Страница:
Все, заканчиваю писать. Никогда еще не писал так много, даже палец заболел. Но тем не менее полегчало. Кроме того, мне важно максимально зафиксировать первые впечатления от „выворотов“, пока они свежи в памяти. Днем все воспоминания об этих диких сновидениях стремительно тускнеют и забываются. Уже к вечеру я ничего не помню. Остается только боль, температура, мои записи и безликий, тягучий страх. Безысходность. Ладно, все. Пора освежить мозги…»
«20.06.92 г., время – 11.30 (день)
Так я и думал. Полный отруб. Лежу, словно игрушка без батареек. Абсолютная обесточенность, слабость и тошнота. В глазах – черно-красная пелена. Дальше будет еще хуже, я знаю…»
«21.06.92 г., время – 9.17 (утро)
Температура – 39,7. Самочувствие на нуле. Пошел в туалет и упал в обморок. Рухнул в угол и очухался только через пару минут. В глазах – тьма и мерцающая зелень. Еле дополз до кровати. Всего трясет, уши заложило, в животе спазмы и пульсирующая боль. Да-а, так меня еще никогда не прихватывало…»
«… время – 15.43 (день)
Вроде отпустило немного. Приходил врач, растерянно осмотрел, с диагнозом – заминка. Назначил какие-то таблетки, я их выбросил в форточку (от чудовищ таблетки вряд ли помогут). Вообще, мерзкий тип. Арчи хотел его укусить. Чувствительный пес! После панического бегства врача-очкарика подошел и положил голову мне на грудь. Сразу стало легче. Собаки – потенциальные экстрасенсы. Арчи – точно!»
Максим кивнул и сел вместе с остальными учениками на пол, наблюдая за джиу-кумите, поединком первой двойки. Все началось как обычно: поклон сэнсэю поклон залу, поклон сопернику и… хаджиме! Бой начался. Бойцы замерли на мгновение, оценивая потенциал противника, а затем медленно пошли на сближение. Додзе – школьный спортзал – замер. Слышны только шлепанье босых ног спаррингующихся по деревянному полу и громкие крики во время нанесения очередного удара.
– Не танцуем, жестче работаем. Это вам не балет… – Сэнсэй, молодой парень по имени Володя, кружил вокруг соперников, словно тигр, отмечая каждое их движение. Он сам был очень жестким бойцом и старался передать этот стиль ведения боя своим ученикам. Карате он начал заниматься лет семь назад, во Владивостоке, у настоящего японского мастера. Но, помимо восточных единоборств, в арсенале Володи была многолетняя практика уличного боя, которая и наложила основной отпечаток на методику его преподавания.
– Яме! Закончили. Следующие.
Максим поднялся на ноги и, разминая мышцы, вышел на освободившееся пространство импровизированного татами – участка пола, огороженного со всех сторон сидящими на полу учениками.
– Повторяю, основная цель воина – вывести противника из строя наиболее эффективным методом и с наименьшей затратой сил. – Сэнсэй объяснял эту аксиому присутствующим каждые пятнадцать минут тренировки. – Запомните, мы не на спортивной арене и не перед девочками во дворе. Карате – это искусство, созданное в первую очередь для выживания. Танцы и красование здесь неуместны. Приготовились…
Это относилось уже исключительно к новой паре, вышедшей на татами. Максим почувствовал возбуждение, разрастающееся внутри упругой волной. Хаджиме! Бой начался…
Максим медленно шел по вечернему проспекту, равнодушно разглядывая редких встречных прохожих.
Сумерки. Значит, скоро придет пугающая ночь, окутывая своим звездным покрывалом небо, землю, разум. НАВАЖДЕНИЯ…
Максим задрожал от одной мысли, что эта ночь может принести новые наваждения, новый «выворот», после которого он может уже не оправиться – сердце после очередного ночного кошмара стало болеть все сильнее, и неизвестно, где заканчивается граница, до которой организм еще может противостоять этим жутким нападкам неизвестного.
Вот и дом. Максим остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Он зашел в подъезд и смутно почувствовал какой-то дискомфорт. Какое-то раздражающее чувство, покалывающей холодной волной пробежавшее по шее, спине, ногам. Подъезд был погружен во мрак: опять перегорела лампочка. Привычная ситуация, но почему тогда так бешено колотится сердце? Максим постоял несколько минут, давая глазам привыкнуть к темноте и попутно вслушиваясь в тишину, которая почему-то дышала на Коврова холодным предчувствием. В подъезде кто-то был. Максим понял это даже не по посторонним звукам. Тот, кто тоже стоял неподвижно, где-то на верхних этажах, выдал себя своими мыслями, которые ощутимо стекали по ступеням вниз тонким ручейком злобы и ненависти. Странное ощущение. Будто пришедшее откуда-то издалека, из затерянного в глубинах внутреннего пространства, прошлого. Максим нахмурился и, напрягая и расслабляя одновременно все мышцы, подготавливая тело к схватке, медленно двинулся вперед, неслышно ступая на гладкую поверхность лестничных ступеней. Когда он поднялся на второй этаж, ему показалось, что кто-то шевельнулся на площадке, в одной из ниш квартир.
– Кто здесь?
Из ниши выскочил человек. Максим вздрогнул. Человек явно ждал здесь кого-то, может, его, Коврова, а может, кого-нибудь другого – с наступлением ночи улицы и подъезды Барнаула становились зонами повышенного риска.
– Ну, и что дальше?
Максим сразу мысленно назвал человека Злобным – от него во все стороны расходились просто физически ощутимые волны злобы и агрессии. Словно в подтверждение этому, человек молча бросился вперед и вниз, атакуя Коврова. Максим сделал блокирующее движение руками и, остановив движение противника, провел «сэн-о-сэн» – синхронный контрудар. Злобный отлетел на метр назад и врубился в стену, но это лишь разозлило его еще больше. Он снова прыгнул на Коврова, на этот раз не пытаясь использовать вес тела, а нанося удары руками, от которых Коврову трудно было уклоняться в замкнутом пространстве небольшой площадки между этажами. Максим отпрыгнул назад, затем сбежал по ступенькам вниз на более широкое пространство первого этажа. Этим прыжком он разорвал дистанцию и получил секундную фору, для того чтобы подготовиться к более серьезному поединку. Было что-то нелепое в этой ситуации, что-то обидное – драться всего в нескольких шагах от собственной квартиры, где сейчас даже не догадываются об этой схватке члены его семьи. «Ну, ничего, ничего. Соберись, боец! Хаджиме! Ос!» Максим встал в стойку, и вовремя – Злобный был уже рядом. Он прыгнул на Коврова, но тут же получил сильный удар ногой в грудь.
– Ты что, дебил, смерти ищешь?
Злобный немного оправился после удара, восстанавливая дыхание, и снова молча бросился на Коврова. Волны ненависти заполнили площадку. Это была не просто ненависть маньяка или бешенство обдолбанного наркомана, это была сконцентрированная ярость, направленная именно на него, Максима. Злобный неистовствовал. Скорее всего, он стоял здесь, в темноте подъезда, и ждал не случайную жертву, а вполне конкретного человека. Максим опять блокировал несколько ударов в лицо и нанес, с подшагиванием, контратакующий удар ребром ладони в голову противника. Затем подпрыгнул вверх и, провернувшись в воздухе, ударил ногой ему в грудь, откинув назад. Пора было завладеть инициативой. Максим бросился вперед и, войдя в ближний бой, стал наносить противнику короткие жесткие удары кулаками, локтями и коленями. Сломив сопротивление Злобного, он уже просто избивал его, выплескивая наконец-то напряжение, которое царило внутри все последнее время.
В подъезд кто-то вошел, но, услышав в темноте возню и звуки драки, торопливо выбежал обратно на улицу.
Злобный медленно осел по стене, запрокидывая вверх окровавленное лицо. Максим наклонился к нему и угрожающе спросил:
– Ты ведь меня ждал, да, гнида? Кто ты такой? Кто тебя послал, ублюдок?
Он положил руку противнику на плечо и, нащупав большим пальцем выемку под ключицей, с силой надавил. Злобный зашипел от боли и потерял сознание. Максим постоял над телом несколько секунд, соображая, что же теперь делать, затем медленно пошел к выходу. На улице должны быть люди, их нужно попросить вызвать милицию. Этого агрессивного подонка нельзя было оставлять в подъезде. Нужно узнать, кто он и что здесь делал. Максим вышел на улицу, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух и встряхивая гудящие руки. И тут же услышал за своей спиной громкие шаги. Обливаясь кровью и оскалив зубы, из темного подъезда, пошатываясь, вышел Злобный. В руках у него была заточка. Видимо, не успев или не захотев воспользоваться ею в помещении, он явно намеревался пустить ее в ход сейчас, на улице. Мутные глаза, то ли от сотрясения, то ли от наркотического опьянения, с ненавистью уставились на обидчика. Ковров сплюнул и, сжав зубы, стал медленно приближаться к вооруженному противнику.
«В нескольких шагах от собственной квартиры…»
Злобный хрипло закричал и бросился вперед, держа оружие перед собой. Его порядочно качало, и было непонятно – от наркотиков или все-таки от ударов, сотрясших ему вестибуляр.
Максим ушел в сторону с линии атаки и ударил по вытянутой руке с заточкой, опять входя в ближний бой. Удар в солнечное сплетение, в нос, в ухо, в челюсть, в нос, опять в ухо… Следующим ударом ребром ладони Максим сломал противнику ключицу, а последним ударом ноги отбросил Злобного к стене, ударившись о которую тот упал с глухим звуком на землю. На этот раз бой был окончательно закончен, так как злоумышленник лежал без движения, с хрипом втягивая в себя воздух. Максим подошел к нему, чувствуя, как бушует в венах адреналин, смешавшийся с кровью, и, подняв на руки изломанное тело, понес его через темный палисадник к мусорным контейнерам, стоящим в самом углу двора. Швырнув окровавленного противника в груду мусора, заполнившую наполовину бак, Ковров стремительно пошел прочь от этого места. Злости уже не было, только обреченность. И пустота… «Actum ne agas» – «Что сделано, то сделано».
«04.07.92 г., время – 6.24 (утро)
Начинаю сходить с ума. Что-то происходит с миром вокруг. Мне страшно…»
Этот музей был знаком Максиму по школьным экскурсиям, но это было давно. Ковров уже даже забыл, что есть в этом городе подобное заведение. Действительно, если бы не проходил мимо и не увидел грозные некогда орудия, стоящие у входа, то, очевидно, никогда и не вспомнил бы о его существовании.
Максим посмотрел на часы. Начало пятого. Жара, повисшая в воздухе густой пеленой, подгоняла в поисках спасительной прохлады. Ощущение ностальгии было настолько сильным, что Ковров решительно толкнул невзрачную, обитую дерматином дверь.
Внутри было прохладно, в вестибюле царила особая атмосфера, пропитанная запахом времени, характерным только для музеев и сразу же напомнившим о детстве. Купив билет, Максим выбрал направление наугад и шагнул в большой зал, заставленный витринами с фотографиями, монетами и одеждой. Экскурсия началась…
Зрелище, вопреки его ожиданиям, захватило его настолько, что он забыл о времени. Он зачарованно рассматривал мумии зверей и птиц, выставленные на втором этаже, кости далеких предков, каменные породы, среди которых были даже настоящие метеориты… Все это, уже виденное много лет назад, теперь воспринималось совершенно иначе, с чувством какого-то благоговения. Живая история…
Посетителей было немного. Максиму встретился лишь какой-то подвыпивший пенсионер, две девочки школьного возраста, и был еще кто-то, чье присутствие Ковров почувствовал, но не разглядел, кто это был. В отражении стенда «Товары, привезенные из Монголии» мелькнул неуловимый силуэт, и Коврову показалось, что это была женщина. Во всяком случае, он почувствовал терпкий аромат духов.
На полке выстроились в ряд крохотные разноцветные фигурки мудрецов, похожие на нэцке. Их было девять, и все они были сделаны с удивительной тщательностью, свидетельствующей о высокой квалификации мастера, их изготовившего. Рядом с мудрецами замерла бронзовая статуэтка какого-то злобного божка, уставившегося в зал гневным взглядом. Далее сидел в цветке лотоса безмятежный бронзовый Будда, отрешенный и таинственный. Максим с удивлением отметил, что дома, на полке, у них раньше стояла фигурка Будды, очень похожая на эту. Вероятно, тоже очень старинная.
Максим посмотрел на часы. Странно, он уже успел обойти почти весь музей, хотя прошло чуть более двадцати минут. Невероятно. Присмотревшись к циферблату и убедившись, что стрелки исправно отсчитывают секунды, Максим растерянно подумал: «А может, в этих стенах действительно особое течение времени?»
Рядом кто-то деликатно кашлянул, явно привлекая к себе внимание. Максим вздрогнул, очнувшись от размышлений, и увидел, что опять стоит перед большой экспозицией, состоящей из предметов, принадлежащих народам тюркской группы, собранных в конце прошлого века. В самом центре экспозиции висел огромный шаманский бубен в окружении различных специфических предметов, используемых в ритуалах вызывания духов. Странно, Ковров уже просматривал этот стенд, и вот теперь оказался перед ним снова. Кто-то опять кашлянул, и Максим увидел, обернувшись, что позади него стоит немолодой уже человек с коротко подстриженными черными волосами, среди которых контрастно выделялись несколько седых прядей. Раскосые глаза и смуглый цвет кожи выдавали в нем жителя горных районов. Одет алтаец был в дорогой серый костюм, свидетельствующий о солидном достатке и хорошем вкусе владельца. Очки в тонкой золотой оправе придавали ему респектабельный вид, завершая образ преуспевающего человека. Мужчина явно пытался обратить на себя внимание Коврова, но теперь почему-то смотрел мимо него на экспозицию.
– Это – тюнгур. Бубен, – произнес незнакомец, словно комментируя и без того очевидные вещи. Максим кивнул и снова повернулся к стенду, рассматривая испещренную узорами поверхность бубна. Возникла неловкая пауза. Мужчина, будучи, скорее всего, директором музея, тихо спросил:
– Интересуетесь?
Максим улыбнулся и пожал плечами.
– Немного. А это настоящее?
– В каком смысле? – Алтаец говорил чуть слышно, будто опасаясь потревожить царящую в зале тишину.
– Ну, это? Вот это все? Настоящее или бутафория?
– Странный вопрос, – мужчина по-прежнему стоял за спиной, и Максим почувствовал мимолетное раздражение от подобного стиля общения, – а ты сам разве не чувствуешь?
– А разве это можно почувствовать?
– Конечно! Это необходимо чувствовать, чтобы определить истинную сущность вещей. Иначе все вокруг будет беспрестанно обманывать тебя, Адучи.
Максим удивленно обернулся на незнакомца и увидел улыбку на его лице.
– Тенгри сени кортит, – произнес алтаец еще одну непонятную фразу и опять улыбнулся.
– Что это значит? – спросил Максим, озадаченный поведением собеседника.
– Ты смотришь на поверхность вещей, но не видишь их сущность. Это создает иллюзию относительно того, что окружает тебя в данный момент. Мир привык обманывать тебя, а ты привык обманывать мир. Но Небо обмануть невозможно. Оно ВИДИТ тебя – Тенгри сени кортит…
Максим усмехнулся.
– Это алтайское поверье?
Незнакомец пожал плечами:
– Это факт. А сейчас – Тенгри сени пастит…
– А это что?
Алтаец замолчал, словно подбирая наиболее корректный перевод фразы, и затем кивнул на экспозицию. Максим отвернулся, и в этот момент незнакомец наклонился к нему и громко крикнул в самое ухо: «ТЭРЬ!»
Максим отскочил на несколько шагов, повернулся к алтайцу, изумленно рассматривая его. А тот стоял как ни в чем не бывало, продолжая изучать стенд.
«Да он сумасшедший!» Внешний вид этого странного человека не соответствовал подобному определению, но его выходка Максима откровенно испугала, и он решил, что будет лучше поскорее покинуть это, вдруг опустевшее здание.
– Хочешь уйти? – спросил алтаец, не поворачивая головы, и Максим почувствовал, как необъяснимый страх опять потек по телу холодной волной.
«Точно, сумасшедший. Нужно сваливать отсюда!»
– Ну, допустим, – пробормотал он, растягивая слова, чтобы не выдать своего испуга.
Алтаец улыбнулся:
– Тебе только кажется, что ты можешь уйти, Адучи. На самом деле идти тебе некуда. Только я могу вывести тебя отсюда. – Он повернулся к Коврову, который задохнулся от ужаса. За стеклянной поверхностью очков чернели бездонной пустотой два жутких зрачка. Это были глаза сумасшедшего, сомнений в этом больше не оставалось. Максим судорожно вздохнул и сделал еще несколько шагов назад. Алтаец стоял перед ним, перегородив собой выход, безмолвный и страшный, с безумной улыбкой на темном лице.
Максим повернулся и быстро пошел ко второму выходу из зала, ведущему в смежный зал. Оттуда можно будет подняться на второй этаж и затем спуститься по лестнице и выйти на улицу. Но где гарантии, что этот страшный алтаец не перекроет ему и центральный вход? Тем более что, если он и в самом деле директор этого треклятого музея, просчитать намерение Коврова не составит для него большого труда. Но зачем ему все это? К тому же там все-таки люди: посетители, вахтеры, дежурные. Не будет же он ломать комедию перед своими подчиненными? Или, может, они уже привыкли к подобному поведению своего шефа? Безумие…
Максим осмотрелся. Залы были пусты, посетителей уже не было, как, впрочем, и сотрудников музея, которые обязаны дежурить в помещениях до ухода последнего человека.
«Прямо сценарий фильма ужасов – жертва в пустом музее и маньяк-директор с секирой, взятой среди экспонатов». Максим чувствовал, что происходит что-то очень страшное и очень важное. Похожее ощущение он испытал несколько дней назад в темном подъезде, схватившись с человеком, который хотел его убить. «Может, они из одной компании? Что им нужно от меня? Твари. Господи, что же это происходит со мной…» Максим стремительно шел по коридорам, автоматически подготавливая тело к возможному поединку. Перед его глазами стояли две картинки – перекошенное ненавистью, окровавленное лицо Злобного и отрешенное лицо жуткого алтайца с парализующим волю взглядом. От такого взгляда не стыдно и убежать, хотя бегство от противника Максим всегда считал ниже своего достоинства. «Ты проиграл не тогда, когда упал на пол весь в крови. Ты проиграл тогда, когда повернулся к своему противнику спиной или встал перед ним на колени». Эти слова сэнсэя Володи бились в ушах призывным кличем. «Вернуться! Вернуться! Вернуться! Иди и дерись! Дерись!»
Максим остановился и, решительно развернувшись, пошел назад. «Действительно, что я, зайчик, что ли, бегать от всяких придурков? Злобный уже свою порцию получил, получит и этот. И не посмотрю, что он директор…»
«Директор» по-прежнему стоял на том же месте в той же позе, неподвижный, словно элемент музейного интерьера. Максим решительно двинулся вперед, чувствуя, как мелкая противная дрожь резонирует на мышцах ног. А ведь Злобный был куда более опасным противником: чуть выше ростом, чем этот худощавый алтаец, и гораздо более плотного телосложения. Но не было у него таких жутких глаз… Когда до «директора» осталось всего несколько шагов, тот развел в стороны руки, то ли показывая, что не хочет драться, то ли желая обнять вернувшегося. Максим перешел в атакующую стойку, но тут алтаец вдруг снова издал свой истошный вопль, на этот раз гораздо громче первого: «Тэрь! Тэрь! Арк ахаш!!!» И столько безумия было в этом крике, именно безумия, и так контрастно прозвучал он в тишине этого здания, что Максим, дрогнув, замер, словно наткнувшись на невидимую стену и, не выдержав, бросился прочь, к другому выходу.
«Где же люди? Где? Где все? Что же это, а?»
Ковров в два прыжка преодолел зал с экспонатами партизанского движения и оказался у лестницы, ведущей на второй этаж. В это время в музее погас свет. Максим сжался от ужаса и замер, вслушиваясь в окружавшую его теперь со всех сторон тьму.
«Он же меня специально сюда загнал, – мелькнула вдруг внезапная мысль, – гадина, он же все это подстроил…» Ситуация принимала по-настоящему серьезный оборот. Отсюда было всего два пути: обратно в зал, где ждал его этот благообразный монстр, и на второй этаж, где притаились неподвижные мумии животных с оскаленными мордами. Нужно было стремительно выбирать, какой предпочесть, потому что если продолжать торчать здесь, то его запросто могут запереть на ночь. И неизвестно еще, что задумал этот безумец, и вообще, может быть, он здесь не один.
Словно в подтверждение этих панических мыслей, сверху, из темноты второго этажа, послышался тихий зловещий шепот: «Адучи-ии-ии…» Максим закричал от неожиданности и ужаса, который душил его накидкой из тьмы:
– А-а-а… Иди! Давай, иди сюда, тварь!
– Иду…
По лестнице действительно кто-то спускался вниз, неразличимый во мраке. Максим встал в стойку, но человек во тьме лишь рассмеялся, словно увидев это отчаянное движение в непроницаемой темноте:
– Хочешь сразиться со мной? Хорошо… хорошо… Аксаман тумангол…
Ковров почувствовал, что теряет сознание, и, сделав над собой усилие, из последних сил бросился в непроглядный мрак, прочь от нового преследователя, выставив перед собой руки с напряженными пальцами. Никого не встретив, он миновал злополучный зал с шаманскими принадлежностями и оказался у выхода. За столиком дежурного вахтера сидела перепуганная женщина, напряженно разглядывая всклокоченного посетителя.
– Ты что орешь, парень? Ты откуда взялся вообще? Музей уже закрыт. Ты пьяный, что ли?
Максим подошел к ней и произнес срывающимся голосом абсолютно нелепую фразу:
– А что это вы тут… без света сидите? – Он хотел сказать нечто совсем иное, что он не пьяный, что они обесточивают помещения, даже не убедившись в отсутствии посетителей, хотел узнать, есть ли тут у них этакий благообразный директор с повадками сумасшедшего… Но все эти фразы застряли за нервным спазмом, сковавшим горло.
– Пошли вы все… Уроды! – пробормотал Ковров и вышел из музея на улицу.
От свежего воздуха вдруг сильно закружилась голова, а из носа побежали двумя стремительными струйками капельки крови, падая на рубашку и брюки, расплываясь тут же алыми бесформенными пятнами. Чертыхнувшись, Максим запрокинул голову, уставившись бессмысленным взглядом в темно-синее небо, на котором уже высыпали мерцающие искорки далеких звезд. Кровь остановилась, но на смену ей где-то внутри родилось неприятное томительное чувство, быстро распространяющееся по желудку.
«Этого еще только не хватало», – подумал Максим и сделал несколько глотательных движений, сдерживая рвоту и сплевывая горькую слюну.
Серый асфальт, на котором он стоял, вдруг вздыбился, поднялся и, сделав акробатический кульбит, со всей силы ударил ему в лицо. Глубокий обморок растворил в себе все переживания и впечатления этого злополучного дня.
«20.06.92 г., время – 11.30 (день)
Так я и думал. Полный отруб. Лежу, словно игрушка без батареек. Абсолютная обесточенность, слабость и тошнота. В глазах – черно-красная пелена. Дальше будет еще хуже, я знаю…»
«21.06.92 г., время – 9.17 (утро)
Температура – 39,7. Самочувствие на нуле. Пошел в туалет и упал в обморок. Рухнул в угол и очухался только через пару минут. В глазах – тьма и мерцающая зелень. Еле дополз до кровати. Всего трясет, уши заложило, в животе спазмы и пульсирующая боль. Да-а, так меня еще никогда не прихватывало…»
«… время – 15.43 (день)
Вроде отпустило немного. Приходил врач, растерянно осмотрел, с диагнозом – заминка. Назначил какие-то таблетки, я их выбросил в форточку (от чудовищ таблетки вряд ли помогут). Вообще, мерзкий тип. Арчи хотел его укусить. Чувствительный пес! После панического бегства врача-очкарика подошел и положил голову мне на грудь. Сразу стало легче. Собаки – потенциальные экстрасенсы. Арчи – точно!»
* * *
– Первая пара: Пешков – Кутасов, вторая: Ковров – Медянник…Максим кивнул и сел вместе с остальными учениками на пол, наблюдая за джиу-кумите, поединком первой двойки. Все началось как обычно: поклон сэнсэю поклон залу, поклон сопернику и… хаджиме! Бой начался. Бойцы замерли на мгновение, оценивая потенциал противника, а затем медленно пошли на сближение. Додзе – школьный спортзал – замер. Слышны только шлепанье босых ног спаррингующихся по деревянному полу и громкие крики во время нанесения очередного удара.
– Не танцуем, жестче работаем. Это вам не балет… – Сэнсэй, молодой парень по имени Володя, кружил вокруг соперников, словно тигр, отмечая каждое их движение. Он сам был очень жестким бойцом и старался передать этот стиль ведения боя своим ученикам. Карате он начал заниматься лет семь назад, во Владивостоке, у настоящего японского мастера. Но, помимо восточных единоборств, в арсенале Володи была многолетняя практика уличного боя, которая и наложила основной отпечаток на методику его преподавания.
– Яме! Закончили. Следующие.
Максим поднялся на ноги и, разминая мышцы, вышел на освободившееся пространство импровизированного татами – участка пола, огороженного со всех сторон сидящими на полу учениками.
– Повторяю, основная цель воина – вывести противника из строя наиболее эффективным методом и с наименьшей затратой сил. – Сэнсэй объяснял эту аксиому присутствующим каждые пятнадцать минут тренировки. – Запомните, мы не на спортивной арене и не перед девочками во дворе. Карате – это искусство, созданное в первую очередь для выживания. Танцы и красование здесь неуместны. Приготовились…
Это относилось уже исключительно к новой паре, вышедшей на татами. Максим почувствовал возбуждение, разрастающееся внутри упругой волной. Хаджиме! Бой начался…
Максим медленно шел по вечернему проспекту, равнодушно разглядывая редких встречных прохожих.
Сумерки. Значит, скоро придет пугающая ночь, окутывая своим звездным покрывалом небо, землю, разум. НАВАЖДЕНИЯ…
Максим задрожал от одной мысли, что эта ночь может принести новые наваждения, новый «выворот», после которого он может уже не оправиться – сердце после очередного ночного кошмара стало болеть все сильнее, и неизвестно, где заканчивается граница, до которой организм еще может противостоять этим жутким нападкам неизвестного.
Вот и дом. Максим остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Он зашел в подъезд и смутно почувствовал какой-то дискомфорт. Какое-то раздражающее чувство, покалывающей холодной волной пробежавшее по шее, спине, ногам. Подъезд был погружен во мрак: опять перегорела лампочка. Привычная ситуация, но почему тогда так бешено колотится сердце? Максим постоял несколько минут, давая глазам привыкнуть к темноте и попутно вслушиваясь в тишину, которая почему-то дышала на Коврова холодным предчувствием. В подъезде кто-то был. Максим понял это даже не по посторонним звукам. Тот, кто тоже стоял неподвижно, где-то на верхних этажах, выдал себя своими мыслями, которые ощутимо стекали по ступеням вниз тонким ручейком злобы и ненависти. Странное ощущение. Будто пришедшее откуда-то издалека, из затерянного в глубинах внутреннего пространства, прошлого. Максим нахмурился и, напрягая и расслабляя одновременно все мышцы, подготавливая тело к схватке, медленно двинулся вперед, неслышно ступая на гладкую поверхность лестничных ступеней. Когда он поднялся на второй этаж, ему показалось, что кто-то шевельнулся на площадке, в одной из ниш квартир.
– Кто здесь?
Из ниши выскочил человек. Максим вздрогнул. Человек явно ждал здесь кого-то, может, его, Коврова, а может, кого-нибудь другого – с наступлением ночи улицы и подъезды Барнаула становились зонами повышенного риска.
– Ну, и что дальше?
Максим сразу мысленно назвал человека Злобным – от него во все стороны расходились просто физически ощутимые волны злобы и агрессии. Словно в подтверждение этому, человек молча бросился вперед и вниз, атакуя Коврова. Максим сделал блокирующее движение руками и, остановив движение противника, провел «сэн-о-сэн» – синхронный контрудар. Злобный отлетел на метр назад и врубился в стену, но это лишь разозлило его еще больше. Он снова прыгнул на Коврова, на этот раз не пытаясь использовать вес тела, а нанося удары руками, от которых Коврову трудно было уклоняться в замкнутом пространстве небольшой площадки между этажами. Максим отпрыгнул назад, затем сбежал по ступенькам вниз на более широкое пространство первого этажа. Этим прыжком он разорвал дистанцию и получил секундную фору, для того чтобы подготовиться к более серьезному поединку. Было что-то нелепое в этой ситуации, что-то обидное – драться всего в нескольких шагах от собственной квартиры, где сейчас даже не догадываются об этой схватке члены его семьи. «Ну, ничего, ничего. Соберись, боец! Хаджиме! Ос!» Максим встал в стойку, и вовремя – Злобный был уже рядом. Он прыгнул на Коврова, но тут же получил сильный удар ногой в грудь.
– Ты что, дебил, смерти ищешь?
Злобный немного оправился после удара, восстанавливая дыхание, и снова молча бросился на Коврова. Волны ненависти заполнили площадку. Это была не просто ненависть маньяка или бешенство обдолбанного наркомана, это была сконцентрированная ярость, направленная именно на него, Максима. Злобный неистовствовал. Скорее всего, он стоял здесь, в темноте подъезда, и ждал не случайную жертву, а вполне конкретного человека. Максим опять блокировал несколько ударов в лицо и нанес, с подшагиванием, контратакующий удар ребром ладони в голову противника. Затем подпрыгнул вверх и, провернувшись в воздухе, ударил ногой ему в грудь, откинув назад. Пора было завладеть инициативой. Максим бросился вперед и, войдя в ближний бой, стал наносить противнику короткие жесткие удары кулаками, локтями и коленями. Сломив сопротивление Злобного, он уже просто избивал его, выплескивая наконец-то напряжение, которое царило внутри все последнее время.
В подъезд кто-то вошел, но, услышав в темноте возню и звуки драки, торопливо выбежал обратно на улицу.
Злобный медленно осел по стене, запрокидывая вверх окровавленное лицо. Максим наклонился к нему и угрожающе спросил:
– Ты ведь меня ждал, да, гнида? Кто ты такой? Кто тебя послал, ублюдок?
Он положил руку противнику на плечо и, нащупав большим пальцем выемку под ключицей, с силой надавил. Злобный зашипел от боли и потерял сознание. Максим постоял над телом несколько секунд, соображая, что же теперь делать, затем медленно пошел к выходу. На улице должны быть люди, их нужно попросить вызвать милицию. Этого агрессивного подонка нельзя было оставлять в подъезде. Нужно узнать, кто он и что здесь делал. Максим вышел на улицу, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух и встряхивая гудящие руки. И тут же услышал за своей спиной громкие шаги. Обливаясь кровью и оскалив зубы, из темного подъезда, пошатываясь, вышел Злобный. В руках у него была заточка. Видимо, не успев или не захотев воспользоваться ею в помещении, он явно намеревался пустить ее в ход сейчас, на улице. Мутные глаза, то ли от сотрясения, то ли от наркотического опьянения, с ненавистью уставились на обидчика. Ковров сплюнул и, сжав зубы, стал медленно приближаться к вооруженному противнику.
«В нескольких шагах от собственной квартиры…»
Злобный хрипло закричал и бросился вперед, держа оружие перед собой. Его порядочно качало, и было непонятно – от наркотиков или все-таки от ударов, сотрясших ему вестибуляр.
Максим ушел в сторону с линии атаки и ударил по вытянутой руке с заточкой, опять входя в ближний бой. Удар в солнечное сплетение, в нос, в ухо, в челюсть, в нос, опять в ухо… Следующим ударом ребром ладони Максим сломал противнику ключицу, а последним ударом ноги отбросил Злобного к стене, ударившись о которую тот упал с глухим звуком на землю. На этот раз бой был окончательно закончен, так как злоумышленник лежал без движения, с хрипом втягивая в себя воздух. Максим подошел к нему, чувствуя, как бушует в венах адреналин, смешавшийся с кровью, и, подняв на руки изломанное тело, понес его через темный палисадник к мусорным контейнерам, стоящим в самом углу двора. Швырнув окровавленного противника в груду мусора, заполнившую наполовину бак, Ковров стремительно пошел прочь от этого места. Злости уже не было, только обреченность. И пустота… «Actum ne agas» – «Что сделано, то сделано».
«04.07.92 г., время – 6.24 (утро)
Начинаю сходить с ума. Что-то происходит с миром вокруг. Мне страшно…»
* * *
«Алтайский краеведческий музей». Максим стоял перед небольшим двухэтажным зданием, переводя взгляд с таблички на стене на приземистые пушки, выкрашенные в зеленый цвет и замершие в почетном карауле около входа.Этот музей был знаком Максиму по школьным экскурсиям, но это было давно. Ковров уже даже забыл, что есть в этом городе подобное заведение. Действительно, если бы не проходил мимо и не увидел грозные некогда орудия, стоящие у входа, то, очевидно, никогда и не вспомнил бы о его существовании.
Максим посмотрел на часы. Начало пятого. Жара, повисшая в воздухе густой пеленой, подгоняла в поисках спасительной прохлады. Ощущение ностальгии было настолько сильным, что Ковров решительно толкнул невзрачную, обитую дерматином дверь.
Внутри было прохладно, в вестибюле царила особая атмосфера, пропитанная запахом времени, характерным только для музеев и сразу же напомнившим о детстве. Купив билет, Максим выбрал направление наугад и шагнул в большой зал, заставленный витринами с фотографиями, монетами и одеждой. Экскурсия началась…
Зрелище, вопреки его ожиданиям, захватило его настолько, что он забыл о времени. Он зачарованно рассматривал мумии зверей и птиц, выставленные на втором этаже, кости далеких предков, каменные породы, среди которых были даже настоящие метеориты… Все это, уже виденное много лет назад, теперь воспринималось совершенно иначе, с чувством какого-то благоговения. Живая история…
Посетителей было немного. Максиму встретился лишь какой-то подвыпивший пенсионер, две девочки школьного возраста, и был еще кто-то, чье присутствие Ковров почувствовал, но не разглядел, кто это был. В отражении стенда «Товары, привезенные из Монголии» мелькнул неуловимый силуэт, и Коврову показалось, что это была женщина. Во всяком случае, он почувствовал терпкий аромат духов.
На полке выстроились в ряд крохотные разноцветные фигурки мудрецов, похожие на нэцке. Их было девять, и все они были сделаны с удивительной тщательностью, свидетельствующей о высокой квалификации мастера, их изготовившего. Рядом с мудрецами замерла бронзовая статуэтка какого-то злобного божка, уставившегося в зал гневным взглядом. Далее сидел в цветке лотоса безмятежный бронзовый Будда, отрешенный и таинственный. Максим с удивлением отметил, что дома, на полке, у них раньше стояла фигурка Будды, очень похожая на эту. Вероятно, тоже очень старинная.
Максим посмотрел на часы. Странно, он уже успел обойти почти весь музей, хотя прошло чуть более двадцати минут. Невероятно. Присмотревшись к циферблату и убедившись, что стрелки исправно отсчитывают секунды, Максим растерянно подумал: «А может, в этих стенах действительно особое течение времени?»
Рядом кто-то деликатно кашлянул, явно привлекая к себе внимание. Максим вздрогнул, очнувшись от размышлений, и увидел, что опять стоит перед большой экспозицией, состоящей из предметов, принадлежащих народам тюркской группы, собранных в конце прошлого века. В самом центре экспозиции висел огромный шаманский бубен в окружении различных специфических предметов, используемых в ритуалах вызывания духов. Странно, Ковров уже просматривал этот стенд, и вот теперь оказался перед ним снова. Кто-то опять кашлянул, и Максим увидел, обернувшись, что позади него стоит немолодой уже человек с коротко подстриженными черными волосами, среди которых контрастно выделялись несколько седых прядей. Раскосые глаза и смуглый цвет кожи выдавали в нем жителя горных районов. Одет алтаец был в дорогой серый костюм, свидетельствующий о солидном достатке и хорошем вкусе владельца. Очки в тонкой золотой оправе придавали ему респектабельный вид, завершая образ преуспевающего человека. Мужчина явно пытался обратить на себя внимание Коврова, но теперь почему-то смотрел мимо него на экспозицию.
– Это – тюнгур. Бубен, – произнес незнакомец, словно комментируя и без того очевидные вещи. Максим кивнул и снова повернулся к стенду, рассматривая испещренную узорами поверхность бубна. Возникла неловкая пауза. Мужчина, будучи, скорее всего, директором музея, тихо спросил:
– Интересуетесь?
Максим улыбнулся и пожал плечами.
– Немного. А это настоящее?
– В каком смысле? – Алтаец говорил чуть слышно, будто опасаясь потревожить царящую в зале тишину.
– Ну, это? Вот это все? Настоящее или бутафория?
– Странный вопрос, – мужчина по-прежнему стоял за спиной, и Максим почувствовал мимолетное раздражение от подобного стиля общения, – а ты сам разве не чувствуешь?
– А разве это можно почувствовать?
– Конечно! Это необходимо чувствовать, чтобы определить истинную сущность вещей. Иначе все вокруг будет беспрестанно обманывать тебя, Адучи.
Максим удивленно обернулся на незнакомца и увидел улыбку на его лице.
– Тенгри сени кортит, – произнес алтаец еще одну непонятную фразу и опять улыбнулся.
– Что это значит? – спросил Максим, озадаченный поведением собеседника.
– Ты смотришь на поверхность вещей, но не видишь их сущность. Это создает иллюзию относительно того, что окружает тебя в данный момент. Мир привык обманывать тебя, а ты привык обманывать мир. Но Небо обмануть невозможно. Оно ВИДИТ тебя – Тенгри сени кортит…
Максим усмехнулся.
– Это алтайское поверье?
Незнакомец пожал плечами:
– Это факт. А сейчас – Тенгри сени пастит…
– А это что?
Алтаец замолчал, словно подбирая наиболее корректный перевод фразы, и затем кивнул на экспозицию. Максим отвернулся, и в этот момент незнакомец наклонился к нему и громко крикнул в самое ухо: «ТЭРЬ!»
Максим отскочил на несколько шагов, повернулся к алтайцу, изумленно рассматривая его. А тот стоял как ни в чем не бывало, продолжая изучать стенд.
«Да он сумасшедший!» Внешний вид этого странного человека не соответствовал подобному определению, но его выходка Максима откровенно испугала, и он решил, что будет лучше поскорее покинуть это, вдруг опустевшее здание.
– Хочешь уйти? – спросил алтаец, не поворачивая головы, и Максим почувствовал, как необъяснимый страх опять потек по телу холодной волной.
«Точно, сумасшедший. Нужно сваливать отсюда!»
– Ну, допустим, – пробормотал он, растягивая слова, чтобы не выдать своего испуга.
Алтаец улыбнулся:
– Тебе только кажется, что ты можешь уйти, Адучи. На самом деле идти тебе некуда. Только я могу вывести тебя отсюда. – Он повернулся к Коврову, который задохнулся от ужаса. За стеклянной поверхностью очков чернели бездонной пустотой два жутких зрачка. Это были глаза сумасшедшего, сомнений в этом больше не оставалось. Максим судорожно вздохнул и сделал еще несколько шагов назад. Алтаец стоял перед ним, перегородив собой выход, безмолвный и страшный, с безумной улыбкой на темном лице.
Максим повернулся и быстро пошел ко второму выходу из зала, ведущему в смежный зал. Оттуда можно будет подняться на второй этаж и затем спуститься по лестнице и выйти на улицу. Но где гарантии, что этот страшный алтаец не перекроет ему и центральный вход? Тем более что, если он и в самом деле директор этого треклятого музея, просчитать намерение Коврова не составит для него большого труда. Но зачем ему все это? К тому же там все-таки люди: посетители, вахтеры, дежурные. Не будет же он ломать комедию перед своими подчиненными? Или, может, они уже привыкли к подобному поведению своего шефа? Безумие…
Максим осмотрелся. Залы были пусты, посетителей уже не было, как, впрочем, и сотрудников музея, которые обязаны дежурить в помещениях до ухода последнего человека.
«Прямо сценарий фильма ужасов – жертва в пустом музее и маньяк-директор с секирой, взятой среди экспонатов». Максим чувствовал, что происходит что-то очень страшное и очень важное. Похожее ощущение он испытал несколько дней назад в темном подъезде, схватившись с человеком, который хотел его убить. «Может, они из одной компании? Что им нужно от меня? Твари. Господи, что же это происходит со мной…» Максим стремительно шел по коридорам, автоматически подготавливая тело к возможному поединку. Перед его глазами стояли две картинки – перекошенное ненавистью, окровавленное лицо Злобного и отрешенное лицо жуткого алтайца с парализующим волю взглядом. От такого взгляда не стыдно и убежать, хотя бегство от противника Максим всегда считал ниже своего достоинства. «Ты проиграл не тогда, когда упал на пол весь в крови. Ты проиграл тогда, когда повернулся к своему противнику спиной или встал перед ним на колени». Эти слова сэнсэя Володи бились в ушах призывным кличем. «Вернуться! Вернуться! Вернуться! Иди и дерись! Дерись!»
Максим остановился и, решительно развернувшись, пошел назад. «Действительно, что я, зайчик, что ли, бегать от всяких придурков? Злобный уже свою порцию получил, получит и этот. И не посмотрю, что он директор…»
«Директор» по-прежнему стоял на том же месте в той же позе, неподвижный, словно элемент музейного интерьера. Максим решительно двинулся вперед, чувствуя, как мелкая противная дрожь резонирует на мышцах ног. А ведь Злобный был куда более опасным противником: чуть выше ростом, чем этот худощавый алтаец, и гораздо более плотного телосложения. Но не было у него таких жутких глаз… Когда до «директора» осталось всего несколько шагов, тот развел в стороны руки, то ли показывая, что не хочет драться, то ли желая обнять вернувшегося. Максим перешел в атакующую стойку, но тут алтаец вдруг снова издал свой истошный вопль, на этот раз гораздо громче первого: «Тэрь! Тэрь! Арк ахаш!!!» И столько безумия было в этом крике, именно безумия, и так контрастно прозвучал он в тишине этого здания, что Максим, дрогнув, замер, словно наткнувшись на невидимую стену и, не выдержав, бросился прочь, к другому выходу.
«Где же люди? Где? Где все? Что же это, а?»
Ковров в два прыжка преодолел зал с экспонатами партизанского движения и оказался у лестницы, ведущей на второй этаж. В это время в музее погас свет. Максим сжался от ужаса и замер, вслушиваясь в окружавшую его теперь со всех сторон тьму.
«Он же меня специально сюда загнал, – мелькнула вдруг внезапная мысль, – гадина, он же все это подстроил…» Ситуация принимала по-настоящему серьезный оборот. Отсюда было всего два пути: обратно в зал, где ждал его этот благообразный монстр, и на второй этаж, где притаились неподвижные мумии животных с оскаленными мордами. Нужно было стремительно выбирать, какой предпочесть, потому что если продолжать торчать здесь, то его запросто могут запереть на ночь. И неизвестно еще, что задумал этот безумец, и вообще, может быть, он здесь не один.
Словно в подтверждение этих панических мыслей, сверху, из темноты второго этажа, послышался тихий зловещий шепот: «Адучи-ии-ии…» Максим закричал от неожиданности и ужаса, который душил его накидкой из тьмы:
– А-а-а… Иди! Давай, иди сюда, тварь!
– Иду…
По лестнице действительно кто-то спускался вниз, неразличимый во мраке. Максим встал в стойку, но человек во тьме лишь рассмеялся, словно увидев это отчаянное движение в непроницаемой темноте:
– Хочешь сразиться со мной? Хорошо… хорошо… Аксаман тумангол…
Ковров почувствовал, что теряет сознание, и, сделав над собой усилие, из последних сил бросился в непроглядный мрак, прочь от нового преследователя, выставив перед собой руки с напряженными пальцами. Никого не встретив, он миновал злополучный зал с шаманскими принадлежностями и оказался у выхода. За столиком дежурного вахтера сидела перепуганная женщина, напряженно разглядывая всклокоченного посетителя.
– Ты что орешь, парень? Ты откуда взялся вообще? Музей уже закрыт. Ты пьяный, что ли?
Максим подошел к ней и произнес срывающимся голосом абсолютно нелепую фразу:
– А что это вы тут… без света сидите? – Он хотел сказать нечто совсем иное, что он не пьяный, что они обесточивают помещения, даже не убедившись в отсутствии посетителей, хотел узнать, есть ли тут у них этакий благообразный директор с повадками сумасшедшего… Но все эти фразы застряли за нервным спазмом, сковавшим горло.
– Пошли вы все… Уроды! – пробормотал Ковров и вышел из музея на улицу.
От свежего воздуха вдруг сильно закружилась голова, а из носа побежали двумя стремительными струйками капельки крови, падая на рубашку и брюки, расплываясь тут же алыми бесформенными пятнами. Чертыхнувшись, Максим запрокинул голову, уставившись бессмысленным взглядом в темно-синее небо, на котором уже высыпали мерцающие искорки далеких звезд. Кровь остановилась, но на смену ей где-то внутри родилось неприятное томительное чувство, быстро распространяющееся по желудку.
«Этого еще только не хватало», – подумал Максим и сделал несколько глотательных движений, сдерживая рвоту и сплевывая горькую слюну.
Серый асфальт, на котором он стоял, вдруг вздыбился, поднялся и, сделав акробатический кульбит, со всей силы ударил ему в лицо. Глубокий обморок растворил в себе все переживания и впечатления этого злополучного дня.