Страница:
– Это всё, моя нежная госпожа? – склонился Егор в шутовском поклоне.
– Не паясничай, мужик! – гневно прикрикнула молодая женщина и даже гневно топнула ножкой. – Главное будет вечером. Сегодня к герру Лефорту приезжает царь Петер. Гадкий, противный молокосос. Я его буду очаровывать. Говорят, он до сих пор ещё не знает женщин. Это очень хороший шанс. Мы с Францем решили, что пришло время. Буду приручать этого дикаря. Понимаешь? Вот и хорошо. Я его очарую. Как? Так, что он потеряет голову. Навсегда. Я очарую и исчезну. Петер начнёт искать меня. Ты его проводишь. Утром отвезёшь мальчишку во дворец, в Преображенское…
– Провожу, отвезу, – Егор покладисто кивнул головой.
Анхен Монс неожиданно превратилась в разъярённую фурию:
– Ты что усмехаешься, русский недоносок? Не сметь улыбаться, дурак сиволапый! Если не приведёшь ко мне царя, сотру в порошок! Лично отрежу твой любимый отросток! Отсеку топором!
Глава третья
– Не паясничай, мужик! – гневно прикрикнула молодая женщина и даже гневно топнула ножкой. – Главное будет вечером. Сегодня к герру Лефорту приезжает царь Петер. Гадкий, противный молокосос. Я его буду очаровывать. Говорят, он до сих пор ещё не знает женщин. Это очень хороший шанс. Мы с Францем решили, что пришло время. Буду приручать этого дикаря. Понимаешь? Вот и хорошо. Я его очарую. Как? Так, что он потеряет голову. Навсегда. Я очарую и исчезну. Петер начнёт искать меня. Ты его проводишь. Утром отвезёшь мальчишку во дворец, в Преображенское…
– Провожу, отвезу, – Егор покладисто кивнул головой.
Анхен Монс неожиданно превратилась в разъярённую фурию:
– Ты что усмехаешься, русский недоносок? Не сметь улыбаться, дурак сиволапый! Если не приведёшь ко мне царя, сотру в порошок! Лично отрежу твой любимый отросток! Отсеку топором!
Глава третья
Знакомство с Петром, первое покушение
Коляска, в которую была запряжена смирная гнедая лошадка, чуть заметно переваливаясь с боку на бок, плавно катилась по пыльному российскому просёлку. Светило ласковое июльское солнце, в голубом бездонном небе весело щебетали еле видимые жаворонки, тёплый ветерок нежно шевелил волосы на голове. Но Егору было не до любований красотами русской природы, он усиленно размышлял:
«А может быть эта Анхен и «заменена» экспериментаторами на своего «агента»? Почему бы и нет? Теоретически – вполне даже возможно. Хотя, рановато, честное слово. По идее, они должны дождаться, когда начнутся реальные Петровские реформы. Когда эти реформы и прочие нововведения серьёзно навязнут в зубах у бояр, плешь у них протрут. Тогда и ответная реакция на неожиданную смерть Петра будет сильнее, Россия с удвоенной скоростью понесётся обратно, в убогую патриархальную старину. Так то оно так, но надо все варианты просчитывать…».
В конце концов, Егор решил ограничиться только подменой пузырька с микстурой от кашля. Вполне логично, если предположить, что там коварно подмешан яд – для неожиданно закашлявшего царя…
Показались знаменитые Покровские ворота.
Нет, всё было совсем даже и не так: сперва в ноздри ударил сильный трупный запах (уж в этом то Егор разбирался – служил, всё-таки, не в стройбате!), поднял глаза – вот они, Покровские ворота. Смешные такие – деревянные, слегка помпезные. Несколько стрельцов уныло бродили рядом с воротами – в красных (клюквенных?), и зелёных кафтанах, горели костры – невесёлые, дымные, тоскливые. Но противно пахло вовсе не от костров: в обе стороны от ворот шёл полуразрушенный неглубокий ров, а по городской стороне рва стояли виселицы, визуально – несколько сотен.
«Ничего не понимаю!» – брезгливо заявил внутренний голос. – «Ну, повесили гада, какие вопросы? Заслужил – получи! Это как раз и понятно. Повесили – сняли и закопали. Нет же, всё должно висеть – в назидание другим…. Вон – скелет висит в обносках…. Да, бывает. Но как же – воняет, так его! Ладно – перетерпим…».
А ещё рядом с дорогой, метрах в десяти, стояла толстая дубовая колода, возле которой горкой лежало с пару десятков отрубленных, уже – почерневших воровских рук, над этим холмиком настырно кружили, хищно жужжа, разноцветные жирные мухи…
Егор спокойно проехал через ворота.
Все эти поручения по чулкам-микстурам – дело плёвое: гаркнул – пару раз, что шкуру снимет, бросил вожжи, вошёл, забрал посылки, дальше поехал. Правда, около аптеки какие-то серые личности явно намеривались увести повозку, но – успел, по ходу дела сорвал с аптечного фасада плоскую вывеску, метнул. Попал, конечно, будут, уроды, знать в следующий раз – с кем связались…
А вот с Рыбными рядами – это – да! Блин, это был – реальный 1995 год, самые что ни наесть натуральные и тёмные бандитские времена. Подъехал – лучше бы не подъезжал: вонюче, людно, нищих и калек – несчитано, такое впечатление, что раза в два больше, чем обычных людей – покупателей и продавцов вместе взятых…
– О, кукуйский хват пожаловал! – известил тоненький наглый голосок. – Чечаз мы его – смешаем в солянку польскую! Гы-гы-гы!
Подошедший паренёк был низкорослый и худенький, лет восемнадцать-девятнадцать, но по глазам было сразу видно, что парнишка тёртый, скользкий и смышлёный. К ногам юнца преданно жался здоровый, тёмно-серый волкодав.
– Ты сторожишь, Швелька! – с усмешкой посоветовал пареньку безногий калека, скромно стоящий у обшарпанной стены двухэтажного дома. – Данилыч то у нас нынче – обитает при знатных чужеземных господах. Пожалуется на тебя немчуре, а те ребята страшные, в миг задерут – как дикого кабана, ха-ха, – засмеялся невесело, словно бы, через силу.
– Ну, чего тебе надо, вьюноша шустрый? – дружелюбно спросил Егор. Сперва то он хотел по-простому заехать наглецу в зубы, но потом присмотрелся: за худосочной спиной Швельки маячило несколько хмурых личностей – полных отморозков по внешнему виду. Да и у волкодава глаза посвёркивали очень уж недобро. Опять же следовало и приятелей здесь заиметь, к которым можно было бы обращаться с разными вопросами.
– Да ты совсем забурел, морда кукуйская! – неожиданно возмутился парнишка. – Всего то и старше меня на один годок, а обзывается «вьюношей»!
Егор нахмурился слегка:
– Ты по делу говори, земеля, нет у меня времени – точить лясы с тобой!
– Можно и по делу. Одна копейка с тебя – возок постеречь. И ещё две – за прошлый раз.
– Какой ещё такой – прошлый раз?
– А неделю назад, запамятовал? Кто уехал, а за охрану так не заплатил, мол, очень торопился к зазнобе?
– Ну, было такое дело, – легкомысленно пожал Егор плечами. – Бывает. А почему две деньги, когда полагается одна?
– Одна – за честный пригляд, другая – честный штраф, чтобы не забывал в другой раз. Так то вот, если по правде!
Бросив вымогателю три копейки-чешуйки, Егор прошёлся по рядам. Рыбное изобилие откровенно поражало: каких рыбин тут только не было, всевозможных видов и размеров! Рыба свежая и вяленая, копчёная и солёная – в больших бочках. Один из осетров явно весил больше ста пятидесяти килограмм, гигантский сом был длиной больше трёх метров.… И всё это было безумно и непривычно дёшево: за пару-тройку копеек можно было купить приличный по размерам бочонок с солёной воблой, или – полновесный килограмм (на глазок), свежайшей чёрной икры.
Быстро сделав покупки, Егор подошёл к возку, уверенным барственным жестом подозвал к себе Швельку.
– Чего тебе ещё? – недовольно скривился паренёк, провожая жадным взглядом дородную боярыню в собольем капоре (и это летом!). – Говори быстрее, а то у меня ещё дел – невпроворот!
Волкодав солидно гавкнул, словно соглашаясь со своим хозяином.
– Ты уважаешь хлебное вино?
– А кто же его не уважает? Ты знаешь такого человека?
– Тогда давай – через следующий первый день недельный, встретимся в царском кружале, в том, что на Разгуляе. Посидим, покалякаем с тобой за жизнь нашу – скорбную…
– Дело намечается какое? – глаза Швельки заблестели заинтересованно.
– Может, и дело! Там видно будет…
– Тогда я с собой ещё прихвачу Алёшу Бровкина. Помнишь, вы с ним пирогами тухлыми торговали вместе?
– Помню, прихвати, конечно! – согласно кивнул Егор головой, а про себя подумал: «А Толстой-то свой роман писал – со знанием дела, глубоко копал, видимо…».
Он доставил все покупки в скромный домик Монсов, предварительно подменив флакончик с микстурой от кашля – на аналогичный, купленный в другой аптеке, отчитался, отдал сдачу.
– Как пообедаешь, так сразу же иди к Лефортовой дворне! Старик Вьюга уже спрашивал о тебе, – сообщила Анхен, поправляя на своей голове многочисленные бигуди. – Да смотри, не забудь про Петера! Как только, так сразу веди его ко мне. Да и на вино с наливками не налегай, молодой пропойца…
На обед Лукерья предложила постные щи с репой и капустой, совершенно невкусные и несолёные, а вот белый пшеничный хлеб был что надо: мягкий, ароматный, духовитый, с аппетитной коричневой корочкой. Запив всё это пенным забористым квасом, Егор отправился на задний двор – искать Вьюгу.
За сенником проходила самая настоящая репетиция ансамбля русских народных песен и танцев: старик Вьюга являлся художественным руководителем этого самобытного коллектива и главным режиссером – в одном лице.
– Ты, Санюшка, сегодня сам на себя не похож! – недовольно сетовал старик, мотая седой бородой. – Варёный какой-то, прямо. Твой выход – на восьмом коленце, – кивнул головой в сторону ложечников, возглавляемых хмурым Фомой, одно ухо которого было гораздо больше другого. – Восьмого! Считать разучился? И рука…. Кто так при поклоне – машет рукой? Ты же не дрова рубишь, в конце концов!
– Ну, извини, старинушка! – оправдывался Егор, пальцем показывая на свою щёку, за которой снова находился войлочный катышек. – Зубы с утра ноют, проклятые! Спасу никакого нет…
Через два часа за сенник пожаловал сам Франц Лефорт. Опираясь на массивную трость, послушал некоторое время, достал из кармана камзола часы в круглом позолоченном корпусе, щёлкнул крышкой, замахал рукой:
– Всё, завершайтесь! Через час царь Петер будет здесь! Переодевайтесь, живо, живо! Всем надеть синие порты и лазоревые рубахи. Те, что петушками расшиты…. Живо, живо! И никаких лаптей мне! Всем надеть сапоги! Высокие, кожаные. В батоги всех, неучи!
Стемнело, в доме зажгли длинные и толстые свечи, на улицах ярко загорелись масляные фонари – под стеклянными колпаками.
Возле высоких Лефортовых ворот послышались громкие крики, смех, звонкий разбойничий посвист.
– Стоять! Стоять, кому говорено! Стоять! – раздался басовитый юношеский голос, тут же, впрочем, сорвавшийся на звонкий фальцет. – Открывайте ворота, лентяи! Быстрее! Принимайте великого посла от еллинского бога Бахуса!
Егор и Вьюга бросились к воротам, мгновенно развели створки в разные стороны.
Во двор въехала низенькая позолоченная карета на резных колёсах, в которую была запряжена четвёрка здоровущих чёрно-белых свиней. Из окошка высовывалась чья-то красная испитая физиономия с мочалом (вместо парика), на голове. Рядом с каретой – с вожжами в руках, вышагивал рослый юноша в немецком платье и пышном рыжеватом парике на голове, с редкими «кошачьими» усишками над верхней губой. Юноша выглядел каким-то неловким: непропорционально длинные, «журавлиные» ноги, длиннющие руки, узкие плечи. Сразу было видно, что зеленоватый кафтан с чёрными отворотами его обладателю откровенно мал, а рыжеватый парик, небрежно сбившийся на сторону, – также откровенно велик. Юнец явно смущался, напуская при этом на себя бесшабашный и весёлый вид. Петру можно было смело дать лет двадцать с небольшим, хотя Егор точно знал, что царю совсем ещё недавно исполнилось только пятнадцать.
Пётр открыл дверцу кареты, за воротник заячьего тулупа вытащил наружу пожилого, благообразного и низенького человечка, сильно толкнул его в спину, отчего человечек – пьяный до изумления, тут же повалился на колени. «Никита Зотов!», – узнал Егор. – «Царёв воспитатель, пёс верный, человек правильный!».
Многочисленные обитатели Кукуйской слободы, собравшиеся перед парадной дверью коттеджа Франца Лефорта, подбадривающе захлопали в ладоши.
– Это очень весёлая шутка, мои добрые господа! – громко заверил всех присутствующих Лефорт. – Царь Петер – очень умелый шутник!
– Мейн либер генерал, я привез тебе великого посла с великим виватом – от эллинского бога Бахуса! – чуть заикаясь и бешено вращая круглыми глазами, заявил юноша. – Мит херцлихен грус…. Сиречь, бьет челом…. Свиней и карету шлет в подарок …
Лефорт подняв высоко вверх руки, громко захлопал в ладоши, залился веселым и беззаботным смехом:
– Какая замечательная и весёлая шутка! Мы, глупцы, думали поучить его забавным шуткам, но он ещё сам поучит нас шутить…. Эй, музыканты, марш в честь бахусова посла!
За кустами жасмина слаженно ударили барабаны и литавры, громко заиграли трубы.
Пётр облегчённо вздохнул и довольно засмеялся…
Лефорт взял царя под руку:
– Прошу проследовать в мой скромный домик! Откушать – что Бог послал, как вы, русские, любите говорить! А потом – будут танцы до упада! Позвольте, герр Петер, познакомить вас с очаровательной и прелестной Анной Монс, дочерью почтенного виноторговца Ивана Монса. Анна – самая красивая девушка нашей слободы!
Анхен склонилась в почтительном полупоклоне, демонстрируя свои оголённые белоснежные плечи и великолепную полную грудь – в очень откровенном декольте…
Лефорт взмахнул рукой, грянула русская плясовая, Егор пошёл вприсядку, отбивая подковами каблуков звонкую дробь, – с переворотами и подлётами, завертелся юлой…
Гости прошли внутрь дома, расселись за заранее накрытыми столами.
– На улице будь! – краешком рта строго приказал Егору Лефорт. – Стой у открытого окна, посматривай и не зевай…. Жди нужного момента!
Оркестр без устали наигрывал плясовые мелодии: русские, немецкие, совершенно непонятного происхождения. Пары кружились в плавных менуэтах, скакали в весёлых ритмах удалой польки. Над столами клубился табачный дым, спиртное лилось нескончаемой рекой…
Егор, наблюдая, не отходил от раскрытого окна. Пётр явно захмелел, глупо и смущённо улыбался, сильно прижимаясь своей длинной ногой к крутому бедру Анхен. Девушка громко и заливисто смеялась, многозначительно и развратно подмигивая царю. Процесс развивался в соответствии с тщательно разработанным планом…
Наконец на крыльце забелела пышная юбочка Анхен.
– Алексашка, ты здесь? – раздался громкий шёпот.
– Здесь!
– Я пошла к себе. Не зевай! Жду тебя с этим малолеткой…. До чего же противный типус! Он, похоже, даже зубов никогда не чистит! Доннер ветер!
Петр выбрался на свежий воздух минут через двадцать пять, недоверчиво огляделся, пошатываясь, подошёл к высокому кусту сирени, помочился, пробормотал себе под нос:
– Где же теперь искать эту чертовку сисястую? А? Сбежала, ну надо же…
– Я провожу, государь, если хочешь! – подал Егор голос, выходя на свет, падающий из открытого окна. – Она недалеко тут живёт, да и папенька ейный у герра Франца пьянствовать изволит, так что – не помешает…
– Ты кто таков будешь?
– Алексашка я, Меньшиков, денщик Лефортов!
– А, плясун! Лихо это у тебя получается. Молодцом, одобряю! Ну, тогда веди, плясун, веди!
У входной двери дома Монсов Пётр неожиданно остановился и нерешительно замялся:
– А вот с женщинами – как оно? Что делать то надобно?
– Что делать с женщинами? – негромко и удивлённо присвистнул Егор. – Тут, государь, в двух словах не расскажешь! Внимательно слушай, твоё Величество…
Минут пятнадцать Егор излагал некоторые прописные истины. Пётр заинтересованно слушал, удивлённо вертел головой, иногда нервно переспрашивал…. В конце этого просветительского повествования царь-подросток строго погрозил Егору пальцем:
– Поверю тебе, Алексашка, на слово…. Но смотри, если всё это – дурацкие шутки, головы тебе не сносить!
– Да что ты, государь! – Егор молитвенно сложил ладони своих рук перед грудью. – Как же я могу – шутить над самим тобой? Ты же – надёжа наша! Общее русское сердце! Мин херц – то бишь…. Ты уж иди, государь, не сомневайся! Я пока двуколку запрягу, к рассвету отвезу тебя в Преображенское, во дворец. Всё будет в лучшем виде, не переживай! Иди, ужо, к барышне, резвись…
– Ладно, посмотрим – что к чему! Порезвимся! – Пётр трижды сплюнул через левое плечо, постучал костяшками пальцев по деревянным перилам, взялся за дверную ручку, широко распахнул дверь…
– Это ты, папенька? – долетел чуть испуганный, нежный голосок Анхен…
Егор самостоятельно запряг Карего в двухместный возок, не торопясь, подъехал к домику Монсов, привязал коня к забору, бесшумно подкрался к приоткрытому окошку, прислушался. Страстные женские охи и стоны, юношеский звериный рык…
«Идёт процесс, идёт, родимый!» – усмехнулся про себя Егор и отошёл обратно, забрался в повозку, настраиваясь на долгое ожидание…
Пётр вышел на крыльцо только на раннем рассвете – розовая нитка зари загадочно и целомудренно теплилась на востоке. В той стороне, где находился Преображенский дворец, на небе висела чёрная-чёрная туча, из которой, время от времени, вылетали узкие жёлтые молнии, басовито и угрожающе гремел гром.
– Ты где, Алексашка? – хрипло спросил царь.
– Здесь я, мин херц, здесь! – предупредительно откликнулся Егор.
– Ну, и имечко ты придумал мне, холоп! – довольно хохотнул Пётр, залезая в повозку. – А впрочем, можешь и так называть…. Заслужил!
– Что, всё так и было, как я рассказывал?
– Ты даже и половины не поведал! – широко и хищно улыбнулся царь. – Да, занятное это дело, очень даже – занятное! Ладно, хватит языками чесать, поехали! Мне спать хочется – как не знаю что…. Ты плащи то догадался захватить? А то – как бы не попасть под дождь сильный!
– Захватил, да и туча уходит в сторону …
Коляска медленно ехала через поля, заросшие густым разнотравьем, солнышко уже оторвалось от линии горизонта, со всех сторон раздавался весёлый и беззаботный птичий щебет, над крупом коня кружили редкие комарики.
– Ты, Алексашка, у Лефорта ходишь в денщиках? – очнувшись от дрёмы, неожиданно спросил Пётр.
– Да вроде того, помогаю – как умею.
– А ко мне пойдёшь в услужение? Сперва – постельничим, потом переведём в денщики. Так как?
– Так с нашим удовольствием, мин херц! За честь почту! Только ты это, мин херц, с господином Францем – договаривайся сам!
– Договариваться? Царям по чину не полагается – договариваться! Прикажу, пусть только попробует кочевряжиться, немчура худосочная, по плечи вобью в землю! А ты что же, оружия никакого не прихватил с собой? Вот люди лихие появятся, чем своего царя защищать будешь?
– А вот этим! – Егор глазами указал на ровный, хорошо оструганный берёзовый дрын: сантиметра четыре с половиной в диаметре, длиной – один метр сорок сантиметров, заостренный с двух сторон. – Хорошая вещь – в умелых руках!
– Ну-ну, – недоверчиво проворчал царь, снова погружаясь в тяжёлый сон…
Повозка выехала на высокий холм, сильно запахло горелым. Справа от просёлка возвышалась недостроенная крепостная стена: деревянные сваи, переплетённые ивовыми фашинами, по углам – симпатичные башенки, вдоль стены тянулся глубокий ров. А с левой стороны сильно дымилась совершенно непонятная чёрная конструкция, состоящая из трёх рваных глыб-обрубков.
– Мин херц! – Егор невежливо толкнул царя локтем.
– А? Что? – испуганно отреагировал Пётр, бестолково пуча свои круглые глаза.
– Что это такое там, впереди?
– Это? Так крепость моя, стольный город Прешпург. Недостроенная пока, правда.
– Не, про крепость то я понял. Я спрашиваю вон про ту чёрную штуку, откуда поднимается дым…
– Ничего себе! – царь был непритворно удивлён. – Святые Угодники! Тут же ещё вчера вечером рос трёхсотлетний дуб! Могучий такой, высокий. Красавец – одним словом…. Это что же, его молнией так шандарахнуло? Велика твоя сила – Господи! Давай, Алексашка, правь прямо к этому месту! Осмотрим всё!
Повозка остановилась в десяти метрах от сгоревшего дерева, Пётр ловко соскочил на землю.
Ту они и появились – выскочили из-за разломанного молнией дуба, где, видимо, и прятались. Двое, по всем внешним признакам и показателям – отъявленные душегубы, бродяги с Большой Дороги – в каких-то совершенно жутких лохмотьях. Один был вооружён стрелецким бердышом, другой умело и привычно держали в руках классический кистень.
– Назад! – истошно закричал Егор, взял в руки свой заострённый дрын, выскочил из коляски, невежливо схватил Петра за шиворот, отшвырнул себе за спину.
– Ой, лихо мне! Ой, убивают! – жалостливо причитал царь, опускаясь на землю и обнимая приступок возка.
– Не сцы, лягуха! – подбодрил Егор, ловко вертя дрыном над головой. – Прорвёмся, не впервой! Подходи, корявые!
Если честно говорить, то было страшновато: хоть он и умел многое – касаемо боя рукопашного, но кто их – этих тутошних, знает? Вдруг, они тоже обучены каким-то своим, хитрым и коварным примочкам? Первый бой, он и есть – трудный самый! Дальше всё уже должно легче пойти – по дорожке накатанной…
– Деньги давай, боярин! – завизжал один из нападавших, широко размахнулся кистенём и бросился вперёд.
Егор легко ушёл в сторону, сделав резкое колющее движение навстречу противнику, раздался страшный вопль, полный дикой боли. Пирует, блок, отбивающий в сторону бердыш, качественная маваша-гири – в грудь второму нападавшему, поворот, новый колющий удар, новый крик боли…
Потом он и сам искренне удивлялся – такой своей невиданной ловкости и удачливости: нападавшие то мужики были больно уж здоровы, да и, судя по всему, опытны – по-настоящему….
«От страха, видимо, ты и совершил – то геройство беспримерное!», – подытожил, с лёгкой издёвкой, вредный внутренний голос.
Через семь-восемь секунд два человеческих тела мирно лежали на зелёной травке: одно – непреложно мертвое, второе – умирающее, с берёзовым дрыном в солнечном сплетении.
– Кто вас послал? Говори! – Егор (героически поборов тошноту), сжав зубы, чуть покачал палку из стороны в сторону, присел на корточки, пристально вгляделся в лицо поверженного врага. – Кто тебя сюда послал? Кто – послал? Говори! Говори! Говори!
– Стёпка Одоевский, боярин! – болезненно выдохнул бродяга, обладатель реденькой бородёнки и пегих сальных волос. – Не мучай ты меня! Кончай уже!
– Как скажешь! – покладисто согласился Егор и ударил бродягу «орлиным клювом» – простейшим ударом из арсенала боевого каратэ, прямо по сонной артерии….
«Нормально всё, браток!», – зашептал внутренний голос. – «Тут времена – не приведи Бог! Только сильные выживают, да жестокие! Нормально, не переживай, привыкнешь!».
А Егора откровенно мутило. Приходилось ему уже, в жизни своей совсем недлинной, и людей убивать, да и всякое…. Но эти Времена чётко обещали, мол: «Здесь кровь – дело обычное, каждодневное…».
Сзади послышались странные звуки, Егор резко обернулся. Пётр безвольно лежал на земле, всё его длинное и неуклюжее тело сотрясала сильная дрожь, на губах пузырилась розовая пена. Егор метнулся к царю, положил его голову – себе на колени, крепко зажал правой рукой, левой достал из-за голенища сапога нож, аккуратно разжал царские зубы, вставил между ними лезвие ножа.
Припадок длился минут десять. Наконец, тело царя перестало выгибаться в дугу, на лице появилась маска блаженства, губы сложились в неуверенную улыбку.
– Всё, кажется, отпустило! – облегчённо выдохнул Пётр, глядя на Егора чуть смущённо и жалобно. – А эти двое? Убежали?
– Успокоились, родимые! – невесело усмехнулся Егор. – Кстати, их подослал князь Степан Одоевский. Знаешь такого?
– Как не знать! – глаза Петра вспыхнули от нешуточного гнева. – Верный пёс моей сестрицы-Софьи. Гадюка! Никак не может успокоиться, сволочь! Зло тихо летать не может …
Бросив удивлённый взгляд на два мёртвых тела, царь взобрался в повозку, похвалил скупо:
– А ты, Алексашка, хват! Далеко пойдёшь, братец, не заворуешься если …
Подхватив свою берёзовую палку, Егор уселся рядом с Петром, нежно взмахнул вожжами, ласково попросил сонную лошадку:
– Поехали, дорогуша!
До Преображенского дворца они добрались уже без всяких приключений. Ехали молча, почти не разговаривая, Егор только вскользь полюбопытствовал – о природе недавнего припадка.
Пётр нахмурился:
– Года три назад отравить пытались меня…. Лекарь Фурье насилу отпоил тогда каким-то отваром. Но иногда всё возвращается, особенно – если волнуюсь…
«Особенно – если испугаешься до полусмерти!», – незлобиво усмехнулся про себя Егор.
Проехали через распахнутые ворота, окованные широкими железными полосами, от ближайшего деревянного терема им навстречу побежали взволнованные люди: конюхи, стольники, офицеры, кто-то в генеральском мундире, впереди всех – Никита Зотов, абсолютно трезвый, расчёсанный, без парика, с ухоженной кудрявой бородкой, в тёмной ферязи, – совершенно непохожий на себя вчерашнего.
– Государь, государь! А мы то уже извелись все! Уже и не знали, подумать чего! Матушка ваша, Наталья Кирилловна, всю ночь не сомкнула глаз …
– Помолчи, Моисеич-Зотыч[2]! – устало прервал его Пётр, ткнул указательным пальцем в Егора. – Вот этого человека зовут – Алексашка Меньшиков! Данилыч – по отцу…. Подготовь Указ. Назначаю означенного Алексашку своим спальником! Нет! – задумался на минуту. – Назначаю его – «царёвым охранителем»! Так и пропиши!
«А может быть эта Анхен и «заменена» экспериментаторами на своего «агента»? Почему бы и нет? Теоретически – вполне даже возможно. Хотя, рановато, честное слово. По идее, они должны дождаться, когда начнутся реальные Петровские реформы. Когда эти реформы и прочие нововведения серьёзно навязнут в зубах у бояр, плешь у них протрут. Тогда и ответная реакция на неожиданную смерть Петра будет сильнее, Россия с удвоенной скоростью понесётся обратно, в убогую патриархальную старину. Так то оно так, но надо все варианты просчитывать…».
В конце концов, Егор решил ограничиться только подменой пузырька с микстурой от кашля. Вполне логично, если предположить, что там коварно подмешан яд – для неожиданно закашлявшего царя…
Показались знаменитые Покровские ворота.
Нет, всё было совсем даже и не так: сперва в ноздри ударил сильный трупный запах (уж в этом то Егор разбирался – служил, всё-таки, не в стройбате!), поднял глаза – вот они, Покровские ворота. Смешные такие – деревянные, слегка помпезные. Несколько стрельцов уныло бродили рядом с воротами – в красных (клюквенных?), и зелёных кафтанах, горели костры – невесёлые, дымные, тоскливые. Но противно пахло вовсе не от костров: в обе стороны от ворот шёл полуразрушенный неглубокий ров, а по городской стороне рва стояли виселицы, визуально – несколько сотен.
«Ничего не понимаю!» – брезгливо заявил внутренний голос. – «Ну, повесили гада, какие вопросы? Заслужил – получи! Это как раз и понятно. Повесили – сняли и закопали. Нет же, всё должно висеть – в назидание другим…. Вон – скелет висит в обносках…. Да, бывает. Но как же – воняет, так его! Ладно – перетерпим…».
А ещё рядом с дорогой, метрах в десяти, стояла толстая дубовая колода, возле которой горкой лежало с пару десятков отрубленных, уже – почерневших воровских рук, над этим холмиком настырно кружили, хищно жужжа, разноцветные жирные мухи…
Егор спокойно проехал через ворота.
Все эти поручения по чулкам-микстурам – дело плёвое: гаркнул – пару раз, что шкуру снимет, бросил вожжи, вошёл, забрал посылки, дальше поехал. Правда, около аптеки какие-то серые личности явно намеривались увести повозку, но – успел, по ходу дела сорвал с аптечного фасада плоскую вывеску, метнул. Попал, конечно, будут, уроды, знать в следующий раз – с кем связались…
А вот с Рыбными рядами – это – да! Блин, это был – реальный 1995 год, самые что ни наесть натуральные и тёмные бандитские времена. Подъехал – лучше бы не подъезжал: вонюче, людно, нищих и калек – несчитано, такое впечатление, что раза в два больше, чем обычных людей – покупателей и продавцов вместе взятых…
– О, кукуйский хват пожаловал! – известил тоненький наглый голосок. – Чечаз мы его – смешаем в солянку польскую! Гы-гы-гы!
Подошедший паренёк был низкорослый и худенький, лет восемнадцать-девятнадцать, но по глазам было сразу видно, что парнишка тёртый, скользкий и смышлёный. К ногам юнца преданно жался здоровый, тёмно-серый волкодав.
– Ты сторожишь, Швелька! – с усмешкой посоветовал пареньку безногий калека, скромно стоящий у обшарпанной стены двухэтажного дома. – Данилыч то у нас нынче – обитает при знатных чужеземных господах. Пожалуется на тебя немчуре, а те ребята страшные, в миг задерут – как дикого кабана, ха-ха, – засмеялся невесело, словно бы, через силу.
– Ну, чего тебе надо, вьюноша шустрый? – дружелюбно спросил Егор. Сперва то он хотел по-простому заехать наглецу в зубы, но потом присмотрелся: за худосочной спиной Швельки маячило несколько хмурых личностей – полных отморозков по внешнему виду. Да и у волкодава глаза посвёркивали очень уж недобро. Опять же следовало и приятелей здесь заиметь, к которым можно было бы обращаться с разными вопросами.
– Да ты совсем забурел, морда кукуйская! – неожиданно возмутился парнишка. – Всего то и старше меня на один годок, а обзывается «вьюношей»!
Егор нахмурился слегка:
– Ты по делу говори, земеля, нет у меня времени – точить лясы с тобой!
– Можно и по делу. Одна копейка с тебя – возок постеречь. И ещё две – за прошлый раз.
– Какой ещё такой – прошлый раз?
– А неделю назад, запамятовал? Кто уехал, а за охрану так не заплатил, мол, очень торопился к зазнобе?
– Ну, было такое дело, – легкомысленно пожал Егор плечами. – Бывает. А почему две деньги, когда полагается одна?
– Одна – за честный пригляд, другая – честный штраф, чтобы не забывал в другой раз. Так то вот, если по правде!
Бросив вымогателю три копейки-чешуйки, Егор прошёлся по рядам. Рыбное изобилие откровенно поражало: каких рыбин тут только не было, всевозможных видов и размеров! Рыба свежая и вяленая, копчёная и солёная – в больших бочках. Один из осетров явно весил больше ста пятидесяти килограмм, гигантский сом был длиной больше трёх метров.… И всё это было безумно и непривычно дёшево: за пару-тройку копеек можно было купить приличный по размерам бочонок с солёной воблой, или – полновесный килограмм (на глазок), свежайшей чёрной икры.
Быстро сделав покупки, Егор подошёл к возку, уверенным барственным жестом подозвал к себе Швельку.
– Чего тебе ещё? – недовольно скривился паренёк, провожая жадным взглядом дородную боярыню в собольем капоре (и это летом!). – Говори быстрее, а то у меня ещё дел – невпроворот!
Волкодав солидно гавкнул, словно соглашаясь со своим хозяином.
– Ты уважаешь хлебное вино?
– А кто же его не уважает? Ты знаешь такого человека?
– Тогда давай – через следующий первый день недельный, встретимся в царском кружале, в том, что на Разгуляе. Посидим, покалякаем с тобой за жизнь нашу – скорбную…
– Дело намечается какое? – глаза Швельки заблестели заинтересованно.
– Может, и дело! Там видно будет…
– Тогда я с собой ещё прихвачу Алёшу Бровкина. Помнишь, вы с ним пирогами тухлыми торговали вместе?
– Помню, прихвати, конечно! – согласно кивнул Егор головой, а про себя подумал: «А Толстой-то свой роман писал – со знанием дела, глубоко копал, видимо…».
Он доставил все покупки в скромный домик Монсов, предварительно подменив флакончик с микстурой от кашля – на аналогичный, купленный в другой аптеке, отчитался, отдал сдачу.
– Как пообедаешь, так сразу же иди к Лефортовой дворне! Старик Вьюга уже спрашивал о тебе, – сообщила Анхен, поправляя на своей голове многочисленные бигуди. – Да смотри, не забудь про Петера! Как только, так сразу веди его ко мне. Да и на вино с наливками не налегай, молодой пропойца…
На обед Лукерья предложила постные щи с репой и капустой, совершенно невкусные и несолёные, а вот белый пшеничный хлеб был что надо: мягкий, ароматный, духовитый, с аппетитной коричневой корочкой. Запив всё это пенным забористым квасом, Егор отправился на задний двор – искать Вьюгу.
За сенником проходила самая настоящая репетиция ансамбля русских народных песен и танцев: старик Вьюга являлся художественным руководителем этого самобытного коллектива и главным режиссером – в одном лице.
– Ты, Санюшка, сегодня сам на себя не похож! – недовольно сетовал старик, мотая седой бородой. – Варёный какой-то, прямо. Твой выход – на восьмом коленце, – кивнул головой в сторону ложечников, возглавляемых хмурым Фомой, одно ухо которого было гораздо больше другого. – Восьмого! Считать разучился? И рука…. Кто так при поклоне – машет рукой? Ты же не дрова рубишь, в конце концов!
– Ну, извини, старинушка! – оправдывался Егор, пальцем показывая на свою щёку, за которой снова находился войлочный катышек. – Зубы с утра ноют, проклятые! Спасу никакого нет…
Через два часа за сенник пожаловал сам Франц Лефорт. Опираясь на массивную трость, послушал некоторое время, достал из кармана камзола часы в круглом позолоченном корпусе, щёлкнул крышкой, замахал рукой:
– Всё, завершайтесь! Через час царь Петер будет здесь! Переодевайтесь, живо, живо! Всем надеть синие порты и лазоревые рубахи. Те, что петушками расшиты…. Живо, живо! И никаких лаптей мне! Всем надеть сапоги! Высокие, кожаные. В батоги всех, неучи!
Стемнело, в доме зажгли длинные и толстые свечи, на улицах ярко загорелись масляные фонари – под стеклянными колпаками.
Возле высоких Лефортовых ворот послышались громкие крики, смех, звонкий разбойничий посвист.
– Стоять! Стоять, кому говорено! Стоять! – раздался басовитый юношеский голос, тут же, впрочем, сорвавшийся на звонкий фальцет. – Открывайте ворота, лентяи! Быстрее! Принимайте великого посла от еллинского бога Бахуса!
Егор и Вьюга бросились к воротам, мгновенно развели створки в разные стороны.
Во двор въехала низенькая позолоченная карета на резных колёсах, в которую была запряжена четвёрка здоровущих чёрно-белых свиней. Из окошка высовывалась чья-то красная испитая физиономия с мочалом (вместо парика), на голове. Рядом с каретой – с вожжами в руках, вышагивал рослый юноша в немецком платье и пышном рыжеватом парике на голове, с редкими «кошачьими» усишками над верхней губой. Юноша выглядел каким-то неловким: непропорционально длинные, «журавлиные» ноги, длиннющие руки, узкие плечи. Сразу было видно, что зеленоватый кафтан с чёрными отворотами его обладателю откровенно мал, а рыжеватый парик, небрежно сбившийся на сторону, – также откровенно велик. Юнец явно смущался, напуская при этом на себя бесшабашный и весёлый вид. Петру можно было смело дать лет двадцать с небольшим, хотя Егор точно знал, что царю совсем ещё недавно исполнилось только пятнадцать.
Пётр открыл дверцу кареты, за воротник заячьего тулупа вытащил наружу пожилого, благообразного и низенького человечка, сильно толкнул его в спину, отчего человечек – пьяный до изумления, тут же повалился на колени. «Никита Зотов!», – узнал Егор. – «Царёв воспитатель, пёс верный, человек правильный!».
Многочисленные обитатели Кукуйской слободы, собравшиеся перед парадной дверью коттеджа Франца Лефорта, подбадривающе захлопали в ладоши.
– Это очень весёлая шутка, мои добрые господа! – громко заверил всех присутствующих Лефорт. – Царь Петер – очень умелый шутник!
– Мейн либер генерал, я привез тебе великого посла с великим виватом – от эллинского бога Бахуса! – чуть заикаясь и бешено вращая круглыми глазами, заявил юноша. – Мит херцлихен грус…. Сиречь, бьет челом…. Свиней и карету шлет в подарок …
Лефорт подняв высоко вверх руки, громко захлопал в ладоши, залился веселым и беззаботным смехом:
– Какая замечательная и весёлая шутка! Мы, глупцы, думали поучить его забавным шуткам, но он ещё сам поучит нас шутить…. Эй, музыканты, марш в честь бахусова посла!
За кустами жасмина слаженно ударили барабаны и литавры, громко заиграли трубы.
Пётр облегчённо вздохнул и довольно засмеялся…
Лефорт взял царя под руку:
– Прошу проследовать в мой скромный домик! Откушать – что Бог послал, как вы, русские, любите говорить! А потом – будут танцы до упада! Позвольте, герр Петер, познакомить вас с очаровательной и прелестной Анной Монс, дочерью почтенного виноторговца Ивана Монса. Анна – самая красивая девушка нашей слободы!
Анхен склонилась в почтительном полупоклоне, демонстрируя свои оголённые белоснежные плечи и великолепную полную грудь – в очень откровенном декольте…
Лефорт взмахнул рукой, грянула русская плясовая, Егор пошёл вприсядку, отбивая подковами каблуков звонкую дробь, – с переворотами и подлётами, завертелся юлой…
Гости прошли внутрь дома, расселись за заранее накрытыми столами.
– На улице будь! – краешком рта строго приказал Егору Лефорт. – Стой у открытого окна, посматривай и не зевай…. Жди нужного момента!
Оркестр без устали наигрывал плясовые мелодии: русские, немецкие, совершенно непонятного происхождения. Пары кружились в плавных менуэтах, скакали в весёлых ритмах удалой польки. Над столами клубился табачный дым, спиртное лилось нескончаемой рекой…
Егор, наблюдая, не отходил от раскрытого окна. Пётр явно захмелел, глупо и смущённо улыбался, сильно прижимаясь своей длинной ногой к крутому бедру Анхен. Девушка громко и заливисто смеялась, многозначительно и развратно подмигивая царю. Процесс развивался в соответствии с тщательно разработанным планом…
Наконец на крыльце забелела пышная юбочка Анхен.
– Алексашка, ты здесь? – раздался громкий шёпот.
– Здесь!
– Я пошла к себе. Не зевай! Жду тебя с этим малолеткой…. До чего же противный типус! Он, похоже, даже зубов никогда не чистит! Доннер ветер!
Петр выбрался на свежий воздух минут через двадцать пять, недоверчиво огляделся, пошатываясь, подошёл к высокому кусту сирени, помочился, пробормотал себе под нос:
– Где же теперь искать эту чертовку сисястую? А? Сбежала, ну надо же…
– Я провожу, государь, если хочешь! – подал Егор голос, выходя на свет, падающий из открытого окна. – Она недалеко тут живёт, да и папенька ейный у герра Франца пьянствовать изволит, так что – не помешает…
– Ты кто таков будешь?
– Алексашка я, Меньшиков, денщик Лефортов!
– А, плясун! Лихо это у тебя получается. Молодцом, одобряю! Ну, тогда веди, плясун, веди!
У входной двери дома Монсов Пётр неожиданно остановился и нерешительно замялся:
– А вот с женщинами – как оно? Что делать то надобно?
– Что делать с женщинами? – негромко и удивлённо присвистнул Егор. – Тут, государь, в двух словах не расскажешь! Внимательно слушай, твоё Величество…
Минут пятнадцать Егор излагал некоторые прописные истины. Пётр заинтересованно слушал, удивлённо вертел головой, иногда нервно переспрашивал…. В конце этого просветительского повествования царь-подросток строго погрозил Егору пальцем:
– Поверю тебе, Алексашка, на слово…. Но смотри, если всё это – дурацкие шутки, головы тебе не сносить!
– Да что ты, государь! – Егор молитвенно сложил ладони своих рук перед грудью. – Как же я могу – шутить над самим тобой? Ты же – надёжа наша! Общее русское сердце! Мин херц – то бишь…. Ты уж иди, государь, не сомневайся! Я пока двуколку запрягу, к рассвету отвезу тебя в Преображенское, во дворец. Всё будет в лучшем виде, не переживай! Иди, ужо, к барышне, резвись…
– Ладно, посмотрим – что к чему! Порезвимся! – Пётр трижды сплюнул через левое плечо, постучал костяшками пальцев по деревянным перилам, взялся за дверную ручку, широко распахнул дверь…
– Это ты, папенька? – долетел чуть испуганный, нежный голосок Анхен…
Егор самостоятельно запряг Карего в двухместный возок, не торопясь, подъехал к домику Монсов, привязал коня к забору, бесшумно подкрался к приоткрытому окошку, прислушался. Страстные женские охи и стоны, юношеский звериный рык…
«Идёт процесс, идёт, родимый!» – усмехнулся про себя Егор и отошёл обратно, забрался в повозку, настраиваясь на долгое ожидание…
Пётр вышел на крыльцо только на раннем рассвете – розовая нитка зари загадочно и целомудренно теплилась на востоке. В той стороне, где находился Преображенский дворец, на небе висела чёрная-чёрная туча, из которой, время от времени, вылетали узкие жёлтые молнии, басовито и угрожающе гремел гром.
– Ты где, Алексашка? – хрипло спросил царь.
– Здесь я, мин херц, здесь! – предупредительно откликнулся Егор.
– Ну, и имечко ты придумал мне, холоп! – довольно хохотнул Пётр, залезая в повозку. – А впрочем, можешь и так называть…. Заслужил!
– Что, всё так и было, как я рассказывал?
– Ты даже и половины не поведал! – широко и хищно улыбнулся царь. – Да, занятное это дело, очень даже – занятное! Ладно, хватит языками чесать, поехали! Мне спать хочется – как не знаю что…. Ты плащи то догадался захватить? А то – как бы не попасть под дождь сильный!
– Захватил, да и туча уходит в сторону …
Коляска медленно ехала через поля, заросшие густым разнотравьем, солнышко уже оторвалось от линии горизонта, со всех сторон раздавался весёлый и беззаботный птичий щебет, над крупом коня кружили редкие комарики.
– Ты, Алексашка, у Лефорта ходишь в денщиках? – очнувшись от дрёмы, неожиданно спросил Пётр.
– Да вроде того, помогаю – как умею.
– А ко мне пойдёшь в услужение? Сперва – постельничим, потом переведём в денщики. Так как?
– Так с нашим удовольствием, мин херц! За честь почту! Только ты это, мин херц, с господином Францем – договаривайся сам!
– Договариваться? Царям по чину не полагается – договариваться! Прикажу, пусть только попробует кочевряжиться, немчура худосочная, по плечи вобью в землю! А ты что же, оружия никакого не прихватил с собой? Вот люди лихие появятся, чем своего царя защищать будешь?
– А вот этим! – Егор глазами указал на ровный, хорошо оструганный берёзовый дрын: сантиметра четыре с половиной в диаметре, длиной – один метр сорок сантиметров, заостренный с двух сторон. – Хорошая вещь – в умелых руках!
– Ну-ну, – недоверчиво проворчал царь, снова погружаясь в тяжёлый сон…
Повозка выехала на высокий холм, сильно запахло горелым. Справа от просёлка возвышалась недостроенная крепостная стена: деревянные сваи, переплетённые ивовыми фашинами, по углам – симпатичные башенки, вдоль стены тянулся глубокий ров. А с левой стороны сильно дымилась совершенно непонятная чёрная конструкция, состоящая из трёх рваных глыб-обрубков.
– Мин херц! – Егор невежливо толкнул царя локтем.
– А? Что? – испуганно отреагировал Пётр, бестолково пуча свои круглые глаза.
– Что это такое там, впереди?
– Это? Так крепость моя, стольный город Прешпург. Недостроенная пока, правда.
– Не, про крепость то я понял. Я спрашиваю вон про ту чёрную штуку, откуда поднимается дым…
– Ничего себе! – царь был непритворно удивлён. – Святые Угодники! Тут же ещё вчера вечером рос трёхсотлетний дуб! Могучий такой, высокий. Красавец – одним словом…. Это что же, его молнией так шандарахнуло? Велика твоя сила – Господи! Давай, Алексашка, правь прямо к этому месту! Осмотрим всё!
Повозка остановилась в десяти метрах от сгоревшего дерева, Пётр ловко соскочил на землю.
Ту они и появились – выскочили из-за разломанного молнией дуба, где, видимо, и прятались. Двое, по всем внешним признакам и показателям – отъявленные душегубы, бродяги с Большой Дороги – в каких-то совершенно жутких лохмотьях. Один был вооружён стрелецким бердышом, другой умело и привычно держали в руках классический кистень.
– Назад! – истошно закричал Егор, взял в руки свой заострённый дрын, выскочил из коляски, невежливо схватил Петра за шиворот, отшвырнул себе за спину.
– Ой, лихо мне! Ой, убивают! – жалостливо причитал царь, опускаясь на землю и обнимая приступок возка.
– Не сцы, лягуха! – подбодрил Егор, ловко вертя дрыном над головой. – Прорвёмся, не впервой! Подходи, корявые!
Если честно говорить, то было страшновато: хоть он и умел многое – касаемо боя рукопашного, но кто их – этих тутошних, знает? Вдруг, они тоже обучены каким-то своим, хитрым и коварным примочкам? Первый бой, он и есть – трудный самый! Дальше всё уже должно легче пойти – по дорожке накатанной…
– Деньги давай, боярин! – завизжал один из нападавших, широко размахнулся кистенём и бросился вперёд.
Егор легко ушёл в сторону, сделав резкое колющее движение навстречу противнику, раздался страшный вопль, полный дикой боли. Пирует, блок, отбивающий в сторону бердыш, качественная маваша-гири – в грудь второму нападавшему, поворот, новый колющий удар, новый крик боли…
Потом он и сам искренне удивлялся – такой своей невиданной ловкости и удачливости: нападавшие то мужики были больно уж здоровы, да и, судя по всему, опытны – по-настоящему….
«От страха, видимо, ты и совершил – то геройство беспримерное!», – подытожил, с лёгкой издёвкой, вредный внутренний голос.
Через семь-восемь секунд два человеческих тела мирно лежали на зелёной травке: одно – непреложно мертвое, второе – умирающее, с берёзовым дрыном в солнечном сплетении.
– Кто вас послал? Говори! – Егор (героически поборов тошноту), сжав зубы, чуть покачал палку из стороны в сторону, присел на корточки, пристально вгляделся в лицо поверженного врага. – Кто тебя сюда послал? Кто – послал? Говори! Говори! Говори!
– Стёпка Одоевский, боярин! – болезненно выдохнул бродяга, обладатель реденькой бородёнки и пегих сальных волос. – Не мучай ты меня! Кончай уже!
– Как скажешь! – покладисто согласился Егор и ударил бродягу «орлиным клювом» – простейшим ударом из арсенала боевого каратэ, прямо по сонной артерии….
«Нормально всё, браток!», – зашептал внутренний голос. – «Тут времена – не приведи Бог! Только сильные выживают, да жестокие! Нормально, не переживай, привыкнешь!».
А Егора откровенно мутило. Приходилось ему уже, в жизни своей совсем недлинной, и людей убивать, да и всякое…. Но эти Времена чётко обещали, мол: «Здесь кровь – дело обычное, каждодневное…».
Сзади послышались странные звуки, Егор резко обернулся. Пётр безвольно лежал на земле, всё его длинное и неуклюжее тело сотрясала сильная дрожь, на губах пузырилась розовая пена. Егор метнулся к царю, положил его голову – себе на колени, крепко зажал правой рукой, левой достал из-за голенища сапога нож, аккуратно разжал царские зубы, вставил между ними лезвие ножа.
Припадок длился минут десять. Наконец, тело царя перестало выгибаться в дугу, на лице появилась маска блаженства, губы сложились в неуверенную улыбку.
– Всё, кажется, отпустило! – облегчённо выдохнул Пётр, глядя на Егора чуть смущённо и жалобно. – А эти двое? Убежали?
– Успокоились, родимые! – невесело усмехнулся Егор. – Кстати, их подослал князь Степан Одоевский. Знаешь такого?
– Как не знать! – глаза Петра вспыхнули от нешуточного гнева. – Верный пёс моей сестрицы-Софьи. Гадюка! Никак не может успокоиться, сволочь! Зло тихо летать не может …
Бросив удивлённый взгляд на два мёртвых тела, царь взобрался в повозку, похвалил скупо:
– А ты, Алексашка, хват! Далеко пойдёшь, братец, не заворуешься если …
Подхватив свою берёзовую палку, Егор уселся рядом с Петром, нежно взмахнул вожжами, ласково попросил сонную лошадку:
– Поехали, дорогуша!
До Преображенского дворца они добрались уже без всяких приключений. Ехали молча, почти не разговаривая, Егор только вскользь полюбопытствовал – о природе недавнего припадка.
Пётр нахмурился:
– Года три назад отравить пытались меня…. Лекарь Фурье насилу отпоил тогда каким-то отваром. Но иногда всё возвращается, особенно – если волнуюсь…
«Особенно – если испугаешься до полусмерти!», – незлобиво усмехнулся про себя Егор.
Проехали через распахнутые ворота, окованные широкими железными полосами, от ближайшего деревянного терема им навстречу побежали взволнованные люди: конюхи, стольники, офицеры, кто-то в генеральском мундире, впереди всех – Никита Зотов, абсолютно трезвый, расчёсанный, без парика, с ухоженной кудрявой бородкой, в тёмной ферязи, – совершенно непохожий на себя вчерашнего.
– Государь, государь! А мы то уже извелись все! Уже и не знали, подумать чего! Матушка ваша, Наталья Кирилловна, всю ночь не сомкнула глаз …
– Помолчи, Моисеич-Зотыч[2]! – устало прервал его Пётр, ткнул указательным пальцем в Егора. – Вот этого человека зовут – Алексашка Меньшиков! Данилыч – по отцу…. Подготовь Указ. Назначаю означенного Алексашку своим спальником! Нет! – задумался на минуту. – Назначаю его – «царёвым охранителем»! Так и пропиши!