Страница:
В это утро было прохладно, ветрено. Почти одновременно с клятвой пробили часы на башне монастыря Сен-Клу – было 10 часов пополудни.
Конечно же, и после этого события было много всего и очень разного. Началась страшная и очень долгая гражданская война, все стороны которой успели наделать много чего, и длилась фактически до реставрации Бурбонов в 1815 году. Мелькали, как в дурном калейдоскопе, якобинский террор, Вандейские войны, Конвент, смена календаря, переворот, еще переворот, трупы на улицах, Директория и в конце концов новая империя с Наполеоном Бонапартом во главе.
Начинались и кончались войны, и вся Европа полыхала, подожженная революционной Францией, которая сначала хотела принести всем трудящимся Европы такую же счастливую жизнь, а потом как-то незаметно начала строить свою собственную империю. А окончательно все определилось только после поражения Франции и Венского конгресса 1815 года.
Но именно прохладным утром 17 июня 1789 года, в 10 часов по местному времени, провалилась в небытие королевская Франция. А поскольку она была ведущей державой Европы, самой культурной и самой сильной в экономическом и политическом отношениях, то провалился в тартарары и весь мировой порядок XVIII столетия.
Гвардия народа?
Величайший фарс Великой Французской революции
Роль прессы
Увековечили…
Конечно же, и после этого события было много всего и очень разного. Началась страшная и очень долгая гражданская война, все стороны которой успели наделать много чего, и длилась фактически до реставрации Бурбонов в 1815 году. Мелькали, как в дурном калейдоскопе, якобинский террор, Вандейские войны, Конвент, смена календаря, переворот, еще переворот, трупы на улицах, Директория и в конце концов новая империя с Наполеоном Бонапартом во главе.
Начинались и кончались войны, и вся Европа полыхала, подожженная революционной Францией, которая сначала хотела принести всем трудящимся Европы такую же счастливую жизнь, а потом как-то незаметно начала строить свою собственную империю. А окончательно все определилось только после поражения Франции и Венского конгресса 1815 года.
Но именно прохладным утром 17 июня 1789 года, в 10 часов по местному времени, провалилась в небытие королевская Франция. А поскольку она была ведущей державой Европы, самой культурной и самой сильной в экономическом и политическом отношениях, то провалился в тартарары и весь мировой порядок XVIII столетия.
Гвардия народа?
Если Национальное собрание не подчиняется королю, то получается – в стране появилось два правительства. В точности как в Англии в недобром 1649 году начали воевать между собой король и парламент.
9 июля Национальное собрание провозгласило само себя Учредительным собранием. Учредительное – от слова «учреждать». Учреждать систему правления? Но в стране как будто уже есть законное правительство? Видимо, «народ» уже не считает законным правительство короля?
И тут на страну обрушивается явление, получившее название «великого страха». В июле – августе 1789 г. по всей Франции прокатываются волны паники. С одной стороны, очень уж это «своевременная» паника, слишком уж полезная для Учредительного собрания. Поэтому до сих пор поговаривают об организации слухов самими революционерами или масонскими ложами.
С другой стороны, нет никаких подтверждений тому, что слухи расходятся из какого-то центра и что их кто-то сознательно распускает. Возможно, народ сам распускал страшные слухи в ситуации неустойчивости. После десятилетий стабильной, спокойной жизни гражданская война обрушивается на Францию внезапно и жутко, вызывая предчувствие какого-то надвигающегося кошмара. Если слухи вызваны предчувствиями, то они не обманули!
Одновременно во всех провинциях Франции заговорили о бандах разбойников, которые явятся буквально завтра-послезавтра. Говорили о «заговоре аристократов», которые двинут против «народа» свои частные армии. Говорили об иностранной интервенции, которой руководят опять же французские дворяне. В общем, слухов было очень и очень много. Под влиянием этих слухов крестьяне и жители маленьких городков, естественно, вооружались и объединялись в отряды, выбирали себе вожаков.
Так же естественно эти отряды не ждали появления разбойников, а сами начинали разбойничать. В лучшем случае они громили нотариальные конторы и сжигали архивы с описанием феодальных повинностей. Многие из них были неграмотны и все равно не могли разобрать, в каком документе и о чем идет речь. Поэтому они жгли на всякий случай вообще все документы.
И это – только в самом лучшем случае. Банды вооруженных людей нападали на замки и в них тоже уничтожали все письменные документы – включая старинные книги и раритеты. На всякий случай и из ненависти к тем, кто умеет читать и писать. Естественно, грабили и вообще все ценное. Если обитатели замков сопротивлялись разбойникам, их изгоняли, калечили и убивали. Не обязательно дворян – прислуги в замках обычно было много, и эти люди были связаны с хозяевами замков поколениями, тесными феодальными связями. Среди 10, 20 или 30 тысяч человек, убитых в это время, самих дворян было в лучшем случае 10–15 % – большинство уже бежали в города. Местные люди платили жизнью за то, что не позволяли грабить своих патронов. Негодяи присоединялись к разбойникам, революция отбирала и ковала себе кадры.
В Париже, пользуясь смутой, распоясались уголовники. Запуганная полиция просто боялась связываться с «народом» – с карманниками, например. Страна начала сползать в беззаконие и смуту.
Король стягивает к Парижу верные ему войска? Народ, нация, тоже должен иметь свою армию! А почему только армию? У короля ведь есть своя гвардия? Пусть она будет и у народа. Национальная гвардия (la Garde Nationale) рождалась очень мотивированно. Первоначально так назывались отряды ополченцев, созданные Национальным собранием Франции в 1789 для наведения порядка на улицах Парижа.
Первым командиром национальных гвардейцев стал ветеран американской революции маркиз де Лафайет(1757–1834). Когда-то провозглашение независимости США вызвало приступ ликования во Франции: ведь взбунтовались колонии ненавистного конкурента, Британии!
Мари-Жан-Пауль де Лафайет воспитывался на просветительной литературе XVIII в. Он снарядил за свой счет корабль, собрал, вооружил «добровольцев», щедро оплатил их труды и поплыл в Америку: сражаться за свободу колонии против Британии. Американский Конгресс тут же произвел его в генерал-майоры. Воевал Лафайет очень отважно, лично водил войска в атаки и стал национальным героем США. Во Франции он тоже был очень популярен: у одних, как «борец за свободу», у других, как борец с Англией.
В феврале 1780 г. Лафайет вернулся на родину. Король велел посадить его под арест на 8 дней за самовольный выезд из страны. Но и все «хорошее общество», и сам Людовик XVI встречали его как героя. К тому времени Франция открыто встала на сторону Соединенных Штатов. После оваций и пиров во Франции де Лафайет вернулся в Америку. Там он успел много что сделать: например, отрезал путь к отступлению британскому генералу Корнваллису, и тот вынужден был капитулировать.
Лафайет и в третий раз побывал в Америке, в 1784 г. На этот раз не было необходимости воевать. Это было триумфальное шествие национального героя.
Мне не удалось достоверно выяснить, использовалось ли название «Национальная гвардия» для иррегулярных вооруженных сил штатов – «граждан-солдат». Принцип Национальной гвардии соблюдался: в мирное время «воскресные солдаты» проводят кратковременные сборы, в военное – защищают отечество, получая небольшую плату. Эти ополченцы и начали войну за независимость 1775–1783 годов. Но, возможно, граждан-солдат стали называть Национальной гвардией позже, по французскому образцу. До сих пор Национальная гвардия (National Guard) США выполняет роль внутренних войск.
Этого-то человека, маркиза де Лафайета, поставили во главе Национальной гвардии. Позже Лафайет это отрицал, но ополченцы много раз заявляли, что это по его приказу они 13 июля ворвались в Дом инвалидов – то есть в Дом отслуживших свой срок солдат, военных пенсионеров, разграбили Дом инвалидов, Арсенал и городскую мэрию. В Париже сразу оказалось от 20 до 30 тысяч вооруженных людей.
Это были от начала до конца «незаконные вооруженные формирования». Не случайно Национальной гвардией в конце 1980-х называли вооруженных повстанцев в Чечне и Грузии, Киргизии и в Узбекистане.
Да, кстати, слухи о разбойниках, восстании дворян и интервентах не подтвердились. Но конечно же, Национальная гвардия и не думала разоружаться.
9 июля Национальное собрание провозгласило само себя Учредительным собранием. Учредительное – от слова «учреждать». Учреждать систему правления? Но в стране как будто уже есть законное правительство? Видимо, «народ» уже не считает законным правительство короля?
И тут на страну обрушивается явление, получившее название «великого страха». В июле – августе 1789 г. по всей Франции прокатываются волны паники. С одной стороны, очень уж это «своевременная» паника, слишком уж полезная для Учредительного собрания. Поэтому до сих пор поговаривают об организации слухов самими революционерами или масонскими ложами.
С другой стороны, нет никаких подтверждений тому, что слухи расходятся из какого-то центра и что их кто-то сознательно распускает. Возможно, народ сам распускал страшные слухи в ситуации неустойчивости. После десятилетий стабильной, спокойной жизни гражданская война обрушивается на Францию внезапно и жутко, вызывая предчувствие какого-то надвигающегося кошмара. Если слухи вызваны предчувствиями, то они не обманули!
Одновременно во всех провинциях Франции заговорили о бандах разбойников, которые явятся буквально завтра-послезавтра. Говорили о «заговоре аристократов», которые двинут против «народа» свои частные армии. Говорили об иностранной интервенции, которой руководят опять же французские дворяне. В общем, слухов было очень и очень много. Под влиянием этих слухов крестьяне и жители маленьких городков, естественно, вооружались и объединялись в отряды, выбирали себе вожаков.
Так же естественно эти отряды не ждали появления разбойников, а сами начинали разбойничать. В лучшем случае они громили нотариальные конторы и сжигали архивы с описанием феодальных повинностей. Многие из них были неграмотны и все равно не могли разобрать, в каком документе и о чем идет речь. Поэтому они жгли на всякий случай вообще все документы.
И это – только в самом лучшем случае. Банды вооруженных людей нападали на замки и в них тоже уничтожали все письменные документы – включая старинные книги и раритеты. На всякий случай и из ненависти к тем, кто умеет читать и писать. Естественно, грабили и вообще все ценное. Если обитатели замков сопротивлялись разбойникам, их изгоняли, калечили и убивали. Не обязательно дворян – прислуги в замках обычно было много, и эти люди были связаны с хозяевами замков поколениями, тесными феодальными связями. Среди 10, 20 или 30 тысяч человек, убитых в это время, самих дворян было в лучшем случае 10–15 % – большинство уже бежали в города. Местные люди платили жизнью за то, что не позволяли грабить своих патронов. Негодяи присоединялись к разбойникам, революция отбирала и ковала себе кадры.
В Париже, пользуясь смутой, распоясались уголовники. Запуганная полиция просто боялась связываться с «народом» – с карманниками, например. Страна начала сползать в беззаконие и смуту.
Король стягивает к Парижу верные ему войска? Народ, нация, тоже должен иметь свою армию! А почему только армию? У короля ведь есть своя гвардия? Пусть она будет и у народа. Национальная гвардия (la Garde Nationale) рождалась очень мотивированно. Первоначально так назывались отряды ополченцев, созданные Национальным собранием Франции в 1789 для наведения порядка на улицах Парижа.
Первым командиром национальных гвардейцев стал ветеран американской революции маркиз де Лафайет(1757–1834). Когда-то провозглашение независимости США вызвало приступ ликования во Франции: ведь взбунтовались колонии ненавистного конкурента, Британии!
Мари-Жан-Пауль де Лафайет воспитывался на просветительной литературе XVIII в. Он снарядил за свой счет корабль, собрал, вооружил «добровольцев», щедро оплатил их труды и поплыл в Америку: сражаться за свободу колонии против Британии. Американский Конгресс тут же произвел его в генерал-майоры. Воевал Лафайет очень отважно, лично водил войска в атаки и стал национальным героем США. Во Франции он тоже был очень популярен: у одних, как «борец за свободу», у других, как борец с Англией.
В феврале 1780 г. Лафайет вернулся на родину. Король велел посадить его под арест на 8 дней за самовольный выезд из страны. Но и все «хорошее общество», и сам Людовик XVI встречали его как героя. К тому времени Франция открыто встала на сторону Соединенных Штатов. После оваций и пиров во Франции де Лафайет вернулся в Америку. Там он успел много что сделать: например, отрезал путь к отступлению британскому генералу Корнваллису, и тот вынужден был капитулировать.
Лафайет и в третий раз побывал в Америке, в 1784 г. На этот раз не было необходимости воевать. Это было триумфальное шествие национального героя.
Мне не удалось достоверно выяснить, использовалось ли название «Национальная гвардия» для иррегулярных вооруженных сил штатов – «граждан-солдат». Принцип Национальной гвардии соблюдался: в мирное время «воскресные солдаты» проводят кратковременные сборы, в военное – защищают отечество, получая небольшую плату. Эти ополченцы и начали войну за независимость 1775–1783 годов. Но, возможно, граждан-солдат стали называть Национальной гвардией позже, по французскому образцу. До сих пор Национальная гвардия (National Guard) США выполняет роль внутренних войск.
Этого-то человека, маркиза де Лафайета, поставили во главе Национальной гвардии. Позже Лафайет это отрицал, но ополченцы много раз заявляли, что это по его приказу они 13 июля ворвались в Дом инвалидов – то есть в Дом отслуживших свой срок солдат, военных пенсионеров, разграбили Дом инвалидов, Арсенал и городскую мэрию. В Париже сразу оказалось от 20 до 30 тысяч вооруженных людей.
Это были от начала до конца «незаконные вооруженные формирования». Не случайно Национальной гвардией в конце 1980-х называли вооруженных повстанцев в Чечне и Грузии, Киргизии и в Узбекистане.
Да, кстати, слухи о разбойниках, восстании дворян и интервентах не подтвердились. Но конечно же, Национальная гвардия и не думала разоружаться.
Величайший фарс Великой Французской революции
Во Франции одновременно два правительства. Одно сидит в королевской резиденции, Версале. Теоретически ему принадлежит и Зимний дворец королей Лувр.
Другое правительство, Учредительное собрание, расположилось в Пале-Рояле (Palais Royal, то есть «королевский дворец») – площадь, дворец и парк, расположенные в Париже напротив северного крыла Лувра.
В Париже две армии. Одна подчиняется королю, другая – Учредительному собранию. Солдаты этих армий задирают друг друга, грозят оружием. В воскресенье 12 июля в Париже начались столкновения горожан с ранее стянутыми к столице войсками.
В тот же день король уволил популярного министра Неккера. По этому поводу мало известный журналист Камиль Демулен произнес в Пале-Рояле свою знаменитую речь: «Граждане! Я только что прибыл из Версаля. Неккер получил отставку! Возможно ли большее глумление над нами? У патриотов остается только одно средство – это прибегнуть к оружию! Итак, граждане, к оружию!».
Совершенно очевидно, что отставка Неккера – только предлог. Даже если бы сам Неккер упал на колени, умоляя его не защищать, «патриоты» пошли бы на ненавистного врага – на короля и всех его сторонников.
Толпа в восторге. Воя и рукоплеща, она предлагает Демулену возглавить восстание. А он, картинно простирая руку, кричит, что отказывается от роли вождя, он хочет быть простым солдатом Отечества, Прекрасной Франции. «Свобода! Свобода! – кричит Демулен. – Она парит над нашими головами! Она увлекает меня в свой священный полет. Вперед к победе! Смотрите на меня, притаившиеся шпионы! Это я, Камиль Демулен, призываю Париж к восстанию! Я не боюсь ничего!.. Братья! Мы будем свободны!..»
Совершенно очевидно, что перед нами – не политическая программа и не план восстания. Перед нами – тот самый случай, когда один из тысяч болтунов, упиваясь собственной храбростью, спускает с цепи миллионы дикарей.
Историк Павел Воронцов приводит статью из парижской газеты «Монитер» за 17–20 июля 1789 г. «В ней [отставке Неккера. – П.В.] видели предвестие трех ужасающих бедствий – голода, банкротства и гражданской войны. Зрелища и увеселения сразу же были отменены, как в дни скорби и траура. Одновременно люди кидаются в Пале-Рояль: для того, чтобы совместно противостоять усилиям тирании. Негодование достигает предела, и собравшиеся во множестве французы, бледные, с отчаянием на лицах и бессвязными призывами к возмездию на устах, готовы, как львы, устремиться ради спасения Отечества, пусть даже и безоружными, навстречу опасности. В этот момент молодой человек [Камиль Демулен. – П.В.] залезает на стол, кричит: «К оружию!», выхватывает шпагу, потрясает пистолетом и показывает собравшимся зеленую кокарду [Камиль сорвал веточку с дерева. – П.В.]. Толпа, которая смотрела и слушала в молчании, наэлектризованная его отвагой, внезапно разражается громкими криками. Все возбуждаются, воодушевляются, и в одно мгновение тысячи людей срывают листья с деревьев, прикрепляют их вместо кокарды и дают тем самым сигнал к восстанию во всех кварталах города»[22].
Что характерно – грабить Арсенал, Дом инвалидов и мэрию толпа могла практически безнаказанно. Правительственные войска не вступают в активную схватку: король не хочет кровопролития в своей столице, проклятый реакционер. Париж фактически в руках повстанцев.
Во вторник, 14 июля 1789 г., продолжается грабеж в складах оружия: королевский режим заготовил его очень много, воровать и грабить можно долго. До сих пор неизвестно, кто первым крикнул: «На Бастилию!». Позже эту заслугу пытались приписать себе до 200 человек. И около 30 тысяч вооруженных «патриотов» устремились к крепости. Тут же выбрали себе командиров – неких Полена и Эли (Hulin et Elie), – в прошлом оба – офицеры королевских войск. Кто им подчинялся, кто нет.
Собственно говоря, зачем нужна была повстанцам Бастилия?
Бастилия (фр. la Bastille или точнее la Bastille Saint-Antoine; парижанин скажет просто Bastille) – изначально крепость, построенная в 1370–1381 гг., и место заключения государственных преступников в Париже. Некоторые из них и правда содержались в ужасных условиях… в XV–XVI веках, за два столетия до Французской революции.
Первыми узниками Бастилии стали граф де Даммартен, которому удалось бежать, и коннетабль де Сен-Поль. В 1476 г. в Бастилию ввергли несчастного Жака д’Арманьяка, герцога де Немура. Герцога обвинили в заговоре против короля Людовика XI, держали в железной клетке, пытали и в конце концов обезглавили.
Самый загадочный узник Бастилии – «железная маска», (homme au masque de fer) (около 1660–1970 гг.). Кто он такой, до сих пор остается неразгаданным. Одно из наиболее вероятных предположений – мнение Вольтера, усматривавшего в нем незаконного сына Анны Австрийской, притязаний которого на престол Людовик XIV мог справедливо опасаться.
На самом деле маска на узнике была не железная, а шелковая, и он мог расхаживать по всей крепости, но ни с кем не мог разговаривать.
Не менее яркий узник – Алессандро Калиостро: то ли величайший авантюрист, то ли загадочное бессмертное существо, лично общавшееся с Марком Аврелием и Юлием Цезарем.
Побывали в крепости и другие знаменитости, а Вольтер даже дважды: в 1717 г. за сатиру в адрес герцогини де Верри и в 1726 г. из-за истории с шевалье де Роганом.
О режиме содержания в Бастилии рассказывали невероятное количество разных ужасов. Заключали в Бастилию без суда и следствия, на основании королевский записки о заточении, или все тех же карт-бланшей.
Заключенных содержали в цепях. И в ручных и в ножных. За малейшую провинность, тем более за попытку побега их заточали в темный и мрачный погреб. Не менее ужасное место находилось под крышей каждой башни: в жаркие дни крыша раскалялась от солнца, сводя с ума несчастного арестанта. Срок пребывания под крышей или в подвале зависел исключительно от коменданта крепости. А «все знали», что ее последний комендант Лонэ – необычайно черствый, жестокий человек.
Если хоть половина из этих ужасов была бы правдой, Вольтер не пережил бы и одного заключения. А он и после двух не утратил ни здоровья, ни вкуса к жизни.
Во всех легендах о Бастилии совершенно не упоминается еще одно: крепость служила складом оружия и пороха. Порох хранился в тех самых подвалах, которые молва заполняла толпами изможденных закованных узников.
Все эти сказочки очень напоминают истории про ужасы и зверства царского правительства, творившиеся якобы в Петропавловской крепости. Никаких свидетельств этому никогда не было найдено, но упорные слухи ходили.
Другая аналогия: в разгар венгерского восстания 1956 года толпа штурмовала здание Городского комитета правящей партии. В Будапеште давно говорили о том, что из этого здания есть выход в подземелье, где томятся политические узники. Но никаких тайных ходов в захваченном доме найти не удалось, а сотрудники Горкома даже под страхом смерти клялись, что ничего об этом не знают. Не смог помочь и архитектор здания, доставленный на место события. Тогда привезли буровые машины. Целую ночь толпа не расходилась, с волнением наблюдая, как в различных точках просверливается пространство вокруг. При этом сотни людей слышали из-под земли стоны и мольбы о помощи, предупреждая буровиков об осторожности. Но ни подземной тюрьмы, ни заключенных так и не нашли…
Бастилия, к которой мчались до 30 тысяч строителей светлого будущего, представляла собою длинное массивное четырехугольное здание, обращенное одной стороной к городу, а другой – к предместью, с 8 башнями, обширным внутренним двором и окруженное широким и глубоким рвом, через который был перекинут висячий мост. Все это вместе было еще окружено стеной, имевшей одни только ворота со стороны Сент-Антуанского предместья. Дом коменданта и казармы солдат находились во втором, наружном дворе. Крепость защищали 32 швейцарца Салис-Самадского полка и 82 инвалида – весь ее гарнизон.
Официальная история рассказывает о «штурме Бастилии» в таких выражениях: «Но в руках правительства оставалась грозная крепость – тюрьма Бастилия. Восемь башен этой крепости, окруженной двумя глубокими рвами, казались несокрушимой твердыней абсолютизма. С утра 14 июля толпы народа ринулись к стенам Бастилии, комендант крепости приказал открыть огонь. Несмотря на жертвы народ продолжал наступать. Рвы были преодолены: начался штурм крепости. Плотники и кровельщики сооружали леса. Артиллеристы, перешедшие на сторону народа, открыли огонь и пушечными ядрами перебили цепи одного из подъемных мостов, народ ворвался в крепость и овладел Бастилией»[23].
Можно привести много не менее красочных описаний. Это лучше других только живописанием того, как ремесленники использовали профессиональные познания для сооружения лесов.
Но не было этого всего. Не было. Как не было густого порохового дыма, пальбы пушек, трупов на мостовой, так изящно изображенных на картинах Жанине и Уэля (и многих других).
Начать стоит с того, что активных «штурмовиков» насчитали не более 800, остальная толпа только стояла и смотрела. В числе активных были, кстати, и двое русских – братья Голицыны с энтузиазмом лезли в первые ряды.
По описаниям очевидцев, среди зрителей были и дворяне, и прогуливающиеся дамы, и гвардейцы. Штурм? Нет… просто «революционный народ» стал стрелять по крепости. Гарнизон ответил несколькими выстрелами. Убитых не было, но раненые появились и среди стрелявших, и среди зевак. Тогда ряды активных «штурмующих» пополнились, но многие зеваки предпочли удалиться от греха подальше.
«Революционный народ» потребовал сдать крепость. Комендант Бастилии маркиз де Лонэ отказался. Около часу дня «революционные массы» придвинулись вплотную к крепости, грозили оружием и ругались. Де Лонэ прекрасно знал, что крепость сражаться не может, что осады она не выдержит из-за отсутствия запасов воды и что никакой помощи из Версаля не пребудет. Верный присяге, маркиз решил взорвать Бастилию.
Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера Беккар и Ферран бросились на него, отняли фитиль и заставили созвать военный совет гарнизона. В сущности, гарнизон Бастилии взбунтовался.
Военный совет? Это был скорее митинг, на котором все решало число поданных голосов и громкость крика. Почти единогласно было решено сдаться. Был поднят белый флаг, и спустя несколько минут по опущенному подъемному мосту Гюлен и Эли, а за ними огромная толпа проникли во внутренний двор Бастилии (стрелять по цепям моста не было ни малейшей нужды).
Зверства «старого режима»? В Бастилии не нашли ни камеры пыток, ни орудий пыток, ни прикованных скелетов, ни страшных казематов под крышей и в подвалах. А вот зверства со стороны революционеров были. Несколько офицеров и солдат были убиты на месте, еще несколько «революционный народ» «судил» и тут же повесил.
Что любопытно – революционный народ немедленно стал сжигать и растаскивать архив Бастилии. До нашего времени сохранились от силы 2–3 % всех документов. Кому и зачем было это надо? Вот, право, интересный вопрос…
Один из ключей от Бастилии де Лафайет отослал первому президенту Соединенных Штатов Джорджу Вашингтону: он был знаком с ним как с одним из главных организаторов Американской революции. Ключ до сегодняшнего дня хранится в бывшей резиденции президента Маунт-Вернон (Mount Vernon): ее превратили в музей.
Бастилию объявили символом «старого режима», а что «старый режим» так вовсе не считал – революционеры полагали не важным. Крепость ритуально уничтожили – как в Средние века ритуально уничтожались гербы и символы опальных феодалов.
До 16 мая 1791 года продолжалось разрушение крепости. Большая часть камня Бастилии пошла на строительство моста Конкорд. Из этого же камня делали миниатюрные изображения Бастилии и продавали как сувениры.
Уничтожили «символ королевской власти» – получили символ революции: образовалась обширная пустая площадь. На провеваемом ветрами пустыре установили революционную табличка с надписью «Отныне здесь танцуют».
«Старый режим» давно собирался снести Бастилию. Архитекторы планировали поставить на площади памятник Людовику. Теперь, конечно, памятник должен был изображать кого-нибудь другого. Предлагали воздвигнуть памятник Бонапарту. Но генерал Наполеон Бонапарт предложил построить на этом месте фонтан в виде колоссального слона с башней. Такого слона не построили, но некоторое время здесь возвышалась деревянная модель этого памятника. Это тот самый слон, в котором ночуют бездомные дети в романе В. Гюго «Отверженные» – в эпизоде с Гаврошем.
В настоящее время на месте снесенной крепости находится площадь Бастилии – место пересечения десятка улиц и бульваров с подземным узлом парижского метро из трех линий и новой Парижской оперой.
Чем дальше от события, тем больше оно расцвечивалось различными подробностями, все больший масштаб и все большую значимость приобретало взятие Бастилии. Начиная с 1880 года годовщина взятия Бастилии, 14 июля, празднуется французами как национальный праздник. Французский вариант 7 ноября.
Большое значение в этой пропаганде играла пресса.
Другое правительство, Учредительное собрание, расположилось в Пале-Рояле (Palais Royal, то есть «королевский дворец») – площадь, дворец и парк, расположенные в Париже напротив северного крыла Лувра.
В Париже две армии. Одна подчиняется королю, другая – Учредительному собранию. Солдаты этих армий задирают друг друга, грозят оружием. В воскресенье 12 июля в Париже начались столкновения горожан с ранее стянутыми к столице войсками.
В тот же день король уволил популярного министра Неккера. По этому поводу мало известный журналист Камиль Демулен произнес в Пале-Рояле свою знаменитую речь: «Граждане! Я только что прибыл из Версаля. Неккер получил отставку! Возможно ли большее глумление над нами? У патриотов остается только одно средство – это прибегнуть к оружию! Итак, граждане, к оружию!».
Совершенно очевидно, что отставка Неккера – только предлог. Даже если бы сам Неккер упал на колени, умоляя его не защищать, «патриоты» пошли бы на ненавистного врага – на короля и всех его сторонников.
Толпа в восторге. Воя и рукоплеща, она предлагает Демулену возглавить восстание. А он, картинно простирая руку, кричит, что отказывается от роли вождя, он хочет быть простым солдатом Отечества, Прекрасной Франции. «Свобода! Свобода! – кричит Демулен. – Она парит над нашими головами! Она увлекает меня в свой священный полет. Вперед к победе! Смотрите на меня, притаившиеся шпионы! Это я, Камиль Демулен, призываю Париж к восстанию! Я не боюсь ничего!.. Братья! Мы будем свободны!..»
Совершенно очевидно, что перед нами – не политическая программа и не план восстания. Перед нами – тот самый случай, когда один из тысяч болтунов, упиваясь собственной храбростью, спускает с цепи миллионы дикарей.
Историк Павел Воронцов приводит статью из парижской газеты «Монитер» за 17–20 июля 1789 г. «В ней [отставке Неккера. – П.В.] видели предвестие трех ужасающих бедствий – голода, банкротства и гражданской войны. Зрелища и увеселения сразу же были отменены, как в дни скорби и траура. Одновременно люди кидаются в Пале-Рояль: для того, чтобы совместно противостоять усилиям тирании. Негодование достигает предела, и собравшиеся во множестве французы, бледные, с отчаянием на лицах и бессвязными призывами к возмездию на устах, готовы, как львы, устремиться ради спасения Отечества, пусть даже и безоружными, навстречу опасности. В этот момент молодой человек [Камиль Демулен. – П.В.] залезает на стол, кричит: «К оружию!», выхватывает шпагу, потрясает пистолетом и показывает собравшимся зеленую кокарду [Камиль сорвал веточку с дерева. – П.В.]. Толпа, которая смотрела и слушала в молчании, наэлектризованная его отвагой, внезапно разражается громкими криками. Все возбуждаются, воодушевляются, и в одно мгновение тысячи людей срывают листья с деревьев, прикрепляют их вместо кокарды и дают тем самым сигнал к восстанию во всех кварталах города»[22].
Что характерно – грабить Арсенал, Дом инвалидов и мэрию толпа могла практически безнаказанно. Правительственные войска не вступают в активную схватку: король не хочет кровопролития в своей столице, проклятый реакционер. Париж фактически в руках повстанцев.
Во вторник, 14 июля 1789 г., продолжается грабеж в складах оружия: королевский режим заготовил его очень много, воровать и грабить можно долго. До сих пор неизвестно, кто первым крикнул: «На Бастилию!». Позже эту заслугу пытались приписать себе до 200 человек. И около 30 тысяч вооруженных «патриотов» устремились к крепости. Тут же выбрали себе командиров – неких Полена и Эли (Hulin et Elie), – в прошлом оба – офицеры королевских войск. Кто им подчинялся, кто нет.
Собственно говоря, зачем нужна была повстанцам Бастилия?
Бастилия (фр. la Bastille или точнее la Bastille Saint-Antoine; парижанин скажет просто Bastille) – изначально крепость, построенная в 1370–1381 гг., и место заключения государственных преступников в Париже. Некоторые из них и правда содержались в ужасных условиях… в XV–XVI веках, за два столетия до Французской революции.
Первыми узниками Бастилии стали граф де Даммартен, которому удалось бежать, и коннетабль де Сен-Поль. В 1476 г. в Бастилию ввергли несчастного Жака д’Арманьяка, герцога де Немура. Герцога обвинили в заговоре против короля Людовика XI, держали в железной клетке, пытали и в конце концов обезглавили.
Самый загадочный узник Бастилии – «железная маска», (homme au masque de fer) (около 1660–1970 гг.). Кто он такой, до сих пор остается неразгаданным. Одно из наиболее вероятных предположений – мнение Вольтера, усматривавшего в нем незаконного сына Анны Австрийской, притязаний которого на престол Людовик XIV мог справедливо опасаться.
На самом деле маска на узнике была не железная, а шелковая, и он мог расхаживать по всей крепости, но ни с кем не мог разговаривать.
Не менее яркий узник – Алессандро Калиостро: то ли величайший авантюрист, то ли загадочное бессмертное существо, лично общавшееся с Марком Аврелием и Юлием Цезарем.
Побывали в крепости и другие знаменитости, а Вольтер даже дважды: в 1717 г. за сатиру в адрес герцогини де Верри и в 1726 г. из-за истории с шевалье де Роганом.
О режиме содержания в Бастилии рассказывали невероятное количество разных ужасов. Заключали в Бастилию без суда и следствия, на основании королевский записки о заточении, или все тех же карт-бланшей.
Заключенных содержали в цепях. И в ручных и в ножных. За малейшую провинность, тем более за попытку побега их заточали в темный и мрачный погреб. Не менее ужасное место находилось под крышей каждой башни: в жаркие дни крыша раскалялась от солнца, сводя с ума несчастного арестанта. Срок пребывания под крышей или в подвале зависел исключительно от коменданта крепости. А «все знали», что ее последний комендант Лонэ – необычайно черствый, жестокий человек.
Если хоть половина из этих ужасов была бы правдой, Вольтер не пережил бы и одного заключения. А он и после двух не утратил ни здоровья, ни вкуса к жизни.
Во всех легендах о Бастилии совершенно не упоминается еще одно: крепость служила складом оружия и пороха. Порох хранился в тех самых подвалах, которые молва заполняла толпами изможденных закованных узников.
Все эти сказочки очень напоминают истории про ужасы и зверства царского правительства, творившиеся якобы в Петропавловской крепости. Никаких свидетельств этому никогда не было найдено, но упорные слухи ходили.
Другая аналогия: в разгар венгерского восстания 1956 года толпа штурмовала здание Городского комитета правящей партии. В Будапеште давно говорили о том, что из этого здания есть выход в подземелье, где томятся политические узники. Но никаких тайных ходов в захваченном доме найти не удалось, а сотрудники Горкома даже под страхом смерти клялись, что ничего об этом не знают. Не смог помочь и архитектор здания, доставленный на место события. Тогда привезли буровые машины. Целую ночь толпа не расходилась, с волнением наблюдая, как в различных точках просверливается пространство вокруг. При этом сотни людей слышали из-под земли стоны и мольбы о помощи, предупреждая буровиков об осторожности. Но ни подземной тюрьмы, ни заключенных так и не нашли…
Бастилия, к которой мчались до 30 тысяч строителей светлого будущего, представляла собою длинное массивное четырехугольное здание, обращенное одной стороной к городу, а другой – к предместью, с 8 башнями, обширным внутренним двором и окруженное широким и глубоким рвом, через который был перекинут висячий мост. Все это вместе было еще окружено стеной, имевшей одни только ворота со стороны Сент-Антуанского предместья. Дом коменданта и казармы солдат находились во втором, наружном дворе. Крепость защищали 32 швейцарца Салис-Самадского полка и 82 инвалида – весь ее гарнизон.
Официальная история рассказывает о «штурме Бастилии» в таких выражениях: «Но в руках правительства оставалась грозная крепость – тюрьма Бастилия. Восемь башен этой крепости, окруженной двумя глубокими рвами, казались несокрушимой твердыней абсолютизма. С утра 14 июля толпы народа ринулись к стенам Бастилии, комендант крепости приказал открыть огонь. Несмотря на жертвы народ продолжал наступать. Рвы были преодолены: начался штурм крепости. Плотники и кровельщики сооружали леса. Артиллеристы, перешедшие на сторону народа, открыли огонь и пушечными ядрами перебили цепи одного из подъемных мостов, народ ворвался в крепость и овладел Бастилией»[23].
Можно привести много не менее красочных описаний. Это лучше других только живописанием того, как ремесленники использовали профессиональные познания для сооружения лесов.
Но не было этого всего. Не было. Как не было густого порохового дыма, пальбы пушек, трупов на мостовой, так изящно изображенных на картинах Жанине и Уэля (и многих других).
Начать стоит с того, что активных «штурмовиков» насчитали не более 800, остальная толпа только стояла и смотрела. В числе активных были, кстати, и двое русских – братья Голицыны с энтузиазмом лезли в первые ряды.
По описаниям очевидцев, среди зрителей были и дворяне, и прогуливающиеся дамы, и гвардейцы. Штурм? Нет… просто «революционный народ» стал стрелять по крепости. Гарнизон ответил несколькими выстрелами. Убитых не было, но раненые появились и среди стрелявших, и среди зевак. Тогда ряды активных «штурмующих» пополнились, но многие зеваки предпочли удалиться от греха подальше.
«Революционный народ» потребовал сдать крепость. Комендант Бастилии маркиз де Лонэ отказался. Около часу дня «революционные массы» придвинулись вплотную к крепости, грозили оружием и ругались. Де Лонэ прекрасно знал, что крепость сражаться не может, что осады она не выдержит из-за отсутствия запасов воды и что никакой помощи из Версаля не пребудет. Верный присяге, маркиз решил взорвать Бастилию.
Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера Беккар и Ферран бросились на него, отняли фитиль и заставили созвать военный совет гарнизона. В сущности, гарнизон Бастилии взбунтовался.
Военный совет? Это был скорее митинг, на котором все решало число поданных голосов и громкость крика. Почти единогласно было решено сдаться. Был поднят белый флаг, и спустя несколько минут по опущенному подъемному мосту Гюлен и Эли, а за ними огромная толпа проникли во внутренний двор Бастилии (стрелять по цепям моста не было ни малейшей нужды).
Зверства «старого режима»? В Бастилии не нашли ни камеры пыток, ни орудий пыток, ни прикованных скелетов, ни страшных казематов под крышей и в подвалах. А вот зверства со стороны революционеров были. Несколько офицеров и солдат были убиты на месте, еще несколько «революционный народ» «судил» и тут же повесил.
Что любопытно – революционный народ немедленно стал сжигать и растаскивать архив Бастилии. До нашего времени сохранились от силы 2–3 % всех документов. Кому и зачем было это надо? Вот, право, интересный вопрос…
Один из ключей от Бастилии де Лафайет отослал первому президенту Соединенных Штатов Джорджу Вашингтону: он был знаком с ним как с одним из главных организаторов Американской революции. Ключ до сегодняшнего дня хранится в бывшей резиденции президента Маунт-Вернон (Mount Vernon): ее превратили в музей.
Бастилию объявили символом «старого режима», а что «старый режим» так вовсе не считал – революционеры полагали не важным. Крепость ритуально уничтожили – как в Средние века ритуально уничтожались гербы и символы опальных феодалов.
До 16 мая 1791 года продолжалось разрушение крепости. Большая часть камня Бастилии пошла на строительство моста Конкорд. Из этого же камня делали миниатюрные изображения Бастилии и продавали как сувениры.
Уничтожили «символ королевской власти» – получили символ революции: образовалась обширная пустая площадь. На провеваемом ветрами пустыре установили революционную табличка с надписью «Отныне здесь танцуют».
«Старый режим» давно собирался снести Бастилию. Архитекторы планировали поставить на площади памятник Людовику. Теперь, конечно, памятник должен был изображать кого-нибудь другого. Предлагали воздвигнуть памятник Бонапарту. Но генерал Наполеон Бонапарт предложил построить на этом месте фонтан в виде колоссального слона с башней. Такого слона не построили, но некоторое время здесь возвышалась деревянная модель этого памятника. Это тот самый слон, в котором ночуют бездомные дети в романе В. Гюго «Отверженные» – в эпизоде с Гаврошем.
В настоящее время на месте снесенной крепости находится площадь Бастилии – место пересечения десятка улиц и бульваров с подземным узлом парижского метро из трех линий и новой Парижской оперой.
Чем дальше от события, тем больше оно расцвечивалось различными подробностями, все больший масштаб и все большую значимость приобретало взятие Бастилии. Начиная с 1880 года годовщина взятия Бастилии, 14 июля, празднуется французами как национальный праздник. Французский вариант 7 ноября.
Большое значение в этой пропаганде играла пресса.
Роль прессы
Во время Французской революции 1789–1794 гг. (или 1799?) произошло становление политической печати и зарождение прессы в современном понимании этого слова. Роль и значение газет и журналов возросли до такой степени, что уже никто не представлял себе того положения, в котором пребывала печать до Революции.
Вот какое объяснение слова «газета» приводит Камиль Демулен: «При старом режиме периодический листок, который сообщал о погоде. А сегодня журналисты – общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну: они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За 2 су можно слушать этого оратора. Газеты каждое утро сыплются, как манна небесная, и, подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».
Важность печати была понята всеми политическими партиями. Все выдающиеся деятели Французской революции редактировали газеты. Их журналистская работа была тесно связана с политической деятельностью.
Перед революцией шло стремительное оживление периодической печати. Газеты продавались на улице, имелись в большинстве кафе, а кафе насчитывалось в Париже перед революцией 1800.
К 1789 году мысль о свободе печати проникла глубоко в сознание общества, и необходимость ее для развития прессы никем не оспаривалась.
Если в 1788 году во всем королевстве насчитывалось 60 периодических изданий, то с 14 июля 1789 года по 10 августа 1792 года появилось свыше 500 различных газет.
Накануне революции наиболее распространенной была «Парижская газета», имевшая тираж около 10 тыс. экз. Как правило же, тираж колебался от 300 до 500 экз. Большинство газет выходило 2–3 раза в неделю. Обычно распространялись брошюры из нескольких номеров газет, но с 1789 года с ростом тиража и числа газет революции их стали продавать и отдельными номерами.
Печать сыграла важную роль в борьбе за свержение монархии. Печать стала серьезнейшим оружием в борьбе за установление якобинской диктатуры.
Эта революция в печати не была следствием технической революции, но стала возможной исключительно благодаря политическим изменениям в стране. Лишь в 1815 г. во Франции стала внедряться новая техника в полиграфии. До этого почти все делалось вручную. Как правило, один и тот же человек был и редактором, и издателем, и продавцом своей газеты. На одном прессе можно было напечатать за 24 часа 3 тыс. экз. – максимальный тираж ежедневной газеты.
Бумага была обычно низкого качества, грубая, зернистая, шероховатая, иногда слегка окрашенная или покрытая пятнами. Многочисленные дефекты бумаги сказывались на качестве печати.
Производство газет было делом дорогим, но все же рентабельным, причем за счет продаж: реклама в газетах находилась в зачаточном состоянии.
Говоря о печати первых лет революции, необходимо отметить появление в это время вечерних газет, в которых помещались стенографические отчеты о работе Национального собрания. Эти вечерние газеты быстро завоевали популярность, так как они оперативно информировали о заседаниях Ассамблеи.
Вот какое объяснение слова «газета» приводит Камиль Демулен: «При старом режиме периодический листок, который сообщал о погоде. А сегодня журналисты – общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну: они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За 2 су можно слушать этого оратора. Газеты каждое утро сыплются, как манна небесная, и, подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».
Важность печати была понята всеми политическими партиями. Все выдающиеся деятели Французской революции редактировали газеты. Их журналистская работа была тесно связана с политической деятельностью.
Перед революцией шло стремительное оживление периодической печати. Газеты продавались на улице, имелись в большинстве кафе, а кафе насчитывалось в Париже перед революцией 1800.
К 1789 году мысль о свободе печати проникла глубоко в сознание общества, и необходимость ее для развития прессы никем не оспаривалась.
Если в 1788 году во всем королевстве насчитывалось 60 периодических изданий, то с 14 июля 1789 года по 10 августа 1792 года появилось свыше 500 различных газет.
Накануне революции наиболее распространенной была «Парижская газета», имевшая тираж около 10 тыс. экз. Как правило же, тираж колебался от 300 до 500 экз. Большинство газет выходило 2–3 раза в неделю. Обычно распространялись брошюры из нескольких номеров газет, но с 1789 года с ростом тиража и числа газет революции их стали продавать и отдельными номерами.
Печать сыграла важную роль в борьбе за свержение монархии. Печать стала серьезнейшим оружием в борьбе за установление якобинской диктатуры.
Эта революция в печати не была следствием технической революции, но стала возможной исключительно благодаря политическим изменениям в стране. Лишь в 1815 г. во Франции стала внедряться новая техника в полиграфии. До этого почти все делалось вручную. Как правило, один и тот же человек был и редактором, и издателем, и продавцом своей газеты. На одном прессе можно было напечатать за 24 часа 3 тыс. экз. – максимальный тираж ежедневной газеты.
Бумага была обычно низкого качества, грубая, зернистая, шероховатая, иногда слегка окрашенная или покрытая пятнами. Многочисленные дефекты бумаги сказывались на качестве печати.
Производство газет было делом дорогим, но все же рентабельным, причем за счет продаж: реклама в газетах находилась в зачаточном состоянии.
Говоря о печати первых лет революции, необходимо отметить появление в это время вечерних газет, в которых помещались стенографические отчеты о работе Национального собрания. Эти вечерние газеты быстро завоевали популярность, так как они оперативно информировали о заседаниях Ассамблеи.
Увековечили…
В фольклоре революционеров всех стран взятие Бастилии изображалось как великое деяние и как историческое событие. В стихотворении Эдуарда Багрицкого «Бастилия» это выглядит так:
Бастилия! Ты рушишься камнями,
Ты падаешь перед народом ниц…
Кружится дым! Густое свищет пламя,
Ножами вырываясь из бойниц.
Над Францией раскат борьбы и мести!
(Из дальних улиц барабанный бой…)
Гляди! Сент-Антуанское предместье
Мушкетом потрясает над тобой.
Оно шумит и движется, как пена,
Волнуется, клокочет и свистит…
И голосом Камилла Демулена
Народному восстанию говорит!
Король! Пора! К тебе народ взывает!
К тебе предместий тянется рука!
Гремит охота. Ветер раздувает
Напудренные букли парика…
Олений парк. Английская кобыла
Проносится по вереску… А там
Трясутся стены воспаленной силой
И отблески танцуют по камням.
Король, ты отдыхаешь от охоты,
Рокочут флейты, соловьи поют…
Но близок час! В Париже санкюлоты
Республику руками создают!
В ком сердце есть, в ком воля закипает,
Вперед! вперед! По жилам хлещет дрожь!
И Гильотэн уже изобретает
На плаху низвергающийся нож.
Еще в сердцах не разгулялось пламя,
Еще сжимает жесткий нож ладонь,
Но Робеспьер скрывает за очками
Сверкающую радость и огонь…