Страница:
Перед ней лежало озеро Зрачок – длинное и узкое. В его чёрной воде тонули отсветы множества окон – круглых, овальных, треугольных, как голова сёмги, которыми вглядывались в чернильную глубину невысокие дома наларского квартала. Тусклым блеском рыбьей чешуи отливала гладь прорезающих низкие берега каналов и полупрозрачные черепицы крыш. Растения в обнесённых стеклянными стенами садах казались водорослями, сонно покачивающимися в аквариумах с кристально чистой водой. Свет магических огней, рассеиваясь в насыщенном влагой воздухе, разноцветными облаками висел над головами разряженных, словно диковинные морские коньки, наларов, чинно ужинающих на своих бирюзовых, розовых, пурпурных лужайках.
Глядя на эти раскрашенные нездешней природой травы, Аниаллу подумала, что тот, кто назвал Бриаэллар одним из самых зелёных городов Бесконечного, был довольно далёк от реальности. Местные обитатели, бесспорно, питали страсть к палисадникам, клумбам, висячим садам и паркам, каждую стену они так и норовили увить чем-нибудь ползучим поэкзотичнее, а каждую улицу – превратить в аллею, но зелени как таковой в городе было не слишком много. Здесь, в районе наларского посольства, господствовали оттенки подводного царства, а дальше, за ним, где тёмной, ступенчатой громадой высилось здание четырёх Академий Бриаэллара, купы деревьев на газонах, живые изгороди и маленькие рощицы, окружающие открытые павильоны и беседки, мягко сияли золотом и медью.
Аниаллу откинулась на подушки. Ей казалось, что она тает в этой тёплой бриаэлларской ночи, упивается ею, словно объятиями того, чьей любви она добивалась так долго, что уже утратила надежду, но вдруг услышала ответное, полное нежности признание… Она тихонько замурлыкала. Тело её расслабилось, взгляд заблудился среди памятников знаменитым рыбакам, установленных на маленькой площади возле моста Чихающих Котов. Прохожих было мало, но то тут, то там дрогнувшая тень, движение ветки, всплеск воды выдавали чьё-то присутствие. Как и Алу, город вокруг не спал, он дремал, готовый мгновенно пробудиться, стоит случиться чему-то интересному… или подозрительному.
Наконец Алу нашла то, что искала. На дереве, росшем за одним из ресторанчиков посреди небольшого сквера, сидела кошка. Младшая сестра была чем-то испугана. Испугана так сильно, что подлетевшей к ней Аниаллу пришлось потрудиться, отцепляя коготки её судорожно вцепившихся в ветку лапок. Алайка мысленно заговорила с кошкой, пытаясь успокоить её, объяснить, что она уже в безопасности. Бедное животное прижалось к груди сианай и дрожало не переставая. Образы метались в маленькой кошачьей голове с такой бешеной скоростью, что Алу никак не удавалось выхватить из этого водоворота отражение обидчика.
Рядом с деревом стояли двое детей: совсем маленький мальчик и девочка лет десяти, наверное, его сестра. Когда Алу подлетала к дереву, она слышала, как ласково дети уговаривали кошку спуститься, и было не похоже, чтобы они же и загнали её туда.
– Кто её так напугал? – громче, чем ей хотелось бы, спросила сианай.
– Собака, госпожа, – ответил ей мальчик, одёргивая вышитую жилетку.
– Нет, чёрная здоровенная тварь, похожая на собаку, – поправила брата старшая сестра, приобняв его за щуплые плечи. Она с восхищением смотрела на парящую над землёй алайку.
– Вы не видели, куда она делась?
– Наш дядя прогнал её, она убежала туда, под тёмную арку. Там плохое место, и нам не велят ходить туда.
– Взрослые тоже туда не ходят, – добавила девочка, поёжившись от одного взгляда в сторону арки.
– Спасибо вам обоим, – сказала Аниаллу и собралась было влететь в чернеющий между домами проход, но внезапно детская рука коснулась её щиколотки. Алайка обернулась и вопросительно взглянула на девочку.
– Можно, мы возьмём её к себе? – спросила та, глядя на кошку, которую всё ещё держала на руках Алу.
– Ей у нас понравится, – заверил её брат. – Она будет спать у камина.
– И мы будем оставлять ей самые вкусные кусочки! – пообещала девочка, умоляюще глядя на Аниаллу.
– Конечно, можно, – Алу наклонилась и осторожно передала кошку девочке. Та взяла её, как настоящую драгоценность, и бережно прижала к груди.
– Как иногда полезно не иметь детства! – мысленно хмыкнула Аниаллу и недовольно потёрла запястьем нос: воздух вокруг был буквально пропитан густым, дурманящим ароматом благовоний.
Застоявшийся, влажный, он заползал в ноздри склизкими щекочущими змейками. Алу стоило огромного труда не чихнуть. Она вроде бы узнала запах: кажется, так пахли травы, которые воскуривали перед идолами своего кровожадного, олицетворяющего физическую боль, божества адепты ордена Тагара. В просторечье – «мучители».
Само по себе их присутствие в Бриаэлларе не было чем-то удивительным. Тысячи туристов из года в год стекались в обитель наэй Чувств за новыми впечатлениями, список которых отнюдь не исчерпывался теми из эмоций и ощущений, которые принято считать приятными. Кому-то хотелось изведать, каково это, когда тебе разбивают сердце или отнимают то, что ты более всего любишь, а кто-то интересовался… более материальными воздействиями. Алаи подобной работой брезговали, зато тагарцы всегда были рады предложить свои услуги. Однако такие «лицензированные» мучители вели себя тише затаившейся в норе мышки, работали только с добровольцами… и уж тем более не натравливали псов на бриаэлларских кошек.
Аниаллу приказала глимлаю опуститься и сошла с него на землю. Дворик, посреди которого она очутилась, был похож на тёмный колодец между высокими стенами домов – ни одно из окон сюда не выходило. Алайка пошевелила ушами, но ничего, кроме отдалённого шума улицы, не услышала, как ни напрягала слух.
Каменная площадка двора была практически пуста: рядом с выходом из арки у кем-то основательно покусанной водосточной трубы громоздились пустые ящики, да около левой стены темнела куча тряпок. Этот ворох был слишком мал, чтобы животное, которое, по словам детей, было довольно большим, могло спрятаться в нём, но благовониями несло именно оттуда. Аниаллу осторожно, крадучись приблизилась и потянула за край ветоши. Из-под неё показался кусок совсем другой ткани – плотной и настолько чёрной, что свет лун тонул в ней, не в силах обрисовать контуры её многочисленных складок.
Такой материал, способный поглощать магическое излучение, стоил огромных денег и, разумеется, лежал здесь не просто так. К негодованию сианай примешалась значительная доля любопытства. Она присела на корточки и осторожно потянула за уголок ткани, словно прилипшей к стене. Та поддалась почти без усилия. Медленно, стараясь не издавать ни звука, Алу отрывала драгоценную материю от камня. Наконец из образовавшейся щёлки выскользнул луч света, а вместе с ним и туманная струйка магической энергии. Как Алу и ожидала, ткань должна была скрыть от посторонних глаз поток волшебства, так и рвущийся наружу из подвального оконца.
Аниаллу продолжала тянуть ткань, и она послушно отрывалась, не издавая ни малейшего треска. Наконец просвет стал достаточно велик, чтобы сианай смогла заглянуть в подвал. Там ярко пылал камин с непривычно узким и высоким зевом и утыканной шипами решёткой на дне; горели тонкие, длинные свечи, словно слепленные из пучка переваренных макарон. Их верхние части изгибались сальными дугами, так что бледное пламя смотрело во множество раскиданных по полу осколков зеркал, и мутный воск капал вниз, как яд со змеиного жала. На верхних полках грубо сколоченных, забитых всяким хламом стеллажей тревожным багровым светом перемигивались кривобокие банки. Внутри них пульсировало что-то аморфное, похожее на живые сгустки то раскалявшейся, то остывавшей лавы.
Ничего похожего на собаку в подвале не обнаружилось, кроме разве что тройки обитых косматыми шкурами пуфов, издали смахивающих на мелких вывалявшихся в грязи дворняг.
У одного из столов спиной к камину и боком к Аниаллу стояла чета человеческих стариков, обряженная в чёрные балахоны. На просторной мантии мужчины Аниаллу углядела яркий символ – алую каплю на фоне разлапистой, похожей на амёбу чёрной кляксы, окружённой золотым ореолом. Он, к её удивлению, отнюдь не являлся знаком Тагарского ордена. Этот символ буквально притягивал взгляд сианай, и ей вдруг стало страшно интересно узнать, что же он олицетворяет. У обоих стариков были густые длинные белые волосы. У каждого одна из прядей была заплетена в сложную косичку, на конце которой блестел идеально черный, оправленный в золото камень.
Обычно, глядя на пожилые смертные пары, Аниаллу впадала в несвойственную ей сентиментальность: её умиляло, как супруги, пронесшие свою любовь через все жизненные невзгоды, поддерживают друг друга, буквально сдувая пылинки с любимого существа. Каждый раз Алу мысленно молилась Веиндору, чтобы он даровал им возможность покинуть этот мир в один день… Но те старики, на которых она смотрела сейчас, вызывали в ней совсем другие чувства. Было в их лицах нечто такое, что пальцы сианай непроизвольно дёрнулись, словно готовясь плести заклятье.
Проследив направление их взглядов, Алу заметила в дальнем углу комнаты, за каким-то закопчённым чаном, высокую фигуру, едва различимую во тьме. Этот некто кивнул старикам, взмахнул руками и тут же шагнул в направлении открывшегося по его приказу портала. Диск волшебной двери был очень тусклым и уже в шаге от себя почти не освещал пола, но в тот момент, когда тёмная фигура скрылась в нём, белое сияние выхватило край богато вышитого плаща. Он мелькнул лишь на долю секунды, и Аниаллу ни в чем не была уверена, но ей показалось, что рисунок из изумрудных и серебряных нитей сложился в символ дома ан Ал Эменаит, семьи, в которую входила и она сама.
Алайка собралась было скользнуть в подвал через окошко, чтобы развеять сомнения, но портал закрылся так же внезапно, как и распахнулся. Лица стариков исказили гримасы злобного торжества; они могли показаться картинными, как у плохих актёров, если бы Аниаллу своим алайским чутьём не ощущала подлинной, жгучей ненависти, переполнявшей этих двоих. В этот момент тьма под столом заколыхалась и обернулась большой чёрной тварью, от угольно-черной шкуры которой не отражалось ни единого отблеска каминного огня. Костлявая рука старика погладила существо по уродливой голове. Пальцы внезапно сжались, собрав в кулак складки шкуры на загривке. Увидев это животное, которое, разумеется, не было собакой, Алу решила, что именно оно и напугало её серую сестрёнку. Значит, его хозяевам следовало хорошенько наподдать.
Она вновь приготовилась прыгнуть в окно… но тут вдруг почувствовала себя так, будто её одновременно потянули за хвост и за усы: любопытство и гнев влекли её в подвал, а интуиция заставляла замереть на месте. Не пытаться даже заглянуть в мысли этих стариков. Сидеть тихо-тихо, чтобы, не приведи Аласаис, не выдать своего присутствия. Это до крайности изумило Аниаллу, ведь ничего особенно необычного или страшного внизу не происходило, но она давно привыкла доверять своим чувствам и не стала противоречить внутреннему голосу.
Вскоре Аниаллу показалось, что пламя свечей и огонь в камине начали меркнуть. Не угасать (пламя было всё таким же высоким), а именно меркнуть, бледнеть, выцветать, словно превращаясь в призрак огня. Тьма набирала силу, разливаясь по подвалу из того самого угла, где только что закрылся портал. На Алу дохнуло холодом. Фигуры замерших стариков и их жуткого питомца быстро теряли форму, становились расплывчатыми, словно растворялись в чёрной дымке. Не прошло и минуты, как странная троица исчезла совсем. Вместе с ними пропало и всё, что было в комнате. Остались только стол, чан да два пустых, пыльных шкафа. Один из них вдруг скрипнул, покосился и с грохотом обрушился на пол, словно человек, из тела которого некромант вырвал душу…
Аниаллу попятилась. Добравшись до ящиков в другом углу двора, она уселась на них, поджав колени к подбородку. Ей было очень не по себе – не столько от увиденного, сколько от собственных противоречивых чувств. Эти старики не были слишком уж сильными колдунами – она справилась бы с ними, если бы захотела. Тогда откуда её осторожность? Возможно, они владели какими-то предметами, которые могли представлять угрозу для сианай? Но тогда она должна была почувствовать их магию… Мантия старика? Нет, она вовсе не была зачарована. Банки? «Собака»? Камни в волосах этой парочки?
В задумчивости Алу провела когтем по крышке ящика, оставив неровную царапину, похожую на крючок или ручку от зонта… или на одну из только что виденных ею свеч. Круговым движением она пририсовала каплю воска и брезгливо затрясла рукой: под коготь набилась древесная труха. Вычистив её, Аниаллу вновь взглянула на загогулину. Теперь она напомнила сианай тощего человека, рассматривающего что-то у своих ног. Именно так выглядел вопросительный знак на всеобщем языке… Свечи Вопросов!
Она уже видела эти подозрительные «макаронины» – на фреске во Дворце Аласаис. Там была изображена иронично ухмыляющаяся алайка, рассевшаяся посреди сверкающей спирали из битых зеркал, в окружении таких вот свечек – Такрен Фай, Пожирательница Тайн. Кошка, изгнанная в Бездну за то, что в своей ненасытной жажде знаний вторглась в такие запретные пределы, что стала представлять смертельную опасность для всего Энхиарга. Стремясь распространить своё безумие на других алаев, она вложила в созданные ею свечи частицу своего мятежного духа: они возбуждали во вдохнувшем их аромат неуёмное любопытство, разум его освобождался от моральных и религиозных запретов, опасений, сомнений, стереотипов. Он отваживался заглянуть туда, куда других не пускали интуиция, страх или здравый смысл; начинал видеть тайны и загадки там, где никто до него их не видел. И вдобавок получал неплохие шансы разгадать их.
Изгоняя Фай, алаи во главе с патриархом Селорном изъяли у неё все свечи и наложили на неё заклятие, не позволяющее создать новые. Но кто сказал, что свечи были уничтожены? Возможно, они хранились где-то – например, в замке дома ан Ал Эменаит… и были украдены оттуда… Уж не тем ли, кто скрылся в портале, на ком был плащ того же дома? Страшно подумать, что за пакость разнюхали благодаря этим свечам чёрные старики. Тогда понятно, почему интуиция удержала Аниаллу от чтения их мыслей – некоторых вещей лучше не знать.
Она передёрнула плечами. Голос интуиции, требовавшей не лезть в это дело, оказался громче голоса любопытства, она, как кошка-мать своего расшалившегося котёнка, схватила Аниаллу за шкирку, не позволила влезть не в своё дело. И сианай вдруг стало ужасно приятно от сознания того, что её дух кошки, несмотря на свои многолетние мучения, всё же оказался сильнее магии изгнанницы Фай.
– Ты меня ждёшь? – спросила Аниаллу, улыбаясь: она уже разгадала намерения девочки.
– Да. Ты убила её?
– Нет. Но, думаю, она никого больше не побеспокоит.
– Спасибо. Я хотела… Сегодня ведь праздник Тысячи свечей, а у тебя нет ещё ни одной. Можно, я зажгу свечу для тебя?
– Конечно, – ответила Алу. И как она умудрилась забыть о дне Тысячи свечей? Его ведь уже лет двадцать как справляют в Бриаэлларе.
Аниаллу взяла из загорелой ручки свечу, и девочка зажгла её от своей.
– А ты знаешь, откуда к нам пришёл этот праздник? – спросила Алу.
– Из Аглинора, – тут же ответила малышка. – Там у них в одной священной роще живут какие-то особенные пчёлы. Раз в год они меняют улей, а эльфы собирают их воск и лепят из него ровно тысячу свечек. Они так гадают, как к ним в этом году будет относиться лес. Если свечки вышли тонкими – это значит, что надо быть осторожными: за любой отдавленный корешок деревья их сожрут. А если толстыми – есть шанс, что только пожуют и выплюнут.
Аниаллу с интересом посмотрела на девочку: для большинства горожан день Тысячи свечей был просто красивым ритуалом загадывания желаний.
– Мои мама и папа готовят вон там, в «Клетчатой мыши». А я иногда уношу тарелки. В прошлом году к нам заходил один дедушка из Аглинора, он мне всё объяснил про свечки, – словно прочитав мысли Аниаллу, пояснила малышка и вдруг протянула и свою горящую свечу.
– Ведь ещё нет полночи, – возразила Алу, но свечку всё-таки взяла.
– Ты почти богиня, тебе можно, – хитро улыбнулась девочка.
– Как тебя зовут? – спросила Аниаллу.
– Делия, госпожа, – ответила та, и лицо её стало таким серьезным и сосредоточенным, словно сейчас решалась её судьба. – Я хочу… я хочу стать алайкой, как Верховная жрица Гвели! – с неожиданным жаром выпалила она.
Некоторое время алайка молча разглядывала Делию, которая застыла, отважно глядя ей прямо в глаза.
– Ну что ж, Делия, – стараясь сохранять спокойствие, сказала Аниаллу и задула её свечу, – пусть будет так. Я желаю тебе стать си`алай[8].
Кивнув на прощанье, Алу полетела прочь. Она не оглядывалась, и так зная, что её провожает взгляд полных надежды, больших серых глаз девочки Делии, крепко сжимающей в руке погашенную самой сианай свечу. И надежде этой суждено было сбыться – у Делии была душа алайки.
Аниаллу было, безусловно, приятно сознавать, что сокровенная мечта этого милого ребёнка осуществится – она получит свои вожделенные хвост и уши. И в любое другое время она с большим удовольствием стала бы для Делии проводником в мир Кошачести… но не сейчас. Сейчас ей стало как-то тревожно на сердце – оттого что именно в эту ночь, когда она настроилась попрощаться с домом и шагнуть в новую жизнь, с нею вдруг произошло столько событий, у неё появилось столько причин задержаться.
А вот сам Бриаэллар, напротив, казалось, поддерживал Алу в её намерениях. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что летит не над настоящим, живым городом, а над гигантским, простирающимся от горизонта до горизонта листом серой акварельной бумаги, на влажной поверхности которого расплывались прочерченные тёмным контуры домов, мостов, арок, башен и бледные пятна окон, подсвеченных статуй и фонарей. Деталей было уже не разобрать. Город словно поцеловал её на прощание и, укутавшись в одеяло из мглы, улёгся спать или занялся какими-то неотложными делами, предоставив ей заняться своими.
3. Страж кошачести
Миновав Воинский квартал, Аниаллу оказалась над площадью Серых Струй – пустынной и пыльной, с маленьким, хрипло журчащим фонтаном посередине. Сианай снизилась, медленно пересекла её и нырнула под арку в колючей стене седого боярышника, за которой пряталось это скорбное место. В глаза Алу тут же брызнуло всеми оттенками пламени: развернувшаяся перед ней улица была обсажена огненно-рыжими клёнами. В пылающей листве чёрными змеями извивались могучие ветви. Кое-где с них свисали птичьи гнёзда, похожие на огромные зеленоватые каштаны.
Улица Старых Клёнов стала именоваться так с первого дня своего существования, когда несколько тысяч лет назад её заложили кошки, перебравшиеся в Бриаэллар из Ал Эменаит – Великого леса. Такое название было попыткой создать иллюзию того, что они обитают здесь с незапамятных времён, являясь неотъемлемой частью города, его древней истории, культуры, а отнюдь не полудикими чужеземцами, только вчера – в самом прямом смысле этого слова – спрыгнувшими с ветки.
Минули годы, и теперь вряд ли кто-то мог представить себе Бриаэллар без дома ан Ал Эменаит, ставшего одним из самых многочисленных и влиятельных семейств. Однако то, что город принял этих лесных кошек, отнюдь не означало, что и они полностью приняли его: и по сей день эалы довольно скверно относились к «цивилизованному» образу жизни, с его большими скоплениями разномастных существ, шумом и толкотнёй, со всем этим этикетом, дипломатическим бредом, политической вознёй, экономикой и прочими вредными глупостями. Вот почему на улице Старых Клёнов не было ни одной лавки, ни одной гостиницы, ни одного ресторана.
Здесь царила тишина лесной чащи, лишь изредка нарушаемая криком птицы или шорохом крадущегося в траве зверя. По обеим сторонам мощёной чёрным камнем дороги тянулись сады, казавшиеся порядком одичавшими. В глубине спящих зарослей прятались низкие дома, похожие на огромные пни с шапками тёмного мха на макушке. Их мощные корни кое-где выныривали на поверхность, обнимая овалы лужаек, клумбы, бассейны или утоптанные площадки для тренировок.
Длинная улица делала пару плавных изгибов и упиралась в высокие ворота замка ан Ал Эменаитов. Влюблённые в родные леса, эалы сделали и своё обиталище в Бриаэлларе похожим на привычный для них сумрачный древесный мир. Оно резко отличалось от эльфийских дворцов, где живые ветви и цветы подменялись искусной вышивкой и резьбой, а освещение, дарованное самой природой, – волшебными огнями и прочими искусственными светильниками. Их многоэтажное логово не было подделкой, суррогатом леса, нет. Живущее своей магической жизнью, но полное дыханьем природы – дикой, хищной и прекрасной – оно было её частью.
Пока Аниаллу летела над улицей, тёмная громада живого здания словно вырастала из земли, являясь сианай во всем своём грозном, гармонично-строгом величии. По сути своей оно было рощей древних, исполинских деревьев, привезённых сюда из Великого леса. Эти гиганты, столпившиеся внутри замковой ограды, отличались друг от друга ростом и комплекцией: были среди них и приземистые толстяки-аблуры, чьи стволы непомерно раздувались книзу и, окружённые щупальцами белёсых корней, походили на осьминожьи головы; и стройные артианги – драконьи сосны, рыжие стволы которых резными колоннами подпирали ночное небо. Каждый был одет в кору своего рисунка и оттенка: одни облачились в чешую и отблескивали металлом; другие – щетинились миллионами острых крючков, ставшими могилой неосторожным мошкам; третьи, напротив, были гладки и полосаты, как бока арбуза, а четвёртые выглядели так, будто некий завоеватель веками прибивал к ним бороды поверженных врагов. Одни из них сторонились соседей, другие так и льнули друг к другу, сплетали стволы и ветви, давая жизнь мостикам, оградам и беседкам. Кто-то мог похвастаться диковинным изломом своих мощных, шершавых рук, кто-то – целыми водопадами воздушных корней или тяжёлыми серьгами плодов.
В самых толстых из ветвей были проложены коридоры, связывающие одну живую башню с другой. Кое-где они уплощались, поддерживая на своих предплечьях ягодники, прудики и целые завалы трухлявых брёвен, испещрённые светящимися россыпями грибных шляпок. Из необъятных стволов трутовиками вырастали ступени внешних лестниц и плавно изогнутые балконы. Издалека раскиданные на них подушки казались кучками птичьих перьев. Резьба на стенах повторяла причудливые узоры ходов короеда, застеклённые дупла сияли в обрамлении высохших лиан, в гигантских чагах спрятались спальни с высокими окнами-фонарями… Единственным, что выбивалось из общей «дикой» картины, были сложные геометрические рисунки многочисленных витражей.
Высокие створки, сплетённые из чёрных шипастых ветвей, бесшумно распахнулись перед Аниаллу. С площадок, шершавыми языками выдающихся из замковой стены по обе стороны ворот, на сианай внимательно и строго взирали глаза крупных, поджарых пантер. Гладкие шкуры их лоснились в свете Глаз. Хмурые хищники сидели настолько неподвижно, что их с лёгкостью можно было принять за статуи. Кошки Аласаис редко несли стражу в своей двуногой форме – им было не по силам отстоять долгие часы дежурства, вытянувшись в струнку. Они начинали сутулиться, переминаться с ноги на ногу, физиономии их принимали кислое, недовольное выражение, хвосты обвисали. В общем, вид такие охраннички имели не самый внушительный. Другое дело – благословенная кошачья форма! В ней и удобно, и хоть клубком свернись или между пальцев шерсть выкусывай – всё равно будешь выглядеть надлежащим образом: величественно и грозно.
Глядя на эти раскрашенные нездешней природой травы, Аниаллу подумала, что тот, кто назвал Бриаэллар одним из самых зелёных городов Бесконечного, был довольно далёк от реальности. Местные обитатели, бесспорно, питали страсть к палисадникам, клумбам, висячим садам и паркам, каждую стену они так и норовили увить чем-нибудь ползучим поэкзотичнее, а каждую улицу – превратить в аллею, но зелени как таковой в городе было не слишком много. Здесь, в районе наларского посольства, господствовали оттенки подводного царства, а дальше, за ним, где тёмной, ступенчатой громадой высилось здание четырёх Академий Бриаэллара, купы деревьев на газонах, живые изгороди и маленькие рощицы, окружающие открытые павильоны и беседки, мягко сияли золотом и медью.
Аниаллу откинулась на подушки. Ей казалось, что она тает в этой тёплой бриаэлларской ночи, упивается ею, словно объятиями того, чьей любви она добивалась так долго, что уже утратила надежду, но вдруг услышала ответное, полное нежности признание… Она тихонько замурлыкала. Тело её расслабилось, взгляд заблудился среди памятников знаменитым рыбакам, установленных на маленькой площади возле моста Чихающих Котов. Прохожих было мало, но то тут, то там дрогнувшая тень, движение ветки, всплеск воды выдавали чьё-то присутствие. Как и Алу, город вокруг не спал, он дремал, готовый мгновенно пробудиться, стоит случиться чему-то интересному… или подозрительному.
* * *
Аниаллу вскочила на ноги и тихо зашипела: внезапно она почувствовала сильный страх одной из своих соплеменниц. С минуту уши её двигались, веки полузакрытых глаз дрожали, затем, издав угрожающий рык, она вспрыгнула на глимлай и, пригнувшись, со свистом рассекая воздух, помчалась над домами и улицами, внимательно вглядываясь в город под собой.Наконец Алу нашла то, что искала. На дереве, росшем за одним из ресторанчиков посреди небольшого сквера, сидела кошка. Младшая сестра была чем-то испугана. Испугана так сильно, что подлетевшей к ней Аниаллу пришлось потрудиться, отцепляя коготки её судорожно вцепившихся в ветку лапок. Алайка мысленно заговорила с кошкой, пытаясь успокоить её, объяснить, что она уже в безопасности. Бедное животное прижалось к груди сианай и дрожало не переставая. Образы метались в маленькой кошачьей голове с такой бешеной скоростью, что Алу никак не удавалось выхватить из этого водоворота отражение обидчика.
Рядом с деревом стояли двое детей: совсем маленький мальчик и девочка лет десяти, наверное, его сестра. Когда Алу подлетала к дереву, она слышала, как ласково дети уговаривали кошку спуститься, и было не похоже, чтобы они же и загнали её туда.
– Кто её так напугал? – громче, чем ей хотелось бы, спросила сианай.
– Собака, госпожа, – ответил ей мальчик, одёргивая вышитую жилетку.
– Нет, чёрная здоровенная тварь, похожая на собаку, – поправила брата старшая сестра, приобняв его за щуплые плечи. Она с восхищением смотрела на парящую над землёй алайку.
– Вы не видели, куда она делась?
– Наш дядя прогнал её, она убежала туда, под тёмную арку. Там плохое место, и нам не велят ходить туда.
– Взрослые тоже туда не ходят, – добавила девочка, поёжившись от одного взгляда в сторону арки.
– Спасибо вам обоим, – сказала Аниаллу и собралась было влететь в чернеющий между домами проход, но внезапно детская рука коснулась её щиколотки. Алайка обернулась и вопросительно взглянула на девочку.
– Можно, мы возьмём её к себе? – спросила та, глядя на кошку, которую всё ещё держала на руках Алу.
– Ей у нас понравится, – заверил её брат. – Она будет спать у камина.
– И мы будем оставлять ей самые вкусные кусочки! – пообещала девочка, умоляюще глядя на Аниаллу.
– Конечно, можно, – Алу наклонилась и осторожно передала кошку девочке. Та взяла её, как настоящую драгоценность, и бережно прижала к груди.
* * *
Пролетев под аркой, которая на деле оказалась довольно длинным коридором, Аниаллу поняла, почему дети так боялись этого места, да и взрослые предпочитали обходить его стороной. На саму арку и небольшой дворик за ней было наложено заклятие, призванное внушать страх каждому, кому случится забрести сюда. Здесь поработал очень искусный волшебник: мало кто смог бы понять, что охвативший его ужас – это следствие воздействия магии, а не просто неожиданно всплывшие из подсознания детские страхи перед темнотой, например.– Как иногда полезно не иметь детства! – мысленно хмыкнула Аниаллу и недовольно потёрла запястьем нос: воздух вокруг был буквально пропитан густым, дурманящим ароматом благовоний.
Застоявшийся, влажный, он заползал в ноздри склизкими щекочущими змейками. Алу стоило огромного труда не чихнуть. Она вроде бы узнала запах: кажется, так пахли травы, которые воскуривали перед идолами своего кровожадного, олицетворяющего физическую боль, божества адепты ордена Тагара. В просторечье – «мучители».
Само по себе их присутствие в Бриаэлларе не было чем-то удивительным. Тысячи туристов из года в год стекались в обитель наэй Чувств за новыми впечатлениями, список которых отнюдь не исчерпывался теми из эмоций и ощущений, которые принято считать приятными. Кому-то хотелось изведать, каково это, когда тебе разбивают сердце или отнимают то, что ты более всего любишь, а кто-то интересовался… более материальными воздействиями. Алаи подобной работой брезговали, зато тагарцы всегда были рады предложить свои услуги. Однако такие «лицензированные» мучители вели себя тише затаившейся в норе мышки, работали только с добровольцами… и уж тем более не натравливали псов на бриаэлларских кошек.
Аниаллу приказала глимлаю опуститься и сошла с него на землю. Дворик, посреди которого она очутилась, был похож на тёмный колодец между высокими стенами домов – ни одно из окон сюда не выходило. Алайка пошевелила ушами, но ничего, кроме отдалённого шума улицы, не услышала, как ни напрягала слух.
Каменная площадка двора была практически пуста: рядом с выходом из арки у кем-то основательно покусанной водосточной трубы громоздились пустые ящики, да около левой стены темнела куча тряпок. Этот ворох был слишком мал, чтобы животное, которое, по словам детей, было довольно большим, могло спрятаться в нём, но благовониями несло именно оттуда. Аниаллу осторожно, крадучись приблизилась и потянула за край ветоши. Из-под неё показался кусок совсем другой ткани – плотной и настолько чёрной, что свет лун тонул в ней, не в силах обрисовать контуры её многочисленных складок.
Такой материал, способный поглощать магическое излучение, стоил огромных денег и, разумеется, лежал здесь не просто так. К негодованию сианай примешалась значительная доля любопытства. Она присела на корточки и осторожно потянула за уголок ткани, словно прилипшей к стене. Та поддалась почти без усилия. Медленно, стараясь не издавать ни звука, Алу отрывала драгоценную материю от камня. Наконец из образовавшейся щёлки выскользнул луч света, а вместе с ним и туманная струйка магической энергии. Как Алу и ожидала, ткань должна была скрыть от посторонних глаз поток волшебства, так и рвущийся наружу из подвального оконца.
Аниаллу продолжала тянуть ткань, и она послушно отрывалась, не издавая ни малейшего треска. Наконец просвет стал достаточно велик, чтобы сианай смогла заглянуть в подвал. Там ярко пылал камин с непривычно узким и высоким зевом и утыканной шипами решёткой на дне; горели тонкие, длинные свечи, словно слепленные из пучка переваренных макарон. Их верхние части изгибались сальными дугами, так что бледное пламя смотрело во множество раскиданных по полу осколков зеркал, и мутный воск капал вниз, как яд со змеиного жала. На верхних полках грубо сколоченных, забитых всяким хламом стеллажей тревожным багровым светом перемигивались кривобокие банки. Внутри них пульсировало что-то аморфное, похожее на живые сгустки то раскалявшейся, то остывавшей лавы.
Ничего похожего на собаку в подвале не обнаружилось, кроме разве что тройки обитых косматыми шкурами пуфов, издали смахивающих на мелких вывалявшихся в грязи дворняг.
У одного из столов спиной к камину и боком к Аниаллу стояла чета человеческих стариков, обряженная в чёрные балахоны. На просторной мантии мужчины Аниаллу углядела яркий символ – алую каплю на фоне разлапистой, похожей на амёбу чёрной кляксы, окружённой золотым ореолом. Он, к её удивлению, отнюдь не являлся знаком Тагарского ордена. Этот символ буквально притягивал взгляд сианай, и ей вдруг стало страшно интересно узнать, что же он олицетворяет. У обоих стариков были густые длинные белые волосы. У каждого одна из прядей была заплетена в сложную косичку, на конце которой блестел идеально черный, оправленный в золото камень.
Обычно, глядя на пожилые смертные пары, Аниаллу впадала в несвойственную ей сентиментальность: её умиляло, как супруги, пронесшие свою любовь через все жизненные невзгоды, поддерживают друг друга, буквально сдувая пылинки с любимого существа. Каждый раз Алу мысленно молилась Веиндору, чтобы он даровал им возможность покинуть этот мир в один день… Но те старики, на которых она смотрела сейчас, вызывали в ней совсем другие чувства. Было в их лицах нечто такое, что пальцы сианай непроизвольно дёрнулись, словно готовясь плести заклятье.
Проследив направление их взглядов, Алу заметила в дальнем углу комнаты, за каким-то закопчённым чаном, высокую фигуру, едва различимую во тьме. Этот некто кивнул старикам, взмахнул руками и тут же шагнул в направлении открывшегося по его приказу портала. Диск волшебной двери был очень тусклым и уже в шаге от себя почти не освещал пола, но в тот момент, когда тёмная фигура скрылась в нём, белое сияние выхватило край богато вышитого плаща. Он мелькнул лишь на долю секунды, и Аниаллу ни в чем не была уверена, но ей показалось, что рисунок из изумрудных и серебряных нитей сложился в символ дома ан Ал Эменаит, семьи, в которую входила и она сама.
Алайка собралась было скользнуть в подвал через окошко, чтобы развеять сомнения, но портал закрылся так же внезапно, как и распахнулся. Лица стариков исказили гримасы злобного торжества; они могли показаться картинными, как у плохих актёров, если бы Аниаллу своим алайским чутьём не ощущала подлинной, жгучей ненависти, переполнявшей этих двоих. В этот момент тьма под столом заколыхалась и обернулась большой чёрной тварью, от угольно-черной шкуры которой не отражалось ни единого отблеска каминного огня. Костлявая рука старика погладила существо по уродливой голове. Пальцы внезапно сжались, собрав в кулак складки шкуры на загривке. Увидев это животное, которое, разумеется, не было собакой, Алу решила, что именно оно и напугало её серую сестрёнку. Значит, его хозяевам следовало хорошенько наподдать.
Она вновь приготовилась прыгнуть в окно… но тут вдруг почувствовала себя так, будто её одновременно потянули за хвост и за усы: любопытство и гнев влекли её в подвал, а интуиция заставляла замереть на месте. Не пытаться даже заглянуть в мысли этих стариков. Сидеть тихо-тихо, чтобы, не приведи Аласаис, не выдать своего присутствия. Это до крайности изумило Аниаллу, ведь ничего особенно необычного или страшного внизу не происходило, но она давно привыкла доверять своим чувствам и не стала противоречить внутреннему голосу.
Вскоре Аниаллу показалось, что пламя свечей и огонь в камине начали меркнуть. Не угасать (пламя было всё таким же высоким), а именно меркнуть, бледнеть, выцветать, словно превращаясь в призрак огня. Тьма набирала силу, разливаясь по подвалу из того самого угла, где только что закрылся портал. На Алу дохнуло холодом. Фигуры замерших стариков и их жуткого питомца быстро теряли форму, становились расплывчатыми, словно растворялись в чёрной дымке. Не прошло и минуты, как странная троица исчезла совсем. Вместе с ними пропало и всё, что было в комнате. Остались только стол, чан да два пустых, пыльных шкафа. Один из них вдруг скрипнул, покосился и с грохотом обрушился на пол, словно человек, из тела которого некромант вырвал душу…
Аниаллу попятилась. Добравшись до ящиков в другом углу двора, она уселась на них, поджав колени к подбородку. Ей было очень не по себе – не столько от увиденного, сколько от собственных противоречивых чувств. Эти старики не были слишком уж сильными колдунами – она справилась бы с ними, если бы захотела. Тогда откуда её осторожность? Возможно, они владели какими-то предметами, которые могли представлять угрозу для сианай? Но тогда она должна была почувствовать их магию… Мантия старика? Нет, она вовсе не была зачарована. Банки? «Собака»? Камни в волосах этой парочки?
В задумчивости Алу провела когтем по крышке ящика, оставив неровную царапину, похожую на крючок или ручку от зонта… или на одну из только что виденных ею свеч. Круговым движением она пририсовала каплю воска и брезгливо затрясла рукой: под коготь набилась древесная труха. Вычистив её, Аниаллу вновь взглянула на загогулину. Теперь она напомнила сианай тощего человека, рассматривающего что-то у своих ног. Именно так выглядел вопросительный знак на всеобщем языке… Свечи Вопросов!
Она уже видела эти подозрительные «макаронины» – на фреске во Дворце Аласаис. Там была изображена иронично ухмыляющаяся алайка, рассевшаяся посреди сверкающей спирали из битых зеркал, в окружении таких вот свечек – Такрен Фай, Пожирательница Тайн. Кошка, изгнанная в Бездну за то, что в своей ненасытной жажде знаний вторглась в такие запретные пределы, что стала представлять смертельную опасность для всего Энхиарга. Стремясь распространить своё безумие на других алаев, она вложила в созданные ею свечи частицу своего мятежного духа: они возбуждали во вдохнувшем их аромат неуёмное любопытство, разум его освобождался от моральных и религиозных запретов, опасений, сомнений, стереотипов. Он отваживался заглянуть туда, куда других не пускали интуиция, страх или здравый смысл; начинал видеть тайны и загадки там, где никто до него их не видел. И вдобавок получал неплохие шансы разгадать их.
Изгоняя Фай, алаи во главе с патриархом Селорном изъяли у неё все свечи и наложили на неё заклятие, не позволяющее создать новые. Но кто сказал, что свечи были уничтожены? Возможно, они хранились где-то – например, в замке дома ан Ал Эменаит… и были украдены оттуда… Уж не тем ли, кто скрылся в портале, на ком был плащ того же дома? Страшно подумать, что за пакость разнюхали благодаря этим свечам чёрные старики. Тогда понятно, почему интуиция удержала Аниаллу от чтения их мыслей – некоторых вещей лучше не знать.
Она передёрнула плечами. Голос интуиции, требовавшей не лезть в это дело, оказался громче голоса любопытства, она, как кошка-мать своего расшалившегося котёнка, схватила Аниаллу за шкирку, не позволила влезть не в своё дело. И сианай вдруг стало ужасно приятно от сознания того, что её дух кошки, несмотря на свои многолетние мучения, всё же оказался сильнее магии изгнанницы Фай.
* * *
У дерева её дожидалась девочка. На этот раз она держала в руке ярко горящую свечу – к счастью, прямую и гладкую, из буроватого воска. Ещё одна свеча, незажжённая, была зажата в другом её кулачке. Спасённая кошка крутилась у ног улыбающейся малышки и, грациозно выгибая спину, тёрлась о них головой, благодарно урча.– Ты меня ждёшь? – спросила Аниаллу, улыбаясь: она уже разгадала намерения девочки.
– Да. Ты убила её?
– Нет. Но, думаю, она никого больше не побеспокоит.
– Спасибо. Я хотела… Сегодня ведь праздник Тысячи свечей, а у тебя нет ещё ни одной. Можно, я зажгу свечу для тебя?
– Конечно, – ответила Алу. И как она умудрилась забыть о дне Тысячи свечей? Его ведь уже лет двадцать как справляют в Бриаэлларе.
Аниаллу взяла из загорелой ручки свечу, и девочка зажгла её от своей.
– А ты знаешь, откуда к нам пришёл этот праздник? – спросила Алу.
– Из Аглинора, – тут же ответила малышка. – Там у них в одной священной роще живут какие-то особенные пчёлы. Раз в год они меняют улей, а эльфы собирают их воск и лепят из него ровно тысячу свечек. Они так гадают, как к ним в этом году будет относиться лес. Если свечки вышли тонкими – это значит, что надо быть осторожными: за любой отдавленный корешок деревья их сожрут. А если толстыми – есть шанс, что только пожуют и выплюнут.
Аниаллу с интересом посмотрела на девочку: для большинства горожан день Тысячи свечей был просто красивым ритуалом загадывания желаний.
– Мои мама и папа готовят вон там, в «Клетчатой мыши». А я иногда уношу тарелки. В прошлом году к нам заходил один дедушка из Аглинора, он мне всё объяснил про свечки, – словно прочитав мысли Аниаллу, пояснила малышка и вдруг протянула и свою горящую свечу.
– Ведь ещё нет полночи, – возразила Алу, но свечку всё-таки взяла.
– Ты почти богиня, тебе можно, – хитро улыбнулась девочка.
– Как тебя зовут? – спросила Аниаллу.
– Делия, госпожа, – ответила та, и лицо её стало таким серьезным и сосредоточенным, словно сейчас решалась её судьба. – Я хочу… я хочу стать алайкой, как Верховная жрица Гвели! – с неожиданным жаром выпалила она.
Некоторое время алайка молча разглядывала Делию, которая застыла, отважно глядя ей прямо в глаза.
– Ну что ж, Делия, – стараясь сохранять спокойствие, сказала Аниаллу и задула её свечу, – пусть будет так. Я желаю тебе стать си`алай[8].
Кивнув на прощанье, Алу полетела прочь. Она не оглядывалась, и так зная, что её провожает взгляд полных надежды, больших серых глаз девочки Делии, крепко сжимающей в руке погашенную самой сианай свечу. И надежде этой суждено было сбыться – у Делии была душа алайки.
Аниаллу было, безусловно, приятно сознавать, что сокровенная мечта этого милого ребёнка осуществится – она получит свои вожделенные хвост и уши. И в любое другое время она с большим удовольствием стала бы для Делии проводником в мир Кошачести… но не сейчас. Сейчас ей стало как-то тревожно на сердце – оттого что именно в эту ночь, когда она настроилась попрощаться с домом и шагнуть в новую жизнь, с нею вдруг произошло столько событий, у неё появилось столько причин задержаться.
А вот сам Бриаэллар, напротив, казалось, поддерживал Алу в её намерениях. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что летит не над настоящим, живым городом, а над гигантским, простирающимся от горизонта до горизонта листом серой акварельной бумаги, на влажной поверхности которого расплывались прочерченные тёмным контуры домов, мостов, арок, башен и бледные пятна окон, подсвеченных статуй и фонарей. Деталей было уже не разобрать. Город словно поцеловал её на прощание и, укутавшись в одеяло из мглы, улёгся спать или занялся какими-то неотложными делами, предоставив ей заняться своими.
3. Страж кошачести
Эалы? Ну, это такие чёрные одичавшие алаи.
Анлиморский «рыбный» гид гостю города
Миновав Воинский квартал, Аниаллу оказалась над площадью Серых Струй – пустынной и пыльной, с маленьким, хрипло журчащим фонтаном посередине. Сианай снизилась, медленно пересекла её и нырнула под арку в колючей стене седого боярышника, за которой пряталось это скорбное место. В глаза Алу тут же брызнуло всеми оттенками пламени: развернувшаяся перед ней улица была обсажена огненно-рыжими клёнами. В пылающей листве чёрными змеями извивались могучие ветви. Кое-где с них свисали птичьи гнёзда, похожие на огромные зеленоватые каштаны.
Улица Старых Клёнов стала именоваться так с первого дня своего существования, когда несколько тысяч лет назад её заложили кошки, перебравшиеся в Бриаэллар из Ал Эменаит – Великого леса. Такое название было попыткой создать иллюзию того, что они обитают здесь с незапамятных времён, являясь неотъемлемой частью города, его древней истории, культуры, а отнюдь не полудикими чужеземцами, только вчера – в самом прямом смысле этого слова – спрыгнувшими с ветки.
Минули годы, и теперь вряд ли кто-то мог представить себе Бриаэллар без дома ан Ал Эменаит, ставшего одним из самых многочисленных и влиятельных семейств. Однако то, что город принял этих лесных кошек, отнюдь не означало, что и они полностью приняли его: и по сей день эалы довольно скверно относились к «цивилизованному» образу жизни, с его большими скоплениями разномастных существ, шумом и толкотнёй, со всем этим этикетом, дипломатическим бредом, политической вознёй, экономикой и прочими вредными глупостями. Вот почему на улице Старых Клёнов не было ни одной лавки, ни одной гостиницы, ни одного ресторана.
Здесь царила тишина лесной чащи, лишь изредка нарушаемая криком птицы или шорохом крадущегося в траве зверя. По обеим сторонам мощёной чёрным камнем дороги тянулись сады, казавшиеся порядком одичавшими. В глубине спящих зарослей прятались низкие дома, похожие на огромные пни с шапками тёмного мха на макушке. Их мощные корни кое-где выныривали на поверхность, обнимая овалы лужаек, клумбы, бассейны или утоптанные площадки для тренировок.
Длинная улица делала пару плавных изгибов и упиралась в высокие ворота замка ан Ал Эменаитов. Влюблённые в родные леса, эалы сделали и своё обиталище в Бриаэлларе похожим на привычный для них сумрачный древесный мир. Оно резко отличалось от эльфийских дворцов, где живые ветви и цветы подменялись искусной вышивкой и резьбой, а освещение, дарованное самой природой, – волшебными огнями и прочими искусственными светильниками. Их многоэтажное логово не было подделкой, суррогатом леса, нет. Живущее своей магической жизнью, но полное дыханьем природы – дикой, хищной и прекрасной – оно было её частью.
Пока Аниаллу летела над улицей, тёмная громада живого здания словно вырастала из земли, являясь сианай во всем своём грозном, гармонично-строгом величии. По сути своей оно было рощей древних, исполинских деревьев, привезённых сюда из Великого леса. Эти гиганты, столпившиеся внутри замковой ограды, отличались друг от друга ростом и комплекцией: были среди них и приземистые толстяки-аблуры, чьи стволы непомерно раздувались книзу и, окружённые щупальцами белёсых корней, походили на осьминожьи головы; и стройные артианги – драконьи сосны, рыжие стволы которых резными колоннами подпирали ночное небо. Каждый был одет в кору своего рисунка и оттенка: одни облачились в чешую и отблескивали металлом; другие – щетинились миллионами острых крючков, ставшими могилой неосторожным мошкам; третьи, напротив, были гладки и полосаты, как бока арбуза, а четвёртые выглядели так, будто некий завоеватель веками прибивал к ним бороды поверженных врагов. Одни из них сторонились соседей, другие так и льнули друг к другу, сплетали стволы и ветви, давая жизнь мостикам, оградам и беседкам. Кто-то мог похвастаться диковинным изломом своих мощных, шершавых рук, кто-то – целыми водопадами воздушных корней или тяжёлыми серьгами плодов.
В самых толстых из ветвей были проложены коридоры, связывающие одну живую башню с другой. Кое-где они уплощались, поддерживая на своих предплечьях ягодники, прудики и целые завалы трухлявых брёвен, испещрённые светящимися россыпями грибных шляпок. Из необъятных стволов трутовиками вырастали ступени внешних лестниц и плавно изогнутые балконы. Издалека раскиданные на них подушки казались кучками птичьих перьев. Резьба на стенах повторяла причудливые узоры ходов короеда, застеклённые дупла сияли в обрамлении высохших лиан, в гигантских чагах спрятались спальни с высокими окнами-фонарями… Единственным, что выбивалось из общей «дикой» картины, были сложные геометрические рисунки многочисленных витражей.
Высокие створки, сплетённые из чёрных шипастых ветвей, бесшумно распахнулись перед Аниаллу. С площадок, шершавыми языками выдающихся из замковой стены по обе стороны ворот, на сианай внимательно и строго взирали глаза крупных, поджарых пантер. Гладкие шкуры их лоснились в свете Глаз. Хмурые хищники сидели настолько неподвижно, что их с лёгкостью можно было принять за статуи. Кошки Аласаис редко несли стражу в своей двуногой форме – им было не по силам отстоять долгие часы дежурства, вытянувшись в струнку. Они начинали сутулиться, переминаться с ноги на ногу, физиономии их принимали кислое, недовольное выражение, хвосты обвисали. В общем, вид такие охраннички имели не самый внушительный. Другое дело – благословенная кошачья форма! В ней и удобно, и хоть клубком свернись или между пальцев шерсть выкусывай – всё равно будешь выглядеть надлежащим образом: величественно и грозно.