Время от времени раздавалась стрельба, звучали короткие и резкие выстрелы, которые вскоре обрывала верная пуля, удар ножа или дубины. И лишь пара семей плотным огнем удерживала врагов на расстоянии. Но Вэйн видел, как горящие стрелы впивались в крыши их домов.
Он вздрогнул, сжал руку Карен и зашептал:
— Мы должны выбраться отсюда как можно быстрее. Надо сделать все, что в наших силах. Пока их сдерживают порядок и дисциплина, но, когда город будет полностью под их контролем, начнутся грабежи, насилие и убийства. Да ты и сама знаешь.
— Если они останутся здесь, об этом узнают правительственные войска, — ответила шепотом Карен. — Пилот сказал, что мы можем считать воздушную линию открытой.
— Меня это тоже беспокоит. Бандиты должны понимать, что долго им в городе не продержаться. Зачем же тогда они пришли сюда? Почему они не грабили дальние фермы? Ладно… Поживем — увидим.
Люди группами выходили на площадь и собирались у памятника, который возвышался в центре. Их молчаливая толпа в своей пугливой медлительности напоминала стадо коров на скотном дворе. По бокам, подгоняя людей и отпуская едкие замечания, выстроились две цепочки бандитов. Старый памятник представлял собой гранитную колонну с каменной скамьей в ее основании. На этой скамье сидел человек.
Вэйн не узнал бородатого гиганта, но Карен, сжав ладонь мужа, тихо шепнула:
— Ой, Род, это же… Хаммер! Ричард Хаммер!
— Ну да?
— Ты разве не помнишь? Он работал механиком на станции обслуживания. Мы всегда пользовались его услугами. Однажды я помяла крыло машины, и он выправил дефект так, что ты даже не заметил.
Услышав шепот, главарь поднял голову и осмотрел их лица. Народу собралось немного, и лучи раннего солнца превратили волосы Карен в ослепительно золотой ореол.
— Да это же миссис Вэйн, — прорычал он. — Как делишки, дорогуша?
— Здра… Здравствуйте.
— Смотри-ка, муженек тоже здесь. Выжил, значит. Да, Вэйн, тебе всегда везло.
Профессор раздвинул толпу плечом и начал пробираться вперед, как вдруг от приступа страха у него подкосились ноги.
— Хаммер… что происходит? — выдавил он из себя.
— Ничего особенного. Просто я захватил власть в этом городе, и вы можете приветствовать своего нового хозяина.
— Значит, вы…
Слова застряли в горле. Вэйн с трудом подавил нараставшую панику и, переведя дыхание, сделал еще одну попытку:
— Я так понимаю, вы стали вожаком этой группы людей и привели их сюда, чтобы разграбить город. Но вы должны знать, мистер Хаммер — это вам с рук не сойдет. Нас связывает со столицей регулярная авиалиния, и правительство вскоре обо всем узнает.
Хаммер мрачно усмехнулся:
— Плевать я хотел на твое правительство. И мы не намерены оставаться здесь вечно. Я собрал народ для того, чтобы разобраться по-хорошему. Мы не хотим никого убивать. Но если тебя это действительно интересует, то слушай…
Хаммер вкратце обрисовал свой дальнейший план.
— Вы сошли с ума! — вскричал Вэйн. — Это невозможно!
— Случалось и менее возможное, мой друг. От вас до юга рукой подать, но вы зажрались и потеряли бдительность. А что тогда говорить о правительстве, которое сидит в Орегоне? Мы возьмем его голыми руками!
— Допустим, вам это удастся, мистер Хаммер. Но неужели вы не понимаете, что только усилия правительства удерживают цивилизацию от окончательного распада? Вы отбросите нас на тысячелетия в прошлое.
— Ну и что из этого? — с усмешкой воскликнул бандит и злобно сплюнул под ноги профессора. — Запомни, Вэйн — не тебе меня учить. Я уже достаточно наслушался речей о законе, порядке и человечности. Ты опоздал на пятнадцать лет. А разве не ты и тебе подобные объявили нас вне закона? Разве не вы прогоняли нас прочь, когда мы, умирая от голода, просили помощи и поддержки. Вы спровадили нас на юг, а затем, захватив себе жирные куски, заговорили о цивилизации и гуманности. Все эти годы, Вэйн, мы шли от смерти к смерти. Нас выкашивали болезни и голод. Но те, кто остался в живых, стали твердыми как сталь!
— Земля — она и на юге земля. Вы тоже могли бы осесть и вести хозяйство, — со злостью ответил Вэйн. — Кто вам мешал перебить бандитов и выращивать свой хлеб?
— Слишком много людей подалось на юг, — огрызнулся Хаммер. — На каждого фермера по тысяче горожан. И что мы могли сделать без земли, без машин и опыта? А когда народ захотел вернуться, вы показали зубы и вышвырнули нас прочь. Впрочем, я вам не судья. Вы тоже хотели жить. Но теперь, Вэйн, пришел наш черед. Так что заткнись и слушай мои приказы.
Он перевел взгляд на Карен и улыбнулся. От этой улыбки повеяло лютым холодом. Он давно забыл о том, что такое радость и теплота души.
— А ты, я смотрю, все хорошеешь, — с ухмылкой сказал Хаммер. — Ах, как долго я мечтал об этом…
Площадь быстро заполнялась людьми. На лицах большинства горожан по-прежнему читалось недоумение. Многие плакали, молились и жаловались. Кто-то пытался втереться в милость к пришлым оборванцам. Остальные ругались, шептали угрозы или молча следили за ходом событий. Но все они были заложниками банды — пойманными, беспомощными и послушными жертвами.
Услышав шум, Ричард Хаммер обернулся. Не обращая внимания на падающих людей, сквозь толпу продирался всадник на лошади.
— Что случилось? — спросил главарь. В его словах чувствовалась лихая удаль. Он победил — этот город шипел и скулил у его ног. А больше тревожиться не о чем.
— Мне кажется, у нас начались проблемы! — прокричал верховой бандит. — Там у реки… Половины отряда Джо как не бывало.
— Гм-м? Неужели нарвались на спиртное?
— Не похоже… Эй! А это что такое?
Хаммер завертел головой. Толпа закрывала ему обзор, и он почти ничего не видел. Но боги победы трубили в фанфары над его огромной косматой головой, от триумфа распирало грудь и хотелось делать какие-то глупости. Хаммер вскочил на скамью и взглянул в направлении реки. Потом усмехнулся, потом захохотал и даже завопил от радости.
— Вы только посмотрите, парни. Какой-то сумасшедший мути… Нет, вы только посмотрите на него!
Толпа немного расступилась, и Вэйн оказался в передних рядах на этом участке улицы. Его сердце гулко заколотилось о ребра. Какой-то миг он не смел поверить своим глазам. А потом из груди вырвался крик…
— Аларик!
Мальчик медленно приближался к площади. В его руках покачивалось какое-то фантастическое переплетение из проводов, катушек и трубок, которые он торопливо припаял и приварил друг к другу. Вся эта конструкция соединялась с большой катушкой кабеля, привязанного к спине мула. Кабель тянулся вдоль улицы и уходил куда-то вдаль — скорее всего к электростанции.
Но зачем это Алу? Ценный кабель считался неприкосновенным и предназначался для электрификации аэропорта. А эти детали из дорогих и редких приборов? Зачем он их только трогал… И для чего? Для чего?
— Эй, гаденыш! — глумливо закричал Хаммер. — Что ты там тащишь?
Аларик молча приближался. Его тонкие черты лица исказились от напряжения. Странные синие глаза искрились, как кристаллики льда, и в них не было ничего человеческого. Приподняв свою ношу, он повращал пару дисков.
— А это, случайно, не оружие? — тревожно спросил бандит, срывая винтовку с плеча.
— Нет! — закричал Вэйн и сделал неловкий прыжок. Хаммер небрежно нанес удар, сбивая профессора с ног. Бандит прижал было приклад к плечу, но, так и не закончив движения, вдруг начал падать с лошади. Вэйн неуклюже перевернулся на спину и, стряхнув с себя зыбкую пелену ужаса, увидел, как тело мужчины взорвалось.
Падавшего бандита окутало облако белого пара; кости, плоть и череп с треском разлетелись в стороны, а потом сверкнула ослепительная вспышка. Винтовка, раскаленная до вишнево-красного цвета, отлетела к стене дома. Детонация патронов превратила се в полоску сладковатого дыма. Но еще до того как останки упали наземь, по периметру площади пронесся светло-синий луч, и там, где стояли вооруженные бандиты, в небо взвились столбики пара, черный дым и кровавые клочья.
Крики горожан переросли в рев голодной стаи. В нем смешался ужас и триумф. Люди набросились на уцелевших бандитов. Рассвирепевшая толпа тянула тысячи рук, закостеневшие пальцы впивались в тело, глаза и волосы. Некоторым оборванцам повезло — их просто забили до смерти.
Хаммер взревел и оттолкнул подбежавших людей. Лошадь, потерявшая всадника, встала на дыбы. Отбиваясь от наступавших смельчаков, Хаммер пробился к испуганному животному. Он вскочил в седло, проревел проклятие и пустил коня в галоп. Горожане разбежались в стороны — подальше от копыт.
Ему почти удалось уйти. Хаммер был на краю площади, когда человек, брата которого убили бандиты, метнулся навстречу, схватил лошадь под уздцы и повис на ней. А затем около дюжины мужчин взяли главаря под стражу.
Несколько бандитов убежали, а остальных, уцелевших в кровавой бойне, повесили тем же вечером. Никто и слова не сказал о суде, присяжных и обвинении. Хаммер попросил не завязывать ему глаза, и его просьбу исполнили. Вокруг него суетились люди — кто-то пристраивал на шее веревку, другие тащили табурет. А он смотрел на сиявшую под солнцем реку, на поросшие лесом холмы, на прекрасные широкие поля, обещавшие хороший урожай.
Вэйн не участвовал в казни. У него хватало своих проблем.
Глава 5
ДЕТИ ФОРТУНЫ
Глава 1
Он вздрогнул, сжал руку Карен и зашептал:
— Мы должны выбраться отсюда как можно быстрее. Надо сделать все, что в наших силах. Пока их сдерживают порядок и дисциплина, но, когда город будет полностью под их контролем, начнутся грабежи, насилие и убийства. Да ты и сама знаешь.
— Если они останутся здесь, об этом узнают правительственные войска, — ответила шепотом Карен. — Пилот сказал, что мы можем считать воздушную линию открытой.
— Меня это тоже беспокоит. Бандиты должны понимать, что долго им в городе не продержаться. Зачем же тогда они пришли сюда? Почему они не грабили дальние фермы? Ладно… Поживем — увидим.
Люди группами выходили на площадь и собирались у памятника, который возвышался в центре. Их молчаливая толпа в своей пугливой медлительности напоминала стадо коров на скотном дворе. По бокам, подгоняя людей и отпуская едкие замечания, выстроились две цепочки бандитов. Старый памятник представлял собой гранитную колонну с каменной скамьей в ее основании. На этой скамье сидел человек.
Вэйн не узнал бородатого гиганта, но Карен, сжав ладонь мужа, тихо шепнула:
— Ой, Род, это же… Хаммер! Ричард Хаммер!
— Ну да?
— Ты разве не помнишь? Он работал механиком на станции обслуживания. Мы всегда пользовались его услугами. Однажды я помяла крыло машины, и он выправил дефект так, что ты даже не заметил.
Услышав шепот, главарь поднял голову и осмотрел их лица. Народу собралось немного, и лучи раннего солнца превратили волосы Карен в ослепительно золотой ореол.
— Да это же миссис Вэйн, — прорычал он. — Как делишки, дорогуша?
— Здра… Здравствуйте.
— Смотри-ка, муженек тоже здесь. Выжил, значит. Да, Вэйн, тебе всегда везло.
Профессор раздвинул толпу плечом и начал пробираться вперед, как вдруг от приступа страха у него подкосились ноги.
— Хаммер… что происходит? — выдавил он из себя.
— Ничего особенного. Просто я захватил власть в этом городе, и вы можете приветствовать своего нового хозяина.
— Значит, вы…
Слова застряли в горле. Вэйн с трудом подавил нараставшую панику и, переведя дыхание, сделал еще одну попытку:
— Я так понимаю, вы стали вожаком этой группы людей и привели их сюда, чтобы разграбить город. Но вы должны знать, мистер Хаммер — это вам с рук не сойдет. Нас связывает со столицей регулярная авиалиния, и правительство вскоре обо всем узнает.
Хаммер мрачно усмехнулся:
— Плевать я хотел на твое правительство. И мы не намерены оставаться здесь вечно. Я собрал народ для того, чтобы разобраться по-хорошему. Мы не хотим никого убивать. Но если тебя это действительно интересует, то слушай…
Хаммер вкратце обрисовал свой дальнейший план.
— Вы сошли с ума! — вскричал Вэйн. — Это невозможно!
— Случалось и менее возможное, мой друг. От вас до юга рукой подать, но вы зажрались и потеряли бдительность. А что тогда говорить о правительстве, которое сидит в Орегоне? Мы возьмем его голыми руками!
— Допустим, вам это удастся, мистер Хаммер. Но неужели вы не понимаете, что только усилия правительства удерживают цивилизацию от окончательного распада? Вы отбросите нас на тысячелетия в прошлое.
— Ну и что из этого? — с усмешкой воскликнул бандит и злобно сплюнул под ноги профессора. — Запомни, Вэйн — не тебе меня учить. Я уже достаточно наслушался речей о законе, порядке и человечности. Ты опоздал на пятнадцать лет. А разве не ты и тебе подобные объявили нас вне закона? Разве не вы прогоняли нас прочь, когда мы, умирая от голода, просили помощи и поддержки. Вы спровадили нас на юг, а затем, захватив себе жирные куски, заговорили о цивилизации и гуманности. Все эти годы, Вэйн, мы шли от смерти к смерти. Нас выкашивали болезни и голод. Но те, кто остался в живых, стали твердыми как сталь!
— Земля — она и на юге земля. Вы тоже могли бы осесть и вести хозяйство, — со злостью ответил Вэйн. — Кто вам мешал перебить бандитов и выращивать свой хлеб?
— Слишком много людей подалось на юг, — огрызнулся Хаммер. — На каждого фермера по тысяче горожан. И что мы могли сделать без земли, без машин и опыта? А когда народ захотел вернуться, вы показали зубы и вышвырнули нас прочь. Впрочем, я вам не судья. Вы тоже хотели жить. Но теперь, Вэйн, пришел наш черед. Так что заткнись и слушай мои приказы.
Он перевел взгляд на Карен и улыбнулся. От этой улыбки повеяло лютым холодом. Он давно забыл о том, что такое радость и теплота души.
— А ты, я смотрю, все хорошеешь, — с ухмылкой сказал Хаммер. — Ах, как долго я мечтал об этом…
Площадь быстро заполнялась людьми. На лицах большинства горожан по-прежнему читалось недоумение. Многие плакали, молились и жаловались. Кто-то пытался втереться в милость к пришлым оборванцам. Остальные ругались, шептали угрозы или молча следили за ходом событий. Но все они были заложниками банды — пойманными, беспомощными и послушными жертвами.
Услышав шум, Ричард Хаммер обернулся. Не обращая внимания на падающих людей, сквозь толпу продирался всадник на лошади.
— Что случилось? — спросил главарь. В его словах чувствовалась лихая удаль. Он победил — этот город шипел и скулил у его ног. А больше тревожиться не о чем.
— Мне кажется, у нас начались проблемы! — прокричал верховой бандит. — Там у реки… Половины отряда Джо как не бывало.
— Гм-м? Неужели нарвались на спиртное?
— Не похоже… Эй! А это что такое?
Хаммер завертел головой. Толпа закрывала ему обзор, и он почти ничего не видел. Но боги победы трубили в фанфары над его огромной косматой головой, от триумфа распирало грудь и хотелось делать какие-то глупости. Хаммер вскочил на скамью и взглянул в направлении реки. Потом усмехнулся, потом захохотал и даже завопил от радости.
— Вы только посмотрите, парни. Какой-то сумасшедший мути… Нет, вы только посмотрите на него!
Толпа немного расступилась, и Вэйн оказался в передних рядах на этом участке улицы. Его сердце гулко заколотилось о ребра. Какой-то миг он не смел поверить своим глазам. А потом из груди вырвался крик…
— Аларик!
Мальчик медленно приближался к площади. В его руках покачивалось какое-то фантастическое переплетение из проводов, катушек и трубок, которые он торопливо припаял и приварил друг к другу. Вся эта конструкция соединялась с большой катушкой кабеля, привязанного к спине мула. Кабель тянулся вдоль улицы и уходил куда-то вдаль — скорее всего к электростанции.
Но зачем это Алу? Ценный кабель считался неприкосновенным и предназначался для электрификации аэропорта. А эти детали из дорогих и редких приборов? Зачем он их только трогал… И для чего? Для чего?
— Эй, гаденыш! — глумливо закричал Хаммер. — Что ты там тащишь?
Аларик молча приближался. Его тонкие черты лица исказились от напряжения. Странные синие глаза искрились, как кристаллики льда, и в них не было ничего человеческого. Приподняв свою ношу, он повращал пару дисков.
— А это, случайно, не оружие? — тревожно спросил бандит, срывая винтовку с плеча.
— Нет! — закричал Вэйн и сделал неловкий прыжок. Хаммер небрежно нанес удар, сбивая профессора с ног. Бандит прижал было приклад к плечу, но, так и не закончив движения, вдруг начал падать с лошади. Вэйн неуклюже перевернулся на спину и, стряхнув с себя зыбкую пелену ужаса, увидел, как тело мужчины взорвалось.
Падавшего бандита окутало облако белого пара; кости, плоть и череп с треском разлетелись в стороны, а потом сверкнула ослепительная вспышка. Винтовка, раскаленная до вишнево-красного цвета, отлетела к стене дома. Детонация патронов превратила се в полоску сладковатого дыма. Но еще до того как останки упали наземь, по периметру площади пронесся светло-синий луч, и там, где стояли вооруженные бандиты, в небо взвились столбики пара, черный дым и кровавые клочья.
Крики горожан переросли в рев голодной стаи. В нем смешался ужас и триумф. Люди набросились на уцелевших бандитов. Рассвирепевшая толпа тянула тысячи рук, закостеневшие пальцы впивались в тело, глаза и волосы. Некоторым оборванцам повезло — их просто забили до смерти.
Хаммер взревел и оттолкнул подбежавших людей. Лошадь, потерявшая всадника, встала на дыбы. Отбиваясь от наступавших смельчаков, Хаммер пробился к испуганному животному. Он вскочил в седло, проревел проклятие и пустил коня в галоп. Горожане разбежались в стороны — подальше от копыт.
Ему почти удалось уйти. Хаммер был на краю площади, когда человек, брата которого убили бандиты, метнулся навстречу, схватил лошадь под уздцы и повис на ней. А затем около дюжины мужчин взяли главаря под стражу.
Несколько бандитов убежали, а остальных, уцелевших в кровавой бойне, повесили тем же вечером. Никто и слова не сказал о суде, присяжных и обвинении. Хаммер попросил не завязывать ему глаза, и его просьбу исполнили. Вокруг него суетились люди — кто-то пристраивал на шее веревку, другие тащили табурет. А он смотрел на сиявшую под солнцем реку, на поросшие лесом холмы, на прекрасные широкие поля, обещавшие хороший урожай.
Вэйн не участвовал в казни. У него хватало своих проблем.
Глава 5
После праздника, банкетов и речей город приступил к восстановлению оборонительных рубежей и укреплению сил безопасности. В то же время в доме Родерика Вэйна состоялось некое подобие заключительной конференции. Он и Карен устроились у камина, смущенного и напуганного Аларика усадили напротив. Здесь же присутствовал представитель правительства — худощавый интеллигентный мужчина, который выглядел гораздо старше своих лет. Его звали Робертом Бондом, и он являлся доверенным лицом самого президента. В углу, до половины скрытый тенью, лежал косматый пес, похожий на тролля. Он не сводил с чужака угрюмых красных глаз и изредка издавал предупреждающее рычание.
— Вы уже слышали официальный отчет, — сказал Вэйн. — Аларика считают ученым-самоучкой. Горя желанием уничтожить бандитов, он не только изобрел новейшее оружие, но и сделал его. Жители города стольким ему обязаны, что никто не обратил внимание на Попа Хэнсома — сторожа электростанции. А ведь мальчик обошелся с ним довольно грубо. Хотя люди привыкли ожидать от гениев каких-то странностей.
— Должен признаться, со многими из них все так и есть, — слегка усмехнувшись, ответил Бонд.
— И все же в случае с Алариком нельзя говорить о странности и эксцентричности. Я согласен, это просто прекрасно, что он сохранил жизни многих людей. Налет бандитов показал нам, чего могут стоить благодушие и беспечность. Но истинная ценность события в другом. Люди поняли, что мутанты представляют собой неотъемлемую часть общества и их уникальные качества могут принести огромную пользу. — Вэйн тяжело вздохнул и почесал подбородок. — Однако вы должны знать, что Ал не гений и не ученый-самоучка. В данной ситуации он вел себя как настоящий слабоумный.
— Но изобрести такой аппарат…
— Да, теперь все называют его чуть ли не Робин Гудом. Ах, как мило — создавая оружие, он работал всю ночь, а потом рисковал жизнью и спасал добропорядочных граждан. Ради этого можно простить небольшое насилие и воровство. Однако Аларик рассказал мне, что за несколько часов до нападения его предупредила собака — именно поэтому он и отправился на электростанцию. Неужели вы не понимаете? Если бы мальчик сообщил об этом мне или полицейским, город мог бы подготовиться к набегу бандитов. Мы ликвидировали бы их плохо вооруженные группы, не потеряв при этом ни одного человека.
Ошеломленный Бойд поднял голову и взглянул в пустую синеву огромных глаз Аларика.
— Почему же ты… этого не сделал? — тихо спросил представитель президента.
Мальчик повернулся к нему, медленно сосредоточиваясь. Его лицо сморщилось от усилий. Он должен… За день до этого отец говорил, что надо отвечать на такой вопрос. Ах да…
— Я… не… д-додумался, с-сэр, — неуверенно произнес он.
— Ты не додумался? Этого просто не может быть!
Бойд изумленно всплеснул руками и обратился к Вэйну:
— Простите меня, но в таком случае ваш мальчик — безумный гений.
— Нет, — мягко ответила Карен. — Вернее, не в обычном смысле слова. Вы имеете в виду людей, которые, проявляя гениальность в чем-то одном, слабоумны во всех других отношениях. Я учила в школе детей и немного знаю психологию. Вчера Ал выполнил несколько тестов, с которыми я работала когда-то на занятиях, — вопросы науки, навыки в механической сборке, ускоренное чтение, понятливость. Результаты поразительны — его гениальность распространяется на слишком многие сферы.
— Тогда вы загнали меня в тупик, — сказал Бойд. — Кто же он, по-вашему?
— Мутант, — ответила Карен.
— А как насчет оружия?
— Аларик пытался объяснить мне его устройство, но мы не поняли друг друга, — признался Вэйн. — Тот экземпляр сгорел от перегрузки и превратился в кучу расплавленного хлама. После осмотра тех деталей, которые мне удалось собрать, можно сделать вывод, что оружие проецировало мощный луч очень сложной волновой структуры и этот луч вызывал резонанс в каких-то важных органических соединениях. Расщепление молекул и телесных коллоидов высвободило потрясающую энергию, которая привела к разрушению тел. Знаете, я даже рад, что не разбираюсь в этом. В мире и так слишком много оружия.
— Гм-м, как официальное лицо я не согласен с вами. Но, честно говоря, мне тоже по душе такой исход. В любом случае изобретатель по-прежнему с нами… Наш маленький гений.
— Для создания таких изобретений необходимо нечто большее, чем гениальность, — ответил Вэйн. — Человек не может не ошибаться. Нельзя воплотить идею в металл сразу и до мельчайших подробностей — пусть даже вам дана вся необходимая документация, книги, справочники и тексты. Я знаю, что характеристики циклов и физические постоянные Аларик взял из квантовой механики. Но и величайший гений в мире потратил бы несколько месяцев, а то и лет, разрабатывая теорию и аналитические предпосылки. Потом потребовалось бы время на реализацию идеи, появилась бы масса неучтенных, но взаимосвязанных мелких факторов. Он шел бы от одной ошибки к другой. Чтобы освоить инженерный процесс и отладить его до винтика, пришлось бы построить десятки моделей, провести сотни проб и экспериментов. — Вэйн откашлялся и подвел итог: — Несмотря на бессвязную речь, Аларик рассказал мне очень интересную вещь. Самым трудным для него в тот момент оказался выбор действия. Он не знал, как действовать при встрече с опасностью. Когда же мальчик решил остановиться на оружии, ему потребовалось две минуты, чтобы разработать проект этой дьявольской машины. И хотя детали не во всем отвечали необходимым требованиям, его первая модель была почти совершенной. Он просто знал, как и из чего ее собирать.
Бойд заставил себя расслабиться. Он вдруг понял, что боится смотреть на эту маленькую большеголовую фигуру. В нем проснулся древний страх — страх человека перед неизвестным.
— Но как это ему удалось? — вяло поинтересовался он.
— Мы с Карен провели целое расследование, и то, что рассказал нам маленький Ал, позволяет сделать кое-какие предположения. Они довольно странные, поэтому их можно объяснить только иносказательно. Но сначала я попрошу вас ответить на один вопрос. Скажите, как думает человек?
— Как думает? Ну… он думает… логично. Человек следует нити логики.
— Вот именно! Нити! — воскликнул Вэйн. — Его разум опутан цепями логики. Вся наша психическая деятельность, начиная с математики и кончая эмоциональными переживаниями, пронизана логикой. Мы думаем, переходя от предпосылок к выводу. Одно ведет к другому — по шагу за раз.
Огромные успехи физики и математики объясняются тем, что эти науки имеют дело с простейшими концепциями, которые затем упрощаются еще больше. Например, три закона Ньютона о движении не предполагают, что на тело действует огромный спектр различных взаимозависимых сил. Физика ограничивается только одним набором воздействия, причем его составляющие рассматриваются по одной за раз, словно они независимы друг от друга. На самом деле в природе таких случаев не существует. Всегда будет трение, гравитация, радиация, какие-то иные влияния и помехи. Физику спасает только то, что внешние воздействия, как правило, невелики и ими можно пренебречь.
Вэйн чувствовал себя до странности хорошо и радостно. Он снова мог читать кому-то лекцию. У него опять были слушатели, которые ловили каждое его слово.
— Давайте разберем частный случай. Вам известна проблема двух тел в астрономии? Итак, даны два тела; массы, скорость и расстояние известны. С помощью законов движения и гравитации нам надо определить их положение в любой момент времени, как в прошлом, так и в будущем. Эта задача решена давным-давно. Ученые считают ее элементарно простой. Но вот с проблемой трех небесных тел происходит совершенно другая история. При трех наборах взаимозависимых сил задача оказалась настолько сложной, что общего решения так и не нашли. Как мне известно, рассмотрено лишь несколько частных случаев. А что тогда говорить о взаимодействии многих тел?
В контексте биологических наук упрощения вообще недопустимы. В психологии и социологии все факты должны рассматриваться в совокупности. Живой организм — это неописуемо сложный набор взаимодействий, начиная с самого низкого субатомного уровня и кончая великим многообразием Вселенной, частью которой он является. И в подобном случае одноцепочечные аналитические методы не действуют. Несмотря на поддержку мощных статистических систем, эти науки почти целиком эмпиричны, а социология пока так и не оправдала своего названия.
Давайте возьмем предыдущий пример. Если мне предстоит решить задачу о взаимодействии трех тел, я должен сначала рассмотреть особый случай, где одно из трех тел имеет нулевую массу. А теперь представьте, что мы с вами анализируем влияние южноазиатской внешней политики на внутренние дела Америки в довоенные годы. Разве мы можем игнорировать обратный случай или пренебрегать существованием других стран мира? Но эта сеть взаимоотношений постоянно меняется, и мы должны мгновенно оценивать каждое из таких изменении. Ни одна из существующих символических систем не приспособлена к подобному виду деятельности. Таким образом, любой полученный нами результат будет качественным по своей оценке, а не количественным и предсказуемым. Вы понимаете ход моих рассуждений?
— Кажется, понимаю, — ответил Бонд. — Но ведь и обычные люди могут одновременно думать о двух и более вещах.
— Да, могут, — согласилась Карен. — Мы можем рассматривать это как пример разделенного внимания, где каждая часть ума следует своей собственной нити рассуждения. Вполне нормальное явление, хотя, будучи доведенным до крайности, оно перерастает в шизофрению.
— Так, значит, вы меня поняли, — удовлетворенно сказал Вэйн. — Видите ли, у наших обезьяноподобных и человекообразных предков не было надобности рассматривать мир как целое. Они имели дело только с непосредственным окружением и сиюминутными событиями. Конечно, у каждого из нас есть способность к совокупной оценке ситуации, но мы ее почти никогда не используем. Существует такой школьный тест, где ребенка просят визуализировать в воображении ряд кирпичей, которые не касаются друг друга. В среднем нормальные дети говорят о шести-семи кирпичах. Аларик утверждает, что может видеть любое число, и я ему верю. Я верю ему, потому что он мутант.
— Видимо, сказались какие-то изменения в структуре мозга, — добавила Карен. — Рентгеновские лучи не показали физической патологии, и я думаю, что мутация скорее всего затронула тончайший уровень клеток.
— Ал вообще не думал, когда изобретал оружие, — сказал Вэйн. — Вернее, не думал в обычном смысле слова. Научные принципы, законы и параметры соотнесены в его сознании с координатами какого-то внутреннего пространства. Поставив перед собой задачу, он свел координаты вместе и получил ответ. Очевидно, клетки человеческого тела резонируют на определенные волновые формы. Ал подытожил необходимые и создал оружие, которое могло воспроизвести такую частоту. И хотя это тоже работа ума, она не имеет никакого отношения к тому, что мы называем размышлением. Для него такие действия просты и почти элементарны, тем не менее он не додумался предупредить людей о бандитах или обратиться за помощью.
— Теперь мне все ясно, — воскликнул Бойд. — Основой наших рассуждений являются цепи логики, а его процесс мышления имеет какое-то подобие с решетчатой структурой.
— Да, что-то в этом роде.
— Мистер Вэйн, вам не кажется… что мы тоже способны на такое?
Бывший профессор математики задумчиво потер подбородок.
— Честно говоря, не знаю, — ответил он. — Разум во многом зависит от обучения и воспитания, то есть от культуры и окружающих людей. Можно сказать, что гении и слабоумные проявляют здесь большую самостоятельность. В каком-то отношении они тоже мутанты. История знала многих людей, которые имели склонность к пространственному осмыслению проблем — например, Юлий Цезарь, Наполеон или Никола Тесла. Как математику, мне часто приходилось сталкиваться со сложными вариациями данных; Возможно, это тоже как-то повлияло на Ала. Но лишь мутация могла создать абсолютно новое качество, для которого, по всей вероятности, понадобился новый набор генов. Мы не знаем, насколько огромны или ничтожно малы возникшие изменения. Ясно одно — это мутация.
Несмотря на многовековую приверженность людей к линейной логике, мы можем заметить в нашей культуре некоторые зачатки пространственного мышления. Например, ученые-семантики имеют свой нон-элементарный принцип; физики и математики отдают предпочтение объединению в целое и лишь изредка пользуются операциями присоединения. Прекрасным примером может служить обобщенное исчисление векторов и тензоров. Но знаете, чего здесь не хватает? Естественности! До этих вещей доходили медленно и упорно — в течение многих столетий.
Ал родился таким. Он от рождения обладал пространственным мышлением. Но, как и в случае других мутантов, этот дар сопутствовал потере других качеств, в том числе и потере простой прямолинейной логики людей, которая ему абсолютно не свойственна. Он не гений. Он ребенок — пусть даже с пространственным мышлением. Ему не понятны принципы логики, по он лучше других разбирается в вопросах нон-элементаризма. Я убежден, что мы можем научить Ала другому типу мышления, но вряд ли он освоит его выше элементарного уровня.
— Тут есть еще одна тонкость, — добавила Карен. Ее взгляд задержался на снявшей лампе, которую включили сегодня в первый раз за шестнадцать лет.
— Род прав, — при правильном обучении Ал может усвоить основы логики. По крайней мере, он будет понимать людей и общаться с ними. Его вид мышления не имеет отношения к простым проблемам повседневной жизни. Но мальчика можно научить справляться с ними так же, как мы обучаем нормальных детей неестественным делам типа алгебры и физики. Может быть… Может быть, потом он тоже научит нас каким-то непостижимым вещам.
Бонд кивнул и покашлял.
— Я думаю, это вполне возможно, — сказал он. — В столице есть психиатры, логопеды и другие специалисты. Кстати, доктор Вэйн, если бы мы знали о вашем ученом звании, вас давно бы уже пригласили в наш научный центр. И отныне можете считать, что вы получили такое приглашение. Обучив Аларика общению с людьми, вы могли бы привлечь его к своей работе и создать новую биологическую или социальную математику. И, может быть, тогда нам удалось бы построить первую в истории разумную цивилизацию.
— Мне очень хотелось бы надеяться на это, — прошептал Вэйн. — И я верю, что это возможно. Спасибо, мистер Бонд. — Он устало улыбнулся: — Послушай, Карен, ты все-таки получила своего супермена — величайшего гения, которого когда-либо видел мир. Если ему сейчас не создать тепличных условий для роста и не обучить основам логического мышления, он просто не выживет в нашем мире. Боюсь, что этот тип суперменов не будет отличаться большой выживаемостью.
— Знаешь, Род, — шепотом ответила Карен, — пусть он не такой, как все, но он наш сын.
Она погладила мальчика по голове, и тот застенчиво улыбнулся.
— Вы уже слышали официальный отчет, — сказал Вэйн. — Аларика считают ученым-самоучкой. Горя желанием уничтожить бандитов, он не только изобрел новейшее оружие, но и сделал его. Жители города стольким ему обязаны, что никто не обратил внимание на Попа Хэнсома — сторожа электростанции. А ведь мальчик обошелся с ним довольно грубо. Хотя люди привыкли ожидать от гениев каких-то странностей.
— Должен признаться, со многими из них все так и есть, — слегка усмехнувшись, ответил Бонд.
— И все же в случае с Алариком нельзя говорить о странности и эксцентричности. Я согласен, это просто прекрасно, что он сохранил жизни многих людей. Налет бандитов показал нам, чего могут стоить благодушие и беспечность. Но истинная ценность события в другом. Люди поняли, что мутанты представляют собой неотъемлемую часть общества и их уникальные качества могут принести огромную пользу. — Вэйн тяжело вздохнул и почесал подбородок. — Однако вы должны знать, что Ал не гений и не ученый-самоучка. В данной ситуации он вел себя как настоящий слабоумный.
— Но изобрести такой аппарат…
— Да, теперь все называют его чуть ли не Робин Гудом. Ах, как мило — создавая оружие, он работал всю ночь, а потом рисковал жизнью и спасал добропорядочных граждан. Ради этого можно простить небольшое насилие и воровство. Однако Аларик рассказал мне, что за несколько часов до нападения его предупредила собака — именно поэтому он и отправился на электростанцию. Неужели вы не понимаете? Если бы мальчик сообщил об этом мне или полицейским, город мог бы подготовиться к набегу бандитов. Мы ликвидировали бы их плохо вооруженные группы, не потеряв при этом ни одного человека.
Ошеломленный Бойд поднял голову и взглянул в пустую синеву огромных глаз Аларика.
— Почему же ты… этого не сделал? — тихо спросил представитель президента.
Мальчик повернулся к нему, медленно сосредоточиваясь. Его лицо сморщилось от усилий. Он должен… За день до этого отец говорил, что надо отвечать на такой вопрос. Ах да…
— Я… не… д-додумался, с-сэр, — неуверенно произнес он.
— Ты не додумался? Этого просто не может быть!
Бойд изумленно всплеснул руками и обратился к Вэйну:
— Простите меня, но в таком случае ваш мальчик — безумный гений.
— Нет, — мягко ответила Карен. — Вернее, не в обычном смысле слова. Вы имеете в виду людей, которые, проявляя гениальность в чем-то одном, слабоумны во всех других отношениях. Я учила в школе детей и немного знаю психологию. Вчера Ал выполнил несколько тестов, с которыми я работала когда-то на занятиях, — вопросы науки, навыки в механической сборке, ускоренное чтение, понятливость. Результаты поразительны — его гениальность распространяется на слишком многие сферы.
— Тогда вы загнали меня в тупик, — сказал Бойд. — Кто же он, по-вашему?
— Мутант, — ответила Карен.
— А как насчет оружия?
— Аларик пытался объяснить мне его устройство, но мы не поняли друг друга, — признался Вэйн. — Тот экземпляр сгорел от перегрузки и превратился в кучу расплавленного хлама. После осмотра тех деталей, которые мне удалось собрать, можно сделать вывод, что оружие проецировало мощный луч очень сложной волновой структуры и этот луч вызывал резонанс в каких-то важных органических соединениях. Расщепление молекул и телесных коллоидов высвободило потрясающую энергию, которая привела к разрушению тел. Знаете, я даже рад, что не разбираюсь в этом. В мире и так слишком много оружия.
— Гм-м, как официальное лицо я не согласен с вами. Но, честно говоря, мне тоже по душе такой исход. В любом случае изобретатель по-прежнему с нами… Наш маленький гений.
— Для создания таких изобретений необходимо нечто большее, чем гениальность, — ответил Вэйн. — Человек не может не ошибаться. Нельзя воплотить идею в металл сразу и до мельчайших подробностей — пусть даже вам дана вся необходимая документация, книги, справочники и тексты. Я знаю, что характеристики циклов и физические постоянные Аларик взял из квантовой механики. Но и величайший гений в мире потратил бы несколько месяцев, а то и лет, разрабатывая теорию и аналитические предпосылки. Потом потребовалось бы время на реализацию идеи, появилась бы масса неучтенных, но взаимосвязанных мелких факторов. Он шел бы от одной ошибки к другой. Чтобы освоить инженерный процесс и отладить его до винтика, пришлось бы построить десятки моделей, провести сотни проб и экспериментов. — Вэйн откашлялся и подвел итог: — Несмотря на бессвязную речь, Аларик рассказал мне очень интересную вещь. Самым трудным для него в тот момент оказался выбор действия. Он не знал, как действовать при встрече с опасностью. Когда же мальчик решил остановиться на оружии, ему потребовалось две минуты, чтобы разработать проект этой дьявольской машины. И хотя детали не во всем отвечали необходимым требованиям, его первая модель была почти совершенной. Он просто знал, как и из чего ее собирать.
Бойд заставил себя расслабиться. Он вдруг понял, что боится смотреть на эту маленькую большеголовую фигуру. В нем проснулся древний страх — страх человека перед неизвестным.
— Но как это ему удалось? — вяло поинтересовался он.
— Мы с Карен провели целое расследование, и то, что рассказал нам маленький Ал, позволяет сделать кое-какие предположения. Они довольно странные, поэтому их можно объяснить только иносказательно. Но сначала я попрошу вас ответить на один вопрос. Скажите, как думает человек?
— Как думает? Ну… он думает… логично. Человек следует нити логики.
— Вот именно! Нити! — воскликнул Вэйн. — Его разум опутан цепями логики. Вся наша психическая деятельность, начиная с математики и кончая эмоциональными переживаниями, пронизана логикой. Мы думаем, переходя от предпосылок к выводу. Одно ведет к другому — по шагу за раз.
Огромные успехи физики и математики объясняются тем, что эти науки имеют дело с простейшими концепциями, которые затем упрощаются еще больше. Например, три закона Ньютона о движении не предполагают, что на тело действует огромный спектр различных взаимозависимых сил. Физика ограничивается только одним набором воздействия, причем его составляющие рассматриваются по одной за раз, словно они независимы друг от друга. На самом деле в природе таких случаев не существует. Всегда будет трение, гравитация, радиация, какие-то иные влияния и помехи. Физику спасает только то, что внешние воздействия, как правило, невелики и ими можно пренебречь.
Вэйн чувствовал себя до странности хорошо и радостно. Он снова мог читать кому-то лекцию. У него опять были слушатели, которые ловили каждое его слово.
— Давайте разберем частный случай. Вам известна проблема двух тел в астрономии? Итак, даны два тела; массы, скорость и расстояние известны. С помощью законов движения и гравитации нам надо определить их положение в любой момент времени, как в прошлом, так и в будущем. Эта задача решена давным-давно. Ученые считают ее элементарно простой. Но вот с проблемой трех небесных тел происходит совершенно другая история. При трех наборах взаимозависимых сил задача оказалась настолько сложной, что общего решения так и не нашли. Как мне известно, рассмотрено лишь несколько частных случаев. А что тогда говорить о взаимодействии многих тел?
В контексте биологических наук упрощения вообще недопустимы. В психологии и социологии все факты должны рассматриваться в совокупности. Живой организм — это неописуемо сложный набор взаимодействий, начиная с самого низкого субатомного уровня и кончая великим многообразием Вселенной, частью которой он является. И в подобном случае одноцепочечные аналитические методы не действуют. Несмотря на поддержку мощных статистических систем, эти науки почти целиком эмпиричны, а социология пока так и не оправдала своего названия.
Давайте возьмем предыдущий пример. Если мне предстоит решить задачу о взаимодействии трех тел, я должен сначала рассмотреть особый случай, где одно из трех тел имеет нулевую массу. А теперь представьте, что мы с вами анализируем влияние южноазиатской внешней политики на внутренние дела Америки в довоенные годы. Разве мы можем игнорировать обратный случай или пренебрегать существованием других стран мира? Но эта сеть взаимоотношений постоянно меняется, и мы должны мгновенно оценивать каждое из таких изменении. Ни одна из существующих символических систем не приспособлена к подобному виду деятельности. Таким образом, любой полученный нами результат будет качественным по своей оценке, а не количественным и предсказуемым. Вы понимаете ход моих рассуждений?
— Кажется, понимаю, — ответил Бонд. — Но ведь и обычные люди могут одновременно думать о двух и более вещах.
— Да, могут, — согласилась Карен. — Мы можем рассматривать это как пример разделенного внимания, где каждая часть ума следует своей собственной нити рассуждения. Вполне нормальное явление, хотя, будучи доведенным до крайности, оно перерастает в шизофрению.
— Так, значит, вы меня поняли, — удовлетворенно сказал Вэйн. — Видите ли, у наших обезьяноподобных и человекообразных предков не было надобности рассматривать мир как целое. Они имели дело только с непосредственным окружением и сиюминутными событиями. Конечно, у каждого из нас есть способность к совокупной оценке ситуации, но мы ее почти никогда не используем. Существует такой школьный тест, где ребенка просят визуализировать в воображении ряд кирпичей, которые не касаются друг друга. В среднем нормальные дети говорят о шести-семи кирпичах. Аларик утверждает, что может видеть любое число, и я ему верю. Я верю ему, потому что он мутант.
— Видимо, сказались какие-то изменения в структуре мозга, — добавила Карен. — Рентгеновские лучи не показали физической патологии, и я думаю, что мутация скорее всего затронула тончайший уровень клеток.
— Ал вообще не думал, когда изобретал оружие, — сказал Вэйн. — Вернее, не думал в обычном смысле слова. Научные принципы, законы и параметры соотнесены в его сознании с координатами какого-то внутреннего пространства. Поставив перед собой задачу, он свел координаты вместе и получил ответ. Очевидно, клетки человеческого тела резонируют на определенные волновые формы. Ал подытожил необходимые и создал оружие, которое могло воспроизвести такую частоту. И хотя это тоже работа ума, она не имеет никакого отношения к тому, что мы называем размышлением. Для него такие действия просты и почти элементарны, тем не менее он не додумался предупредить людей о бандитах или обратиться за помощью.
— Теперь мне все ясно, — воскликнул Бойд. — Основой наших рассуждений являются цепи логики, а его процесс мышления имеет какое-то подобие с решетчатой структурой.
— Да, что-то в этом роде.
— Мистер Вэйн, вам не кажется… что мы тоже способны на такое?
Бывший профессор математики задумчиво потер подбородок.
— Честно говоря, не знаю, — ответил он. — Разум во многом зависит от обучения и воспитания, то есть от культуры и окружающих людей. Можно сказать, что гении и слабоумные проявляют здесь большую самостоятельность. В каком-то отношении они тоже мутанты. История знала многих людей, которые имели склонность к пространственному осмыслению проблем — например, Юлий Цезарь, Наполеон или Никола Тесла. Как математику, мне часто приходилось сталкиваться со сложными вариациями данных; Возможно, это тоже как-то повлияло на Ала. Но лишь мутация могла создать абсолютно новое качество, для которого, по всей вероятности, понадобился новый набор генов. Мы не знаем, насколько огромны или ничтожно малы возникшие изменения. Ясно одно — это мутация.
Несмотря на многовековую приверженность людей к линейной логике, мы можем заметить в нашей культуре некоторые зачатки пространственного мышления. Например, ученые-семантики имеют свой нон-элементарный принцип; физики и математики отдают предпочтение объединению в целое и лишь изредка пользуются операциями присоединения. Прекрасным примером может служить обобщенное исчисление векторов и тензоров. Но знаете, чего здесь не хватает? Естественности! До этих вещей доходили медленно и упорно — в течение многих столетий.
Ал родился таким. Он от рождения обладал пространственным мышлением. Но, как и в случае других мутантов, этот дар сопутствовал потере других качеств, в том числе и потере простой прямолинейной логики людей, которая ему абсолютно не свойственна. Он не гений. Он ребенок — пусть даже с пространственным мышлением. Ему не понятны принципы логики, по он лучше других разбирается в вопросах нон-элементаризма. Я убежден, что мы можем научить Ала другому типу мышления, но вряд ли он освоит его выше элементарного уровня.
— Тут есть еще одна тонкость, — добавила Карен. Ее взгляд задержался на снявшей лампе, которую включили сегодня в первый раз за шестнадцать лет.
— Род прав, — при правильном обучении Ал может усвоить основы логики. По крайней мере, он будет понимать людей и общаться с ними. Его вид мышления не имеет отношения к простым проблемам повседневной жизни. Но мальчика можно научить справляться с ними так же, как мы обучаем нормальных детей неестественным делам типа алгебры и физики. Может быть… Может быть, потом он тоже научит нас каким-то непостижимым вещам.
Бонд кивнул и покашлял.
— Я думаю, это вполне возможно, — сказал он. — В столице есть психиатры, логопеды и другие специалисты. Кстати, доктор Вэйн, если бы мы знали о вашем ученом звании, вас давно бы уже пригласили в наш научный центр. И отныне можете считать, что вы получили такое приглашение. Обучив Аларика общению с людьми, вы могли бы привлечь его к своей работе и создать новую биологическую или социальную математику. И, может быть, тогда нам удалось бы построить первую в истории разумную цивилизацию.
— Мне очень хотелось бы надеяться на это, — прошептал Вэйн. — И я верю, что это возможно. Спасибо, мистер Бонд. — Он устало улыбнулся: — Послушай, Карен, ты все-таки получила своего супермена — величайшего гения, которого когда-либо видел мир. Если ему сейчас не создать тепличных условий для роста и не обучить основам логического мышления, он просто не выживет в нашем мире. Боюсь, что этот тип суперменов не будет отличаться большой выживаемостью.
— Знаешь, Род, — шепотом ответила Карен, — пусть он не такой, как все, но он наш сын.
Она погладила мальчика по голове, и тот застенчиво улыбнулся.
ДЕТИ ФОРТУНЫ
Вот мы пришли к палатам конунга,
Мы обездолены, отданы в рабство;
Холод нас мучит, и ноги ест грязь,
Мы жернов вращаем: нам плохо у Фроди!
В руки бы дали крепкие древки,
Мечи обагренные! Фроди, проснись!
Фроди, проснись, если хочешь ты слышать
Старые песни и древние саги!
От палат на восток я вижу пламя —
То весть о войне, знак это вещий;
Войско героев скоро придет,
Князя палаты пламя охватит.
Ты потеряешь Хлейдра престол,
Червонные кольца и камень волшебный.
Девы, беритесь за рукоять жернова —
Нам здесь не согреться кровью сраженных.
Песнь о Гротти (примерно 10 в. н. э.)note 9
Глава 1
Стрела вылетела из-за кустов так неожиданно, что Колли заметил ее в самый последний момент. Он рефлекторно отпрыгнул, и стальной наконечник с тупым звуком впился в дерево. Второй прыжок вознес его на двенадцать футов вверх — туда, где кипело море листвы и солнечного света. Пальцы уцепились за ветвь. Колли подтянулся и перекинул ногу через сук. Прильнув к коре, он перевел дыхание и посмотрел вниз.