По утверждению летописца, это и случилось в 912 году, спустя 33 года после того, как Олег принял из рук умиравшего Рюрика его кроху-сына. Согласно летописям, Игорь княжил тот же срок – 33 года. Было ли это случайным совпадением, или составитель летописи просто «округлил» даты, неизвестно. Судя по всему, к моменту смерти Олега сыну Рюрика было около 35 лет. Девятью годами ранее новый князь Клева обзавелся семьей: в 903 году Олег женил воспитанника на девушке из Пскова, которая вошла в историю как великая княгиня Ольга. Игорь не протестовал против выбора воспитателя, и тот, отправляясь в походы, стал оставлять «остепенившегося» молодого человека своим наместником.
Что же касается личности супруги Игоря Старого, то тут среди историков нет единого мнения. Даже имя, данное ей при рождении, затерялось в веках. Имеются основания считать ее, как было сказано выше, родственницей Олега, скандинавкой по происхождению. Русские летописи утверждают, будто Ольгу, девушку редкой красоты, привезли в Клев из Плескова (нынешнего Пскова), уроженкой которого она и являлась. В житии княгини говорится, что она была «простого варяжского роду» и жила близ Пскова, в Выбутской веси. Мол, княжич, часто наведывавшийся в те края для охоты, познакомился с местной красавицей, оказавшейся к тому же на редкость умной и скромной девицей. Так что когда опекун намекнул княжичу, что тому стоило бы подумать о женитьбе, проблема выбора перед Игорем даже не стояла. Поскольку в те времена князьям не возбранялось искать себе жену даже среди самого низкого сословия (красота в данном случае, как ни странно, ценилась значительно больше высокого происхождения), Олег возражать не стал, и привез девицу в Клев. Опекун Рюриковича и сам, похоже, был очарован избранницей воспитанника. Та же, быстро оценив ситуацию, приняла имя Ольга – в честь самого Олега и в знак его расположения к себе. Что и говорить, великая княгиня действительно оказалась мудрой…
Олег оставил своему воспитаннику новую великую страну, раскинувшуюся на 1500 км от Ладоги до Переяславля и на 1000 км от Полоцка до Ростова. В это государство входили не только славянские племена. Дань Руси исправно платили чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливонцы. Древнерусское государство возникло как партнер Византии и таковым оставалось вплоть до 1204 года, когда Византия погибла под ударами крестоносцев.
Следует сказать, что в историю Игорь Старый вошел как счастливый муж и очень неудачный правитель. Успехи политики предшественника побудили его собрать дружину и попытаться продвинуться еще дальше на юго-восток, чтобы проложить торговые пути не только по Днепру в Византию, но и по Волге и Каспийскому морю в Иран и Арабский халифат. Последний путь контролировался Хазарским каганатом, столица которого, Итиль, располагалась в низовьях Волги. Но воевать с хазарами Игорь не стал, сумев договориться с главой каганата. Русичи выговорили себе возможность беспрепятственно проходить по Волге, получать необходимое продовольствие, осуществлять ремонт судов, нанимать лоцманов. За это хазары должны были получать долю в добыче. В 913 году 500 судов из Клева пришли на Каспийское море. Однако тут грянула гроза: после успешных нападений русов на Баку и Ширван договор с хазарами оказался нарушен. После трехдневного сражения войско Игоря оказалось почти полностью истреблено мусульманской гвардией лариссиев[5]. Таким образом хазары убили сразу двух зайцев: получили всю добычу вместо части и отбили у варягов охоту ходить на Каспий без специального приглашения.
На провал похода Великое княжество Киевское не преминуло сразу же ответить смутой. Первыми в 914 году восстали древляне, попытавшиеся вернуть свою независимость. Но воевода Свенельд, которому отводилась роль главы правительства Игоря, быстро поставил точку на древлянских притязаниях, жестоко подавив смуту. Позже Свенельду пришлось «вразумлять» несогласных с политикой руссов угличей: столицу непокорного племени киевские ратники осаждали три года! В 940 году угличи все-таки покорились Клеву, и на них была наложена дань.
Вообще, с уходом Олега Древнерусская держава затрещала по швам. Дело в том, что в Клеве верх взяла партия, которую правильнее всего было бы назвать «партией оседлых разбойников». Эти люди рассматривали власть как средство узаконенного разбоя – и не более того. Заботы о благе страны и ее народа никто не хотел взваливать на свои плечи, поэтому недавно покоренные племена начали спешно вспоминать, что раньше они неплохо жили и без Клева. Радимичи и северяне предпочли снова платить дань хазарам, угличи и тиверцы ушли под власть болгар, бросив свои земли; на этом месте вскоре принялись вовсю хозяйничать кочевники-печенеги, навсегда поставив крест на притязаниях Киевского княжества контролировать черноморское побережье.
Тем временем на свет Божий снова было извлечено основное правило варяжских походов: ограбь и уйди. В 941 году русы высадились на побережье Малой Азии и разграбили окрестности Константинополя. Поход этот, судя по всему, Игорь предпринял потому, что византийцы перестали выплачивать Руси дань, наложенную на них Олегом Вещим. Но подданные василевса сбросили десант в море, а затем сожгли корабли нападавших «греческим огнем» – смесью неизвестного состава на основе нефти. При этом следует сказать, что флот Византии в этот момент находился на Востоке, так что против ратников Игоря были брошены… несколько старых, едва державшихся на воде торговых судов. Победа греков оказалась настолько полной, что в следующем поколении император ромеев использовал ее для увещевания сына Игоря, Святослава: «Отец твой… презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 000 судов, а к Киммерийскому Боспору[6] прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды».
В 941–944 годах русы предприняли ряд не слишком удачных походов в Крым. По новым условиям мира с Византией (уже не столь выгодным для Древнерусской державы, как договор, составленный при участии Олега Вещего), в 944 году Клев должен был начать обеспечивать выдачу подорожных (!!!) всем, кто собирался в Константинополь торговать или наниматься там в армию. Такой поворот событий устраивал далеко не всех. Власти быстро нашли управу на особо буйные головы, начав ссылать несогласных в Тмутаракань, которая быстро превратилась в некий аналог Запорожской Сечи. Власть в этом городе взял еще один Хельг-Олег, согласно летописи, человек княжеской крови. Его новые подданные с воодушевлением грабили находившийся по соседству Самкрец, населенный греками и пребывавший в подчинении у хазар. Так что кагану пришлось довольно долго воевать с неприятным «соседом», вынудив Олега в конце концов убраться прочь из Тмутаракани.
Все эти авантюры резко изменили настроение византийских верхов, заставив их уразуметь, что русы – это народ, с которым выгодно торговать, но против которого следует принимать меры безопасности. Исходя из этого, византийский император всерьез озаботился налаживанием связей с половцами, надеясь, что те, побуждаемые щедрыми дарами, изрядно попортят кровь как Игоревым подданным, так и туркам, тем самым заставив упомянутые державы забыть о Византии.
В 944 году (историки полагают, что речь должна идти о 942–943 годах) киевский правитель наконец начал проявлять признаки вменяемости: нанял новые отряды варягов с севера, провел мобилизацию среди славянских племен, заключил военный союз с печенегами (ранее Игорь заключал с ними мир дважды – в 915 и 920 годах). Затем объединенная армия двинулась морем и сушей на Константинополь. Но эффект неожиданности не удался: о походе русов сообщили херсониты и болгары. В итоге на Дунае армию Игоря встретили послы греков, которые предложили отступного. Собравшаяся на совет дружина приняла этот «бескорыстный дар» и возвратилась в Клев. А половцы, рвущиеся в драку, были потихоньку натравлены Игорем на болгар.
Интересно, что историки полагают, будто данный поход на Византию был вовсе не войной, а… полномасштабной ее имитацией, направленной на восстановление торговых отношений с греками. Возглавлял войско даже не сам князь, которому после авантюры 941 года киевляне уже не особо доверяли, а его воевода Свенельд (данный пост этот человек занимал в дальнейшем как при Ольге, так и при ее сыне Святославе). Армия отправилась «на завоевание» по земле, а сопровождавший ее флот только выдавался за боевой. На самом деле, сотни судов везли… четырехлетние торговые запасы! Так что руководителям сей авантюры в обязанность вменялось отнюдь не разорение Константинополя, а обеспечение доступа на его рынки русских товаров. Именно по этой причине дружина с такой легкостью согласилась на ведение переговоров с противником. Ведь даже подарков, предложенных византийцами, на всех не хватило. Если бы Свенельд и его подручные пошли на заключение мира только ради этих жалких крох, они бы откровенно опозорились, превратившись из уважаемых конунгов в банду трусов, недостойных уважения своего же брата-варяга. О том, что данный поход изначально задумывался Игорем и его окружением как откровенная «липа», говорит и тот факт, что настоящие рубаки – тмутараканские русы Хельга-Олега – в нем участия не принимали, предпочитая воевать на Каспии.
После возвращения русов в Клев начались интенсивные переговоры для заключения мира. Если верить Нестору-летописцу, то сначала послы византийского императора побывали у Игоря, проведя дополнительные консультации, а затем киевский князь направил в Византию своих людей для заключения окончательного договора. Случившееся далее напоминает самый настоящий исторический анекдот: согласно хроникам, русичи умудрились привести к присяге (!) самого василевса и его соправителей. Затем византийцы снова прибыли в Клев, пожелав в ответ привести к присяге Игоря и его бояр. Все формальные атрибуты договора свидетельствуют о дате его заключения и ратификации не позднее 16 декабря 944 года. Историки, которые выдвигали версию отстранения Игоря от власти после неудачи 941 года, вынуждены признать, что данное предположение в корне неверно. Даже если отстранение и имело место, то оно являлось фактическим, но при этом юридически Русь продолжала вести дипломатические сношения исключительно именем сына Рюрика (византийские дипломаты на иное предложение просто не согласились бы, усматривая в нем очередной подвох).
Дальше – сплошные загадки. И дело тут не в экономической стороне вопроса, по поводу чего исследователи спорят и по сей день. По договорам 907 и 911 годов Клев обещал оказывать Константинополю военную поддержку; это было вполне понятно и удивления не вызывало. А вот договор 944 года фиксирует нечто, для Византии почти немыслимое. Она взяла на себя обязательства… военной помощи варварам! Но о какой помощи тут могла идти речь? Все военные силы Херсонеса исчерпывались несколькими сотнями солдат-граждан и одной-двумя сотнями имперских солдат в свите стратига, который присылался из Константинополя. Никаких других военных сил империя не посылала, да и просто не могла послать в Крым. Так что же получается: из этих сил Херсонес и должен был оказывать Игорю помощь?! Нонсенс, особенно если учесть один интересный момент: киевский князь сам ежегодно направлял тысячи (!) своих ратников служить в Византию… Может, император обещал свою поддержку не великому князю, а одному из его «подручных» князей, например тому же Хельгу? Но зачем в этом случае потребовалось вносить этот, в общем-то частный, пункт в договор между государствами?
В 945 году, по свидетельству летописи (современные исследователи называют другую дату – около 944 года), Игорь Рюрикович Старый был убит восставшими древлянами. Произошло это во время сбора дани. Если называть вещи своими именами, князя сгубила обыкновенная жадность. Дружина неоднократно жаловалась Игорю, что ратники Свенельда живут в роскоши (видимо, взимая дани, ушлый воевода не обижал ни себя, ни своих воинов), а они едва ли не нищенствуют. Правда, поначалу выезжать из Клева Игорю не очень-то и хотелось: больше всего на свете он желал окончить жизнь в мире и покое. Но ратникам все же удалось подбить князя самого пойти в полюдье[7] на древлян, чтобы поправить свои финансовые дела. Рюрикович, забыв, что умеренность является добродетелью власти, затребовал с древлян очень много. Они, хоть и нехотя, но дань выплатили. Однако, возвращаясь в Клев, Игорь вдруг решил отослать большую часть дружины, а сам с малым числом воинов вернулся назад. Князю пришла в голову «светлая» мысль о том, что неплохо было бы обобрать древлян вторично… Послы, которых сильно поредевшая дружина встретила на пути, понятно, возмутились, попытались воззвать к Игоревой совести, но тщетно. Тогда древляне постановили убить киевского правителя: «Если волк повадился в стадо, то он не успокоится, пока всех овец не перетаскает», – так мотивировали они свое решение.
Схватив приближавшегося к городу Игоря, подданные князя Мала привязали его к стволам двух пригнутых деревьев и разорвали надвое. Там же, близ Искоростеня (центра древлянской земли), захоронили останки князя.
После гибели Игоря во главе правительства стала его жена Ольга, на руках у которой остался двухлетний сын Святослав. Следует сказать, что эта женщина являлась личностью одиозной, характер имела весьма жесткий (если не сказать жестокий) и убийство мужа спускать с рук древлянам не собиралась. К тому же убийство главы государства считалось тогда тягчайшим преступлением, не имевшим смягчающих обстоятельств и заслуживающим самой жестокой кары. При этом ни характер, ни поступки самой жертвы в расчет не принимались.
Древляне быстро поняли, какого сильного врага нажили, и попытались исправить ситуацию, отправив в Клев свое посольство во главе с князем Малом. Ольге было предложено… стать супругой убийцы Игоря. Но по приказу княгини древлян на их же ладье отнесли на княжий двор, где и зарыли заживо в заранее выкопанной яме. Тем временем Ольга отправила послов в Искоростень с известием, что брак состоится. Для создания своего почетного эскорта женщина затребовала в Клев самых влиятельных лиц древлянской земли. Приезжих, которых пригласили попариться в бане, сожгли в ней заживо. Но Ольга на том не успокоилась. Она поехала к Искоростеню, насыпала курган над могилой Игоря, справила положенную тризну и поминальный пир, на который пригласила древлян. Когда же 5000 горожан изрядно упились, киевская дружина перебила их. Затем мстительная княгиня осадила Искоростень, но, не сумев взять город, предложила выплатить ей дань: по три голубя и три воробья со двора. Впоследствии к каждой птице привязали по кусочку серы, подожгли ее и в сумерках выпустили несчастных пернатых. Город полыхнул, как сноп сухой соломы, со всех сторон. Бегущих древлян частично перебили, а частично обратили в рабство.
О том, что случилось с князем Игорем и как княгиня Ольга отомстила древлянам за убийство своего мужа, мы знаем из преданий и легенд. Но было ли это на самом деле? Как-то плохо вяжется такая жестокость с образом княгини-христианки, мудрой правительницы. Хотя кто знает? Ведь в древности на многие вещи люди смотрели иначе…
Так или иначе, но Ольга – отнюдь не регентша при малолетнем наследнике престола, а полноправная властительница как фактически, так и юридически, – восстановила порядок и удержала своих дружинников от внутренних и внешних авантюр, провела административную реформу, направленную на внутреннюю консолидацию страны. Эта женщина, как старшая в роду, не являлась соперником Святослава; тому предстояло обрести полноту власти естественным путем, ввиду старости матери. Для укрепления собственной державы супруга Игоря Рюриковича Старого, ставшая едва ли не более знаменитой, чем ее муж, решила прибегнуть к уже не раз опробованному соседними правителями и прекрасно оправдавшему себя средству – смене религии. И тогда вокруг великой киевской княгини Ольги стали сплачиваться представители христианской общины. Но это – уже совсем другая история…
Тайна «Слова о полку Игореве»
Что же касается личности супруги Игоря Старого, то тут среди историков нет единого мнения. Даже имя, данное ей при рождении, затерялось в веках. Имеются основания считать ее, как было сказано выше, родственницей Олега, скандинавкой по происхождению. Русские летописи утверждают, будто Ольгу, девушку редкой красоты, привезли в Клев из Плескова (нынешнего Пскова), уроженкой которого она и являлась. В житии княгини говорится, что она была «простого варяжского роду» и жила близ Пскова, в Выбутской веси. Мол, княжич, часто наведывавшийся в те края для охоты, познакомился с местной красавицей, оказавшейся к тому же на редкость умной и скромной девицей. Так что когда опекун намекнул княжичу, что тому стоило бы подумать о женитьбе, проблема выбора перед Игорем даже не стояла. Поскольку в те времена князьям не возбранялось искать себе жену даже среди самого низкого сословия (красота в данном случае, как ни странно, ценилась значительно больше высокого происхождения), Олег возражать не стал, и привез девицу в Клев. Опекун Рюриковича и сам, похоже, был очарован избранницей воспитанника. Та же, быстро оценив ситуацию, приняла имя Ольга – в честь самого Олега и в знак его расположения к себе. Что и говорить, великая княгиня действительно оказалась мудрой…
Олег оставил своему воспитаннику новую великую страну, раскинувшуюся на 1500 км от Ладоги до Переяславля и на 1000 км от Полоцка до Ростова. В это государство входили не только славянские племена. Дань Руси исправно платили чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливонцы. Древнерусское государство возникло как партнер Византии и таковым оставалось вплоть до 1204 года, когда Византия погибла под ударами крестоносцев.
Следует сказать, что в историю Игорь Старый вошел как счастливый муж и очень неудачный правитель. Успехи политики предшественника побудили его собрать дружину и попытаться продвинуться еще дальше на юго-восток, чтобы проложить торговые пути не только по Днепру в Византию, но и по Волге и Каспийскому морю в Иран и Арабский халифат. Последний путь контролировался Хазарским каганатом, столица которого, Итиль, располагалась в низовьях Волги. Но воевать с хазарами Игорь не стал, сумев договориться с главой каганата. Русичи выговорили себе возможность беспрепятственно проходить по Волге, получать необходимое продовольствие, осуществлять ремонт судов, нанимать лоцманов. За это хазары должны были получать долю в добыче. В 913 году 500 судов из Клева пришли на Каспийское море. Однако тут грянула гроза: после успешных нападений русов на Баку и Ширван договор с хазарами оказался нарушен. После трехдневного сражения войско Игоря оказалось почти полностью истреблено мусульманской гвардией лариссиев[5]. Таким образом хазары убили сразу двух зайцев: получили всю добычу вместо части и отбили у варягов охоту ходить на Каспий без специального приглашения.
На провал похода Великое княжество Киевское не преминуло сразу же ответить смутой. Первыми в 914 году восстали древляне, попытавшиеся вернуть свою независимость. Но воевода Свенельд, которому отводилась роль главы правительства Игоря, быстро поставил точку на древлянских притязаниях, жестоко подавив смуту. Позже Свенельду пришлось «вразумлять» несогласных с политикой руссов угличей: столицу непокорного племени киевские ратники осаждали три года! В 940 году угличи все-таки покорились Клеву, и на них была наложена дань.
Вообще, с уходом Олега Древнерусская держава затрещала по швам. Дело в том, что в Клеве верх взяла партия, которую правильнее всего было бы назвать «партией оседлых разбойников». Эти люди рассматривали власть как средство узаконенного разбоя – и не более того. Заботы о благе страны и ее народа никто не хотел взваливать на свои плечи, поэтому недавно покоренные племена начали спешно вспоминать, что раньше они неплохо жили и без Клева. Радимичи и северяне предпочли снова платить дань хазарам, угличи и тиверцы ушли под власть болгар, бросив свои земли; на этом месте вскоре принялись вовсю хозяйничать кочевники-печенеги, навсегда поставив крест на притязаниях Киевского княжества контролировать черноморское побережье.
Тем временем на свет Божий снова было извлечено основное правило варяжских походов: ограбь и уйди. В 941 году русы высадились на побережье Малой Азии и разграбили окрестности Константинополя. Поход этот, судя по всему, Игорь предпринял потому, что византийцы перестали выплачивать Руси дань, наложенную на них Олегом Вещим. Но подданные василевса сбросили десант в море, а затем сожгли корабли нападавших «греческим огнем» – смесью неизвестного состава на основе нефти. При этом следует сказать, что флот Византии в этот момент находился на Востоке, так что против ратников Игоря были брошены… несколько старых, едва державшихся на воде торговых судов. Победа греков оказалась настолько полной, что в следующем поколении император ромеев использовал ее для увещевания сына Игоря, Святослава: «Отец твой… презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 000 судов, а к Киммерийскому Боспору[6] прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды».
В 941–944 годах русы предприняли ряд не слишком удачных походов в Крым. По новым условиям мира с Византией (уже не столь выгодным для Древнерусской державы, как договор, составленный при участии Олега Вещего), в 944 году Клев должен был начать обеспечивать выдачу подорожных (!!!) всем, кто собирался в Константинополь торговать или наниматься там в армию. Такой поворот событий устраивал далеко не всех. Власти быстро нашли управу на особо буйные головы, начав ссылать несогласных в Тмутаракань, которая быстро превратилась в некий аналог Запорожской Сечи. Власть в этом городе взял еще один Хельг-Олег, согласно летописи, человек княжеской крови. Его новые подданные с воодушевлением грабили находившийся по соседству Самкрец, населенный греками и пребывавший в подчинении у хазар. Так что кагану пришлось довольно долго воевать с неприятным «соседом», вынудив Олега в конце концов убраться прочь из Тмутаракани.
Все эти авантюры резко изменили настроение византийских верхов, заставив их уразуметь, что русы – это народ, с которым выгодно торговать, но против которого следует принимать меры безопасности. Исходя из этого, византийский император всерьез озаботился налаживанием связей с половцами, надеясь, что те, побуждаемые щедрыми дарами, изрядно попортят кровь как Игоревым подданным, так и туркам, тем самым заставив упомянутые державы забыть о Византии.
В 944 году (историки полагают, что речь должна идти о 942–943 годах) киевский правитель наконец начал проявлять признаки вменяемости: нанял новые отряды варягов с севера, провел мобилизацию среди славянских племен, заключил военный союз с печенегами (ранее Игорь заключал с ними мир дважды – в 915 и 920 годах). Затем объединенная армия двинулась морем и сушей на Константинополь. Но эффект неожиданности не удался: о походе русов сообщили херсониты и болгары. В итоге на Дунае армию Игоря встретили послы греков, которые предложили отступного. Собравшаяся на совет дружина приняла этот «бескорыстный дар» и возвратилась в Клев. А половцы, рвущиеся в драку, были потихоньку натравлены Игорем на болгар.
Интересно, что историки полагают, будто данный поход на Византию был вовсе не войной, а… полномасштабной ее имитацией, направленной на восстановление торговых отношений с греками. Возглавлял войско даже не сам князь, которому после авантюры 941 года киевляне уже не особо доверяли, а его воевода Свенельд (данный пост этот человек занимал в дальнейшем как при Ольге, так и при ее сыне Святославе). Армия отправилась «на завоевание» по земле, а сопровождавший ее флот только выдавался за боевой. На самом деле, сотни судов везли… четырехлетние торговые запасы! Так что руководителям сей авантюры в обязанность вменялось отнюдь не разорение Константинополя, а обеспечение доступа на его рынки русских товаров. Именно по этой причине дружина с такой легкостью согласилась на ведение переговоров с противником. Ведь даже подарков, предложенных византийцами, на всех не хватило. Если бы Свенельд и его подручные пошли на заключение мира только ради этих жалких крох, они бы откровенно опозорились, превратившись из уважаемых конунгов в банду трусов, недостойных уважения своего же брата-варяга. О том, что данный поход изначально задумывался Игорем и его окружением как откровенная «липа», говорит и тот факт, что настоящие рубаки – тмутараканские русы Хельга-Олега – в нем участия не принимали, предпочитая воевать на Каспии.
После возвращения русов в Клев начались интенсивные переговоры для заключения мира. Если верить Нестору-летописцу, то сначала послы византийского императора побывали у Игоря, проведя дополнительные консультации, а затем киевский князь направил в Византию своих людей для заключения окончательного договора. Случившееся далее напоминает самый настоящий исторический анекдот: согласно хроникам, русичи умудрились привести к присяге (!) самого василевса и его соправителей. Затем византийцы снова прибыли в Клев, пожелав в ответ привести к присяге Игоря и его бояр. Все формальные атрибуты договора свидетельствуют о дате его заключения и ратификации не позднее 16 декабря 944 года. Историки, которые выдвигали версию отстранения Игоря от власти после неудачи 941 года, вынуждены признать, что данное предположение в корне неверно. Даже если отстранение и имело место, то оно являлось фактическим, но при этом юридически Русь продолжала вести дипломатические сношения исключительно именем сына Рюрика (византийские дипломаты на иное предложение просто не согласились бы, усматривая в нем очередной подвох).
Дальше – сплошные загадки. И дело тут не в экономической стороне вопроса, по поводу чего исследователи спорят и по сей день. По договорам 907 и 911 годов Клев обещал оказывать Константинополю военную поддержку; это было вполне понятно и удивления не вызывало. А вот договор 944 года фиксирует нечто, для Византии почти немыслимое. Она взяла на себя обязательства… военной помощи варварам! Но о какой помощи тут могла идти речь? Все военные силы Херсонеса исчерпывались несколькими сотнями солдат-граждан и одной-двумя сотнями имперских солдат в свите стратига, который присылался из Константинополя. Никаких других военных сил империя не посылала, да и просто не могла послать в Крым. Так что же получается: из этих сил Херсонес и должен был оказывать Игорю помощь?! Нонсенс, особенно если учесть один интересный момент: киевский князь сам ежегодно направлял тысячи (!) своих ратников служить в Византию… Может, император обещал свою поддержку не великому князю, а одному из его «подручных» князей, например тому же Хельгу? Но зачем в этом случае потребовалось вносить этот, в общем-то частный, пункт в договор между государствами?
В 945 году, по свидетельству летописи (современные исследователи называют другую дату – около 944 года), Игорь Рюрикович Старый был убит восставшими древлянами. Произошло это во время сбора дани. Если называть вещи своими именами, князя сгубила обыкновенная жадность. Дружина неоднократно жаловалась Игорю, что ратники Свенельда живут в роскоши (видимо, взимая дани, ушлый воевода не обижал ни себя, ни своих воинов), а они едва ли не нищенствуют. Правда, поначалу выезжать из Клева Игорю не очень-то и хотелось: больше всего на свете он желал окончить жизнь в мире и покое. Но ратникам все же удалось подбить князя самого пойти в полюдье[7] на древлян, чтобы поправить свои финансовые дела. Рюрикович, забыв, что умеренность является добродетелью власти, затребовал с древлян очень много. Они, хоть и нехотя, но дань выплатили. Однако, возвращаясь в Клев, Игорь вдруг решил отослать большую часть дружины, а сам с малым числом воинов вернулся назад. Князю пришла в голову «светлая» мысль о том, что неплохо было бы обобрать древлян вторично… Послы, которых сильно поредевшая дружина встретила на пути, понятно, возмутились, попытались воззвать к Игоревой совести, но тщетно. Тогда древляне постановили убить киевского правителя: «Если волк повадился в стадо, то он не успокоится, пока всех овец не перетаскает», – так мотивировали они свое решение.
Схватив приближавшегося к городу Игоря, подданные князя Мала привязали его к стволам двух пригнутых деревьев и разорвали надвое. Там же, близ Искоростеня (центра древлянской земли), захоронили останки князя.
После гибели Игоря во главе правительства стала его жена Ольга, на руках у которой остался двухлетний сын Святослав. Следует сказать, что эта женщина являлась личностью одиозной, характер имела весьма жесткий (если не сказать жестокий) и убийство мужа спускать с рук древлянам не собиралась. К тому же убийство главы государства считалось тогда тягчайшим преступлением, не имевшим смягчающих обстоятельств и заслуживающим самой жестокой кары. При этом ни характер, ни поступки самой жертвы в расчет не принимались.
Древляне быстро поняли, какого сильного врага нажили, и попытались исправить ситуацию, отправив в Клев свое посольство во главе с князем Малом. Ольге было предложено… стать супругой убийцы Игоря. Но по приказу княгини древлян на их же ладье отнесли на княжий двор, где и зарыли заживо в заранее выкопанной яме. Тем временем Ольга отправила послов в Искоростень с известием, что брак состоится. Для создания своего почетного эскорта женщина затребовала в Клев самых влиятельных лиц древлянской земли. Приезжих, которых пригласили попариться в бане, сожгли в ней заживо. Но Ольга на том не успокоилась. Она поехала к Искоростеню, насыпала курган над могилой Игоря, справила положенную тризну и поминальный пир, на который пригласила древлян. Когда же 5000 горожан изрядно упились, киевская дружина перебила их. Затем мстительная княгиня осадила Искоростень, но, не сумев взять город, предложила выплатить ей дань: по три голубя и три воробья со двора. Впоследствии к каждой птице привязали по кусочку серы, подожгли ее и в сумерках выпустили несчастных пернатых. Город полыхнул, как сноп сухой соломы, со всех сторон. Бегущих древлян частично перебили, а частично обратили в рабство.
О том, что случилось с князем Игорем и как княгиня Ольга отомстила древлянам за убийство своего мужа, мы знаем из преданий и легенд. Но было ли это на самом деле? Как-то плохо вяжется такая жестокость с образом княгини-христианки, мудрой правительницы. Хотя кто знает? Ведь в древности на многие вещи люди смотрели иначе…
Так или иначе, но Ольга – отнюдь не регентша при малолетнем наследнике престола, а полноправная властительница как фактически, так и юридически, – восстановила порядок и удержала своих дружинников от внутренних и внешних авантюр, провела административную реформу, направленную на внутреннюю консолидацию страны. Эта женщина, как старшая в роду, не являлась соперником Святослава; тому предстояло обрести полноту власти естественным путем, ввиду старости матери. Для укрепления собственной державы супруга Игоря Рюриковича Старого, ставшая едва ли не более знаменитой, чем ее муж, решила прибегнуть к уже не раз опробованному соседними правителями и прекрасно оправдавшему себя средству – смене религии. И тогда вокруг великой киевской княгини Ольги стали сплачиваться представители христианской общины. Но это – уже совсем другая история…
Тайна «Слова о полку Игореве»
Уже более двух веков миру известен этот уникальный памятник древности, но до сих пор произведение неизвестного автора продолжает оставаться одной из наибольших загадок истории не только Украины, но и всего человечества. Наверное, ни у одного из литературного произведения в мире не было такой запутанной судьбы, которая больше напоминает детектив. Мы не знаем, кто был автором «Слова о полку Игореве», погибла ли рукопись в пламени знаменитого пожара в Москве или, может, была спасена. Следы древнего текста время от времени «всплывают» то в Европе, то в Америке, то в Сибири. И человечество каждый раз ждет новой встречи с героями седой древности, но…
Весть о грандиозной находке оказывается очередной дешевой сенсацией.
Современная иллюстрация к «Слову о полку Игореве»
Основой этого древнейшего памятника древнерусского писательства стали летописные события. «Слово о походе князя Игоря Святославича на половцев» («Слово о полку Игореве») является шедевром художественной литературы XII столетия. Считается, что оригинал текста до наших дней не сохранился (хотя утверждать это окончательно, скорее всего, все же не следует).
«Слово…» изучают уже в течение многих десятков лет, но специалисты до сих пор не могут похвалиться тем, что поняли и полностью охарактеризовали текст. Медлительность работы над памятником поясняется обстоятельствами, в которых «Слово…» появилось и исчезло, и спорностью тех форм, в которых оно дошло до нашего времени.
Современная история «Слова…», можно сказать, началась в 1791 году, когда обер-прокурором Святейшего Синода (фактически всемогущим начальником Всероссийской церкви) был назначен граф Алексей Мусин-Пушкин. Этот московский аристократ не отличался какими-то особыми способностями, но имел склонность к меценатству и проявлял большой интерес к новинкам литературы, науки и искусства. Кроме того, граф был известным коллекционером. Он не преминул воспользоваться своим новым положением и почти неограниченной властью. Через разных «комиссионеров» меценат начал прибирать к рукам памятки старины, в особенности книжной, которые раньше хранились при монастырях, церквях и кафедральных соборах. Дело в том, что для проведения такой широкомасштабной акции обер-прокурору лучших времен и желать не приходилось. В соответствии с реформами императрицы Екатерины значительное количество монастырей прекратило свое существование, а в тех, которые остались, сокращалось число монахов. Большинство подобных учреждений переводились на государственное содержание. Граф сразу сообразил: настал его час.
Среди поспешно приобретенных коллекционером памятников прошлого был большой фолиант. В собрании Мусина-Пушкина он значился под номером 323. Книга начиналась хронографом и потому в списке фигурировала под этим названием. Позднее граф рассказывал, что приобрел этот раритет вместе с другими книгами через своего «комиссионера» у архимандрита Иоиля, игумена Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле. Иоиль будто бы находился в затруднительном положении и потому продал «все свои русские книги», среди которых был и «хронограф № 323».
Однако никто, кроме Мусина-Пушкина, о «затруднительном положении» Иоиля понятия не имел. Ходили даже слухи, будто обер-прокурор всю эту историю просто придумал, чтобы те способы, которыми он собирал церковную старину, остались неизвестными при дворе. А на самом деле рукопись он приобрел в псковском монастыре Святого Пантелеймона.
В настоящее время установлено, что Мусин-Пушкин начал интересоваться хронографом и еще тремя книгами из Спасо-Преображенского монастыря еще в 1787 году. Именно тогда он брал упомянутые сборники (они значились в монастырском реестре под № 286, 249, 274, 280) домой – «для ознакомления». Конечно, это не было криминалом: подобные вещи случались довольно часто. Вот только монастырские служащие весьма тщательно следили за тем, чтобы выданные на руки высокопоставленным лицам книги обязательно возвращались в обитель. Учет литературных памятников проводился скрупулезно, поскольку за обнаруженную пропажу платить приходилось монастырскому начальству. Так вот, обнаружилось, что Мусин-Пушкин нашел способ прибирать к рукам заинтересовавшие его вещи, не воруя сами сборники. По свидетельству современников, граф грешил тем, что попросту… вырывал из старинных томов понравившиеся ему страницы! Интересно, что при сопоставлении описей монастырской библиотеки разных лет обнаруживается любопытный факт: хронограф, в состав которого входило «Слово о полку Игореве», между 1787 и 1788 годами «похудел» на 20 страниц! Именно такой объем имели четыре повести (в том числе «Слово…»), особо заинтересовавшие коллекционера. Два других сборника уменьшились соответственно на 14 и 3 страницы. Лишь одна книга, представлявшая собой единый текст, а не собрание отдельных работ, вернулась к монахам в первозданном виде.
Весть о грандиозной находке оказывается очередной дешевой сенсацией.
Основой этого древнейшего памятника древнерусского писательства стали летописные события. «Слово о походе князя Игоря Святославича на половцев» («Слово о полку Игореве») является шедевром художественной литературы XII столетия. Считается, что оригинал текста до наших дней не сохранился (хотя утверждать это окончательно, скорее всего, все же не следует).
«Слово…» изучают уже в течение многих десятков лет, но специалисты до сих пор не могут похвалиться тем, что поняли и полностью охарактеризовали текст. Медлительность работы над памятником поясняется обстоятельствами, в которых «Слово…» появилось и исчезло, и спорностью тех форм, в которых оно дошло до нашего времени.
Современная история «Слова…», можно сказать, началась в 1791 году, когда обер-прокурором Святейшего Синода (фактически всемогущим начальником Всероссийской церкви) был назначен граф Алексей Мусин-Пушкин. Этот московский аристократ не отличался какими-то особыми способностями, но имел склонность к меценатству и проявлял большой интерес к новинкам литературы, науки и искусства. Кроме того, граф был известным коллекционером. Он не преминул воспользоваться своим новым положением и почти неограниченной властью. Через разных «комиссионеров» меценат начал прибирать к рукам памятки старины, в особенности книжной, которые раньше хранились при монастырях, церквях и кафедральных соборах. Дело в том, что для проведения такой широкомасштабной акции обер-прокурору лучших времен и желать не приходилось. В соответствии с реформами императрицы Екатерины значительное количество монастырей прекратило свое существование, а в тех, которые остались, сокращалось число монахов. Большинство подобных учреждений переводились на государственное содержание. Граф сразу сообразил: настал его час.
Среди поспешно приобретенных коллекционером памятников прошлого был большой фолиант. В собрании Мусина-Пушкина он значился под номером 323. Книга начиналась хронографом и потому в списке фигурировала под этим названием. Позднее граф рассказывал, что приобрел этот раритет вместе с другими книгами через своего «комиссионера» у архимандрита Иоиля, игумена Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле. Иоиль будто бы находился в затруднительном положении и потому продал «все свои русские книги», среди которых был и «хронограф № 323».
Однако никто, кроме Мусина-Пушкина, о «затруднительном положении» Иоиля понятия не имел. Ходили даже слухи, будто обер-прокурор всю эту историю просто придумал, чтобы те способы, которыми он собирал церковную старину, остались неизвестными при дворе. А на самом деле рукопись он приобрел в псковском монастыре Святого Пантелеймона.
В настоящее время установлено, что Мусин-Пушкин начал интересоваться хронографом и еще тремя книгами из Спасо-Преображенского монастыря еще в 1787 году. Именно тогда он брал упомянутые сборники (они значились в монастырском реестре под № 286, 249, 274, 280) домой – «для ознакомления». Конечно, это не было криминалом: подобные вещи случались довольно часто. Вот только монастырские служащие весьма тщательно следили за тем, чтобы выданные на руки высокопоставленным лицам книги обязательно возвращались в обитель. Учет литературных памятников проводился скрупулезно, поскольку за обнаруженную пропажу платить приходилось монастырскому начальству. Так вот, обнаружилось, что Мусин-Пушкин нашел способ прибирать к рукам заинтересовавшие его вещи, не воруя сами сборники. По свидетельству современников, граф грешил тем, что попросту… вырывал из старинных томов понравившиеся ему страницы! Интересно, что при сопоставлении описей монастырской библиотеки разных лет обнаруживается любопытный факт: хронограф, в состав которого входило «Слово о полку Игореве», между 1787 и 1788 годами «похудел» на 20 страниц! Именно такой объем имели четыре повести (в том числе «Слово…»), особо заинтересовавшие коллекционера. Два других сборника уменьшились соответственно на 14 и 3 страницы. Лишь одна книга, представлявшая собой единый текст, а не собрание отдельных работ, вернулась к монахам в первозданном виде.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента