Страница:
Пол Андерсон
Быть царем
1
Однажды вечером в Нью-Йорке середины двадцатого века Эверард, переодевшись в старенький халат, смешивал себе коктейль. Его прервал звонок в дверь. Он выругался. За последние несколько дней он очень устал и сейчас не желал иной компании, кроме доктора Ватсона и его рассказов.
Может быть, ему быстро удастся избавиться от незваного гостя? В домашних туфлях он прошлепал через квартиру и открыл дверь, придав своему лицу как можно более недружелюбное выражение.
— Привет, — холодно сказал он. И тут же в одно мгновение ему показалось, что он на допотопном космическом корабле, который только что освободился от земного притяжения: наступила невесомость, и он беспомощно барахтается в воздухе среди сияния звезд.
— Ох, — сказал Эверард. — Я и не думал… Заходи.
Цинтия Денисон задержалась на секунду в дверях, глядя на бар поверх его головы. Над баром висели два скрещенных копья и шлем с плюмажем из Эгеиды бронзового века. Предметы были темные, блестящие и изумительно красивые. Она попыталась говорить спокойно, но из этого ничего не вышло.
— Налей мне чего-нибудь, Мэне. Только поскорей.
— Ну, конечно.
Он крепко стиснул зубы и помог ей снять плащ. Она закрыла за собой дверь и присела на модную шведскую кушетку, такую же красивую и необходимую, как оружие над баром. Дрожащими руками она достала из сумочки сигареты. Некоторое время они избегали смотреть друг на друга.
— Все еще пьешь ирландское? — спросил он.
Ему показалось, что слова эти донеслись откуда-то издалека, а его тело, неуклюже ворочавшееся среди бокалов и бутылок, забыло все, чему его обучили в Патруле.
— Да, сказала она. — Значит, ты еще помнишь.
Неожиданно громко щелкнула ее зажигалка.
— Прошло всего несколько месяцев, — сказал он, не зная, что говорить дальше.
Энтропия. Обычное время, ничем не изменяемые сутки по двадцать четыре часа в каждых.
Она выпустила клуб дыма и посмотрела, как он расплывается в воздухе.
— Я почти все время пробыла в нашей эпохе со дня моего замужества.
Ровно восемь с половиной месяцев моего личного, биологического времени жизни, с тех пор как Кейт и я… А ты, Мэне? Сколько времени и в скольких эпохах ты прожил с тех пор, как был шафером на нашей свадьбе?
У нее всегда был довольно высокий и тонкий голос, единственный недостаток, который он мог в ней найти, если не считать ее маленького роста — всего пять футов. Поэтому речь ее всегда звучала невыразительно. Но сейчас он понял, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать.
Он подал ей бокал.
— До дна, — сказал он. — Пей.
Она повиновалась и перевела дыхание. Он дал ей второй бокал и налил себе шотландского виски с содовой. Затем придвинул кресло и достал из своего старого, изъеденного молью халата трубку и табак. Руки у него еще слегка дрожали, но он надеялся, что она не заметит этого. Она повела себя умно, не выпалив сразу же, зачем пришла: им обоим нужно было время, чтобы прийти в себя.
Сейчас он даже нашел в себе силы прямо взглянуть на нее. Несмотря на маленький рост, фигура у нее была почти безупречная, и черное платье подчеркивало изящество линий. Золотистые волосы падали до плеч, глаза — огромные голубые глаза — сияли из-под крутых дуг бровей, на лице, чуть запрокинутом вверх, губы были, как всегда, полуоткрыты.
Эверард медленно набивал трубку.
— Ну ладно, Цин, — сказал он. — В чем дело?
Она вздрогнула и с трудом проговорила.
— Кейт. Он исчез.
— Что? — Эверард выпрямился в кресле. — Выполнять задание?
— Да. Как же иначе? Отправился в Древний Иран. И не вернулся. Это было неделю назад.
Она доставила бокал рядом с собой на кушетку и переплела пальцы.
— Патруль, конечно, провел самое тщательное расследование. Я узнала результаты только сегодня. Они не смогли найти его. Даже не сумели выяснить, что с ним случилось.
— Вот гады, — прошептал Эверард.
— Кейт всегда… всегда считал тебя своим лучшим другом. Ты даже не знаешь, как часто он говорил о тебе. Честно, Мэне. Я знаю, мы мало общались с тобой, но тебя ведь никогда не было на месте.
— Конечно, — сказал он. — Ты что, думаешь, я малое дитя? Я был занят. И потом, в конце концов, вы же — молодожены.
После того как я познакомил вас на Гавайях в лунную ночь у вулкана Моуна Лоа. Патрулю наплевать на условности, и такой новичок, как молоденькая Цинтия Куннингэм, только что выпущенная из Академии, работающая простым клерком в своем собственном веке, имеет полное право встречаться с заслуженным ветераном… со мной, например, встречаться сколько угодно, когда мы оба свободны от работы. И почему бы не использовать свой опыт и в соответствующей одежде не переносить ее на танцы в Вену Штрауса или в Лондон в Шекспировский театр, в маленькие бары старинного Нью-Йорка или на солнечные пляжи на Гавайях, где человек со своим каноэ появится еще только через тысячу лет? А его товарищ из Патруля, почему бы ему тоже не принять участие в их маленьких развлечениях? А потом и не жениться на ней? Вот так-то!
Эверард раскурил трубку. Когда его лицо заволокло клубами дыма, он сказал:
— Начни-ка с самого начала. Я не видел тебя два-три года своей биологической жизни и не знаю точно, над чем работал Кейт.
— Так долго? — с удивлением спросила она. — Ты даже не проводил отпуска в нашем десятилетии? Мы очень хотели видеть тебя.
— Перестань извиняться, — отрезал он. — Если бы захотел, я бы сам вас навестил.
Ее нежное личико перекосилось, как от удара.
Он тоже вздрогнул и забил отбой.
— Извини. Конечно, я хотел повидаться. Но ведь ты знаешь, мы, агенты с правом свободных действий, слишком заняты — все эти прыжки в пространстве-времени, чувствуешь себя как блоха на сковородке. Ох, черт! — он попытался улыбнуться. — Ты же помнишь, Цин, что я — невежа, но это ведь только на словах. Знаешь, я лично породил легенду о Химере в Древней Греции. Был там известен под именем «дилайопод», странное чудище с двумя левыми ногами, торчащими изо рта.
Она послушно улыбнулась и взяла из пепельницы свою сигарету.
— А я все еще — простой клерк в Компании технологических исследований,
— сказала она. — Но зато у меня тесная связь со всеми секциями и отделениями нашего ареала, включая и главное управление. Поэтому я точно знаю, какие меры были приняты для поисков Кейта, и считаю их недостаточными! Они просто бросили его! Мэне, если и ты не поможешь, Кейт погибнет.
Она замолчала, вся дрожа.
Чтобы дать себе самому и ей время успокоиться, Эверард промолчал и стал вспоминать карьеру Кейта Денисона.
Родился в Кембридже, штат Массачусетс, в мае 1927 года, в довольно богатой семье. Докторскую степень за выдающуюся работу по археологии получил в двадцать три года. Неоднократно выигрывал чемпионаты по боксу в колледже, пересек Атлантический океан на маленькой яхте. Ушел в армию в 1950-м, служил в Корее и отличался храбростью, которая принесла бы ему славу в более популярной войне.
С Кейтом надо было достаточно сблизиться, чтобы узнать все это. Когда он был не на работе, он судил о разных вещах с тонкой иронией. Когда же наступало время действовать, просто делал свое дело без лишних слов.
«Конечно, — подумал Эверард, — девушка достается самому достойному. Кейт легко мог бы получить статус свободного агента, если бы захотел. Но у него здесь есть корни, которых нет у меня. Наверное, он более постоянен».
Выйдя в отставку в 1952 году, Денисон завербовался по тому же объявлению, что и Эверард. Возможность путешествий во времени он осознал и принял более легко и естественно, чем большинство других: он обладал гибким умом и был, в конце концов, археологом. После окончания Академии он с радостью обнаружил, что его собственные интересы совпадают с нуждами Патруля: он стал Специалистом по древней истории индоевропейцев Востока и во многих отношениях был более ценным работником, чем Эверард.
Потому что свободный агент мог путешествовать во всех направлениях по трассам времени, спасая попавших в беду, арестовывая правонарушителей, охраняя неприкосновенность ткани человеческих судеб. Но что бы он делал без знания истории? За много веков до появления иероглифов существовали войны, путешествия, совершались открытия, последствия которых сказались на всем протяжении временного континуума. Патруль должен был знать о них. Изучать ход событий — в этом состояла работа Специалиста.
Кроме того, Кейт был моим другом.
Эверард вынул трубку изо рта.
— Ну ладно, Цинтия, — сказал он. — Расскажи мне, что же случилось.
Может быть, ему быстро удастся избавиться от незваного гостя? В домашних туфлях он прошлепал через квартиру и открыл дверь, придав своему лицу как можно более недружелюбное выражение.
— Привет, — холодно сказал он. И тут же в одно мгновение ему показалось, что он на допотопном космическом корабле, который только что освободился от земного притяжения: наступила невесомость, и он беспомощно барахтается в воздухе среди сияния звезд.
— Ох, — сказал Эверард. — Я и не думал… Заходи.
Цинтия Денисон задержалась на секунду в дверях, глядя на бар поверх его головы. Над баром висели два скрещенных копья и шлем с плюмажем из Эгеиды бронзового века. Предметы были темные, блестящие и изумительно красивые. Она попыталась говорить спокойно, но из этого ничего не вышло.
— Налей мне чего-нибудь, Мэне. Только поскорей.
— Ну, конечно.
Он крепко стиснул зубы и помог ей снять плащ. Она закрыла за собой дверь и присела на модную шведскую кушетку, такую же красивую и необходимую, как оружие над баром. Дрожащими руками она достала из сумочки сигареты. Некоторое время они избегали смотреть друг на друга.
— Все еще пьешь ирландское? — спросил он.
Ему показалось, что слова эти донеслись откуда-то издалека, а его тело, неуклюже ворочавшееся среди бокалов и бутылок, забыло все, чему его обучили в Патруле.
— Да, сказала она. — Значит, ты еще помнишь.
Неожиданно громко щелкнула ее зажигалка.
— Прошло всего несколько месяцев, — сказал он, не зная, что говорить дальше.
Энтропия. Обычное время, ничем не изменяемые сутки по двадцать четыре часа в каждых.
Она выпустила клуб дыма и посмотрела, как он расплывается в воздухе.
— Я почти все время пробыла в нашей эпохе со дня моего замужества.
Ровно восемь с половиной месяцев моего личного, биологического времени жизни, с тех пор как Кейт и я… А ты, Мэне? Сколько времени и в скольких эпохах ты прожил с тех пор, как был шафером на нашей свадьбе?
У нее всегда был довольно высокий и тонкий голос, единственный недостаток, который он мог в ней найти, если не считать ее маленького роста — всего пять футов. Поэтому речь ее всегда звучала невыразительно. Но сейчас он понял, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать.
Он подал ей бокал.
— До дна, — сказал он. — Пей.
Она повиновалась и перевела дыхание. Он дал ей второй бокал и налил себе шотландского виски с содовой. Затем придвинул кресло и достал из своего старого, изъеденного молью халата трубку и табак. Руки у него еще слегка дрожали, но он надеялся, что она не заметит этого. Она повела себя умно, не выпалив сразу же, зачем пришла: им обоим нужно было время, чтобы прийти в себя.
Сейчас он даже нашел в себе силы прямо взглянуть на нее. Несмотря на маленький рост, фигура у нее была почти безупречная, и черное платье подчеркивало изящество линий. Золотистые волосы падали до плеч, глаза — огромные голубые глаза — сияли из-под крутых дуг бровей, на лице, чуть запрокинутом вверх, губы были, как всегда, полуоткрыты.
Эверард медленно набивал трубку.
— Ну ладно, Цин, — сказал он. — В чем дело?
Она вздрогнула и с трудом проговорила.
— Кейт. Он исчез.
— Что? — Эверард выпрямился в кресле. — Выполнять задание?
— Да. Как же иначе? Отправился в Древний Иран. И не вернулся. Это было неделю назад.
Она доставила бокал рядом с собой на кушетку и переплела пальцы.
— Патруль, конечно, провел самое тщательное расследование. Я узнала результаты только сегодня. Они не смогли найти его. Даже не сумели выяснить, что с ним случилось.
— Вот гады, — прошептал Эверард.
— Кейт всегда… всегда считал тебя своим лучшим другом. Ты даже не знаешь, как часто он говорил о тебе. Честно, Мэне. Я знаю, мы мало общались с тобой, но тебя ведь никогда не было на месте.
— Конечно, — сказал он. — Ты что, думаешь, я малое дитя? Я был занят. И потом, в конце концов, вы же — молодожены.
После того как я познакомил вас на Гавайях в лунную ночь у вулкана Моуна Лоа. Патрулю наплевать на условности, и такой новичок, как молоденькая Цинтия Куннингэм, только что выпущенная из Академии, работающая простым клерком в своем собственном веке, имеет полное право встречаться с заслуженным ветераном… со мной, например, встречаться сколько угодно, когда мы оба свободны от работы. И почему бы не использовать свой опыт и в соответствующей одежде не переносить ее на танцы в Вену Штрауса или в Лондон в Шекспировский театр, в маленькие бары старинного Нью-Йорка или на солнечные пляжи на Гавайях, где человек со своим каноэ появится еще только через тысячу лет? А его товарищ из Патруля, почему бы ему тоже не принять участие в их маленьких развлечениях? А потом и не жениться на ней? Вот так-то!
Эверард раскурил трубку. Когда его лицо заволокло клубами дыма, он сказал:
— Начни-ка с самого начала. Я не видел тебя два-три года своей биологической жизни и не знаю точно, над чем работал Кейт.
— Так долго? — с удивлением спросила она. — Ты даже не проводил отпуска в нашем десятилетии? Мы очень хотели видеть тебя.
— Перестань извиняться, — отрезал он. — Если бы захотел, я бы сам вас навестил.
Ее нежное личико перекосилось, как от удара.
Он тоже вздрогнул и забил отбой.
— Извини. Конечно, я хотел повидаться. Но ведь ты знаешь, мы, агенты с правом свободных действий, слишком заняты — все эти прыжки в пространстве-времени, чувствуешь себя как блоха на сковородке. Ох, черт! — он попытался улыбнуться. — Ты же помнишь, Цин, что я — невежа, но это ведь только на словах. Знаешь, я лично породил легенду о Химере в Древней Греции. Был там известен под именем «дилайопод», странное чудище с двумя левыми ногами, торчащими изо рта.
Она послушно улыбнулась и взяла из пепельницы свою сигарету.
— А я все еще — простой клерк в Компании технологических исследований,
— сказала она. — Но зато у меня тесная связь со всеми секциями и отделениями нашего ареала, включая и главное управление. Поэтому я точно знаю, какие меры были приняты для поисков Кейта, и считаю их недостаточными! Они просто бросили его! Мэне, если и ты не поможешь, Кейт погибнет.
Она замолчала, вся дрожа.
Чтобы дать себе самому и ей время успокоиться, Эверард промолчал и стал вспоминать карьеру Кейта Денисона.
Родился в Кембридже, штат Массачусетс, в мае 1927 года, в довольно богатой семье. Докторскую степень за выдающуюся работу по археологии получил в двадцать три года. Неоднократно выигрывал чемпионаты по боксу в колледже, пересек Атлантический океан на маленькой яхте. Ушел в армию в 1950-м, служил в Корее и отличался храбростью, которая принесла бы ему славу в более популярной войне.
С Кейтом надо было достаточно сблизиться, чтобы узнать все это. Когда он был не на работе, он судил о разных вещах с тонкой иронией. Когда же наступало время действовать, просто делал свое дело без лишних слов.
«Конечно, — подумал Эверард, — девушка достается самому достойному. Кейт легко мог бы получить статус свободного агента, если бы захотел. Но у него здесь есть корни, которых нет у меня. Наверное, он более постоянен».
Выйдя в отставку в 1952 году, Денисон завербовался по тому же объявлению, что и Эверард. Возможность путешествий во времени он осознал и принял более легко и естественно, чем большинство других: он обладал гибким умом и был, в конце концов, археологом. После окончания Академии он с радостью обнаружил, что его собственные интересы совпадают с нуждами Патруля: он стал Специалистом по древней истории индоевропейцев Востока и во многих отношениях был более ценным работником, чем Эверард.
Потому что свободный агент мог путешествовать во всех направлениях по трассам времени, спасая попавших в беду, арестовывая правонарушителей, охраняя неприкосновенность ткани человеческих судеб. Но что бы он делал без знания истории? За много веков до появления иероглифов существовали войны, путешествия, совершались открытия, последствия которых сказались на всем протяжении временного континуума. Патруль должен был знать о них. Изучать ход событий — в этом состояла работа Специалиста.
Кроме того, Кейт был моим другом.
Эверард вынул трубку изо рта.
— Ну ладно, Цинтия, — сказал он. — Расскажи мне, что же случилось.
2
Высокий голос почти не дрожал — она взяла себя в руки.
— Он прослеживал миграцию разных индоевропейских племен. Об этом мало сведений. Приходится начинать с точно известного в истории момента, а оттуда уже идти назад. Поэтому Кейт и собрался в Иран 558 года до нашей эры. Он говорил, что это близко к концу мидийского периода. Ему приходилось расспрашивать жителей, перенимать их обычаи и нравы, затем отправляться в еще более ранний период, и так далее. Но ты же все это должен знать, Мэне, ты ведь однажды помогал ему, до того как мы встретились. Он часто говорил мне об этом.
— О, я просто помог ему в одном хлопотном деле. — Эверард пожал плечами. — Он тогда изучал древнейший путь одного племени от Дона до Гиндукуша. Мы представились их вождю как охотники, воспользовались его гостеприимством и пропутешествовали с племенем несколько недель.
Это было забавно.
Он вспомнил степи и огромный простор небес над головой, бешеную скачку за антилопой, пиршество у костра и девушку, чьи волосы горьковато пахли дымом. На секунду у него возникло желание прожить свою жизнь и умереть, как самый обычный человек из этого племени.
— В последний раз Кейт ушел один, — продолжала Цинтия. — У них там в отделении, да и во всем Патруле ве.чно не хватает специалистов.
Сколько тысячелетий приходится изучать, и так мало коротких человеческих жизней, чтобы делать это. Он и раньше уходил один. Я всегда боялась его отпускать, но он говорил, что в одежде бродячего пастуха, у которого и украсть-то нечего… он будет в меньшей опасности в горах Ирана, чем переходя Бродвей. Но только не в этот раз!
— Ты хочешь сказать, — быстро спросил Эверард, — что он оставил Нью-Йорк неделю назад, чтобы собрать всю нужную информацию, доложить по своему отделению и вернуться к тебе в тот же день?
Потому что только слепой кретин может оставить тебя одну надолго.
— И он не вернулся?
— Нет.
Она прикурила вторую сигарету от окурка.
— Я сразу начала волноваться и попросила своего начальника выяснить в чем дело. Он оказал мне любезность, послал запрос на неделю вперед в будущее, то есть в сегодняшний день, и получил ответ, что Кейт еще не вернулся. Информационный пропускной центр сообщал, что Кейт к ним не являлся. Его отделение ничего о нем не знает. Мы сверились с данными главного управления. Они ответили, что… что… Кейт так никогда и не возвращался и что не было найдено даже его следов.
Эверард осторожно кивнул головой.
— Тогда, конечно, и начался поиск, о котором имеются данные в главном управлении.
Изменчивое время допускает множество парадоксов, в тысячный раз подумал он. Если вдруг пропадал человек, из этого вовсе не следовало, что требовалось организовать его поиски, даже если где-то и было отмечено, что это произошло. Но какая еще есть возможность найти человека? Конечно, можно вернуться в прошлое и изменить историю так, чтобы в конце концов обнаружить его. В таком случае окажется: в истории «всегда» значилось, что дело было успешно завершено. И только ты один будешь знать «прежнюю» правду.
Все это создавало большую путаницу. Неудивительно, что Патруль с неудовольствием относился к любому, пусть самому маленькому изменению, которое даже не затрагивало основного хода событий.
— Наше отделение послало ребят в ареал Древнего Ирана расследовать это дело, — продолжал за Цинтию Эверард. — Они только приблизительно знали, где и когда Кейт должен был появиться, верно? Я имею в виду, что он и сам не знал, где сумеет спрятать свой скуттер, так что не мог оставить точных координат.
Цинтия кивнула.
— Но я не понимаю одного: почему они не нашли сам скуттер? Что бы ни случилось с Кейтом, скуттер пропасть не мог, он должен был быть гденибудь поблизости, в какой-нибудь пещере, например. В Патруле есть детекторы. Они должны были найти скуттер и уж отсюда вести поиски самого Кейта.
Она с такой силой затянулась сигаретой, что щеки ее запали.
— Они пытались найти скуттер, — сказала она. — Но мне объяснили, что это — дикая, холмистая страна, где очень трудно вести поиски. Ничего не вышло. Они даже не нашли следов. Конечно, если бы патрульные прочесывали час за часом, милю за милей, может быть, что-нибудь и получилось. Но они не осмелились. Видишь ли, этот ареал в критическом положении. Гордон показал мне выводы из анализа ситуации. Я не поняла всех этих обозначений и букв, но он объяснил мне, что это очень опасный век, который лучше не ворошить.
Эверард прикрыл рукой огонек трубки. Ее тепло успокаивало. Эпохи критических ситуаций никогда не приводили его в особенный восторг.
— Понятно, — сказал он. — Они не сумели произвести тщательный поиск потому, что это могло привлечь внимание слишком большого числа местных жителей и в критический момент они повели бы себя совсем не так, как обусловлено историей. Понятно. А кто-нибудь пытался переодеться, походить среди людей и осторожно разведать, что к чему?
— Несколько экспертов из Патруля. Они жили там по многу недель, конечно, из расчета времени Древней Персии. И не услышали ни малейшего намека. Эти племена настолько дики и подозрительны… может, они боялись, что наши агенты — шпионы мидивского царя: насколько я поняла, они недовольны его правлением… Нет. Патруль не смог ничего обнаружить. И к тому же нет никаких данных, что исчезновение Кейта как-то повлияло на историю. Они считают, что Кейта убили, а его скуттер куда-то исчез. И какая разница…
Цинтия вскочила на ноги и почти закричала.
— И какая разница, если среди множества скелетов, затерявшихся в веках, в каком-нибудь овраге окажется еще один?
Эверард тоже поднялся, она прильнула к его груди, и он не стал мешать ей выплакаться. Он никогда не подозревал, что ему будет так плохо.
Он уже совсем перестал вспоминать ее (разве что по десять раз на дню), но сейчас она пришла к нему сама, и ему придется забывать ее заново.
— Разве нельзя вернуться назад в пределах нашего времени? — взмолилась она. — Хотя бы на неделю назад, чтобы предупредить его, что он не должен туда отправляться? Разве я многого прошу? Что за чудовища придумали закон, запрещающий это?
— Его придумали самые обычные люди, — сказал Эверард. — Если мы хоть раз начнем играть с собственным прошлым, то в конце концов запутаемся так, что никого из нас просто не останется в этом мире.
— Но за миллионы лет, и даже больше… ведь были же исключения!
Эверард не ответил. Он знал, что исключения были. Он также знал, что в деле Кейта Денисона исключения сделано не будет. В Патруле работали не святые, но ни один патрульный не осмелился бы нарушить существующие законы в личных целях. Потери ты воспринимаешь, как на войне, и поднимаешь бокал в память погибшего, но не отправляешься назад в прошлое, чтобы увидеть его живым.
Цинтия высвободилась из его объятий, вернулась на кушетку и выпила свой бокал до дна. Когда она запрокинула голову, золотые локоны упали ей на лицо.
— Прости, — сказала она, вынула платок и вытерла глаза. — Прости, ято я разревелась.
— Глупости.
Она уставилась в пол.
— Ты можешь попытаться помочь Кейту. Обычные агенты бросили это дело, но ты можешь попробовать.
Это была мольба, и отступать Эверарду было некуда.
— Могу, — сказал он. — У меня может ничего не получиться. В истории значится, что если я попытаюсь разыскать его, у меня ничего не выйдет. Кроме того, на любое изменение пространства-времени посмотрят косо даже в таком простом и обычном деле.
— Для Кейта это дело совсем не обычное.
— Знаешь, Цин, — прошептал он, — немногие женщины на Земле сказали бы так. Большинство сказало бы, что это дело довольно непросто для меня.
Она попыталась поймать его взгляд и секунду стояла совершенно неподвижно. Потом пролепетала:
— Прости, Мэне. Я не знала… Я думала, за столько времени ты уже…
— О чем это ты? — проговорил он, обороняясь.
— Неужели психологи Патруля ничего не могут сделать? — спросила она и снова опустила голову. — Уж если они смогли обработать нас до такой степени, что мы просто не в состоянии никому рассказать, что существуют путешествия во времени… я думала, вполне возможно внушить человеку, что он больше не…
— Замолчи, — грубо оборвал ее Эверард. Некоторое время он сосредоточенно грыз свою трубку. — Хорошо, — сказал он наконец. — Есть у меня кое-какие соображения по этому поводу. Если Кейта можно спасти, ты его увидишь завтра утром.
— Скажи, ты можешь перебросить меня сейчас в завтрашний день?
— Могу, — сказал он. — Только я этого не сделаю. Тебе нужно хорошенько отдохнуть за ночь. Я провожу тебя домой и позабочусь, чтобы ты приняла снотворное. Затем вернусь сюда и все хорошенько обдумаю.
Его губы дрогнули в каком-то подобии усмешки.
— Прекрати этот рев, слышишь? Я же сказал, что мне необходимо подумать.
— Мэне…
Она вложила свои руки в его.
Он вдруг ощутил в ней внезапный прилив надежды и проклял себя за это.
— Он прослеживал миграцию разных индоевропейских племен. Об этом мало сведений. Приходится начинать с точно известного в истории момента, а оттуда уже идти назад. Поэтому Кейт и собрался в Иран 558 года до нашей эры. Он говорил, что это близко к концу мидийского периода. Ему приходилось расспрашивать жителей, перенимать их обычаи и нравы, затем отправляться в еще более ранний период, и так далее. Но ты же все это должен знать, Мэне, ты ведь однажды помогал ему, до того как мы встретились. Он часто говорил мне об этом.
— О, я просто помог ему в одном хлопотном деле. — Эверард пожал плечами. — Он тогда изучал древнейший путь одного племени от Дона до Гиндукуша. Мы представились их вождю как охотники, воспользовались его гостеприимством и пропутешествовали с племенем несколько недель.
Это было забавно.
Он вспомнил степи и огромный простор небес над головой, бешеную скачку за антилопой, пиршество у костра и девушку, чьи волосы горьковато пахли дымом. На секунду у него возникло желание прожить свою жизнь и умереть, как самый обычный человек из этого племени.
— В последний раз Кейт ушел один, — продолжала Цинтия. — У них там в отделении, да и во всем Патруле ве.чно не хватает специалистов.
Сколько тысячелетий приходится изучать, и так мало коротких человеческих жизней, чтобы делать это. Он и раньше уходил один. Я всегда боялась его отпускать, но он говорил, что в одежде бродячего пастуха, у которого и украсть-то нечего… он будет в меньшей опасности в горах Ирана, чем переходя Бродвей. Но только не в этот раз!
— Ты хочешь сказать, — быстро спросил Эверард, — что он оставил Нью-Йорк неделю назад, чтобы собрать всю нужную информацию, доложить по своему отделению и вернуться к тебе в тот же день?
Потому что только слепой кретин может оставить тебя одну надолго.
— И он не вернулся?
— Нет.
Она прикурила вторую сигарету от окурка.
— Я сразу начала волноваться и попросила своего начальника выяснить в чем дело. Он оказал мне любезность, послал запрос на неделю вперед в будущее, то есть в сегодняшний день, и получил ответ, что Кейт еще не вернулся. Информационный пропускной центр сообщал, что Кейт к ним не являлся. Его отделение ничего о нем не знает. Мы сверились с данными главного управления. Они ответили, что… что… Кейт так никогда и не возвращался и что не было найдено даже его следов.
Эверард осторожно кивнул головой.
— Тогда, конечно, и начался поиск, о котором имеются данные в главном управлении.
Изменчивое время допускает множество парадоксов, в тысячный раз подумал он. Если вдруг пропадал человек, из этого вовсе не следовало, что требовалось организовать его поиски, даже если где-то и было отмечено, что это произошло. Но какая еще есть возможность найти человека? Конечно, можно вернуться в прошлое и изменить историю так, чтобы в конце концов обнаружить его. В таком случае окажется: в истории «всегда» значилось, что дело было успешно завершено. И только ты один будешь знать «прежнюю» правду.
Все это создавало большую путаницу. Неудивительно, что Патруль с неудовольствием относился к любому, пусть самому маленькому изменению, которое даже не затрагивало основного хода событий.
— Наше отделение послало ребят в ареал Древнего Ирана расследовать это дело, — продолжал за Цинтию Эверард. — Они только приблизительно знали, где и когда Кейт должен был появиться, верно? Я имею в виду, что он и сам не знал, где сумеет спрятать свой скуттер, так что не мог оставить точных координат.
Цинтия кивнула.
— Но я не понимаю одного: почему они не нашли сам скуттер? Что бы ни случилось с Кейтом, скуттер пропасть не мог, он должен был быть гденибудь поблизости, в какой-нибудь пещере, например. В Патруле есть детекторы. Они должны были найти скуттер и уж отсюда вести поиски самого Кейта.
Она с такой силой затянулась сигаретой, что щеки ее запали.
— Они пытались найти скуттер, — сказала она. — Но мне объяснили, что это — дикая, холмистая страна, где очень трудно вести поиски. Ничего не вышло. Они даже не нашли следов. Конечно, если бы патрульные прочесывали час за часом, милю за милей, может быть, что-нибудь и получилось. Но они не осмелились. Видишь ли, этот ареал в критическом положении. Гордон показал мне выводы из анализа ситуации. Я не поняла всех этих обозначений и букв, но он объяснил мне, что это очень опасный век, который лучше не ворошить.
Эверард прикрыл рукой огонек трубки. Ее тепло успокаивало. Эпохи критических ситуаций никогда не приводили его в особенный восторг.
— Понятно, — сказал он. — Они не сумели произвести тщательный поиск потому, что это могло привлечь внимание слишком большого числа местных жителей и в критический момент они повели бы себя совсем не так, как обусловлено историей. Понятно. А кто-нибудь пытался переодеться, походить среди людей и осторожно разведать, что к чему?
— Несколько экспертов из Патруля. Они жили там по многу недель, конечно, из расчета времени Древней Персии. И не услышали ни малейшего намека. Эти племена настолько дики и подозрительны… может, они боялись, что наши агенты — шпионы мидивского царя: насколько я поняла, они недовольны его правлением… Нет. Патруль не смог ничего обнаружить. И к тому же нет никаких данных, что исчезновение Кейта как-то повлияло на историю. Они считают, что Кейта убили, а его скуттер куда-то исчез. И какая разница…
Цинтия вскочила на ноги и почти закричала.
— И какая разница, если среди множества скелетов, затерявшихся в веках, в каком-нибудь овраге окажется еще один?
Эверард тоже поднялся, она прильнула к его груди, и он не стал мешать ей выплакаться. Он никогда не подозревал, что ему будет так плохо.
Он уже совсем перестал вспоминать ее (разве что по десять раз на дню), но сейчас она пришла к нему сама, и ему придется забывать ее заново.
— Разве нельзя вернуться назад в пределах нашего времени? — взмолилась она. — Хотя бы на неделю назад, чтобы предупредить его, что он не должен туда отправляться? Разве я многого прошу? Что за чудовища придумали закон, запрещающий это?
— Его придумали самые обычные люди, — сказал Эверард. — Если мы хоть раз начнем играть с собственным прошлым, то в конце концов запутаемся так, что никого из нас просто не останется в этом мире.
— Но за миллионы лет, и даже больше… ведь были же исключения!
Эверард не ответил. Он знал, что исключения были. Он также знал, что в деле Кейта Денисона исключения сделано не будет. В Патруле работали не святые, но ни один патрульный не осмелился бы нарушить существующие законы в личных целях. Потери ты воспринимаешь, как на войне, и поднимаешь бокал в память погибшего, но не отправляешься назад в прошлое, чтобы увидеть его живым.
Цинтия высвободилась из его объятий, вернулась на кушетку и выпила свой бокал до дна. Когда она запрокинула голову, золотые локоны упали ей на лицо.
— Прости, — сказала она, вынула платок и вытерла глаза. — Прости, ято я разревелась.
— Глупости.
Она уставилась в пол.
— Ты можешь попытаться помочь Кейту. Обычные агенты бросили это дело, но ты можешь попробовать.
Это была мольба, и отступать Эверарду было некуда.
— Могу, — сказал он. — У меня может ничего не получиться. В истории значится, что если я попытаюсь разыскать его, у меня ничего не выйдет. Кроме того, на любое изменение пространства-времени посмотрят косо даже в таком простом и обычном деле.
— Для Кейта это дело совсем не обычное.
— Знаешь, Цин, — прошептал он, — немногие женщины на Земле сказали бы так. Большинство сказало бы, что это дело довольно непросто для меня.
Она попыталась поймать его взгляд и секунду стояла совершенно неподвижно. Потом пролепетала:
— Прости, Мэне. Я не знала… Я думала, за столько времени ты уже…
— О чем это ты? — проговорил он, обороняясь.
— Неужели психологи Патруля ничего не могут сделать? — спросила она и снова опустила голову. — Уж если они смогли обработать нас до такой степени, что мы просто не в состоянии никому рассказать, что существуют путешествия во времени… я думала, вполне возможно внушить человеку, что он больше не…
— Замолчи, — грубо оборвал ее Эверард. Некоторое время он сосредоточенно грыз свою трубку. — Хорошо, — сказал он наконец. — Есть у меня кое-какие соображения по этому поводу. Если Кейта можно спасти, ты его увидишь завтра утром.
— Скажи, ты можешь перебросить меня сейчас в завтрашний день?
— Могу, — сказал он. — Только я этого не сделаю. Тебе нужно хорошенько отдохнуть за ночь. Я провожу тебя домой и позабочусь, чтобы ты приняла снотворное. Затем вернусь сюда и все хорошенько обдумаю.
Его губы дрогнули в каком-то подобии усмешки.
— Прекрати этот рев, слышишь? Я же сказал, что мне необходимо подумать.
— Мэне…
Она вложила свои руки в его.
Он вдруг ощутил в ней внезапный прилив надежды и проклял себя за это.
3
Осенью 542 года до нашей эры в долину Кура въезжал какой-то одинокий всадник. Он ехал на гнедой кобыле, более крупной, чем даже местные кавалерийские лошади, которая в другом месте наверняка привлекла бы какого-нибудь разбойника. Но Великий царь установил во всех своих владениях такой строгий порядок, что, как говорили в народе, даже девственница с полным мешком золота за плечами могла пройти всю Персию вдоль и поперек безо всякого для себя ущерба. Это было одной из причин, по которой Мэне Эверард выбрал именно эту дату: шестнадцать лет спустя после исчезновения Кейта Денисона. Другая причина заключалась в том, что он хотел оказаться в Персии тогда, когда улягутся волнение и суматоха, вызванные появлением в 558 году первого путешественника во времени.
Какова бы ни была судьба Кейта, о ней легче всего было узнать в более позднее время, по крайней мере непосредственно после происшествия Патрулю ничего сделать не удалось.
И наконец, согласно данным Ахеменидского ареала, 542 год был первым относительно спокойным годом с момента исчезновения Кейта. Годы 558-553, когда персидский царь Аншана Куруш (известный истории под именем Кира) находился в натянутых отношениях со своим господином мидийским царем Астиагом, были очень напряженными. Затем следовали три года, во время которых Кир поднял мятеж, империю разрывала гражданская война, и персы в конце концов победили своих северных соседей.
Но Кир не мог еще считать себя победителем. Ему предстояло подавить восстания побежденных и отразить набеги урало-алтайских племен; он потратил еще четыре года на то, чтобы справиться со всем этим и расширить свои владения к востоку. Это встревожило его соседей — монархов.
Вавилон, Египет, Лидия и Спарта составили коалицию во главе с лидийским царем Крезом и в 546 году напали на Кира. Лидийцы были разбиты наголову, их земли были захвачены, но они поднимали восстания,которые снова и снова приходилось подавлять. Надо было как-то договориться с греческими колониями: Ионией, Карией и Ликией, — и пока полководцы Кира разрешали эти проблемы на Западе, сам он воевал на Востоке, отбрасывая от границ государства дикие племена, грозящие захватить и сжечь его города.
Сейчас как раз наступила передышка от всех этий войн. Киликия сдалась без борьбы, видя, что на всех завоеванных землях Персия издает невиданно гуманные законы и проявляет терпимость к местным обычаям.
Кир поручил восточные походы своим приближенным и занялся объединением империи, которую создал. Войны с Вавилоном теперь не будет до 539 года; только тогда империя присоединит к своим владениям и Месопотамию. А затем опять наступит долгое время мира, пока не наберут силы дикие племена за Аральским морем и царь Кир не отправится воевать с ними навстречу своей гибели.
Мэне Эверард въезжал в Пасаргады, как в страну надежды, хотя, пожалуй, нет такой эры в истории, которая давала бы основание для столь пышной метафоры.
Эверард проезжал вдоль полей, где крестьяне серпами жали хлеб и грузили снопы на скрипучие некрашеные повозки, запряженные быками. Пыль, поднимавшаяся от стерни, слепила жнецам глаза.
Дети в лохмотьях, стоявшие у землянок без окон, провожали его глазами.
На дороге метался цыпленок, вспугнутый царским вестником. Всадник проскакал мимо, оставив мертвую птицу валяться в пыли…
Мимо проехал конный отряд. Воины были одеты весьма живописно:
мешковатые штаны, латы, остроконечные шлемы, иногда украшенные перьями, и яркие полосатые плащи, правда, покрытые пылью и пропитанные потом. К тому же всадники отпускали грубые шутки.
За высокими каменными стенами виднелись большие дома знати, окруженные пышными садами, но при существовавшей в эту эпоху экономической системе немногие были в состоянии содержать подобные поместья. Пасаргады — город, в который въехал Эверард, — был на 90 процентов восточным городом с кривыми грязными улочками, вдоль которых тянулись безликие хибары, с людьми в грязных головных уборах и жалкой одежде, купцами на базаре, зазывающими покупателей, нищими, выставляющими напоказ свои язвы, торговцами, ведущими караваны облезлых верблюдов и тяжело нагруженных ослов; голодными собаками, копающимися в отбросах, музыкой,доносившейся из кабачков и напоминающей мяуканье кошки, попавшей в стиральную машину, воинами, размахивающими оружием и изрыгающими проклятия…
…Откуда взялась эта ходячая легенда о загадочном Востоке?
— Подайте милостыню, господин! Подайте, и да осветит вас улыбка Митры!..
— Взгляни, господин! Клянусь бородой своего отца, ни у кого еще не было такой чудесной уздечки! Тебе повезло, господин, возьми уздечку, всего за…
— Сюда, господин, сюда. Самый прекрасный караван-сарай во всей Персии, нет, во всем мире! Всего четыре дома отсюда! Мои подушки набиты лебединым пухом, мой отец сам подает божественное вино, моя мать готовит плов, слава о котором идет во все концы света, а три мои сестры — это дивные луны восторга, всего за…
Эверард не обращал никакого внимания на бегущих рядом с его конем мальчишек. Один из них схватил его за лодыжку — он выругался и отпихнул мальчишку ногой. Тот не обиделся — только ухмыльнулся. Эверарду не хотелось останавливаться в караван-сарае: хотя персы и тщательнее следили за чистотой, чем другие народы этого века, насекомых хватало и у них.
Он попытался побороть в себе внезапно возникшее чувство беспомощности. Обычно патрульные всегда как-то страховали себя, брали в незнакомую эпоху станнер тридцатого века и крошечный радиоприемник, с помощью которого можно было вызвать в любой момент спрятанный скуттер. Но не сейчас, когда его могли подвергнуть обыску, да и прятать всю эту технику было некуда. Эверард был в греческой одежде: туника, сандалии и шерстяной плащ, меч на боку, шлем и щит на луке седла — только вооружение было из нержавеющей стали. Он не мог обратиться в местное отделение, если бы попал в беду: никаких отделений здесь не было. Эта относительно бедная и бурная переходная эпоха не способствовала межвременным торговым операциям. Ближайший патрульный пост находился в управлении ареала в Персеполе, на поколение позлее.
Улицы расширялись, торговцев становилось меньше, а дома — роскошнее. Наконец он подъехал к площади, по углам которой стояли четыре больших дворца. За окружавшими их стенами виднелись сливовые деревья. Стражники — легковооруженные юноши — сидели на корточках у стен: стойка «смирно» еще не была изобретена. Но когда Эверард приблизился, они натянули стрелы на тетиве. Он мог просто пересечь площадь, но остановился и обратился к человеку, выглядевшему старшим по команде.
— Пусть солнце всегда ярко светит тебе, уважаемый.
Персидский язык, который он выучил всего за один час под гипноиз-.
лучателем, легко слетал с его губ.
— Я ищу гостеприимства какого-нибудь великого человека, который склонил бы свой слух к удивительным рассказам о моих путешествиях.
— Пусть и твои дни будут долгими, — ответил стражник.
Эверард вспомнил, что он не должен предлагать денег: соплеменники Кира были гордыми людьми, храбрыми охотниками, пастухами и воинами. Все они говорили с той полной достоинства вежливостью, которая отличала этот народ на протяжении многих веков.
— Я служу Крезу Лидийскому, слуге великого царя. Он не откажет в крыше над головой…
— Меандру из Афин, — подхватил Эверард.
Греческое происхождение объясняло его крепкое сложение, светлую кожу и короткую стрижку. Ему все же пришлось прилепить вандейковскую бородку. Геродот не был первым греком, совершавшим кругосветное путешествие, поэтому не следовало утрировать афинскую внешность.
В то же время за полстолетия до Марафона европейцы все еще были здесь в достаточной мере в диковинку, чтобы вызвать интерес.
Какова бы ни была судьба Кейта, о ней легче всего было узнать в более позднее время, по крайней мере непосредственно после происшествия Патрулю ничего сделать не удалось.
И наконец, согласно данным Ахеменидского ареала, 542 год был первым относительно спокойным годом с момента исчезновения Кейта. Годы 558-553, когда персидский царь Аншана Куруш (известный истории под именем Кира) находился в натянутых отношениях со своим господином мидийским царем Астиагом, были очень напряженными. Затем следовали три года, во время которых Кир поднял мятеж, империю разрывала гражданская война, и персы в конце концов победили своих северных соседей.
Но Кир не мог еще считать себя победителем. Ему предстояло подавить восстания побежденных и отразить набеги урало-алтайских племен; он потратил еще четыре года на то, чтобы справиться со всем этим и расширить свои владения к востоку. Это встревожило его соседей — монархов.
Вавилон, Египет, Лидия и Спарта составили коалицию во главе с лидийским царем Крезом и в 546 году напали на Кира. Лидийцы были разбиты наголову, их земли были захвачены, но они поднимали восстания,которые снова и снова приходилось подавлять. Надо было как-то договориться с греческими колониями: Ионией, Карией и Ликией, — и пока полководцы Кира разрешали эти проблемы на Западе, сам он воевал на Востоке, отбрасывая от границ государства дикие племена, грозящие захватить и сжечь его города.
Сейчас как раз наступила передышка от всех этий войн. Киликия сдалась без борьбы, видя, что на всех завоеванных землях Персия издает невиданно гуманные законы и проявляет терпимость к местным обычаям.
Кир поручил восточные походы своим приближенным и занялся объединением империи, которую создал. Войны с Вавилоном теперь не будет до 539 года; только тогда империя присоединит к своим владениям и Месопотамию. А затем опять наступит долгое время мира, пока не наберут силы дикие племена за Аральским морем и царь Кир не отправится воевать с ними навстречу своей гибели.
Мэне Эверард въезжал в Пасаргады, как в страну надежды, хотя, пожалуй, нет такой эры в истории, которая давала бы основание для столь пышной метафоры.
Эверард проезжал вдоль полей, где крестьяне серпами жали хлеб и грузили снопы на скрипучие некрашеные повозки, запряженные быками. Пыль, поднимавшаяся от стерни, слепила жнецам глаза.
Дети в лохмотьях, стоявшие у землянок без окон, провожали его глазами.
На дороге метался цыпленок, вспугнутый царским вестником. Всадник проскакал мимо, оставив мертвую птицу валяться в пыли…
Мимо проехал конный отряд. Воины были одеты весьма живописно:
мешковатые штаны, латы, остроконечные шлемы, иногда украшенные перьями, и яркие полосатые плащи, правда, покрытые пылью и пропитанные потом. К тому же всадники отпускали грубые шутки.
За высокими каменными стенами виднелись большие дома знати, окруженные пышными садами, но при существовавшей в эту эпоху экономической системе немногие были в состоянии содержать подобные поместья. Пасаргады — город, в который въехал Эверард, — был на 90 процентов восточным городом с кривыми грязными улочками, вдоль которых тянулись безликие хибары, с людьми в грязных головных уборах и жалкой одежде, купцами на базаре, зазывающими покупателей, нищими, выставляющими напоказ свои язвы, торговцами, ведущими караваны облезлых верблюдов и тяжело нагруженных ослов; голодными собаками, копающимися в отбросах, музыкой,доносившейся из кабачков и напоминающей мяуканье кошки, попавшей в стиральную машину, воинами, размахивающими оружием и изрыгающими проклятия…
…Откуда взялась эта ходячая легенда о загадочном Востоке?
— Подайте милостыню, господин! Подайте, и да осветит вас улыбка Митры!..
— Взгляни, господин! Клянусь бородой своего отца, ни у кого еще не было такой чудесной уздечки! Тебе повезло, господин, возьми уздечку, всего за…
— Сюда, господин, сюда. Самый прекрасный караван-сарай во всей Персии, нет, во всем мире! Всего четыре дома отсюда! Мои подушки набиты лебединым пухом, мой отец сам подает божественное вино, моя мать готовит плов, слава о котором идет во все концы света, а три мои сестры — это дивные луны восторга, всего за…
Эверард не обращал никакого внимания на бегущих рядом с его конем мальчишек. Один из них схватил его за лодыжку — он выругался и отпихнул мальчишку ногой. Тот не обиделся — только ухмыльнулся. Эверарду не хотелось останавливаться в караван-сарае: хотя персы и тщательнее следили за чистотой, чем другие народы этого века, насекомых хватало и у них.
Он попытался побороть в себе внезапно возникшее чувство беспомощности. Обычно патрульные всегда как-то страховали себя, брали в незнакомую эпоху станнер тридцатого века и крошечный радиоприемник, с помощью которого можно было вызвать в любой момент спрятанный скуттер. Но не сейчас, когда его могли подвергнуть обыску, да и прятать всю эту технику было некуда. Эверард был в греческой одежде: туника, сандалии и шерстяной плащ, меч на боку, шлем и щит на луке седла — только вооружение было из нержавеющей стали. Он не мог обратиться в местное отделение, если бы попал в беду: никаких отделений здесь не было. Эта относительно бедная и бурная переходная эпоха не способствовала межвременным торговым операциям. Ближайший патрульный пост находился в управлении ареала в Персеполе, на поколение позлее.
Улицы расширялись, торговцев становилось меньше, а дома — роскошнее. Наконец он подъехал к площади, по углам которой стояли четыре больших дворца. За окружавшими их стенами виднелись сливовые деревья. Стражники — легковооруженные юноши — сидели на корточках у стен: стойка «смирно» еще не была изобретена. Но когда Эверард приблизился, они натянули стрелы на тетиве. Он мог просто пересечь площадь, но остановился и обратился к человеку, выглядевшему старшим по команде.
— Пусть солнце всегда ярко светит тебе, уважаемый.
Персидский язык, который он выучил всего за один час под гипноиз-.
лучателем, легко слетал с его губ.
— Я ищу гостеприимства какого-нибудь великого человека, который склонил бы свой слух к удивительным рассказам о моих путешествиях.
— Пусть и твои дни будут долгими, — ответил стражник.
Эверард вспомнил, что он не должен предлагать денег: соплеменники Кира были гордыми людьми, храбрыми охотниками, пастухами и воинами. Все они говорили с той полной достоинства вежливостью, которая отличала этот народ на протяжении многих веков.
— Я служу Крезу Лидийскому, слуге великого царя. Он не откажет в крыше над головой…
— Меандру из Афин, — подхватил Эверард.
Греческое происхождение объясняло его крепкое сложение, светлую кожу и короткую стрижку. Ему все же пришлось прилепить вандейковскую бородку. Геродот не был первым греком, совершавшим кругосветное путешествие, поэтому не следовало утрировать афинскую внешность.
В то же время за полстолетия до Марафона европейцы все еще были здесь в достаточной мере в диковинку, чтобы вызвать интерес.