Андреев Леонид Николаевич. Самсон в оковах

    Фара. Да, это невозможно. Только глупец может не верить в Дагона. Но откуда же эта тревога, которая сжигает тебя? Мне больно смотреть на твое лицо, так бледно оно, и все бледнее оно становится. Или это от луны?
    Галиал. От луны.
    Фара. И я так думаю. Отчего мы не идем? Ты улыбаешься?
    Галиал. Нет. Ах, я один, Фара! Что со мною: я не знаю, надо ли мне идти к Самсону. У тебя мужественное сердце, Фара, из всех людей ты один никогда не испытавший страха…
    Фара. Никогда.
    Галиал. И возле тебя спокойно всем. И посмотри, как спокоен наш Аскалон, где мы родились. Как он спокоен и прекрасен! Лучше умереть, чем видеть разрушенными эти дома, умолкнувший фонтан, женщин, которые больше не поют… Нет, нет!
    Фара. Ты так боишься Самсона?
    Галиал. Я не трус. Не знаю. Но вот что я расскажу тебе. Этого никто не знает, ах! – я один. Фара. Слушай… Нет, отойдем сюда, там может услыхать прохожий. Слушай! Ты знаешь, что это я ослепил Самсона?
    Фара. Да.
    Галиал. Это мои сны, других я не вижу, это мои ночи, других у меня нет. Отойдем сюда! Я видел последний взгляд очей Самсона прежде, чем красное железо коснулось их. Он был пьян тогда, и язык его лопотал бессвязное, он был пьян, и в глазах его прыгало вино, – но на одно мгновение оттуда, из глубины тумана, из-за груды пьяных туч, блеснула молния Синая. Их Синая – той горы, на которой их страшный бог.
    Фара. Ты испугался тогда?
    Галиал. Не знаю. Но рука моя остановилась. Я смотрел в его глаза. Я знал, что если еще раз блеснет молния оттуда, я умру. Умрут все, и народ наш погибнет. Я ждал.
    Фара. Но она не блеснула?
    Галиал. Нет. И тогда я, вот этой рукою, – я насунул вечный мрак на его глаза и душу. «Будь ты проклят!» – сказал я. Остальное сделали рабы. Уходя, я слыхал, как они сдирали с него золото и били его; я полагал, что они его убьют. Но он остался жив. Фара, – он жив!
    Замирает с поднятой рукою. Молчание. Плещется вода в фонтане.
    Занавес

Действие 3

    Во внутреннем покое дворца Далилы. Много золота, тяжелых драгоценных тканей, слоновой кости, звериных шкур, основной тон всему дает черное дерево, которое на стенах, в вещах и отделке. Курятся благовония; высокие светильники светят мягко, не убивая тьмы. Но в одном углу, где за парчовой золотистой занавесью вход в опочивальню Далилы, светильники ярки, свет высок и желт. Кажется душным и пьянящим сизый от курений воздух, но в легкости огней и блеске золота много радости.
    В соседнем помещении звучат замедленно-нежные истомные голоса египетских певиц-рабынь, замирающие переборы струн. Порою стихают совсем; в тишине легкими всплесками ладоней и звоном золотых колец и запястий отбивается ритм какого-то неслышного танца. И снова слабый рокот струн и призывные, полные томной страсти, замедленно-нежные шепоты певиц.
    В покое находятся Далила , оба ее брата и юный прекрасный Ахимелек , внук и преемник престарелого царя Рефаима. Огненно-рыжий Галиал в золоченой кольчуге, в тяжелых тканях осенне-коричневого листа; его страстное лицо бело, как маска. Высокий и гибкий, развращенный и томный Адорам одет в легкие ткани блекло-зеленых тонов, в краски угасших надежд и капризной усталости. Легкие одежды смуглого, черноволосого Ахимелека сияют белизной.
    Немой раб-нубиец поправляет огни светильника. Для услуг и на зовы являются другие, черные, богато одетые рабы. Ждут Самсона. Галиал беспокойно прислушивается у двери. Ахимелек стоит в глубине, спокоен и задумчив. Адорам лениво развалился на глубоком и низком сиденье.
    Молчание.
    Адорам. Самсон заставляет ждать. Почему ты не велел, Галиал, подгонять его бичами? – он шел бы скорее.
    Далила. Он может не прийти совсем.
    Галиал( оборачиваясь). Ты думаешь? Почему?
    Далила. Я не знаю.
    Адорам. Придет, пес; вероятно, Галиал обещал ему хорошую кость. Мне все равно, но нехорошо, что он заставляет ждать царевича. Тебе не скучно, Ахимелек?
    Ахимелек. Нет.
    Галиал( подходя). Он не думает, что здесь будут другие, кроме Далилы, и ему трудно идти. Но я не понимаю, зачем царевичу ждать? Идите и веселитесь, вы молодые люди, а я сделаю все, что следует…
    Ахимелек. Нет, я сам хочу его видеть.
    Галиал. Но едва ли это зрелище будет тебе приятно, Ахимелек! Придя из темницы, Самсон не будет иметь того вида, который впоследствии…
    Адорам. …впоследствии придаст ему Галиал. Сомневаюсь!
    Ахимелек. Нет, я хочу.
    Галиал. Царевич юн, но мудростью старше нас всех, ты же, Адорам, только болтун. Ты его увидишь, Ахимелек.
    Молчание.
    Адорам. Брат, а почему в саду и во дворе столько воинов? Это похоже на стан перед битвой.
    Галиал. Так надо.
    Адорам. Галиал волнуется. Сестра, ты заметила у себя эту египтянку, новую, что всегда у стены? Послушай, сестра, – она фальшивит нестерпимо! Ты не находишь, Ахимелек?
    Ахимелек. Я не знаю. Кажется.
    Галиал( с коротким смехом). Самсон не заметит!
    Адорам. Но я-то замечаю: зачем же портить мне вечер? Ах, Далила, если бы ты послушала, каких певиц подобрал я Ахимелеку! Это…
    Входит раб .
    Далила. Что надо, Татами?
    Раб. Пришли те, кого ты ждешь, госпожа.
    Далила. Пусть войдут. Приготовлено ли масло, вода для омовения и все, что я приказала?
    Раб. Приготовлено, госпожа.
    Галиал. Так иди же! Как он медленно ворочается, собака! Иди.
    Раб выходит.
   Вот он, Ахимелек. Взгляни сам. Это он!
    Адорам. Ты так хрустишь пальцами, Галиал, что и он услышит.
    Галиал. Оставь, болтун. Тише.
    Входят Самсон и тюремщик Ягаре-Оргим . У Самсона все тот же дикий вид; на его руках и ногах тяжелые цепи; придерживаясь за Ягаре, не зная, что впереди, валится вслед за ним на колени, лбом прижимается к полу. Так остаются некоторое время.
    Самсон. Здравствуй, госпожа моя Далила. Вот я и пришел, как ты приказала.
    Далила. Я не приказывала, но я тебя ждала. Встань, Самсон. Встань, добрый Ягаре-Оргим. Сейчас ты совершишь омовение, и тебе дадут новые одежды, Самсон. Иди и возвращайся скорее, я жду тебя. Ты еще чего-нибудь хочешь?
    Самсон. А как же цепи, госпожа? ( Снова падая на колени, но с большей смелостью.) Прикажи расковать меня, госпожа моя Далила! Я верный раб царя филистимлянского, и я не сделаю зла.
    Далила смотрит вопросительно на Ахимелека; тот делает утвердительный жест.
    Далила. Будет сделано, как ты просишь. Ты слыхал, Ягаре-Оргим? Идите.
    Самсон встает и, придерживаясь за полу одежды тюремщика, звеня цепями, выходит. Здесь молчание. Все смотрят на Ахимелека; тот взволнован.
    Ахимелек. И это – Самсон? Я его не узнал. Я его видел однажды, и он был прекрасен тогда, как царь, весь Аскалон смотрел на него… а что же это? Это раб!
    Вопросительно смотрит на Далилу. Та, вспыхнув, гневно и гордо опускает глаза. Галиал также хмуро потупился.
    Адорам. Я говорил тебе, Ахимелек. Раньше это было Самсоном и даже моим другом, кажется, – теперь это грязное и волосатое животное. Раб.
    Ахимелек. Мне стало так печально! Я тоже буду царем, – и разве со мной может быть то же? Это так печально, у меня даже заболело сердце. У тебя тоже, Далила?
    Далила( не поднимая глаз). Нет.
    Ахимелек. Какой злой его бог! Почему он не дал Самсону смерть? – наш великий Дагон дал бы. Когда царь перестает царствовать, он должен умереть.
    Далила( не поднимая глаз). Прикажешь отослать его назад в темницу, повелитель?
    Ахимелек( смотря на суровое молчание Галиала). Ах, я не знаю!
    Адорам. И этого не надо: в твоем царстве достаточно рабов и без Самсона. О нем нужно забыть. У сестры есть какие-то славные камешки, которые бесследно растворяются в вине, и человек так приятно умирает после третьей чаши! Ты помнишь этого красавца с постным лицом, этого тоскливого ревнивца, который так надоел тебе, Далила? Но какая у меня плохая память, я совсем забыл его имя…
    Ахимелек. Что же ты молчишь, Галиал?
    Галиал резко и насмешливо хохочет. Ахимелек, покраснев, с гневом смотрит на его белое как мел, дергающееся лицо.
   Как ты можешь смеяться, когда я не смеюсь? Раб! Если ты смеешься надо мною, потому что я юноша, – то я еще буду царем, смотри! Если ты смеешься над ним, – то он был царем! А кто ты? Раб!
    Галиал( падая на колени и распростираясь перед Ахимелеком). Прости, повелитель!
    Адорам. Галиал волнуется, и смех его не вовремя. Он любит и почитает тебя, царевич.
    Ахимелек. Я не сержусь. Встань, не надо! Но я не люблю, чтобы смеялись, когда я чего-нибудь не понимаю. Лучше расскажи, ты мой учитель. Я тоже тебя люблю.
    Галиал. Смею ли я учить тебя? Кто я? Раб. Мы все живем, пока есть твоя милость, а отвернешь ты от нас свое светлое лицо…
    Ахимелек. Нет, нет. Ты все знаешь, а мне надо еще учиться. И мне не нравится, что Адорам шутит, – сейчас не время для шуток. Говори, учитель.
    Галиал. Прекрасный юноша! Солнце нашего народа! Сын богов! Глаза мои слепнут, когда я проникаю взором в величие твоих замыслов, в твои божественные дерзания. Мудрый Рефаим неслышно близится к смерти, а в тебе возрождается жизнь всех царей филистимских и их славных богов. Чудесный пришелец из светлой страны золотых островов и синего моря, ты ведешь свой род от далеких богов…
    Ахимелек. Но говорят, что это сказки и что я вовсе не сын богов?
    Галиал. Лживые языки, которые надо вырвать!
    Ахимелек. Да, в моих снах я вижу иногда эти золотые острова, о которых ты говоришь. ( Вздыхая.) А здесь все так чуждо мне, и кругом такая скучная пустыня. Там не было пустыни. Ты хорошо говоришь, Галиал.
    Галиал. Ты смел и силен, Ахимелек, на твоем челе печать избрания, и народ поклоняется тебе в храмах…
    Ахимелек( краснея). Не так много, друг! Я еще юноша, почти мальчик.
    Галиал. А разве у богов есть возраст? А разве львенок не сын льва? Полно, царевич! Разве солнце на восходе, когда встречают его темные пастухи, – не то же солнце, что в полдень слепит глаза всему живущему? Полно, царевич! Обними орлиным взглядом землю и вспомни слова мудрого Рефаима, твоего деда: Иудея – только отдых на нашем великом пути, случайное становище среди чуждых племен. Тебя ждет древний престол фараонов, повелитель!
    Ахимелек. Да, я знаю, ты уже говорил это. Но разве Самсон может быть военачальником? Он слеп… и ты видел, какой он.
    Галиал. А Иудея? Она вцепилась в наши ноги и не пускает нас дальше. Мы как волна моря, разбившаяся у скалы! Мы как луч солнца, встретивший каменную стену. А Иудея?
    Ахимелек. Они покорны и платят дань исправно. Ты говорил.
    Галиал. Это покорность зыбучего песка, который втягивает и душит, расступаясь. Опасайся их, царевич, это страшный народ! Мрачный, он гасит нашу радость; лукавый, он гнется и расступается, подобно тростнику, но не хранит путей пришельца и забывает его законы. Мы стоим неподвижно! Сотни лет, как слепые рабы безжалостной судьбы, мы косим все один и тот же скудный луг. Народ мятежный, лживые дети!
    Ахимелек. Это правда. Говорят, что они все волхвы.
    Галиал. Им ведомы тайны злых очарований. Ты заметил, что наши великие боги бессильны в этой стране рабов и грязных нищих?
    Ахимелек. Разве? ( Со страхом.) Я этого не знал, ты никогда не говорил. Это правда, Далила?
    Молчание.
    Адорам( с усмешкой). Наши боги!.. А тебе не кажется, Галиал, что и наших великих богов мы где-то украли по дороге и они любят больше своих прежних владельцев, чем нас?
    Ахимелек( с гневом и страхом). Не смей так говорить! Ты ни во что не веришь, Адорам! Пойди со мною в храм Дагона, и ты увидишь много иудеев, которые толпятся у жертвенника со своими козлятами и голубями. Дагон велик!
    Адорам. Но Галиал боится не Дагона… Но я согласен с вами: нам надо уходить отсюда, здесь невыносимо. Здесь наш смех глохнет, как в подземелье. Здесь нельзя взглянуть на красотку, чтобы кто-нибудь тотчас же не проклял тебя! Попробуем Египет.
    Ахимелек. Самсон тоже волхв?
    Галиал. Да. Великий волхв. Они зовут его пророком. Его силой мы сокрушим их силу.
    Ахимелек. А он не убьет нас?
    Галиал. Мы его купим.
    Ахимелек. Разве он такой плохой? Он был царем.
    Галиал. Он любит золото, вино и… ( Быстро взглядывает на Далилу.) Он ненавидит Иудею, которая прокляла его, и он согласен. Я говорил с ним.
    Ахимелек. Но он слеп.
    Галиал. Мы будем его глазами.
    Ахимелек. Ах, ты так на все умеешь ответить. Но есть ли у него сила? И велика ли она? Он тебе показывал ее?
    Галиал( хмуро). Да. Не слушай этих болтунов, которые ни во что не верят, не слушай стариков, которые всего боятся, – доверься мне, повелитель! Спроси Фару, он также твой верный слуга, как и я. Не верь жрецам, которые уже болтают, что я изменил Дагону. Это неправда. ( Молитвенно шепчет.) Великий, перворожденный отец богов… Что делали жрецы, пока он умерщвлял наших воинов и мужей? А я ослепил его, и я воздвигну его силу для твоей славы, Ахимелек! Во имя Дагона!
    Молчание.
    Ахимелек. Я тебе верю. Поцелуй мою руку, Галиал.
    Галиал коленопреклоненно целует руку царевича.
    Адорам( сестре, тихо). Лжет Галиал или говорит правду?
    Далила( пожимая плечами). Спроси его.
    Ахимелек. Но я еще хочу взглянуть на него, – можно?
    Галиал. Ты приказываешь, царевич.
    Ахимелек. Я буду смотреть твоими глазами, но это потому, что я так хочу. Ах, мне все-таки его жаль! Тебе тоже, Далила?
    Входит раб .
    Раб. Госпожа! Иудейский раб, Самсон, ждет твоих приказаний.
    Галиал( гневно). Не раб, а судия израильский! Если ты мне еще раз скажешь, собака!.. Зови сюда.
    Раб выходит.
   ( Решительно.) Мы станем в тот угол, сестра. Он не услышит нас.
    Далила( с неудовольствием). Вы будете ему мешать…
    Галиал. Он не догадается… ( Тихо.) Далила, потерпи, я молю тебя. Ты умнее их всех, ты одна понимаешь, Далила. Я дам тебе все, все! Я сам бы выгнал этого щенка!..
    Далила( громко). Тогда и я выйду в опочивальню. Вы лучше его рассмотрите, пока он будет один.
    Удаляется в опочивальню. Галиал поспешно, улыбаясь царевичу, присоединяется к нему и Адораму. Входит Самсон . Подстриженная и подровненная борода его завита по ассирийскому обычаю, длинные волосы заплетены в семь косиц, перевитых золотом; одет он в роскошные тяжелые ткани; на голых руках браслеты, в ушах тяжелые золотые кольца. В нерешимости останавливается у порога.
    Самсон. Далила! Где ты, Далила? Это я пришел. Далила!
    Молчание.
   Здесь нет никого. Она сейчас придет. ( Осторожно, протянув руки, подвигается вперед.) Так, так. Здесь прежде что-то стояло… Нет. ( Ощупывает, медленно подвигается.) Так, так. Припоминаю. Надо сюда, направо… верно! ( Смеется.) Вот я и вернулся! Так, теперь сюда, назад. Она, пожалуй, и не заметит, что я слепой. ( Останавливается и с выражением крайнего удовольствия гладит пальцами ткани своих одежд, впивает душистый воздух, прислушивается к замедленно-нежному напеву египетских рабынь. Глубоко и сильно дышит.) Те же песни, те же песни… ( Громко.) Далила! Далила!
    Входит Далила .
    Далила. Я здесь, Самсон, я здесь. Дай твою руку. Отчего она дрожит, Самсон?
    Самсон. Так. Я перестану дрожать. Так. Это ты, Далила. Ты одна?
    Далила. Да.
    Самсон. Какая у тебя теплая, белая рука… Почему я сказал: белая? Нет, пусти мою руку. Смотри, я один пройду, как будто я вижу. Можно мне пройти или нельзя?
    Далила. Все можно, Самсон.
    Самсон. Смотри! ( Стараясь скрыть нерешительность шагов, с мучительно-напряженным выражением лица проходит взад и вперед. Самодовольно смеется.) Ты видела, Далила? А скажи, на мне золотистые одежды, да?
    Далила. Да. Почему ты знаешь, Самсон?
    Самсон. Я вижу пальцами. ( Смеется.) Я вижу пальцами! А вот это – белое. А вот это… твоя рука ( осторожно касается обнаженной руки Далилы), это тоже белое. Да? ( Смеется.) Вот как я вижу! У тебя новые рабыни?
    Далила. Да. Некоторые.
    Самсон. А поют старое. Мне нравится. Мне нельзя вина… немного?
    Далила. Можно. Все можно, Самсон!
    Стоящие в углу слушают так: Адорам не смотрит на Самсона и со скучающим видом что-то вертит в руках; Ахимелек смотрит прямо, волнуясь и самолюбиво краснея; Галиал весь вытянулся вперед и пожирает взорами Самсона. При последних словах все трое переглядываются быстро.
    Самсон. И вина можно? И ходить можно? Я еще немного пройду, – надо привыкать. А ты не отошлешь меня назад в тюрьму?
    Далила. Нет.
    Самсон. А это чьи одежды, которые на мне? Мои?
    Далила. Твои.
    Самсон. Мне можно их оставить или пока надо отдать назад?
    Далила. Оставь.
    Гневно смотрит в сторону стоящих: Адорам не глядит, Ахимелек опустил глаза, Галиал смотрит все так же напряженно: ему не до пустяков и мелочей.
    Самсон. Я постараюсь их не испачкать. Прежде я так много портил одежды, пятнал ее вином, рвал неосторожно… Смотри: теперь я уже лучше хожу. А скажи: я очень некрасив теперь?
    Далила( резко). Ты красив. Ты красивее всех мужей филистимских.
    Самсон. А очень заметно, что у меня глаза…
    Далила. Нет, не очень. Если ты не близко к свету, то совсем незаметно. Ты очень красив.
    Самсон. А где самый сильный свет?
    Далила. У тебя за спиной.
    Самсон. Тогда я буду ходить в эту сторону. Нет, это неправда, ты обманываешь меня, потому что добрая. Я некрасив ( хмуро), я очень некрасив! ( Ворчит про себя.) Пес израильский, грязный скот…
    Ходит быстрее и решительнее. В поступи является понемногу прежняя легкость, свобода человека, выросшего в пустыне. Что-то со стуком роняет Адорам. Самсон быстро поворачивается и с угрожающим видом в два звериных прыжка приближается к стоящим.
   Кто здесь? Кто? Далила, здесь кто-то есть!
    Наклонившись хищно, делает шаг вперед. Галиал в страхе откинулся назад и полуобнажил меч; на устах его готов крик о помощи. Адорам презрительно улыбается. Ахимелек, покраснев, выступил на шаг вперед.
    Далила( громко). Кто здесь, ты говоришь? Это раб, он пришел за приказаниями. Как ты неосторожен, Тэтами! ( Делает знаки.)
    Самсон. Я слышал звук меча.
    Далила( смеется). Что ты, мой возлюбленный! Это раб, Тэтами его зовут. Ты хотел вина, мой возлюбленный? Сейчас будет вино… Скорее же, раб, скорее!
    Самсон( всматривается слепыми глазами). Отчего он молчит? А я и не слыхал, когда он вошел.
    Далила. Это музыка заглушила его шаги, Самсон, это песни…
    Во время их разговора те трое один за другим неслышно выходят.
   Скорее же давай вина, Татами! Мой возлюбленный томится жаждой…
    Все трое вышли. Последним медленно Ахимелек.
   Ах, как я люблю тебя, Самсон! ( Обнимает Самсона и головой припадает к его груди. Плачет.) Они измучили меня! ( Гневно.) Они так долго терзали мое сердце… Ах, как я люблю тебя, Самсон!
    Самсон. Кто? Далила! Кто?
    Далила. Те, кто мешал поцеловать тебя, мой возлюбленный. Ты пришел! Ты пожалел меня и вернул мне душу. Как могла я жить без души… лучше бы ты убил меня, Самсон!
    Самсон. Ты плачешь? Прежде ты никогда не плакала.
    Далила. Я научилась, господин мой.
    Самсон. Не надо. Не плачь. Я люблю филистимлянок за то, что они никогда не плачут. Не надо. Мне все так нравится у тебя, ты хорошо живешь.
    Далила( вздыхая). Теперь я плохая филистимлянка. Тебе что-нибудь угодно, господин мой?
    Самсон( отстранив Далилу). Что они делают? Ах, пляшут… Как хорошо! Я как будто их вижу. Я еще пройду. А вещи мне можно трогать? У тебя так много всего. ( Роняет на пол вазу и разбивает.) Что это? О, какое несчастье, я разбил вазу! Прости меня, госпожа моя Далила, я так этого не хотел. Какое несчастье! ( Печально стоит над черепками.)
    Далила( радостно смеясь). Ах, какой ты! А мне так нравится, что это твоя рука разбила вазу!
    Самсон. Что же здесь хорошего? Но я научусь.
    Далила. Хочешь, я тоже разобью? Мне так хочется бить… Вот, вот! ( Бросает вазу.) Какое счастье!
    Самсон. Не надо, что ты! Это стоит так дорого!..
    Далила. Пусть, – я хотела бы еще дороже – ах, я себя хотела бы разбить! Пусть это будет жертва моему возлюбленному, который вернулся!
    Оба смеются.
    Самсон( снисходительно). Какая ты! А я больше не вернусь к жерновам?
    Далила. О!..
    Самсон. Да, не надо. Теперь я разбил бы голову о камни. Смотри, как я хожу, теперь я все понимаю кругом. Это дверь, там воины. Почему так много воинов, я слышал их шаги? Это против меня? А это… вот здесь… это опочивальня, да? (Смеется.)
    Далила( смеясь). Да, мой возлюбленный.
    Самсон. Видишь, я узнал. Это здесь меня ослепил Галиал?
    Далила. Нет! Нет! Нет!
    Самсон. А я думал, что здесь. Правда, я был пьян тогда. О, какой это ужас… нет, я про тюрьму говорю. Ты даже не думаешь, как это страшно. Первое время я горел весь… у меня горели глаза, волосы, у меня как будто дымились пальцы, – так я горел! И я все ждал кого-то, все ждал.
    Далила. Меня, Самсон?
    Самсон( с удивлением). Тебя? Нет, тебя я не ждал. А потом я крепко заснул и все видел сны, и все видел сны… Что я видел?
    Далила. Меня?
    Самсон. Тебя? Нет. Разное, не надо говорить. ( Смеется.) Пустыню видел. Разное, не надо говорить, я не люблю. Но ты разбудила меня, это правда. Я тебя не ждал, но ты так хорошо пришла, и, знаешь, в тот вечер я напился пьян, как египтянин. ( Смеется.) Я чуть не задавил Ягаре-Оргима. Зачем ты пришла?
    Далила. Я люблю тебя.
    Самсон. Но ты же меня ослепила.
    Далила. Нет. Ты мне не веришь? Клянусь Дагоном, я думала, что тебя убьют.
    Самсон. Да, это другое. Это лучше. Но не ты, так твой брат. Я не сержусь, нет, это я так спрашиваю. Я и на Галиала не сержусь, хотя он рыжий: я ведь-таки кое-что наделал. ( Смеется.) Это золото, что я держу в руке?
    Далила. Да.
    Самсон. Какие вы богатые, филистимляне! И веселые, у вас так хорошо поют. Я вас очень люблю.
    Далила. А о моей любви ты не хочешь слушать?
    Самсон. Но я думал, что ты сказала уже. Нет, я хочу. Я и сам люблю тебя. Но я устал, покажи мне, где сесть. Первый раз покажи, а потом я буду сам. Мы скоро будем пить вино? Твой молчаливый раб что-то не приходит. Может быть, он не слыхал?
    Далила. Он сейчас придет. Самсон, зачем ты обманул меня?
    Самсон. Когда? Я не помню. Ты говоришь пустое. ( Почти во все время разговора ощупывает пальцами ткани постилок, свою одежду.)
    Далила. Зачем ты скрыл, что ты пророк?
    Самсон( повернув голову, резко). Неправда. Ты обезумела, женщина? Я громко говорил, что я пророк.
    Далила. Да, ты говорил. Но почему же я не верила? Скажи! Нет, не говори, не надо, я глупая, я безумная. Я тогда не любила твоего бога. Он страшный, да? Но когда ты ушел, и пришли другие… их много приходило на мое ложе, Самсон, и были красивые среди них… или нет? Я забыла.
    Самсон( угрюмо). Мне все равно. Я вертел жернова.
    Далила. Да, все равно. Я забыла. Одного я отравила и тоже не помню за что. Он мне надоел, собака!
    Самсон( ворчит). Собака! Все собаки…
    Далила. Все собаки. Но я как будто оглохла тогда. Они говорят, а я не слышу. Они шевелят губами, – а звука нет, и все молчит. Я говорю: «Кричи, собака, клянись!» А он молчит. И вот охолодало мое ложе, и осталась я одна, и тогда простерлись надо мною твои чары, Самсон. Что стража у ворот, что запоры и замки висячие, когда во сне приходит возлюбленный? И как остановить любовь, которая тоньше воздуха и никем не видима, а крепка, как смерть? И говорит Галиал: «Это оттого, что Самсон волхв, – он и меня посещает во сне». А я ответила: «Нет! Он пророк господень! Он вождь! Он лев, а вы все только воющие шакалы». Я плохая филистимлянка, Самсон, я тебя люблю и, любя, плачу. ( Плачет.)
    Самсон. Девушки иудейские тоже умеют любить.
    Далила. Нет!
    Самсон. Они имеют одного мужа, а не двадцать.
    Далила( гневно). Но они не любят и одного! И если они так хороши, то почему ты любишь филистимлянку? Иди к ним. Я знаю, что не пойдешь.
    Самсон. Нет.
    Далила приникла к его груди; он пальцами осторожно ласкает ее закрытые глаза.
   Нет, я ни к кому не пойду. Я тебя тоже очень люблю. В темноте моей есть одно светлое – это ты. Ты вся из золота и драгоценных камней, ты вся звенишь и поешь, как золотые струны. Я слеп, но тебя я вижу, и мне хочется смеяться от радости. Какой бог тебя создал? Он тоже смеялся от радости, когда создавал тебя. Ты целуешь мою руку, а мне кажется, что я коршун над пустыней и лечу. Куда я лечу, Далила?
    Далила( закрыв глаза). Расскажи мне про твоего бога.
    Самсон( резко). Нет! ( Отстраняет Далилу и встает. Хмуро ходит большими и свободными шагами.) Я не пророк. Госпожа моя, Далила, если ты ждала к себе пророка, то отошли меня к жерновам! Там кто-нибудь стоит и слушает, а когда я скажу, что я пророк, они бросятся сзади и убьют.