Андрей Ефимович Зарин. В поисках убийцы

   – Я сказал, что преступление может быть совершено человеком в гипнозе, по внушению, – просто ответил Чемизов. – Тогда будет трудно найти преступника.
   – Ну, это уже из области романа, – с улыбкой заметил прокурор. – Одно время на эту тему таких романов появилась целая серия.
   – Роман – это жизнь, а жизнь часто дает темы, которые не решается обрабатывать романист; они кажутся слишком фантастичны.
   – Чемизов, – спросила хозяйка, – вы занимались гипнотизмом?
   – Гипнотизмом, спиритизмом, чернокнижием, всем, – раздался веселый голос Горянина, пробегавшего через гостиную. Он на мгновенье остановился, дружески поздоровался с Чемизовым и сказал Дьяковой: – Заставьте его показать свои знания.
   – Глупости! – пробормотал брюнет.
   – Не краснейте, а удивляйте! – сказал Горянин и побежал дальше.
   – Вот если вы действительно в силах, устройте нам преступление по внушению, – настаивал военный юрист.
   – Да, да, – подхватила хозяйка, – Елена Семеновна, просите!
   – Непременно… он должен! – воскликнула Дьякова. – Правда, Григорий Владимирович?
   Чемизов молча поклонился. Лицо его побледнело. В ту же минуту по всем комнатам пронеслась весть об интересном опыте, и гостиная переполнилась народом.
   – Перейдемте в зал, – предложила хозяйка, поднимаясь с дивана.
   В зале тотчас образовалось нечто вроде сцены. Все поспешили занять стулья, и Чемизов остался один посреди зала.
   Он провел рукой по лицу и, обратясь к сидящим, сказал:
   – Хорошо, я продемонстрирую один опыт, если вам угодно: совершенно неповинный, ни о чем преступном не думающий человек совершит ужасное преступление. Кто желает подвергнуться опыту?
   Со всех сторон раздались голоса; несколько студентов и барышень просили с умилением.
   Чемизов остановил свой выбор на молодом товарище прокурора, и тот, видимо, остался доволен возможностью играть роль.
   – Я попрошу вас с двумя провожатыми выйти на минуту в соседнюю комнату, – сказал Чемизов и, когда товарищ прокурора вышел, продолжал: – Теперь я попрошу барышню или даму.
   – Я, – вызвалась Дьякова. – Вы усыплять меня не будете?
   – Ни на минуту. Теперь прошу запомнить, что я вам скажу. Вы должны будете делать все, что я вам укажу.
   Дьякова кивнула.
   – Пожалуйте! – крикнул Чемизов.
   Молодой товарищ прокурора – невысокого роста, фатоватого вида рыжеватый блондин – с вызывающей улыбкой подошел к Чемизову:
   – Что прикажете делать? Убивать? Грабить?
   На лицах гостей промелькнула улыбка.
   – Теперь пока сядьте, – спокойно сказал Чемизов.
   Товарищ прокурора вдруг смутился, а в зале наступила тишина.
   – Снимите пенсне, примите покойную позу! Вот так! – Чемизов усадил гипнотизируемого, поправил руки, откинул ему голову и начал опыт. Он не делал обычных пассов, а просто остановился над ним и стал смотреть на него, потом резко и громко сказал: – Спи!
   У товарища прокурора мотнулась голова, и он, несомненно, заснул.
   – Он спит, – сказал Чемизов. – Теперь, господа, знаете ли вы его настолько, чтобы поверить ему, что он не в заговоре со мною?
   – Да он вас в первый раз видит, – сказала хозяйка. – Вы, наверно, и не знаете, кто это.
   – Я здоровался с ним, когда вы меня назвали.
   – Это – Хрюмин, Аркадий Львович, наш друг, – сказал Горянин. – Он скорее изобличит вас.
   А Хрюмин, видимо, сладко спал. Чемизов обратился к Дьяковой:
   – Теперь я попрошу вас сесть вот хоть к роялю, а потом, когда я подам знак, прилягте на этот диван. Да, да, не стесняйтесь, общество извинит нас. После этого господин Хрюмин зарежет вас.
   Дьякова вздрогнула.
   – Как будто! – улыбнулся Чемизов, заметив ее страх, и обратился к хозяину дома: – Алексей Петрович, будьте добры дать разрезной нож.
   – Какой? Бронзовый, костяной?
   – Лучше деревянный, если есть.
   А Хрюмин мирно спал на стуле и даже полуоткрыл рот.
   Горянин принес нож.
   – Спасибо. Я положу его сюда. – Чемизов положил нож на столик подле рояля, а затем обратился к Елене Семеновне: – Пересядьте, пожалуйста, вот сюда, к роялю. Я начинаю. – Он положил руку на голову Хрюмина и застыл, видимо делая нравственное напряжение, потом выпрямился, дунул в лицо Хрюмина и громко сказал: – Проснитесь!
   Хрюмин почти сразу открыл глаза, огляделся, словно что‑то вспомнил, затем, надев пенсне, встал и сказал:
   – Ну что, интересный опыт?
   – Ничего себе, – ответил ему военный юрист. – Вы спали как сурок.
   – Только‑то? – усмехаясь, сказал Хрюмин и перешел через зал.
   Все смотрели на товарища прокурора, а потом на Чемизова с недоумением и легкой усмешкой. Чемизов отошел к хозяйке и опустился подле нее.
   Вдруг Хрюмин встал. Все его лицо, вея фигура преобразились. Он тихо пошел к Дьяковой, сидевшей у рояля, нежно сказал ей:
   – Прощай, голубка! Я пойду позаймусь, а ты ляг.
   Он тихо поцеловал Дьякову в лоб и опять отошел на свое место, словно играл свою роль на сцене.
   Гости замерли. Хозяйка ухватилась за руку Чемизова и проговорила:
   – Мне страшно!
   Чемизов подал знак Дьяковой, и она, перейдя от рояля к дивану, прилегла на него, кокетливо расправив? юбку.
   Прошло несколько мгновений. Хрюмин снова перешел зал. Теперь и походка, и движения его были совершенно иные, чем до тех пор. Он взял со стола нож и стал осторожно красться к Дьяковой.
   Евгения Павловна впилась в руку Чемизова; Дьякова приподнялась, и лицо ее выразило ужас. Ужас охватил и всех присутствующих – на их глазах совершалось убийство.
   Забавный, фатоватый Хрюмин был теперь страшен. Он снова приблизился к Дьяковой и поднял нож.
   – Ай! – раздался ее истерический возглас, и она, сразу сев на диван, забилась в угол.
   – Ай – ай! – раздались возгласы.
   Хрюмин выронил нож и снова очнулся.
   – Что с вами? – спросил он у Дьяковой.
   – Ай! – закричала она и, оттолкнув его, бросилась от дивана.
   Хрюмин совершенно растерялся, и его лицо стало так забавно, что впечатление пережитого страха у всех исчезло и раздался дружный смех.
   – Что такое? Я ничего не понимаю, – растерянно сказал Хрюмин.
   – Ничего, дружище! – со смехом воскликнул капитан. – Ты сейчас объяснялся в любви Елене Семеновне и до смерти напугал ее… Ха – ха – ха!
   – Господа, ужинать, – закричал Горянин, – дамы ведут кавалеров.
   – Вы – ужасный человек, – тихо сказала Дьякова Чемизову, ведя его в столовую.
   – Ужаса не существует, – ответил он, – ужас – это неведение. Узнайте – и нет ужаса.
   – Я хочу вас узнать, – прошептала она.
   Гости садились за стол. Горянин суетился подле них, пока все не уселись, а затем стал удивлять всех закусками, гастрономическими блюдами и винами.
   – Однако что это было за представление? – спросил прокурор за ужином.
   – Убийство по внушению, – ответил Чемизов. – Вообразите, я решил убить эту женщину и убиваю ее рукой ее мужа. Вот и все. Найдите убийцу!
   – Ужасно, – прошептала Дьякова.
   – Да – с, найдите, – вдруг загудел с конца стола голос генерала Чупрынина. – Третьего дня, ваше превосходительство, Милорд мне на кухню женскую руку принес. Да – с!
   – Ах, это вам? – раздался возглас.
   – Мне, – отозвался генерал и продолжал: – И потом читаю – ногу нашли, а там – голову. А? Найдите убийц!
   – Эти будут найдены, – уверенно отозвался прокурор.
   – Замечательное явление, – подхватил военный юрист, – повторяется тип преступления – корзинки, отправка багажом.
   – Опять преступление? – воскликнула Дьякова. – Говорите, Бога ради, о другом.
   – За здоровье двадцать лет проживших в супружеском согласии, – шутливо крикнул Горянин, поднимая бокал.
   Гости охотно поддержали тост и поспешили к виновникам торжества с бокалами и поздравлениями. Настроение повысилось, и вечер пошел своим чередом. После хорошего ужина в тоне беседы всего общества чувствовалась какая‑то особенно дружественная нотка, словно все друг с другом сблизились.
   Жизнь ведет людей каждого своей колеей, но судьба незримо перепутывает следы, сбивает дороги и ткет свой узор из тысячей жизней, переплетая их, как искусная ткачиха на своем станке. Не раз случается, что чуждые друг другу люди, не знавшие до того один другого, внезапно начинают влиять на счастье и несчастье другого: вдруг в тихую жизнь одних ураганом врывается жизнь какого‑то нового индивида, ранее чужого, и происходит катастрофа. В мире всегда так. Никто не знает, зачем что‑либо случится, куда влечет судьба, откуда является какое‑либо влияние и для чего свершается то или иное событие. То, что люди зовут случаем, чаще бывает неизбежным и роковым.
   Чемизов проводил Дьякову и поехал к себе домой; генерал Чупрынин доиграл девятый робер и отправился домой со своей генеральшей. Хрюмин и прокурор тоже вернулись в свои квартиры. Горянины проводили последних гостей и стали устраивать себе спальню в кабинете, так как их обычная спальня, превращенная в карточную, носила следы пребывания многих гостей. А судьба плела свой узор и вплетала нити жизни в клетки своей канвы.

IV
Поиски наудачу

   Генерал Чупрынин с женой всем рассказывали про вчерашнюю находку их Милорда. Прокурор, бывший на вечере у Горянина, лично заинтересовался этим делом, и в течение недели во всех слоях общества только и говорили что о таинственных кровавых находках, а в газетах репортеры наживали денежки, спеша производить во всех статьях не только сообщения из полиции, но даже собственные соображения на тему: «Таинственное преступление».
   Суд передал это дело следователю по особо важным делам, а градоначальник на обычном докладе начальника сыскной полиции сказал ему:
   – Особенно прошу обратить внимание на это преступление. Оно наделало много шума, да и вообще в столице не может быть не раскрыто такое страшное дело.
   – Употреблю все старание, ваше превосходительство, – ответил начальник сыскной полиции и, вернувшись с доклада, сказал своему помощнику: – Во что бы то ни стало, Август Семенович, это дело надо распутать. Нашумело оно, и мы должны отыскать преступников.
   – Употреблю все старание, ваше превосходительство, – ответил помощник.
   – Что нашел доктор?
   – В чашке нарублено мясо всего трупа. Доктор нашел там большой палец руки, пальцы ноги, внутренности.
   – Я думаю сначала поручить дело этим… как их?.. которые нашли.
   – Чухарев и Калмыков.
   – Вот им. Каковы они?
   – Старательные и горят рвением.
   – Ну, ну! И каждый день мне доклад.
   – Слушаю, – сказал помощник начальника сыска и, выйдя из кабинета последнего, тотчас вызвал к себе Чухарева и Калмыкова. Когда те явились, он сказал им: – Его превосходительство поручает вам расследование дела о таинственном преступлении. Теперь у вас случай отличиться. В городе только и говорят об этом деле.
   Лица Чухарева и Калмыкова просияли.
   – Употреблю все старания, – сказали они в один голос.
   – Ну и с Богом! Каждое утро мне докладывайте, как идет дело.
   Агенты поклонились и вышли из кабинета помощника начальника.
   Маленький, рыжий и более экспансивный Чухарев, едва они вышли в коридор, сказал Калмыкову:
   – Мы, Потап Никитич, пройдем в» Плевну» и поговорим. Надо действовать согласно; дело мозговое.
   – Пройдем! – мрачно ответил Калмыков.
   Они спустились вниз, оделись и через двадцать минут уже сидели в отдельном кабинете трактира» Плевна». Перед ними стояли графин водки, селедка, грибы, вареный картофель и горячая солонина; несмотря на раннее время, из общего зала до них доносились звуки вальса» Дунайские волны».
   Чухарев налил в рюмки водку, чокнулся с Калмыковым, опрокинул рюмку с таким видом, словно это была вовсе не водка, а уксусная эссенция.
   – Вот и поговорим! – начал Чухарев. – Прежде всего это – несомненное преступление…
   – Дурак, – лаконически сказал Калмыков. – Кто же не знает, что это – преступление?
   – Я это для слога. Ну, хорошо. Итак, убита женщина.
   – Опять это все знают.
   – Ах, не перебивай! Убита женщина. Но чего ради? А? Из ревности – раз; чтобы отвязаться – два; чтобы ограбить – три.
   Чухарев отложил вилку и, выставив красную, веснушчатую руку, загибал на ней пальцы.
   Калмыков слушал и ел с таким мрачным видом, словно на тарелках лежали не солонина, картофель, грибы и прочее, а куски изрезанной женщины.
   Но Чухарев забыл о еде и продолжал:
   – Разберем. В первом случае я допускаю женщину, но в остальных двух – только мужчина. Ищи мужчину. А какие следы? А?
   Калмыков, продолжая хранить молчание, налил себе четвертую рюмку водки, выпил и стал доедать солонину.
   А Чухарев продолжал:
   – А какие следы? Никаких. Но есть кончики, – он поднял палец, увидел себя в зеркале и лукаво подмигнул себе, – и какие кончики!..
   – Да говори, черт тебя возьми, попросту! – вдруг почти крикнул Калмыков, окончив еду, потому что на тарелках ничего не осталось.
   Чухарев обидчиво взглянул на собутыльника и торопливо проговорил:
   – Я разумею веревки, клеенку, картонку и глиняную чашку.
   – Это значит, ты полагаешь необходимым разведать, кто купил эти предметы?
   – Единственный способ.
   – Неделю тому назад, десять дней, две недели? – вопросительно произнес Калмыков.
   – Единственный способ, – повторил Чухарев.
   – По всему Петербургу?
   – Единственный спо… – начал было опять Чухарев свои излюбленные слова, но Калмыков не дал ему договорить, а прервал его выкриком:
   – Ну, ты и ищи!
   – А ты?
   – А я буду опознавать личность – предъявлю фотографию по участкам.
   – Без носа?
   – И без носа.
   Чухарев обиженно засопел:
   – Что же, мы друг другу не помешаем. Иди опознавай, а я искать буду. Только вот… – лицо его приняло умильное выражение, – что откроем, так вместе. Идет?
   Калмыков кивнул.
   – Ну, и отлично! – оживился Чухарев. – Выпьем и идем. Эй, малый! – и он, ухватив звонок, стал неистово звонить.
   В кабинетик влетел половой.
   – Чего изволите?
   – Графинчик, солонинки и поросеночка.
   Половой взмахнул грязной салфеткой, сунул ее под мышку и исчез.
   – Пойдем и прославимся, – сказал Чухарев, потирая руки.
   Спустя два часа они выходили из трактира» Плевна», пылая рвением сейчас же пуститься на розыски, и никто не заподозрил бы их в том, что они только что расправились с тремя графинами водки и с полудюжиной бутылок пива. Только Чухарев несколько оживленнее махал руками и чаще смеялся, а Калмыков стал еще мрачнее и угрюмее.
   Помощник начальника сыскной полиции, узнав о том, что надумали эти два агента, беспрекословно распорядился отпечатать фотографию убитой по количеству участков для Калмыкова и выдать Чухареву веревки, клеенку, коробку и чашку.
   На другой день агенты принялись за работу. Она была немаленькая.
   Чухарев с утра до поздней ночи ходил с веревками по всем лавкам, спрашивая, не помнят ли покупателя этих веревок, но веревки были самые обыкновенные, и первый сыщик только и слышал один ответ: «Мало ли народа ходит? Где всех упомнить? Такая веревка везде есть. Может, и у нас куплено. А как узнаешь?«Но Чухарев не унывал и продолжал свой обход с настойчивостью монаха, давшего обет.
   Калмыков не отставал от него в упорстве. Он взял список всех гостиниц и меблированных комнат и, пока фотограф печатал копии снимков с обезображенной головы, с одним экземпляром фотографии совершил обход всех вышеуказанных учреждений с целью опознания убитой. Но и его преследовала неудача. Хозяева, хозяйки, коридорные, прислуга при взгляде на мертвую голову с безносым лицом вздрагивали от ужаса и омерзения, а потом говорили: «Как такую узнать? Не припомним!«Однако Калмыков тоже не унывал.
   Каждое утро оба этих агента аккуратно являлись к помощнику начальника сыскной полиции и уныло говорили:
   – Ничего не нашли. Ни следа.
   – Ну, молодцы! – укорял их помощник. – А я еще вас хвалил. Ищите, а то худо будет.
   Агенты выслушивали этот укор и снова отправлялись на поиски.
   Между тем помощник начальника сыскной полиции в свою очередь являлся к своему патрону и, разводя руками, заявлял:
   – Ничего не нашли, стараются, но никаких следов.
   – Ах, Господи! Режете вы меня, Август Семенович! – восклицал начальник. – Пригрозите им, пусть стараются.
   – Я и то…
   А начальник, в свою очередь окончив доклад градоначальнику, говорил последнему:
   – А по розыскам об изрезанном трупе еще ничего не открыто.
   – Возмутительно! Вероятно, мало стараетесь. Этак нельзя. Необходимо раскрыть это дело, необходимо!
   – Приложу все старания, ваше превосходительство! – бормотал начальник и возвращался в свою канцелярию не в духе. – Черт знает что, – горячился он, обращаясь к помощнику. – Ведь убийца должен быть, Август Семенович? А? Так его непременно найти надо. Вот что.
   – Приложу все старания, – отвечал помощник и на следующее утро распекал Чухарева и Колмыкова.
   А они ли уже не старались? Чухарев обошел все лавки с веревками и теперь ходил с клеенкой, Калмыков разослал карточки по участкам, и их видели все дворники, а результат был все тот же, вернее – никакого результата.
   Калмыков стал еще мрачнее и даже на время отказался от водки, а Чухарев потерял всякую развязность и ходил как мокрая курица.
   Преступление налицо, а преступник исчез, как ключ в воду. А ведь, сколько людей его видели и могли бы уследить! Где‑нибудь жила его жертва, и он посещал ее, и кто‑нибудь отворял ему двери, помогал раздеваться и провожал его. Кто‑нибудь продал ему и веревки, и клеенку, и чашку, и картонку, кто‑нибудь нес его страшный багаж; кто‑нибудь писал и выдавал ему квитанцию. И вот, если бы собрать всех этих людей и расспросить…
   Чухарев хватался за голову и рычал так, что его жена испуганно вздрагивала.
   «Собрать и расспросить», – сказать это легко, но когда в столице насчитывается чуть ли не два миллиона жителей, это является невозможным делом.
   – Путилин и тот отказался бы, – шептал Чухарев, в отчаянии всплескивая руками.
   – Завтра отказываюсь. Ну их, пусть выгоняют! – вдруг заявил Калмыков, выйдя однажды от помощника начальника, от которого только что получил обычный разгон.
   – И я с тобой, – подхватил Чухарев. – Найти невозможно.
   И вдруг в эту самую минуту появился человек, который не только знал убитую женщину, но указал и убийцу.
   Чухарев и Калмыков сразу ожили.

V
Блеснувший свет

   Как раз в ту минуту, когда Чухарев высказал полное сочувствие своему сотруднику по розыску, подошел господин и сказал, видимо теряясь:
   – Как бы мне господина начальника повидать или кого из старших?
   – Вам на что? – быстро спросил Чухарев. – Если заявление о краже или просто пропажа, то надо к дежурному.
   – Что дежурный! – откликнулся посетитель. – У меня важнейшее дело. Во какое!
   – Тогда к начальнику, – сказал Чухарев и закричал сторожу: – Степан, к его превосходительству.
   Сторож обратился к посетителю:
   – Как доложить о вас?
   – А скажи – купец Семечкин, саратовский купец. Так и скажи! Егор Егорович Семечкин.
   Сторож ушел докладывать, а Чухарев внимательно оглядел купца Семечкина. Это был плотный, коренастый мужчина, лет сорока трех, с типичным лицом русского смышленого человека. Его серые глаза глядели с легкою усмешкой, сочные губы слегка улыбались; у него были русые волосы, рыжеватая борода, красные, крепкие щеки. Одет он был в клетчатую тройку; толстая золотая цепь висела у него на жителе, а на указательном пальце правой руки сверкал крупный бриллиант.
   – А по какому делу? – не удержав любопытства, спросил Чухарев.
   – Сродственница тут у нас пропала. А у вас… – начал Семечкин.
   Чухарев так и впился в него взором, но в это мгновение к ним подошел сторож и сказал купцу:
   – Пожалуйте!
   Семечкин не окончил фразы и пошел за сторожем.
   – Подождем! Кажется, по нашему делу, – сказал Чухарев Калмыкову, весь дрожа от волнения.
   Калмыков только кивнул, и они прошли в общую комнату, где собирались агенты всех участков.
   Тем временем Семечкин вошел в кабинет начальника сыскной полиции, сел по его приглашению и рассказал ему свое дело:
   – Сродственница жила у меня в Саратове, не так чтобы близкая, вдова моего троюродного брата, купца Коровина. Брат, как помер, весь ей капитал и торговлю оставил. На рынке он торговал, большущий магазин имел – посуда, керосин, свечи и отделение с бакалеей. Хорошая торговля была. А я, собственно, по хлебной части, мельница у меня.
   Семечкин достал платок и вытер лицо. Начальник слушал его, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
   – В чем же дело?
   – Дело‑то тут и начинается, – сказал Семечкин и, спрятав платок, продолжал: – Как брат это, значит, помер, и осталась Настасья Петровна молодой вдовой с магазином, капиталом и как есть одна…
   – Без детей, хотите вы сказать?
   – Вот именно – с… Тут все за ней. Известно, невеста очень интересная. И я тоже вроде как бы жениха.
   – Молодая, говорите?
   – В самый аккурат. Тридцать два года. Ну – с, а она веселится и живет. И все» хи – хи – хи» да» ха – ха – ха». И вдруг это к нам гость из Питера. И через кого втерся – не пойму… так, навождение. Сам, значится, курский мещанин, я уж потом справился, Антон Степанович Кругликов, а уж ловкий да обходительный, что тебе барин первостатейный.
   – Вы, пожалуйста, о деле. Ведь это – рассказ какой‑то, – нетерпеливо перебил его начальник сыскной полиции.
   – О деле и говорю – с, по порядку докладываю, – ответил Семечкин и невозмутимо продолжал: – Усы рыжие, борода рыжая, волосы рыжие, а лицо белое – белое, что маска. Губы красные, а глаза бегают, как жуки. Говорить мастак, да все эдак деликатно, а уж франт – не приведи Бог! Джентльмен – одно слово. И бабы все от него без ума, только и слов: «Кругликов» да» Кругликов». А пуще всех Настасья Петровна.
   – Это – вдова?
   – Она самая. Прошло немного времени – и вдруг она решила магазин продавать и в Питер. Тут на нее все напустились, и я тоже. Как можно! Я на коленках стоял, просил. Ни – ни…«Еду», да и все. А тот, Кругликов то есть, уехал и письмо к ней. Я уж это доподлинно знаю. И продала… за тридцать тысяч с товаром и лавкою. Лавка‑то каменная, особнячок. Да – с, так вот продала, значится, вдовушка дело свое, деньги собрала и уехала.
   Семечкин замолчал.
   Начальник сыскной полиции, видимо еще ничего не поняв и теряя терпение, спросил:
   – В чем же дело?
   – А в том, что пропала наша вдовушка, что сквозь землю провалилась… то есть ни слуха ни духа. Писем никаких. Ейная сестрица у нас, в Покровской слободе, замужем за Козявкиным, дюже забеспокоилась. Стали через знакомых справляться, не слыхать ли что‑либо, значит, о беглой вдовице – куда тебе! Нет. Теперича я на розыски поехал, и нет ее ни в Москве, ни в Петербурге.
   – Ну – с, так что же, собственно, вам надо? Она – женщина свободная, совершеннолетняя, со средствами. Может, она по России катается, может, за границей, – сказал не без раздражения начальник.
   – Так‑то оно так, – ответил Семечкин, – только сдается нам, что здесь что‑то неладное. Думается, что этот самый Кругликов ей голову смыл. И вот по этому самому, чтобы помощи у начальства поискать да все разузнать, я к вам и явился.
   Начальника вдруг озарила мысль. Он нажал кнопку звонка к помощнику и, когда последний явился, сказал ему:
   – Дайте‑ка сюда, Август Семенович, фотографию той… из посылки.
   – Слушаю – с! – и помощник немедленно удалился.
   – Сейчас я вам покажу карточку, – продолжал между тем начальник, обращаясь к Семечкину.
   Через минуту помощник вошел с фотографией. Начальник взял ее и передал Семечкину. Тот взглянул на нее и завопил:
   – Она… она! Настенька, милая, что он с тобой сделал?! И нос, паршивец, отрезал!.. Ой, чуяло мое сердце! – и купец, вынув платок, стал вытирать катившиеся из глаз слезы. В своем горе он был истинно жалок. – Вот, – всхлипывая, продолжал он, – ведь упрашивал ее, словно чуял беду, – не послушалась. Эх, Настя, Настя!
   – Так вы признаете ее? – быстро спросил начальник.
   – Да как же – с? Пошлите в Саратов, каждый ее признает.
   – Август Семенович, это очень важно. Мы сразу открыли ее. Теперь только схватить преступника, – сказал начальник сыскной полиции помощнику, а затем обратился опять к купцу: – Позвольте вас спросить…
   – Спрашивайте! Я сам ничего не пожелею, лишь бы найти мерзавца, погубившего Настеньку, – энергично сказал Семечкин.
   – Прежде всего вы. Кто вы? Где остановились?
   – Я же говорил, – ответил Семечкин, – саратовский купец первой гильдии Егор Егорович Семечкин, вдовый, православный, сорока трех лет. Живу здесь на Невском, в меблированных комнатах» Монплезир».
   – Так! Вас к следователю вызовут.
   – А куда хотите, лишь бы схватить того мерзавца, то есть Кругликова.
   – Ну, теперь он не уйдет, – с улыбкой сказал начальник сыскной полиции. – Много через неделю вы его увидите здесь. А теперь повторите, как вы назвали убитую.
   – Вдова купца первой гильдии Анастасия Петровна Коровина, тридцати двух лет, из Саратова.
   – Так. Нет ли у вас ее фотографии?
   – Как же – с… с собой принес. Извольте! – и Семечкин подал начальнику фотографическую карточку.
   Тот увидел жизнерадостное молодое лицо типичной русской красавицы и воскликнул:
   – Отлично! Ну, а того как звать?
   – Курский мещанин Антон Степанович Кругликов.
   – Вы записали, Август Семенович?
   – Все.