Страница:
Андрей Евгеньевич Овсянников
Наблюдатель. Сказка про деньги
Если из существующих представлений о мироздании убрать все заблуждения, то вовсе не факт, что вообще что-то останется, и кто знает – снятся ли Галактикам звездные дожди, и сколько еще миров, таких же как наш, несется в бесконечности, если она все же существует…
Наблюдатель
Глава 1
Рыбина
…Плеск волн становился все тише. Она опускалась глубже и глубже, свет тускнел. Уже невозможно было различить, где еще совсем недавно синело небо. Звуки тоже исчезли, только память о них отдавалась тупой болью в ушах. Неподъемная масса воды намертво отделила ее от привычного мира. Кожа нестерпимо свербела, словно тысячи мельчайших существ прогрызали себе путь внутрь Девочки или пытались вырваться наружу. Внезапно она увидела их! Армия микроскопических тварей перешла в стремительное наступление. Они то прокатывались по ее телу, как ледяные мурашки, то сливались в общую слизкую массу, от прикосновения к которой холодели кончики пальцев и противно ныло внизу живота. Движение их не было беспорядочным, вскоре можно было различить, как сотни тысяч этих организмов устремились куда-то в едином порыве, а навстречу им вздымались волны других. Они схлестывались, закипали, как пена на гребне морской волны, и в глубине каждой такой волны можно было заметить сгущение, подобное пульсирующему центру, – из него исходила вибрация, гнавшая эти существа вперед. Девочка попыталась смахнуть с тела полчища отвратительных созданий и вдруг обнаружила, что у нее вместо рук выросли костистые плавники. Она в ужасе закричала, и поток воды хлынул в ее легкие. Последним судорожным усилием она рванулась наверх и… проснулась.
Капельки тяжелого холодного пота покрывали лицо маленькой Девочки с короткой челкой над упрямым лбом. Ей было пять лет, и она еще не ходила в школу, но уже знала все буквы и любила читать вывески на магазинах, в которые ее брала с собой мама. Вдвоем с мамой она оставалась часто, потому что папа по утрам одевал красивую форму с погонами, на которых сверкали четыре маленькие звездочки (считать Девочка тоже умела), и уезжал на службу. Служил он, как объяснял своей любимой дочке, великой Стране. Девочка не понимала, зачем большой и великой Стране нужно столько военных, называемых армией, и почему папины сослуживцы такие серьезные и напряженные, чем они заняты, когда нет войны, и почему бывает война. Еще Девочка не верила, что существуют другие страны, что где-то живут чужие – опасные и злые, но она верила папе, что все делается как надо, и если она чего-то не понимает, то это оттого, что она еще маленькая. Маме она верила меньше с той поры, как та пообещала ей встречу с веселым фокусником, а привела к зубному врачу.
Папа с мамой души не чаяли в своей любимой Девочке, удивлялись ее неизвестно откуда взявшемуся мальчишескому характеру и потакали во всем. Ее локти и коленки не заживали от ссадин, она лазала по деревьям, гоняла с дворовыми мальчишками в футбол, стреляла из самодельного лука и вообще ни секунды не сидела на месте, словно до этого жила взаперти и наконец вырвалась из плена. С каждым днем она ощущала, будто находящийся внутри нее мир стремительно расширялся, как Вселенная, и жадно поглощал все, что щедро предоставляла окружающая действительность.
Девочка взрослела. Купленные в начале лета сандалии становились тесны уже через два месяца. И не только сандалии. Сквозь футболку бесцеремонно, как сорняки на грядке, начали пробиваться какие-то нелепые и неудобные груди, в которые ненароком пытались толкнуть вчерашние друзья по играм.
Она все реже общалась с мальчишками. Ей понравилось рисовать. Отец купил ей этюдник и по выходным стал брать с собой на утренние пейзажи. Иногда она ходила с ним в музей. Девочка поражалась, что некоторые картины, словно живые, и чем дольше стоишь и рассматриваешь такую живую картину, тем заметнее движется на ней грозовое небо, плещутся волны или колышется трава.
Так в счастливом вихре ярких красок, звуков и запахов летели годы. И только одно вносило смятение и страх в ее жизнь: она боялась наступающей ночи и приходящих вместе с ней снов со звуками плещущейся воды. Ей начинало сниться, что она – пучеглазая рыбина, и каждый раз Девочка отчаянным усилием вырывалась из вязких и холодных объятий кошмара. Поэтому она могла часами стоять у окна, вглядываясь в черноту опускающихся сумерек, приносящих эти звуки, пока под самое утро усталость не сковывала ей глаза, и она, окончательно обессилев, не проваливалась в забытье с первыми лучами солнца…
Все изменилось внезапно и стремительно. Великая Страна, которой служил ее отец, вдруг в одночасье рассыпалась в прах. Военные, умевшие только служить своей Родине, оказались не у дел. Те, кто носил погоны, были не готовы к воцарившемуся повсеместно обману и воровству. Оказалось, что злые и опасные враги жили не в далеких странах, а прятались и притворялись в ее родной Стране. В семье Девочки узнали, что такое бедность. Месяцами не выплачиваемая отцовская зарплата, скудные обеды, состряпанные матерью из пайков со склада военного училища, платья и брюки, скроенные из старых портьер офицерского клуба… Так страх перед бедностью навсегда поселился в Девочке вместе со страхом плещущейся во сне воды.
Но житейские трудности не могли разрушить гармонии и счастья в жизни этих троих, любящих друг друга. Отец устроился на работу в археологическую экспедицию. Казалось, теперь все наладится. И никто даже не предполагал, что все самое страшное – впереди. Отец не вернулся с раскопок древних курганов. Сердце офицера, измученное предательством власти и бесконечной тревогой за будущее своей семьи, просто остановилось. А может, сказалась чрезмерная легкомысленность по отношению к сомнительной пользе технического спирта… Вот такие дела…
Ее бесконечно расширявшийся внутренний мир вдруг сжался в одну точку, в которой ничего не осталось, кроме памяти об отце. В ней как будто все замерзло, словно ее тело обкололи тысячами инъекций ледокаина. Она все видела и понимала, но ничего не чувствовала. Каждый новый день стал похож на предыдущий, все потеряло смысл. Она ощущала себя пассажиром в купе поезда дальнего следования, в котором ничего не происходит, и только за окном мелькают картины и события какой-то другой жизни. А в соседних купе кто-то храпит, кто-то лязгает ложечкой в стакане с чаем, шуршит то ли нестираными носками, то ли газетой с упакованной в нее курицей. Девушка еще помнила, откуда едет, но не знала, зачем и куда. За стеклом сменяются времена года, строятся новые дома, каждый занят своим делом, и никому нет дела до нее, сидящей по ту сторону событий в четырех стенах, где ничего не меняется, и только сердце бьется в ритм перестуку железных колес состава.
Она перестала чего-либо хотеть и мечтать о будущем. И только память об отце и его надеждах заставила ее из последних сил поступить на вечернее отделение в университет и пойти работать. Она мыла полы в ресторане, где сорили деньгами «новые олигархи», убирала грязную посуду. А вечером, приходя на лекции, ловила на себе снисходительные взгляды сверстников: она выглядела как блеклый черно-белый снимок из старой газеты на фоне ярких обложек глянцевых журналов. Большинство окружающих считало, что она нелепа, как десяток обезьян, потому что одна обезьяна не в состоянии исполнить и сотой части тех глупостей, которые вытворяла Девушка. Например, когда дрожащие от юношеской нетерпеливости пальцы готовы были пуститься в изучение ее анатомических подробностей, она могла опуститься на колени в вечернем парке и начать гладить влажный, вероятно, обоссанный кем-то газон, уверяя обомлевшего парня, что роса – это слезы затоптанной травы. Восторженные рассказы об открывающемся из окна ее квартирки виде на сказочный лес вынуждали редких гостей мучительно напрягать зрение в попытке получше рассмотреть кривенькие деревца, чахнувшие вперемешку с живописными кучками мусора под брюхом надменно-величавой линии трубопровода.
Однажды она обнаружила в мамином шкафу узорчатые чулки противоварикозного назначения. Варикозом девушка не страдала, но чулки полюбила и носила их даже в летнюю жару.
Девушка не понимала, почему все вокруг суетятся, изо всех сил доказывая друг другу, что они умнее и привлекательнее, чем были на самом деле. Подруги хвастаются новыми шмотками и ухажерами, парни делают надменные и снисходительные лица и все хором говорят о сплошной ерунде и бессмыслице. Парни казались ей грубыми и тупыми, а девчонки просто дурами. А может, ее просто раздражало, что она не принимает в этом участия. И однажды она решилась попробовать – почувствовать себя частью этой жизни, а не молчаливым наблюдателем, время которого течет долго и нудно. Она думала, что стоит ей принять правила игры и стать одной из них, как ее жизнь изменится и из сухого ежемесячного отчета превратится в захватывающий роман. Большинство ее сверстниц уже обзавелись особями мужского пола и, казалось, из-за этого узнали и чувствовали что-то недоступное ей самой. Скорее в стремлении что-то изменить, нежели из желания физической близости, она выбрала на роль мужчины такого же блеклого, как она сама, одноклассника. После того как одноклассник продемонстрировал все, на что был способен, мир не изменился. Было больно, неудобно и как-то неопрятно. Повторять эти эксперименты ей больше не хотелось. Она опять замкнулась в себе, пока одна из сокурсниц, стильная и пахнущая невиданными фантазиями, не убедила ее, что выход из этого нескончаемого черного тоннеля все-таки есть. И этот выход скрывается за дверью гламурного ночного клуба.
Перед клубом пьяная растрепанная гадалка (феи любят почудить с образом, в котором предстают перед нами) всего за сотню убедила ее, что именно здесь она встретит своего принца. И Девушка, проглотив то ли подступивший к горлу комок, то ли гордость, согласилась разносить напитки полураздетой. Или полуодетой – как посмотреть. Днем – сон без снов, вечером – лекции и конспекты, ночью – тяжелые подносы с бокалами и руки подвыпивших посетителей, на которых, казалось, было по двадцать пальцев. Один палец засовывал купюру в трусы, второй лез глубже, а что вытворяли другие – не знали даже их хозяева. По углам тискались то ли короли эстрады, то ли просто педики – в общем, сальные и затертые, как замусоленные подлокотники в замученном двадцатилетней каторгой такси, навевающие уныние и тоску «звезды». С плазменного экрана фальшиво и занудно, как задроченный баян из сельского Дворца культуры, пел бесконечную песню о судьбах народа утомленный солнцем заслуженный пророк. Разросшиеся, но оставшиеся блеклыми и мутными сперматозоиды и яйцеклетки бывших и действующих градоначальников, народных и заслуженных артистов рассуждали о проблемах космического масштаба, демонстрируя столь же космическую глубину пошлости и глупости.
А Девушка все чаще думала о принце. Она верила гадалке и точно помнила с детства, как некая юная особа, отпросившись у мачехи на детский утренник, очутилась в бесбашенной тусовке, где, изрядно набарбосившись, с трудом отбилась от потного и доставучего придурка, оказавшегося впоследствии принцем, и как, потеряв туфлю, убегала от него в хрустальной салатнице с остатками оливье. И вот однажды, перехватив недвусмысленный взгляд «принца», Девушка не отвела глаз, сжала губы и не позволила себе размышлять даже секунду. Чтобы не передумать.
Поначалу с «принцами» как-то не заладилось. Первый оказался слишком жадным. Девушка давно мечтала об автомобиле, но, как только она начинала разговор о нем, «принц» начинал нервно пукать. Второй жадным точно не был, но одарил ее почему-то не машиной, а гонореей. Зато третий буквально оказался подарком судьбы, или крестной-феей. Он не пердел, гонококков не разводил и однажды подарил ей машину – очень маленькую, но очень желанную и шуструю.
В общем-то он был действительно неплохим «принцем», вошедшим в ту пору жизни, когда она протекает вяло и монотонно, как клейстер из щели в банке. Он был не стар, но и не молод, не хватал звезд с неба, но и особой глупостью не отличался. Его портмоне не ломилось от купюр, но денег хватало на то, чтобы «поддержать материально». Девушка ухватилась за своего немолодого «молодого принца», как утопающий за соломинку. Она привыкла к нему, и он заполнил часть пустоты в ее жизни.
Конечно, он был женат. Она ждала, что сначала он привыкнет к ней, потом не сможет без нее жить и, наконец, разведется… или повесится. Но «принц» был слишком слаб для того, чтобы что-то менять в своей устойчивой, однообразной жизни. Его устраивало, что она всегда рядом, и он заботился о ней. А она перестала ждать и просто жила.
Девушке исполнилось двадцать пять, лучшая половина жизни была позади. Дела в фирме, где работал «принц» и куда ее также пристроили секретарем, пошли на спад. Ее должность попала под сокращение. И ее немолодой «принц» договорился о новом месте работы – у своего старинного знакомого. Этот знакомый, как объяснил «принц», занимался какими-то исследованиями, суть которых он сам плохо понимал. Исследователю требовался помощник или помощница.
В назначенное время Девушка в сопровождении «принца» прибыла для прохождения собеседования и прочих испытаний в Логово Исследователя.
Поднявшись по мраморной лестнице на третий этаж, они уперлись в тяжелую дверь. Как только массивные створки хищно захлопнулись за их спинами, они буквально растворились в полумраке и тишине длинного коридора, единственным источником света в котором был тонкий лучик, пробивавшийся между полом и дверью в противоположном конце. Многократно отражаясь от мельчайших частиц, прятавшихся в темноте, он рассеивался каким-то невероятным образом, создавая впечатление гигантских расстояний и полной ничтожности всего, что попадалось ему на пути. Казалось, само время избегало этого странного места.
Внезапно двери распахнулись. Девушка буквально почувствовала удар света – на пороге стоял Он.
Он не просто смотрел ей в глаза, Девушка ощутила его взгляд где-то глубоко внутри, как будто он что-то передвигал там, чтобы получше рассмотреть… и вдруг заглянул нестерпимо глубоко – словно рентгеновским лучом пронзив ее, и не оставил без своего присутствия ни одного потаенного уголка. А она, раскрыв глаза навстречу его взгляду, почувствовала, что погружается в бесконечность.
Это походило на гипноз. На ощущение невесомости. На охватившую ее полную бестелесность… Она даже инстинктивно напряглась, словно пытаясь силой воли установить преграду на пути его всепроникающего взгляда. Ей стало невыносимо страшно. И страх этот усилился еще пониманием того, что «принц» уйдет, оставив ее здесь одну. Так боятся дети, оказавшись в чужом месте с незнакомыми людьми. Может быть – навсегда…
Хозяина Логова и пронзительного взгляда она про себя назвала Наблюдателем.
Капельки тяжелого холодного пота покрывали лицо маленькой Девочки с короткой челкой над упрямым лбом. Ей было пять лет, и она еще не ходила в школу, но уже знала все буквы и любила читать вывески на магазинах, в которые ее брала с собой мама. Вдвоем с мамой она оставалась часто, потому что папа по утрам одевал красивую форму с погонами, на которых сверкали четыре маленькие звездочки (считать Девочка тоже умела), и уезжал на службу. Служил он, как объяснял своей любимой дочке, великой Стране. Девочка не понимала, зачем большой и великой Стране нужно столько военных, называемых армией, и почему папины сослуживцы такие серьезные и напряженные, чем они заняты, когда нет войны, и почему бывает война. Еще Девочка не верила, что существуют другие страны, что где-то живут чужие – опасные и злые, но она верила папе, что все делается как надо, и если она чего-то не понимает, то это оттого, что она еще маленькая. Маме она верила меньше с той поры, как та пообещала ей встречу с веселым фокусником, а привела к зубному врачу.
Папа с мамой души не чаяли в своей любимой Девочке, удивлялись ее неизвестно откуда взявшемуся мальчишескому характеру и потакали во всем. Ее локти и коленки не заживали от ссадин, она лазала по деревьям, гоняла с дворовыми мальчишками в футбол, стреляла из самодельного лука и вообще ни секунды не сидела на месте, словно до этого жила взаперти и наконец вырвалась из плена. С каждым днем она ощущала, будто находящийся внутри нее мир стремительно расширялся, как Вселенная, и жадно поглощал все, что щедро предоставляла окружающая действительность.
Девочка взрослела. Купленные в начале лета сандалии становились тесны уже через два месяца. И не только сандалии. Сквозь футболку бесцеремонно, как сорняки на грядке, начали пробиваться какие-то нелепые и неудобные груди, в которые ненароком пытались толкнуть вчерашние друзья по играм.
Она все реже общалась с мальчишками. Ей понравилось рисовать. Отец купил ей этюдник и по выходным стал брать с собой на утренние пейзажи. Иногда она ходила с ним в музей. Девочка поражалась, что некоторые картины, словно живые, и чем дольше стоишь и рассматриваешь такую живую картину, тем заметнее движется на ней грозовое небо, плещутся волны или колышется трава.
Так в счастливом вихре ярких красок, звуков и запахов летели годы. И только одно вносило смятение и страх в ее жизнь: она боялась наступающей ночи и приходящих вместе с ней снов со звуками плещущейся воды. Ей начинало сниться, что она – пучеглазая рыбина, и каждый раз Девочка отчаянным усилием вырывалась из вязких и холодных объятий кошмара. Поэтому она могла часами стоять у окна, вглядываясь в черноту опускающихся сумерек, приносящих эти звуки, пока под самое утро усталость не сковывала ей глаза, и она, окончательно обессилев, не проваливалась в забытье с первыми лучами солнца…
Все изменилось внезапно и стремительно. Великая Страна, которой служил ее отец, вдруг в одночасье рассыпалась в прах. Военные, умевшие только служить своей Родине, оказались не у дел. Те, кто носил погоны, были не готовы к воцарившемуся повсеместно обману и воровству. Оказалось, что злые и опасные враги жили не в далеких странах, а прятались и притворялись в ее родной Стране. В семье Девочки узнали, что такое бедность. Месяцами не выплачиваемая отцовская зарплата, скудные обеды, состряпанные матерью из пайков со склада военного училища, платья и брюки, скроенные из старых портьер офицерского клуба… Так страх перед бедностью навсегда поселился в Девочке вместе со страхом плещущейся во сне воды.
Но житейские трудности не могли разрушить гармонии и счастья в жизни этих троих, любящих друг друга. Отец устроился на работу в археологическую экспедицию. Казалось, теперь все наладится. И никто даже не предполагал, что все самое страшное – впереди. Отец не вернулся с раскопок древних курганов. Сердце офицера, измученное предательством власти и бесконечной тревогой за будущее своей семьи, просто остановилось. А может, сказалась чрезмерная легкомысленность по отношению к сомнительной пользе технического спирта… Вот такие дела…
Ее бесконечно расширявшийся внутренний мир вдруг сжался в одну точку, в которой ничего не осталось, кроме памяти об отце. В ней как будто все замерзло, словно ее тело обкололи тысячами инъекций ледокаина. Она все видела и понимала, но ничего не чувствовала. Каждый новый день стал похож на предыдущий, все потеряло смысл. Она ощущала себя пассажиром в купе поезда дальнего следования, в котором ничего не происходит, и только за окном мелькают картины и события какой-то другой жизни. А в соседних купе кто-то храпит, кто-то лязгает ложечкой в стакане с чаем, шуршит то ли нестираными носками, то ли газетой с упакованной в нее курицей. Девушка еще помнила, откуда едет, но не знала, зачем и куда. За стеклом сменяются времена года, строятся новые дома, каждый занят своим делом, и никому нет дела до нее, сидящей по ту сторону событий в четырех стенах, где ничего не меняется, и только сердце бьется в ритм перестуку железных колес состава.
Она перестала чего-либо хотеть и мечтать о будущем. И только память об отце и его надеждах заставила ее из последних сил поступить на вечернее отделение в университет и пойти работать. Она мыла полы в ресторане, где сорили деньгами «новые олигархи», убирала грязную посуду. А вечером, приходя на лекции, ловила на себе снисходительные взгляды сверстников: она выглядела как блеклый черно-белый снимок из старой газеты на фоне ярких обложек глянцевых журналов. Большинство окружающих считало, что она нелепа, как десяток обезьян, потому что одна обезьяна не в состоянии исполнить и сотой части тех глупостей, которые вытворяла Девушка. Например, когда дрожащие от юношеской нетерпеливости пальцы готовы были пуститься в изучение ее анатомических подробностей, она могла опуститься на колени в вечернем парке и начать гладить влажный, вероятно, обоссанный кем-то газон, уверяя обомлевшего парня, что роса – это слезы затоптанной травы. Восторженные рассказы об открывающемся из окна ее квартирки виде на сказочный лес вынуждали редких гостей мучительно напрягать зрение в попытке получше рассмотреть кривенькие деревца, чахнувшие вперемешку с живописными кучками мусора под брюхом надменно-величавой линии трубопровода.
Однажды она обнаружила в мамином шкафу узорчатые чулки противоварикозного назначения. Варикозом девушка не страдала, но чулки полюбила и носила их даже в летнюю жару.
Девушка не понимала, почему все вокруг суетятся, изо всех сил доказывая друг другу, что они умнее и привлекательнее, чем были на самом деле. Подруги хвастаются новыми шмотками и ухажерами, парни делают надменные и снисходительные лица и все хором говорят о сплошной ерунде и бессмыслице. Парни казались ей грубыми и тупыми, а девчонки просто дурами. А может, ее просто раздражало, что она не принимает в этом участия. И однажды она решилась попробовать – почувствовать себя частью этой жизни, а не молчаливым наблюдателем, время которого течет долго и нудно. Она думала, что стоит ей принять правила игры и стать одной из них, как ее жизнь изменится и из сухого ежемесячного отчета превратится в захватывающий роман. Большинство ее сверстниц уже обзавелись особями мужского пола и, казалось, из-за этого узнали и чувствовали что-то недоступное ей самой. Скорее в стремлении что-то изменить, нежели из желания физической близости, она выбрала на роль мужчины такого же блеклого, как она сама, одноклассника. После того как одноклассник продемонстрировал все, на что был способен, мир не изменился. Было больно, неудобно и как-то неопрятно. Повторять эти эксперименты ей больше не хотелось. Она опять замкнулась в себе, пока одна из сокурсниц, стильная и пахнущая невиданными фантазиями, не убедила ее, что выход из этого нескончаемого черного тоннеля все-таки есть. И этот выход скрывается за дверью гламурного ночного клуба.
Перед клубом пьяная растрепанная гадалка (феи любят почудить с образом, в котором предстают перед нами) всего за сотню убедила ее, что именно здесь она встретит своего принца. И Девушка, проглотив то ли подступивший к горлу комок, то ли гордость, согласилась разносить напитки полураздетой. Или полуодетой – как посмотреть. Днем – сон без снов, вечером – лекции и конспекты, ночью – тяжелые подносы с бокалами и руки подвыпивших посетителей, на которых, казалось, было по двадцать пальцев. Один палец засовывал купюру в трусы, второй лез глубже, а что вытворяли другие – не знали даже их хозяева. По углам тискались то ли короли эстрады, то ли просто педики – в общем, сальные и затертые, как замусоленные подлокотники в замученном двадцатилетней каторгой такси, навевающие уныние и тоску «звезды». С плазменного экрана фальшиво и занудно, как задроченный баян из сельского Дворца культуры, пел бесконечную песню о судьбах народа утомленный солнцем заслуженный пророк. Разросшиеся, но оставшиеся блеклыми и мутными сперматозоиды и яйцеклетки бывших и действующих градоначальников, народных и заслуженных артистов рассуждали о проблемах космического масштаба, демонстрируя столь же космическую глубину пошлости и глупости.
А Девушка все чаще думала о принце. Она верила гадалке и точно помнила с детства, как некая юная особа, отпросившись у мачехи на детский утренник, очутилась в бесбашенной тусовке, где, изрядно набарбосившись, с трудом отбилась от потного и доставучего придурка, оказавшегося впоследствии принцем, и как, потеряв туфлю, убегала от него в хрустальной салатнице с остатками оливье. И вот однажды, перехватив недвусмысленный взгляд «принца», Девушка не отвела глаз, сжала губы и не позволила себе размышлять даже секунду. Чтобы не передумать.
Поначалу с «принцами» как-то не заладилось. Первый оказался слишком жадным. Девушка давно мечтала об автомобиле, но, как только она начинала разговор о нем, «принц» начинал нервно пукать. Второй жадным точно не был, но одарил ее почему-то не машиной, а гонореей. Зато третий буквально оказался подарком судьбы, или крестной-феей. Он не пердел, гонококков не разводил и однажды подарил ей машину – очень маленькую, но очень желанную и шуструю.
В общем-то он был действительно неплохим «принцем», вошедшим в ту пору жизни, когда она протекает вяло и монотонно, как клейстер из щели в банке. Он был не стар, но и не молод, не хватал звезд с неба, но и особой глупостью не отличался. Его портмоне не ломилось от купюр, но денег хватало на то, чтобы «поддержать материально». Девушка ухватилась за своего немолодого «молодого принца», как утопающий за соломинку. Она привыкла к нему, и он заполнил часть пустоты в ее жизни.
Конечно, он был женат. Она ждала, что сначала он привыкнет к ней, потом не сможет без нее жить и, наконец, разведется… или повесится. Но «принц» был слишком слаб для того, чтобы что-то менять в своей устойчивой, однообразной жизни. Его устраивало, что она всегда рядом, и он заботился о ней. А она перестала ждать и просто жила.
Девушке исполнилось двадцать пять, лучшая половина жизни была позади. Дела в фирме, где работал «принц» и куда ее также пристроили секретарем, пошли на спад. Ее должность попала под сокращение. И ее немолодой «принц» договорился о новом месте работы – у своего старинного знакомого. Этот знакомый, как объяснил «принц», занимался какими-то исследованиями, суть которых он сам плохо понимал. Исследователю требовался помощник или помощница.
В назначенное время Девушка в сопровождении «принца» прибыла для прохождения собеседования и прочих испытаний в Логово Исследователя.
Поднявшись по мраморной лестнице на третий этаж, они уперлись в тяжелую дверь. Как только массивные створки хищно захлопнулись за их спинами, они буквально растворились в полумраке и тишине длинного коридора, единственным источником света в котором был тонкий лучик, пробивавшийся между полом и дверью в противоположном конце. Многократно отражаясь от мельчайших частиц, прятавшихся в темноте, он рассеивался каким-то невероятным образом, создавая впечатление гигантских расстояний и полной ничтожности всего, что попадалось ему на пути. Казалось, само время избегало этого странного места.
Внезапно двери распахнулись. Девушка буквально почувствовала удар света – на пороге стоял Он.
Он не просто смотрел ей в глаза, Девушка ощутила его взгляд где-то глубоко внутри, как будто он что-то передвигал там, чтобы получше рассмотреть… и вдруг заглянул нестерпимо глубоко – словно рентгеновским лучом пронзив ее, и не оставил без своего присутствия ни одного потаенного уголка. А она, раскрыв глаза навстречу его взгляду, почувствовала, что погружается в бесконечность.
Это походило на гипноз. На ощущение невесомости. На охватившую ее полную бестелесность… Она даже инстинктивно напряглась, словно пытаясь силой воли установить преграду на пути его всепроникающего взгляда. Ей стало невыносимо страшно. И страх этот усилился еще пониманием того, что «принц» уйдет, оставив ее здесь одну. Так боятся дети, оказавшись в чужом месте с незнакомыми людьми. Может быть – навсегда…
Хозяина Логова и пронзительного взгляда она про себя назвала Наблюдателем.
Глава 2
Наблюдатель
Эта история началась достаточно давно и достаточно банально. Наблюдатель изучал потаенные уголки Вселенной, используя экспериментальный образец волнового зонда. Принцип работы зонда заключался в том, что когерентные колебания возбуждали… – в общем, не важно, какие это были волны и что они там возбуждали, это к делу не относится. Важно то, что раса Наблюдателя была не то чтобы поголовно любознательна, но в основной своей массе разумна. Полюбовавшись однажды на красочный фейерверк, ознаменовавший встречу соседней планеты с пролетавшей по своим делам кометой, они посчитали необходимым в первую очередь обеспечить защиту своего мира от климатических фортелей и угроз столкновения с бесцеремонными астероидами. Им явно не хотелось продолжать всенародные гуляния до тех пор пока их всех, включая дожидающиеся своей очереди яйцеклетки и сперматозоиды, не прихлопнет по неосторожности что-то или кто-то. Развлекаться раса Наблюдателя предпочитала в относительно безопасных для себя и своих потомков условиях. И еще они хорошо знали, что примитивные удовольствия созданы для рабов, а свободным не пристало желать того, что предназначено рабам. Вот такие чудики…
Наблюдатель видел всё: как яростно разрывали пространство лучи света при взрывах сверхновых, как возникали и гибли целые миры, как эта гибель давала рождение мирам новым… Он видел всё, и его охватило странное чувство. Он видел так много, что ничто уже не могло удивить его разум… Задумавшись, он машинально почесал свою грудь и вдруг почувствовал какую-то пульсацию. Он почесал еще раз, и пульсация незамедлительно откликнулась.
Скорее интуитивно, чем осознанно, словно пытаясь найти причину, он направил луч зонда прямо в эпицентр странных вибраций.
Подобные грозовым облакам в лучах заката, ему открылись бесконечные скопления атомов его собственной материи. Триллионы атомов перестраивались в причудливые фигуры и, как галактики во Вселенной, неслись куда-то, словно подчиняясь неведомой силе. А может быть, он сам был этой Вселенной?
Поборов легкое головокружение и постепенно вглядываясь, он, словно погружаясь в бездну, изучал свое строение. К нему навстречу из неведомых глубин приближались атомы – мерцая ядрами, словно звездами. Один из них, с пламенеющим оранжевым ядром и вращающимися вокруг восемью электронами, привлек его внимание.
Прежде он полагал, что все электроны одинаковы, но теперь увидел, что в одном из атомов они отличаются и размерами, и цветом. Один из электронов был совершенно особенным – волшебно-голубой, словно в белой дымке, он буквально притягивал к себе, будто приглашая заглянуть в неведомое.
При более тщательном рассмотрении Наблюдателю открылся целый мир – с бушующими океанами, извергающимися вулканами, высокомерными горами, да еще и с живыми существами.
Он начал наблюдать за ними – день за днем, неделя за неделей. Затем полетели месяцы… Он чувствовал себя творцом, ведь обнаруженный им мир был частью его самого. Увиденное казалось совершенным и ошеломляюще красивым, нереальным и в то же время гармоничным. Пенистые волны гигантских океанов омывали причудливо изрезанные берега, усыпанные пышной растительностью, над которыми возвышались горы, покрытые ледниками. За ними расстилались степи, саванны и пустыни. Все это радовало взор фантастическим разнообразием жизни, процветающей повсюду, – от удивительных морских существ и растений до больших и малых ящеров, населяющих леса. Открывшийся ему мир был ласково прикрыт одеялом лохматых облаков, защищающих от жгучих лучей звезды, но пропускающих достаточно тепла и света, чтобы поддерживать и стимулировать разношерстную жизнь.
Планета-электрон обращалась вокруг ядра-светила за двадцать секунд времени Наблюдателя. Он видел, как большие участки суши медленно двигались, часто сталкиваясь друг с другом, в результате чего вздымались горы и образовывались колоссальные низменности, впадины и расщелины, где жизнь развивалась иным образом, чем на почти пустынных вершинах. Значительные участки суши периодически затоплялись, а иногда, напротив, моря постепенно превращались в пустыни. Менялись ландшафты, исчезали одни виды, появлялись новые. Несколько лет он наблюдал, как тысячи вулканов извергали огонь и лаву. Словно диковинные драконы, они будто высовывали и вновь прятали свои яркие языки. Затем приходила очередь медленно наступающих ледников. Подобно белой пене морского прибоя, они то накатывались вновь, то отступали, оставляя после себя гигантские шрамы на поверхности планеты.
Почти каждый год в планету-электрон вонзались совсем мелкие частицы – в тысячи раз меньше ее самой, но их удары вызывали катастрофические последствия для всего живого. Через несколько лет наблюдений он увидел, как падение одной из таких пылинок в воды залива обернулось чудовищным взрывом. Яркая вспышка на миг затмила саму звезду. Казалось, взметнулся ввысь весь залив – так высоко поднялись его мощные волны. Обрушиваясь вниз, они все сметали на своем пути. Затем огненное облако яростно пронеслось над огромной территорией, буквально пожирая сказочных драконов. Спрятавшихся от огня существ добили падающие с небес раскаленные обломки скал. Вслед за этим планету плотным шатром окутала завеса пыли. Резко похолодало. И жизнь словно замерла, сжалась, свернулась. Сказочно раскрашенные ящеры, господствовавшие на электроне десятилетиями, погибли буквально за несколько минут.
Но произошедший катаклизм отнюдь не оказался полным финалом развития жизни. Наоборот, она продолжилась, все больше поражая своими бесконечными метаморфозами, – появились кошки с длинными изогнутыми клыками, размножились выжившие в теплых водах ящеры, возникло колоссальное количество новых летающих тварей – бабочек, птиц… Жизнь продолжилась, и на его глазах разнообразные существа рождались, размножались, пожирали других и сами тут же становились добычей. Все это было бесконечно увлекательно, притягивало и завораживало.
Так проходили годы его жизни. Планета-электрон за это время совершила десятки миллионов оборотов вокруг ядра. Жизнь на планете стала меняться медленнее. И Наблюдателю стало казаться, что ничто уже не сможет поразить его столь сильно, как в начале наблюдений.
Все это время Наблюдатель редко покидал стены института, довольствуясь институтской столовкой, лаборантками, очень уютным диваном и ванной комнатой, созданной в стенах его лаборатории по ошибке строителей, перепутавших чертежи лабораторного блока с чертежами довольно пошлого СПА-центра. Почувствовав, что электрон начинает навевать на него скуку и уныние, Наблюдатель заинтересовался тем, а что же, собственно, в его мире творится. Выяснилось, что за пределами «смотрового стекла», раздираемого буйством природных стихий электрона, тоже кое-что происходило. Пока Наблюдатель рассматривал микробов в своих микроскопах, его раса дважды подвергалась нашествиям странных эпидемий.
В одно прекрасное утро миллионы его соплеменников внезапно ощутили непреодолимое желание что-нибудь купить. Не важно что – асфальтоукладчик, шкаф, шубу или ткацкий станок – главное, приобрести. Подобно волне-цунами, прокравшейся в тихую бухту, они сметали с полок магазинов все без исключения. Было совершенно очевидно, что часть больных не переживет этого праздника жизни. И действительно, приобретатели экзотических пресмыкающихся, а также противопехотных мин и исключительно подозрительных фенов не пополнили списки долгожителей. Однако основная масса пережила болезнь, как обычную ветрянку, то есть без труднопроизносимых диагнозов осложнений и красочных справок об инвалидности.
Как только народ, переживший своеобразный недуг, перевел дух, его накрыла вторая волна эпидемий. Теперь миллионы охватила непреодолимое желание что-то продавать. Продавалось все – нефть, макароны, фарфоровые слоники, острова большие и маленькие, должности с возможностью брать взятки и должности с возможностью карать за взяточничество, огурцы и театры, таланты и поклонники. В общем, всё, за исключением Родины, которую продали с самого начала, и военной тайны, которую почему-то никто не хотел покупать. Передавалась зараза воздушно-капельным путем на многочисленных заседаниях комитетов и комиссий, где, брызгая слюной, участники что-то доказывали друг другу, но не брезговала и путями половыми, в основном нетрадиционными. Когда же продано было все, пораженные страшным недугом и лишенные эмоциональной подпитки бациллоносители разражались жутким поносом на нервной почве. Финал был комичен и предопределен – значительное количество бойцов торгового фронта, а также членов их семей просто изошли на говно. В конце концов планета Наблюдателя благополучно избавилась от части населения, а ее почва удобрилась на тысячелетия вперед, так что яблоки вырастали до размеров тыквы, а тыквы не умещались ни в один самосвал. Вот такие дела…
Наблюдатель понял, что пропустил все самое интересное и, похоже, ни его планета, ни крошечный электрон уже ничем не порадуют. Возможно, придется переквалифицироваться в дрессировщика или, на худой конец, в пожарного – грустно подумал Наблюдатель и представил себя с брандспойтом в окружении почему-то горящих хищников.
Но однажды утром Наблюдатель обнаружил на электроне прелюбопытнейших созданий. Найденные им твари не были здесь самыми мелкими существами, но они удивительно напоминали микробов на смотровом стекле. Они были явно слабы, и он решил, что скоро их вытеснят другие. Однако через несколько месяцев Наблюдатель с удивлением увидел, что эти «микробы» не только выжили, но даже успешно соперничают с другими, более сильными видами. Их было не более десяти тысяч. Но ради собственного выживания они брали все самое лучшее из того, что видели вокруг. Может быть, поэтому они и начали вскоре вести себя как хозяева планеты. Наблюдатель условно назвал их вирусами HS.
Вскоре он обнаружил признаки их организованного поведения. Вирусы избегали одиночества и явно предпочитали кучковаться. Посидев пару месяцев на вегетарианской диете, изредка разноображенной стрекозами и светлячками, HS обнаружили, что с помощью камней и палок можно калечить не только друг друга, но также бродивших поблизости крупных грызунов и прочих парнокопытных. Наблюдатель уже звал их попросту «ашэсами». Воспринимать вирусов как каких-то загадочных и почти нереальных созданий, скрывающихся за таинственными символами HS, его разум, печень, желудок и аппендикс просто отказывались. Это казалось ему столь же нелепым, как обращаться к лохматому, ушастому и слюнявому Шарику исключительно по родословному имени-отчеству.
Наблюдатель видел всё: как яростно разрывали пространство лучи света при взрывах сверхновых, как возникали и гибли целые миры, как эта гибель давала рождение мирам новым… Он видел всё, и его охватило странное чувство. Он видел так много, что ничто уже не могло удивить его разум… Задумавшись, он машинально почесал свою грудь и вдруг почувствовал какую-то пульсацию. Он почесал еще раз, и пульсация незамедлительно откликнулась.
Скорее интуитивно, чем осознанно, словно пытаясь найти причину, он направил луч зонда прямо в эпицентр странных вибраций.
Подобные грозовым облакам в лучах заката, ему открылись бесконечные скопления атомов его собственной материи. Триллионы атомов перестраивались в причудливые фигуры и, как галактики во Вселенной, неслись куда-то, словно подчиняясь неведомой силе. А может быть, он сам был этой Вселенной?
Поборов легкое головокружение и постепенно вглядываясь, он, словно погружаясь в бездну, изучал свое строение. К нему навстречу из неведомых глубин приближались атомы – мерцая ядрами, словно звездами. Один из них, с пламенеющим оранжевым ядром и вращающимися вокруг восемью электронами, привлек его внимание.
Прежде он полагал, что все электроны одинаковы, но теперь увидел, что в одном из атомов они отличаются и размерами, и цветом. Один из электронов был совершенно особенным – волшебно-голубой, словно в белой дымке, он буквально притягивал к себе, будто приглашая заглянуть в неведомое.
При более тщательном рассмотрении Наблюдателю открылся целый мир – с бушующими океанами, извергающимися вулканами, высокомерными горами, да еще и с живыми существами.
Он начал наблюдать за ними – день за днем, неделя за неделей. Затем полетели месяцы… Он чувствовал себя творцом, ведь обнаруженный им мир был частью его самого. Увиденное казалось совершенным и ошеломляюще красивым, нереальным и в то же время гармоничным. Пенистые волны гигантских океанов омывали причудливо изрезанные берега, усыпанные пышной растительностью, над которыми возвышались горы, покрытые ледниками. За ними расстилались степи, саванны и пустыни. Все это радовало взор фантастическим разнообразием жизни, процветающей повсюду, – от удивительных морских существ и растений до больших и малых ящеров, населяющих леса. Открывшийся ему мир был ласково прикрыт одеялом лохматых облаков, защищающих от жгучих лучей звезды, но пропускающих достаточно тепла и света, чтобы поддерживать и стимулировать разношерстную жизнь.
Планета-электрон обращалась вокруг ядра-светила за двадцать секунд времени Наблюдателя. Он видел, как большие участки суши медленно двигались, часто сталкиваясь друг с другом, в результате чего вздымались горы и образовывались колоссальные низменности, впадины и расщелины, где жизнь развивалась иным образом, чем на почти пустынных вершинах. Значительные участки суши периодически затоплялись, а иногда, напротив, моря постепенно превращались в пустыни. Менялись ландшафты, исчезали одни виды, появлялись новые. Несколько лет он наблюдал, как тысячи вулканов извергали огонь и лаву. Словно диковинные драконы, они будто высовывали и вновь прятали свои яркие языки. Затем приходила очередь медленно наступающих ледников. Подобно белой пене морского прибоя, они то накатывались вновь, то отступали, оставляя после себя гигантские шрамы на поверхности планеты.
Почти каждый год в планету-электрон вонзались совсем мелкие частицы – в тысячи раз меньше ее самой, но их удары вызывали катастрофические последствия для всего живого. Через несколько лет наблюдений он увидел, как падение одной из таких пылинок в воды залива обернулось чудовищным взрывом. Яркая вспышка на миг затмила саму звезду. Казалось, взметнулся ввысь весь залив – так высоко поднялись его мощные волны. Обрушиваясь вниз, они все сметали на своем пути. Затем огненное облако яростно пронеслось над огромной территорией, буквально пожирая сказочных драконов. Спрятавшихся от огня существ добили падающие с небес раскаленные обломки скал. Вслед за этим планету плотным шатром окутала завеса пыли. Резко похолодало. И жизнь словно замерла, сжалась, свернулась. Сказочно раскрашенные ящеры, господствовавшие на электроне десятилетиями, погибли буквально за несколько минут.
Но произошедший катаклизм отнюдь не оказался полным финалом развития жизни. Наоборот, она продолжилась, все больше поражая своими бесконечными метаморфозами, – появились кошки с длинными изогнутыми клыками, размножились выжившие в теплых водах ящеры, возникло колоссальное количество новых летающих тварей – бабочек, птиц… Жизнь продолжилась, и на его глазах разнообразные существа рождались, размножались, пожирали других и сами тут же становились добычей. Все это было бесконечно увлекательно, притягивало и завораживало.
Так проходили годы его жизни. Планета-электрон за это время совершила десятки миллионов оборотов вокруг ядра. Жизнь на планете стала меняться медленнее. И Наблюдателю стало казаться, что ничто уже не сможет поразить его столь сильно, как в начале наблюдений.
Все это время Наблюдатель редко покидал стены института, довольствуясь институтской столовкой, лаборантками, очень уютным диваном и ванной комнатой, созданной в стенах его лаборатории по ошибке строителей, перепутавших чертежи лабораторного блока с чертежами довольно пошлого СПА-центра. Почувствовав, что электрон начинает навевать на него скуку и уныние, Наблюдатель заинтересовался тем, а что же, собственно, в его мире творится. Выяснилось, что за пределами «смотрового стекла», раздираемого буйством природных стихий электрона, тоже кое-что происходило. Пока Наблюдатель рассматривал микробов в своих микроскопах, его раса дважды подвергалась нашествиям странных эпидемий.
В одно прекрасное утро миллионы его соплеменников внезапно ощутили непреодолимое желание что-нибудь купить. Не важно что – асфальтоукладчик, шкаф, шубу или ткацкий станок – главное, приобрести. Подобно волне-цунами, прокравшейся в тихую бухту, они сметали с полок магазинов все без исключения. Было совершенно очевидно, что часть больных не переживет этого праздника жизни. И действительно, приобретатели экзотических пресмыкающихся, а также противопехотных мин и исключительно подозрительных фенов не пополнили списки долгожителей. Однако основная масса пережила болезнь, как обычную ветрянку, то есть без труднопроизносимых диагнозов осложнений и красочных справок об инвалидности.
Как только народ, переживший своеобразный недуг, перевел дух, его накрыла вторая волна эпидемий. Теперь миллионы охватила непреодолимое желание что-то продавать. Продавалось все – нефть, макароны, фарфоровые слоники, острова большие и маленькие, должности с возможностью брать взятки и должности с возможностью карать за взяточничество, огурцы и театры, таланты и поклонники. В общем, всё, за исключением Родины, которую продали с самого начала, и военной тайны, которую почему-то никто не хотел покупать. Передавалась зараза воздушно-капельным путем на многочисленных заседаниях комитетов и комиссий, где, брызгая слюной, участники что-то доказывали друг другу, но не брезговала и путями половыми, в основном нетрадиционными. Когда же продано было все, пораженные страшным недугом и лишенные эмоциональной подпитки бациллоносители разражались жутким поносом на нервной почве. Финал был комичен и предопределен – значительное количество бойцов торгового фронта, а также членов их семей просто изошли на говно. В конце концов планета Наблюдателя благополучно избавилась от части населения, а ее почва удобрилась на тысячелетия вперед, так что яблоки вырастали до размеров тыквы, а тыквы не умещались ни в один самосвал. Вот такие дела…
Наблюдатель понял, что пропустил все самое интересное и, похоже, ни его планета, ни крошечный электрон уже ничем не порадуют. Возможно, придется переквалифицироваться в дрессировщика или, на худой конец, в пожарного – грустно подумал Наблюдатель и представил себя с брандспойтом в окружении почему-то горящих хищников.
Но однажды утром Наблюдатель обнаружил на электроне прелюбопытнейших созданий. Найденные им твари не были здесь самыми мелкими существами, но они удивительно напоминали микробов на смотровом стекле. Они были явно слабы, и он решил, что скоро их вытеснят другие. Однако через несколько месяцев Наблюдатель с удивлением увидел, что эти «микробы» не только выжили, но даже успешно соперничают с другими, более сильными видами. Их было не более десяти тысяч. Но ради собственного выживания они брали все самое лучшее из того, что видели вокруг. Может быть, поэтому они и начали вскоре вести себя как хозяева планеты. Наблюдатель условно назвал их вирусами HS.
Вскоре он обнаружил признаки их организованного поведения. Вирусы избегали одиночества и явно предпочитали кучковаться. Посидев пару месяцев на вегетарианской диете, изредка разноображенной стрекозами и светлячками, HS обнаружили, что с помощью камней и палок можно калечить не только друг друга, но также бродивших поблизости крупных грызунов и прочих парнокопытных. Наблюдатель уже звал их попросту «ашэсами». Воспринимать вирусов как каких-то загадочных и почти нереальных созданий, скрывающихся за таинственными символами HS, его разум, печень, желудок и аппендикс просто отказывались. Это казалось ему столь же нелепым, как обращаться к лохматому, ушастому и слюнявому Шарику исключительно по родословному имени-отчеству.