Андрей Владиславович Ганин
Атаман А. И. Дутов
Памяти Вячеслава Михайловича Войнова (1958–1993) – основоположника современного изучения истории антибольшевистского движения оренбургского казачества
Введение
«Грозно и властно гудит вечевой колокол казачества. С далекого Дона несется звон его… Становись казак плотнee. Пусть красный, малиновый, синий и желтый лампасы покажут всему миру, что жив еще казак, живо его огневое сердце, жив дух, и быстро течет его свободная кровь, и нет силы свалить эту вековую общину… Вольные станичники слышат набат, и звуки его радостны им. Русь великая, Русь тихая, сермяжная, Русь православная, слышишь ли ты набат казачий? Очнись, родная, и ударь в своем старом Кремле-Москве, во все колокола, и твой набат будет слышен повсюду. Сбрось великий народ ярмо чужеземное, немецкое. И сольются звуки вечевых казачьих колоколов с твоим Кремлевским перезвоном, и Русь великая, Русь православная будет целой и нераздельной. Бей в набат, русский народ, бей сильней, зови сынов своих, и будем всe мы дружны за Русь святую…» – писал Войсковой атаман Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенант Александр Ильич Дутов в своей поэме «Набат», призывая казаков на борьбу с большевиками1.
Наверное, каждый в нашей стране, хотя бы в школьные годы, так или иначе слышал об атамане Дутове. Его образ присутствует и в художественных произведениях. В частности, яркий портрет Дутова был создан А.Н. Толстым в трилогии «Хождение по мукам» при описании банкета в Самаре летом 1918 г.: «Напротив него сидел тучный, средних лет, военный с белым аксельбантом. Яйцевидный череп его был гол и массивен, как оплот власти. На обритом жирном лице примечательными казались толстые губы: он не переставая жевал, сдвинув бровные мускулы, зорко поглядывал на разнообразные закуски. Рюмочка тонула в его большой руке, – видимо, он привык больше к стаканчику. Коротко, закидывая голову, выпивал. Умные голубые медвежьи глазки его не останавливались ни на ком, точно он был здесь настороже. Военные склонялись к нему с особенным вниманием. Это был недавний гость, герой уральского казачества, оренбургский атаман Дутов»2. Портрет яркий, но вызывающий отвращение и вдобавок пестрящий неточностями. Летом 1918 г. Дутов не мог носить аксельбант, поскольку еще не был причислен к Генеральному штабу (это произошло в апреле 1919 г.), что же касается пассажа о рюмке – оставляю его на совести Толстого, поскольку оренбургский атаман вообще не употреблял спиртного.
Образ Дутова встречается и в других художественных произведениях3. О спецоперации по ликвидации атамана был снят двухсерийный художественный фильм «Конец атамана», который, по данным на 1972 г., посмотрело около 30 миллионов зрителей4. Дутов, в исполнении В.И. Стржельчика, предстал перед зрителями в карикатурном виде как неуравновешенный и истеричный человек.
Несмотря на обширный поток современной литературы о Гражданской войне и непосредственно о Белом движении, в массовом сознании отложилась лишь пара-тройка фактов о жизни и деятельности легендарного атамана: в лучшем случае то, что он был казаком, непримиримым борцом с советской властью и что был убит чекистами. Иногда о Дутове говорят пропагандистскими штампами еще советских времен как о яром монархисте, развязавшем кровавый террор на Урале и т. п. И все. Обусловлена такая ситуация в том числе и тем, что из всех вождей антибольшевистского движения атаману Дутову с биографами повезло меньше других.
В советской историографии существовал значительный пласт общих работ как по истории Гражданской войны, так и непосредственно по истории Гражданской войны на Урале. Разумеется, в такого рода работах Дутов фигурировал хотя бы потому, что масштабы его личности не позволяли вообще не упоминать о нем, как это было с менее знаменитыми участниками Белого движения, однако в СССР о Дутове писали как о враге и вдобавок крайне поверхностно, а возглавленное им движение именовали специально придуманным термином «дутовщина» (кстати, наличие этого термина подчеркивает значимость выступления оренбургского атамана в глазах большевиков)5, причем рецидивы подобной терминологии отчасти сохранились и в постсоветской историографии6. Политическая программа Дутова считалась реставрационной7. Порой создается впечатление, что советские историки специально изощрялись в том, кто наиболее хлестко обзовет оренбургского атамана. Как только его не называли – и «врагом народа»8, и «отпетым монархистом»9, и представителем «черносотенной военщины»10. Не заслуживающим внимания представляется и распространенное утверждение о членстве Дутова и ряда других высокопоставленных деятелей Белого движения на Востоке России в некоей строго законспирированной монархической организации11.
Весьма характерно абсурдное высказывание И.И. Минца, утверждавшего, что «свою ненависть к революции Дутов переносил и на всю страну, в которой она началась и развивалась»12.Тот же автор почему-то называл Дутова «царским генералом»13, хотя к февралю 1917 г. Александр Ильич дослужился лишь до чина войскового старшины. По мнению В. Булаха, «Дутов был обычным посетителем шикарных кабаков и тоже пил, пил много»14, хотя на самом деле, как я указывал, атаман не пил вообще. По заявлению Г.В. Пожидаевой, Дутов был орудием в руках американских и англо-французских империалистов и «целиком находился на их содержании»15. Н.К. Лисовский отметил, что «Белоказачье войсковое правительство, так же как и другие контрреволюционные правительства России, находилось в полной зависимости от империалистов США, Англии и Франции, беспрекословно выполняло их волю»16.Он же писал, что мятеж Дутова «являлся частью общего плана борьбы кадетской буржуазии и англо-американских империалистов против Советской республики»17. Приведенные цитаты наглядно демонстрируют уровень изучения деятельности Дутова и истории антибольшевистского движения оренбургского казачества в советский период.
Разумеется, насколько позволяла внутриполитическая обстановка, предпринимались попытки более серьезного изучения движения Дутова. Одними из первых работ, специально посвященных этой теме, стали изданные в 1930-х гг. труды Ф.Г. Попова и С.М. Петрова18. Указанные авторы попытались проанализировать причины активного участия оренбургского казачества в контрреволюции, придя к выводу о том, что причины эти коренились в зажиточности казачества и широкой популярности в нем с 1917 г. идей автономизма. Отдельно от начатой Поповым и Петровым историографической традиции следует рассматривать фундаментальное военно-научное исследование В.Ф. Воробьева, которое сохраняет свою научную значимость и по сей день19. Работа Воробьева еще в 1930-х гг. была написана с широким привлечением документов обеих противоборствующих сторон и является достаточно объективной, чего нельзя сказать о произведениях Попова и Петрова.
Следующая по времени издания работа по истории «дутовщины» появилась в СССР лишь в 1964 г. и принадлежит перу уральского историка Н.К. Лисовского20. Разумеется, Лисовский при написании своей книги руководствовался идеологическими установками своего времени, не утруждая себя ссылками на документы, которые бы подтверждали выдвигавшиеся им против белых обвинения. По мнению этого автора, на стороне Дутова «в конце концов… осталась лишь казацко-кулацкая верхушка, офицерство и незначительная часть реакционно настроенных середняцких масс казацких станиц»21. Решающими условиями успеха в борьбе с «дутовщиной» Лисовский назвал руководство народными массами коммунистической партии во главе с Лениным и безграничную веру в партию советских людей.
Наконец, первой и последней по-настоящему серьезной советской работой о движении Дутова в целом, несмотря на некоторые фактические неточности, следует считать монографию М.Д. Машина22. Машин сумел подготовить интересное исследование, основанное в том числе и на документах антибольшевистского лагеря и содержащее значительный фактический материал. Он пришел к выводу о том, что казачество не являлось сплошь контрреволюционной массой, как считалось ранее. Нельзя не отметить, что подобный вывод сделан Машиным в результате значительного преувеличения степени революционности казачества. Казаки, по мнению Машина, под влиянием пролетариата и большевистской партии пришли к прочному союзу с рабочим классом. Едва ли можно согласиться с такой точкой зрения. Этой работой, по сути, и завершается вся советская историография проблемы.
Нельзя не отметить, что единственный эпизод биографии Дутова, которому в советской историографии было уделено сколько-нибудь пристальное внимание, – это спецоперация по ликвидации атамана, причем интерес к обстоятельствам этой первой из целого ряда осуществленных советскими спецслужбами зарубежных ликвидаций сохраняется вплоть до настоящего времени23. Многие годы спустя после убийства Дутова в советской печати можно было наблюдать негласное соперничество различных ведомств и организаций, ставивших успех операции в заслугу именно своим сотрудникам.
Несмотря на наличие необходимой источниковой базы в архивах СССР, специальных работ, посвященных жизни и деятельности Дутова, исключая более или менее однотипные энциклопедические статьи24, по вполне понятным причинам в советской историографии до 1989 г. создано не было, однако такие работы были написаны в годы Гражданской войны на неподконтрольной большевикам территории России, а также в русском зарубежье.
Первым по времени издания серьезным очерком жизни и деятельности Дутова является его официальная биография, выпущенная в 1919 г. в Троицке, бывшем тогда административным центром Оренбургского казачьего войска (прежний центр, Оренбург, был занят красными)25. Собственно, биографическая часть этой брошюры предельно апологетична, но для исследователей это издание ценно не столько как исследование жизни и деятельности оренбургского атамана, сколько как источник, так как сведения для него, по всей видимости, давал сам Дутов, а в приложении к этой биографии опубликовано значительное количество документов о деятельности Дутова.
С окончанием Гражданской войны относительно свободное изучение биографии Дутова было возможно лишь в среде русской эмиграции. В роли первых биографов атамана с краткими очерками выступили оренбургские казачьи генералы И.Г. Акулинин (иногда под псевдонимом «Оренбурец») и А.В. Зуев26. Однако эти люди, лично знавшие Дутова или являвшиеся его соратниками по борьбе, не могли быть полностью беспристрастны в своих оценках, не ставили своей задачей написание исчерпывающего труда об оренбургском атамане, да и по объективным причинам отсутствия в их распоряжении необходимых документов просто не могли это осуществить. Помимо этого в эмиграции было написано еще несколько незначительных очерков о Дутове, а также работ общего характера, в которых содержались сведения о разных эпизодах его жизни27. Вышла и малоизвестная брошюра «Генерал Дутов: Биография и деяния. Воспоминания соратников» (Харбин, 1928), единственный известный экземпляр которой сохранился во Владивостоке. К сожалению, в ходе работы над книгой мне не удалось ознакомиться с содержанием этой брошюры.
Разумеется, для участников Белого движения Дутов являлся священной фигурой, это связано с тем, что оренбуржцы достаточно быстро растворились в среде русской эмиграции, а подавляющее большинство ветеранов Белой борьбы знало об оренбургском атамане только понаслышке. Реального человека подменил искусственно созданный штамп. Точно такой же штамп, только с противоположным знаком, существовал и в СССР (Это утверждение автора, пожалуй, излишняя дань объективистскому подходу, тем более что вся книга рисует А.И. Дутова как выдающегося деятеля эпохи 1917–1920 гг. Вряд ли к тому же оценки этой личности белыми и красными равно удалены от истины. – Ред.).
Непросто проходил процесс реабилитации имени Дутова на родине атамана. На излете советской эпохи партийные функционеры, справедливо опасаясь возможных репрессий за свою деятельность, позволили публиковать в партийной печати материалы, в том числе и о Белом движении28. Однако тут же, на всякий случай, публиковались и материалы прямо противоположного характера. Нельзя не отметить одну из таких работ, касавшуюся биографии Дутова. Автор этой заметки, член Союза писателей СССР Ю. Никифоренко, осенью 1990 г. писал: «Свыше 70 лет нет царя, а вот цареугодничество… сохраняется… Вот, к примеру, до сих пор иные «наследники» бредят по белоказачьему предводителю А.И. Дутову. Нам заново29 живописуется его образ, только на этот раз «опускается» его практическая деятельность, а на передний план выдвигаются штрихи к портрету (привычки, мысли, анкета). И незаметно на свет божий предстает чуть ли не прогрессивный деятель, да вот и не дали большевики развернуться таланту, прервали его бурную работу за «общечеловеческую мораль и нравственность»… Дутов, захватив Оренбург, держался не на любви к себе со стороны простых людей, а на штыках, на терроре и насилии… Можно бы привести еще немало фактов, рисующих совсем в иных красках образ белоказачьего атамана, у которого находятся ныне сердобольные «адвокаты», одновременно испытывающие явную ненависть к подлинным героям, чей ратный подвиг был отмечен Почетным революционным Знаменем ВЦИК»30. Такой подход, казалось бы, должен остаться в безвозвратном прошлом, однако и в современной отечественной историографии все же довольно часто встречаются рецидивы советского периода.
Лишь с конца 1980-х – начала 1990-х гг. после открытия доступа к архивным фондам по истории Белого движения, ослабления, а затем и отмены партийного идеологического диктата в СССР, а после его распада и в России стало возможным непредвзятое изучение жизни и деятельности Дутова. Однако поздняя советская и постсоветская историография деятельности Дутова вплоть до настоящего времени представлены в основном энциклопедическими, популярными или в лучшем случае научно-популярными статьями небольшого объема, подавляющее большинство которых, даже несмотря на свою краткость, содержат сведения, имеющие мало общего с действительностью31. Ошибки некоторых авторов красноречиво свидетельствуют о непрофессиональном подходе к рассматриваемым вопросам. Один из наиболее оригинальных примеров – превращение в претендующих на историзм работах писателя В.Е. Шамбарова одного из участников ликвидации Дутова К.Г. Чанышева сразу в двух человек32. Справедливости ради отмечу, что научно-популярному жанру отдал должное и автор этой книги, впрочем впервые введя в научный оборот ряд документов о Дутове33.
По-настоящему заслуживающими внимания можно назвать только несколько публикаций о Дутове и отдельных аспектах его жизненного пути. Среди авторов такого рода работ нельзя не упомянуть безвременно ушедшего из жизни талантливого оренбургского историка, основоположника современного изучения антибольшевистского движения оренбургского казачества В.М. Войнова, ставшего первым биографом атамана еще в СССР. В 1993 г. И.Ф. Плотниковым была опубликована небольшая статья о взаимоотношениях Дутова и Колчака, основанная на изучении пяти сохранившихся писем Дутова к Колчаку. Кроме того, вызывает интерес основанная на материалах дальневосточных архивов статья хабаровского исследователя С.Н. Савченко о поездке Дутова на Дальний Восток в 1919 г.34
Исследованию движения Дутова посвящена кандидатская диссертация Н.А. Чирухина35. Однако следует учитывать, что эта работа была написана в начале 1990-х гг. на волне демократической эйфории, что отразилось на оценках автора, и охватывает лишь период до ноября 1918 г. Автор провел большую работу и привлек значительный объем архивных документов, придя к выводу о том, что эскалация Гражданской войны вынудила Дутова пойти на свертывание демократических начал и ужесточение политического режима, установление военной диктатуры. Несмотря на добросовестность проведенного исследования, с такими выводами согласиться нельзя, поскольку режим Дутова никогда не был диктатурой в полном смысле этого слова. Кроме того, если не принимать во внимание начальный период борьбы в конце 1917-го – начале 1918 г., когда Дутов еще не обладал реальной властью в войске, его режим практически не изменил своего политического облика.
В статье близкого к ФСБ журналиста А.Е. Хинштейна и сотрудников Центрального архива ФСБ (ЦА ФСБ) А.Т. Жадобина и В.В. Марковчина в газете «Московский комсомолец-воскресенье» впервые опубликованы до сих пор недоступные для исследователей документы ВЧК из архива ФСБ и изложена официальная версия обстоятельств ликвидации Дутова36. В 2005 г. депутат Государственной думы А.Е. Хинштейн, правда, уже без соавторов опубликовал в своей книге «Подземелья Лубянки» очерк «Конец атамана», написанный с привлечением документов ЦА ФСБ37. В основе очерка все та же статья из «Московского комсомольца», впрочем до крайности популяризированная и сдобренная низкопробными сравнениями, видимо призванными, по мнению этого автора, воссоздавать историческую атмосферу38.
В 2000-х гг. опубликовано несколько серьезных работ о Дутове. Это статья оренбургского историка Д.А. Сафонова «Легенда о «казачьем мятеже», в которой рассмотрены различные трактовки начального периода борьбы Дутова и предлагается авторская точка зрения, основанная на архивных данных. Уральский историк Е.А. Плешкевич в небольшой статье провел сравнение жизненного пути А.И. Дутова и Г.М. Семенова. По мнению Плешкевича, офицеры казачьих войск взяли на себя руководство казачьим движением в связи с отсутствием в казачьих войсках сколько-нибудь значительного слоя интеллигенции. Автор статьи, отметив, что оба атамана честно выполняли свой долг, почему-то затруднился ответить на вопрос, поставленный в заглавии статьи, – являются ли они героями или предателями Отечества? Нельзя не отметить книгу уже упоминавшегося В.В. Марковчина «Три атамана», первая часть которой посвящена поездке Дутова на Дальний Восток и ликвидации атамана. Работа Марковчина, несмотря на ряд ошибок, представляет, прежде всего, археографический интерес, поскольку в ней опубликованы некоторые по-прежнему недоступные даже для специалистов документы о деятельности Дутова из ЦА ФСБ. Еще одно исследование – статья К.Э. Козубского и М.Н. Ивлева, анализирующих различные версии обстоятельств ликвидации Дутова, в том числе на основе документов, ранее опубликованных В.В. Марковчиным и его соавторами39. Авторы использовали далеко не все свидетельства о ликвидации оренбургского атамана, с равной степенью доверия относясь в том числе и ко вторичным, а то и вовсе основываясь на исследованиях и даже на художественных произведениях, что является грубой ошибкой и не дает возможности отделить реально произошедшие события от позднейших, в том числе идеологических, наслоений.
Как видим, многие из перечисленных выше работ, и даже лучшие из них, страдают разного рода недостатками. Так, исследования В.М. Войнова, написанные в конце 1980-х – начале 1990-х гг., неравноценны. Наиболее серьезными биографическими очерками о Дутове, принадлежащими его перу, являются статьи в журнале «Уральский следопыт» и в энциклопедии «Политические деятели России 1917», опубликованные в 1993 г. Тем не менее на данный момент даже эти работы уже во многом устарели, поскольку за прошедшие с момента их написания 10–15 лет появилась возможность по-другому и значительно глубже исследовать жизнь и деятельность оренбургского атамана. Кроме того, в публикациях Войнова о Дутове практически ничего не говорится о деятельности будущего атамана до революции, между тем до 1917 г. прошла большая часть его жизни. В.М. Войнов в силу обстоятельств не успел реализовать многое из того, что было им задумано в научной сфере. Если бы не преждевременная смерть, возможно, именно он стал бы автором первой биографии Дутова, поэтому я посвящаю эту книгу его памяти. В отношении более поздних работ, за исключением основательных статей С.Н. Савченко и Д.А. Сафонова, нельзя не отметить крайнюю узость их источниковой базы, ограничивающейся либо только опубликованными материалами (К.Э. Козубский и М.Н. Ивлев), либо документами какого-либо одного архива (только ЦА ФСБ в работе В.В. Марковчина). Добавлю, что в настоящее время лучшей энциклопедической статьей о Дутове, на мой взгляд, является статья из биографического справочника Е.В. Волкова, Н.Д. Егорова и И.В. Купцова40.
До сих пор объективных оценок деятельности Дутова в период 1917–1921 гг. встречать не приходилось. От апологетических публикаций начала 1990-х гг. в последние годы произошел резкий переход к совершенно неоправданному гиперкритицизму в отношении оренбургского атамана и всего, что с ним связано. Например, челябинский историк Е.В. Волков считает, что Дутов «не являлся тонким, дальновидным политиком и способным военачальником… совмещал несколько постов, являясь и атаманом, и председателем войскового правительства, занимаясь при этом и другими вопросами. Отсюда эффективность решения многих из них оказалась невысокой. Атаман не сумел найти общего языка и с башкирским национальным движением… его армия не имела крупных военных успехов на протяжении всего 1919 года… ни сам А.И. Дутов, ни генералы из его окружения большими военными талантами не обладали. Они оказались не подготовлены к затяжной вооруженной борьбе внутри страны и мыслили категориями из книг военных теоретиков, разработавших тактику и стратегию позиционных войн (?! – А. Г.)… Штаб А.И. Дутова… не имел представления об особенностях гражданской войны…»41. Хотя в подобных упреках и есть некоторая доля правды, думается, все же объективная картина происходившего была иной.
Разумеется, исследование жизни и деятельности Дутова потребовало привлечения не только работ предшественников, непосредственно писавших о самом атамане или возглавленном им движении, но и различных исследований общего характера по истории России конца XIX – первой четверти XX в. Дать характеристику каждому из этих произведений в рамках введения не представляется возможным. По мере необходимости такие оценки приведены в основном тексте.
С сожалением приходится коснуться и отрицательных сторон современной отечественной исторической науки, в которой все шире процветают явления, совершенно несовместимые с честью историка. Я не буду касаться современного состояния сообщества отечественных ученых-историков, а остановлюсь лишь на анализе опубликованных работ. И если публицистические по своей направленности статьи и книги (как, например, книга А.Е. Хинштейна) могут научным сообществом не восприниматься всерьез и не подвергаться всесторонней критике, то научные или научно-популярные работы подлежат всесторонней и беспощадной критике. Одно из распространенных вопиющих явлений в «научных» исследованиях можно сравнительно мягко назвать заимствованием архивных ссылок, когда добросовестные исследователи с немалым трудом и значительными временными затратами добывают бесценный материал в архивах, а менее добросовестные просто заимствуют из их работ ссылки на этот материал и выдают их за свои. К примеру, связанная с темой этой работы книга челябинских краеведов А.В. Апрелкова и Л.А. Попова42.
Помимо недобросовестности некоторых авторов нельзя не отметить и крайнюю необъективность подходов, встречающуюся в целом ряде работ. Прежде всего, речь идет об упоминавшихся выше рецидивах советской пропаганды43. Если к такого рода работам можно относиться как к курьезам, порожденным успешным воздействием на умы советской пропагандистской машины, то новомодные тенденции в фундаментальных исследованиях не могут не настораживать. Одной из них стало привнесенное из современной западноевропейской исторической науки пренебрежительное отношение к проблемам военно-политической истории, которую некоторые исследователи называют даже тупиковым направлением, сами допуская при этом фактические ошибки в тех вопросах, которые считают недостойными изучения44. Хочется верить, что отечественная историческая наука со временем изживет эти негативные черты.
Что касается зарубежной историографии, то в отношении биографии Дутова она ничуть не лучше написанного об оренбургском атамане в советский период. Одной из первых работ, в которых упоминается Дутов, является пропагандистская книга американского коммуниста Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», снабженная предисловиями Ленина и Крупской. Ее автор утверждал, что «казачье движение повсюду проявляло себя как антисоциалистическое и милитаристское. Его вождями были дворяне и крупные землевладельцы, такие, как Каледин, Корнилов, генералы Дутов, Караулов и Бардижи…»45. Разумеется, подобное заявление не соответствует действительности – крупными землевладельцами вожди казачества не являлись. Дутов хотя и был дворянином, но, как указано в его послужном списке, вообще не имел никакого недвижимого имущества46.
Разумеется, книга Рида не может считаться сколько-нибудь серьезным исследованием, однако даже в солидных зарубежных научных изданиях встречаются многочисленные неточности в изложении биографии Дутова. К примеру, публикатор документов Троцкого (Бронштейна) в одном из комментариев исказил даты жизни Дутова и почему-то назвал его атаманом сибирских казаков47. По мнению составителей «Словаря русской революции», Дутов родился не в 1879-м, а в 1864 г., а был убит не 6–7 февраля, а 7 марта 1921 г. (по непонятной причине эти же ошибки распространены и у отечественных авторов), командовал Южной армией Колчака (на самом деле, несмотря на кажущуюся хаотичность переименований, Дутов последовательно командовал Юго-Западной, Отдельной Оренбургской, Оренбургской, а позднее вновь Отдельной Оренбургской армиями), наступление которой «в конце концов провалилось отчасти из-за неспособности войск Дутова соединиться с белыми войсками на Юге под командованием А.И. Деникина»48. Составители указанного справочника, очевидно, имели слабое представление об обстановке весны – лета 1919 г. на востоке России, о которой, по всей видимости, вели речь, если полагали, что войска Дутова в одиночку могли решить ту задачу, с которой в итоге не справился весь Восточный фронт белых.
Наверное, каждый в нашей стране, хотя бы в школьные годы, так или иначе слышал об атамане Дутове. Его образ присутствует и в художественных произведениях. В частности, яркий портрет Дутова был создан А.Н. Толстым в трилогии «Хождение по мукам» при описании банкета в Самаре летом 1918 г.: «Напротив него сидел тучный, средних лет, военный с белым аксельбантом. Яйцевидный череп его был гол и массивен, как оплот власти. На обритом жирном лице примечательными казались толстые губы: он не переставая жевал, сдвинув бровные мускулы, зорко поглядывал на разнообразные закуски. Рюмочка тонула в его большой руке, – видимо, он привык больше к стаканчику. Коротко, закидывая голову, выпивал. Умные голубые медвежьи глазки его не останавливались ни на ком, точно он был здесь настороже. Военные склонялись к нему с особенным вниманием. Это был недавний гость, герой уральского казачества, оренбургский атаман Дутов»2. Портрет яркий, но вызывающий отвращение и вдобавок пестрящий неточностями. Летом 1918 г. Дутов не мог носить аксельбант, поскольку еще не был причислен к Генеральному штабу (это произошло в апреле 1919 г.), что же касается пассажа о рюмке – оставляю его на совести Толстого, поскольку оренбургский атаман вообще не употреблял спиртного.
Образ Дутова встречается и в других художественных произведениях3. О спецоперации по ликвидации атамана был снят двухсерийный художественный фильм «Конец атамана», который, по данным на 1972 г., посмотрело около 30 миллионов зрителей4. Дутов, в исполнении В.И. Стржельчика, предстал перед зрителями в карикатурном виде как неуравновешенный и истеричный человек.
Несмотря на обширный поток современной литературы о Гражданской войне и непосредственно о Белом движении, в массовом сознании отложилась лишь пара-тройка фактов о жизни и деятельности легендарного атамана: в лучшем случае то, что он был казаком, непримиримым борцом с советской властью и что был убит чекистами. Иногда о Дутове говорят пропагандистскими штампами еще советских времен как о яром монархисте, развязавшем кровавый террор на Урале и т. п. И все. Обусловлена такая ситуация в том числе и тем, что из всех вождей антибольшевистского движения атаману Дутову с биографами повезло меньше других.
В советской историографии существовал значительный пласт общих работ как по истории Гражданской войны, так и непосредственно по истории Гражданской войны на Урале. Разумеется, в такого рода работах Дутов фигурировал хотя бы потому, что масштабы его личности не позволяли вообще не упоминать о нем, как это было с менее знаменитыми участниками Белого движения, однако в СССР о Дутове писали как о враге и вдобавок крайне поверхностно, а возглавленное им движение именовали специально придуманным термином «дутовщина» (кстати, наличие этого термина подчеркивает значимость выступления оренбургского атамана в глазах большевиков)5, причем рецидивы подобной терминологии отчасти сохранились и в постсоветской историографии6. Политическая программа Дутова считалась реставрационной7. Порой создается впечатление, что советские историки специально изощрялись в том, кто наиболее хлестко обзовет оренбургского атамана. Как только его не называли – и «врагом народа»8, и «отпетым монархистом»9, и представителем «черносотенной военщины»10. Не заслуживающим внимания представляется и распространенное утверждение о членстве Дутова и ряда других высокопоставленных деятелей Белого движения на Востоке России в некоей строго законспирированной монархической организации11.
Весьма характерно абсурдное высказывание И.И. Минца, утверждавшего, что «свою ненависть к революции Дутов переносил и на всю страну, в которой она началась и развивалась»12.Тот же автор почему-то называл Дутова «царским генералом»13, хотя к февралю 1917 г. Александр Ильич дослужился лишь до чина войскового старшины. По мнению В. Булаха, «Дутов был обычным посетителем шикарных кабаков и тоже пил, пил много»14, хотя на самом деле, как я указывал, атаман не пил вообще. По заявлению Г.В. Пожидаевой, Дутов был орудием в руках американских и англо-французских империалистов и «целиком находился на их содержании»15. Н.К. Лисовский отметил, что «Белоказачье войсковое правительство, так же как и другие контрреволюционные правительства России, находилось в полной зависимости от империалистов США, Англии и Франции, беспрекословно выполняло их волю»16.Он же писал, что мятеж Дутова «являлся частью общего плана борьбы кадетской буржуазии и англо-американских империалистов против Советской республики»17. Приведенные цитаты наглядно демонстрируют уровень изучения деятельности Дутова и истории антибольшевистского движения оренбургского казачества в советский период.
Разумеется, насколько позволяла внутриполитическая обстановка, предпринимались попытки более серьезного изучения движения Дутова. Одними из первых работ, специально посвященных этой теме, стали изданные в 1930-х гг. труды Ф.Г. Попова и С.М. Петрова18. Указанные авторы попытались проанализировать причины активного участия оренбургского казачества в контрреволюции, придя к выводу о том, что причины эти коренились в зажиточности казачества и широкой популярности в нем с 1917 г. идей автономизма. Отдельно от начатой Поповым и Петровым историографической традиции следует рассматривать фундаментальное военно-научное исследование В.Ф. Воробьева, которое сохраняет свою научную значимость и по сей день19. Работа Воробьева еще в 1930-х гг. была написана с широким привлечением документов обеих противоборствующих сторон и является достаточно объективной, чего нельзя сказать о произведениях Попова и Петрова.
Следующая по времени издания работа по истории «дутовщины» появилась в СССР лишь в 1964 г. и принадлежит перу уральского историка Н.К. Лисовского20. Разумеется, Лисовский при написании своей книги руководствовался идеологическими установками своего времени, не утруждая себя ссылками на документы, которые бы подтверждали выдвигавшиеся им против белых обвинения. По мнению этого автора, на стороне Дутова «в конце концов… осталась лишь казацко-кулацкая верхушка, офицерство и незначительная часть реакционно настроенных середняцких масс казацких станиц»21. Решающими условиями успеха в борьбе с «дутовщиной» Лисовский назвал руководство народными массами коммунистической партии во главе с Лениным и безграничную веру в партию советских людей.
Наконец, первой и последней по-настоящему серьезной советской работой о движении Дутова в целом, несмотря на некоторые фактические неточности, следует считать монографию М.Д. Машина22. Машин сумел подготовить интересное исследование, основанное в том числе и на документах антибольшевистского лагеря и содержащее значительный фактический материал. Он пришел к выводу о том, что казачество не являлось сплошь контрреволюционной массой, как считалось ранее. Нельзя не отметить, что подобный вывод сделан Машиным в результате значительного преувеличения степени революционности казачества. Казаки, по мнению Машина, под влиянием пролетариата и большевистской партии пришли к прочному союзу с рабочим классом. Едва ли можно согласиться с такой точкой зрения. Этой работой, по сути, и завершается вся советская историография проблемы.
Нельзя не отметить, что единственный эпизод биографии Дутова, которому в советской историографии было уделено сколько-нибудь пристальное внимание, – это спецоперация по ликвидации атамана, причем интерес к обстоятельствам этой первой из целого ряда осуществленных советскими спецслужбами зарубежных ликвидаций сохраняется вплоть до настоящего времени23. Многие годы спустя после убийства Дутова в советской печати можно было наблюдать негласное соперничество различных ведомств и организаций, ставивших успех операции в заслугу именно своим сотрудникам.
Несмотря на наличие необходимой источниковой базы в архивах СССР, специальных работ, посвященных жизни и деятельности Дутова, исключая более или менее однотипные энциклопедические статьи24, по вполне понятным причинам в советской историографии до 1989 г. создано не было, однако такие работы были написаны в годы Гражданской войны на неподконтрольной большевикам территории России, а также в русском зарубежье.
Первым по времени издания серьезным очерком жизни и деятельности Дутова является его официальная биография, выпущенная в 1919 г. в Троицке, бывшем тогда административным центром Оренбургского казачьего войска (прежний центр, Оренбург, был занят красными)25. Собственно, биографическая часть этой брошюры предельно апологетична, но для исследователей это издание ценно не столько как исследование жизни и деятельности оренбургского атамана, сколько как источник, так как сведения для него, по всей видимости, давал сам Дутов, а в приложении к этой биографии опубликовано значительное количество документов о деятельности Дутова.
С окончанием Гражданской войны относительно свободное изучение биографии Дутова было возможно лишь в среде русской эмиграции. В роли первых биографов атамана с краткими очерками выступили оренбургские казачьи генералы И.Г. Акулинин (иногда под псевдонимом «Оренбурец») и А.В. Зуев26. Однако эти люди, лично знавшие Дутова или являвшиеся его соратниками по борьбе, не могли быть полностью беспристрастны в своих оценках, не ставили своей задачей написание исчерпывающего труда об оренбургском атамане, да и по объективным причинам отсутствия в их распоряжении необходимых документов просто не могли это осуществить. Помимо этого в эмиграции было написано еще несколько незначительных очерков о Дутове, а также работ общего характера, в которых содержались сведения о разных эпизодах его жизни27. Вышла и малоизвестная брошюра «Генерал Дутов: Биография и деяния. Воспоминания соратников» (Харбин, 1928), единственный известный экземпляр которой сохранился во Владивостоке. К сожалению, в ходе работы над книгой мне не удалось ознакомиться с содержанием этой брошюры.
Разумеется, для участников Белого движения Дутов являлся священной фигурой, это связано с тем, что оренбуржцы достаточно быстро растворились в среде русской эмиграции, а подавляющее большинство ветеранов Белой борьбы знало об оренбургском атамане только понаслышке. Реального человека подменил искусственно созданный штамп. Точно такой же штамп, только с противоположным знаком, существовал и в СССР (Это утверждение автора, пожалуй, излишняя дань объективистскому подходу, тем более что вся книга рисует А.И. Дутова как выдающегося деятеля эпохи 1917–1920 гг. Вряд ли к тому же оценки этой личности белыми и красными равно удалены от истины. – Ред.).
Непросто проходил процесс реабилитации имени Дутова на родине атамана. На излете советской эпохи партийные функционеры, справедливо опасаясь возможных репрессий за свою деятельность, позволили публиковать в партийной печати материалы, в том числе и о Белом движении28. Однако тут же, на всякий случай, публиковались и материалы прямо противоположного характера. Нельзя не отметить одну из таких работ, касавшуюся биографии Дутова. Автор этой заметки, член Союза писателей СССР Ю. Никифоренко, осенью 1990 г. писал: «Свыше 70 лет нет царя, а вот цареугодничество… сохраняется… Вот, к примеру, до сих пор иные «наследники» бредят по белоказачьему предводителю А.И. Дутову. Нам заново29 живописуется его образ, только на этот раз «опускается» его практическая деятельность, а на передний план выдвигаются штрихи к портрету (привычки, мысли, анкета). И незаметно на свет божий предстает чуть ли не прогрессивный деятель, да вот и не дали большевики развернуться таланту, прервали его бурную работу за «общечеловеческую мораль и нравственность»… Дутов, захватив Оренбург, держался не на любви к себе со стороны простых людей, а на штыках, на терроре и насилии… Можно бы привести еще немало фактов, рисующих совсем в иных красках образ белоказачьего атамана, у которого находятся ныне сердобольные «адвокаты», одновременно испытывающие явную ненависть к подлинным героям, чей ратный подвиг был отмечен Почетным революционным Знаменем ВЦИК»30. Такой подход, казалось бы, должен остаться в безвозвратном прошлом, однако и в современной отечественной историографии все же довольно часто встречаются рецидивы советского периода.
Лишь с конца 1980-х – начала 1990-х гг. после открытия доступа к архивным фондам по истории Белого движения, ослабления, а затем и отмены партийного идеологического диктата в СССР, а после его распада и в России стало возможным непредвзятое изучение жизни и деятельности Дутова. Однако поздняя советская и постсоветская историография деятельности Дутова вплоть до настоящего времени представлены в основном энциклопедическими, популярными или в лучшем случае научно-популярными статьями небольшого объема, подавляющее большинство которых, даже несмотря на свою краткость, содержат сведения, имеющие мало общего с действительностью31. Ошибки некоторых авторов красноречиво свидетельствуют о непрофессиональном подходе к рассматриваемым вопросам. Один из наиболее оригинальных примеров – превращение в претендующих на историзм работах писателя В.Е. Шамбарова одного из участников ликвидации Дутова К.Г. Чанышева сразу в двух человек32. Справедливости ради отмечу, что научно-популярному жанру отдал должное и автор этой книги, впрочем впервые введя в научный оборот ряд документов о Дутове33.
По-настоящему заслуживающими внимания можно назвать только несколько публикаций о Дутове и отдельных аспектах его жизненного пути. Среди авторов такого рода работ нельзя не упомянуть безвременно ушедшего из жизни талантливого оренбургского историка, основоположника современного изучения антибольшевистского движения оренбургского казачества В.М. Войнова, ставшего первым биографом атамана еще в СССР. В 1993 г. И.Ф. Плотниковым была опубликована небольшая статья о взаимоотношениях Дутова и Колчака, основанная на изучении пяти сохранившихся писем Дутова к Колчаку. Кроме того, вызывает интерес основанная на материалах дальневосточных архивов статья хабаровского исследователя С.Н. Савченко о поездке Дутова на Дальний Восток в 1919 г.34
Исследованию движения Дутова посвящена кандидатская диссертация Н.А. Чирухина35. Однако следует учитывать, что эта работа была написана в начале 1990-х гг. на волне демократической эйфории, что отразилось на оценках автора, и охватывает лишь период до ноября 1918 г. Автор провел большую работу и привлек значительный объем архивных документов, придя к выводу о том, что эскалация Гражданской войны вынудила Дутова пойти на свертывание демократических начал и ужесточение политического режима, установление военной диктатуры. Несмотря на добросовестность проведенного исследования, с такими выводами согласиться нельзя, поскольку режим Дутова никогда не был диктатурой в полном смысле этого слова. Кроме того, если не принимать во внимание начальный период борьбы в конце 1917-го – начале 1918 г., когда Дутов еще не обладал реальной властью в войске, его режим практически не изменил своего политического облика.
В статье близкого к ФСБ журналиста А.Е. Хинштейна и сотрудников Центрального архива ФСБ (ЦА ФСБ) А.Т. Жадобина и В.В. Марковчина в газете «Московский комсомолец-воскресенье» впервые опубликованы до сих пор недоступные для исследователей документы ВЧК из архива ФСБ и изложена официальная версия обстоятельств ликвидации Дутова36. В 2005 г. депутат Государственной думы А.Е. Хинштейн, правда, уже без соавторов опубликовал в своей книге «Подземелья Лубянки» очерк «Конец атамана», написанный с привлечением документов ЦА ФСБ37. В основе очерка все та же статья из «Московского комсомольца», впрочем до крайности популяризированная и сдобренная низкопробными сравнениями, видимо призванными, по мнению этого автора, воссоздавать историческую атмосферу38.
В 2000-х гг. опубликовано несколько серьезных работ о Дутове. Это статья оренбургского историка Д.А. Сафонова «Легенда о «казачьем мятеже», в которой рассмотрены различные трактовки начального периода борьбы Дутова и предлагается авторская точка зрения, основанная на архивных данных. Уральский историк Е.А. Плешкевич в небольшой статье провел сравнение жизненного пути А.И. Дутова и Г.М. Семенова. По мнению Плешкевича, офицеры казачьих войск взяли на себя руководство казачьим движением в связи с отсутствием в казачьих войсках сколько-нибудь значительного слоя интеллигенции. Автор статьи, отметив, что оба атамана честно выполняли свой долг, почему-то затруднился ответить на вопрос, поставленный в заглавии статьи, – являются ли они героями или предателями Отечества? Нельзя не отметить книгу уже упоминавшегося В.В. Марковчина «Три атамана», первая часть которой посвящена поездке Дутова на Дальний Восток и ликвидации атамана. Работа Марковчина, несмотря на ряд ошибок, представляет, прежде всего, археографический интерес, поскольку в ней опубликованы некоторые по-прежнему недоступные даже для специалистов документы о деятельности Дутова из ЦА ФСБ. Еще одно исследование – статья К.Э. Козубского и М.Н. Ивлева, анализирующих различные версии обстоятельств ликвидации Дутова, в том числе на основе документов, ранее опубликованных В.В. Марковчиным и его соавторами39. Авторы использовали далеко не все свидетельства о ликвидации оренбургского атамана, с равной степенью доверия относясь в том числе и ко вторичным, а то и вовсе основываясь на исследованиях и даже на художественных произведениях, что является грубой ошибкой и не дает возможности отделить реально произошедшие события от позднейших, в том числе идеологических, наслоений.
Как видим, многие из перечисленных выше работ, и даже лучшие из них, страдают разного рода недостатками. Так, исследования В.М. Войнова, написанные в конце 1980-х – начале 1990-х гг., неравноценны. Наиболее серьезными биографическими очерками о Дутове, принадлежащими его перу, являются статьи в журнале «Уральский следопыт» и в энциклопедии «Политические деятели России 1917», опубликованные в 1993 г. Тем не менее на данный момент даже эти работы уже во многом устарели, поскольку за прошедшие с момента их написания 10–15 лет появилась возможность по-другому и значительно глубже исследовать жизнь и деятельность оренбургского атамана. Кроме того, в публикациях Войнова о Дутове практически ничего не говорится о деятельности будущего атамана до революции, между тем до 1917 г. прошла большая часть его жизни. В.М. Войнов в силу обстоятельств не успел реализовать многое из того, что было им задумано в научной сфере. Если бы не преждевременная смерть, возможно, именно он стал бы автором первой биографии Дутова, поэтому я посвящаю эту книгу его памяти. В отношении более поздних работ, за исключением основательных статей С.Н. Савченко и Д.А. Сафонова, нельзя не отметить крайнюю узость их источниковой базы, ограничивающейся либо только опубликованными материалами (К.Э. Козубский и М.Н. Ивлев), либо документами какого-либо одного архива (только ЦА ФСБ в работе В.В. Марковчина). Добавлю, что в настоящее время лучшей энциклопедической статьей о Дутове, на мой взгляд, является статья из биографического справочника Е.В. Волкова, Н.Д. Егорова и И.В. Купцова40.
До сих пор объективных оценок деятельности Дутова в период 1917–1921 гг. встречать не приходилось. От апологетических публикаций начала 1990-х гг. в последние годы произошел резкий переход к совершенно неоправданному гиперкритицизму в отношении оренбургского атамана и всего, что с ним связано. Например, челябинский историк Е.В. Волков считает, что Дутов «не являлся тонким, дальновидным политиком и способным военачальником… совмещал несколько постов, являясь и атаманом, и председателем войскового правительства, занимаясь при этом и другими вопросами. Отсюда эффективность решения многих из них оказалась невысокой. Атаман не сумел найти общего языка и с башкирским национальным движением… его армия не имела крупных военных успехов на протяжении всего 1919 года… ни сам А.И. Дутов, ни генералы из его окружения большими военными талантами не обладали. Они оказались не подготовлены к затяжной вооруженной борьбе внутри страны и мыслили категориями из книг военных теоретиков, разработавших тактику и стратегию позиционных войн (?! – А. Г.)… Штаб А.И. Дутова… не имел представления об особенностях гражданской войны…»41. Хотя в подобных упреках и есть некоторая доля правды, думается, все же объективная картина происходившего была иной.
Разумеется, исследование жизни и деятельности Дутова потребовало привлечения не только работ предшественников, непосредственно писавших о самом атамане или возглавленном им движении, но и различных исследований общего характера по истории России конца XIX – первой четверти XX в. Дать характеристику каждому из этих произведений в рамках введения не представляется возможным. По мере необходимости такие оценки приведены в основном тексте.
С сожалением приходится коснуться и отрицательных сторон современной отечественной исторической науки, в которой все шире процветают явления, совершенно несовместимые с честью историка. Я не буду касаться современного состояния сообщества отечественных ученых-историков, а остановлюсь лишь на анализе опубликованных работ. И если публицистические по своей направленности статьи и книги (как, например, книга А.Е. Хинштейна) могут научным сообществом не восприниматься всерьез и не подвергаться всесторонней критике, то научные или научно-популярные работы подлежат всесторонней и беспощадной критике. Одно из распространенных вопиющих явлений в «научных» исследованиях можно сравнительно мягко назвать заимствованием архивных ссылок, когда добросовестные исследователи с немалым трудом и значительными временными затратами добывают бесценный материал в архивах, а менее добросовестные просто заимствуют из их работ ссылки на этот материал и выдают их за свои. К примеру, связанная с темой этой работы книга челябинских краеведов А.В. Апрелкова и Л.А. Попова42.
Помимо недобросовестности некоторых авторов нельзя не отметить и крайнюю необъективность подходов, встречающуюся в целом ряде работ. Прежде всего, речь идет об упоминавшихся выше рецидивах советской пропаганды43. Если к такого рода работам можно относиться как к курьезам, порожденным успешным воздействием на умы советской пропагандистской машины, то новомодные тенденции в фундаментальных исследованиях не могут не настораживать. Одной из них стало привнесенное из современной западноевропейской исторической науки пренебрежительное отношение к проблемам военно-политической истории, которую некоторые исследователи называют даже тупиковым направлением, сами допуская при этом фактические ошибки в тех вопросах, которые считают недостойными изучения44. Хочется верить, что отечественная историческая наука со временем изживет эти негативные черты.
Что касается зарубежной историографии, то в отношении биографии Дутова она ничуть не лучше написанного об оренбургском атамане в советский период. Одной из первых работ, в которых упоминается Дутов, является пропагандистская книга американского коммуниста Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», снабженная предисловиями Ленина и Крупской. Ее автор утверждал, что «казачье движение повсюду проявляло себя как антисоциалистическое и милитаристское. Его вождями были дворяне и крупные землевладельцы, такие, как Каледин, Корнилов, генералы Дутов, Караулов и Бардижи…»45. Разумеется, подобное заявление не соответствует действительности – крупными землевладельцами вожди казачества не являлись. Дутов хотя и был дворянином, но, как указано в его послужном списке, вообще не имел никакого недвижимого имущества46.
Разумеется, книга Рида не может считаться сколько-нибудь серьезным исследованием, однако даже в солидных зарубежных научных изданиях встречаются многочисленные неточности в изложении биографии Дутова. К примеру, публикатор документов Троцкого (Бронштейна) в одном из комментариев исказил даты жизни Дутова и почему-то назвал его атаманом сибирских казаков47. По мнению составителей «Словаря русской революции», Дутов родился не в 1879-м, а в 1864 г., а был убит не 6–7 февраля, а 7 марта 1921 г. (по непонятной причине эти же ошибки распространены и у отечественных авторов), командовал Южной армией Колчака (на самом деле, несмотря на кажущуюся хаотичность переименований, Дутов последовательно командовал Юго-Западной, Отдельной Оренбургской, Оренбургской, а позднее вновь Отдельной Оренбургской армиями), наступление которой «в конце концов провалилось отчасти из-за неспособности войск Дутова соединиться с белыми войсками на Юге под командованием А.И. Деникина»48. Составители указанного справочника, очевидно, имели слабое представление об обстановке весны – лета 1919 г. на востоке России, о которой, по всей видимости, вели речь, если полагали, что войска Дутова в одиночку могли решить ту задачу, с которой в итоге не справился весь Восточный фронт белых.