– Но информация уцелела, – Щедрин, разбиравший терминал кибернетической системы, показал горсть микрочипов. – Все тут, верно?
– Данные исследований? Матрицы для клонирования? Да. Но не понимаю…
– Тебе пока незачем понимать, – грубо оборвал его Бутов. – Роман Степанович. На пару слов. Надо поговорить.
– Ну? Что вам?
– Лабораторию придется восстановить. Группу Метелина собрать в прежнем составе, – угрюмо и категорично потребовал Бестужев.
– Ты с ума сошел? – Малехов хотел уйти, но Бутов встал на пути.
– Я не сошел с ума! – Егор не собирался отступать. Одним из качеств, позволившим пандорианцам выжить, была решимость всегда и во всем идти до конца. Не терзаться сомнениями, если видишь шанс победить, выжить. – Эксперимент нужно продолжить! – Бестужев сейчас внушал Роману Степановичу невольный ужас своей мрачной непреклонностью. – С андроидом у нас теперь явно ничего не получится. Значит, придется Метелину работать с человеком! Добровольцем… – уже тише добавил он.
– И не заикайся даже! Не позволю! Ишь, придумал!
– Доброволец я, – тихо, но напряженно произнес Егор.
– Нет, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!
– Понимаю! Хватит уже! И ты все понимаешь! Русанова с нами нет, решения теперь принимать нам! Будем сомневаться, спорить, и через неделю люди начнут умирать от голода! Здесь нечего обсуждать! Теперь план Русанова более или менее понятен!
– Что?!
– Он планировал захватить хондийский корабль! За этим отправлял МаРЗы на разведку!
– Мы не сможем!
– Хотя бы попробуем!
– Люди на ногах не стоят!
– Ничего. Имплантация нерва потребует времени. Успеешь подготовить ударную группу?
– Люди слабы!
– На пару дней включим второй генератор в общую сеть, дадим отработать молекулярному синтезатору! – произнес Родион.
– У нас все равно нет биомассы! – Малехов цеплялся за малейшие отговорки, лишь бы не принимать жуткого, с его точки зрения, решения.
– Есть. В биолаборатории полно останков!
– Егор, я не хочу с тобой говорить! Уйди с дороги!
Бестужев не шевельнулся.
– Здесь не Земля, Роман Степанович. Пандора. И мы все на волосок от смерти! Пойми, кому-то эти решения придется принимать! Ты готов превратить убежище в братскую могилу?!
– Даже если я соглашусь, люди не притронутся к синтезированной пище! К такой пище! – добавил он.
– Мы им не скажем.
– Егор, ты не соображаешь, что несешь!
– Он соображает! – выкрикнул Бутов. – Скажу тебе прямо, кроме землян, тут и пандорианцы! Младшие! – Его голос внезапно дрогнул. – Мы не дадим им умереть! Так что решай, либо сам несешь этот груз, либо…
– Пристрелишь меня?
– Если придется.
– Да вы оба не в своем уме! – Роман Степанович прислонился к стене. – Это… – он запнулся, – бесчеловечно!
– А у тебя есть «человечный» вариант?! – в лицо ему выкрикнул Егор. – Кем ты себя назовешь, когда дети начнут умирать от голода?
Малехов обхватил голову руками, тихо взвыл.
Черта практически стерта. Мы перестаем быть людьми… Или пищевой концентрат, похожий на кусок ржаного хлеба, синтезированный на молекулярном уровне, полностью обезличен?
Да какая разница? Главное – молчать. Знать, молчать, выть, но беззвучно!
– Русанов бы спросил: на что мы пойдем ради выживания? Твои же слова!
– Я не смогу с этим жить!
– Сможешь. Возглавишь колонию! У нас нет ни времени, ни выбора! Научись принимать решения!
– А что дальше, ребята?! – Малехов вскинул взгляд. – Синтезируем, раздадим «хлеб». Ну, хорошо, протянем еще две-три недели! А потом начнем убивать слабейших? Или ждать, как стервятники, пока кто-то умрет, чтобы запихнуть его тело в синтезатор? И опять жить?
– Ты угомонись! Хонди для нас – чужие. А синтезатору действительно без разницы, на какой биомассе работать! Сегодня прибегнем к крайней мере! Один раз! За пару недель Метелин вырастит нерв, подготовит имплантацию. – Егор с силой сжал плечо Малехова, наклонился, шепнул ему на ухо: – Когда вулканический пепел уничтожил урожай, наши родители получали биомассу от хонди. Это было еще до набега мутантов, уничтоживших их поселения. Что в этой массе – без понятия, я маленький был, но синтезатор работал на ней безотказно. Мы выживем. Все. Больше никто не умрет, по крайней мере, от голода!
– Егор, ты бредишь? Нам на поверхность-то не выбраться, а ты говоришь о торговле с хонди! Где ты найдешь хоть одно их поселение?!
– Мне имплантируют нерв! – яростно повторил Бестужев. – В затопленной части бункера остались три планетарные машины. Мы с Родькой до них доберемся!
– Под водой?
– Да! – резко ответил Егор. – Это уже не твоя забота! – добавил он. – Если не вернемся, тогда уж поступай, как хочешь!
Роман Степанович молчал. Казалось, он постарел лет на десять за пару минут разговора.
– Как прошло? – Бестужев открыл глаза.
Метелин и Шульгин бросили дела, обернулись.
– Он пришел в сознание, – шепоток Егору не понравился.
Он попытался привстать, почувствовал, что зафиксирован ремнями, рванулся, но без толку.
Запахи.
Они обрели объем и форму! Взгляд обежал знакомое помещение. Нет, зрение тут ни при чем!
Скулы моментально свело. Удушливый, острый, режущий обоняние запах человеческого тела нес яркий букет выделяемых с потом веществ.
Страх.
Возбуждение.
Неприязнь.
Надежда.
Запахи концентрировались двумя облаками, движение воздуха, создаваемое системой вентиляции, вытягивало их шлейфами.
С закрытыми глазами, без участия зрения, Егор мог с точностью определить, где именно сейчас находятся люди, почувствовать всплеск эмоционального напряжения, вызванный его фразой.
Сложнейшие процессы протекали в нервной системе Бестужева. Имплантированный хондийский нерв, кибернетический расширитель сознания, метаболический корректор, нейросетевой адаптер, распознающий мысленные образы, и, наконец, обонятельные рецепторы сейчас, в эти секунды, стремительно налаживали взаимодействие, образовывали новые связи, мозг обрабатывал данные на уровне подсознания, объединял разрозненные элементы в рамках новой, несвойственной для человека сенсорики восприятия.
Обмен данными протекал стремительно и не поддавался осмысленному контролю. В сознание Егора поступали лишь конечные результаты. На миг промелькнула мысль: я ощущаю и идентифицирую мгновенные метаболические реакции, вернее, их остаточные продукты, успевшие выделиться с потом…
Рассудок тонул в новых ощущениях. Удушливый букет запахов, частично распознанный, эмоционально окрашенный, полоснул острым чувством опасности. Они меня боятся!
Хондийский нерв будто взбесился.
Хомо… Два хомо приближались к нему с разных сторон! Они истекали страхом и ненавистью!
Открыть глаза!
Тусклый свет. Участливое, заботливое выражение лиц. Немного оторопи, опаски. Это и понятно…
Нет! – чуждое мироощущение пробуждало совершенно иные эмоции.
Защищайся! Убей! Парализуй! Вырвись!
Хрустнули суставы. Егор, не контролируя себя, вывернул запястья, но даже не почувствовал боли, хондийские железы, сформированные на ладонях, вдруг запульсировали: два плевка токсичного вещества ударили точно по глазам людей.
– Силен, однако! – Метелин взял тампон, аккуратно стер пятнышко токсина с мягкой, прозрачной защитной маски. – Он себе запястья вывихнул! Саша, почему метаболический корректор не сгладил шоковую реакцию?!
– Программное обеспечение работает нормально, – ответил Шульгин. – Нерв сейчас успокоится!
– Егор, ты меня слышишь? – Метелин склонился над ним.
«Если б не сковывающие движения ремни…» – мучительно подумал Бестужев.
– Смотри на меня! Узнаешь?! Дави чужое мироощущение! Бери его под контроль! Егор, вспомни, ради чего ты пошел на риск имплантации!
Запах.
Тело билось в конвульсиях.
Все человеческое гасло.
Запах.
Тонкий, знакомый, едва уловимый…
Как он проник сюда? Бестужев закрыл глаза. Едва различимая паутинка струилась в воздухе.
Еще один хомо… Далеко. Во тьме. В холоде.
Их слишком много. Ты не справишься. Убьешь лишь нескольких.
Дрожащие, искаженные черты. Сознание потянулось за ниточкой ускользающего запаха, конвульсии прекратились, хондийский нерв внезапно притих, на свободу вырвались мысли, принадлежащие Егору Бестужеву.
Холод. Серый лед, впитавший осадки вулканического пепла. Купол защитного поля. Отроги скал, торчащие, будто клыки, на входе в ледовое ущелье.
Родька и Пашка ушли вперед, а он сбавил шаг, оглянулся.
Одинокая, хрупкая фигурка замерла на краю обрыва. Он не различал черт лица, слишком велико расстояние, но знал, кто провожает их теплым, тревожным взглядом.
Настя.
Она из младших. Ей тогда было всего семнадцать. Они редко встречались, почти никогда не разговаривали, но Настя всегда знала, когда трое ребят уйдут во льды, выполнять очередное смертельно опасное поручение эшранга.
Она приходила на край плато и провожала их, но Егору казалось, что теплый взгляд предназначен только ему.
Паутинка запаха почти исчезла, но образ исхудавшей, повзрослевшей девушки на секунду окреп.
– Настя… – едва слышный шепот сорвался с потрескавшихся губ.
– Он успокоился! – удивился Шульгин. – Практически подавил обратную связь с нервом!
– Отлично. Такого быстрого результата я не ожидал! Силен, однако! – повторил Метелин. – Свяжись с Родионом Бутовым. Узнай, есть ли среди пандорианцев девушка по имени Настя?
– Зачем?
– Он только что выдохнул ее имя. Едва слышно.
– Бредит, наверное. Такое эмоциональное напряжение…
– Делай, что сказано! – Метелин повысил голос. – Бредит или нет – разберемся. Нам нужно быстро поставить Егора на ноги, он должен обуздать хондийский нерв! Тут любые стимулы хороши!
Сознание искажалось, выкидывало жуткие ассоциации.
Нерв снова звенел от напряжения. Задавленные, нерастраченные чувства полыхнули, чуждые рефлексы гипертрофировали их, усилили до степени помешательства, абсурда.
Образ исказился. Черты Насти таяли, вместо губ проступила жвала, глаза выпучились, приняли миндалевидную форму, узкий, вытянутый, ребристый лоб, покрытый бурыми крапинками, источал острый повелевающий запах, кожа ее щек отвердела, превратилась в хитин, наискось перечеркнутый влажными пульсирующими дыхательными прорезями.
Тонко, тревожно, настойчиво заверещали несколько сигналов.
– Постой! Сработал газоанализатор!
– Нерв снова активен!
– Записывай! У нас получилось! Смотри, его железы выделяют летучие соединения. Вот! Вот пошла расшифровка их формул!
– У меня повышенная активность искусственной нейросети! Буфер между хондийским нервом и мозгом Бестужева перегружен!
– Снимай показания! Нужна запись всех импульсов!
– Есть идентификация по базе данных! Маркер размножения! Маркер защиты! Маркер безусловного приоритета в питании! Откуда они взялись?!
– Хондийский нерв! Он воспринимает образ из сознания Бестужева!
– Ну и что? Почему железы заработали?
– Саша, да он действительно бредит! Маркирует мифический образ! Присваивает ему феромоны, модификаторы поведения!
– Не понимаю!
– Он видит несуществующий образ, что тут непонятного?! Маркирует его запахом, чтобы придать достоверность!
– Бестужев сам будет выполнять эти команды?
– Наверное, попытается!
– Надо прервать процесс! Дать успокоительное!
– Нет! Записывай показания! Образ очень сильный! Хемосигналы мощные, безусловные! Если Егор не справится сам – останется рабом запахов, понимаешь? Потеряется в собственном бреду! Продолжит выделять феромоны и сам же будет считывать их, исполнять приказы!
Бестужев рванулся. Ремни едва выдержали.
Глаза Егора выкатились из орбит. Напряженные мышцы дрожали. Оскал изуродовал лицо. Сквозь плотно сжатые зубы вырывались звуки, похожие на скрежет жвал насекомого.
Образ перед глазами требовал действовать. Убить хомо! Освободить ее!
Липкие капли выступили на узком хитиновом лбу. Хрустнули суставы. Чуждые инстинкты в клочья рвали человеческое сознание.
– Ты отправил запрос?
– Нет!
– Свяжись с Бутовым! Срочно! Если он вырвется нам несдобровать!
– Он раньше прикончит себя! Надо действовать медикаментозно!
– Заткнись!
Щелкнул переключатель.
– Родион, бегом в лабораторию! Да, проблемы! Он очнулся! Среди пандорианцев есть девушка по имени Настя? Да?! Хватай ее, и сюда! Оружие не забудь! Он совершенно озверел!
Егор уже ничего не воспринимал. Сознание погрузилось в сумерки, телом управляли рефлексы. Железы истекали токсином.
– Блокировать лабораторию! Автономная вентиляция!
– Вадим, ты садист! – Шульгин невольно попятился. – Он же переломает себе кости, разорвет связки!
– Ему имплантирован метаболический корректор!
– Да не справляется он! Не видишь?!
– Корректору нужен импульс! Команда рассудка!
– Мы же дублировали наборы команд, запрограммировали их!
– Расширитель сознания не может нормально ими оперировать! Единственный шанс – Егор сам обуздает нерв!
– Он не справится!
– Посмотрим!
– Пока ты смотришь, он умрет!
Огромные, миндалевидные фасетчатые глаза.
Ласковое и требовательное прикосновение жвал. Сигнал к размножению.
Отвращение пронзило его, словно удар током.
Тонкие гибкие усики осязали Егора. Он не мог противиться их сладкому, манящему прикосновению.
Он почти сдался. Реальность окончательно потонула в сумеречных полутонах. Влажное тепло омывало тело.
Удар.
Звон.
ЗАПАХ.
Отдаленно-знакомый голос:
– Метелин, прочь!
Запах друга. Образ. Ледяной тоннель. Трещины по своду. Орда тварей, несущаяся по пятам. Тяжелое дыхание Родьки. Его плечо. Отрывистый, звонкий лай автоматных очередей. Горячие гильзы, мгновенно втаивающие в лед.
– Егор, очнись! Ты человек! Слышишь! ТЫ ЧЕЛОВЕК!
Убить хомо!
Мучительная радость. Резкий взмах средней конечности, усеянной острыми хитиновыми наростами, рассечет его горло, выпустит запах крови.
Друг.
Самка.
Любовь.
Одинокая фигура на краю обрыва.
Чужой образ вдруг исказился. Миндалевидные глаза стали уменьшаться в размерах, в них появились зрачки – расширенные, испуганные, бездонные.
И снова запах. Теплый, не несущий хемосигналов, – запах человека.
Боль пронзила. Она нашла приют в каждой клеточке измученного тела.
Нерв пылал.
Разорванная реальность приобрела вид мозаики. Некоторые ее фрагменты начали складываться, подходить друг к другу.
– Корректор заработал! Он гасит активность нерва!
«Я человек…» – мысль промелькнула бессильная, опустошенная.
– Железы прекратили выделять токсин! Концентрация феромонов тоже падает!
– Искусственная нейросеть отсекает сознание от хондийского нерва! Она обучилась! Сейчас сигналы проходят только в одном направлении – от мозга Бестужева к нерву!
– Появилось еще одно химическое соединение! Анализирую! Аналогов в базе данных нет!
– Записал?
– Данные исследований? Матрицы для клонирования? Да. Но не понимаю…
– Тебе пока незачем понимать, – грубо оборвал его Бутов. – Роман Степанович. На пару слов. Надо поговорить.
* * *
Они вышли в коридор.– Ну? Что вам?
– Лабораторию придется восстановить. Группу Метелина собрать в прежнем составе, – угрюмо и категорично потребовал Бестужев.
– Ты с ума сошел? – Малехов хотел уйти, но Бутов встал на пути.
– Я не сошел с ума! – Егор не собирался отступать. Одним из качеств, позволившим пандорианцам выжить, была решимость всегда и во всем идти до конца. Не терзаться сомнениями, если видишь шанс победить, выжить. – Эксперимент нужно продолжить! – Бестужев сейчас внушал Роману Степановичу невольный ужас своей мрачной непреклонностью. – С андроидом у нас теперь явно ничего не получится. Значит, придется Метелину работать с человеком! Добровольцем… – уже тише добавил он.
– И не заикайся даже! Не позволю! Ишь, придумал!
– Доброволец я, – тихо, но напряженно произнес Егор.
– Нет, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!
– Понимаю! Хватит уже! И ты все понимаешь! Русанова с нами нет, решения теперь принимать нам! Будем сомневаться, спорить, и через неделю люди начнут умирать от голода! Здесь нечего обсуждать! Теперь план Русанова более или менее понятен!
– Что?!
– Он планировал захватить хондийский корабль! За этим отправлял МаРЗы на разведку!
– Мы не сможем!
– Хотя бы попробуем!
– Люди на ногах не стоят!
– Ничего. Имплантация нерва потребует времени. Успеешь подготовить ударную группу?
– Люди слабы!
– На пару дней включим второй генератор в общую сеть, дадим отработать молекулярному синтезатору! – произнес Родион.
– У нас все равно нет биомассы! – Малехов цеплялся за малейшие отговорки, лишь бы не принимать жуткого, с его точки зрения, решения.
– Есть. В биолаборатории полно останков!
– Егор, я не хочу с тобой говорить! Уйди с дороги!
Бестужев не шевельнулся.
– Здесь не Земля, Роман Степанович. Пандора. И мы все на волосок от смерти! Пойми, кому-то эти решения придется принимать! Ты готов превратить убежище в братскую могилу?!
– Даже если я соглашусь, люди не притронутся к синтезированной пище! К такой пище! – добавил он.
– Мы им не скажем.
– Егор, ты не соображаешь, что несешь!
– Он соображает! – выкрикнул Бутов. – Скажу тебе прямо, кроме землян, тут и пандорианцы! Младшие! – Его голос внезапно дрогнул. – Мы не дадим им умереть! Так что решай, либо сам несешь этот груз, либо…
– Пристрелишь меня?
– Если придется.
– Да вы оба не в своем уме! – Роман Степанович прислонился к стене. – Это… – он запнулся, – бесчеловечно!
– А у тебя есть «человечный» вариант?! – в лицо ему выкрикнул Егор. – Кем ты себя назовешь, когда дети начнут умирать от голода?
Малехов обхватил голову руками, тихо взвыл.
Черта практически стерта. Мы перестаем быть людьми… Или пищевой концентрат, похожий на кусок ржаного хлеба, синтезированный на молекулярном уровне, полностью обезличен?
Да какая разница? Главное – молчать. Знать, молчать, выть, но беззвучно!
– Русанов бы спросил: на что мы пойдем ради выживания? Твои же слова!
– Я не смогу с этим жить!
– Сможешь. Возглавишь колонию! У нас нет ни времени, ни выбора! Научись принимать решения!
– А что дальше, ребята?! – Малехов вскинул взгляд. – Синтезируем, раздадим «хлеб». Ну, хорошо, протянем еще две-три недели! А потом начнем убивать слабейших? Или ждать, как стервятники, пока кто-то умрет, чтобы запихнуть его тело в синтезатор? И опять жить?
– Ты угомонись! Хонди для нас – чужие. А синтезатору действительно без разницы, на какой биомассе работать! Сегодня прибегнем к крайней мере! Один раз! За пару недель Метелин вырастит нерв, подготовит имплантацию. – Егор с силой сжал плечо Малехова, наклонился, шепнул ему на ухо: – Когда вулканический пепел уничтожил урожай, наши родители получали биомассу от хонди. Это было еще до набега мутантов, уничтоживших их поселения. Что в этой массе – без понятия, я маленький был, но синтезатор работал на ней безотказно. Мы выживем. Все. Больше никто не умрет, по крайней мере, от голода!
– Егор, ты бредишь? Нам на поверхность-то не выбраться, а ты говоришь о торговле с хонди! Где ты найдешь хоть одно их поселение?!
– Мне имплантируют нерв! – яростно повторил Бестужев. – В затопленной части бункера остались три планетарные машины. Мы с Родькой до них доберемся!
– Под водой?
– Да! – резко ответил Егор. – Это уже не твоя забота! – добавил он. – Если не вернемся, тогда уж поступай, как хочешь!
Роман Степанович молчал. Казалось, он постарел лет на десять за пару минут разговора.
* * *
Колониальное убежище. Сектор биолабораторий. Две недели спустя…– Как прошло? – Бестужев открыл глаза.
Метелин и Шульгин бросили дела, обернулись.
– Он пришел в сознание, – шепоток Егору не понравился.
Он попытался привстать, почувствовал, что зафиксирован ремнями, рванулся, но без толку.
Запахи.
Они обрели объем и форму! Взгляд обежал знакомое помещение. Нет, зрение тут ни при чем!
Скулы моментально свело. Удушливый, острый, режущий обоняние запах человеческого тела нес яркий букет выделяемых с потом веществ.
Страх.
Возбуждение.
Неприязнь.
Надежда.
Запахи концентрировались двумя облаками, движение воздуха, создаваемое системой вентиляции, вытягивало их шлейфами.
С закрытыми глазами, без участия зрения, Егор мог с точностью определить, где именно сейчас находятся люди, почувствовать всплеск эмоционального напряжения, вызванный его фразой.
Сложнейшие процессы протекали в нервной системе Бестужева. Имплантированный хондийский нерв, кибернетический расширитель сознания, метаболический корректор, нейросетевой адаптер, распознающий мысленные образы, и, наконец, обонятельные рецепторы сейчас, в эти секунды, стремительно налаживали взаимодействие, образовывали новые связи, мозг обрабатывал данные на уровне подсознания, объединял разрозненные элементы в рамках новой, несвойственной для человека сенсорики восприятия.
Обмен данными протекал стремительно и не поддавался осмысленному контролю. В сознание Егора поступали лишь конечные результаты. На миг промелькнула мысль: я ощущаю и идентифицирую мгновенные метаболические реакции, вернее, их остаточные продукты, успевшие выделиться с потом…
Рассудок тонул в новых ощущениях. Удушливый букет запахов, частично распознанный, эмоционально окрашенный, полоснул острым чувством опасности. Они меня боятся!
Хондийский нерв будто взбесился.
Хомо… Два хомо приближались к нему с разных сторон! Они истекали страхом и ненавистью!
Открыть глаза!
Тусклый свет. Участливое, заботливое выражение лиц. Немного оторопи, опаски. Это и понятно…
Нет! – чуждое мироощущение пробуждало совершенно иные эмоции.
Защищайся! Убей! Парализуй! Вырвись!
Хрустнули суставы. Егор, не контролируя себя, вывернул запястья, но даже не почувствовал боли, хондийские железы, сформированные на ладонях, вдруг запульсировали: два плевка токсичного вещества ударили точно по глазам людей.
– Силен, однако! – Метелин взял тампон, аккуратно стер пятнышко токсина с мягкой, прозрачной защитной маски. – Он себе запястья вывихнул! Саша, почему метаболический корректор не сгладил шоковую реакцию?!
– Программное обеспечение работает нормально, – ответил Шульгин. – Нерв сейчас успокоится!
– Егор, ты меня слышишь? – Метелин склонился над ним.
«Если б не сковывающие движения ремни…» – мучительно подумал Бестужев.
– Смотри на меня! Узнаешь?! Дави чужое мироощущение! Бери его под контроль! Егор, вспомни, ради чего ты пошел на риск имплантации!
Запах.
Тело билось в конвульсиях.
Все человеческое гасло.
Запах.
Тонкий, знакомый, едва уловимый…
Как он проник сюда? Бестужев закрыл глаза. Едва различимая паутинка струилась в воздухе.
Еще один хомо… Далеко. Во тьме. В холоде.
Их слишком много. Ты не справишься. Убьешь лишь нескольких.
Дрожащие, искаженные черты. Сознание потянулось за ниточкой ускользающего запаха, конвульсии прекратились, хондийский нерв внезапно притих, на свободу вырвались мысли, принадлежащие Егору Бестужеву.
Холод. Серый лед, впитавший осадки вулканического пепла. Купол защитного поля. Отроги скал, торчащие, будто клыки, на входе в ледовое ущелье.
Родька и Пашка ушли вперед, а он сбавил шаг, оглянулся.
Одинокая, хрупкая фигурка замерла на краю обрыва. Он не различал черт лица, слишком велико расстояние, но знал, кто провожает их теплым, тревожным взглядом.
Настя.
Она из младших. Ей тогда было всего семнадцать. Они редко встречались, почти никогда не разговаривали, но Настя всегда знала, когда трое ребят уйдут во льды, выполнять очередное смертельно опасное поручение эшранга.
Она приходила на край плато и провожала их, но Егору казалось, что теплый взгляд предназначен только ему.
Паутинка запаха почти исчезла, но образ исхудавшей, повзрослевшей девушки на секунду окреп.
– Настя… – едва слышный шепот сорвался с потрескавшихся губ.
– Он успокоился! – удивился Шульгин. – Практически подавил обратную связь с нервом!
– Отлично. Такого быстрого результата я не ожидал! Силен, однако! – повторил Метелин. – Свяжись с Родионом Бутовым. Узнай, есть ли среди пандорианцев девушка по имени Настя?
– Зачем?
– Он только что выдохнул ее имя. Едва слышно.
– Бредит, наверное. Такое эмоциональное напряжение…
– Делай, что сказано! – Метелин повысил голос. – Бредит или нет – разберемся. Нам нужно быстро поставить Егора на ноги, он должен обуздать хондийский нерв! Тут любые стимулы хороши!
Сознание искажалось, выкидывало жуткие ассоциации.
Нерв снова звенел от напряжения. Задавленные, нерастраченные чувства полыхнули, чуждые рефлексы гипертрофировали их, усилили до степени помешательства, абсурда.
Образ исказился. Черты Насти таяли, вместо губ проступила жвала, глаза выпучились, приняли миндалевидную форму, узкий, вытянутый, ребристый лоб, покрытый бурыми крапинками, источал острый повелевающий запах, кожа ее щек отвердела, превратилась в хитин, наискось перечеркнутый влажными пульсирующими дыхательными прорезями.
Тонко, тревожно, настойчиво заверещали несколько сигналов.
– Постой! Сработал газоанализатор!
– Нерв снова активен!
– Записывай! У нас получилось! Смотри, его железы выделяют летучие соединения. Вот! Вот пошла расшифровка их формул!
– У меня повышенная активность искусственной нейросети! Буфер между хондийским нервом и мозгом Бестужева перегружен!
– Снимай показания! Нужна запись всех импульсов!
– Есть идентификация по базе данных! Маркер размножения! Маркер защиты! Маркер безусловного приоритета в питании! Откуда они взялись?!
– Хондийский нерв! Он воспринимает образ из сознания Бестужева!
– Ну и что? Почему железы заработали?
– Саша, да он действительно бредит! Маркирует мифический образ! Присваивает ему феромоны, модификаторы поведения!
– Не понимаю!
– Он видит несуществующий образ, что тут непонятного?! Маркирует его запахом, чтобы придать достоверность!
– Бестужев сам будет выполнять эти команды?
– Наверное, попытается!
– Надо прервать процесс! Дать успокоительное!
– Нет! Записывай показания! Образ очень сильный! Хемосигналы мощные, безусловные! Если Егор не справится сам – останется рабом запахов, понимаешь? Потеряется в собственном бреду! Продолжит выделять феромоны и сам же будет считывать их, исполнять приказы!
Бестужев рванулся. Ремни едва выдержали.
Глаза Егора выкатились из орбит. Напряженные мышцы дрожали. Оскал изуродовал лицо. Сквозь плотно сжатые зубы вырывались звуки, похожие на скрежет жвал насекомого.
Образ перед глазами требовал действовать. Убить хомо! Освободить ее!
Липкие капли выступили на узком хитиновом лбу. Хрустнули суставы. Чуждые инстинкты в клочья рвали человеческое сознание.
– Ты отправил запрос?
– Нет!
– Свяжись с Бутовым! Срочно! Если он вырвется нам несдобровать!
– Он раньше прикончит себя! Надо действовать медикаментозно!
– Заткнись!
Щелкнул переключатель.
– Родион, бегом в лабораторию! Да, проблемы! Он очнулся! Среди пандорианцев есть девушка по имени Настя? Да?! Хватай ее, и сюда! Оружие не забудь! Он совершенно озверел!
Егор уже ничего не воспринимал. Сознание погрузилось в сумерки, телом управляли рефлексы. Железы истекали токсином.
– Блокировать лабораторию! Автономная вентиляция!
– Вадим, ты садист! – Шульгин невольно попятился. – Он же переломает себе кости, разорвет связки!
– Ему имплантирован метаболический корректор!
– Да не справляется он! Не видишь?!
– Корректору нужен импульс! Команда рассудка!
– Мы же дублировали наборы команд, запрограммировали их!
– Расширитель сознания не может нормально ими оперировать! Единственный шанс – Егор сам обуздает нерв!
– Он не справится!
– Посмотрим!
– Пока ты смотришь, он умрет!
Огромные, миндалевидные фасетчатые глаза.
Ласковое и требовательное прикосновение жвал. Сигнал к размножению.
Отвращение пронзило его, словно удар током.
Тонкие гибкие усики осязали Егора. Он не мог противиться их сладкому, манящему прикосновению.
Он почти сдался. Реальность окончательно потонула в сумеречных полутонах. Влажное тепло омывало тело.
Удар.
Звон.
ЗАПАХ.
Отдаленно-знакомый голос:
– Метелин, прочь!
Запах друга. Образ. Ледяной тоннель. Трещины по своду. Орда тварей, несущаяся по пятам. Тяжелое дыхание Родьки. Его плечо. Отрывистый, звонкий лай автоматных очередей. Горячие гильзы, мгновенно втаивающие в лед.
– Егор, очнись! Ты человек! Слышишь! ТЫ ЧЕЛОВЕК!
Убить хомо!
Мучительная радость. Резкий взмах средней конечности, усеянной острыми хитиновыми наростами, рассечет его горло, выпустит запах крови.
Друг.
Самка.
Любовь.
Одинокая фигура на краю обрыва.
Чужой образ вдруг исказился. Миндалевидные глаза стали уменьшаться в размерах, в них появились зрачки – расширенные, испуганные, бездонные.
И снова запах. Теплый, не несущий хемосигналов, – запах человека.
Боль пронзила. Она нашла приют в каждой клеточке измученного тела.
Нерв пылал.
Разорванная реальность приобрела вид мозаики. Некоторые ее фрагменты начали складываться, подходить друг к другу.
– Корректор заработал! Он гасит активность нерва!
«Я человек…» – мысль промелькнула бессильная, опустошенная.
– Железы прекратили выделять токсин! Концентрация феромонов тоже падает!
– Искусственная нейросеть отсекает сознание от хондийского нерва! Она обучилась! Сейчас сигналы проходят только в одном направлении – от мозга Бестужева к нерву!
– Появилось еще одно химическое соединение! Анализирую! Аналогов в базе данных нет!
– Записал?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента