Андреев Леонид Николаевич. Анатэма

Анатэма.Я поведу тебя в пустыню. Мы оставим здесь этих злых и порочных людей, одержимых чесоткою страданий и заваливающих столбы и ограды, как свиньи, которые чешутся.
    Давид (нерешительно). Но они же люди, Нуллюс.
    Анатэма.Откажись от них и чистый стань в пустыне перед лицом бога.
   Пусть камень будет твоим ложем, пусть воющий шакал станет другом твоим, пусть только небо и песок услышат покаянные стоны Давида – ни одного пятнышка чужого греха не выступит на чистом снеге его души. Кто остается с прокаженными, тот сам заболевает проказою – и только в одиночестве узришь ты бога. В пустыню, Давид, в пустыню.
    Давид.Я буду молиться!
    Анатэма.Ты будешь молиться.
    Давид.Я изнурю тело постом!
    Анатэма.Ты изнуришь тело постом.
    Давид.Я посыплю голову пеплом!
    Анатэма.Зачем? Так делают несчастные. Ты же будешь счастлив, Давид, в безгрешности твоей. В пустыню, Давид, в пустыню!
    Давид.В пустыню, Нуллюс, в пустыню!
    Анатэма (поспешно). Бежим. Есть подвал, о котором никто не знает. Там валяются старые бочки и пахнет вином, и я спрячу тебя. А когда они уснут…
    Давид.В пустыню! В пустыню!
 
   Поспешно убегают. В комнате беспорядок и тишина. А в открытое окно, призывая, вновь несется крик медных труб, стоны и вопли поднявшейся земли:
   Да-а-ви-и-д! И, подогнув листы, как дом, который разваливается, корешком вверх лежит Библия.
 
    Медленно опускается занавес.

Шестая картина

    Всю ночь и часть следующего дня Давид Лейзер скрывался в заброшенной каменоломне, куда привел его Анатэма, знающий места дикие и недоступные для взоров. К вечеру же, по совету Анатэмы, они вышли из убежища на большую дорогу и направили свой путь к востоку; но уже первый человек, встретивший Давида, узнал его, так велика была слава Давида, и не было женщины, ребенка или взрослого мужчины, которые не видели бы его сами или не знали о нем по описаниям. И узнавший Давида закричал от радости и побежал к городу, радостно возвещая, что потерянный найден. И уже через короткое время несметные полчища бедняков, осаждавших жилище Давида и близких к отчаянию, двинулись в погоню; к ним присоединились люди больших дорог и деревень и все, кто ищет бога. Полагая, что Давид бежал от народа не по своему желанию и воле, но был похищен князем Ужаса и Тьмы, бесчисленные друзья Давида решились отбить его у похитителя и предложить ему царство над всеми бедными земли. Давид же, испуганный ревом надвигавшейся погони, припал к Анатэме, прося у него спасения или смерти. И Анатэма, свернув с большой дороги, ввел Давида в сеть маленьких тропинок, имеющих начало, но не имеющих конца, ибо кружатся они. Не было исхода, и уже начал отчаиваться Давид, когда хитрый Анатэма покинул наконец обманчивые тропинки; и вот пошли они прямо на гул далекого моря в надежде достать у рыбаков лодку и спастись или же погибнуть в волнах. И еще ночь и еще день блуждали они, и изнемог Давид от усталости:
    ибо шли они прямо, и множество высоких оград, ручьев, глубоких рвов и других препятствий встречало их на пути. Уже близилось солнце к закату, когда, перелезши последнюю полуразрушенную ограду, достигли они берега моря, и ужаснулся Давид: то была высокая скала, не имевшая спуска и в то же время столь близкая к городу, что можно было разглядеть неясные очертания его строений.
    И шестая картина такова: от левого угла сцены идет вверх и заворачивает вправо ломаная линия обрыва; внизу, налево, беспокойное море, поднимающее свой горизонт высоко. Справа по склону горы идет полуразрушенная каменная ограда с осыпавшимися камнями, за нею густой запущенный сад – среди деревьев два высоких черных кипариса. Буря еще не началась, но море и небо уже готовы принять ее. Море темно и местами почти совсем лишено блеска и как бы погружено в ночь, иными же местами оно зыблется в зловещем и тусклом свете – словно тысячи змей, поблескивая холодной и влажной чешуею, играют меж собой и ударами хвостов поднимают брызги, производят шум и шипят сдержанно. А по небу темными тяжелыми грудами сваливаются за горизонт лохматые, как бы испуганные тучи. Гонимые верхним ветром, в быстроте движения своего они обгоняют багрово-красное солнце, плавно и тяжело соскальзывающее туда же, за линию горизонта; еле видимо оно сквозь плотную завесу облаков, и только временами пугает оно землю и море короткими взглядами налившихся кровью глаз – как великан, который наелся живого мяса и напился живой крови и сытый идет спать, но все еще оглядывается и ищет.
    На земле еще тихо, но деревья уже предчувствуют ветер, который поднимается ночью, и вздрагивают листьями, словно изнутри шепчутся тихонько; и только черные кипарисы, цельные во всех частях своих, – неподвижны и молчаливы и крепко таят свист на своих острых вершинах.
    При открытии занавеса на сцене пусто, затем через ограду перелезает Анатэма и помогает перебраться Давиду, который еле движется от слабости. Их черные широкие одежды грязны и местами порваны; в пути они оба потеряли шляпы, и седые волосы Давида поднимаются на голове его, как белый прибой у скалы.
 
    Анатэма.Скорей, скорей, Давид. Они гонятся за нами по пятам. В этом черном саду, где так тихо, я слышал отдаленный гул с этой стороны – как будто там другое море. Скорее, Давид.
    Давид.Я не могу, Нуллюс. Положите меня здесь, чтобы я умер.
    Анатэма.Ставьте ногу сюда, на этот камень. Осторожнее.
    Давид.Перед моими глазами тропинки, которые кружатся и приводят к стене. Потом стена, Нуллюс, и этот темный ров, где лежит издохшая и вздутая лошадь… Куда мы пришли, Нуллюс?
    Анатэма.Мы у моря. У рыбаков возьмем мы лодку и отдадимся волнам – скорее у безумных волн вы найдете пощаду, Давид, чем у людей, которые сошли с ума.
    Давид.Да. Лучше умереть. (Ложится у ограды.)Мне пятьдесят восемь лет, Нуллюс, и мне необходим отдых… Но кто был этот человек, который встретил нас на большой дороге и обрадовался так страшно и побежал с криком: Вот Давид, радующий людей. Откуда он знает меня? Я его не видел ни разу.
    Анатэма (делая вид, что осматривает берег). Ваша слава велика, Давид… Странно, я не нахожу спуска.
    Давид (закрывая глаза). Кипарисы почернели – к ночи будет ветер, Нуллюс. Нам нужно было остаться в каменоломне: там темно и тихо, и я там спал, как человек с чистой совестью. (Ворчливо.)Ну что же ты молчишь, Нуллюс? Или мне разговаривать одному, как будто я уже в пустыне?
    Анатэма.Я ищу.
    Давид (недовольно). Ну чего еще искать там? – Уже довольно искали мы сегодня и прыгали, как ученые собаки. Мне было стыдно, Нуллюс, когда я перелезал ограды, как маленький мальчик, ворующий яблоки. Идемте-ка лучше сюда, и расскажите что-нибудь такое о ваших путешествиях. Я слишком устал, чтобы спать.
    Анатэма.Спать не придется, Давид. (Подходя.)Здесь нет спуска к морю.
    Давид.Ну так что же? Поищите в другом месте.
    Анатэма (простирая руку по направлению к городу). Всмотритесь, Давид, – что это белеет вдали?
    Давид (поднимая голову). Я не вижу.
    Анатэма.Это город, который ждет тебя. А теперь прислушайся: что там гудит вдали?
    Давид (прислушиваясь). Это – ну, конечно, Нуллюс, это эхо морских волн.
    Анатэма.Нет. Это люди, Давид, которые сейчас придут сюда и потребуют от тебя чудес и предложат тебе царство над бедными земли. Когда мы прятались за камнями, я слышал, как двое людей, поспешавших в город, говорили о том, что ты похищен кем-то злым и тебя нужно отнять у похитителя и дать тебе царство.
    Давид.Разве я не старый больной еврей, а кусок золота, чтобы меня похищать? Оставьте, Нуллюс, вы бредите, как и те… Я хочу спать.
    Анатэма (нетерпеливо). Но они идут сюда.
    Давид.Ну и пусть идут. Вы им скажите, что Давид уснул и не желает творить чудес. (Укладывается удобно для сна.)
    Анатэма.Опомнитесь, Давид!
    Давид (упрямо). Да, он не желает творить чудес. Спокойной ночи, Нуллюс. Я стар и не люблю болтать о пустяках.
    Анатэма.Давид!
 
   Давид не отвечает: засыпает, подложив обе руки под голову.
 
   Проснитесь, Давид, сюда пришли. (Злобно толкает уснувшего.)Встань, тебе говорю! Ты притворяешься спящим – я не верю тебе. Слышишь? (Сквозь зубы.)Заснул – проклятое мясо! (Отходит и прислушивается.)Ха! Идут…
   Идут – а их царь спит. Идут – а их чудотворец почивает сном лошади, на которой возят воду. Несут корону и смерть – а их жертва и властелин ловит ветер раскрытым ртом и чмокает сладко. О, жалкий род: в костях твоих измена, в крови твоей предательство, и в сердце твоем ложь! Лучше на текучую воду положиться и по волнам идти, как по мосту; лучше на воздух опереться, как на камень, – нежели изменнику вверить свой гордый гнев и горькие мечты. (Подходит к Давиду и грубо расталкивает его.)Встань!
   Встань, Давид: пришла Сура – Сура – Сура.
    Давид (пробуждаясь). Это ты, Сура?.. Я сейчас, я очень устал, Сура…
   Что это? Это вы, Нуллюс? А где же Сура, она сейчас звала меня? Как я устал, как я устал, Нуллюс.
    Анатэма.Сура идет. Сура несет вам младенца.
    Давид.Какого младенца? У нас же нет маленьких детей? Наши дети…
     (Привстает и озирается испуганно.)Что такое, Нуллюс? Кто это кричит там?
    Анатэма.Сура несет мертвого ребенка. Нужно, чтобы вы воскресили мертвого ребенка, Давид. Он черненький, его зовут Мойше – Мойше – Мойше.
    Давид (встает и топчется на пространстве нескольких шагов). Бежать, Нуллюс! Бежать! Где же дорога? Куда ты завел меня? (Хватает Анатэму за руку.)Послушай, как кричат они. Это они идут сюда, за мной – ой, спаси меня, Нуллюс!
    Анатэма.Дороги нет. (Удерживая Давида.)Там пропасть.
    Давид.Что же мне делать, Нуллюс? Не броситься ли вниз и раздробить голову о камни, – но разве я злодей, чтобы приходить к богу без зова? О, если бы призвал меня бог – быстрей стрелы понеслась бы к нему моя старая душа… (Прислушивается.)Кричат. Зовут, зовут, – отойдите, Нуллюс, я хочу молиться.
    Анатэма (отходит). Но поторопитесь, Давид, они близко.
    Давид (падая на колени). Ты слышишь? Они идут. Я люблю их, но горше ненависти моя любовь, и бессильна она, как равнодушие… Убей меня и встреть их сам. Убей меня – и встреть их милостиво, любовию твоей взыщи.
   Телом моим утучни голодную землю и возрасти на ней хлеб, душою моею утоли печаль и смех возрасти. И радость – о, боже – радость для людей…
 
   Слышно приближение огромной толпы; отдельных голосов еще нет – все сливается в один протяжный, ищущий крик.
 
    Анатэма (подходя). Скорей, скорей, Давид, – они подходят.
    Давид.Сейчас, сейчас. (В отчаянии.)Радость… Ну и что же еще? Одно только слово, одно только слово – но я забыл его. (Плачет.)О, как много слов – и только одного не хватает… Но, может быть, тебе не нужно слов?
    Анатэма.Только одного не хватает? Как странно. А они, кажется, нашли свое слово – ты слышишь, как они вопят. Дави-ид, Дави-ид. Встань же, Давид, и встреть их гордо: кажется, они начинают смеяться над тобою.
 
   Давид встает. Снизу, очевидно, заметили его – крик переходит в громоподобный радостный рев. Кто-то, опередивший других, выбегает, кричит радостно: «Да-вид» – и, размахивая руками, убегает назад. Кровавым взглядом охватывает солнце высокий бугор, кипарисы и седую голову Давида и прячется за тучи, как глаз под завесой нахмуренных бровей. В одном месте море наливается кровью; словно смертоносная битва произошла в безмолвии пучины.
 
    Давид (отступая на шаг). Мне страшно, Нуллюс. Это тот, что на дороге, с рыжей бородкой… Я боюсь его, Нуллюс.
    Анатэма.Встреть их гордо. Правдою, правдою ударь их, Давид.
    Давид.Только не оставляйте меня, Нуллюс, а то я опять забуду, где правда.
 
   Снизу и через ограду показываются люди, бегущие торопливо. Они грязны, измучены, как Давид, и как будто слепы, но на лицах огненная радость; и вместо слов один только торжествующий, немного хищный вой: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
 
     (Простирая руки.)Назад.
 
   Его не слушают и лезут с тем же протяжным воплем; и до самых дальних рядов несется он, и, когда передние уже умолкают, где-то в глубокой дали, как тысячекратное эхо, замирает слабым стоном: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
 
    Анатэма (дерзко). Куда? Назад-назад, вам говорят!
 
   Передние останавливаются в страхе.
 
    Голоса.Стойте. Стойте. Кто это?
   – Это Давид?
   – Нет, это похититель!
   – Похититель!
   – Похититель!
 
    Кто-то беспокойный.Тише. Тише. Давид хочет говорить. Слушайте Давида.
 
   Умолкают; но вдали еще голосят протяжно: Да-ви-ид, Да-а-ви-и-д.
 
    Давид.Что вам надо? Ну да, это я, Давид Лейзер, еврей из города, который и ваш город. Зачем вы преследуете меня, как вора, и криками пугаете меня, как грабителя?
    Анатэма (дерзко). Что вам надо? Ступайте отсюда. Мой друг Давид Лейзер не хочет вас видеть.
    Давид.Да. Оставьте меня здесь умирать, ибо уже к сердцу моему подходит смерть; и идите домой к женам вашим и детям. Я ничем не могу облегчить страдания вашего, идите. Так ли я сказал, Нуллюс?
    Анатэма.Так, так, Давид.
    Кто-то беспокойный.Наши жены здесь, и дети наши здесь. Вот они стоят и ждут твоего ласкового слова, Давид, радующий людей.
    Давид.Уже не осталось во мне силы, и мне нечего сказать. Идите.
    Женщина.Пройди немного вперед, Рувим, и поклонись господину нашему Давиду. Вы, наверно, помните его, Давид? – Поклонись же еще раз, Рувим!
 
   Мальчик робко кланяется и вновь прячется в толпу. Добродушный смех.
 
    Старик (улыбаясь). Это он вас боится, Давид. Не бойся, мальчик.
 
   Сдержанный смех. Выступает странник.
 
    Странник.Ты позвал нас, Давид, – и мы пришли. Уже давно мы ждали, безмолвные, твоего милостивого зова, и до самых дальних пределов земли разнесся твой клич, Давид. Почернели дороги от людей, шевельнулись глухие тропы, и узкие тропинки налились шагами, и скоро большими дорогами станут они – и как вся кровь, какая есть в теле, бежит к единому сердцу, так к тебе, единому, идут все бедные земли. Привет тебе, господин наш Давид, – землею и жизнию своею кланяется тебе народ.
    Давид (мучаясь). Чего вы хотите?
    Странник (тихо). Справедливости.
    Давид.Чего вы хотите?
    Все.Справедливости.
 
   Одно только слово – но будто гром прогремел над землею, и уже затих, близкий и далекий, и уже не знает человек: слышал ли он, сказал ли, подумал ли – или же не было ничего. Ожидание.
 
    Давид (с внезапной надеждой). Скажите же, Нуллюс, скажите: разве справедливость – чудо?
    Анатэма (горько). Там есть слепые – и они невинны. Там есть мертвые – и они невинны также. Гробами своими клянется тебе земля и тьмою приветствует тебя. Сотвори же чудо.
    Давид.Чудо? Опять чудо?
    Странник (подозрительно и угрюмо). И народ не хочет, чтобы ты говорил с тем, имени которого мы не смеем назвать. Он враг людей, и ночью, когда ты спал, он похитил тебя и унес на эту гору – но он не догадался похитить сердце у народа; и, стуча непрерывно, – привело нас сердце к тебе.
    Анатэма (надменно). По-видимому, я лишний здесь?
    Давид.Нет, нет. Не покидайте меня, Нуллюс. (Мучаясь.)Прочь, прочь отсюда. Вы искушаете бога – я вас не знаю. Уйдите… Уйдите.
    Анатэма (коротко). Прочь!
    Голоса (испуганно). Давид гневается.
   – Что же нам делать?
   – Господин гневается?
   – Давид гневается.
    Старик.Зовите Суру.
    Женщина.Суру зовите, Суру.
    Голоса.Сура, Сура, Сура!
 
   Уносится в дальние ряды: Сура, Сура.
 
    Давид (в ужасе). Ты слышишь? Они зовут Суру.
    Радостный голос.Сура идет.
 
   Толпа становится смелее.
 
    Абрам Хессин (кланяется многократно). Это я, Давид. Это я.
   Здравствуйте, господин наш Давид.
    Сонка (улыбаясь и кланяясь многократно). Здравствуйте. Ну так здравствуйте же, Давид.
 
   Давид отворачивается и закрывает рукою лицо.
 
    Анатэма (равнодушно). Прочь!
 
   Общее смущение, прерванные улыбки, задержанные вздохи. Почтительно ведомая под руки, появляется Сура и так доходит до невидимой черты, которая отделяет Давида и за которую никто не смеет переступить. И дальше несколько шагов делает одна.
 
   Обернитесь, Давид… Сура пришла.
 
    Сура (кротко). Здравствуйте, Давид. Простите меня, что я беспокою вас, но люди просили меня переговорить с вами и узнать, когда вы пожелаете вернуться домой, в ваш дворец. И еще они просили, чтобы вы поторопились, Давид, ибо уже многие умерли от невыносимых страданий; и уже мертвецы устали ждать. И многие уже сошли с ума от невыносимых страданий и скоро начнут убивать; и если вы не поспешите, Давид, то все в народе станут врагами друг другу – и вам трудно будет построить царство на мертвой земле.
 
    Горькие вопли в дальних рядах:Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
 
    Давид (сдержанно). Прочь, Сура!
    Сура (кротко). У вас разорвано платье, Давид, и я боюсь, что на вашем теле есть раны. Что с тобою? Отчего ты не радуешься с нами?
    Давид (плача). О Сура, Сура! Что ты делаешь со мною? Подумай, Сура, – подумайте вы все – разве не отдал я вам все – и ничего нет у меня!
   Пожалейте же меня, как я вас жалел, и камнями побейте мое ненужное тело. Я вас люблю – и слова гнева бессильны в моих устах, и не пугает вас страх из уст любящего – так пожалейте же меня. У меня нет ничего. Мало крови в моих жилах, но разве не отдал бы я ее всю до последней свернувшейся капли – если бы мог утолить вашу горькую жажду. Как губку сжал бы я сердце мое между жерновами ладоней моих – и единой капли не посмело бы утаить лукавое сердце, жадное до жизни. (С силою разрывает одежду и ногтями царапает обнаженную грудь.)Но вот идет кровь – идет кровь – улыбнулся ли хоть один из вас улыбкой радости? Но вот я рву волосы из бороды моей и седые клочья бросаю к вашим ногам – поднялся ли хоть один мертвец? Вот я плюну в ваши глаза – прозреет ли хоть один слепой? Вот я камни… я камни стану грызть, как бешеный зверь – насытится ли хоть один голодный? Вот я всего себя брошу вам… (Быстро делает несколько шагов – и толпа в страхе отступает. Крики испуга.)
    Анатэма.Так, так, Давид. Бей их.
    Сура (отступая). Ой, не наказывайте нас, Давид.
    Странник (к толпе). Он слушает похитителя. Он говорит: я ничего не хочу дать народу. Он плюет и говорит, что это в глаза народу…
 
   Крики испуга и зарождающейся злобы. Но в дальних рядах все еще молитвенные вопли: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
 
    Кто-то.Он не смеет плевать в народ. Мы ничего не сделали ему.
    Другой.Я видел, я видел: он поднимал камни. Спасайтесь.
    Анатэма.Берегитесь, Давид: они сейчас возьмутся за камни. Это звери.
    Странник (к Давиду). Ты обманул нас, еврей!
    Сура (заступаясь). Не смейте так говорить.
    Хессин (хватая странника за грудь). Еще слово, и я заткну тебе рот.
    Давид (кричит). Я не обманывал никого. Я отдал все, и у меня нет ничего.
    Анатэма.Вы слышите, глупцы? У Давида нет ничего. (Смеется.)Нет ничего. Так ли я говорю, Давид?
    Странник.Вы слышите? – у него нет ничего. Зачем же он призвал нас? Он обманул. Он обманул.
    Хессин (в недоумении). Но это правда, Сура: он сам говорит – нет ничего.
    Сура.Не слушайте Давида. Он болен. Он устал. Он даст нам все.
    Странник (с тоскою и гневом). Как же ты мог, Давид? Что ты сделал с народом, проклятый?
    Кто-то беспокойный.Ну так послушайте, что сделал со мной Давид, радующий людей. Он обещал мне десять рублей, а потом отнял и дал одну копейку; и я думал, что эта копейка не настоящая, и приходил с нею в магазин и требовал много – а они смеялись и гнали меня, как вора. Это ты – вор. Ты – грабитель, оставивший моих детей без молока. На твою копейку.
     (Бросает копейку к ногам Давида.)
 
   Многие следуют его примеру, – ибо у всех только по одной копейке.
 
    Сура (защищая Давида). Вы не смеете обижать Давида. Давид молча плачет, закрыв лицо руками.
    Кто-то яростный.Предатель! Он мертвых поднял из гробов, чтобы посмеяться и над ними. Бейте его камнями. (Нагибается за камнем.)
 
   В этот момент поднимается сильный ветер, и в отдалении грохочет гром.
   В толпе страх.
 
    Давид (поднимая голову и раскрывая грудь). Побейте меня камнями – я предатель!
 
   Гром сильнее. Анатэма весело хохочет.
 
    Странник.Предатель! Бейте его камнями – он обманул. Он предал, он солгал!
 
   Смятение. Наступают на Давида, хватаются за камни; некоторые с воплем убегают.
 
    Давид.Возьмите меня. Я иду к вам.
    Анатэма.Куда? Они тебя убьют.
    Давид.Ты враг. Пусти! (Вырывается.)
    Странник (поднимая над головою камень). Назад, сатана!
    Анатэма (торопливо). Прокляни их, Давид. Они сейчас убьют тебя… Скорей.
 
   Давид поднимает обе руки – и падает, пораженный камнем. Почти без слов, немые от ярости, глухо ворчащие, словно грызущие землю – обрушивают люди все новые и новые каменья на неподвижное тело. Не слышат грома. Не слышат визгливого смеха Анатэмы. Вдруг кто-то громко плачет: а-а-а.
   Женщина. За ней другая. Крики, рев. Убегают, согнувшись. Кто-то последний поднимает камень, чтобы бросить в голову Давида, – оглядывается – один! – выпускает камень из рук и с диким криком, схватившись за голову, убегает.
   Далекие крики. Что-то страшное творится в невидимой толпе.
 
     (Мечется, вскакивает на камень, срывается, опять вскакивает, смотрит.)
   А-ах, ты победил, Давид. (Хохочет.)Смотри. Смотри, как бежит проклятое тобой стадо. Ха-а! Они падают со скал. Ха-а! Они бросаются в море. Ха! Они топчут детей! Смотри, Давид, они топчут детей! Это сделал ты, великий, могущественный Давид Лейзер. Любимый сын бога – это сделал ты! Ха-ха-ха!
     (Кружится, обуреваемый хохотом.)Ах, куда же мне деваться с радостью моею?
   Ах, куда же мне пойти с вестью моею – для нее мало места на земле. Восток и запад, север и юг, смотрите и слушайте – Давид, радующий людей, – убит людьми и богом. И на смрадный труп его ногою стану я – Анатэма. (К небу.)
   Ты слышишь? Возрази, если можешь. (Попирает ногою тело Давида.)
 
   И вот слышится стон из-под ноги, и вот, дрожа и колеблясь странно, поднимается седая окровавленная голова.
 
     (Отступая.)Ты еще жив? Солгал и здесь?
    Давид (ползет). Я к вам. Подожди же меня.
    Сура.Я сейчас.
    Анатэма (нагибаясь, с любопытством рассматривает). Ползешь?.. Как и я? – Собакою? – За ними?
    Давид (в смертном томлении). Ой, я не дойду, понесите же меня, Нуллюс. Разве я говорю, что меня не надо побить камнями, – ах, ну и пусть меня побьют камнями. Понесите же меня, Нуллюс! Я тихо лягу на пороге, я только взгляну в щелочку, как кушают… маленькие дети… Ой, борода, Ой, страшная борода… Ой, не бойся, мой маленький, – ты один умный, ты один смеешься. Деточки мои, мои маленькие деточки.
    Анатэма (топая ногой). Ты ошибаешься, Давид. Ты мертв. И мертвы дети. Земля мертва – мертва – мертва. Взгляни.
 
   С усилием Давид встает и смотрит, простирая уже слабые, полумертвые руки.
 
    Давид.Я вижу, Нуллюс. Мой старый друг… мой старый друг, побудьте здесь, я прошу вас, а я пойду к ним. Знаете ли, Нуллюс… (Путается.)
   Кажется, я нашел одну копейку… (Смеется тихо.)Я же говорил тебе, Нуллюс, взгляни на эту бумагу… Абрам Хессин мой друг… (Убедительно.)Абрам Хессин мой друг. (Падает и умирает.)
 
   В отдалении, замирая, сдержанно грохочет гром, словно по огромным каменным ступеням нисходит кто-то, одетый в тяжкие железа. Уже темно от черных клубящихся туч, но затихает порывистый ветер; до самой воды спустилось красное солнце и, в прорыве облаков, показало свой округленный верх, свою как бы стынущую огромную близкую массу. И скрылось.
 
    Анатэма (наклонившись). Теперь правда? Умер? Или опять лжешь? Нет – честная смерть. Дай кулак. Разожми. Не хочешь? Но ведь я сильнее. (Встает и рассматривает что-то в руке.)Копейка. (Бросает презрительно. Ворошит ногою труп Давида.)Прощай, глупец. Завтра твой труп найдут здесь люди и схоронят пышно по обычаю людей. Добрые убийцы, они любят тех, кого убивают. И из тех камней, которыми тебя побили за любовь, они построят высокий – кривой – и глупый памятник. А чтобы оживить его нелепо-мертвую громаду – меня посадят на вершине. (Смеется. Сразу обрывает смех и становится в надменно-актерскую позу.)Кто вырвет победу из рук Анатэмы? Сильных я убиваю, слабых я заставляю кружиться в пьяном танце – в безумном танце – в дьявольском танце. (Ударяет ногою по земле.)Смирись, земля, и дары принеси мне покорно: убивай – жги – предательствуй, человек, во имя господина твоего.
   По морю крови, пахнущей так сладко, на красных парусах, сверкающих так жарко, направляю я мою ладью… (К небу. б ыстро.)К тебе за ответом. Не собакою, ползающей на брюхе, – знатным гостем, владетельным князем земли причалю я к твоим немым берегам. (Величественно.)Приготовься. Я – точного потребую ответа. Ха-ха-ха! (Со смехом скрывается во тьме.)
 
    Занавес

Седьмая картина