Страница:
В один из вечеров, когда чай был уже выпит, и шла неспешная беседа, Лось вдруг сказал:
— Иван Николаевич, вы вот постоянно говорите, что являетесь специалистом по электронике, в механике ничего не смыслите. Но наши проблемы решаете настолько легко, что мне хочется знать: какие же тогда у вас, в будущем, специалисты по механике?
Иван засмеялся:
— Хочется знать — так за чем же дело встало? Давайте сейчас же отправимся к нам, вот все и увидите!
Иван не в первый раз предлагал Лосю побывать в будущем, но нее как-то вскользь, мимоходом. Сегодня же он вдруг успел представить Лося в том далеком отсюда мире, успел примерить на себя роль гида, предвкусил удивление и растерянность Лося перед обыденными, всем привычными вещами. В веселом азарте Иван поднялся со стула:
— Ну что, Мстислав Сергеевич? Прямо сейчас, а?
Он опустил руку в карман, нащупывая коробочку мезонного ключа, улыбнулся ободряюще сверху вниз Лось, не глядя на Ивана, медленно покачал головой:
— Нет, не нужно…
Еще не осознав, что решение Лося не случайно, не в силах расстаться с возникшей в воображении картиной, Иван бодро и напористо продолжал:
— Да ну, Мстислав Сергеевич, что значит — не нужно? Очень даже нужно! И не надо раздумывать, ведь один момент — и мы там!
Лось быстро глянул на Ивана и вновь опустил глаза. Заговорил медленно и осторожно, пробуя на слух каждое слово:
— Я считаю, Иван Николаевич, что нельзя так вот взять и отправиться к вам, в будущее. По-моему, это безнравственно. Будущее нужно заслужить. Заработать. Есть только один способ путешествовать в будущее — идти в него из настоящего день за днем, минута за минутой. Вместе со всем человечеством…
Иван помрачнел. Пытаясь смягчить сказанное, Лось шутливо продолжил:
— И вообще, Иван Николаевич, еще не известно, попаду ли я в свое будущее. В ваше — да, а в свое? Не знаю. Ведь я его творю каждым своим поступком, каждым решением. Но если оно зависит от того, как я решу поступить в каждом конкретном случае, значит, оно не одно? Значит, у него великое множество вариантов? Вы мне предлагаете один из них, а может, в нем меня вообще не существует, может, я утонул, сгорел, не вернулся с Марса!
Иван затаил дыхание. Лось, по неведению, подошел так близко к истине, что достаточно было только протянуть руку, и… И что — «и»? Иван не знал, что. Он не знал, почему сразу, с самого начала, не сказал Лосю всей правды, не объяснил, что они живут в разных мирах. Побоялся, что Лось не поймет? Или пожалел, не захотел взваливать на него знание факта, что не во всех вариантах будущего есть он, Лось, есть Аэлита и есть Марс, каким тот остался в памяти Лося? А может, подсознательно чувствовал невыстраданность для себя этого сурового мира Лося и Гусева, ощущал себя в нем экскурсантом и боялся упрека в этом? Может быть, поэтому ему почудился в словах Лося скрытый намек, поэтому и охватила растерянность?
Иван нервно засмеялся и отошел к окну. Взявшись рукою за портьеру, словно собираясь выглянуть наружу, и тем маскируя волнение, он проговорил деланно равнодушным голосом:
— Что ж, нет так нет. Мое дело — предложить… — И, пожав плечами, оборвал разговор.
Поначалу провожающих было немного. Но, пока суетливо доделывались какие-то важные и неизвестно почему оставленные на сегодня дела, народу заметно прибавилось. Не помогло и то, что отлет назначили на тусклый предрассветный час, когда темная в ночи листва ждет первого утреннего ветерка.
На людях Иван старался держаться по возможности в тени. Сегодня это ему удавалось плохо — напарник Лося в новом путешествии на Марс не мог остаться незамеченным.
Лось тоже был взволнован, растерян и тороплив — лихорадочно блестящие глаза, горячечный, пятнами, румянец на скулах.
Пришел Гусев с женой. Она стеснялась, мило краснела и поминутно поправляла волосы. Гусев, вдруг расчувствовавшись, крепко обнял Лося, потом сжал руку Ивана, тряхнул, колючим взглядом вцепившись в глаза. Иван выдержал взгляд. Гусев одобрительно хохотнул, тряхнул руку еще раз.
— А мне говорили — контру недобитую Мстислав Сергеевич пригрел, — доверительно сообщил он Ивану. — Вот брешут, гады! Ну ничего, я с ними разберусь!
Он круто катнул по скулам желваки, и Иван с невольным сочувствием подумал о тех, с кем Гусев будет «разбираться». А Гусев был уже у аппарата, и Иван слышал, как он громко говорил жене:
— Погляди, Маша, вот в этом снаряде мы с товарищем Мстиславом Сергеевичем и летали к угнетенным братьям на Марс, помогали им делать пролетарскую революцию!
Маша слушала и робела — здесь было столько ученых, инженеров и других руководящих товарищей. Она жалась к руке Гусева — уж он-то везде чувствовал себя, как дома.
Конечно, без митинга не обошлось. Иван, стоя рядом с Лосем, не вслушивался, а вглядывался в лица выступавших, всматривался в людей, окруживших импровизированную трибуну. Усталые лица, более чем скромная одежда, резкие тени от бьющего сбоку прожекторного света — и напряженное внимание, подавшиеся вперед фигуры, бешеные овации сказанным с трибуны словам — простым, ясным и оттого до конца понятным и необходимым. Иван вдруг остро почувствовал, что вокруг — Петроград двадцатых годов, трудное, голодное, но и счастливое время. Не за горами, кажется, мировая революция; весь мир разорвался пополам, и меньшая, совсем молодая половина в, голоде и холоде ломает старое и возводит новое. Новое — во всем: в названиях улиц и первых субботниках, в директорах и наркомах, вчера еще стоявших у станка и горячим вихрем революции выдвинутых вперед, в жарких спорах и яростном труде, в стремлении все успеть и всему научиться. Все казалось и было доступным — построить новый мир и выполнить план ГОЭЛРО, дать крестьянам трактор и создать новую, советскую литературу, восстановить трикотажные фабрики и полететь на Марс…
Иван тяжело и восторженно перевел дыхание и зааплодировал Лосю, который вместо заготовленной речи сказал глухо:
— Я, товарищи, не буду речь произносить. Все уже сказали предыдущие выступавшие. Я только хочу заверить, что я и мой товарищ, Иван Николаевич Феоктистов, хорошо понимаем и всегда будем помнить, что это Страна Советов дала возможность построить межпланетный корабль, что Страна Советов посылает нас на Марс как своих полномочных и официальных представителей. Мы хорошо понимаем, что если страна решила вместо тракторов, станков, подъемных кранов и паровозов строить наш снаряд, то она верит нам, надеется на нас. И мы не подведем! Мы наладим братскую связь между планетами!
Бешено забил Гусев в ладоши, посмотрел зверовато по сторонам — все ли прочувствовали, все ли рады? Ох, как хотелось Гусеву быть сейчас там, впереди, вместе с Лосем влезть в железное яйцо! Но хорошо понимал Гусев дисциплину, знал, что нужен здесь, на Земле, и удерживал себя, только с большей силой стучал ладонью об ладонь.
Так под овацию и влезли путешественники в снаряд. Люк захлопнулся. Собравшиеся отхлынули, перетекли на пустырь, вытянулись неровной цепочкой вдоль ограждающих безопасную зону веревок.
Вот, перекрывая гул голосов и ток крови в ушах, раздался первый тяжкий удар. От него дребезнули оконные стекла далеко окрест и захлопали спросонок крыльями голуби на чердаках. Коротким вздохом пронесся шелест по листве. А потом в сарае низко заревело. Блестя в свете прожекторов, из него выплыло гигантское яйцо, отстреливающееся треском вспомогательных стабилизирующих двигателей. Подъем его все убыстрялся. Прожекторный свет уже не мог угнаться за снарядом, лишь зеленый огонь ракетного выхлопа постепенно таял в вышине, не теряя своей яркости, а просто уменьшаясь в размере.
Прожектора выключили, но ночь уже не возвратилась. Потянул ветерок. Поеживаясь от бессонной ночи, утренней прохлады и чувства потери, все расходились молча. Прошло полчаса, и поблизости никого не осталось. Местные жители торопливо досматривали сладкий утренний сон.
Ракета постепенно замедляла бег сквозь пустоту. Невидимая линия ее траектории по касательной чиркнула о багряный шарик планеты и, подчиняясь тяготению, завила вокруг нее суживающуюся спираль. Стальное яйцо мчалось вперед закоптелым горлом ракетного сопла. Из него то и дело рвался зеленоватый выхлоп пламени.
Снаряд спускался ниже и ниже. Вокруг него зашелестело, заурчало, завизжало, завыло — это стонал рассекаемый аппаратом воздух. Потом рев усилился. Он уже не воспринимался как звук. Над тихой планетой, над красноватыми пашнями, брошенными городами и редкими поселками раскатился леденящий душу, мощный и страшный ракетный крик. Он выбросил жителей из постелей, выгнал их на улицы, заставил настороженно поднять к небу лица. С тысяч губ безмолвно сорвалось такое же страшное, как этот могучий гром, жуткое и притягательное слово: «Магацитлы!»
Снаряд садился в тучу поднятой выхлопом красноватой пыли. Многотонная громада межпланетного корабля опускалась не плавно. Ее раскачивало и таскало над поверхностью планеты как попало. Двигатель взревел в последний раз и смолк. Снаряд задел краем сопла землю, опрокинулся и покатился. Центр тяжести его был расположен так, что он остановился соплом книзу.
Ивана бросило вперед, он выставил руки, но сила удара была такова, что его смаху приложило лицом, потом отбросило к другой стене, ударило еще раз и опять швырнуло. Похоже, он на какое-то время потерял сознание, потому что, когда по-настоящему испугался, вдруг с удивлением осознал, что снаряд неподвижен, а сам он лежит, неловко подвернув руку. Считать свои синяки и шишки Иван не стал — Лось лежал ничком, не подавая признаков жизни. Осторожно перевернув его на спину, Иван обхватил пальцами запястье.
Пульс был слабый, но отчетливый. Иван на секунду задумался, не сделать ли укол кардионола, но не стал. Вместо этого он перенес Лося поближе к баллону с кислородом и открыл вентиль. Пронзительно зашипел, вырываясь из редуктора, сжатый газ. Редуктор на глазах стал обрастать инеем. Животворная струя коснулась и Ивана, Хлебнув кислорода, он почувствовал, насколько сперт воздух в кабине. По всей видимости, поглотители углекислоты окончательно отказали.
У Лося дрогнули, затрепетали веки. Он судорожно сглотнул и открыл глаза. Секунду полежал неподвижно, обшаривая взглядом тускло освещенную внутренность кабины, потом резко, рывком, сел. Сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям, он сгибал и разгибал суставы. А Иван уже и так видел, что все обошлось благополучно.
Клепаная обшивка снаряда, сперва редко, а потом все чаще и чаще начала потрескивать, остывая. Приходилось ждать, пока она остынет настолько, что можно будет открыть люк. Прикинув в уме массу и теплоемкость корпуса, Иван сообразил, что ждать придется не менее часа. Поэтому он занялся собой. Умылся, выяснил, что лицо более или менее в порядке, только нос припух, да саднили разбитые губы. Привычно, по всем правилам аутотренинга, расслабился. Осторожными движениями массируя лицо, заставил затянуться ссадину на губе. Посидев несколько минут неподвижно и внушив себе, что хорошо отдохнул, бодр и свеж, Иван вышел из прострации самогипноза и встретил любопытный и чуть испуганный взгляд Лося.
— Как это у вас получается? Ведь никаких следов… В средние века за такие штуки, знаете ли, на костер отправляли…
— Уж вы скажете, Мстислав Сергеевич! Обычный аутотренинг.
— Да? — саркастически спросил Лось. — Я так и подумал, что обычный.
— Нет, серьезно. Вот мы с вами как-нибудь займемся. Полностью вам не освоить, этим с детства надо заниматься, но усталость снять или там боль приглушить — я вас научу.
Маленький пронзительный кружок солнца поднялся выше. Стало жарко. Иван не ожидал этого — солнце было таким слабым, что тепла от него, казалось, не может быть. Но оно было. Послужило ли тому причиной безветрие, из-за которого воздух, как в парнике, прогревался и сверху, и отраженным от почвы теплом, Иван не знал. Впрочем, безветрие его не удивило — Марс был старой планетой, вялой и неторопливой. Иван подумал, что здесь везде так — теплая уютная тишина, ласковый воздух днем, спокойное его остывание ночью, и только на терминаторе осторожный бриз, обязательный и желанный в своем постоянстве.
Они уже далеко ушли от места приземления, но не убавляли шаг. Что их ищут — ни Иван, ни Лось не сомневались: грохочущим ревом опускающегося снаряда они оповестили о своем прибытии добрую половину планеты. Их было только двое против правителей Марса и их солдат. Силой тут было ничего не сделать. Да и что значило — «силой»? Танк, что ли, тащить сюда? Сейчас важно было выиграть время, не дать Тускубу прикончить себя сразу же. Нужно было также, чтобы об их прилете узнало как можно больше марсиан. Иван уверен был, что власти Тускуба противостоит оппозиция, ее не может не быть. Этим и предстояло воспользоваться Лосю и Ивану. Воспользоваться или погибнуть.
Местность изменилась. Появились трава и кусты, а чуть погодя и жесткие суставчатые деревья. По-видимому, когда-то здесь был парк, который заглох и одичал.
Иван споткнулся, зацепив ботинком притаившуюся в траве ржавую, полусгнившую за века проволоку. Конец ее зашебуршал в кустах. Лось вырвал из кармана пистолет, перекосил брезгливо лицо:
— Ах, гадость!
Потревоженный проволокой, большой мохнатый паук выскочил сдуру из куста, засуетился, кинулся обратно, безуспешно пытаясь забиться в заросли, путаясь лапами в корявых безлистных ветвях. Глаза его пристально поблескивали на людей. Иван мягко положил ладонь на плечо Лося:
— Не стоит, Мстислав Сергеевич. Видите, как он испугался. Зачем же еще и стрелять? Да и выдать себя можем стрельбой.
Лось нехотя спрятал оружие.
Справа, полускрытые зарослями, показались здания. Они были давно брошены. Разруха и запустение поселились в них. Иван и Лось, хрустя разбросанным повсюду мусором и щебнем, обошли первый дом и направились ко второму, высокому и мрачному. По широким выщербленным ступеням поднялись к полуоткрытой да так и застрявшей металлической двери.
— Это Гусев высадил, — сказал вполголоса Лось. Его обступили воспоминания. Он старался не поддаваться им — они расслабляли, лишали уверенности в себе.
Внутри было прохладно. Обломки мебели, каменная крошка от разбитых стенных плит усеивали все вокруг. Через проломы щедро вливался солнечный свет, желтые стены придавали ему приятный, почти земной оттенок. Лось устремленно шел впереди. Иван чуть отстал, жадно разглядывая фрески, обломки непонятных аппаратов у стен, статуи — незнакомые, но пробуждающие глубинные ассоциации. Он чувствовал себя, как в музее. Хотелось ничего не трогать руками.
Широко и крепко ступая, Лось вошел в узкую полутемную комнату. Дождавшись Ивана, жестом пригласил его к смутно отсвечивающему в темноте встроенному в стену экрану.
— Вот оно, туманное зеркало! — Лось с силой дернул свисающий на шнурке шарик. Где-то за экраном послышались приглушенные шорохи и треск, словно там включился неисправный радиоприемник.
— Выключите, — попросил Иван и медленно пошел вдоль стены, нащупывая ладонью шов между панелями. Нужно было добраться до скрытых в стене электронных потрохов и как следует в них покопаться. Это входило в их с Лосем план. Стена не поддавалась. — Помогите, Мстислав Сергеевич! Это по вашей части: фиксаторы, штифты, замки. А то мне ее до второго пришествия не открыть…
Повозившись с полчаса, они все-таки откинули панель. Иван вытащил из сумки универсальный тестер, положил его на пол, затем присел на корточки и принялся внимательно рассматривать внутренности аппаратуры. Вдумчиво похмыкав, запустил в нее руки и озабоченно крякнул. Лось стоял за его спиной и безнадежно смотрел на путаницу каких-то финтифлюшек, штуковинок и загогулинок, щедро обмотанных проводами. Ивану мешала куртка. Он стянул ее, бросил на оказавшийся рядом не то большой табурет, не то маленький стол. Куртка съехала на пол. Лось уважительно поднял ее, вздохнул и пошел искать помещение, чтобы устроиться на ночь.
Он навел в одной из комнат относительный Порядок, притащил несколько коротких лежаков или подставок и соорудил из них некое подобие кроватей. Потом достал и разложил припасы для ужина. Тем временем солнце заметно склонилось к закату, и он отправился посмотреть, как идут дела у Ивана.
Иван лихо дудел себе под нос что-то залихватское. Аппаратура вся была вынута и разложена вдоль стены. Иван копался голыми пальцами в ее электрическом нутре. Отвертка и кусачки лежали рядом. Иногда что-то начинало гудеть и потрескивать, тогда Иван радостно приговаривал:
— И так не хочешь? Ну что ты будешь делать…
Лосю нравились люди, умеющие красиво и хорошо работать. Он не понимал ничего в этих штучках-дрючках, но Иван работал быстро, весело и со вкусом, и Лось молча стоял за его спиной, боясь отвлечь. Большие руки Ивана ловко, мягко и как-то бережно касались деталей.
По непонятной ассоциации, прихотливой причуде подсознания Лось вдруг подумал: а все-таки чего это ради Иван явился к нему, летел вместе с ним сквозь миллионы верст ледяной пустоты? Ведь на Марс попасть Иван мог безо всяких хлопот, мог выйти из своей машины времени хоть в самом кабинете Тускуба. Что заставило его рисковать вместе с ним, Лосем? Просто желание помочь? Да вроде не похож Иван Николаевич Феоктистов на альтруиста…
Лось не успел додумать до конца. Иван откинулся, вытер вспотевшие ладони о штанины и довольным взглядом окинул содеянное. По мнению Лося, он все разобрал, разломал и сделал хуже, нежели было. Но Иван с наслаждением потянулся, без удивления заметил стоящего рядом Лося и победительно улыбнулся:
— Ну что, проведем испытания?
Он дернул за шнурок, экран засветился. Иван включил наугад, на экране появилось поле. По нему бегали, сталкивались, падали и опять бегали марсиане. Показывали издали, и отличить их от людей было невозможно. Иван постоял перед экраном, потеребил задумчиво мочку уха. Потом присел около раскиданных по полу схем, стал что-то в них делать, поминутно поглядывая через плечо. Изображение помутнело, затем стало вдруг ослепительно-ясным. Прорезался звук.
— Ох, и умели же все-таки делать вещи! — восхищенно сказал Иван. Кивнул на цифровую доску: — Командуйте! А то я не соображу, что у них тут к чему.
Лось, вспоминая, долго колдовал над доской, наконец отошел от нее и указал на экран:
— Высший Совет…
За длинным столом сидели марсиане в темных одеждах. Среди них выделялся один, с мрачным и властным лицом. Лось переводил вполголоса:
— Спорят насчет какого-то строительства… Говорят, нет рабочей силы. А это — Тускуб. Заставляет их строить, они возражают…
Иван жадно вглядывался в умное недоброе лицо Тускуба. На миг опять показалось, что все происходит во сне. Захотелось ущипнуть себя, ущипнуть и проснуться… Отогнав наваждение, он спохватился:
— Давайте-ка побыстрей устроим им подарочек! А то еще разойдутся.
Он велел Лосю принести фонари из той комнаты, где оставались вещи. Когда Лось вернулся, стена против экрана уже была наспех задрапирована тяжелой переливчатой тканью, содранной в соседнем зале. Потом Иван сгонял Лося за креслом. Фонари он укрепил так, чтобы их лучи перекрещивались на лице сидящего в кресле Лося. На драпировку ложилась его сдвоенная тяжкая тень. Критически осмотрев Лося, Иван скомандовал:
— Голову, голову выше! — После секундной паузы добавил: — Значит, как договорились… Внимание, включаю!
Лось надменно выпрямился. Фонари спереди и чуть снизу подсвечивали лицо, рельефно выделяли складки занавеса. На экране видно было, как члены Высшего Совета умолкают и оборачиваются в изумлении, вглядываясь, кажется, прямо сюда, в комнату. Да так оно, в сущности, и было, потому что на громадном экране в зале Совета вдруг появился ужасный и непостижимо живой, невесть откуда взявшийся Сын Неба.
Лишь только осветился экран связи, Тускуб, словно давно ждал этого момента, повернулся к нему. Сегодняшнее заседание Высшего Совета привело его в бешенство. Конечно, в Совете остались безусловно надежные инженеры, но какие же это были бездарности! Что от того, что свое присутствие здесь каждый из них объяснял мнимой своей гениальностью? Освоившись и попривыкнув, они принялись без умолку разглагольствовать на заседаниях Совета, выдвигая проекты один нелепей другого. Безмерно поверив в свою исключительность, каждый из них слышал только себя. Такого Тускуб не ожидал. Он не мог провести через Совет ни одного решения, не сорвав голос и не затратив неимоверного количества нервной энергии. Противников своих, имейся таковые в Совете, он мог бы убедить, уговорить или, на худой конец, запугать. Этих же не пронять было ничем: до них невозможно было достучаться…
В очередной раз выведенный из себя неуправляемостью созданной им же самим говорильни, Тускуб со злобной радостью подумал, что несчастный, дерзнувший прервать заседание Высшего Совета, горько в этом раскается. Но на экране, прямой и надменный, появился Сын Неба. Тускуб впился пальцами в край стола.
Изображение было превосходным. Резкий свет бил в лицо землянина откуда-то снизу, за спиной струился тяжелыми складками занавес. Сын Неба сидел в старинном резном кресле, сделанном из ископаемого дерева бхо. В таких креслах когда-то сидели правители, и даже беловолосому гиганту оно не было мало. По всему чувствовалось, что Сын Неба уверен в себе и обосновался где-то прочно и надежно. Не наспех.
— Ты узнаешь меня, Тускуб? — разомкнул губы Сын Неба.
Голос его, низкий и сильный, заполнил помещение. От него начала позвякивать на столе металлическая чаша. Тускуб машинальным движением придержал ее. Сын Неба твердо выговаривал марсианские слова, но говорил чисто, и Тускуб ненужно подумал: «Аэлита хорошо справилась со своей задачей, хорошо обучила пришельцев языку. Даже слишком хорошо…»
— Ты видишь, — вновь заговорил Сын Неба, — меня нельзя убить. Твои люди много раз стреляли в меня, ты решил, что меня нет в живых, но я ожил. Я вновь пришел. Но пришел не к тебе, сейчас меня видят и слышат всюду, где есть туманные зеркала, на всей Туме.
Тускуб сидел, нервно кусая губы. Да, это был Сын Неба, и он был жив. В это верилось с трудом, ведь в ушах до сих пор слышался слабый отчетливый звук, с которым входили в это большое тело пули. Тускуб помнил, как безжизненно свалился гигант на каменную площадку и его белые волосы разметались по окрашенному кровью камню.
А Сын Неба в упор смотрел с экрана светлыми безжалостными глазами.
— Жители Тумы, к вам пришел я со звезды Талцетл! Увидел я ваши беды, и сердце мое преисполнилось горечи. И вот я здесь, народ Тумы, чтобы помочь тебе. Вы меня слышите? Передайте мои слова друг другу и знайте, что, желая помочь вам, я требую от вас того же…
Он помолчал и медленно, чуть шевеля губами, но внятно и потому угрожающе закончил:
— Тускуб, ты все понял? Нет у меня корысти и нет другого желания, кроме одного — помочь… Но оно велико, и я не позволю остановить себя. Это не удастся никому.
Сын Неба опустил веки и стал вдруг похож на каменного гиганта, тысячелетия сидящего у воды и наводящего суеверный страх на простолюдинов. Видимо, не один Тускуб заметил сходство. Ропот ужаса пробежал среди членов Совета. Кто-то привстал и уже бочком двинулся к выходу… Охвативший остальных страх немного отрезвил Тускуба.
— Назад! — взвизгнул он, давая выход ярости. — Всем сидеть на местах!
Все застыли. Тускуб вызвал узел связи. На погасшем было экране появилось взволнованное птичье личико дежурного техника.
— Видел? — мрачно спросил Тускуб. Техник потупился. Тускуб, тоскливо предчувствуя ответ, спросил: — Это правда, что на всех экранах, по всей Туме?..
— Да, господин, — смиренно ответил техник.
— А… как?
Техник помедлил, подбирая слова. Здесь, в профессиональной сфере, он чувствовал себя уверенней. Даже Тускуба почти перестал бояться.
— Не знаю, господин. Мы проверили — Сын Неба действительно был на всех экранах. Теоретически это можно сделать. Отсюда, — он обвел рукой помещение, заставленное аппаратурой. — А как это сделал Сын Неба… — он беспомощно пожал плечами,
— Вы уже, конечно, сами определили, откуда соединялись?
Тускуб намеренно не сказал: «Сын Неба». Не хотел он ни произносить этого имени, ни слышать его.
В глазах техника плеснулся страх:
— Не знаю, господин… Аппараты показывают, что связь была со Старым городом, но ведь там…
Тускуб резким движением выключил зеркало. Он и без техника знал, что в Старом городе уже пять веков нет ничего, кроме развалин. Еще несколько минут Тускуб просидел, нахохлившись, как снежная птица умххе, потом резко встал — веером разлетелась черная накидка — и вышел, хлопнув серебряной дверью.
Члены Совета так и остались сидеть, украдкой поглядывая друг на друга. Им хотелось поскорее уйти, убежать отсюда домой, закрыться и никого не принимать. Оставаться было страшно. Уйти тоже страшно. Они не могли ни на что решиться.
Похоже, все дни здесь стояли безоблачные — дождей, скорее всего, здесь не бывало. Но третий день пребывания на Марсе ознаменовался появлением маленьких полупрозрачных облачков. Лось, чисто выбритый и нервно веселый, поднял к ним лицо. Облака плавали в фиолетовом небе, неожиданно белые. От них повеяло земными могучими грядами, хребтами, монбланами облаков. Запахло сыростью и грибным дождем… Лось сладко зажмурился, тряхнул головой и поглядел на Ивана. Тот шагал впереди, длинноногий и подтянутый. Лось чуть с завистью сказал:
— Иван Николаевич, вы вот постоянно говорите, что являетесь специалистом по электронике, в механике ничего не смыслите. Но наши проблемы решаете настолько легко, что мне хочется знать: какие же тогда у вас, в будущем, специалисты по механике?
Иван засмеялся:
— Хочется знать — так за чем же дело встало? Давайте сейчас же отправимся к нам, вот все и увидите!
Иван не в первый раз предлагал Лосю побывать в будущем, но нее как-то вскользь, мимоходом. Сегодня же он вдруг успел представить Лося в том далеком отсюда мире, успел примерить на себя роль гида, предвкусил удивление и растерянность Лося перед обыденными, всем привычными вещами. В веселом азарте Иван поднялся со стула:
— Ну что, Мстислав Сергеевич? Прямо сейчас, а?
Он опустил руку в карман, нащупывая коробочку мезонного ключа, улыбнулся ободряюще сверху вниз Лось, не глядя на Ивана, медленно покачал головой:
— Нет, не нужно…
Еще не осознав, что решение Лося не случайно, не в силах расстаться с возникшей в воображении картиной, Иван бодро и напористо продолжал:
— Да ну, Мстислав Сергеевич, что значит — не нужно? Очень даже нужно! И не надо раздумывать, ведь один момент — и мы там!
Лось быстро глянул на Ивана и вновь опустил глаза. Заговорил медленно и осторожно, пробуя на слух каждое слово:
— Я считаю, Иван Николаевич, что нельзя так вот взять и отправиться к вам, в будущее. По-моему, это безнравственно. Будущее нужно заслужить. Заработать. Есть только один способ путешествовать в будущее — идти в него из настоящего день за днем, минута за минутой. Вместе со всем человечеством…
Иван помрачнел. Пытаясь смягчить сказанное, Лось шутливо продолжил:
— И вообще, Иван Николаевич, еще не известно, попаду ли я в свое будущее. В ваше — да, а в свое? Не знаю. Ведь я его творю каждым своим поступком, каждым решением. Но если оно зависит от того, как я решу поступить в каждом конкретном случае, значит, оно не одно? Значит, у него великое множество вариантов? Вы мне предлагаете один из них, а может, в нем меня вообще не существует, может, я утонул, сгорел, не вернулся с Марса!
Иван затаил дыхание. Лось, по неведению, подошел так близко к истине, что достаточно было только протянуть руку, и… И что — «и»? Иван не знал, что. Он не знал, почему сразу, с самого начала, не сказал Лосю всей правды, не объяснил, что они живут в разных мирах. Побоялся, что Лось не поймет? Или пожалел, не захотел взваливать на него знание факта, что не во всех вариантах будущего есть он, Лось, есть Аэлита и есть Марс, каким тот остался в памяти Лося? А может, подсознательно чувствовал невыстраданность для себя этого сурового мира Лося и Гусева, ощущал себя в нем экскурсантом и боялся упрека в этом? Может быть, поэтому ему почудился в словах Лося скрытый намек, поэтому и охватила растерянность?
Иван нервно засмеялся и отошел к окну. Взявшись рукою за портьеру, словно собираясь выглянуть наружу, и тем маскируя волнение, он проговорил деланно равнодушным голосом:
— Что ж, нет так нет. Мое дело — предложить… — И, пожав плечами, оборвал разговор.
6.
Поначалу провожающих было немного. Но, пока суетливо доделывались какие-то важные и неизвестно почему оставленные на сегодня дела, народу заметно прибавилось. Не помогло и то, что отлет назначили на тусклый предрассветный час, когда темная в ночи листва ждет первого утреннего ветерка.
На людях Иван старался держаться по возможности в тени. Сегодня это ему удавалось плохо — напарник Лося в новом путешествии на Марс не мог остаться незамеченным.
Лось тоже был взволнован, растерян и тороплив — лихорадочно блестящие глаза, горячечный, пятнами, румянец на скулах.
Пришел Гусев с женой. Она стеснялась, мило краснела и поминутно поправляла волосы. Гусев, вдруг расчувствовавшись, крепко обнял Лося, потом сжал руку Ивана, тряхнул, колючим взглядом вцепившись в глаза. Иван выдержал взгляд. Гусев одобрительно хохотнул, тряхнул руку еще раз.
— А мне говорили — контру недобитую Мстислав Сергеевич пригрел, — доверительно сообщил он Ивану. — Вот брешут, гады! Ну ничего, я с ними разберусь!
Он круто катнул по скулам желваки, и Иван с невольным сочувствием подумал о тех, с кем Гусев будет «разбираться». А Гусев был уже у аппарата, и Иван слышал, как он громко говорил жене:
— Погляди, Маша, вот в этом снаряде мы с товарищем Мстиславом Сергеевичем и летали к угнетенным братьям на Марс, помогали им делать пролетарскую революцию!
Маша слушала и робела — здесь было столько ученых, инженеров и других руководящих товарищей. Она жалась к руке Гусева — уж он-то везде чувствовал себя, как дома.
Конечно, без митинга не обошлось. Иван, стоя рядом с Лосем, не вслушивался, а вглядывался в лица выступавших, всматривался в людей, окруживших импровизированную трибуну. Усталые лица, более чем скромная одежда, резкие тени от бьющего сбоку прожекторного света — и напряженное внимание, подавшиеся вперед фигуры, бешеные овации сказанным с трибуны словам — простым, ясным и оттого до конца понятным и необходимым. Иван вдруг остро почувствовал, что вокруг — Петроград двадцатых годов, трудное, голодное, но и счастливое время. Не за горами, кажется, мировая революция; весь мир разорвался пополам, и меньшая, совсем молодая половина в, голоде и холоде ломает старое и возводит новое. Новое — во всем: в названиях улиц и первых субботниках, в директорах и наркомах, вчера еще стоявших у станка и горячим вихрем революции выдвинутых вперед, в жарких спорах и яростном труде, в стремлении все успеть и всему научиться. Все казалось и было доступным — построить новый мир и выполнить план ГОЭЛРО, дать крестьянам трактор и создать новую, советскую литературу, восстановить трикотажные фабрики и полететь на Марс…
Иван тяжело и восторженно перевел дыхание и зааплодировал Лосю, который вместо заготовленной речи сказал глухо:
— Я, товарищи, не буду речь произносить. Все уже сказали предыдущие выступавшие. Я только хочу заверить, что я и мой товарищ, Иван Николаевич Феоктистов, хорошо понимаем и всегда будем помнить, что это Страна Советов дала возможность построить межпланетный корабль, что Страна Советов посылает нас на Марс как своих полномочных и официальных представителей. Мы хорошо понимаем, что если страна решила вместо тракторов, станков, подъемных кранов и паровозов строить наш снаряд, то она верит нам, надеется на нас. И мы не подведем! Мы наладим братскую связь между планетами!
Бешено забил Гусев в ладоши, посмотрел зверовато по сторонам — все ли прочувствовали, все ли рады? Ох, как хотелось Гусеву быть сейчас там, впереди, вместе с Лосем влезть в железное яйцо! Но хорошо понимал Гусев дисциплину, знал, что нужен здесь, на Земле, и удерживал себя, только с большей силой стучал ладонью об ладонь.
Так под овацию и влезли путешественники в снаряд. Люк захлопнулся. Собравшиеся отхлынули, перетекли на пустырь, вытянулись неровной цепочкой вдоль ограждающих безопасную зону веревок.
Вот, перекрывая гул голосов и ток крови в ушах, раздался первый тяжкий удар. От него дребезнули оконные стекла далеко окрест и захлопали спросонок крыльями голуби на чердаках. Коротким вздохом пронесся шелест по листве. А потом в сарае низко заревело. Блестя в свете прожекторов, из него выплыло гигантское яйцо, отстреливающееся треском вспомогательных стабилизирующих двигателей. Подъем его все убыстрялся. Прожекторный свет уже не мог угнаться за снарядом, лишь зеленый огонь ракетного выхлопа постепенно таял в вышине, не теряя своей яркости, а просто уменьшаясь в размере.
Прожектора выключили, но ночь уже не возвратилась. Потянул ветерок. Поеживаясь от бессонной ночи, утренней прохлады и чувства потери, все расходились молча. Прошло полчаса, и поблизости никого не осталось. Местные жители торопливо досматривали сладкий утренний сон.
7.
Ракета постепенно замедляла бег сквозь пустоту. Невидимая линия ее траектории по касательной чиркнула о багряный шарик планеты и, подчиняясь тяготению, завила вокруг нее суживающуюся спираль. Стальное яйцо мчалось вперед закоптелым горлом ракетного сопла. Из него то и дело рвался зеленоватый выхлоп пламени.
Снаряд спускался ниже и ниже. Вокруг него зашелестело, заурчало, завизжало, завыло — это стонал рассекаемый аппаратом воздух. Потом рев усилился. Он уже не воспринимался как звук. Над тихой планетой, над красноватыми пашнями, брошенными городами и редкими поселками раскатился леденящий душу, мощный и страшный ракетный крик. Он выбросил жителей из постелей, выгнал их на улицы, заставил настороженно поднять к небу лица. С тысяч губ безмолвно сорвалось такое же страшное, как этот могучий гром, жуткое и притягательное слово: «Магацитлы!»
Снаряд садился в тучу поднятой выхлопом красноватой пыли. Многотонная громада межпланетного корабля опускалась не плавно. Ее раскачивало и таскало над поверхностью планеты как попало. Двигатель взревел в последний раз и смолк. Снаряд задел краем сопла землю, опрокинулся и покатился. Центр тяжести его был расположен так, что он остановился соплом книзу.
Ивана бросило вперед, он выставил руки, но сила удара была такова, что его смаху приложило лицом, потом отбросило к другой стене, ударило еще раз и опять швырнуло. Похоже, он на какое-то время потерял сознание, потому что, когда по-настоящему испугался, вдруг с удивлением осознал, что снаряд неподвижен, а сам он лежит, неловко подвернув руку. Считать свои синяки и шишки Иван не стал — Лось лежал ничком, не подавая признаков жизни. Осторожно перевернув его на спину, Иван обхватил пальцами запястье.
Пульс был слабый, но отчетливый. Иван на секунду задумался, не сделать ли укол кардионола, но не стал. Вместо этого он перенес Лося поближе к баллону с кислородом и открыл вентиль. Пронзительно зашипел, вырываясь из редуктора, сжатый газ. Редуктор на глазах стал обрастать инеем. Животворная струя коснулась и Ивана, Хлебнув кислорода, он почувствовал, насколько сперт воздух в кабине. По всей видимости, поглотители углекислоты окончательно отказали.
У Лося дрогнули, затрепетали веки. Он судорожно сглотнул и открыл глаза. Секунду полежал неподвижно, обшаривая взглядом тускло освещенную внутренность кабины, потом резко, рывком, сел. Сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям, он сгибал и разгибал суставы. А Иван уже и так видел, что все обошлось благополучно.
Клепаная обшивка снаряда, сперва редко, а потом все чаще и чаще начала потрескивать, остывая. Приходилось ждать, пока она остынет настолько, что можно будет открыть люк. Прикинув в уме массу и теплоемкость корпуса, Иван сообразил, что ждать придется не менее часа. Поэтому он занялся собой. Умылся, выяснил, что лицо более или менее в порядке, только нос припух, да саднили разбитые губы. Привычно, по всем правилам аутотренинга, расслабился. Осторожными движениями массируя лицо, заставил затянуться ссадину на губе. Посидев несколько минут неподвижно и внушив себе, что хорошо отдохнул, бодр и свеж, Иван вышел из прострации самогипноза и встретил любопытный и чуть испуганный взгляд Лося.
— Как это у вас получается? Ведь никаких следов… В средние века за такие штуки, знаете ли, на костер отправляли…
— Уж вы скажете, Мстислав Сергеевич! Обычный аутотренинг.
— Да? — саркастически спросил Лось. — Я так и подумал, что обычный.
— Нет, серьезно. Вот мы с вами как-нибудь займемся. Полностью вам не освоить, этим с детства надо заниматься, но усталость снять или там боль приглушить — я вас научу.
8.
Маленький пронзительный кружок солнца поднялся выше. Стало жарко. Иван не ожидал этого — солнце было таким слабым, что тепла от него, казалось, не может быть. Но оно было. Послужило ли тому причиной безветрие, из-за которого воздух, как в парнике, прогревался и сверху, и отраженным от почвы теплом, Иван не знал. Впрочем, безветрие его не удивило — Марс был старой планетой, вялой и неторопливой. Иван подумал, что здесь везде так — теплая уютная тишина, ласковый воздух днем, спокойное его остывание ночью, и только на терминаторе осторожный бриз, обязательный и желанный в своем постоянстве.
Они уже далеко ушли от места приземления, но не убавляли шаг. Что их ищут — ни Иван, ни Лось не сомневались: грохочущим ревом опускающегося снаряда они оповестили о своем прибытии добрую половину планеты. Их было только двое против правителей Марса и их солдат. Силой тут было ничего не сделать. Да и что значило — «силой»? Танк, что ли, тащить сюда? Сейчас важно было выиграть время, не дать Тускубу прикончить себя сразу же. Нужно было также, чтобы об их прилете узнало как можно больше марсиан. Иван уверен был, что власти Тускуба противостоит оппозиция, ее не может не быть. Этим и предстояло воспользоваться Лосю и Ивану. Воспользоваться или погибнуть.
Местность изменилась. Появились трава и кусты, а чуть погодя и жесткие суставчатые деревья. По-видимому, когда-то здесь был парк, который заглох и одичал.
Иван споткнулся, зацепив ботинком притаившуюся в траве ржавую, полусгнившую за века проволоку. Конец ее зашебуршал в кустах. Лось вырвал из кармана пистолет, перекосил брезгливо лицо:
— Ах, гадость!
Потревоженный проволокой, большой мохнатый паук выскочил сдуру из куста, засуетился, кинулся обратно, безуспешно пытаясь забиться в заросли, путаясь лапами в корявых безлистных ветвях. Глаза его пристально поблескивали на людей. Иван мягко положил ладонь на плечо Лося:
— Не стоит, Мстислав Сергеевич. Видите, как он испугался. Зачем же еще и стрелять? Да и выдать себя можем стрельбой.
Лось нехотя спрятал оружие.
Справа, полускрытые зарослями, показались здания. Они были давно брошены. Разруха и запустение поселились в них. Иван и Лось, хрустя разбросанным повсюду мусором и щебнем, обошли первый дом и направились ко второму, высокому и мрачному. По широким выщербленным ступеням поднялись к полуоткрытой да так и застрявшей металлической двери.
— Это Гусев высадил, — сказал вполголоса Лось. Его обступили воспоминания. Он старался не поддаваться им — они расслабляли, лишали уверенности в себе.
Внутри было прохладно. Обломки мебели, каменная крошка от разбитых стенных плит усеивали все вокруг. Через проломы щедро вливался солнечный свет, желтые стены придавали ему приятный, почти земной оттенок. Лось устремленно шел впереди. Иван чуть отстал, жадно разглядывая фрески, обломки непонятных аппаратов у стен, статуи — незнакомые, но пробуждающие глубинные ассоциации. Он чувствовал себя, как в музее. Хотелось ничего не трогать руками.
Широко и крепко ступая, Лось вошел в узкую полутемную комнату. Дождавшись Ивана, жестом пригласил его к смутно отсвечивающему в темноте встроенному в стену экрану.
— Вот оно, туманное зеркало! — Лось с силой дернул свисающий на шнурке шарик. Где-то за экраном послышались приглушенные шорохи и треск, словно там включился неисправный радиоприемник.
— Выключите, — попросил Иван и медленно пошел вдоль стены, нащупывая ладонью шов между панелями. Нужно было добраться до скрытых в стене электронных потрохов и как следует в них покопаться. Это входило в их с Лосем план. Стена не поддавалась. — Помогите, Мстислав Сергеевич! Это по вашей части: фиксаторы, штифты, замки. А то мне ее до второго пришествия не открыть…
Повозившись с полчаса, они все-таки откинули панель. Иван вытащил из сумки универсальный тестер, положил его на пол, затем присел на корточки и принялся внимательно рассматривать внутренности аппаратуры. Вдумчиво похмыкав, запустил в нее руки и озабоченно крякнул. Лось стоял за его спиной и безнадежно смотрел на путаницу каких-то финтифлюшек, штуковинок и загогулинок, щедро обмотанных проводами. Ивану мешала куртка. Он стянул ее, бросил на оказавшийся рядом не то большой табурет, не то маленький стол. Куртка съехала на пол. Лось уважительно поднял ее, вздохнул и пошел искать помещение, чтобы устроиться на ночь.
Он навел в одной из комнат относительный Порядок, притащил несколько коротких лежаков или подставок и соорудил из них некое подобие кроватей. Потом достал и разложил припасы для ужина. Тем временем солнце заметно склонилось к закату, и он отправился посмотреть, как идут дела у Ивана.
Иван лихо дудел себе под нос что-то залихватское. Аппаратура вся была вынута и разложена вдоль стены. Иван копался голыми пальцами в ее электрическом нутре. Отвертка и кусачки лежали рядом. Иногда что-то начинало гудеть и потрескивать, тогда Иван радостно приговаривал:
— И так не хочешь? Ну что ты будешь делать…
Лосю нравились люди, умеющие красиво и хорошо работать. Он не понимал ничего в этих штучках-дрючках, но Иван работал быстро, весело и со вкусом, и Лось молча стоял за его спиной, боясь отвлечь. Большие руки Ивана ловко, мягко и как-то бережно касались деталей.
По непонятной ассоциации, прихотливой причуде подсознания Лось вдруг подумал: а все-таки чего это ради Иван явился к нему, летел вместе с ним сквозь миллионы верст ледяной пустоты? Ведь на Марс попасть Иван мог безо всяких хлопот, мог выйти из своей машины времени хоть в самом кабинете Тускуба. Что заставило его рисковать вместе с ним, Лосем? Просто желание помочь? Да вроде не похож Иван Николаевич Феоктистов на альтруиста…
Лось не успел додумать до конца. Иван откинулся, вытер вспотевшие ладони о штанины и довольным взглядом окинул содеянное. По мнению Лося, он все разобрал, разломал и сделал хуже, нежели было. Но Иван с наслаждением потянулся, без удивления заметил стоящего рядом Лося и победительно улыбнулся:
— Ну что, проведем испытания?
Он дернул за шнурок, экран засветился. Иван включил наугад, на экране появилось поле. По нему бегали, сталкивались, падали и опять бегали марсиане. Показывали издали, и отличить их от людей было невозможно. Иван постоял перед экраном, потеребил задумчиво мочку уха. Потом присел около раскиданных по полу схем, стал что-то в них делать, поминутно поглядывая через плечо. Изображение помутнело, затем стало вдруг ослепительно-ясным. Прорезался звук.
— Ох, и умели же все-таки делать вещи! — восхищенно сказал Иван. Кивнул на цифровую доску: — Командуйте! А то я не соображу, что у них тут к чему.
Лось, вспоминая, долго колдовал над доской, наконец отошел от нее и указал на экран:
— Высший Совет…
За длинным столом сидели марсиане в темных одеждах. Среди них выделялся один, с мрачным и властным лицом. Лось переводил вполголоса:
— Спорят насчет какого-то строительства… Говорят, нет рабочей силы. А это — Тускуб. Заставляет их строить, они возражают…
Иван жадно вглядывался в умное недоброе лицо Тускуба. На миг опять показалось, что все происходит во сне. Захотелось ущипнуть себя, ущипнуть и проснуться… Отогнав наваждение, он спохватился:
— Давайте-ка побыстрей устроим им подарочек! А то еще разойдутся.
Он велел Лосю принести фонари из той комнаты, где оставались вещи. Когда Лось вернулся, стена против экрана уже была наспех задрапирована тяжелой переливчатой тканью, содранной в соседнем зале. Потом Иван сгонял Лося за креслом. Фонари он укрепил так, чтобы их лучи перекрещивались на лице сидящего в кресле Лося. На драпировку ложилась его сдвоенная тяжкая тень. Критически осмотрев Лося, Иван скомандовал:
— Голову, голову выше! — После секундной паузы добавил: — Значит, как договорились… Внимание, включаю!
Лось надменно выпрямился. Фонари спереди и чуть снизу подсвечивали лицо, рельефно выделяли складки занавеса. На экране видно было, как члены Высшего Совета умолкают и оборачиваются в изумлении, вглядываясь, кажется, прямо сюда, в комнату. Да так оно, в сущности, и было, потому что на громадном экране в зале Совета вдруг появился ужасный и непостижимо живой, невесть откуда взявшийся Сын Неба.
9.
Лишь только осветился экран связи, Тускуб, словно давно ждал этого момента, повернулся к нему. Сегодняшнее заседание Высшего Совета привело его в бешенство. Конечно, в Совете остались безусловно надежные инженеры, но какие же это были бездарности! Что от того, что свое присутствие здесь каждый из них объяснял мнимой своей гениальностью? Освоившись и попривыкнув, они принялись без умолку разглагольствовать на заседаниях Совета, выдвигая проекты один нелепей другого. Безмерно поверив в свою исключительность, каждый из них слышал только себя. Такого Тускуб не ожидал. Он не мог провести через Совет ни одного решения, не сорвав голос и не затратив неимоверного количества нервной энергии. Противников своих, имейся таковые в Совете, он мог бы убедить, уговорить или, на худой конец, запугать. Этих же не пронять было ничем: до них невозможно было достучаться…
В очередной раз выведенный из себя неуправляемостью созданной им же самим говорильни, Тускуб со злобной радостью подумал, что несчастный, дерзнувший прервать заседание Высшего Совета, горько в этом раскается. Но на экране, прямой и надменный, появился Сын Неба. Тускуб впился пальцами в край стола.
Изображение было превосходным. Резкий свет бил в лицо землянина откуда-то снизу, за спиной струился тяжелыми складками занавес. Сын Неба сидел в старинном резном кресле, сделанном из ископаемого дерева бхо. В таких креслах когда-то сидели правители, и даже беловолосому гиганту оно не было мало. По всему чувствовалось, что Сын Неба уверен в себе и обосновался где-то прочно и надежно. Не наспех.
— Ты узнаешь меня, Тускуб? — разомкнул губы Сын Неба.
Голос его, низкий и сильный, заполнил помещение. От него начала позвякивать на столе металлическая чаша. Тускуб машинальным движением придержал ее. Сын Неба твердо выговаривал марсианские слова, но говорил чисто, и Тускуб ненужно подумал: «Аэлита хорошо справилась со своей задачей, хорошо обучила пришельцев языку. Даже слишком хорошо…»
— Ты видишь, — вновь заговорил Сын Неба, — меня нельзя убить. Твои люди много раз стреляли в меня, ты решил, что меня нет в живых, но я ожил. Я вновь пришел. Но пришел не к тебе, сейчас меня видят и слышат всюду, где есть туманные зеркала, на всей Туме.
Тускуб сидел, нервно кусая губы. Да, это был Сын Неба, и он был жив. В это верилось с трудом, ведь в ушах до сих пор слышался слабый отчетливый звук, с которым входили в это большое тело пули. Тускуб помнил, как безжизненно свалился гигант на каменную площадку и его белые волосы разметались по окрашенному кровью камню.
А Сын Неба в упор смотрел с экрана светлыми безжалостными глазами.
— Жители Тумы, к вам пришел я со звезды Талцетл! Увидел я ваши беды, и сердце мое преисполнилось горечи. И вот я здесь, народ Тумы, чтобы помочь тебе. Вы меня слышите? Передайте мои слова друг другу и знайте, что, желая помочь вам, я требую от вас того же…
Он помолчал и медленно, чуть шевеля губами, но внятно и потому угрожающе закончил:
— Тускуб, ты все понял? Нет у меня корысти и нет другого желания, кроме одного — помочь… Но оно велико, и я не позволю остановить себя. Это не удастся никому.
Сын Неба опустил веки и стал вдруг похож на каменного гиганта, тысячелетия сидящего у воды и наводящего суеверный страх на простолюдинов. Видимо, не один Тускуб заметил сходство. Ропот ужаса пробежал среди членов Совета. Кто-то привстал и уже бочком двинулся к выходу… Охвативший остальных страх немного отрезвил Тускуба.
— Назад! — взвизгнул он, давая выход ярости. — Всем сидеть на местах!
Все застыли. Тускуб вызвал узел связи. На погасшем было экране появилось взволнованное птичье личико дежурного техника.
— Видел? — мрачно спросил Тускуб. Техник потупился. Тускуб, тоскливо предчувствуя ответ, спросил: — Это правда, что на всех экранах, по всей Туме?..
— Да, господин, — смиренно ответил техник.
— А… как?
Техник помедлил, подбирая слова. Здесь, в профессиональной сфере, он чувствовал себя уверенней. Даже Тускуба почти перестал бояться.
— Не знаю, господин. Мы проверили — Сын Неба действительно был на всех экранах. Теоретически это можно сделать. Отсюда, — он обвел рукой помещение, заставленное аппаратурой. — А как это сделал Сын Неба… — он беспомощно пожал плечами,
— Вы уже, конечно, сами определили, откуда соединялись?
Тускуб намеренно не сказал: «Сын Неба». Не хотел он ни произносить этого имени, ни слышать его.
В глазах техника плеснулся страх:
— Не знаю, господин… Аппараты показывают, что связь была со Старым городом, но ведь там…
Тускуб резким движением выключил зеркало. Он и без техника знал, что в Старом городе уже пять веков нет ничего, кроме развалин. Еще несколько минут Тускуб просидел, нахохлившись, как снежная птица умххе, потом резко встал — веером разлетелась черная накидка — и вышел, хлопнув серебряной дверью.
Члены Совета так и остались сидеть, украдкой поглядывая друг на друга. Им хотелось поскорее уйти, убежать отсюда домой, закрыться и никого не принимать. Оставаться было страшно. Уйти тоже страшно. Они не могли ни на что решиться.
10.
Похоже, все дни здесь стояли безоблачные — дождей, скорее всего, здесь не бывало. Но третий день пребывания на Марсе ознаменовался появлением маленьких полупрозрачных облачков. Лось, чисто выбритый и нервно веселый, поднял к ним лицо. Облака плавали в фиолетовом небе, неожиданно белые. От них повеяло земными могучими грядами, хребтами, монбланами облаков. Запахло сыростью и грибным дождем… Лось сладко зажмурился, тряхнул головой и поглядел на Ивана. Тот шагал впереди, длинноногий и подтянутый. Лось чуть с завистью сказал: