, верно и хорошо; но обучение было узконаправленным и не готовило ко внезапному соприкосновению с чем-нибудь необычным.
За два года, пока «Идущий» проходил не нанесенные на карту сотни парсеков, Ванен успел увидеть лишь немногое из того, что отличает Глубокий космос, совсем немногое. Потом пять лет ушли из его жизни, и вот он снова здесь, на корабле, который все это время вел незнакомую ему жизнь в своей бронированной оболочке…
Они вошли в маленькую гардеробную, где больше никого не было. Смит набрал код и, когда появился кофе, некоторое время сидел, грея руки о горячую чашку, словно ему стало вдруг холодно.
— Я, конечно, видел вас несколько часов назад, — сказал он. — Но вы этого не помните. Тогда вы были еще Торреком.
— Торреком? — Ванен вопросительно поднял брови.
— Вы сказали, что так вас зовут. О, вы были настоящим дикарем, доложу я вам! — Смит усмехнулся. — Прекрасная приманка. Надеюсь, вы не… эй!
Ванен едва успел взять себя в руки. Он непонимающе посмотрел на свои пальцы, все еще сжатые в кулаки, и ему показалось, что они как раз подходят для того, чтобы вцепиться в чужое горло.
— Что вы делаете? — выдохнул Смит.
— Не знаю, — Ванен тяжело опустился на стул, глядя прямо перед собой.
— Внезапное расстройство психики. Я хотел вас убить.
— Гм… — Смит быстро пришел в себя. Он, правда, отсел немного подальше, но лицо его вновь стало спокойным. Через мгновение он задумчиво произнес: — Какой-то внутренний раздражитель… да, думаю, это так. Неизбежный эффект пережитой вами трансформации. — Он пожал плечами. — Да почему бы нет? Это ведь был эксперимент. Вам бы лучше снова повидаться с Хорламом, хотя не думаю, чтобы это было так уж серьезно.
— Конечно, — Ванен встал.
— Да не сейчас, дурак вы эдакий! Расслабьтесь. Выпейте кофе. Я хочу обсудить с вами кое-что. Это важно для всего нашего дела.
Эти слова заставили Ванена снова опуститься на стул.
— Говорите, — сказал он. Хотя нервы его все еще не успокоились, он мог держать их под контролем.
— Надеюсь, доктора смогут стереть с вашего лица эту уродливую татуировку. Она всех беспокоит.
— Она не хуже боевых шрамов, — надменно ответил Ванен.
— О да, конечно. Но она означает нечто другое, такое, о чем никто из нас не хочет помнить, — Смит долго смотрел на свою чашку, прежде чем продолжить. — Вы помните, мы нашли только две населенные планеты, и обе — обычные обломки, совершенно для нас неинтересные, прежде чем пришли сюда, к Кольцам. Это название придумала команда: Кольцо. Важно и полезно иметь собственные названия.
Вы должны также помнить и то, что наши предварительные разведывательные данные показали, что эта планета должна быть необычно плодородной, с населением, утратившим какие бы то ни было следы имперской цивилизации, но развившим, с другой стороны, богатое разнообразие собственных культур. Самое высокоразвитое общество, с точки зрения технологии, живет на Островах — большом субтропическом архипелаге. Оно стоит на грани изобретения книгопечатания и химических исследований и легко может подойти к научно-промышленной революции. К этим людям мы вас и поместили.
— Да, — отозвался Ванен. — Я помню, что видел их с воздуха. Мне сказали, что это место… — Голос его возвысился, как будто заговорил другой разум. — Там был глубокий фиорд, и города вдоль него, и горы с вытянутыми долинами, похожими на зеленые пальцы, уходили к воде, и… Нет, я не уверен. — Он потер глаза. — Видел ли я облака, плавающие над высокими пиками? Что-то говорили о пике, была какая-то история, какая-то победа. Нет, не могу вспомнить.
Он начал сознавать, что Смит как-то странно смотрит на него, но волнение не покидало его.
— Продолжайте, — сказал Ванен. — Вы воздействовали на меня психолазером…
— Да. Это так. А потом мы оставили Кольцо, и почти пяти лет изучали эту часть Галактики.
— Что вы обнаружили?
— Планеты. На некоторых есть люди. Ничего такого, что можно было бы сравнить с Кольцом. И около шести месяцев назад мы вернулись. Я и другие принялись за этническое изучение района Островов. Полагаю, вы слышали, как это делается. Похищали местных жителей, использовали акселерин и гипноз, чтобы изучить язык и наспех получить основную информацию о культуре, потом избавлялись от них и сами принимались за дело. Объявляли себя чужестранцами, пришельцами из какой-нибудь другой страны. Такой прием очень себя оправдывает в обществах, где известно, что какие-то другие нации живут «за горизонтом», но неизвестно точно, какие.
— Что делали в этническом поиске люди Лодок?
— Вы — тоже человек Лодки, лейтенант.
— Это другое дело. Для эксперимента нужна была определенная физическая подготовка, чтобы оставить человеку возможность выжить, а на тренировку, конечно, не было времени. Но вы…
Лицо Смита стало непроницаемым.
— Среди нас нет опытных специалистов по этносу, — сказал он, — а военным Лодкам не нужны посторонние. Мне приходилось заниматься этим. И многим другим тоже.
— Высокий процент случайностей?
— Да.
— Но… со стороны местных? — Ванен был удивлен. — Я думал, им не полагается знать, что среди них есть наблюдатели… не говоря уже об антагонизме… не говоря уже о том, что наших людей могли убить… копьями!
— Все это случалось, — мрачно проговорил Смит. — Потери компетентных, приспособившихся, умелых и даже преданных… Команда распадалась. Очень много погибших было среди исследовавших этнос. Понимаете, лейтенант, половина несчастных случаев среди них была вызвана необходимостью убивать людей, чтобы искоренить инакомыслие.
Ванен сидел с таким видом, будто получил удар по голове.
— Нет, — прошептал он.
Смит оскалил в усмешке зубы. То была даже не усмешка, а скорее гримаса.
— Да. Я даже в себе ощутил нечто подобно. А чего еще вы ожидали? Семь лет металлических стен и воздержания!
— Но у нас есть антисексин, восстановители лояльности…
— Они лишь гасят симптомы. Изменение личности продолжает развиваться внутри, пока не прорвется на свободу в качестве негативизма. Даже прошедшие специальную тренировку не всегда могут противостоять этому.
— Это произошло впервые?
— Нет, конечно. Так всегда случается в по-настоящему долгих путешествиях. Когда начинаются первые волнения, капитан объясняет феномен всем офицерам. Так было и у нас.
— Но как же тогда? — Ванен откинулся на спинку стула, облегченно вздохнув. — Тогда нужная процедура должна быть описана в Руководстве.
— Она есть, — согласился Смит. — После того как изменения достигнут определенного предела, кораблю предписывается найти какую-нибудь отдаленную планету и оккупировать небольшую территорию. Возникшую агрессивность можно разрядить на мужчинах и детях. Прием антисексина прекращается, если местные женщины оказываются вполне пригодными.