Страница:
Андрей Шляхов
Криминальные будни психиатра
«Я прошу вас не доверять приготовление предложенных здесь блюд своему повару, если он не истинный мастер. Готовьте их сами и только по случаю, который действительно того стоит»
Рекс Стаут, «Поваренная книга Ниро Вульфа»
1
Перед смертью положено думать о чем-то значительном, масштабном. Во всяком случае, так принято считать. Недаром же предсмертным словам придается такое большое значение – итог всей жизни, откровение уходящих, напутствие потомкам.
Нина Семеновна в последний час своей жизни ни о чем таком не думала, потому что не знала о скором ее конце. Напротив – планы ее простирались далеко вперед. Как минимум – лет на двадцать. Женить наконец на себе Валерия, поставить на ноги дочь («на ноги» означало какой-нибудь «бюджетный» институт в сочетании с замужеством и чтобы зять попался нормальный), понянчить внуков, доработать до пенсии, а потом поселиться на даче и жить-доживать в свое удовольствие.
Это были, так сказать, планы глобальные, большие. Среди мелких рутинных дел номером первым шло составление отчета за второй квартал, причем не абы как, а на «Понтах».
«Понтами» Нина Семеновна называла программу для создания презентаций «Пауэр поинт». В глубине души она была уверена, что программу эту придумали не для презентаций, а для того, чтобы издеваться над людьми. И весь прогресс, если вдуматься, не что иное, как средство изощренного издевательства над людьми.
– Седина в бороду – бес в ребро, – ворчала себе под нос Нина Семеновна, кликом мышки оживляя уснувший за время чаепития компьютер. – Зачем усложнять, Николай Николаевич? Вот скажите вы мне – зачем усложнять?
Директора рядом не было, рядом вообще никого не было, потому что Алла Игоревна болела, а начальница отдела персонала Ольга Владимировна обедала в столовой. Ей было можно обедать – сорок пять лет, а сзади за шестнадцатилетнюю принять можно. Спереди, конечно, другое впечатление, годы не скроешь, но лишних килограммов у Ольги Владимировны не было. В отличие от Нины Семеновны, у которой их имелось предостаточно – как минимум двадцать пять, если не все тридцать. Поэтому – никаких обедов. Яблоко и пустой чай. Хорошо хоть в нем можно себя не ограничивать.
– Ну вот зачем вам, Николай Николаевич, этот отчет? – продолжала Нина Семеновна. – Все эти циферки, графики, диаграммы? Вы что, первый день работаете и не знаете, что с грузчиками у нас полная жопа, а с карщиками – провал?..
«Полная жопа» в устах сотрудников отдела персонала означала большую нехватку кадров. «Провал» – огромную.
– Разве Ольга Владимировна вам об этом не говорила? Да на каждом совещании докладывает!..
Генеральный директор обожал стравливать подчиненных между собой. Ему казалось, что так они лучше работают. На самом деле работали они хуже, чем могли бы, потому что уйма времени и сил уходило на интриги и дрязги. Зато любое сделанное в перерывах между склоками дело преподносили как грандиозное достижение. Николай Николаевич, старый комсомольский работник, любил показуху, пафос, фанфары, а в последнее время проникся страстью к цветным графикам и диаграммам. Проникся настолько, что, несмотря на всю свою прижимистость, разорился на проектор ценою в сорок девять с половиной тысяч рублей. Почти пятьдесят! Две месячные зарплаты Нины Семеновны. И то, если с премиями считать! А для чего? Чтобы во время совещаний на графики пялиться? Можно подумать, в них есть хоть какой-то смысл!
– Вот если освободить наш отдел от всех этих никому не нужных отчетов, всем бы вышла выгода, – посоветовала Нина Семеновна.
Ввиду отсутствия директора советовала она безбоязненно. В глаза бы не рискнула – затопчет.
– Тогда можно было бы спокойно сократить Алку, все равно она со своим диабетом больше по больницам валяется, чем работает, а ставку ее поделить пополам. Половину – мне отдать, все равно я три четверти Алкиной работы делаю, а половину сэкономить. Вас же хлебом не корми, дай сэкономить. Разве не так, Николай Николаевич? Вот если бы вы грузчикам платили нормально, к нам бы очереди стояли. Или я не права?
Проклятый компьютер завис и отказывался реагировать на целебное нажатие трех клавиш «Сtrl – Alt – Del». Нина Семеновна вздохнула – ну что за день сегодня такой! – и ткнула пальцем в кнопку перезагрузки.
– У вас даже гастарбайтеры работать не хотят! – В своем обличительном порыве Нина Семеновна дистанцировалась от складского комплекса, на котором работала уже восьмой год. – За такие-то смешные деньги! А вы витаете себе в облаках, графиками любуетесь!
Тон Нины Семеновны постепенно менялся от увещевательного к обличительному. А почему бы и нет? Стесняться некого, никто же не слышит!
– Зажрались совсем! Машину раз в два года меняете. Чем дальше, тем шикарней. Отдыхать ездите на Гоа-Моа. Часики швейцарские носите. А грузчику, по-вашему, и по двенадцать тысяч в месяц достаточно будет? Размечтались! Это раньше дураки были, которые за идею работали, а теперь все работают за деньги! Платите, и все вам будет! Нам, работникам интеллектуального труда, тоже не мешало бы повысить оклады. Люди вон на такой работе, как моя, по сорок тысяч получают!
Нина Семеновна говорила чистую правду. Ее племянница, тридцатилетняя дылда, не имевшая никаких достоинств, кроме длинных ног и упругой груди, работала в отделе персонала «Русбилдтрейдбанка». Оклад – сорок тысяч плюс бонусы раз в квартал (не сравнить с куцыми складскими премиями) и перспективы роста. А на складе куда расти?
– К вам с главбухом людям хода нет, вы – небожители, – в слово «небожители» Нина Семеновна вложила весь сарказм, на который была только способна, – а нам приходится за вас отдуваться…
Приходится, да. Сегодня кладовщик Тюленьков скандал устроил – почему ему не оплатили переработку в прошлом месяце? Орал на Нину Семеновну и Ольгу Владимировну, кулаками тряс, глазами сверкал. А у самого кулаки пудовые, а глаза бешеные, потому что контуженный Тюленьков на всю голову, уже двадцать лет как контуженный, с тех пор как в Нагорном Карабахе их БТР нарвался на мину. С таким связываться себе дороже. И чего связываться-то? Нина Семеновна все тюленьковские переработки учла и в бухгалтерию подала, а почему их не оплатили – уже не ее дело. Бухгалтерия любит зажилить-затерять. Кто-то обратит внимание на то, что ему недоплатили, а кто-то и не обратит… Экономия – мать благосостояния.
В тот момент, когда проклятая программа наконец-то открылась, за спиной Нины Семеновны скрипнула дверь. «Кого это черти принесли?» – удивилась она. И удивление было обоснованным. До возвращения Ольги Владимировны, имевшей обыкновение выкуривать после обеда две сигареты подряд, было еще далеко, а сотрудников давно отучили вламываться в отдел во время перерыва.
Нина Семеновна обернулась к вошедшему, но рассмотреть его не успела, потому что голова ее взорвалась ослепительной и очень болезненной вспышкой, которая быстро сменилась непроницаемой тьмой. Второго и третьего ударов она не почувствовала. Не потому что они были слабее первого, ужасного в своей сокрушительной силе, а потому что была уже мертва.
Вырванный из книги лист спланировал на грудь покойницы, но не удержался там и сполз на пол. Окровавленная бита легла поперек стола Нины Семеновны.
Через десять минут компьютер перешел в режим ожидания…
Нина Семеновна в последний час своей жизни ни о чем таком не думала, потому что не знала о скором ее конце. Напротив – планы ее простирались далеко вперед. Как минимум – лет на двадцать. Женить наконец на себе Валерия, поставить на ноги дочь («на ноги» означало какой-нибудь «бюджетный» институт в сочетании с замужеством и чтобы зять попался нормальный), понянчить внуков, доработать до пенсии, а потом поселиться на даче и жить-доживать в свое удовольствие.
Это были, так сказать, планы глобальные, большие. Среди мелких рутинных дел номером первым шло составление отчета за второй квартал, причем не абы как, а на «Понтах».
«Понтами» Нина Семеновна называла программу для создания презентаций «Пауэр поинт». В глубине души она была уверена, что программу эту придумали не для презентаций, а для того, чтобы издеваться над людьми. И весь прогресс, если вдуматься, не что иное, как средство изощренного издевательства над людьми.
– Седина в бороду – бес в ребро, – ворчала себе под нос Нина Семеновна, кликом мышки оживляя уснувший за время чаепития компьютер. – Зачем усложнять, Николай Николаевич? Вот скажите вы мне – зачем усложнять?
Директора рядом не было, рядом вообще никого не было, потому что Алла Игоревна болела, а начальница отдела персонала Ольга Владимировна обедала в столовой. Ей было можно обедать – сорок пять лет, а сзади за шестнадцатилетнюю принять можно. Спереди, конечно, другое впечатление, годы не скроешь, но лишних килограммов у Ольги Владимировны не было. В отличие от Нины Семеновны, у которой их имелось предостаточно – как минимум двадцать пять, если не все тридцать. Поэтому – никаких обедов. Яблоко и пустой чай. Хорошо хоть в нем можно себя не ограничивать.
– Ну вот зачем вам, Николай Николаевич, этот отчет? – продолжала Нина Семеновна. – Все эти циферки, графики, диаграммы? Вы что, первый день работаете и не знаете, что с грузчиками у нас полная жопа, а с карщиками – провал?..
«Полная жопа» в устах сотрудников отдела персонала означала большую нехватку кадров. «Провал» – огромную.
– Разве Ольга Владимировна вам об этом не говорила? Да на каждом совещании докладывает!..
Генеральный директор обожал стравливать подчиненных между собой. Ему казалось, что так они лучше работают. На самом деле работали они хуже, чем могли бы, потому что уйма времени и сил уходило на интриги и дрязги. Зато любое сделанное в перерывах между склоками дело преподносили как грандиозное достижение. Николай Николаевич, старый комсомольский работник, любил показуху, пафос, фанфары, а в последнее время проникся страстью к цветным графикам и диаграммам. Проникся настолько, что, несмотря на всю свою прижимистость, разорился на проектор ценою в сорок девять с половиной тысяч рублей. Почти пятьдесят! Две месячные зарплаты Нины Семеновны. И то, если с премиями считать! А для чего? Чтобы во время совещаний на графики пялиться? Можно подумать, в них есть хоть какой-то смысл!
– Вот если освободить наш отдел от всех этих никому не нужных отчетов, всем бы вышла выгода, – посоветовала Нина Семеновна.
Ввиду отсутствия директора советовала она безбоязненно. В глаза бы не рискнула – затопчет.
– Тогда можно было бы спокойно сократить Алку, все равно она со своим диабетом больше по больницам валяется, чем работает, а ставку ее поделить пополам. Половину – мне отдать, все равно я три четверти Алкиной работы делаю, а половину сэкономить. Вас же хлебом не корми, дай сэкономить. Разве не так, Николай Николаевич? Вот если бы вы грузчикам платили нормально, к нам бы очереди стояли. Или я не права?
Проклятый компьютер завис и отказывался реагировать на целебное нажатие трех клавиш «Сtrl – Alt – Del». Нина Семеновна вздохнула – ну что за день сегодня такой! – и ткнула пальцем в кнопку перезагрузки.
– У вас даже гастарбайтеры работать не хотят! – В своем обличительном порыве Нина Семеновна дистанцировалась от складского комплекса, на котором работала уже восьмой год. – За такие-то смешные деньги! А вы витаете себе в облаках, графиками любуетесь!
Тон Нины Семеновны постепенно менялся от увещевательного к обличительному. А почему бы и нет? Стесняться некого, никто же не слышит!
– Зажрались совсем! Машину раз в два года меняете. Чем дальше, тем шикарней. Отдыхать ездите на Гоа-Моа. Часики швейцарские носите. А грузчику, по-вашему, и по двенадцать тысяч в месяц достаточно будет? Размечтались! Это раньше дураки были, которые за идею работали, а теперь все работают за деньги! Платите, и все вам будет! Нам, работникам интеллектуального труда, тоже не мешало бы повысить оклады. Люди вон на такой работе, как моя, по сорок тысяч получают!
Нина Семеновна говорила чистую правду. Ее племянница, тридцатилетняя дылда, не имевшая никаких достоинств, кроме длинных ног и упругой груди, работала в отделе персонала «Русбилдтрейдбанка». Оклад – сорок тысяч плюс бонусы раз в квартал (не сравнить с куцыми складскими премиями) и перспективы роста. А на складе куда расти?
– К вам с главбухом людям хода нет, вы – небожители, – в слово «небожители» Нина Семеновна вложила весь сарказм, на который была только способна, – а нам приходится за вас отдуваться…
Приходится, да. Сегодня кладовщик Тюленьков скандал устроил – почему ему не оплатили переработку в прошлом месяце? Орал на Нину Семеновну и Ольгу Владимировну, кулаками тряс, глазами сверкал. А у самого кулаки пудовые, а глаза бешеные, потому что контуженный Тюленьков на всю голову, уже двадцать лет как контуженный, с тех пор как в Нагорном Карабахе их БТР нарвался на мину. С таким связываться себе дороже. И чего связываться-то? Нина Семеновна все тюленьковские переработки учла и в бухгалтерию подала, а почему их не оплатили – уже не ее дело. Бухгалтерия любит зажилить-затерять. Кто-то обратит внимание на то, что ему недоплатили, а кто-то и не обратит… Экономия – мать благосостояния.
В тот момент, когда проклятая программа наконец-то открылась, за спиной Нины Семеновны скрипнула дверь. «Кого это черти принесли?» – удивилась она. И удивление было обоснованным. До возвращения Ольги Владимировны, имевшей обыкновение выкуривать после обеда две сигареты подряд, было еще далеко, а сотрудников давно отучили вламываться в отдел во время перерыва.
Нина Семеновна обернулась к вошедшему, но рассмотреть его не успела, потому что голова ее взорвалась ослепительной и очень болезненной вспышкой, которая быстро сменилась непроницаемой тьмой. Второго и третьего ударов она не почувствовала. Не потому что они были слабее первого, ужасного в своей сокрушительной силе, а потому что была уже мертва.
Вырванный из книги лист спланировал на грудь покойницы, но не удержался там и сполз на пол. Окровавленная бита легла поперек стола Нины Семеновны.
Через десять минут компьютер перешел в режим ожидания…
* * *
Первый рецепт Кулинара
«Котлеты отбивные и натуральные
Свиную, баранью или телячью корейку обмыть, очистить и нарезать котлеты (с реберной косточкой). Каждую котлету слегка отбить тяпкой, посолить, посыпать перцем, смочить во взбитом яйце и обвалять в сухарях.
Подготовленные котлеты положить на разогретую с маслом сковороду и обжарить с обеих сторон до образования румяной корочки (примерно в течение 15—20 минут).
Готовые котлеты положить на блюдо и полить растопленным маслом. На гарнир можно подать жареный картофель, картофельное пюре или различные овощи, заправленные маслом (морковь, кукурузу, цветную капусту, зеленый горошек и др.).
Таким же способом можно приготовить котлеты натуральные, т. е. не обваливая их в сухарях. В этом случае их поливают соком, образовавшимся при жарке.
На 500 г свиной или телячьей корейки – 1 яйцо, 1/2 стакана сухарей и 2 ст. ложки масла».[1]
* * *
На перекур Кирилл спустился в подвал, было у него там облюбовано потаенное местечко, скрытое от посторонних глаз сложенными в штабеля железяками. Сухо, чисто, никто тебя не видит и не чует, потому что дым утягивает в вентиляционное окошечко. Еще бы кресло сюда…Вместо кресла приходилось обходиться трубой, идущей вдоль стены. Чтобы не испачкать брюки, Кирилл клал на трубу газету. Покурив, уносил газету обратно. Главный инженер Арсен Акопович во время своих обходов заглядывал во все углы. Незачем ему знать, что за железяками кто-то приятно проводит время.
Кирилл вообще не был склонен привлекать к себе лишнего внимания, а уж во время курения травки – и подавно. В полицию Окопыч не пойдет, ясное дело, но отцу настучит сразу, это уж, как говорится, и к гадалке не ходи. Репрессивные меры не заставят себя ждать. Придется опять долго сидеть без денег, отчитываться за каждый шаг, а в качестве «компенсации» ежедневно выслушивать пространные нотации. Отец другого способа воспитания не знает. Урезать «снабжение» и упоенно сношать мозг своими нравоучениями – в этом он весь. Кирилл не мог вспомнить ни одного нормального разговора с отцом, одни поучения. В семь лет, в двенадцать, в шестнадцать, в двадцать… Скоро уже юбилей отмечать, двадцатипятилетие, а отец продолжает относиться к нему как к маленькому мальчику. Пень дубовый!
Умиротворение пришло после второй затяжки. Нет, что ни говори, а работать под крылышком у отца-папаши хорошо. Где-нибудь в другом месте Кирилла, как самого молодого из менеджеров, гоняли бы, что называется, и в хвост и в гриву, сделали бы мальчиком на побегушках, да еще назначили бы ответственным за все промахи и ошибки. Тяжела участь молодых – что в армии, что на гражданке процветает дедовщина. Молодые таскают каштаны из огня, а старички ими лакомятся.
То ли дело здесь. Кирилл может делать что хочет (разумеется, когда отца рядом нет). Хочет – работает, обзванивает потенциальных клиентов и отправляет им коммерческие предложения. Хорошая работа, особенно если стол стоит так, что экран монитора никому не виден. Здесь Кирилла все уважают, ну, если не уважают, то относятся с почтением, хозяйский сынок, как-никак. Пусть отцу принадлежит только пятьдесят процентов акций, но все равно он – хозяин. Владетель Баллантрэ[2], черт бы его побрал! Кирилл однажды подсчитал, что если продать отцовский пакет акций, а вырученные деньги распихать по банкам (в одну корзину все яйца складывать не стоит), то можно вполне нормально жить на проценты, не работая, а только наслаждаясь жизнью. Но легкие пути – это не для отца. Ему нужно руководить, организовывать, вести переговоры, посещать разные скучные мероприятия, поучать (как же без этого!), наказывать, иногда – поощрять. Короче говоря – быть при деле. Странный человек…
Кириллу стало жаль отца. Жизнь идет к концу, а человек так и не научился ею наслаждаться. Если бы Кирилл знал, сколько минут осталось жить ему самому, то, вне всяких сомнений, начал бы жалеть себя. Сразу после первой самокрутки, закурил бы вторую, припасенную на вечер – ждать-то нечего! – чтобы напоследок оттянуться как следует. Да и вообще, зачем добру пропадать, да еще такому качественному добру. Друг привез из Казахстана, куда ездил на переговоры (друг был ведущим менеджером по продаже на заводе, производящем лифты), и угостил. Оторвал, можно сказать, от сердца…
Было так приятно сидеть в прохладном подвале и расслабляться, зная, что наверху, всего в каких-то полутора метрах, царят жара и суета. Суета на складе вечная, перманентная, днем ее больше, чем ночью, но и ночью тоже хватает. Только первого и второго января тихо и пусто кругом, редко где стоит у пандуса фура. А в остальные дни все время только и слышно: «давай-давай!», «пошел-пошел!», «быстрей-быстрей!». Вчера на третьем складе карщик при развороте задел вилами грузчика и сшиб его с пандуса. На прошлой неделе какой-то лихач чуть Окопыча по стенке не размазал, за что был показательно бит мордой об свой же кар.
Кирилл старался как можно меньше разгуливать по территории, но появляться там все же приходилось. То отец потащит куда-нибудь (это называлось «знакомить с бизнесом» – а-ха-ха!), то клиентам склад надо показать, а с недавних пор отец дал начальнику отдела распоряжение привлекать Кирилла к разбору претензий. Типа, пусть сынок зубы точит. Претензии – это ужас. Ужас в квадрате, в кубе. Клиенты наседают, складские отбрехиваются, а ты мечешься между ними и с тоской ждешь, когда все это закончится. Что там разбирать, если клиент всегда прав? Но нет – надо выходить на территорию, вникать, опрашивать, писать докладную на папашино имя (натуральный цирк, «Камеди-клаб» отдыхает), давать заключение… Какая же скука! Ну почему папаше вздумалось стать совладельцем складского комплекса? Лучше бы в ночной клуб вложился или в киностудию какую-нибудь. Презентации, кастинги, толпы красивых девчонок… А на складе единственная симпатичная женщина – папашина секретарша Вика, тридцатилетняя мать-одиночка с чувственным ртом и ладной кругленькой попкой. Все остальные – низший разряд четвертого сорта…
Мысли о женщинах, подстегнутые очередной затяжкой, унеслись далеко-далеко. Кирилл очнулся от боли в руке – тлеющая самокрутка обожгла пальцы. Коротко затянувшись в последний раз (не просто последний, а, как оказалось, действительно последний), он бросил окурок на цементный пол, растер его подошвой чуть ли не в пыль, встал, обернулся, чтобы забрать газету, на которой сидел. Взял – и тут же выронил, потому что неведомая сила стиснула горло и резко, сильно потянула вниз. Кирилл захрипел, упал на колени, попытался было освободить шею от удавки, но не смог и в предсмертном отчаянии беспорядочно замахал руками, пытаясь отогнать от себя невидимого душителя.
Душитель знал свое дело, и потому все закончилось быстро. Спустя две минуты Кирилл лежал на полу в своем тайном укрытии, уставившись в потолок выпученными, уже ничего не видящими, глазами. К вывалившемуся наружу синюшному языку был булавкой приколот лист, вырванный из книги…
* * *
Второй рецепт Кулинара
«Язык под белым соусом с изюмом
Хорошо вымытый свежий язык положить в кастрюлю, добавить очищенные, вымытые и нарезанные коренья, лук, соль. Залить горячей водой и, поставив на огонь, варить в течение 2–3 часов. После варки язык вынуть, обмыть холодной водой и немедленно снять с него кожу. На бульоне, полученном при варке языка, приготовить соус. Для этого столовую ложку муки слегка поджарить с таким же количеством масла, развести процеженным бульоном (1 1/4 стакана), вскипятить, добавить перебранный вымытый изюм и проварить 5–10 минут, после чего снять с огня, посолить, прибавить лимонный сок, кусочек масла и перемешать.
При подаче к столу язык нарезать тонкими ломтиками, уложить на блюдо, положить гарнир (зеленый горошек, макароны, тушеную капусту, картофельное или гороховое пюре), после чего полить язык приготовленным соусом.
Язык можно полить соусом и без добавления изюма, а также приготовить и без соуса, полив бульоном.
Так же можно приготовить свежие языки свиные; варить их надо в течение 1–2 часов.
На 1 свежий язык (говяжий) – 1 шт. моркови, 1 шт. петрушки, 1 головка лука, 100 г изюма, 1 ст. ложка муки, 2 ст. ложки масла».
2
– Для начала ознакомься с этими рецептами и скажи, что между ними может быть общего! Только не торопись, а прочти внимательно, подумай!
Виталик достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Парламента» и с надеждой посмотрел в сторону открытого окна. Савелий указал рукой на входную дверь и добавил для ясности:
– Знаю я это твое курение «в окошко», вся комната провоняет.
Брат сделал обиженное лицо (вот оно, нынешнее гостеприимство во всей его широте) и ушел дымить на лестничную площадку. Савелий разложил четыре фотографии перед собой и начал их изучать. Фотографии были большими, листы получились в натуральную величину и текст читался легко.
Какая-то кулинарная книга, явно старая. Страница номер сто семьдесят один. Бастурма из филе, телятина жареная, свинина жареная, в колонке сбоку – окончание рассказа о колбасном заводе. Тот же лист, страница сто семьдесят два, – баранья грудинка, жаренная в сухарях, котлеты отбивные и натуральные, шницель. В боковой колонке рассказывается о том, как приготовить столовую горчицу (неужели ее когда-то готовили дома?). Рецепт котлет обведен красным. Не карандаш – маркер или фломастер. Верхний правый уголок испачкан чем-то бурым.
Другой лист. Такая же небрежная линия отрыва, тот же бурый уголок, только вверху слева. Вырывать листы из книг можно по-разному. Можно аккуратно, а можно и вот так, выдирать. Страница сто пятьдесят девять. Ветчина с горошком. Дальше идет обведенный красным рецепт языка под белым соусом с изюмом. В боковой колонке рассказывается про панировочные сухари, а ниже приводится старинный рецепт соленого языка с гарниром и даются советы по выведению пятен от красного вина. Однопроцентный раствор жавеля? А что такое «жавель»?
Всезнающий Гугл объяснил, что жавель – это хлористый раствор, употребляемый для отбеливания тканей и белья при стирке. Савелий отложил телефон и начал рассматривать последнюю из четырех фотографий. Сто шестидесятая страница. Вторая половина рецепта языка под белым соусом с изюмом (здесь ничего не обведено), отварной рубец, говядина, тушенная с макаронами. В боковой колонке (дурацкая форма подачи информации все эти колонки) – несколько строк про баранью грудинку, несколько строк про бифштексы, еще один старинный рецепт. «Хорову чабанский» – запеченный бараний желудок, фаршированный бараньим же мясом. Вкусно, наверное…
Если фотографии принес Виталик, да еще и попросил посмотреть внимательно, то значит, что это – улики, имеющие отношение к какому-то преступлению. И, вероятно, не к уменьшению порций в кафе. Первая оперативно-розыскная часть московского уголовного розыска, в которой служит брат, занимается убийствами. Значит, листы из кулинарной книги имеют отношение к убийству. А что такого в обведенных красным рецептах? Что общего может быть между отбивными и языком, да еще под белым соусом и с изюмом. Интересный, кстати, вариант. Надо бы приготовить…
От вернувшегося кузена на версту разило табачищем. Не иначе как выкурил одну за другой две сигареты. Значит, разговор планируется долгий. Что ж, блаженные субботние вечера просто созданы для долгих разговоров. Обстоятельных, неторопливых. А если гость принес бутылку коньяка, то это…
То это банальный подкуп! Или – политкорректнее – аванс. У дорогого и любимого двоюродного братца случилась очередная закавыка, и он решил привлечь к делу Савелия. Один раз повезло, может, и во второй раз повезти. Дуракам всегда везет, дилетантам – тоже.
Чтобы не выпадать из канонов гостеприимства окончательно, Савелий принес с кухни закуску – восхитительно вкусные персики (взятка, привезенная пациенткой-азербайджанкой с исторической родины), горький шоколад, чернослив. Чернослив по вкусу сильно уступал персикам, потому что был куплен впопыхах, без особого разбора, да еще в супермаркете. А разве можно купить в супермаркете приличные сухофрукты? Навряд ли.
Виталику, впрочем, не требовались ни персики, ни шоколад, ни чернослив. Он вообще был слегка взвинчен и ни в какой закуске не нуждался. Опустошил в два жадных глотка свой бокал и нетерпеливо спросил:
– Ну, что скажешь?
– Судя по всему, эти листы выдраны из одной и той же книги, – осторожно сказал Савелий.
– Из книги, б…, о вкусной, б…, и здоровой, б…, пище! – сказал брат. – Москва, Пищепромиздат, б…, 1954 год!
Изобилие непечатного слова явственно свидетельствовало о том, что у брата не просто закавыка, а неприятная закавыка. Чреватая последствиями. А какие могут быть последствия в полиции? Ясно какие – звездочку с погон долой и в участковые, землю топтать! Об этих последствиях Виталик упоминал не раз.
– Раритет! – уважительно сказал Савелий.
– Тираж – полмиллиона. Продавалась почти шестьдесят лет назад. Хрен найдешь концы.
– Поконкретнее можно? – попросил Савелий. – А то я что-то не пойму…
– Можно и поконкретнее. – Виталик плеснул в свой фужер коньяка, отпил половину, шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла и начал рассказывать: – Есть в районе Южного порта складской комплекс, принадлежащий ЗАО «Вéрни-компани»…
– Французы? – В слове «вéрни» Савелию послышалось что-то галльское.
– Наши, – ответил Виталик. – Вéрни – это Вергун Николай Николаевич, генеральный директор и совладелец комплекса, до две тысячи пятого года бывший единственным владельцем. В две тысячи пятом понадобились деньги на реконструкцию, в результате чего у комплекса появился второй владелец – Олег Михайлович Высоцкий…
– И, конечно же, каждый из них хочет отделаться от другого, – предположил Савелий.
– Не угадал, – покачал головой брат. – Все гораздо запущеннее. На прошлой неделе на территории комплекса произошло два очень странных убийства. Абсолютно непонятных. В понедельник во время перерыва была убита сотрудница отдела персонала Луковская. Забита бейсбольной битой, которую мы нашли у нее на столе. Сорок шесть лет, с мужем давно в разводе, дочери – шестнадцать, учится в десятом классе. И соседи, и сотрудники склада в один голос утверждают, что жертва была спокойной бесконфликтной женщиной. Кому могло понадобиться убивать ее, да еще с такой жестокостью? И зачем убийца оставил рядом с трупом лист из старой кулинарной книги, в которой отметил рецепт отбивных котлет? Потому что орудовал битой? Но какой в этом смысл? Ты видишь здесь смысл?
– Не вижу, – честно признался Савелий.
– Вот и хорошо! – неожиданно обрадовался брат. – Значит, задачка действительно по вашей психиатрической части!
Схватывать все на лету и делать скоропалительные выводы не совсем одно и то же. Но как это объяснить торопыге? Сам Виталий считал, что соображает очень быстро. Практически молниеносно.
– Ты сказал, что убийств было два.
– Да – два. В четверг около двух часов дня в подвале склада номер один был найден труп Кирилла Высоцкого, двадцати четырехлетнего сына совладельца и заместителя генерального директора комплекса. Он тоже работал на складе, менеджером коммерческого отдела. Судя по всему, парень уединился в укромном месте, чтобы выкурить косячок, а его там задушили капроновой веревкой. И булавкой прикололи к языку листок с рецептом именно языка. С изюмом! Два убийства в одном учреждении, разные люди, разный способ, никакого видимого мотива и страницы из одной и той же книги. Не наводит ни на какие выводы? Меня лично наводит. И других наводит.
– Маньяк? – Савелий пригубил коньяк и закусил кусочком шоколада. – Возможно… Кулинарная мания? Или какие-то тонкие, одному ему понятные логические выкладки? Вопрос, конечно, интересный, но хотелось бы подробности…
Подробностей у Виталика было не так уж и много. Кадровичка Луковская родилась в подмосковном городе Железнодорожном, после школы поступила на факультет государственного делопроизводства историко-архивного института. Замужество, рождение дочери, развод, работа в отделе кадров, работа ассистентом генерального директора, работа в отделе продаж, работа в отделе персонала. В поле зрения правоохранительных органов не попадала, с окружающими не конфликтовала, взаймы не давала, долгов не имела, с дочерью была в прекрасных отношениях… Вроде бы сорок шесть лет прожила, а врагов не нажила и убивать ее никаких видимых причин нет. По крайней мере на первый взгляд. Да и на второй тоже. А уж так жестоко, битой по голове… Тем более! Это же какую, мягко говоря, неприязнь к человеку надо испытывать, чтобы таким образом от него избавиться. Да еще с явным риском – прямо на рабочем месте, посреди рабочего дня. В административном корпусе. Пусть даже и во время перерыва, когда народ в основной своей массе находился в столовой и прилегающей к ней курилке.
Второе убийство еще непонятнее первого. Кирилл Высоцкий в чем-то криминальном замечен не был, на складе ни с кем не конфликтовал, в поле зрения полиции не попадал. Травкой баловался, что да, то да. При нем нашли всего одну самокрутку, спрятанную среди сигарет в пачке. Ну и на полу, среди мусора, несколько растоптанных окурков. И больше ничего компрометирующего, никаких угроз, никаких потенциально опасных связей. Ничего такого, что могло бы повлечь за собой убийство.
– То, что преступник – маньяк, сомнений ни у кого не вызывает, – подытожил Виталик. – Я просто не хотел навязывать тебе это мнение, лучше, чтобы ты сам…
– Если в поступках нет явной логики, то, значит, маньяк? – поддел Савелий. – А если логика скрытая?
Виталик достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Парламента» и с надеждой посмотрел в сторону открытого окна. Савелий указал рукой на входную дверь и добавил для ясности:
– Знаю я это твое курение «в окошко», вся комната провоняет.
Брат сделал обиженное лицо (вот оно, нынешнее гостеприимство во всей его широте) и ушел дымить на лестничную площадку. Савелий разложил четыре фотографии перед собой и начал их изучать. Фотографии были большими, листы получились в натуральную величину и текст читался легко.
Какая-то кулинарная книга, явно старая. Страница номер сто семьдесят один. Бастурма из филе, телятина жареная, свинина жареная, в колонке сбоку – окончание рассказа о колбасном заводе. Тот же лист, страница сто семьдесят два, – баранья грудинка, жаренная в сухарях, котлеты отбивные и натуральные, шницель. В боковой колонке рассказывается о том, как приготовить столовую горчицу (неужели ее когда-то готовили дома?). Рецепт котлет обведен красным. Не карандаш – маркер или фломастер. Верхний правый уголок испачкан чем-то бурым.
Другой лист. Такая же небрежная линия отрыва, тот же бурый уголок, только вверху слева. Вырывать листы из книг можно по-разному. Можно аккуратно, а можно и вот так, выдирать. Страница сто пятьдесят девять. Ветчина с горошком. Дальше идет обведенный красным рецепт языка под белым соусом с изюмом. В боковой колонке рассказывается про панировочные сухари, а ниже приводится старинный рецепт соленого языка с гарниром и даются советы по выведению пятен от красного вина. Однопроцентный раствор жавеля? А что такое «жавель»?
Всезнающий Гугл объяснил, что жавель – это хлористый раствор, употребляемый для отбеливания тканей и белья при стирке. Савелий отложил телефон и начал рассматривать последнюю из четырех фотографий. Сто шестидесятая страница. Вторая половина рецепта языка под белым соусом с изюмом (здесь ничего не обведено), отварной рубец, говядина, тушенная с макаронами. В боковой колонке (дурацкая форма подачи информации все эти колонки) – несколько строк про баранью грудинку, несколько строк про бифштексы, еще один старинный рецепт. «Хорову чабанский» – запеченный бараний желудок, фаршированный бараньим же мясом. Вкусно, наверное…
Если фотографии принес Виталик, да еще и попросил посмотреть внимательно, то значит, что это – улики, имеющие отношение к какому-то преступлению. И, вероятно, не к уменьшению порций в кафе. Первая оперативно-розыскная часть московского уголовного розыска, в которой служит брат, занимается убийствами. Значит, листы из кулинарной книги имеют отношение к убийству. А что такого в обведенных красным рецептах? Что общего может быть между отбивными и языком, да еще под белым соусом и с изюмом. Интересный, кстати, вариант. Надо бы приготовить…
От вернувшегося кузена на версту разило табачищем. Не иначе как выкурил одну за другой две сигареты. Значит, разговор планируется долгий. Что ж, блаженные субботние вечера просто созданы для долгих разговоров. Обстоятельных, неторопливых. А если гость принес бутылку коньяка, то это…
То это банальный подкуп! Или – политкорректнее – аванс. У дорогого и любимого двоюродного братца случилась очередная закавыка, и он решил привлечь к делу Савелия. Один раз повезло, может, и во второй раз повезти. Дуракам всегда везет, дилетантам – тоже.
Чтобы не выпадать из канонов гостеприимства окончательно, Савелий принес с кухни закуску – восхитительно вкусные персики (взятка, привезенная пациенткой-азербайджанкой с исторической родины), горький шоколад, чернослив. Чернослив по вкусу сильно уступал персикам, потому что был куплен впопыхах, без особого разбора, да еще в супермаркете. А разве можно купить в супермаркете приличные сухофрукты? Навряд ли.
Виталику, впрочем, не требовались ни персики, ни шоколад, ни чернослив. Он вообще был слегка взвинчен и ни в какой закуске не нуждался. Опустошил в два жадных глотка свой бокал и нетерпеливо спросил:
– Ну, что скажешь?
– Судя по всему, эти листы выдраны из одной и той же книги, – осторожно сказал Савелий.
– Из книги, б…, о вкусной, б…, и здоровой, б…, пище! – сказал брат. – Москва, Пищепромиздат, б…, 1954 год!
Изобилие непечатного слова явственно свидетельствовало о том, что у брата не просто закавыка, а неприятная закавыка. Чреватая последствиями. А какие могут быть последствия в полиции? Ясно какие – звездочку с погон долой и в участковые, землю топтать! Об этих последствиях Виталик упоминал не раз.
– Раритет! – уважительно сказал Савелий.
– Тираж – полмиллиона. Продавалась почти шестьдесят лет назад. Хрен найдешь концы.
– Поконкретнее можно? – попросил Савелий. – А то я что-то не пойму…
– Можно и поконкретнее. – Виталик плеснул в свой фужер коньяка, отпил половину, шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла и начал рассказывать: – Есть в районе Южного порта складской комплекс, принадлежащий ЗАО «Вéрни-компани»…
– Французы? – В слове «вéрни» Савелию послышалось что-то галльское.
– Наши, – ответил Виталик. – Вéрни – это Вергун Николай Николаевич, генеральный директор и совладелец комплекса, до две тысячи пятого года бывший единственным владельцем. В две тысячи пятом понадобились деньги на реконструкцию, в результате чего у комплекса появился второй владелец – Олег Михайлович Высоцкий…
– И, конечно же, каждый из них хочет отделаться от другого, – предположил Савелий.
– Не угадал, – покачал головой брат. – Все гораздо запущеннее. На прошлой неделе на территории комплекса произошло два очень странных убийства. Абсолютно непонятных. В понедельник во время перерыва была убита сотрудница отдела персонала Луковская. Забита бейсбольной битой, которую мы нашли у нее на столе. Сорок шесть лет, с мужем давно в разводе, дочери – шестнадцать, учится в десятом классе. И соседи, и сотрудники склада в один голос утверждают, что жертва была спокойной бесконфликтной женщиной. Кому могло понадобиться убивать ее, да еще с такой жестокостью? И зачем убийца оставил рядом с трупом лист из старой кулинарной книги, в которой отметил рецепт отбивных котлет? Потому что орудовал битой? Но какой в этом смысл? Ты видишь здесь смысл?
– Не вижу, – честно признался Савелий.
– Вот и хорошо! – неожиданно обрадовался брат. – Значит, задачка действительно по вашей психиатрической части!
Схватывать все на лету и делать скоропалительные выводы не совсем одно и то же. Но как это объяснить торопыге? Сам Виталий считал, что соображает очень быстро. Практически молниеносно.
– Ты сказал, что убийств было два.
– Да – два. В четверг около двух часов дня в подвале склада номер один был найден труп Кирилла Высоцкого, двадцати четырехлетнего сына совладельца и заместителя генерального директора комплекса. Он тоже работал на складе, менеджером коммерческого отдела. Судя по всему, парень уединился в укромном месте, чтобы выкурить косячок, а его там задушили капроновой веревкой. И булавкой прикололи к языку листок с рецептом именно языка. С изюмом! Два убийства в одном учреждении, разные люди, разный способ, никакого видимого мотива и страницы из одной и той же книги. Не наводит ни на какие выводы? Меня лично наводит. И других наводит.
– Маньяк? – Савелий пригубил коньяк и закусил кусочком шоколада. – Возможно… Кулинарная мания? Или какие-то тонкие, одному ему понятные логические выкладки? Вопрос, конечно, интересный, но хотелось бы подробности…
Подробностей у Виталика было не так уж и много. Кадровичка Луковская родилась в подмосковном городе Железнодорожном, после школы поступила на факультет государственного делопроизводства историко-архивного института. Замужество, рождение дочери, развод, работа в отделе кадров, работа ассистентом генерального директора, работа в отделе продаж, работа в отделе персонала. В поле зрения правоохранительных органов не попадала, с окружающими не конфликтовала, взаймы не давала, долгов не имела, с дочерью была в прекрасных отношениях… Вроде бы сорок шесть лет прожила, а врагов не нажила и убивать ее никаких видимых причин нет. По крайней мере на первый взгляд. Да и на второй тоже. А уж так жестоко, битой по голове… Тем более! Это же какую, мягко говоря, неприязнь к человеку надо испытывать, чтобы таким образом от него избавиться. Да еще с явным риском – прямо на рабочем месте, посреди рабочего дня. В административном корпусе. Пусть даже и во время перерыва, когда народ в основной своей массе находился в столовой и прилегающей к ней курилке.
Второе убийство еще непонятнее первого. Кирилл Высоцкий в чем-то криминальном замечен не был, на складе ни с кем не конфликтовал, в поле зрения полиции не попадал. Травкой баловался, что да, то да. При нем нашли всего одну самокрутку, спрятанную среди сигарет в пачке. Ну и на полу, среди мусора, несколько растоптанных окурков. И больше ничего компрометирующего, никаких угроз, никаких потенциально опасных связей. Ничего такого, что могло бы повлечь за собой убийство.
– То, что преступник – маньяк, сомнений ни у кого не вызывает, – подытожил Виталик. – Я просто не хотел навязывать тебе это мнение, лучше, чтобы ты сам…
– Если в поступках нет явной логики, то, значит, маньяк? – поддел Савелий. – А если логика скрытая?