Страница:
Джулес почувствовал тревогу Бейли и похлопал его по руке:
— Не сомневайтесь, — сказал этот маленький человек. — Я знаю, все это шокирует вас, кажется вам немного… зловещим? Но, на самом деле, ваша красивая головка не подвергается никакой опасности. Все очень просто — да, у тэсси есть свои районы, но ведь они не могут прибрать к рукам весь город, верно? Эта часть города отдана несчастным, чтобы они делали здесь все, что им нравится. Разве не чрезмерные требования соответствия общепринятым правилам стали причиной их болезни?
Бейли собрался с духом и последовал за Джулесом в особняк в стиле короля Эдуарда — трехэтажного здания с башенками и черепицей, разделенного на отдельные квартиры.
— Может быть, нам следовало бы… м-мм… принести что-то с собой? — спросил Бейли. — Ну, если мы вторгаемся без приглашения… бутылку или что-нибудь из еды?
Джулес топнул ногой:
— Немедленно выбросьте из головы все заботы! — закричал он. — Что может быть скучнее «вечеринки»? — Интонацией он отчетливо выделил кавычки.
— Как обычно организуют веселье? А что касается напитков, если у вас действительно нет внутренних ресурсов самому себе поднять настроение усилием воли, то пожалуйста, будут вам напитки. Видите ли, Чингисхан знаком с Лысым Джо.
— Да?
Джулес успокоился и объяснил:
— Один из наших знакомых считает, что он — Лысый Джо. Вы, конечно же, помните классику. Лысый Джо занимался изготовлением крепких напитков. Следовательно, каждому, кто считает себя Лысым Джо, необходимо разрешить практику изготовления крепких напитков. Но лицензирование или обложение налогом могло бы травмировать его психику. Поэтому цена напитков совсем небольшая. — Он подмигнул и ткнул Бейли в бок. — Ему было нелегко получить удостоверение. Лысый Джо — это самый проницательный человек, которого я когда-либо встречал.
Из темного, затянутого паутиной холла наверх вела лестница; оттуда доносились голоса и звуки, которые, по предположению Бейли, должны были быть музыкой.
— Ммм, кто, вы сказали, хозяин? — спросил он.
— О! — Джулес ударил себя в грудь. — Замечательно, что вы мне напомнили! Было бы просто ужасно, если бы вы не были осведомлены о том, что следует всячески ублажать его заблуждение. Не забывайте называть его Чингисханом. Его имя… раньше, на самом деле, его звали Оле Свенсон, но мы это имя никогда не упоминаем. Если вы угодите ему, используя способы, не требующие особых усилий — ну, скажем, выразите подобострастие низким поклоном, когда вас будут знакомить, или будете дрожать от страха, а может быть, поинтересуетесь, как идет кампания по завоеванию Китая, — он станет просто душечкой. Но, в противном случае, надо признать, он становиться ужасным.
— Бешеным?
— Да нет же! Боже мой, конечно, нет! — Джулес всплеснул руками. — Откуда у вас такое восприятие? Я согласен с тем, что у некоторых моих друзей действительно есть свои маленькие странности, но это не их вина, это вина общества, а все они, я в этом уверен, в глубине души славные, хорошие люди. — Он понизил голос до шепота. — Но однако, что касается Чингиса — будьте осторожны. Если вы не будете обращаться с ним как с императором всех народов, он… затаскаетвас по судам. За моральный ущерб. Он часто выигрывает такие процессы.
Бейли облизал пересохшие губы и нетвердой походкой последовал за Джулесом.
Но как только он окунулся в атмосферу вечеринки, оказалось, что это вполне безобидное времяпрепровождение. Вечеринка напомнила ему студенческие годы в Беркли. Странная одежда, немытые тела, откровенные и несколько помпезные разговоры, обнимающиеся по углам парочки, окрашенные в черный цвет стены, завешанные парашютным шелком или, наоборот, оформленные с учетом новейшего, неконформистского направления — все это было знакомо Бейли. Он вспомнил, что у представителей этой компании в удостоверениях указывалась безопасная форма заболевания, эти люди могли приспосабливаться к окружающему миру, правда, при условии, что мир будет оплачивать выбранный ими образ жизни. Как и в случае с Бейли.
С наступлением ночи вечеринка становилась все более людной и шумной. Желающие устроили складчину — в отличие от других представителей богемы, эти не чувствовали недостатка в деньгах — и сходили за сандвичами. Бейли оставался с гостями — прохаживался по квартире, знакомился, беседовал и внутренне соглашался с тем, что Джулес, похоже, действительно оказал ему хорошую услугу. Все оказалось неожиданно интересным.
Правда, кое-что его разочаровало. Например, молодой человек в халате, с волосами по пояс, перебил беседу Бейли с бывшим профессором экономики:
— Эй, Фил, ты слышал, что случилось с Томми?
— Нет, а что? — ответил профессор. Это был кроткий седой человечек с тихим голосом, скорее смирившийся со своей неопрятностью, чем приветствовавший ее.
— Его схватили с поличным, — сказал молодой человек. — Полицейские застукали его со своей женой.
— Так-так. — Профессор покачал головой. — Не могу сказать, что я ему очень сочувствую. Ты же знаешь, я никогда этого не одобрял.
— Перестань радоваться, как тэсси, — сказал молодой человек. — Мы не должны позволять полиции вытворять такие штучки. Надо что-то делать.
— А в чем дело? — спросил Бейли. К тому времени, когда один стакан вина согревал ему руку, а содержимое другого — желудок, он чувствовал себя почти смелым.
— Новенький? — поинтересовался молодой человек. — Сразу видно. В прошлом году Томми достал себе удостоверение. Неизлечимая форма брачной импотенции.
— Вы имеете в виду, что на самом деле ее не было?
— Черт возьми, конечно же, нет. Томми — самый здоровый жеребец на всем западном побережье. Похоже на то, что он разошелся, и об этом прослышала полиция. Представь себе! Совать нос в личную жизнь человека! Мы что, в конце концов, живем в полицейском штате?
— Но симуляция… — Бейли обнаружил, что обращается к спине. Она растворилась в толпе людей и сигаретном дыме.
Профессор улыбнулся:
— Боюсь, это стало настолько распространенным явлением, что в определенных кругах симуляция считается престижной, — сказал он. — Наш юный друг не скрывает от своих друзей, что его религиозная мономания является лишь избранным им способом жить, не работая.
— И вы о нем не заявляете?
— Нет. К сожалению, у меня не хватает смелости стать штрейкбрехером.
— Профессор вздохнул. — А мой нервный срыв был самым что ни на есть настоящим. Попробовали бы вы объяснить современную американскую экономическую политику…
Часом или двумя позже Бейли стоял чуть в стороне от кучки людей, слушавших, как разговорчивый негр объясняет свою идею:
— Люди, говорю вам, это в наших силах. Все что нам нужно — это организация. Если этим занимались белые, то почему нельзя цветным? Давайте вспомним судебный иск Брауна против Министерства просвещения. Верховный Суд показал, как дискриминация влияет на психику. Правильно? Правильно. Но есть закон или нет закона, а мы все еще подвергаемся дискриминации в собственной стране. Итак, почему бы нам не принять законопроект, гласящий о том, что каждый чернокожий страдает психическим расстройством? Разве белые не в долгу перед нами?
— Да, — ответил Чингисхан, — если бы тот же законопроект можно было применить к монголам и шведам…
— Конечно, — сказал негр. — А почему нет? Я думал о том, что нам следует объединиться с евреями. Но слишком многие из них получили от тэсси отказ в выдаче удостоверений. Так почему вместо евреев не вовлечь вас? «Взаимные услуги» — кажется, так это называется в политике.
Рыжеволосая девушка подергала Бейли за рукав, кивнула в сторону говорящего и прошептала:
— Какая изумительная ирония! Фред так хочет удостоверение, что как будто уже чувствует его вкус. Вы, наверное, слышали его бред о том, что чернокожие должны подняться на борьбу и убить каждого грязного бледнолицего во всем мире. Но он ни разу не смог убедить комиссию в том, что он психически ненормальный. Эти негодяи всегда говорили, что он не параноик, что он просто выражает свое политическое мнение. Видите ли, в глубине души он любит белых. Он ничего не может с этим поделать — просто любит и все. И вот теперь у него есть план, который должен дать ему возможность получить удостоверение в качестве обеспечения права свободы личности. Только могу поклясться, это не сработает. Сто процентов, в течение ближайших десяти лет будет разработан соответствующий закон.
Ближе к полуночи начались танцы. К этому времени, в особняке собралось, наверное, с половину всех жителей района; веселились во всех квартирах. Как оказалось, под запись ритмичного боя барабанов бонго можно было танцевать всем вместе, если всем удавалось одновременно подпрыгнуть в такт.
У Бейли болела голова. Он чувствовал легкое головокружение. Слишком много спиртного, дыма, тепла, застоявшегося воздуха, возбуждения — и все это при его ослабленном состоянии. Но он не хотел уходить. Внутренние противоречия затерялись в радостном оживлении гостей. Одиночества больше не было. Этот мир-внутри-мира поглотил его. Рыжеволосая девушка говорила о своих анализах, все говорила и говорила. Но она была хорошенькой и, кроме того, энергичной, как он почувствовал, когда они прижались животами во время танца; и он подумал, что впоследствии он мог бы заполучить ее в постель. Он танцевал.
Вся компания танцевала. Пол гудел. Люстры качались. Штукатурка сыпалась. Оконные стекла дребезжали. «Прам-па-па, прам-па-па, прам-па-па-ра, тара-ра!» Гей, га!
Пока насквозь прогнивший, подточенный термитами дом не рухнул. В распоряжении Бейли было одно мгновение, чтобы подумать о том, что он сам и крыша дома падают.
Потом булыжники похоронили его под собой, и он умер.
Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в вихре, бросало вверх и вниз, и снова все сначала. Но, собрав волю, решительно не обращая внимания на гром и молнии, на осьминогов, он смог поддержать что-то вроде порядка в сознании.
«Ноль, — считал Бог, — один, десять, одиннадцать…»
— О, заткнись», — проворчал он.
Что с ним происходило? Неужели эта последовательность пренеприятнейших концов будет продолжаться вечно? Он умер на самом деле и теперь обречен на вечные муки?
Нет. Потому что какой же это ад, если неизвестно, за что ты в нем пребываешь?
Он сосредоточился на этой одной загадке. Кем он был? Почему он? В этот раз он не был так сильно потрясен и напуган, как раньше, и поэтому обнаружил, что помнит каждую из прошлых своих жизней. До самого мгновения, когда они становились одним и тем же. Обычное детство, учеба, путешествия, книги, музыка, друзья, женитьба, развод, другие женщины, другие хобби, многообещающая карьера молодого ученого-социолога, работающего в университетском Медицинском Центре Сан-Франциско, написавшего тезисы о проблеме, связанной с увеличением количества психических заболеваний и теперь пытающегося найти причину и способ лечения в рамках социологии… Жизнь расщепилась на отдельные жизни несколько лет назад, в 1984 году, как он приблизительно определил.
«Тысяча, тысяча один, тысяча десять».
Но какая из четырех жизней была реальной? Или они все были реальными? Нет. Этого не может быть. Ничего из прошлого, общего для всех жизней, не предвещало того, что его душа может разделиться. И все-таки она могла это делать. Четыре раза. А может, эти эпизоды были иллюзией, вихрем не таких уж приятных видений, которые нужно просто забыть?
Но как?
Ну, хорошо. Как он попал в этот круговорот в самом начале?
Он не знал. «Инкарнации» полностью замаскировали этот самый первый этап его жизни. И все-таки, осужден ли он, черт возьми, постоянно умирать
— то в одном безумном мире, то в другом, — пока и в самом деле не сойдет с ума?
Думай, думал он в отчаянии, которое все нарастало. Думай изо всех сил. Какие именно совершаемые тобой действия катапультируют тебя с этой точки в другую псевдореальность?
«Тысяча сто одиннадцать».
Вспомни, где ты был в последний момент. Ты видишь, что было не так в твоих попытках справиться с ситуацией. Тебе кажется, что ты знаешь больше их. Потом Бог говорит: «Щелк», и ты задействован в новой ситуации, и ты обнаруживаешь, что и она не срабатывает.
Например, возьмем этот последний мир. У них был зачаток идеи. Устранение давления, которое сгибает более слабые личности. Вся беда в том, что общество не может функционировать без существования некоторой доли нетерпимости и принуждения.
Но, по крайней мере, следующий тип общества будет от этого избавлен. Технологическое, с большим количеством городов, рациональное общество вынуждено оказывать давление на людей, и, возможно, это давление всегда будет слишком сильным для некоторых людей. Но что, если создать совершенно новую культуру? Нет, конечно, не общество благородных дикарей, а, скажем, общество людей пост-технологической эры, которые использовали бы механизмы только для выполнения сложных, скучных или опасных заданий; которые избавили бы окружающий их мир от уродства и сверхсложности; которые вернулись бы к природе, безопасной и незагрязненной. Таким образом, наряду с удовлетворением животных инстинктов, такие люди культивировали бы свои интеллектуальные, духовные, чисто человеческие способности…
Щелк. Далекое будущее уже наступало.
— Нет! — закричал Бейли в ужасе. — Я не имел этого в виду!
Но было поздно.
— Не сомневайтесь, — сказал этот маленький человек. — Я знаю, все это шокирует вас, кажется вам немного… зловещим? Но, на самом деле, ваша красивая головка не подвергается никакой опасности. Все очень просто — да, у тэсси есть свои районы, но ведь они не могут прибрать к рукам весь город, верно? Эта часть города отдана несчастным, чтобы они делали здесь все, что им нравится. Разве не чрезмерные требования соответствия общепринятым правилам стали причиной их болезни?
Бейли собрался с духом и последовал за Джулесом в особняк в стиле короля Эдуарда — трехэтажного здания с башенками и черепицей, разделенного на отдельные квартиры.
— Может быть, нам следовало бы… м-мм… принести что-то с собой? — спросил Бейли. — Ну, если мы вторгаемся без приглашения… бутылку или что-нибудь из еды?
Джулес топнул ногой:
— Немедленно выбросьте из головы все заботы! — закричал он. — Что может быть скучнее «вечеринки»? — Интонацией он отчетливо выделил кавычки.
— Как обычно организуют веселье? А что касается напитков, если у вас действительно нет внутренних ресурсов самому себе поднять настроение усилием воли, то пожалуйста, будут вам напитки. Видите ли, Чингисхан знаком с Лысым Джо.
— Да?
Джулес успокоился и объяснил:
— Один из наших знакомых считает, что он — Лысый Джо. Вы, конечно же, помните классику. Лысый Джо занимался изготовлением крепких напитков. Следовательно, каждому, кто считает себя Лысым Джо, необходимо разрешить практику изготовления крепких напитков. Но лицензирование или обложение налогом могло бы травмировать его психику. Поэтому цена напитков совсем небольшая. — Он подмигнул и ткнул Бейли в бок. — Ему было нелегко получить удостоверение. Лысый Джо — это самый проницательный человек, которого я когда-либо встречал.
Из темного, затянутого паутиной холла наверх вела лестница; оттуда доносились голоса и звуки, которые, по предположению Бейли, должны были быть музыкой.
— Ммм, кто, вы сказали, хозяин? — спросил он.
— О! — Джулес ударил себя в грудь. — Замечательно, что вы мне напомнили! Было бы просто ужасно, если бы вы не были осведомлены о том, что следует всячески ублажать его заблуждение. Не забывайте называть его Чингисханом. Его имя… раньше, на самом деле, его звали Оле Свенсон, но мы это имя никогда не упоминаем. Если вы угодите ему, используя способы, не требующие особых усилий — ну, скажем, выразите подобострастие низким поклоном, когда вас будут знакомить, или будете дрожать от страха, а может быть, поинтересуетесь, как идет кампания по завоеванию Китая, — он станет просто душечкой. Но, в противном случае, надо признать, он становиться ужасным.
— Бешеным?
— Да нет же! Боже мой, конечно, нет! — Джулес всплеснул руками. — Откуда у вас такое восприятие? Я согласен с тем, что у некоторых моих друзей действительно есть свои маленькие странности, но это не их вина, это вина общества, а все они, я в этом уверен, в глубине души славные, хорошие люди. — Он понизил голос до шепота. — Но однако, что касается Чингиса — будьте осторожны. Если вы не будете обращаться с ним как с императором всех народов, он… затаскаетвас по судам. За моральный ущерб. Он часто выигрывает такие процессы.
Бейли облизал пересохшие губы и нетвердой походкой последовал за Джулесом.
Но как только он окунулся в атмосферу вечеринки, оказалось, что это вполне безобидное времяпрепровождение. Вечеринка напомнила ему студенческие годы в Беркли. Странная одежда, немытые тела, откровенные и несколько помпезные разговоры, обнимающиеся по углам парочки, окрашенные в черный цвет стены, завешанные парашютным шелком или, наоборот, оформленные с учетом новейшего, неконформистского направления — все это было знакомо Бейли. Он вспомнил, что у представителей этой компании в удостоверениях указывалась безопасная форма заболевания, эти люди могли приспосабливаться к окружающему миру, правда, при условии, что мир будет оплачивать выбранный ими образ жизни. Как и в случае с Бейли.
С наступлением ночи вечеринка становилась все более людной и шумной. Желающие устроили складчину — в отличие от других представителей богемы, эти не чувствовали недостатка в деньгах — и сходили за сандвичами. Бейли оставался с гостями — прохаживался по квартире, знакомился, беседовал и внутренне соглашался с тем, что Джулес, похоже, действительно оказал ему хорошую услугу. Все оказалось неожиданно интересным.
Правда, кое-что его разочаровало. Например, молодой человек в халате, с волосами по пояс, перебил беседу Бейли с бывшим профессором экономики:
— Эй, Фил, ты слышал, что случилось с Томми?
— Нет, а что? — ответил профессор. Это был кроткий седой человечек с тихим голосом, скорее смирившийся со своей неопрятностью, чем приветствовавший ее.
— Его схватили с поличным, — сказал молодой человек. — Полицейские застукали его со своей женой.
— Так-так. — Профессор покачал головой. — Не могу сказать, что я ему очень сочувствую. Ты же знаешь, я никогда этого не одобрял.
— Перестань радоваться, как тэсси, — сказал молодой человек. — Мы не должны позволять полиции вытворять такие штучки. Надо что-то делать.
— А в чем дело? — спросил Бейли. К тому времени, когда один стакан вина согревал ему руку, а содержимое другого — желудок, он чувствовал себя почти смелым.
— Новенький? — поинтересовался молодой человек. — Сразу видно. В прошлом году Томми достал себе удостоверение. Неизлечимая форма брачной импотенции.
— Вы имеете в виду, что на самом деле ее не было?
— Черт возьми, конечно же, нет. Томми — самый здоровый жеребец на всем западном побережье. Похоже на то, что он разошелся, и об этом прослышала полиция. Представь себе! Совать нос в личную жизнь человека! Мы что, в конце концов, живем в полицейском штате?
— Но симуляция… — Бейли обнаружил, что обращается к спине. Она растворилась в толпе людей и сигаретном дыме.
Профессор улыбнулся:
— Боюсь, это стало настолько распространенным явлением, что в определенных кругах симуляция считается престижной, — сказал он. — Наш юный друг не скрывает от своих друзей, что его религиозная мономания является лишь избранным им способом жить, не работая.
— И вы о нем не заявляете?
— Нет. К сожалению, у меня не хватает смелости стать штрейкбрехером.
— Профессор вздохнул. — А мой нервный срыв был самым что ни на есть настоящим. Попробовали бы вы объяснить современную американскую экономическую политику…
Часом или двумя позже Бейли стоял чуть в стороне от кучки людей, слушавших, как разговорчивый негр объясняет свою идею:
— Люди, говорю вам, это в наших силах. Все что нам нужно — это организация. Если этим занимались белые, то почему нельзя цветным? Давайте вспомним судебный иск Брауна против Министерства просвещения. Верховный Суд показал, как дискриминация влияет на психику. Правильно? Правильно. Но есть закон или нет закона, а мы все еще подвергаемся дискриминации в собственной стране. Итак, почему бы нам не принять законопроект, гласящий о том, что каждый чернокожий страдает психическим расстройством? Разве белые не в долгу перед нами?
— Да, — ответил Чингисхан, — если бы тот же законопроект можно было применить к монголам и шведам…
— Конечно, — сказал негр. — А почему нет? Я думал о том, что нам следует объединиться с евреями. Но слишком многие из них получили от тэсси отказ в выдаче удостоверений. Так почему вместо евреев не вовлечь вас? «Взаимные услуги» — кажется, так это называется в политике.
Рыжеволосая девушка подергала Бейли за рукав, кивнула в сторону говорящего и прошептала:
— Какая изумительная ирония! Фред так хочет удостоверение, что как будто уже чувствует его вкус. Вы, наверное, слышали его бред о том, что чернокожие должны подняться на борьбу и убить каждого грязного бледнолицего во всем мире. Но он ни разу не смог убедить комиссию в том, что он психически ненормальный. Эти негодяи всегда говорили, что он не параноик, что он просто выражает свое политическое мнение. Видите ли, в глубине души он любит белых. Он ничего не может с этим поделать — просто любит и все. И вот теперь у него есть план, который должен дать ему возможность получить удостоверение в качестве обеспечения права свободы личности. Только могу поклясться, это не сработает. Сто процентов, в течение ближайших десяти лет будет разработан соответствующий закон.
Ближе к полуночи начались танцы. К этому времени, в особняке собралось, наверное, с половину всех жителей района; веселились во всех квартирах. Как оказалось, под запись ритмичного боя барабанов бонго можно было танцевать всем вместе, если всем удавалось одновременно подпрыгнуть в такт.
У Бейли болела голова. Он чувствовал легкое головокружение. Слишком много спиртного, дыма, тепла, застоявшегося воздуха, возбуждения — и все это при его ослабленном состоянии. Но он не хотел уходить. Внутренние противоречия затерялись в радостном оживлении гостей. Одиночества больше не было. Этот мир-внутри-мира поглотил его. Рыжеволосая девушка говорила о своих анализах, все говорила и говорила. Но она была хорошенькой и, кроме того, энергичной, как он почувствовал, когда они прижались животами во время танца; и он подумал, что впоследствии он мог бы заполучить ее в постель. Он танцевал.
Вся компания танцевала. Пол гудел. Люстры качались. Штукатурка сыпалась. Оконные стекла дребезжали. «Прам-па-па, прам-па-па, прам-па-па-ра, тара-ра!» Гей, га!
Пока насквозь прогнивший, подточенный термитами дом не рухнул. В распоряжении Бейли было одно мгновение, чтобы подумать о том, что он сам и крыша дома падают.
Потом булыжники похоронили его под собой, и он умер.
Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в вихре, бросало вверх и вниз, и снова все сначала. Но, собрав волю, решительно не обращая внимания на гром и молнии, на осьминогов, он смог поддержать что-то вроде порядка в сознании.
«Ноль, — считал Бог, — один, десять, одиннадцать…»
— О, заткнись», — проворчал он.
Что с ним происходило? Неужели эта последовательность пренеприятнейших концов будет продолжаться вечно? Он умер на самом деле и теперь обречен на вечные муки?
Нет. Потому что какой же это ад, если неизвестно, за что ты в нем пребываешь?
Он сосредоточился на этой одной загадке. Кем он был? Почему он? В этот раз он не был так сильно потрясен и напуган, как раньше, и поэтому обнаружил, что помнит каждую из прошлых своих жизней. До самого мгновения, когда они становились одним и тем же. Обычное детство, учеба, путешествия, книги, музыка, друзья, женитьба, развод, другие женщины, другие хобби, многообещающая карьера молодого ученого-социолога, работающего в университетском Медицинском Центре Сан-Франциско, написавшего тезисы о проблеме, связанной с увеличением количества психических заболеваний и теперь пытающегося найти причину и способ лечения в рамках социологии… Жизнь расщепилась на отдельные жизни несколько лет назад, в 1984 году, как он приблизительно определил.
«Тысяча, тысяча один, тысяча десять».
Но какая из четырех жизней была реальной? Или они все были реальными? Нет. Этого не может быть. Ничего из прошлого, общего для всех жизней, не предвещало того, что его душа может разделиться. И все-таки она могла это делать. Четыре раза. А может, эти эпизоды были иллюзией, вихрем не таких уж приятных видений, которые нужно просто забыть?
Но как?
Ну, хорошо. Как он попал в этот круговорот в самом начале?
Он не знал. «Инкарнации» полностью замаскировали этот самый первый этап его жизни. И все-таки, осужден ли он, черт возьми, постоянно умирать
— то в одном безумном мире, то в другом, — пока и в самом деле не сойдет с ума?
Думай, думал он в отчаянии, которое все нарастало. Думай изо всех сил. Какие именно совершаемые тобой действия катапультируют тебя с этой точки в другую псевдореальность?
«Тысяча сто одиннадцать».
Вспомни, где ты был в последний момент. Ты видишь, что было не так в твоих попытках справиться с ситуацией. Тебе кажется, что ты знаешь больше их. Потом Бог говорит: «Щелк», и ты задействован в новой ситуации, и ты обнаруживаешь, что и она не срабатывает.
Например, возьмем этот последний мир. У них был зачаток идеи. Устранение давления, которое сгибает более слабые личности. Вся беда в том, что общество не может функционировать без существования некоторой доли нетерпимости и принуждения.
Но, по крайней мере, следующий тип общества будет от этого избавлен. Технологическое, с большим количеством городов, рациональное общество вынуждено оказывать давление на людей, и, возможно, это давление всегда будет слишком сильным для некоторых людей. Но что, если создать совершенно новую культуру? Нет, конечно, не общество благородных дикарей, а, скажем, общество людей пост-технологической эры, которые использовали бы механизмы только для выполнения сложных, скучных или опасных заданий; которые избавили бы окружающий их мир от уродства и сверхсложности; которые вернулись бы к природе, безопасной и незагрязненной. Таким образом, наряду с удовлетворением животных инстинктов, такие люди культивировали бы свои интеллектуальные, духовные, чисто человеческие способности…
Щелк. Далекое будущее уже наступало.
— Нет! — закричал Бейли в ужасе. — Я не имел этого в виду!
Но было поздно.
ПЯТЬ
Поломка районного служебного робота была настолько серьезной, что он не мог справиться с ремонтом автоматически, без помощи человека. Бейли послал за Инженером. Инженер мог приехать только через несколько дней. Тем временем Бейли сам вел домашнее хозяйство и это его нисколько не раздражало. На самом деле он и раньше ухаживал за садом самостоятельно. Заготовка дров, приготовление пищи, починка небольших повреждений водопровода и солнечной батареи внесли в его жизнь приятное разнообразие. Работа на свежем воздухе была для него радостью. Эти холмы над заливом, на которых они с роботом построили жилой домик, никогда не были более прекрасными, чем теперь.
Но ни один человек не может в одиночку патрулировать весь район. А у Бейли не было соседей. (Он ни в коей мере не был отшельником; просто ненадолго уединился, чтобы в тиши заняться разработкой определенных аспектов одной из философских идей.) В сухой сезон, кроме прочих неожиданностей, постоянно существовала угроза пожара. Он не мог рисковать, ведь лес так много значил в жизни людей. И, кроме того, он не хотел бы увидеть городок Сосэлито разрушенным — из-за пожара или по причине недостаточного ухода. В этом городке уже давно не жили люди, что придавало ему странное, меланхолическое очарование.
Поэтому Бейли включил радиотелефон и позвонил в Ферфакс. На звонок ответила сама Эвис Кармен, которая в этом году руководила группами по совместным действиям.
— Да, конечно, Билл, — сказала она. — Тебе следовало бы сообщить нам об этом раньше. Я подберу команду из… Так, много ребят отправились в дельту, чтобы позаниматься греблей, поэтому мы не сможем выделить много людей. Но я могу поискать добровольцев в других местах. Сколько, по твоим расчетам, потребуется людей? Двадцать? Хорошо, мы будем у тебя не позднее послезавтра.
— Большое спасибо, Эвис, — сказал он.
— За что спасибо? Это наш долг по отношению к земле. И, кроме того, совместная работа такого рода — одно удовольствие.
— У меня такая привычка — благодарить людей за любезность. Наверное, я старомоден.
— Это уж точно, дорогой, — в ее голосе появилась хрипотца. — Хочу тебе кое-что сказать. Я поручу организационную работу Джиму Ваймену, а сама буду у тебя уже сегодня.
— О, в этом нет необходимости. У меня пока все в порядке.
— Знаю. Но разве ты не хочешь, чтобы тебе протянули руку помощи? И предложили немного общения и секса? Ты провел в уединении уже несколько недель.
Бейли колебался:
— Если честно, то хочу, — сказал он. — Я серьезно озабочен тем, что не могу сохранить в себе глубокую безмятежность. Это значит, что я не выполняю своей цели проникновения в суть. А без тебя там смогут обойтись?
Эвис засмеялась.
— Расслабься! Тебе нужно пытаться преодолеть свои странности. Я уверена — если бы не произошла Перемена, ты бы в конце концов довел себя до нервного срыва. Ничего не произойдет, если я не проведу занятия кружка народных танцев и песен общины, или урока рукоделия. Единственная моя действительно важная обязанность — уроки доброты, но я уверена, что Роджер Бирд позаботится о моих шестилетках. Если ты настаиваешь на том, чтобы я была совсем уж щепетильной и добродетельной, я могу сказать, что главная моя задача это ты. Похоже, что одиночество простимулировало твои агрессивные наклонности.
— Занимайтесь любовью, а не войной, — процитировал он и хихикнул.
— А разве это не основной принцип современного мира? — спокойно ответила она. — Ты, конечно, никому не сделаешь хуже. Но это значит, что любое неразряженное напряжение будет повернуто внутрь тебя самого.
Бейли постарался закончить разговор побыстрее, насколько позволяли приличия: но это произошло не так скоро — каноны требовали неторопливости и общительности. Эвис Кармен говорила слишком много, и была слишком откровенной, проявляя на протяжении всего разговора излишнюю суетливость.
Но, несмотря на все это, он с нетерпением ждал ее появления.
Это произошло в конце дня. Чтобы добраться поскорее, она решила преодолеть разделяющее их расстояние — пятнадцать-двадцать миль — не пешком, не на велосипеде и не верхом. Убедившись в том, что одна из машин на воздушной подушке никому не нужна, Эвис воспользовалась ею. Тихо жужжа, машина опустилась неподалеку от домика Бейли. Бейли побежал навстречу. Эвис вышла из машины. Это была крупная молодая женщина с потрясающими светлыми волосами; выгоревшие на солнце, они контрастировали с загоревшим открытым телом. Они обнялись; Эвис была теплой и гладкой. Она пахла летом.
— Эй, парень, — сказала она, — ты так спешишь.
Он уткнулся носом в ложбинку на ее плече.
— Раз уж ты подняла этот вопрос, то да.
— Ну… хорошо. Я тоже соскучилась по тебе, Билл.
Несколько позже они вышли из домика, чтобы забрать ее чемодан. Она остановилась на пороге и с неподдельным благоговейным трепетом прошептала:
— Боже мой, как здесь красиво!
Они открыли свои сердца природе и чувствовали, что кроме них во всем мире никого нет.
Солнце заходило, оно проглядывало сквозь листву дубов и эвкалиптов, растущих на гребне горы. Из огромного золотого диска во все стороны разливались лучи, которые обволакивали все, что встречалось на их пути. Стены домика, деревья вокруг него, сам воздух — все было пропитано солнечным светом. Закатные лучи скользили по крутому склону, теряющемуся в лесах; где-то вдалеке сверкал голубой залив, за ним виднелись рыжевато-коричневые восточные холмы. С южной стороны находился Сан-Франциско, его миниатюрные башни выныривали из светящегося тумана. Тишина переполняла небо.
Бейли первым оторвался от этого зрелища. Он увидел слезы на глазах Эвис и спросил:
— Что-то случилось?
Она медленно, неохотно перевела на него свой взгляд.
— Ничего, — ответила она ему. — Просто красиво. И жалко.
— Жалко?
— Всех, кто жил до Перемены. Кто так и не увидел всего этого.
— Но послушай, дорогая, мы были не такими уж жалкими. И почему ты заставляешь меня чувствовать себя таким древним? Ты ведь тоже родилась во времена предыдущей цивилизации.
— Но я не много помню о тех временах, — ответила она с серьезным видом. — Наверное, дни… суда меня так потрясли, что я забыла большую часть своего детства. Тоже самое произошло почти со всеми выжившими людьми. А ты, кажется, помнишь те времена лучше, чем кто-либо. А что касается других, можно сказать — время суда их очистило.
Он решил, что Эвис просто хотелось выплеснуть охватившую ее печаль; она продолжила почти раздраженно:
— Так должно было случиться. Что-то должно было столкнуть нас с дороги, по которой шли наши отцы. Только после этого мы увидели, сколько неестественности, принуждения, отвратительного подавления природы терпели прежде Земля и человечество. Мы освободились от прошлого и действительно могли начать все заново.
— Я не уверен в том, что мы от всего этого освободились, — сказал Бейли.
— Но мы поддерживаем все хорошее. — Эвис мельком взглянула на Сан-Франциско. — Возьмем, к примеру, город. Он придает очарование виду, который открывается отсюда. Я рада, что этот город существует, что машины поддерживают в нем порядок, что в образовательную программу для детей входит посещение этого города. Но жить в нем? — она скривилась.
— Мне он нравился, — сказал Бейли.
— Ты не знал ничего лучшего. Так ведь?
— Н-н-нет. — Воспоминания рвались из плена его памяти. — Но у меня были друзья. Они умерли. Умерли все, кого я знал. Что говорят статистические данные? Чума уничтожила девяносто пять процентов людей? Девяносто пять процентов всего человечества — за считанные месяцы! Даже ты, хоть раз, да поплакала о них.
— Об их бедных бесполезных жизнях, — сказала Эвис. — Но не об их смерти. Смерть была освобождением. Я в этом убеждена. А каким другим способом можно было выбраться из ловушки, которую человек сам себе устроил? Теперь у нас просторы для того, чтобы свободно дышать, и ресурсы, и знания, чтобы делать все, что мы хотим, и мы сейчас превращаем нашу планету в рай.
— Правда? — удивился Бейли. — Мы знаем район залива. Иногда мы связываемся с некоторыми другими «осколками» человечества, которые разбросаны по всему миру. Но в других местах… скажешь ли ты мне, что происходит, например, в районе Русской реки?
— Наверное, ничего, — сказала Эвис. — Никаких людей. Мы заполним необитаемые земли. Но не сразу. — Она сжала кулаки. — Но мы никогда больше не будем воспитывать детей, строить жилища и добывать полезные ископаемые старыми грязными способами. Никогда! Мы получили хороший урок!
Разговор начал угнетать Бейли и он решил сменить тему. Он обнял Эвис за талию:
— Ты чудесная девушка, — сказал он, потому что хотел ее успокоить, и потому, что он действительно так думал. — Если бы ревность не была запрещенной, я бы ревновал тебя ко всем другим твоим возлюбленным. Мне кажется, тебе могла бы понравиться мысль, что мы можем стать родителями?
Натянутость между ними исчезла, она поцеловала его в щеку и прильнула к нему:
— Я еще молода и не готова принять на себя такую большую ответственность. Но когда-нибудь… да, Билл, если ты все еще будешь этого хотеть, я думаю, мне тоже этого захочется. У тебя должны быть очень хорошие хромосомы, и ты хорошо справишься с ролью отца, и, кроме того, я от тебя в восторге.
Их разговор превратился в добродушное воркование, они говорили до тех пор, пока сумерки и голод не заставили их зайти в домик. После ужина, на синтетической шкуре медведя (хотя медведей в лесах становилось все больше, этот вид охранялся), перед языками пламени, пляшущего в камине из натурального камня, они снова занялись любовью — под аккомпанемент «Болеро» Равеля, доносившегося из динамика простого стереомагнитофона с высокой степенью воспроизведения. Это было так здорово, что они повторили с «Le Sacre du Printemps» Стравинского, «Токкатой» и «Фугой до минор» Баха, «Девятой симфонией» Бетховена, и, наконец, с каким-то произведением Делиуса. Новый стиль жизни в этом отношении творил чудеса.
На следующий день из Ферфакса прибыла дюжина их друзей с грузом; они привезли механизмы для замены вышедших из строя частей робота. Ближе к вечеру команда, прибывшая из-за залива, пришвартовала свой ял и направилась к домику Бейли, пешком — вверх по склону. Их встретили радушно
— как всегда встречают новых знакомых. Прибывших оказалось больше, чем ожидалось или требовалось, потому что с каждой командой приехало по несколько девушек, чтобы готовить пищу. Все привезли с собой продукты — оленину, свинину, копченую рыбу, сухие фрукты, орехи, изюм, мед, хлеб из муки, смолотой на жерновах — все это шло к общему столу. Один из прибывших предусмотрительно захватил с собой Ливерморское вино. Этой ночью застолье было богатым. Ни один человек не напился — при такой культуре невозможно напиться — но все расслабились, пели песни, танцевали, обменивались партнерами, соперничали в поединках, приглашали друг друга в гости.
В последующие два дня работа кипела. Мужчины все время были на ногах: они проверяли места возможных происшествий, расчищали выгоревшие участки леса, выкорчевывали отравленный дуб, ухаживали за поврежденными растениями, поддерживали хорошее состояние тропинок и дорог — делали все, чем раньше занимался робот. По возвращении на ночлег у них хватало сил лишь поужинать и уснуть. Но самым ценным для всех был дух дружбы и удовлетворения от выполненной работы.
Но ни один человек не может в одиночку патрулировать весь район. А у Бейли не было соседей. (Он ни в коей мере не был отшельником; просто ненадолго уединился, чтобы в тиши заняться разработкой определенных аспектов одной из философских идей.) В сухой сезон, кроме прочих неожиданностей, постоянно существовала угроза пожара. Он не мог рисковать, ведь лес так много значил в жизни людей. И, кроме того, он не хотел бы увидеть городок Сосэлито разрушенным — из-за пожара или по причине недостаточного ухода. В этом городке уже давно не жили люди, что придавало ему странное, меланхолическое очарование.
Поэтому Бейли включил радиотелефон и позвонил в Ферфакс. На звонок ответила сама Эвис Кармен, которая в этом году руководила группами по совместным действиям.
— Да, конечно, Билл, — сказала она. — Тебе следовало бы сообщить нам об этом раньше. Я подберу команду из… Так, много ребят отправились в дельту, чтобы позаниматься греблей, поэтому мы не сможем выделить много людей. Но я могу поискать добровольцев в других местах. Сколько, по твоим расчетам, потребуется людей? Двадцать? Хорошо, мы будем у тебя не позднее послезавтра.
— Большое спасибо, Эвис, — сказал он.
— За что спасибо? Это наш долг по отношению к земле. И, кроме того, совместная работа такого рода — одно удовольствие.
— У меня такая привычка — благодарить людей за любезность. Наверное, я старомоден.
— Это уж точно, дорогой, — в ее голосе появилась хрипотца. — Хочу тебе кое-что сказать. Я поручу организационную работу Джиму Ваймену, а сама буду у тебя уже сегодня.
— О, в этом нет необходимости. У меня пока все в порядке.
— Знаю. Но разве ты не хочешь, чтобы тебе протянули руку помощи? И предложили немного общения и секса? Ты провел в уединении уже несколько недель.
Бейли колебался:
— Если честно, то хочу, — сказал он. — Я серьезно озабочен тем, что не могу сохранить в себе глубокую безмятежность. Это значит, что я не выполняю своей цели проникновения в суть. А без тебя там смогут обойтись?
Эвис засмеялась.
— Расслабься! Тебе нужно пытаться преодолеть свои странности. Я уверена — если бы не произошла Перемена, ты бы в конце концов довел себя до нервного срыва. Ничего не произойдет, если я не проведу занятия кружка народных танцев и песен общины, или урока рукоделия. Единственная моя действительно важная обязанность — уроки доброты, но я уверена, что Роджер Бирд позаботится о моих шестилетках. Если ты настаиваешь на том, чтобы я была совсем уж щепетильной и добродетельной, я могу сказать, что главная моя задача это ты. Похоже, что одиночество простимулировало твои агрессивные наклонности.
— Занимайтесь любовью, а не войной, — процитировал он и хихикнул.
— А разве это не основной принцип современного мира? — спокойно ответила она. — Ты, конечно, никому не сделаешь хуже. Но это значит, что любое неразряженное напряжение будет повернуто внутрь тебя самого.
Бейли постарался закончить разговор побыстрее, насколько позволяли приличия: но это произошло не так скоро — каноны требовали неторопливости и общительности. Эвис Кармен говорила слишком много, и была слишком откровенной, проявляя на протяжении всего разговора излишнюю суетливость.
Но, несмотря на все это, он с нетерпением ждал ее появления.
Это произошло в конце дня. Чтобы добраться поскорее, она решила преодолеть разделяющее их расстояние — пятнадцать-двадцать миль — не пешком, не на велосипеде и не верхом. Убедившись в том, что одна из машин на воздушной подушке никому не нужна, Эвис воспользовалась ею. Тихо жужжа, машина опустилась неподалеку от домика Бейли. Бейли побежал навстречу. Эвис вышла из машины. Это была крупная молодая женщина с потрясающими светлыми волосами; выгоревшие на солнце, они контрастировали с загоревшим открытым телом. Они обнялись; Эвис была теплой и гладкой. Она пахла летом.
— Эй, парень, — сказала она, — ты так спешишь.
Он уткнулся носом в ложбинку на ее плече.
— Раз уж ты подняла этот вопрос, то да.
— Ну… хорошо. Я тоже соскучилась по тебе, Билл.
Несколько позже они вышли из домика, чтобы забрать ее чемодан. Она остановилась на пороге и с неподдельным благоговейным трепетом прошептала:
— Боже мой, как здесь красиво!
Они открыли свои сердца природе и чувствовали, что кроме них во всем мире никого нет.
Солнце заходило, оно проглядывало сквозь листву дубов и эвкалиптов, растущих на гребне горы. Из огромного золотого диска во все стороны разливались лучи, которые обволакивали все, что встречалось на их пути. Стены домика, деревья вокруг него, сам воздух — все было пропитано солнечным светом. Закатные лучи скользили по крутому склону, теряющемуся в лесах; где-то вдалеке сверкал голубой залив, за ним виднелись рыжевато-коричневые восточные холмы. С южной стороны находился Сан-Франциско, его миниатюрные башни выныривали из светящегося тумана. Тишина переполняла небо.
Бейли первым оторвался от этого зрелища. Он увидел слезы на глазах Эвис и спросил:
— Что-то случилось?
Она медленно, неохотно перевела на него свой взгляд.
— Ничего, — ответила она ему. — Просто красиво. И жалко.
— Жалко?
— Всех, кто жил до Перемены. Кто так и не увидел всего этого.
— Но послушай, дорогая, мы были не такими уж жалкими. И почему ты заставляешь меня чувствовать себя таким древним? Ты ведь тоже родилась во времена предыдущей цивилизации.
— Но я не много помню о тех временах, — ответила она с серьезным видом. — Наверное, дни… суда меня так потрясли, что я забыла большую часть своего детства. Тоже самое произошло почти со всеми выжившими людьми. А ты, кажется, помнишь те времена лучше, чем кто-либо. А что касается других, можно сказать — время суда их очистило.
Он решил, что Эвис просто хотелось выплеснуть охватившую ее печаль; она продолжила почти раздраженно:
— Так должно было случиться. Что-то должно было столкнуть нас с дороги, по которой шли наши отцы. Только после этого мы увидели, сколько неестественности, принуждения, отвратительного подавления природы терпели прежде Земля и человечество. Мы освободились от прошлого и действительно могли начать все заново.
— Я не уверен в том, что мы от всего этого освободились, — сказал Бейли.
— Но мы поддерживаем все хорошее. — Эвис мельком взглянула на Сан-Франциско. — Возьмем, к примеру, город. Он придает очарование виду, который открывается отсюда. Я рада, что этот город существует, что машины поддерживают в нем порядок, что в образовательную программу для детей входит посещение этого города. Но жить в нем? — она скривилась.
— Мне он нравился, — сказал Бейли.
— Ты не знал ничего лучшего. Так ведь?
— Н-н-нет. — Воспоминания рвались из плена его памяти. — Но у меня были друзья. Они умерли. Умерли все, кого я знал. Что говорят статистические данные? Чума уничтожила девяносто пять процентов людей? Девяносто пять процентов всего человечества — за считанные месяцы! Даже ты, хоть раз, да поплакала о них.
— Об их бедных бесполезных жизнях, — сказала Эвис. — Но не об их смерти. Смерть была освобождением. Я в этом убеждена. А каким другим способом можно было выбраться из ловушки, которую человек сам себе устроил? Теперь у нас просторы для того, чтобы свободно дышать, и ресурсы, и знания, чтобы делать все, что мы хотим, и мы сейчас превращаем нашу планету в рай.
— Правда? — удивился Бейли. — Мы знаем район залива. Иногда мы связываемся с некоторыми другими «осколками» человечества, которые разбросаны по всему миру. Но в других местах… скажешь ли ты мне, что происходит, например, в районе Русской реки?
— Наверное, ничего, — сказала Эвис. — Никаких людей. Мы заполним необитаемые земли. Но не сразу. — Она сжала кулаки. — Но мы никогда больше не будем воспитывать детей, строить жилища и добывать полезные ископаемые старыми грязными способами. Никогда! Мы получили хороший урок!
Разговор начал угнетать Бейли и он решил сменить тему. Он обнял Эвис за талию:
— Ты чудесная девушка, — сказал он, потому что хотел ее успокоить, и потому, что он действительно так думал. — Если бы ревность не была запрещенной, я бы ревновал тебя ко всем другим твоим возлюбленным. Мне кажется, тебе могла бы понравиться мысль, что мы можем стать родителями?
Натянутость между ними исчезла, она поцеловала его в щеку и прильнула к нему:
— Я еще молода и не готова принять на себя такую большую ответственность. Но когда-нибудь… да, Билл, если ты все еще будешь этого хотеть, я думаю, мне тоже этого захочется. У тебя должны быть очень хорошие хромосомы, и ты хорошо справишься с ролью отца, и, кроме того, я от тебя в восторге.
Их разговор превратился в добродушное воркование, они говорили до тех пор, пока сумерки и голод не заставили их зайти в домик. После ужина, на синтетической шкуре медведя (хотя медведей в лесах становилось все больше, этот вид охранялся), перед языками пламени, пляшущего в камине из натурального камня, они снова занялись любовью — под аккомпанемент «Болеро» Равеля, доносившегося из динамика простого стереомагнитофона с высокой степенью воспроизведения. Это было так здорово, что они повторили с «Le Sacre du Printemps» Стравинского, «Токкатой» и «Фугой до минор» Баха, «Девятой симфонией» Бетховена, и, наконец, с каким-то произведением Делиуса. Новый стиль жизни в этом отношении творил чудеса.
На следующий день из Ферфакса прибыла дюжина их друзей с грузом; они привезли механизмы для замены вышедших из строя частей робота. Ближе к вечеру команда, прибывшая из-за залива, пришвартовала свой ял и направилась к домику Бейли, пешком — вверх по склону. Их встретили радушно
— как всегда встречают новых знакомых. Прибывших оказалось больше, чем ожидалось или требовалось, потому что с каждой командой приехало по несколько девушек, чтобы готовить пищу. Все привезли с собой продукты — оленину, свинину, копченую рыбу, сухие фрукты, орехи, изюм, мед, хлеб из муки, смолотой на жерновах — все это шло к общему столу. Один из прибывших предусмотрительно захватил с собой Ливерморское вино. Этой ночью застолье было богатым. Ни один человек не напился — при такой культуре невозможно напиться — но все расслабились, пели песни, танцевали, обменивались партнерами, соперничали в поединках, приглашали друг друга в гости.
В последующие два дня работа кипела. Мужчины все время были на ногах: они проверяли места возможных происшествий, расчищали выгоревшие участки леса, выкорчевывали отравленный дуб, ухаживали за поврежденными растениями, поддерживали хорошее состояние тропинок и дорог — делали все, чем раньше занимался робот. По возвращении на ночлег у них хватало сил лишь поужинать и уснуть. Но самым ценным для всех был дух дружбы и удовлетворения от выполненной работы.