Страница:
– Кого? Скифа?
– И Скифа, и тех, кто за ним придет, – прежде, чем сказать «за ним», Брюгген сделал едва заметную паузу. – Кстати, учитывая личность этого агента, я понимаю, почему Скифа так долго не могли раскусить. Выкрасть начальника агентурного отдела Генштаба, тем более такому, как Скиф, – для этого нужны смелость, дерзость, отвага, кураж, а еще – надо или очень любить советскую власть, или бояться не выполнить задание. Поверьте мне, Хойке: многими русскими шпионами движет не преданность их кумиру Сталину, а страх перед ним. Вы знаете, что в НКВД есть служба, сотрудники которой убивают агентов, не выполняющих задание или выполняющих не в сроки, указанные руководством?
Хойке молча покачал головой. Даже если у него и появлялись собственные мысли, он решил: лучше гнать их подальше, теперь есть, кому думать.
– Только из-за этого часть их охотно шла на перевербовку, – Кнут провел рукой по лицу, словно стараясь этим жестом снять с себя хоть немного смертельной усталости. – Ладно, давайте к нашим баранам… Итак, насколько я понял, их радист вышел в эфир через очень короткое время после похищения майора Крюгера.
– Через сорок минут, господин штурмбаннфюрер.
– Передал, что задание выполнено и что уходит вместе с пленником на нелегальное положение?
– Именно так. Предупредил: другого способа выполнить задание не было, раскрыт, долго не продержится. Все.
– Да, я читал эту радиограмму, – Брюгген на несколько секунд закрыл глаза. – Мы не знаем, какое именно задание получил Скиф. Но… – глаза открылись, – вы говорили, Хойке, этот же «пианист» играл раньше?
– Так точно. Вчера днем, в тринадцать двадцать, за шесть часов до похищения. Думаю, Скиф получил срочное задание и не нашел другого способа его выполнить.
– Значит, Хойке, его руководство в кратчайшие сроки приказало добыть какие-то сведения, которые могут быть только в агентурном отделе. Наши войска вчера утром начали контрнаступление. Могу предположить следующее: от информации, которой владеет майор Крюгер, напрямую зависят дальнейшие успехи нашей армии. Согласны?
– Я пришел к такому же выводу… – ответил Хойке, и Брюгген почувствовал: врет.
– Значит, Хойке, время работает на нас в той же мере, что и на красных. Город блокирован?
– Мышь не проскочит!
Машина поравнялась с колонной техники, шедшей мимо них по направлению к фронту. Брюгген какое-то время смотрел в темное окно на, казалось, бесконечную вереницу танков и транспортеров, будто думая о своем.
– Здесь я вам верю, Хойке, – проговорил, когда это зрелище перестало его занимать. – Тут уж вы обязаны были расстараться. Скиф тоже это знает, потому и не попытался выбраться из Харькова. Ведь с ним пленный, это связывает руки, лишает возможности маневра. Раз так, значит, Скиф в ближайшее время, я бы даже рискнул предположить – в течение ближайших суток, ждет помощи с той стороны. Иначе ему просто не выбраться. А раз так, Хойке, то мы с вами тоже ожидаем появления диверсантов. Вот что я имел в виду, надеясь взять их всех уже завтра к вечеру.
– Но ведь мы не знаем, где прячется Скиф и, соответственно, трудно предположить, где именно нужно ждать диверсантов.
– Хойке, – устало вздохнул Брюгген, – их нужно ждать в Харькове. Для меня, например, этого достаточно. Хотите, дам их приметы?
Наслаждаясь произведенным эффектом, Кнут опустился на сидении так, чтобы голова оперлась о верх кожаной спинки, прикрыл глаза и продолжил:
– Это будут молодые мужчины в немецкой военной форме. Допускаю, что они приедут на немецком автомобиле. Их может быть трое или четверо, офицерская форма будет на одном, максимум – на двух, старший группы непременно напялит форму старшего офицера, майора, например. Не офицера СС, это слишком – обычная полевая форма. Остальные – солдаты или ефрейторы. Держаться эта компания будет вместе, особого внимания к себе не привлечет. Согласны со мной?
– Если честно, господин штурмбаннфюрер, мне бы такое и в голову не пришло, – признался Хойке, и теперь Брюгген уверенно отметил: не врет.
– Их фамилии вы узнаете сами, – сказал он. – Достаточно поставить на каждом пропускном пункте, ведущем в город, по одному вашему сотруднику, переодетому шуцманом. Тщательная проверка документов у всех, кто въезжает в прифронтовой город, подозрений не вызовет. Потому пусть впускают всех, с любыми документами, не свирепствуя особо. А ваши шуцманы пускай фиксируют для себя данные из документов и номера машин. Уверен – проверка обязательно выявит, кто из въехавших в Харьков не за того себя выдает.
– Но ведь на проверку данных уйдет время! Диверсанты, кем бы они ни оказались, успеют затеряться в городе!
– Да, Хойке, успеют, – согласился Брюгген, не открывая глаз. – Потому сразу после того, как отвезете меня спать, позаботитесь о том, чтобы они не слишком далеко затерялись. Насколько я знаю, у вас есть такая возможность. И тут мои советы вам не нужны. Верно?
– Так точно. А вы…
– Я же сказал – мне нужно поспать. Пока диверсантов в городе нет, а Скиф залег непонятно в какой норе, мне в ваших играх делать нечего. Да, подстрахуйтесь за это время: необходимо, чтобы для выезда из Харькова уже к завтрашнему дню была введена специальная форма. Без такого документа покидать расположение города могут разве что регулярные части, отправляющиеся на передовую, – он открыл глаза. – Всех впускать, никого не выпускать. Известный принцип, не так ли, Хойке?
А потом Кнут Брюгген в последний раз с начала их знакомства удивил начальника гестапо – снова опустил веки и в самом деле заснул. Крепко, глубоко, не проснулся, когда въехали в Харьков, и, дыша ровно, так, словно не сидел на заднем сидении автомобиля, который прыгает по выбоинам, а устроился на своей уютной кровати в имении под Регенсбургом – Хойке все-таки тоже был полицейским и знал о легендарном Брюггене достаточно.
Как показалось начальнику гестапо, штурмбаннфюрер даже из машины в приготовленную для него комнату переместился во сне.
– С тобой все ясно, – подполковник отложил стертую на сгибах офицерскую книжку Михаила, машинально пролистнул и положил сверху аналогичный документ Гайдука. – С этим членом семьи врага народа тоже…
– Товарищ подполковник! – Сотник привстал с ящика, на котором устроился, и подался вперед.
– Сядь ты, капитан, ради бога! – Борин даже не остановил его жестом, а лишь отмахнулся, как от надоедливо зудящей мухи. – Ты грамотный в нашей жизни человек, Миша: для полновесного срока того факта, что его отец арестован, разоблачен, осужден и расстрелян, маловато. Дети у нас за отцов, как говорит партия, не отвечают. Но если что – до срока добавят, вот как намедни. Так что не кипятись. Есть вопросы?
– Никак нет, – Сотник скрипнул зубами и снова сел. – Нам, между прочим, на смерть идти, если я вас, товарищи командиры, правильно понял.
– Ты правильно понял, Сотник. На войне каждый день люди ходят на смерть. И все, хватит про твоего Гайдука, у тебя в команде, я гляжу, похлеще народ подбирается. Ты специально, что ли?
– Лучшие нужны, сами же сказали…
– Да, сказал, и от слов своих не отказываюсь. Кто у нас тут лучший, – начальник разведки взял следующий документ, развернул. – Старший сержант Чубаров, Максим Игнатьевич. – Борин поднял глаза на Сотника. – Вор-рецидивист. Кличка Курский Соловей, он же – Ваня Курский. Правильно?
– Доброволец с сорок первого года, товарищ подполковник, – ротный выдержал взгляд начальника.
– Я это знаю, Миша. Но плохой я командир, если не знаю про своих подчиненных всего.
– Чубаров – доброволец, – упрямо повторил Сотник. – Последний раз освобожден весной сорокового, вину свою искупил полностью, осознал. Он такой же гражданин, как и любой другой.
– Да, гражданин, – согласился Борин. – А ты в курсе, умник, что бывших воров-рецидивистов не бывает?
– Я Макса в деле видел! – снова повысил голос Сотник. – И не раз, и не два!
– Я тоже, – снова осадил его жестом подполковник. – Послужной список этого, гм, бывшего урки мне тоже хорошо известен. Кстати, почему он Соловей?
– Потому же, почему в Тамбове все волки, – буркнул Михаил. – Чубаров из Курска сам. А в Курске, говорят, соловьи поют – заливаются.
– Ну да, а в Тамбове – волки воют, – в тон ему подхватил Борин. – Ваня Курский, наверное, по той же причине.
– Он на артиста Алейникова похож…
– Знаю, – кивнув Борин, сам в офицерском клубе не раз смотревший «Большую жизнь». И, признаться, забывавший обо всем на свете, когда на экране появлялся обаятельный хулиган Ваня Курский из шахтерского поселка: по-другому актера Петра Алейникова, сыгравшего эту роль, никто в стране, кажется, после картины не называл. – У него, кстати, в Курске остался кто?
– А вы, кроме того, что Чубаров сидел, больше ничего про него не знаете?
– Знаю, что детдомовский, – Борин повертел солдатскую книжку в руках. – Но, может…
– Не может. Один он на белом свете. Никто его нигде не ждет. Родное МТС, с которого Макс в военкомат ушел, и то разбомбили. Кстати, в технике сечет, машину водит отлично, плюс боевой опыт…
– Ты его, капитан, не к награде представляешь, – Борин положил эту книжечку поверх гайдуковской, взял последнюю, четвертую: – Все бы оно ничего, только вот этот до кучи еще… Волков Вилен Иосифович, рядовой. Назван в честь Владимира Ленина, – начальник разведки выжидающе посмотрел на Сотника. – Мне продолжать?
– Валяйте.
– Ладно, – подполковник еще раз взглянул на солдатскую книжку. – Фамилию официально сменил в 1939 году, после того, как Гитлер начал войну в Европе. До этого носил фамилию Вольф, немецкую. Отец, Йозеф Вольф – из донбасских немцев-колонистов, тоже на всякий случай, от греха подальше, поменял имя с фамилией. Был, понимаешь, Йозеф Вольф, а стал Иосиф Волков. Ну и сын, соответственно…
– Для Вили немецкий – родной, товарищ подполковник. Нам без натурального немца в Харькове придется совсем хреново, если не сказать хуже.
– Вам, Михаил, при любых раскладах выйдет не сладко, – вздохнул Борин. – Просто задание ваше, капитан Сотник, на контроле в штабе фронта. Лично, – он для убедительности поднял палец вверх, – у командующего. И я буду не я, если к утру, – он взглянул на часы, – операция «Скиф», как мы ее обозвали, не окажется на контроле Ставки. Лично… сам понимаешь, у кого. Что я буду докладывать о составе разведывательно-диверсионной группы, как по-твоему?
– Что задание будет выполнено.
– Ты вот только не изображай мне здесь дурачка! – Борин хлопнул ладонью по стопке документов. – Значит, успех операции «Скиф» и фактически судьба фронта зависит, – подполковник выставил вперед руку, загибая пальцы, – от рядового Красной армии, немца по фамилии Вольф, уголовника-рецидивиста Чубарова, который из своих двадцати девяти лет в общей сложности десять отсидел, сына врага народа Гайдука, по которому рыдает трибунал. А старший группы – офицер, напавший на оперативника особого отдела, сотрудника НКВД, что в лучшем случае, Сотник, влечет за собой штрафбат! – он показал разведчику четыре пальца. – И вот до кучи, – загнул пятый, чтобы получился кулак, – я, начальник разведки полка, всю эту политически неблагонадежную группу покрываю!
Сотник решил промолчать. Борин поднялся. Заложив руки за спину, прошелся по блиндажу из угла в угол. На ходу достал из кармана галифе коробку «Казбека», сунул папиросу в рот, протянул раскрытую коробку капитану. Тот угостился, прикурил от каганца, протянул тлеющую папиросу подполковнику. Тот прикурил от нее, взял с самодельной полки две алюминиевых кружки, поставил перед Михаилом. Так же молча подхватил свой стоящий в углу вещмешок, зажал папиросную гильзу в зубах, порылся внутри «сидора», достал стеклянную бутылку, закупоренную настоящей пробкой.
– Коньяк, – бросил коротко. – Трофейный. Чей трофей – не знаю, на фронте не спрашивают. Мне адъютант комполка сунул.
– Спирт привычнее.
– Привычнее, – согласился Борин, разливая коньяк по кружкам.
Блиндаж сразу же наполнился чужим для войны, давно забытым ароматом, на какое-то мгновение перебившим запахи портянок, железа и пороха. Подхватив свою кружку, Борин остался стоять, и Сотник тоже поднялся. Теперь мужчины стоял друг напротив друга, сжимая в руках кружки с коньяком – самое надежное и безотказное сейчас оружие.
– Выход через час, – произнес Борин.
– Даже через пятьдесят минут – уточнил Сотник.
– На том участке, где пойдете, наши начнут заварушку. Так что проскочите. Дальше – как получится.
– Получится, – Михаил призывно качнул кружку в руке. – Будем жить, подполковник.
– Да уж постарайтесь, капитан.
– Место мое на «губе» не займите.
– С особого отдела станется. Будем, Миша.
Выпили в два глотка.
Помолчали.
А потом Борин взял со стола документы. Сунул их в нагрудный карман кителя. Старательно застегнул пуговицу. И даже прихлопнул сверху ладонью.
День первый
– И Скифа, и тех, кто за ним придет, – прежде, чем сказать «за ним», Брюгген сделал едва заметную паузу. – Кстати, учитывая личность этого агента, я понимаю, почему Скифа так долго не могли раскусить. Выкрасть начальника агентурного отдела Генштаба, тем более такому, как Скиф, – для этого нужны смелость, дерзость, отвага, кураж, а еще – надо или очень любить советскую власть, или бояться не выполнить задание. Поверьте мне, Хойке: многими русскими шпионами движет не преданность их кумиру Сталину, а страх перед ним. Вы знаете, что в НКВД есть служба, сотрудники которой убивают агентов, не выполняющих задание или выполняющих не в сроки, указанные руководством?
Хойке молча покачал головой. Даже если у него и появлялись собственные мысли, он решил: лучше гнать их подальше, теперь есть, кому думать.
– Только из-за этого часть их охотно шла на перевербовку, – Кнут провел рукой по лицу, словно стараясь этим жестом снять с себя хоть немного смертельной усталости. – Ладно, давайте к нашим баранам… Итак, насколько я понял, их радист вышел в эфир через очень короткое время после похищения майора Крюгера.
– Через сорок минут, господин штурмбаннфюрер.
– Передал, что задание выполнено и что уходит вместе с пленником на нелегальное положение?
– Именно так. Предупредил: другого способа выполнить задание не было, раскрыт, долго не продержится. Все.
– Да, я читал эту радиограмму, – Брюгген на несколько секунд закрыл глаза. – Мы не знаем, какое именно задание получил Скиф. Но… – глаза открылись, – вы говорили, Хойке, этот же «пианист» играл раньше?
– Так точно. Вчера днем, в тринадцать двадцать, за шесть часов до похищения. Думаю, Скиф получил срочное задание и не нашел другого способа его выполнить.
– Значит, Хойке, его руководство в кратчайшие сроки приказало добыть какие-то сведения, которые могут быть только в агентурном отделе. Наши войска вчера утром начали контрнаступление. Могу предположить следующее: от информации, которой владеет майор Крюгер, напрямую зависят дальнейшие успехи нашей армии. Согласны?
– Я пришел к такому же выводу… – ответил Хойке, и Брюгген почувствовал: врет.
– Значит, Хойке, время работает на нас в той же мере, что и на красных. Город блокирован?
– Мышь не проскочит!
Машина поравнялась с колонной техники, шедшей мимо них по направлению к фронту. Брюгген какое-то время смотрел в темное окно на, казалось, бесконечную вереницу танков и транспортеров, будто думая о своем.
– Здесь я вам верю, Хойке, – проговорил, когда это зрелище перестало его занимать. – Тут уж вы обязаны были расстараться. Скиф тоже это знает, потому и не попытался выбраться из Харькова. Ведь с ним пленный, это связывает руки, лишает возможности маневра. Раз так, значит, Скиф в ближайшее время, я бы даже рискнул предположить – в течение ближайших суток, ждет помощи с той стороны. Иначе ему просто не выбраться. А раз так, Хойке, то мы с вами тоже ожидаем появления диверсантов. Вот что я имел в виду, надеясь взять их всех уже завтра к вечеру.
– Но ведь мы не знаем, где прячется Скиф и, соответственно, трудно предположить, где именно нужно ждать диверсантов.
– Хойке, – устало вздохнул Брюгген, – их нужно ждать в Харькове. Для меня, например, этого достаточно. Хотите, дам их приметы?
Наслаждаясь произведенным эффектом, Кнут опустился на сидении так, чтобы голова оперлась о верх кожаной спинки, прикрыл глаза и продолжил:
– Это будут молодые мужчины в немецкой военной форме. Допускаю, что они приедут на немецком автомобиле. Их может быть трое или четверо, офицерская форма будет на одном, максимум – на двух, старший группы непременно напялит форму старшего офицера, майора, например. Не офицера СС, это слишком – обычная полевая форма. Остальные – солдаты или ефрейторы. Держаться эта компания будет вместе, особого внимания к себе не привлечет. Согласны со мной?
– Если честно, господин штурмбаннфюрер, мне бы такое и в голову не пришло, – признался Хойке, и теперь Брюгген уверенно отметил: не врет.
– Их фамилии вы узнаете сами, – сказал он. – Достаточно поставить на каждом пропускном пункте, ведущем в город, по одному вашему сотруднику, переодетому шуцманом. Тщательная проверка документов у всех, кто въезжает в прифронтовой город, подозрений не вызовет. Потому пусть впускают всех, с любыми документами, не свирепствуя особо. А ваши шуцманы пускай фиксируют для себя данные из документов и номера машин. Уверен – проверка обязательно выявит, кто из въехавших в Харьков не за того себя выдает.
– Но ведь на проверку данных уйдет время! Диверсанты, кем бы они ни оказались, успеют затеряться в городе!
– Да, Хойке, успеют, – согласился Брюгген, не открывая глаз. – Потому сразу после того, как отвезете меня спать, позаботитесь о том, чтобы они не слишком далеко затерялись. Насколько я знаю, у вас есть такая возможность. И тут мои советы вам не нужны. Верно?
– Так точно. А вы…
– Я же сказал – мне нужно поспать. Пока диверсантов в городе нет, а Скиф залег непонятно в какой норе, мне в ваших играх делать нечего. Да, подстрахуйтесь за это время: необходимо, чтобы для выезда из Харькова уже к завтрашнему дню была введена специальная форма. Без такого документа покидать расположение города могут разве что регулярные части, отправляющиеся на передовую, – он открыл глаза. – Всех впускать, никого не выпускать. Известный принцип, не так ли, Хойке?
А потом Кнут Брюгген в последний раз с начала их знакомства удивил начальника гестапо – снова опустил веки и в самом деле заснул. Крепко, глубоко, не проснулся, когда въехали в Харьков, и, дыша ровно, так, словно не сидел на заднем сидении автомобиля, который прыгает по выбоинам, а устроился на своей уютной кровати в имении под Регенсбургом – Хойке все-таки тоже был полицейским и знал о легендарном Брюггене достаточно.
Как показалось начальнику гестапо, штурмбаннфюрер даже из машины в приготовленную для него комнату переместился во сне.
9
В блиндаже Борин и Сотник были одни: генерал Виноградов третий час совещался о чем-то в штабе полка. Да и нечего ему, по сути, здесь больше делать: документы тех, кто уходил на задание, их командир сдавал лично начальнику разведки.– С тобой все ясно, – подполковник отложил стертую на сгибах офицерскую книжку Михаила, машинально пролистнул и положил сверху аналогичный документ Гайдука. – С этим членом семьи врага народа тоже…
– Товарищ подполковник! – Сотник привстал с ящика, на котором устроился, и подался вперед.
– Сядь ты, капитан, ради бога! – Борин даже не остановил его жестом, а лишь отмахнулся, как от надоедливо зудящей мухи. – Ты грамотный в нашей жизни человек, Миша: для полновесного срока того факта, что его отец арестован, разоблачен, осужден и расстрелян, маловато. Дети у нас за отцов, как говорит партия, не отвечают. Но если что – до срока добавят, вот как намедни. Так что не кипятись. Есть вопросы?
– Никак нет, – Сотник скрипнул зубами и снова сел. – Нам, между прочим, на смерть идти, если я вас, товарищи командиры, правильно понял.
– Ты правильно понял, Сотник. На войне каждый день люди ходят на смерть. И все, хватит про твоего Гайдука, у тебя в команде, я гляжу, похлеще народ подбирается. Ты специально, что ли?
– Лучшие нужны, сами же сказали…
– Да, сказал, и от слов своих не отказываюсь. Кто у нас тут лучший, – начальник разведки взял следующий документ, развернул. – Старший сержант Чубаров, Максим Игнатьевич. – Борин поднял глаза на Сотника. – Вор-рецидивист. Кличка Курский Соловей, он же – Ваня Курский. Правильно?
– Доброволец с сорок первого года, товарищ подполковник, – ротный выдержал взгляд начальника.
– Я это знаю, Миша. Но плохой я командир, если не знаю про своих подчиненных всего.
– Чубаров – доброволец, – упрямо повторил Сотник. – Последний раз освобожден весной сорокового, вину свою искупил полностью, осознал. Он такой же гражданин, как и любой другой.
– Да, гражданин, – согласился Борин. – А ты в курсе, умник, что бывших воров-рецидивистов не бывает?
– Я Макса в деле видел! – снова повысил голос Сотник. – И не раз, и не два!
– Я тоже, – снова осадил его жестом подполковник. – Послужной список этого, гм, бывшего урки мне тоже хорошо известен. Кстати, почему он Соловей?
– Потому же, почему в Тамбове все волки, – буркнул Михаил. – Чубаров из Курска сам. А в Курске, говорят, соловьи поют – заливаются.
– Ну да, а в Тамбове – волки воют, – в тон ему подхватил Борин. – Ваня Курский, наверное, по той же причине.
– Он на артиста Алейникова похож…
– Знаю, – кивнув Борин, сам в офицерском клубе не раз смотревший «Большую жизнь». И, признаться, забывавший обо всем на свете, когда на экране появлялся обаятельный хулиган Ваня Курский из шахтерского поселка: по-другому актера Петра Алейникова, сыгравшего эту роль, никто в стране, кажется, после картины не называл. – У него, кстати, в Курске остался кто?
– А вы, кроме того, что Чубаров сидел, больше ничего про него не знаете?
– Знаю, что детдомовский, – Борин повертел солдатскую книжку в руках. – Но, может…
– Не может. Один он на белом свете. Никто его нигде не ждет. Родное МТС, с которого Макс в военкомат ушел, и то разбомбили. Кстати, в технике сечет, машину водит отлично, плюс боевой опыт…
– Ты его, капитан, не к награде представляешь, – Борин положил эту книжечку поверх гайдуковской, взял последнюю, четвертую: – Все бы оно ничего, только вот этот до кучи еще… Волков Вилен Иосифович, рядовой. Назван в честь Владимира Ленина, – начальник разведки выжидающе посмотрел на Сотника. – Мне продолжать?
– Валяйте.
– Ладно, – подполковник еще раз взглянул на солдатскую книжку. – Фамилию официально сменил в 1939 году, после того, как Гитлер начал войну в Европе. До этого носил фамилию Вольф, немецкую. Отец, Йозеф Вольф – из донбасских немцев-колонистов, тоже на всякий случай, от греха подальше, поменял имя с фамилией. Был, понимаешь, Йозеф Вольф, а стал Иосиф Волков. Ну и сын, соответственно…
– Для Вили немецкий – родной, товарищ подполковник. Нам без натурального немца в Харькове придется совсем хреново, если не сказать хуже.
– Вам, Михаил, при любых раскладах выйдет не сладко, – вздохнул Борин. – Просто задание ваше, капитан Сотник, на контроле в штабе фронта. Лично, – он для убедительности поднял палец вверх, – у командующего. И я буду не я, если к утру, – он взглянул на часы, – операция «Скиф», как мы ее обозвали, не окажется на контроле Ставки. Лично… сам понимаешь, у кого. Что я буду докладывать о составе разведывательно-диверсионной группы, как по-твоему?
– Что задание будет выполнено.
– Ты вот только не изображай мне здесь дурачка! – Борин хлопнул ладонью по стопке документов. – Значит, успех операции «Скиф» и фактически судьба фронта зависит, – подполковник выставил вперед руку, загибая пальцы, – от рядового Красной армии, немца по фамилии Вольф, уголовника-рецидивиста Чубарова, который из своих двадцати девяти лет в общей сложности десять отсидел, сына врага народа Гайдука, по которому рыдает трибунал. А старший группы – офицер, напавший на оперативника особого отдела, сотрудника НКВД, что в лучшем случае, Сотник, влечет за собой штрафбат! – он показал разведчику четыре пальца. – И вот до кучи, – загнул пятый, чтобы получился кулак, – я, начальник разведки полка, всю эту политически неблагонадежную группу покрываю!
Сотник решил промолчать. Борин поднялся. Заложив руки за спину, прошелся по блиндажу из угла в угол. На ходу достал из кармана галифе коробку «Казбека», сунул папиросу в рот, протянул раскрытую коробку капитану. Тот угостился, прикурил от каганца, протянул тлеющую папиросу подполковнику. Тот прикурил от нее, взял с самодельной полки две алюминиевых кружки, поставил перед Михаилом. Так же молча подхватил свой стоящий в углу вещмешок, зажал папиросную гильзу в зубах, порылся внутри «сидора», достал стеклянную бутылку, закупоренную настоящей пробкой.
– Коньяк, – бросил коротко. – Трофейный. Чей трофей – не знаю, на фронте не спрашивают. Мне адъютант комполка сунул.
– Спирт привычнее.
– Привычнее, – согласился Борин, разливая коньяк по кружкам.
Блиндаж сразу же наполнился чужим для войны, давно забытым ароматом, на какое-то мгновение перебившим запахи портянок, железа и пороха. Подхватив свою кружку, Борин остался стоять, и Сотник тоже поднялся. Теперь мужчины стоял друг напротив друга, сжимая в руках кружки с коньяком – самое надежное и безотказное сейчас оружие.
– Выход через час, – произнес Борин.
– Даже через пятьдесят минут – уточнил Сотник.
– На том участке, где пойдете, наши начнут заварушку. Так что проскочите. Дальше – как получится.
– Получится, – Михаил призывно качнул кружку в руке. – Будем жить, подполковник.
– Да уж постарайтесь, капитан.
– Место мое на «губе» не займите.
– С особого отдела станется. Будем, Миша.
Выпили в два глотка.
Помолчали.
А потом Борин взял со стола документы. Сунул их в нагрудный карман кителя. Старательно застегнул пуговицу. И даже прихлопнул сверху ладонью.
День первый
1943 год
7 июня
Харьков
Из утреннего сообщения 7 июля 1943 года
В течение ночи на 7 июня на фронте ничего существенного не произошло. В районе Лисичанска противник дважды пытался переправиться на левый берег реки Северный Донец. Наши подразделения метким огнем истребили несколько десятков гитлеровцев и вынудили их отступить. Советская авиация совершила налеты на аэродромы противника. В результате бомбардировки на немецких аэродромах отмечены пожары и взрывы.
Западнее Ростова-на-Дону происходила редкая артиллерийско-минометная и ружейно-пулеметная перестрелка. Наши подразделения разрушили 10 блиндажей и 3 наблюдательных пункта, уничтожили артиллерийскую батарею и 13 пулеметов противника. Разведывательная группа под командованием старшего лейтенанта т. Яковлева и лейтенанта т. Завьялова проникла в тыл противника и истребила 18 гитлеровцев. Захватив пленных и трофеи, разведчики вернулись в свою часть.
Летом светает рано, потому фронт перешли, выдвинувшись загодя, пока ночь еще была их союзником. Выдвигаться пришлось южнее заданного квадрата, шуметь дважды за полтора суток на одном и том же участке не хотелось. Потому, дождавшись рассвета, а вместе с солнечными лучами – утренней канонады, разведчики совершили марш-бросок и за четыре часа добрались до места. Там же, у машины, Сотник решил дать всем отдохнуть: самая сложная часть пути еще только предстояла.
– Давайте порубаем, – не столько предложил, сколько распорядился он.
– Есть порубать! – поддержал командира Чубаров.
Пока он, ловко орудуя немецкой финкой, вспарывал жестяные банки с мясными консервами, а остальные тем временем скинули маскхалаты, Михаил, отступив на несколько шагов, еще раз оглядел свою группу.
Если по уму, форму майора войск связи должен был надеть он как старший по званию. Но выросший в шахтерском поселке Сотник еще в школе имел проблемы с изучением даже родного языка, не говоря уже о немецком. Более того: учительницу немецкого Мишка ненавидел какой-то странной, необъяснимой, и потому еще более лютой ненавистью, и сухая плоскогрудая дама в старомодных, кажется, дореволюционных очках отвечала ему взаимностью.
С учетом же сложившейся ситуации вступать в любые разговоры должен был как раз старший офицер. Потому трофейную майорскую форму надел рядовой Волков, превратившись по документам даже не в Вольфа, а некоего Ганса фон Шромма – особенно забавлял Вилена почему-то именно временный баронский титул. Волков был примерно одного возраста с остальными, но из-за какой-то причины, которую он сам называл «неправильным обменом веществ», выглядел старше благодаря одутловатому, чуть отекшему лицу. Если бы Сотник не знал, что рядовой Волков в отличие от остальных практически не пьет, отдавая положенные фронтовые сто граммов по договоренности первому же, кто попросит, он решил бы: солдат не просыхает.
Машину должен был вести старший сержант Чубаров – по этому случаю ему досталась ефрейторская форма, а он не особо и возражал, поскольку, как и Сотник, по-немецки знал только несколько фраз, включая обязательное «хенде хох». Но здесь как раз все в порядке: с унтера спрос невелик, рядом старший офицер, вот он и будет разговаривать, дело же унтера – молча крутить баранку. На Сотнике тоже был мундир нижнего чина: с немцами он умел доходчиво изъясняться, по собственному определению Михаила, только языком оружия. А Павел Гайдук, говоривший по-немецки не так бегло, как Волков, но вполне пристойно, как того и требует университетское образование, получил форму обер-лейтенанта: единственную, которая пришлась в пору Малышу.
– Ну, так что за прогулка, командир? – спросил Чубаров. – Может, обмозгуем?
– Да, Миша, – поддержал его Гайдук. – Толком-то мы ни хрена не знаем.
Волков молча работал челюстями, пережевывая тушенку с хлебом.
– Я сам знаю немного, – признался Сотник.
– Даже так? – удивленно вскинул брови Гайдук. – Совсем плохо? Мы идем туда, не знамо куда?
– Ну, скажем, конечная точка у нас – твой родной город Харьков, – напомнил Сотник. – А вот там нужно найти ответы на кучу вопросов.
– Вали, командир, все в кучу! – махнул рукой Чубаров, словно Михаил и вправду достанет сейчас мешок да и вытряхнет из него всякого добра на траву.
Сотник помолчал, задумчиво ковыряясь острием своей финки в тушенке. Наступившую тишину не нарушала даже канонада, что означало: за истекшие часы линия фронта опять сместилась. И если позавчера она проходила в десятке километров от этого березняка, то сейчас здесь – тыл врага, не слишком глубокий, однако достаточный для того, чтобы вместо грохота орудий можно было услышать пение птиц.
– Давайте с самого начала, мужики, – проговорил Сотник наконец, отодвинул от себя початую банку и воткнул нож в землю. Он ничего не приказывал, остальные сами подтянулись ближе, и теперь они сидели на траве, сбившись в тесный кружок, со стороны сами себе напоминая участников какой-то дворовой игры. – Где-то в Харькове прячется от фрицев наш разведчик, который откликается на прозвище Скиф…
Пересказ истории с похищением немецкого генштабиста занял в изложении Сотника не больше пяти минут. И все, включая его самого, понимали: на этом рассказ не закончен, это только начало.
– Получается, командир, генералитет в нашем возвращении назад ни хрена не заинтересован? – уточнил Чубаров и, перехватив быстрый взгляд Гайдука, тут же миролюбиво выставил вперед руку. – Просто так спросил, братва. Из чистого советского любопытства.
– Ты еще не дошел никуда, чтобы про обратно думать, – заметил Павел.
– А вот тут я согласен, – вступил в разговор Волков. – Как мы вообще в город думаем попасть? Туда сейчас просто так не попадешь, город, как я понимаю, стратегический и чуть ли не режимный, или как там у них это называется…
– Так же, как и у нас, – ухмыльнулся Сотник. – Но насчет попасть в город ты, Виля, прав. Допустим, у нас есть замечательный пропуск с полоской. У тебя он, кстати, – Вилен согласно кивнул. – Но проскочим ли с ним через посты? Вдруг такие пропуска уже спалили? Вместо них новые, мы этого не знаем и попадаемся на ровном месте, всей командой. Отсюда первое предложение: по возможности разделиться на две группы и выдвигаться независимо друг от друга. Засветится Виля с пропуском – зато Малыш проскочит. И продолжит выполнять задание: город-то твой.
– И что с того? Я два года там не был.
– А там что, план местности за два года поменялся?
– Миша, даже в своем родном городе я вряд ли без посторонней помощи смогу найти человека, который прячется от немцев и про которого я ничего, кроме оперативного псевдонима, не знаю, – спокойно пояснил Гайдук.
– Ну, помощь кое-какая все же будет, – успокоил его Сотник. – Как мне разжевало начальство, расклад был такой. Отступали наши быстро, никого в городе оставить не успели. Потому подпольную работу там наладили только недели через две после того, как фрицы опять заняли Харьков. И связь городское подполье держит через Кулешовский партизанский отряд. А Скиф появился в городе позже, выполняя приказ командования. К нему прислали радиста, подполье помогло с рацией. И на этом их взаимное сотрудничество закончилось.
– Правильно, – вставил Чубаров. – Они ж на одной территории одним делом занимаются. Мешать друг другу будут. Нормальная тактика, как у фраеров…
– Других сравнений придумать не мог? – Гайдука оно не возмутило, просто позабавило.
– А чего…
– Ладно, потом доспорите, – Сотник жестом велел молчать обоим. – Тут главное другое: на случай провала Скиф должен был воспользоваться для отхода каналами подполья. Это не обсуждалось в эфире, когда Скиф уходил на нелегальное положение, а его радист вышел в свой последний эфир. Но если разведчик хочет, чтобы кто-то вроде нас его отыскал, он должен вступить в контакт с подпольщиками. У них такие вещи, как я понял, оговорились заранее. Во всяком случае, мне дали адрес явки в Харькове, пароль к хозяину квартиры и пароль, который сам Скиф должен назвать тому, кто за ним придет, чтобы обозначить себя.
– Раз так, почему подпольщики не могут вывести беглеца из города по своим каналам? К тем же, допустим, партизанам? – поинтересовался Волков.
– Тоже дельный вопрос, – согласился Михаил. – И у меня он, между прочим, появился, как только услышал про подполье. Задал я его начальству, Виля.
– И что?
– У них там свои какие-то табели о рангах, условности или что-то вроде того. Я не вникал, если честно. Но суть вот какая: радист Скифа, оказывается, передал в последнем сообщении кодовое слово. Которое дает понять – агент ложится на дно, связь с ним можно наладить через харьковских подпольщиков. Явка оговорена заранее. Вот только рисковать и доверить эвакуацию не только свою, но и «языка», силам подполья Скиф не считает нужным. Проще говоря, их с пленником спрячут, но не вывезут.
– Сколько он готов продержаться?
– Не так спрашиваешь, Малыш: сколько уже держится. Вторые сутки на исходе, и никто не поручится, что его там за это время уже не накрыли, а нам – не сказали.
– Прогуляться можем зря, – Волков зачем-то одернул свою майорскую форму.
– Вполне, – согласился Сотник. – Только давайте прикидывать не самое плохое, а просто плохое: мы до конца этих суток успешно просочились в Харьков, вышли на Скифа и пытаемся таким же ужиком выскользнуть обратно.
– С «языком»? – уточнил Чубаров.
– Так точно, товарищ разведчик, – кивнул командир. – Дальше – считаем варианты. Первый и самый желаемый для товарищей командиров: мы активно потрошим фрица, вытаскиваем из него нужные сведения, выходим в эфир. Нас засекают, в момент блокируют, все мы погибаем смертью храбрых.
Он обвел присутствующих взглядом, на мгновение встречаясь с таким же прямым взглядом каждого из разведчиков. Сотнику нужно было убедиться, что его группа четко представляет себе, что их ждет, и не прочитал он в глазах мужчин ничего, кроме сосредоточенности: так смотрят люди, знающие свой приговор и, поняв, что это все равно случится, пытаются хотя бы напоследок поиграть с судьбой.
– Другие предложения есть, гражданин начальник? – задавая волновавший всех вопрос, Чубаров цыкнул фиксатым зубом.
– От ситуации зависит, гражданин Соловей, – выдернув финку из земли, Михаил тут же резким броском вогнал лезвие туда снова. – А сложиться может любая комбинация. Например, через каналы местных подпольщиков, которые, кстати, еще надо будет нащупать, придется уходить в тот же Кулешовский отряд. И уже там, у партизан, в более спокойной обстановке потрошить немца. Или хоть на этих, – кивок в сторону машины, – хоть на любых других колесах попробуем по нахалке вырваться за черту города – пускай играют в догонялки, если хотят. Возможностей уцелеть все равно не так уж много. Как и времени, кстати, – он снова повторил комбинацию с финкой, на этот раз стараясь вогнать ее в землю по самую рукоятку. – Если у Скифа осталось меньше суток, то у нас времени выполнить задание или дать себя убить – до послезавтрашнего вечера. Уже, – Сотник взглянул на циферблат немецкого наручного хронометра, – меньше семидесяти часов.
– Теряем время, – Чубаров пружинисто вскочил на ноги.
– Теряем, – согласился Михаил, – только присядь пока, еще не все решили.
– А как по мне, так все ясно: жить нам осталось часов шестьдесят, не больше, так хоть погуляем.
– Очень смешно, – заметил Волков.
– Что еще, старшой? – спросил Гайдук.
– Мы разделимся, хлопчики. Не сейчас, так потом. Надо договориться, где встречаемся. И оговорить разные места встречи, на каждый случай. Мало ли, как там все обернется… Так что, Паша, ты сейчас главный. Город и окрестности хорошо знаешь, ориентируй по месту…
Чубаров снова уселся по примеру остальных…
…А когда разведчики обсудили все возможные варианты, которых оказалось не так уж и много, командир вытащил финку из земли, отер лезвие о штаны, сунул ее в ножны и поднялся.
7 июня
Харьков
1
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРОИз утреннего сообщения 7 июля 1943 года
В течение ночи на 7 июня на фронте ничего существенного не произошло. В районе Лисичанска противник дважды пытался переправиться на левый берег реки Северный Донец. Наши подразделения метким огнем истребили несколько десятков гитлеровцев и вынудили их отступить. Советская авиация совершила налеты на аэродромы противника. В результате бомбардировки на немецких аэродромах отмечены пожары и взрывы.
Западнее Ростова-на-Дону происходила редкая артиллерийско-минометная и ружейно-пулеметная перестрелка. Наши подразделения разрушили 10 блиндажей и 3 наблюдательных пункта, уничтожили артиллерийскую батарею и 13 пулеметов противника. Разведывательная группа под командованием старшего лейтенанта т. Яковлева и лейтенанта т. Завьялова проникла в тыл противника и истребила 18 гитлеровцев. Захватив пленных и трофеи, разведчики вернулись в свою часть.
2
До места, где Павел Гайдук спрятал отбитый у немцев «хорьх», группа добралась к позднему утру.Летом светает рано, потому фронт перешли, выдвинувшись загодя, пока ночь еще была их союзником. Выдвигаться пришлось южнее заданного квадрата, шуметь дважды за полтора суток на одном и том же участке не хотелось. Потому, дождавшись рассвета, а вместе с солнечными лучами – утренней канонады, разведчики совершили марш-бросок и за четыре часа добрались до места. Там же, у машины, Сотник решил дать всем отдохнуть: самая сложная часть пути еще только предстояла.
– Давайте порубаем, – не столько предложил, сколько распорядился он.
– Есть порубать! – поддержал командира Чубаров.
Пока он, ловко орудуя немецкой финкой, вспарывал жестяные банки с мясными консервами, а остальные тем временем скинули маскхалаты, Михаил, отступив на несколько шагов, еще раз оглядел свою группу.
Если по уму, форму майора войск связи должен был надеть он как старший по званию. Но выросший в шахтерском поселке Сотник еще в школе имел проблемы с изучением даже родного языка, не говоря уже о немецком. Более того: учительницу немецкого Мишка ненавидел какой-то странной, необъяснимой, и потому еще более лютой ненавистью, и сухая плоскогрудая дама в старомодных, кажется, дореволюционных очках отвечала ему взаимностью.
С учетом же сложившейся ситуации вступать в любые разговоры должен был как раз старший офицер. Потому трофейную майорскую форму надел рядовой Волков, превратившись по документам даже не в Вольфа, а некоего Ганса фон Шромма – особенно забавлял Вилена почему-то именно временный баронский титул. Волков был примерно одного возраста с остальными, но из-за какой-то причины, которую он сам называл «неправильным обменом веществ», выглядел старше благодаря одутловатому, чуть отекшему лицу. Если бы Сотник не знал, что рядовой Волков в отличие от остальных практически не пьет, отдавая положенные фронтовые сто граммов по договоренности первому же, кто попросит, он решил бы: солдат не просыхает.
Машину должен был вести старший сержант Чубаров – по этому случаю ему досталась ефрейторская форма, а он не особо и возражал, поскольку, как и Сотник, по-немецки знал только несколько фраз, включая обязательное «хенде хох». Но здесь как раз все в порядке: с унтера спрос невелик, рядом старший офицер, вот он и будет разговаривать, дело же унтера – молча крутить баранку. На Сотнике тоже был мундир нижнего чина: с немцами он умел доходчиво изъясняться, по собственному определению Михаила, только языком оружия. А Павел Гайдук, говоривший по-немецки не так бегло, как Волков, но вполне пристойно, как того и требует университетское образование, получил форму обер-лейтенанта: единственную, которая пришлась в пору Малышу.
– Ну, так что за прогулка, командир? – спросил Чубаров. – Может, обмозгуем?
– Да, Миша, – поддержал его Гайдук. – Толком-то мы ни хрена не знаем.
Волков молча работал челюстями, пережевывая тушенку с хлебом.
– Я сам знаю немного, – признался Сотник.
– Даже так? – удивленно вскинул брови Гайдук. – Совсем плохо? Мы идем туда, не знамо куда?
– Ну, скажем, конечная точка у нас – твой родной город Харьков, – напомнил Сотник. – А вот там нужно найти ответы на кучу вопросов.
– Вали, командир, все в кучу! – махнул рукой Чубаров, словно Михаил и вправду достанет сейчас мешок да и вытряхнет из него всякого добра на траву.
Сотник помолчал, задумчиво ковыряясь острием своей финки в тушенке. Наступившую тишину не нарушала даже канонада, что означало: за истекшие часы линия фронта опять сместилась. И если позавчера она проходила в десятке километров от этого березняка, то сейчас здесь – тыл врага, не слишком глубокий, однако достаточный для того, чтобы вместо грохота орудий можно было услышать пение птиц.
– Давайте с самого начала, мужики, – проговорил Сотник наконец, отодвинул от себя початую банку и воткнул нож в землю. Он ничего не приказывал, остальные сами подтянулись ближе, и теперь они сидели на траве, сбившись в тесный кружок, со стороны сами себе напоминая участников какой-то дворовой игры. – Где-то в Харькове прячется от фрицев наш разведчик, который откликается на прозвище Скиф…
Пересказ истории с похищением немецкого генштабиста занял в изложении Сотника не больше пяти минут. И все, включая его самого, понимали: на этом рассказ не закончен, это только начало.
– Получается, командир, генералитет в нашем возвращении назад ни хрена не заинтересован? – уточнил Чубаров и, перехватив быстрый взгляд Гайдука, тут же миролюбиво выставил вперед руку. – Просто так спросил, братва. Из чистого советского любопытства.
– Ты еще не дошел никуда, чтобы про обратно думать, – заметил Павел.
– А вот тут я согласен, – вступил в разговор Волков. – Как мы вообще в город думаем попасть? Туда сейчас просто так не попадешь, город, как я понимаю, стратегический и чуть ли не режимный, или как там у них это называется…
– Так же, как и у нас, – ухмыльнулся Сотник. – Но насчет попасть в город ты, Виля, прав. Допустим, у нас есть замечательный пропуск с полоской. У тебя он, кстати, – Вилен согласно кивнул. – Но проскочим ли с ним через посты? Вдруг такие пропуска уже спалили? Вместо них новые, мы этого не знаем и попадаемся на ровном месте, всей командой. Отсюда первое предложение: по возможности разделиться на две группы и выдвигаться независимо друг от друга. Засветится Виля с пропуском – зато Малыш проскочит. И продолжит выполнять задание: город-то твой.
– И что с того? Я два года там не был.
– А там что, план местности за два года поменялся?
– Миша, даже в своем родном городе я вряд ли без посторонней помощи смогу найти человека, который прячется от немцев и про которого я ничего, кроме оперативного псевдонима, не знаю, – спокойно пояснил Гайдук.
– Ну, помощь кое-какая все же будет, – успокоил его Сотник. – Как мне разжевало начальство, расклад был такой. Отступали наши быстро, никого в городе оставить не успели. Потому подпольную работу там наладили только недели через две после того, как фрицы опять заняли Харьков. И связь городское подполье держит через Кулешовский партизанский отряд. А Скиф появился в городе позже, выполняя приказ командования. К нему прислали радиста, подполье помогло с рацией. И на этом их взаимное сотрудничество закончилось.
– Правильно, – вставил Чубаров. – Они ж на одной территории одним делом занимаются. Мешать друг другу будут. Нормальная тактика, как у фраеров…
– Других сравнений придумать не мог? – Гайдука оно не возмутило, просто позабавило.
– А чего…
– Ладно, потом доспорите, – Сотник жестом велел молчать обоим. – Тут главное другое: на случай провала Скиф должен был воспользоваться для отхода каналами подполья. Это не обсуждалось в эфире, когда Скиф уходил на нелегальное положение, а его радист вышел в свой последний эфир. Но если разведчик хочет, чтобы кто-то вроде нас его отыскал, он должен вступить в контакт с подпольщиками. У них такие вещи, как я понял, оговорились заранее. Во всяком случае, мне дали адрес явки в Харькове, пароль к хозяину квартиры и пароль, который сам Скиф должен назвать тому, кто за ним придет, чтобы обозначить себя.
– Раз так, почему подпольщики не могут вывести беглеца из города по своим каналам? К тем же, допустим, партизанам? – поинтересовался Волков.
– Тоже дельный вопрос, – согласился Михаил. – И у меня он, между прочим, появился, как только услышал про подполье. Задал я его начальству, Виля.
– И что?
– У них там свои какие-то табели о рангах, условности или что-то вроде того. Я не вникал, если честно. Но суть вот какая: радист Скифа, оказывается, передал в последнем сообщении кодовое слово. Которое дает понять – агент ложится на дно, связь с ним можно наладить через харьковских подпольщиков. Явка оговорена заранее. Вот только рисковать и доверить эвакуацию не только свою, но и «языка», силам подполья Скиф не считает нужным. Проще говоря, их с пленником спрячут, но не вывезут.
– Сколько он готов продержаться?
– Не так спрашиваешь, Малыш: сколько уже держится. Вторые сутки на исходе, и никто не поручится, что его там за это время уже не накрыли, а нам – не сказали.
– Прогуляться можем зря, – Волков зачем-то одернул свою майорскую форму.
– Вполне, – согласился Сотник. – Только давайте прикидывать не самое плохое, а просто плохое: мы до конца этих суток успешно просочились в Харьков, вышли на Скифа и пытаемся таким же ужиком выскользнуть обратно.
– С «языком»? – уточнил Чубаров.
– Так точно, товарищ разведчик, – кивнул командир. – Дальше – считаем варианты. Первый и самый желаемый для товарищей командиров: мы активно потрошим фрица, вытаскиваем из него нужные сведения, выходим в эфир. Нас засекают, в момент блокируют, все мы погибаем смертью храбрых.
Он обвел присутствующих взглядом, на мгновение встречаясь с таким же прямым взглядом каждого из разведчиков. Сотнику нужно было убедиться, что его группа четко представляет себе, что их ждет, и не прочитал он в глазах мужчин ничего, кроме сосредоточенности: так смотрят люди, знающие свой приговор и, поняв, что это все равно случится, пытаются хотя бы напоследок поиграть с судьбой.
– Другие предложения есть, гражданин начальник? – задавая волновавший всех вопрос, Чубаров цыкнул фиксатым зубом.
– От ситуации зависит, гражданин Соловей, – выдернув финку из земли, Михаил тут же резким броском вогнал лезвие туда снова. – А сложиться может любая комбинация. Например, через каналы местных подпольщиков, которые, кстати, еще надо будет нащупать, придется уходить в тот же Кулешовский отряд. И уже там, у партизан, в более спокойной обстановке потрошить немца. Или хоть на этих, – кивок в сторону машины, – хоть на любых других колесах попробуем по нахалке вырваться за черту города – пускай играют в догонялки, если хотят. Возможностей уцелеть все равно не так уж много. Как и времени, кстати, – он снова повторил комбинацию с финкой, на этот раз стараясь вогнать ее в землю по самую рукоятку. – Если у Скифа осталось меньше суток, то у нас времени выполнить задание или дать себя убить – до послезавтрашнего вечера. Уже, – Сотник взглянул на циферблат немецкого наручного хронометра, – меньше семидесяти часов.
– Теряем время, – Чубаров пружинисто вскочил на ноги.
– Теряем, – согласился Михаил, – только присядь пока, еще не все решили.
– А как по мне, так все ясно: жить нам осталось часов шестьдесят, не больше, так хоть погуляем.
– Очень смешно, – заметил Волков.
– Что еще, старшой? – спросил Гайдук.
– Мы разделимся, хлопчики. Не сейчас, так потом. Надо договориться, где встречаемся. И оговорить разные места встречи, на каждый случай. Мало ли, как там все обернется… Так что, Паша, ты сейчас главный. Город и окрестности хорошо знаешь, ориентируй по месту…
Чубаров снова уселся по примеру остальных…
…А когда разведчики обсудили все возможные варианты, которых оказалось не так уж и много, командир вытащил финку из земли, отер лезвие о штаны, сунул ее в ножны и поднялся.