Страница:
– Острый предмет?
– Орудие убийства – что-то вроде толстого гвоздя или заточенного куска арматуры. Били прямо в горло и как видите в лицо. Еще ударов 5−6 в грудь. Точно в сердце, между ребер.
– Знали что делают?
– Эта мразь убивала и раньше, если ты об этом.
Насвистывая, в подвальный кабинет с вывеской «Оперуполномоченные» зашел Гарин. Небритый, лет 25, он был симпатичным парнем, нравился девушкам и знал об этом. О его любовных похождениях был наслышан весь их тесный коллектив. Лазарев читал какие-то бумаги, взгромоздив ноги на стул.
– Нарисовался? Привет.
– Ага, – отозвался Гарин, первым делом шагая к чайнику. – Вчера вечером скучно было, поехал к Наташке. С которой на той неделе познакомился, помнишь?
– Я очень тщательно стараюсь запоминать имена твоих баб, – язвительно буркнул Лазарев. – Мне для самооценки полезно.
– Ха. В общем, Наташка же за городом обитает. Телефон в кармане остался… Короче, еле добрался. Все спокойно?
– Как в гробу.
– Значит, как всегда. А где Николаич? – Лазарев лишь отмахнулся. – Ясно. Что читаем?
– От участковых материал передали. В Ленинском какая-то тварь все фонари в парке побила. И то же самое в Центральном на прошлой неделе.
– Силы тьмы плетут заговор, – хмыкнул Гарин. – Прям преступление века, круто.
А в это время Кротов был на очередном «преступлении века». Он разглядывал дверной глазок, залепленный снаружи кусочком синей изоленты. Отступив на шаг, Кротов осмотрелся на лестничной площадке. В метре от открытой наполовину входной двери с глазком валялся старый деревянный брусок длиной в метр-полтора. А над дверью красовался сломанный кронштейн камеры наблюдения. За кронштейном из стены торчал кем-то аккуратно обрезанный провод, ведущий к камере. Сама камера отсутствовала.
Хозяйка квартиры, 30-летняя Ольга, и 42-летний старлей полиции Пешков наблюдали за действиями Кротова.
– Я была дома, когда это случилось, – робко сказала Ольга. – Просто сейчас каникулы, поэтому я… поэтому я дома. – видя удивленный взгляд Кротова, поспешила добавить: – Я школьный учитель. Начальных классов. Первый-четвертый…
Кротов переглянулся с Пешковым, тот еле заметно усмехнулся.
– Это многое меняет, – не выдержал Кротов.
– Я как раз на кухне была. Слышу какой-то звук странный… Я к двери. В глазок не видно ничего. Я попыталась открыть дверь, а она никак. И треск за дверью, как будто ломают что-то. Я испугалась, думала, меня обокрасть пытаются. И сразу же бросилась в полицию звонить.
Пешков кивнул на валяющийся в стороне брусок.
– Дверь вот этим подпёрли снаружи. Я на вызов подъехал, освободил ее… потерпевшую в смысле.
– Надеюсь, приступов клаустрофобии не было, – снова не выдержал Кротов. Какого хрена здесь делать не операм, это работа участковых! Долбанное управление. Кротов указал на кронштейн: – А это что? Тут камера стояла?
– Ее как раз и украли, камеру.
– Забавно.
– Я ее месяц назад поставила. Ну знаете, для безопасности. А то все эти кражи квартирные… Говорят, их еще больше стало в последнее время. У меня и сигнализация есть, и решетки на окнах. Я читала, воры могут с крыши спуститься…
Поймав очередной удивленный взгляд Кротова, Ольга снова смутилась:
– Я живу одна. Лучше переплатить и обезопаситься, чем… Ну, вы понимаете.
Кротову стало неловко от своих подколок. В конце концов, терпила ни в чем не виновата. Наоборот – не будь сигнализации, может, ее квартиру выставили бы – и у группы по имущественным преступлениям был бы сейчас очередной висяк.
– Согласен полностью, – заверил он. – Оксана… Вас Оксана зовут?
– Ольга.
– Ольга, а вот эта камера похищенная – она только картинку передавала и все? Или у вас изображение куда-то еще и записывалось?
– Записывалось конечно, иначе какой смысл? Круглосуточно.
– Да вы что? – Кротов удивился, это была хорошая новость. – А можно взглянуть?
Провод в прихожей квартиры переходил в IP-передатчик, сигнал от которого шел на ноутбук. Открыв компьютер, Ольга нашла нужную папку с ярлыком камеры и открыла запись. Потыкавшись минут пять, она наконец нашла конец записи.
Это зрелище понравилось и Кротову, и Пешкову. Один из тех веселых моментов, когда ты забываешь о своей паршивой работе и о своей паршивой жизни.
Сначала открылась дверь квартиры напротив, из которой показался мужичок лет 45 в тапочках и майке-алкоголичке. Сосед осмотрелся, подошел к лестнице, заглянул вверх и вниз. Вернулся в квартиру, но через полминуты снова оказался на площадке, волоча с собой брусок дерева. Закусив язык от старательности, он подпер бруском дверь. Выудив из кармана изоленту, долго ковырялся с ней, пытаясь оторвать нужный кусочек. Глядя на дисплей, Пешков не выдержал и засмеялся.
– Где таких кадров готовят?
– Это мой сосед, – промолвила Ольга, со смесью негодования и изумления следя за действиями мужичка в тапках.
Сосед вернулся в квартиру, но вскоре опять показался на площадке, на этот раз волоча высокую, одного с ним роста, стремянку. Пешков расхохотался:
– Красавчик вообще.
– Во дает, а, – поддержал весело Кротов.
Забравшись на стремянку и почти тыча носом в объектив камеры, сосед принялся снимать ее. Картинка стала бегать вверх-вниз и влево-вправо. Кротов иронично взглянул на Ольгу.
– Чем вы так соседу насолили, учитель младших классов?
– Вот падла сраная! – в сердцах отозвалась она. Но тут же осеклась и смущенно поправилась: – Я хотела сказать… вот сволочь.
Проведя пару часов в управлении, Гарин так и не нашел для себя занятия. Лазарев изучал материалы, Кротов не появлялся. А у Гарина в кармане было шаром покати после вчерашнего похода с Наташей в ночной клуб. Поэтому в обед он сел в свою «Тойоту» и отправился к отцу.
Гарин ездил на почти новом, вполне приличном джипе. «Тойоту» он купил не в кредит и даже не в рассрочку – за наличные. Причина была не в том, что опера «проклятой группы» получали уйму денег. Причина была в отце Гарина, которому принадлежал крупный обувной магазин.
Когда Гарин нарисовался там, сразу двое продавцов общались с единственным покупателем. Отца Гарин обнаружил в конце зала – отец сортировал по размеру коробки с обувью под стендом-прилавком с выставочными образцами.
Выслушав намек сына, Гарин-старший только вздохнул:
– Опять деньги?
– Бать, ну ты знаешь же, какие у нас зарплаты, – принялся увещевать его Гарин. – Будь я майором каким-нибудь, тогда без проблем, а так…
– А вот скажи-ка мне, Антон, – недовольно сказал отец. – Большой вообще смысл работать в полиции и клянчить деньги у отца постоянно?
– Бать… – Гарин недовольно скривился.
– Нет, я серьезно. Давно бы бросил эту свою лавочку и занялся семейным делом. Тогда бы и бед не знал. Я про деньги.
– Бать, хорош, а… Мы сто раз уже это обсуждали.
– Толку-то, – буркнул Гарин-старший. – Если бы ты в полиции хотя бы удовлетворение получал… Тогда я бы еще понял, может быть. А так… Тебя вместе с остальными неудачниками сослали в подвал и все. И ничего не изменится. Неужели до тебя это так и не дойдет? Вроде не тупой. Хоть и мент.
В такие моменты Гарин обычно вспыхивал, бросал «Ничего мне от тебя не надо!» и хлопал дверью. Но сейчас был не тот случай. После вчерашних посиделок в клубе у него гудела голова, а еще он планировал вечером снова отправиться по злачным заведениям города. А для этого нужны были деньги. Поэтому Гарин лишь устало повторил:
– Бать…
– А мне бы тут хоть помощь была. Одному с целым магазином тяжело управляться. Будь я помоложе, не вопрос. А так…
Гарин недовольно молчал. Отец одарил его долгим взглядом и обреченно покачал головой.
– Да дам я тебе денег, дам, что с тобой поделаешь… Сколько?
– Спасибо, бать, выручишь как всегда, – Гарин сразу же воспрянул духом. – Да мне б как обычно. Я с зарплаты сразу отдам!
С зарплаты он ничего не отдаст, это знали они оба. Но эти дежурные фразы давно стали частью игры.
Один из столов подвального логова оперов служил буфетом. Вернувшись в управление, Кротов обнаружил на нем хлеб и колбасу. Сооружая бутерброд, он слушал соседа, который, дерганный и взволнованный, сидел за его столом и эмоционально доказывал:
– Никакого чистосердечного признания я писать не буду! Я ничего не крал!
– Э, – буркнул Лазарев, отвлекаясь от монитора. – Тебя камера засняла, звезда экрана, блин, понимаешь?
– И что? Говорю вам, это не кража! Я ничего не крал! У меня не было этого, как его – не было умысла на хищение техники!
Кротов с усмешкой обернулся.
– Чего?
– Умысла, говорю, не было! Ну то есть отсутствует этот, как его – состав преступления! Вы меня понимаете вообще?
Налив кипяток в кофе, Кротов вернулся за стол с кружкой и бутербродом, уселся на свое место и вздохнул, глядя в туповатые глаза соседа.
– Ладно. А что тогда было? Какой у тебя был умысел? Давай, поделись-ка.
– Ага! – воспрянул духом сосед. – В общем, эта камера снимает всю площадку, понимаете?
– Ну?
– Нет, вы не понимаете! Она снимает ВСЮ площадку! Вот я иду домой с работы – а она снимает меня. А это знаете что?
– Очень интересно.
– Это вмешательство в частную жизнь, вот!
– О как.
– Я говорил соседке, этой Величко, что она нарушает мои права. Но она отказалась снять камеру! Что мне оставалось делать?
Кротов и Лазарев переглянулись, Лазарев с усмешкой пожал плечами:
– В натуре.
– Поэтому я эту камеру сам демонтировал! – провозгласил сосед. – Демонтировал, а не украл!
– Хорошо, – помолчав, кивнул Кротов. – Я тебе верю, у меня нет смысла тебе не верить. И я даже поддерживаю тебя. Все эти камеры понаставили, мы все как на ладони, правильно? И черт знает кто за нами там смотрит?
– А я о чем! – обрадовался сосед. – Я то же самое всегда и говорю!
Пряча улыбку, Кротов дожевал бутерброд. Вытер руки ненужной бумажкой, найденной на столе, и положил перед соседом чистый лист бумаги и ручку.
– Ладно. Убедил. Никакого признания в краже. Просто напиши, как все было на самом деле. С твоей точки зрения. И… и поподробнее, ладно?
Сосед выполнил это с радостью. После чего выяснил, что только что признался в хищении чужой собственности. Он принялся спорить, но Кротов потащил его оформлять в дежурку. Потом пришлось прокатиться домой к «борцу за независимость» и вместе со следователем с «земли» изъять камеру.
4
5
– Орудие убийства – что-то вроде толстого гвоздя или заточенного куска арматуры. Били прямо в горло и как видите в лицо. Еще ударов 5−6 в грудь. Точно в сердце, между ребер.
– Знали что делают?
– Эта мразь убивала и раньше, если ты об этом.
Насвистывая, в подвальный кабинет с вывеской «Оперуполномоченные» зашел Гарин. Небритый, лет 25, он был симпатичным парнем, нравился девушкам и знал об этом. О его любовных похождениях был наслышан весь их тесный коллектив. Лазарев читал какие-то бумаги, взгромоздив ноги на стул.
– Нарисовался? Привет.
– Ага, – отозвался Гарин, первым делом шагая к чайнику. – Вчера вечером скучно было, поехал к Наташке. С которой на той неделе познакомился, помнишь?
– Я очень тщательно стараюсь запоминать имена твоих баб, – язвительно буркнул Лазарев. – Мне для самооценки полезно.
– Ха. В общем, Наташка же за городом обитает. Телефон в кармане остался… Короче, еле добрался. Все спокойно?
– Как в гробу.
– Значит, как всегда. А где Николаич? – Лазарев лишь отмахнулся. – Ясно. Что читаем?
– От участковых материал передали. В Ленинском какая-то тварь все фонари в парке побила. И то же самое в Центральном на прошлой неделе.
– Силы тьмы плетут заговор, – хмыкнул Гарин. – Прям преступление века, круто.
А в это время Кротов был на очередном «преступлении века». Он разглядывал дверной глазок, залепленный снаружи кусочком синей изоленты. Отступив на шаг, Кротов осмотрелся на лестничной площадке. В метре от открытой наполовину входной двери с глазком валялся старый деревянный брусок длиной в метр-полтора. А над дверью красовался сломанный кронштейн камеры наблюдения. За кронштейном из стены торчал кем-то аккуратно обрезанный провод, ведущий к камере. Сама камера отсутствовала.
Хозяйка квартиры, 30-летняя Ольга, и 42-летний старлей полиции Пешков наблюдали за действиями Кротова.
– Я была дома, когда это случилось, – робко сказала Ольга. – Просто сейчас каникулы, поэтому я… поэтому я дома. – видя удивленный взгляд Кротова, поспешила добавить: – Я школьный учитель. Начальных классов. Первый-четвертый…
Кротов переглянулся с Пешковым, тот еле заметно усмехнулся.
– Это многое меняет, – не выдержал Кротов.
– Я как раз на кухне была. Слышу какой-то звук странный… Я к двери. В глазок не видно ничего. Я попыталась открыть дверь, а она никак. И треск за дверью, как будто ломают что-то. Я испугалась, думала, меня обокрасть пытаются. И сразу же бросилась в полицию звонить.
Пешков кивнул на валяющийся в стороне брусок.
– Дверь вот этим подпёрли снаружи. Я на вызов подъехал, освободил ее… потерпевшую в смысле.
– Надеюсь, приступов клаустрофобии не было, – снова не выдержал Кротов. Какого хрена здесь делать не операм, это работа участковых! Долбанное управление. Кротов указал на кронштейн: – А это что? Тут камера стояла?
– Ее как раз и украли, камеру.
– Забавно.
– Я ее месяц назад поставила. Ну знаете, для безопасности. А то все эти кражи квартирные… Говорят, их еще больше стало в последнее время. У меня и сигнализация есть, и решетки на окнах. Я читала, воры могут с крыши спуститься…
Поймав очередной удивленный взгляд Кротова, Ольга снова смутилась:
– Я живу одна. Лучше переплатить и обезопаситься, чем… Ну, вы понимаете.
Кротову стало неловко от своих подколок. В конце концов, терпила ни в чем не виновата. Наоборот – не будь сигнализации, может, ее квартиру выставили бы – и у группы по имущественным преступлениям был бы сейчас очередной висяк.
– Согласен полностью, – заверил он. – Оксана… Вас Оксана зовут?
– Ольга.
– Ольга, а вот эта камера похищенная – она только картинку передавала и все? Или у вас изображение куда-то еще и записывалось?
– Записывалось конечно, иначе какой смысл? Круглосуточно.
– Да вы что? – Кротов удивился, это была хорошая новость. – А можно взглянуть?
Провод в прихожей квартиры переходил в IP-передатчик, сигнал от которого шел на ноутбук. Открыв компьютер, Ольга нашла нужную папку с ярлыком камеры и открыла запись. Потыкавшись минут пять, она наконец нашла конец записи.
Это зрелище понравилось и Кротову, и Пешкову. Один из тех веселых моментов, когда ты забываешь о своей паршивой работе и о своей паршивой жизни.
Сначала открылась дверь квартиры напротив, из которой показался мужичок лет 45 в тапочках и майке-алкоголичке. Сосед осмотрелся, подошел к лестнице, заглянул вверх и вниз. Вернулся в квартиру, но через полминуты снова оказался на площадке, волоча с собой брусок дерева. Закусив язык от старательности, он подпер бруском дверь. Выудив из кармана изоленту, долго ковырялся с ней, пытаясь оторвать нужный кусочек. Глядя на дисплей, Пешков не выдержал и засмеялся.
– Где таких кадров готовят?
– Это мой сосед, – промолвила Ольга, со смесью негодования и изумления следя за действиями мужичка в тапках.
Сосед вернулся в квартиру, но вскоре опять показался на площадке, на этот раз волоча высокую, одного с ним роста, стремянку. Пешков расхохотался:
– Красавчик вообще.
– Во дает, а, – поддержал весело Кротов.
Забравшись на стремянку и почти тыча носом в объектив камеры, сосед принялся снимать ее. Картинка стала бегать вверх-вниз и влево-вправо. Кротов иронично взглянул на Ольгу.
– Чем вы так соседу насолили, учитель младших классов?
– Вот падла сраная! – в сердцах отозвалась она. Но тут же осеклась и смущенно поправилась: – Я хотела сказать… вот сволочь.
Проведя пару часов в управлении, Гарин так и не нашел для себя занятия. Лазарев изучал материалы, Кротов не появлялся. А у Гарина в кармане было шаром покати после вчерашнего похода с Наташей в ночной клуб. Поэтому в обед он сел в свою «Тойоту» и отправился к отцу.
Гарин ездил на почти новом, вполне приличном джипе. «Тойоту» он купил не в кредит и даже не в рассрочку – за наличные. Причина была не в том, что опера «проклятой группы» получали уйму денег. Причина была в отце Гарина, которому принадлежал крупный обувной магазин.
Когда Гарин нарисовался там, сразу двое продавцов общались с единственным покупателем. Отца Гарин обнаружил в конце зала – отец сортировал по размеру коробки с обувью под стендом-прилавком с выставочными образцами.
Выслушав намек сына, Гарин-старший только вздохнул:
– Опять деньги?
– Бать, ну ты знаешь же, какие у нас зарплаты, – принялся увещевать его Гарин. – Будь я майором каким-нибудь, тогда без проблем, а так…
– А вот скажи-ка мне, Антон, – недовольно сказал отец. – Большой вообще смысл работать в полиции и клянчить деньги у отца постоянно?
– Бать… – Гарин недовольно скривился.
– Нет, я серьезно. Давно бы бросил эту свою лавочку и занялся семейным делом. Тогда бы и бед не знал. Я про деньги.
– Бать, хорош, а… Мы сто раз уже это обсуждали.
– Толку-то, – буркнул Гарин-старший. – Если бы ты в полиции хотя бы удовлетворение получал… Тогда я бы еще понял, может быть. А так… Тебя вместе с остальными неудачниками сослали в подвал и все. И ничего не изменится. Неужели до тебя это так и не дойдет? Вроде не тупой. Хоть и мент.
В такие моменты Гарин обычно вспыхивал, бросал «Ничего мне от тебя не надо!» и хлопал дверью. Но сейчас был не тот случай. После вчерашних посиделок в клубе у него гудела голова, а еще он планировал вечером снова отправиться по злачным заведениям города. А для этого нужны были деньги. Поэтому Гарин лишь устало повторил:
– Бать…
– А мне бы тут хоть помощь была. Одному с целым магазином тяжело управляться. Будь я помоложе, не вопрос. А так…
Гарин недовольно молчал. Отец одарил его долгим взглядом и обреченно покачал головой.
– Да дам я тебе денег, дам, что с тобой поделаешь… Сколько?
– Спасибо, бать, выручишь как всегда, – Гарин сразу же воспрянул духом. – Да мне б как обычно. Я с зарплаты сразу отдам!
С зарплаты он ничего не отдаст, это знали они оба. Но эти дежурные фразы давно стали частью игры.
Один из столов подвального логова оперов служил буфетом. Вернувшись в управление, Кротов обнаружил на нем хлеб и колбасу. Сооружая бутерброд, он слушал соседа, который, дерганный и взволнованный, сидел за его столом и эмоционально доказывал:
– Никакого чистосердечного признания я писать не буду! Я ничего не крал!
– Э, – буркнул Лазарев, отвлекаясь от монитора. – Тебя камера засняла, звезда экрана, блин, понимаешь?
– И что? Говорю вам, это не кража! Я ничего не крал! У меня не было этого, как его – не было умысла на хищение техники!
Кротов с усмешкой обернулся.
– Чего?
– Умысла, говорю, не было! Ну то есть отсутствует этот, как его – состав преступления! Вы меня понимаете вообще?
Налив кипяток в кофе, Кротов вернулся за стол с кружкой и бутербродом, уселся на свое место и вздохнул, глядя в туповатые глаза соседа.
– Ладно. А что тогда было? Какой у тебя был умысел? Давай, поделись-ка.
– Ага! – воспрянул духом сосед. – В общем, эта камера снимает всю площадку, понимаете?
– Ну?
– Нет, вы не понимаете! Она снимает ВСЮ площадку! Вот я иду домой с работы – а она снимает меня. А это знаете что?
– Очень интересно.
– Это вмешательство в частную жизнь, вот!
– О как.
– Я говорил соседке, этой Величко, что она нарушает мои права. Но она отказалась снять камеру! Что мне оставалось делать?
Кротов и Лазарев переглянулись, Лазарев с усмешкой пожал плечами:
– В натуре.
– Поэтому я эту камеру сам демонтировал! – провозгласил сосед. – Демонтировал, а не украл!
– Хорошо, – помолчав, кивнул Кротов. – Я тебе верю, у меня нет смысла тебе не верить. И я даже поддерживаю тебя. Все эти камеры понаставили, мы все как на ладони, правильно? И черт знает кто за нами там смотрит?
– А я о чем! – обрадовался сосед. – Я то же самое всегда и говорю!
Пряча улыбку, Кротов дожевал бутерброд. Вытер руки ненужной бумажкой, найденной на столе, и положил перед соседом чистый лист бумаги и ручку.
– Ладно. Убедил. Никакого признания в краже. Просто напиши, как все было на самом деле. С твоей точки зрения. И… и поподробнее, ладно?
Сосед выполнил это с радостью. После чего выяснил, что только что признался в хищении чужой собственности. Он принялся спорить, но Кротов потащил его оформлять в дежурку. Потом пришлось прокатиться домой к «борцу за независимость» и вместе со следователем с «земли» изъять камеру.
4
Освободился Кротов уже под вечер. Выбравшись из дверей управления, направился к своей «Киа», припаркованной почти на углу здания УВД. Где и обнаружил Пешкова, в штатском и со спортивной сумкой на плече.
– Какие-то проблемы, старлей? – спросил Кротов.
– Ага. Выпить хочешь?
Прикупив пива, Кротов и Пешков на машине Кротова выехали на окраину, в одно из их традиционных мест. Это был пустырь перед железной дорогой, ведущей к заброшенной воинской части. С пустыря открывался отличный вид на залитый вечерними огнями северный, спальный массив города. Кротов и Пешков любили сидеть здесь, вдалеке от городского шума, и расслабляться после очередного трудового дня.
– Сын-то твой так в дежурке и прописался? Уже неделю на входе торчит.
– Да вроде бы через недели две обещают назад на улицу отправить. – Пешков хмыкнул, отпивая холодного пива из бутылки. – Бедный Вован. У него аж свербит везде, так назад на маршрут хочется.
– У нас когда-то тоже свербило, – невесело улыбнулся Кротов.
Пешков был его первым напарником в полиции. После армии, оттрубив полгода в ментовской учебке, Кротов пришел в ППС. Пешков уже работал год в патруле и строил из себя бывалого мента. Они не просто сработались, но и подружились. Пешков был свидетелем на свадьбе Кротова, а через два года был участником грандиозного развода Кротова с его бывшей. Кротов был одним из кандидатов в крестные отцы сына Пешкова, Володи. Кротов был единственным, кто был с семьей Пешкова, когда того ранили на службе. Их профессиональные дороги разошлись много лет назад – когда Кротов решил воспользоваться шансом и перешел в угрозыск. Но общаться они не переставали никогда.
– А мне и сейчас все нравится, – возразил Пешкова. – Каждый день что-то новое. Работать на улице – это ни с чем не сравнимо. И плевать мне, что некоторые сверстники уже в подполковниках давно.
Речь была о Грищенко. В ППС знали, как тот пробился наверх, и тоже его недолюбливали.
– Черт, да дело не только в этом, – отозвался Кротов. – Улица, кабинет… Ты ППСник, Стас. Но ты такой же, как и остальные мужики в ППС. Не хуже, понимаешь? А я и мои опера – сосланные в подвал ненужные отбросы, которых должны были выкинуть из ментуры уже давно, но вместо этого отправили гнить в подвал.
– Да ладно, Санек, че ты завелся?
Действительно. Кротов швырнул пустую бутылку в кучу в стороне, которая уже несколько лет представляла собой стихийную свалку. Взял из машины новую бутылку, открыл зажигалкой. Закурил.
– Оказывается, все управления нас знаешь, как называет? Группа проклятых. Прикинь?
Пешков расхохотался.
– А ты не знал? Ну ты в натуре как в танке, Кротов!
Пока Кротов изливал другу душу, говоря о наболевшем, Лазарев вернулся домой. Возвращался он всегда поздно. И не потому, что он был трудоголиком и задерживался в управлении, делая какую-то дополнительную работу. Просто собственный дом наводил на него еще большую тоску, чем подвал окружного УВД.
Когда он зашел в квартиру, его жена Катя стояла перед зеркалом в прихожей, надевая серьги.
– Вот он. Ты все, закончил?
– Само собой. Кать, я без обеда сегодня… У нас есть что пожрать?
– Мне надо было карточки заполнить до вечера, я весь день вкалывала, а сейчас уже на работу бежать, – выпалила торопливо Катя. В голосе читалось раздражение. – Я же в ночь сегодня, если ты не забыл. Когда по-твоему мне надо было готовить?
– Сказала бы сразу, – буркнул Лазарев. – Я бы пельмени себе купил по дороге.
– Себе? У тебя сын некормленный!
– Что? – опешил Лазарев.
– Все, меня нет. – подхватывая сумку, Катя крикнула вглубь квартиры: – Виталь, мам, я пошла! Если что, звоните на работу!
Катя почти пулей выскочила из квартиры. Лазарев мрачно захлопнул за ней дверь, чувствуя, как в нем закипает злость. С ним даже не попрощалась. Действительно, зачем – он ведь всего-навсего ее муж.
Отношения Лазарева с женой никогда не отличались близостью и душевной теплотой. Хотя после свадьбы, когда они решили пожить у тещи – пока Лазареву на службе не выделят обещанную вроде бы квартиру – они жили если не душа в душу, то вполне сносно. Проблемы начались, когда родился Виталя. Квартиру не давали, и они продолжали жить с тещей, ютясь втроем в тесной комнате. Ситуация осложнялась самой тещей, которая терпеть не могла Лазарева и была уверена, что ее дочь похоронила себя с этим неудачником. Шли годы, Виталя вырос. И пропасть между Лазаревым и женой, которая с каждым годом, это было видно невооруженным глазом, все больше разделяла точку зрения своей матери, разрасталась все сильнее. И если поначалу кто-то из них предпринимал потуги обсудить недомолвки, то потом и Лазарев, и Катя плюнули на это и просто замкнулись в себе.
В квартире царила какофония. В спальне тещи – она плохо слышала – гремел телевизор. Судя по голосам, очередной сериал. Лазарев зашел в гостиную, в которой два дивана заполняли собой почти все пространство. В этой комнате последние 15 лет жила их семья. Двенадцатилетний Виталя слушал музыку и играл в какую-то игру на сотовом телефоне.
– Здорова.
– Привет, па.
– Ты говорят жрать тоже хочешь?
Виталя понимающе посмотрел на него.
– Ты за меня не волнуйся. Я у бабушки могу пожрать, она там готовит что-то.
– Готовит? У нее телек орет на весь подъезд.
– Ну как всегда, че.
Лазарев заглянул на кухню. Действительно, теща громыхала кастрюлями, умудряясь заполнять все пространство перед мойкой, рабочим столом и газовой плитой. Несмотря на свои довольно миниатюрные размеры. Когда теща была на кухне, подступиться куда-либо было почти невозможно.
– Валентина Сергеевна, добрый вечер. Можно я воду для пельменей поставлю?
– Ну вот я закончу сейчас, тогда ставь на здоровье, – заворчала она, еще громче стуча кастрюлями. – Интересный какой! Мне тоже и есть надо, и готовить…
Ты весь день дома, карга старая, почему бы тебе не готовить до моего прихода, хотел бы рявкнуть Лазарев. Но он не рявкнул. Одарив тещу убийственным взглядом, он вернулся в комнату и закрыл дверь, словно пытаясь отгородить свою реальность от той реальности, где существование тещи допускалось. Сев рядом с сыном, достал сотовый из кармана.
– План Б. Пиццу будешь?
Виталя с улыбкой кивнул в ответ. Лазарев был безумно счастлив только одним обстоятельством в своей личной жизни – сыном. Парень растет толковый. Единственный, кто поддерживает его в этом гадюшнике. Потрепав Виталю по волосам, Лазарев позвонил в доставку пиццы. Успокаивало, что хотя бы остаток вечера он сможет провести с сыном.
А вот вечер Гарина только начинался. Раздобыв деньги, он закатился в ночной клуб «Пилот», в котором не бывал уже пару недель. Между барной стойкой и танцполом толпился народ, многих из них Гарин хорошо знал. Пока он заказывал себе выпивку, заметил в стороне стройную девушку в обтягивающем платье. Она с улыбкой посматривала на него. Гарин улыбнулся ей. Расплачиваясь с барменом, он гадал, как бы пооригинальнее подкатить к девице.
Походы по клубам и секс с незнакомками были единственной отдушиной в его паршивой жизни. Стать ментом он хотел еще в школе. Гарин даже помнил, почему: после просмотра какого-то фильма по телевизору. Причем это был даже не боевик о крутых копах, карающих преступников – это была комедия. Сначала к перспективе стать ментом Гарин относился с иронией, но чем больше думал об этом, тем больше загорался. И после окончания школы он уже твердо знал, кем станет. Через месяц после получения аттестата Гарин уже проходил комиссию для приема в ментовскую учебку. А спустя три года с дипломом, утверждающим, что лейтенант Гарин заучил специальность «оперуполномоченный» на отлично, он пришел в отдел кадров местного ОВД.
В первые полгода было тяжело, но Гарин, стиснув зубы, терпел суточные дежурства и двойную нагрузку – в ОВД, как всегда, был некомплект оперов. А потом его перевели в группу по наркотикам. Гарин вызвался сам – группе требовались новые лица для контрольных закупок дури у местных барыг, а сама группа базировалась в окружном УВД, и это был прямой путь наверх «с земли».
А спустя два месяца после перевода в отдел наркотиков Гарин попал. На обыске у одного из барыг горячий опер схватил его за руку, когда тот полез в шкаф – и вывихнул ее. И все бы ничего, если бы не два «но». Первое: на обыске опера ничего не нашли. Второе: барыга оказался стукачом кого-то из городского Наркоконтроля и требовал крови. Наркоконтроль, у которого под угрозой срыва оказалась очередная операция (или это была лишь легенда – теперь уже неважно), настоял, чтобы опера наказали. Так Гарин оказался в подвале, в «группе проклятых». И все его мечты о блестящей и успешной карьере опера развеялись, как дым. Последний год Гарин занимался отловом гадящих в подъездах алкашей и подростков, бьющих окна соседям. И понимал, что ситуация не изменится. Все его мечты полетели коту под хвост – Гарин стал неудачником, окруженным неудачниками. И это просто убивало его.
Единственным способом забыться для него была выпивка и секс.
Думая о девице, Гарин с бутылкой пива отошел от стойки – и нос к носу столкнулся с незнакомкой. Она томно улыбнулась Гарину.
– Привет. Помнишь меня?
Гарин ее совершенно не помнил.
– Конечно! Как ты? Давно тебя не видел! Шикарно выглядишь, просто конфетка. Выпьешь что-нибудь, зайка?
Обняв ее за талию, Гарин поволок ее назад к стойке.
Вечер обещал быть что надо.
Каждый из них забывался по-своему. Кто-то – поглощая литрами пиво на грязном пустыре. Кто-то – закрывшись в комнате от ненавидящей его тещи и жалея себя. Кто-то – пускаясь во все тяжкие. Кротов, Лазарев и Гарин старались сделать хоть что-то, чтобы каждый вечер забыть, кто они есть. Неудачники, которым не светит ничего. Невостребованный залежалый товар.
Они еще не знали, что все это изменится уже завтра.
– Какие-то проблемы, старлей? – спросил Кротов.
– Ага. Выпить хочешь?
Прикупив пива, Кротов и Пешков на машине Кротова выехали на окраину, в одно из их традиционных мест. Это был пустырь перед железной дорогой, ведущей к заброшенной воинской части. С пустыря открывался отличный вид на залитый вечерними огнями северный, спальный массив города. Кротов и Пешков любили сидеть здесь, вдалеке от городского шума, и расслабляться после очередного трудового дня.
– Сын-то твой так в дежурке и прописался? Уже неделю на входе торчит.
– Да вроде бы через недели две обещают назад на улицу отправить. – Пешков хмыкнул, отпивая холодного пива из бутылки. – Бедный Вован. У него аж свербит везде, так назад на маршрут хочется.
– У нас когда-то тоже свербило, – невесело улыбнулся Кротов.
Пешков был его первым напарником в полиции. После армии, оттрубив полгода в ментовской учебке, Кротов пришел в ППС. Пешков уже работал год в патруле и строил из себя бывалого мента. Они не просто сработались, но и подружились. Пешков был свидетелем на свадьбе Кротова, а через два года был участником грандиозного развода Кротова с его бывшей. Кротов был одним из кандидатов в крестные отцы сына Пешкова, Володи. Кротов был единственным, кто был с семьей Пешкова, когда того ранили на службе. Их профессиональные дороги разошлись много лет назад – когда Кротов решил воспользоваться шансом и перешел в угрозыск. Но общаться они не переставали никогда.
– А мне и сейчас все нравится, – возразил Пешкова. – Каждый день что-то новое. Работать на улице – это ни с чем не сравнимо. И плевать мне, что некоторые сверстники уже в подполковниках давно.
Речь была о Грищенко. В ППС знали, как тот пробился наверх, и тоже его недолюбливали.
– Черт, да дело не только в этом, – отозвался Кротов. – Улица, кабинет… Ты ППСник, Стас. Но ты такой же, как и остальные мужики в ППС. Не хуже, понимаешь? А я и мои опера – сосланные в подвал ненужные отбросы, которых должны были выкинуть из ментуры уже давно, но вместо этого отправили гнить в подвал.
– Да ладно, Санек, че ты завелся?
Действительно. Кротов швырнул пустую бутылку в кучу в стороне, которая уже несколько лет представляла собой стихийную свалку. Взял из машины новую бутылку, открыл зажигалкой. Закурил.
– Оказывается, все управления нас знаешь, как называет? Группа проклятых. Прикинь?
Пешков расхохотался.
– А ты не знал? Ну ты в натуре как в танке, Кротов!
Пока Кротов изливал другу душу, говоря о наболевшем, Лазарев вернулся домой. Возвращался он всегда поздно. И не потому, что он был трудоголиком и задерживался в управлении, делая какую-то дополнительную работу. Просто собственный дом наводил на него еще большую тоску, чем подвал окружного УВД.
Когда он зашел в квартиру, его жена Катя стояла перед зеркалом в прихожей, надевая серьги.
– Вот он. Ты все, закончил?
– Само собой. Кать, я без обеда сегодня… У нас есть что пожрать?
– Мне надо было карточки заполнить до вечера, я весь день вкалывала, а сейчас уже на работу бежать, – выпалила торопливо Катя. В голосе читалось раздражение. – Я же в ночь сегодня, если ты не забыл. Когда по-твоему мне надо было готовить?
– Сказала бы сразу, – буркнул Лазарев. – Я бы пельмени себе купил по дороге.
– Себе? У тебя сын некормленный!
– Что? – опешил Лазарев.
– Все, меня нет. – подхватывая сумку, Катя крикнула вглубь квартиры: – Виталь, мам, я пошла! Если что, звоните на работу!
Катя почти пулей выскочила из квартиры. Лазарев мрачно захлопнул за ней дверь, чувствуя, как в нем закипает злость. С ним даже не попрощалась. Действительно, зачем – он ведь всего-навсего ее муж.
Отношения Лазарева с женой никогда не отличались близостью и душевной теплотой. Хотя после свадьбы, когда они решили пожить у тещи – пока Лазареву на службе не выделят обещанную вроде бы квартиру – они жили если не душа в душу, то вполне сносно. Проблемы начались, когда родился Виталя. Квартиру не давали, и они продолжали жить с тещей, ютясь втроем в тесной комнате. Ситуация осложнялась самой тещей, которая терпеть не могла Лазарева и была уверена, что ее дочь похоронила себя с этим неудачником. Шли годы, Виталя вырос. И пропасть между Лазаревым и женой, которая с каждым годом, это было видно невооруженным глазом, все больше разделяла точку зрения своей матери, разрасталась все сильнее. И если поначалу кто-то из них предпринимал потуги обсудить недомолвки, то потом и Лазарев, и Катя плюнули на это и просто замкнулись в себе.
В квартире царила какофония. В спальне тещи – она плохо слышала – гремел телевизор. Судя по голосам, очередной сериал. Лазарев зашел в гостиную, в которой два дивана заполняли собой почти все пространство. В этой комнате последние 15 лет жила их семья. Двенадцатилетний Виталя слушал музыку и играл в какую-то игру на сотовом телефоне.
– Здорова.
– Привет, па.
– Ты говорят жрать тоже хочешь?
Виталя понимающе посмотрел на него.
– Ты за меня не волнуйся. Я у бабушки могу пожрать, она там готовит что-то.
– Готовит? У нее телек орет на весь подъезд.
– Ну как всегда, че.
Лазарев заглянул на кухню. Действительно, теща громыхала кастрюлями, умудряясь заполнять все пространство перед мойкой, рабочим столом и газовой плитой. Несмотря на свои довольно миниатюрные размеры. Когда теща была на кухне, подступиться куда-либо было почти невозможно.
– Валентина Сергеевна, добрый вечер. Можно я воду для пельменей поставлю?
– Ну вот я закончу сейчас, тогда ставь на здоровье, – заворчала она, еще громче стуча кастрюлями. – Интересный какой! Мне тоже и есть надо, и готовить…
Ты весь день дома, карга старая, почему бы тебе не готовить до моего прихода, хотел бы рявкнуть Лазарев. Но он не рявкнул. Одарив тещу убийственным взглядом, он вернулся в комнату и закрыл дверь, словно пытаясь отгородить свою реальность от той реальности, где существование тещи допускалось. Сев рядом с сыном, достал сотовый из кармана.
– План Б. Пиццу будешь?
Виталя с улыбкой кивнул в ответ. Лазарев был безумно счастлив только одним обстоятельством в своей личной жизни – сыном. Парень растет толковый. Единственный, кто поддерживает его в этом гадюшнике. Потрепав Виталю по волосам, Лазарев позвонил в доставку пиццы. Успокаивало, что хотя бы остаток вечера он сможет провести с сыном.
А вот вечер Гарина только начинался. Раздобыв деньги, он закатился в ночной клуб «Пилот», в котором не бывал уже пару недель. Между барной стойкой и танцполом толпился народ, многих из них Гарин хорошо знал. Пока он заказывал себе выпивку, заметил в стороне стройную девушку в обтягивающем платье. Она с улыбкой посматривала на него. Гарин улыбнулся ей. Расплачиваясь с барменом, он гадал, как бы пооригинальнее подкатить к девице.
Походы по клубам и секс с незнакомками были единственной отдушиной в его паршивой жизни. Стать ментом он хотел еще в школе. Гарин даже помнил, почему: после просмотра какого-то фильма по телевизору. Причем это был даже не боевик о крутых копах, карающих преступников – это была комедия. Сначала к перспективе стать ментом Гарин относился с иронией, но чем больше думал об этом, тем больше загорался. И после окончания школы он уже твердо знал, кем станет. Через месяц после получения аттестата Гарин уже проходил комиссию для приема в ментовскую учебку. А спустя три года с дипломом, утверждающим, что лейтенант Гарин заучил специальность «оперуполномоченный» на отлично, он пришел в отдел кадров местного ОВД.
В первые полгода было тяжело, но Гарин, стиснув зубы, терпел суточные дежурства и двойную нагрузку – в ОВД, как всегда, был некомплект оперов. А потом его перевели в группу по наркотикам. Гарин вызвался сам – группе требовались новые лица для контрольных закупок дури у местных барыг, а сама группа базировалась в окружном УВД, и это был прямой путь наверх «с земли».
А спустя два месяца после перевода в отдел наркотиков Гарин попал. На обыске у одного из барыг горячий опер схватил его за руку, когда тот полез в шкаф – и вывихнул ее. И все бы ничего, если бы не два «но». Первое: на обыске опера ничего не нашли. Второе: барыга оказался стукачом кого-то из городского Наркоконтроля и требовал крови. Наркоконтроль, у которого под угрозой срыва оказалась очередная операция (или это была лишь легенда – теперь уже неважно), настоял, чтобы опера наказали. Так Гарин оказался в подвале, в «группе проклятых». И все его мечты о блестящей и успешной карьере опера развеялись, как дым. Последний год Гарин занимался отловом гадящих в подъездах алкашей и подростков, бьющих окна соседям. И понимал, что ситуация не изменится. Все его мечты полетели коту под хвост – Гарин стал неудачником, окруженным неудачниками. И это просто убивало его.
Единственным способом забыться для него была выпивка и секс.
Думая о девице, Гарин с бутылкой пива отошел от стойки – и нос к носу столкнулся с незнакомкой. Она томно улыбнулась Гарину.
– Привет. Помнишь меня?
Гарин ее совершенно не помнил.
– Конечно! Как ты? Давно тебя не видел! Шикарно выглядишь, просто конфетка. Выпьешь что-нибудь, зайка?
Обняв ее за талию, Гарин поволок ее назад к стойке.
Вечер обещал быть что надо.
Каждый из них забывался по-своему. Кто-то – поглощая литрами пиво на грязном пустыре. Кто-то – закрывшись в комнате от ненавидящей его тещи и жалея себя. Кто-то – пускаясь во все тяжкие. Кротов, Лазарев и Гарин старались сделать хоть что-то, чтобы каждый вечер забыть, кто они есть. Неудачники, которым не светит ничего. Невостребованный залежалый товар.
Они еще не знали, что все это изменится уже завтра.
5
Первое, что почувствовал Гарин, проснувшись – головная боль. Вчера он основательно перебрал. Твою мать, подумал он. А потом ощутил теплое и посапывающее тело рядом. С удивлением покосился. Девица. Молоток, отметил про себя Гарин и тут же задался главным вопросом: как ее, черт побери, зовут?
Пока он гадал, девица проснулась. И сонно улыбнулась Гарину:
– Привет.
Гарин сел, пытаясь прийти в себя и полностью проснуться. В горле пересохло. Девица дотронулась до его руки, поглаживая татуировки, покрывавшие предплечья Гарина.
– Приве-е-ет.
– Ага, – неуверенно отозвался Гарин, натянуто улыбнувшись ей. Встав, он натянул штаны и побрел на кухню. Минералки не было. Открыв кран, Гарин наполнил стакан и жадно его проглотил. Девица зашла следом, подозрительно на него косясь.
– Плохо помнишь вчерашнее?
Гарин не ответил, наполняя стакан снова и с жадностью присасываясь к живительной влаге.
– Нормально, – нахмурилась девица. – Только не говори, что ты не помнишь, как меня зовут.
– Эмм… Катя?
– Вот ты свинья!
Девица выскочила из комнаты. Допив воду, Гарин почувствовал, как она разливается по телу, оживляя обезвоженные после перепоя клетки. Вспомнил, как записывал телефон девицы и даже фотографировал ее. Твою мать, Вера! Точно, Вера!
– Вер, успокойся ты, – Гарин побрел за девицей. – Все я помню, просто прикалываюсь. Чего сразу кипятишься, Вер?
Кротов тоже проснулся с похмельем, но не с таким ужасным. Однако они с Пешковым определенно перебрали пива. Постояв минут десять под душем и выпив кружку чертовски крепкого кофе, Кротов сел за руль и поехал в УВД. Но по пути понял, что ему нужна вода. Пришлось заезжать в магазин, где Кротов купил сразу упаковку 0,5-литровых бутылок. Бросив их в багажник, Кротов открыл одну. И в этот момент заметил Фитиля.
Фитиль, сморщенный тип лет 45, с одутловатой рожей пропойцы, выбрался из-за угла и брел по тротуару к магазину. Увидев Кротова, он почти обрадовался.
– Ба, Александр Николаич!
– Здорова, Фитиль, – кивнул Кротов, когда Фитиль подошел. – Давненько не виделись. Я уж думал, тебя опять закрыли.
– Не-не, вы че, Александр Николаич, у меня все пучком! Как откинулся – так ни-ни. В завязке я.
– Ну конечно, – хмыкнул Кротов.
– В натуре! А вы чего? Говорят, в немилости у начальства?
– Кто говорит?
– Ну так… народ.
– Народ не может ошибаться, – согласился Кротов.
– Фигово. Вы хороший мент, Александр Николаич. Ну, для мента.
Если Фитиль делает неловкие комплименты, дела у него паршиво. Кротов критически осмотрел пропойцу.
– Ну и рожа у тебя, Фитиль. И перегаром прет за километр… Допьешься ты когда-нибудь. Почки отвалятся или печень.
– Все мы там будем. Вы вон тоже минералочку пьете, а? – Кротов хмыкнул, но промолчал. – Слушайте, Александр Николаич… Вы по старой дружбе мне того… ну… взаймы не дадите? Сотню хотя бы, а?
– Оборзел?
– По старой дружбе, Николаич! Мы сколько лет знакомы, в натуре!
Знакомы они были на самом деле давно – Кротов тогда еще служил в ППС, а Фитиль шел на свою вторую отсидку. Вздохнув, Кротов достал кошелек. Фитиль заметно оживился. Пока Кротов рылся в кошельке, Фитиль продолжал бормотать, словно пытаясь заговорить Кротова и не дать ему передумать:
– Вот ништяк, Александр Николаич, все бы менты такие были. А у меня трубы горят, не могу, ага. Вчера с корешом сидели допоздна. За встречу и все такое.
– За встречу, конечно, – усмехнулся Кротов, вручая ему сотку. – Бухаем только по уважительным причинам, да, Фитиль?
– Так в натуре уважительный. Зоновский кореш, одну баланду хлебали.
– Это что за кореш? Тимурчик поди?
– Вы че, Николаич, Тимурчика-то закрыли ваши опять! Не знали что ли?
Кротов покачал головой, хотя отлично знал. Он всегда следил за судьбой своей «клиентуры», даже находясь в подвале.
– Не, с Хрычом мы сидели.
– Что-то я не знаю никакого Хрыча.
Получив деньги, Фитиль сразу же потерял всякий интерес к разговору, но нельзя же было уйти просто так.
– Да все путем, Александр Николаич, – буркнул он. – Хрыч с этапа только, у нас проездом. Хороший мужик, так что все равно. Слушайте, ну я это… пойду, а?
– Не нажрись опять.
Фитиль кивнул и торопливо двинулся к магазину, бубня себе под нос:
– Хороший вы мент, Николаич, я всегда говорил, все бы менты такими были, в натуре…
А Кротов, садясь за руль своей «Киа», вдруг задумался.
В кабинете Лазарев допрашивал гопника, которого вызвал вчера по телефону и назначил ему на девять утра – отлично зная, что для этой публики это то самое время, когда они еще сладко спят после ночных приключений.
Пока он гадал, девица проснулась. И сонно улыбнулась Гарину:
– Привет.
Гарин сел, пытаясь прийти в себя и полностью проснуться. В горле пересохло. Девица дотронулась до его руки, поглаживая татуировки, покрывавшие предплечья Гарина.
– Приве-е-ет.
– Ага, – неуверенно отозвался Гарин, натянуто улыбнувшись ей. Встав, он натянул штаны и побрел на кухню. Минералки не было. Открыв кран, Гарин наполнил стакан и жадно его проглотил. Девица зашла следом, подозрительно на него косясь.
– Плохо помнишь вчерашнее?
Гарин не ответил, наполняя стакан снова и с жадностью присасываясь к живительной влаге.
– Нормально, – нахмурилась девица. – Только не говори, что ты не помнишь, как меня зовут.
– Эмм… Катя?
– Вот ты свинья!
Девица выскочила из комнаты. Допив воду, Гарин почувствовал, как она разливается по телу, оживляя обезвоженные после перепоя клетки. Вспомнил, как записывал телефон девицы и даже фотографировал ее. Твою мать, Вера! Точно, Вера!
– Вер, успокойся ты, – Гарин побрел за девицей. – Все я помню, просто прикалываюсь. Чего сразу кипятишься, Вер?
Кротов тоже проснулся с похмельем, но не с таким ужасным. Однако они с Пешковым определенно перебрали пива. Постояв минут десять под душем и выпив кружку чертовски крепкого кофе, Кротов сел за руль и поехал в УВД. Но по пути понял, что ему нужна вода. Пришлось заезжать в магазин, где Кротов купил сразу упаковку 0,5-литровых бутылок. Бросив их в багажник, Кротов открыл одну. И в этот момент заметил Фитиля.
Фитиль, сморщенный тип лет 45, с одутловатой рожей пропойцы, выбрался из-за угла и брел по тротуару к магазину. Увидев Кротова, он почти обрадовался.
– Ба, Александр Николаич!
– Здорова, Фитиль, – кивнул Кротов, когда Фитиль подошел. – Давненько не виделись. Я уж думал, тебя опять закрыли.
– Не-не, вы че, Александр Николаич, у меня все пучком! Как откинулся – так ни-ни. В завязке я.
– Ну конечно, – хмыкнул Кротов.
– В натуре! А вы чего? Говорят, в немилости у начальства?
– Кто говорит?
– Ну так… народ.
– Народ не может ошибаться, – согласился Кротов.
– Фигово. Вы хороший мент, Александр Николаич. Ну, для мента.
Если Фитиль делает неловкие комплименты, дела у него паршиво. Кротов критически осмотрел пропойцу.
– Ну и рожа у тебя, Фитиль. И перегаром прет за километр… Допьешься ты когда-нибудь. Почки отвалятся или печень.
– Все мы там будем. Вы вон тоже минералочку пьете, а? – Кротов хмыкнул, но промолчал. – Слушайте, Александр Николаич… Вы по старой дружбе мне того… ну… взаймы не дадите? Сотню хотя бы, а?
– Оборзел?
– По старой дружбе, Николаич! Мы сколько лет знакомы, в натуре!
Знакомы они были на самом деле давно – Кротов тогда еще служил в ППС, а Фитиль шел на свою вторую отсидку. Вздохнув, Кротов достал кошелек. Фитиль заметно оживился. Пока Кротов рылся в кошельке, Фитиль продолжал бормотать, словно пытаясь заговорить Кротова и не дать ему передумать:
– Вот ништяк, Александр Николаич, все бы менты такие были. А у меня трубы горят, не могу, ага. Вчера с корешом сидели допоздна. За встречу и все такое.
– За встречу, конечно, – усмехнулся Кротов, вручая ему сотку. – Бухаем только по уважительным причинам, да, Фитиль?
– Так в натуре уважительный. Зоновский кореш, одну баланду хлебали.
– Это что за кореш? Тимурчик поди?
– Вы че, Николаич, Тимурчика-то закрыли ваши опять! Не знали что ли?
Кротов покачал головой, хотя отлично знал. Он всегда следил за судьбой своей «клиентуры», даже находясь в подвале.
– Не, с Хрычом мы сидели.
– Что-то я не знаю никакого Хрыча.
Получив деньги, Фитиль сразу же потерял всякий интерес к разговору, но нельзя же было уйти просто так.
– Да все путем, Александр Николаич, – буркнул он. – Хрыч с этапа только, у нас проездом. Хороший мужик, так что все равно. Слушайте, ну я это… пойду, а?
– Не нажрись опять.
Фитиль кивнул и торопливо двинулся к магазину, бубня себе под нос:
– Хороший вы мент, Николаич, я всегда говорил, все бы менты такими были, в натуре…
А Кротов, садясь за руль своей «Киа», вдруг задумался.
В кабинете Лазарев допрашивал гопника, которого вызвал вчера по телефону и назначил ему на девять утра – отлично зная, что для этой публики это то самое время, когда они еще сладко спят после ночных приключений.