Страница:
– Так что там, на бокальчиках? – вопросил я.
– Ничего, – пожал плечами эксперт. – Похоже, их помыли.
– Помыли?! – Я не смог сдержать удивления.
«Помыли – это, конечно, логично, следы клофелина или другой дряни надобно было уничтожить, равно, как и отпечатки лап. Но какого тогда рожна фужеры опять принесли в гостиную из кухни?»
Я понюхал стакан. И впрямь, свежевымыт, никакого запаха. Странные преступники – делать им было нечего, носить из кухни назад помытые бокалы…
Я прошел в крошечную кухоньку (метров пять, не больше). Кавардак в ней тоже царил преизрядный. Банки с крупами выставлены на рабочий стол, крышки сняты – но пшено и греча не рассыпаны. Я еще раз убедился, что работали либо профессионалы, либо просто люди с головой. Судить о сем можно и по тому, что они знали или догадывались, где граждане устраивают тайники, и что искали не слишком варварски, а с умом: сыпучее не стали вываливать из коробок, а просто чем-то истыкали… И в дымоходе решетка отвернута, болтается на двух шурупах… По полу разбросаны кастрюли и сковородки – их, сидя на корточках, подбирает хозяйка.
– Минуточку! – остановил я ее. – А вам эксперт разрешил это трогать?
Женщина растерянно распрямилась.
– Да, он осмотрел, сказал, можно поднять…
Хозяйка была невысокого роста, крепенькая, в модном костюмчике. Чуть ниже буклированного подола сверкали круглые яблоки коленей, а из выреза рвались две налитые грудки. Глазки же, несмотря на заплаканность и горестность, смотрели довольно вызывающе. Наверняка за этой штучкой табуном ходят мужики. Даже странно: чего не хватало ее ученому мужу? Почему потянуло к приключениям на стороне?
– Вы объяснение написали? – спросил я.
– Да.
– И список похищенного составили?
Женщина кивнула.
– Там, на столе.
– Тогда я почитаю, а вы можете пока продолжать.
Из объяснения я ничего нового для себя не вынес: «Пришла около двенадцати ночи… Все вещи раскиданы… Муж лежит на тахте без признаков жизни…» Зато список похищенного впечатлял. Номером первым значился – ого! – «видеомагнитофон импортный, японский, фирмы «Сони» и четыре видеокассеты с записями к нему». Далее шел магнитофон двухкассетный переносной, японский, фирмы «Нэшнл». Потом – шуба норковая, сорок шестого размера. Затем – денежные средства в размере одной тысячи ста пятидесяти рублей. И целый список украшений из золота и серебра, начиная с броши с бриллиантами и заканчивая «рюмкой питьевой серебряной с чернением» – на общую сумму примерно три тысячи триста рублей.
Я отложил бумаги, глянул на часы – половина четвертого – и откинулся на табуретке, оперся спиной о холодную стену. Когда приходится интенсивно работать, особенно ночью, временами на меня накатывает ощущение полной, безнадежной усталости и даже прострации. Однако я изобрел средство против таких приступов: надо посидеть с закрытыми глазами, отрешившись от внешнего мира. Самое интересное, что обычно в это время, на фоне физической опустошенности, начинается интенсивная умственная деятельность. Составляется план расследования, приходят в голову любопытные идеи… Вот и сейчас я подумал: надо, не откладывая в долгий ящик, прямо утром мобилизовать участкового и взять двух-трех оперов из местного отделения. И, пока люди не ушли на работу, начать поквартирный обход: заметил ли народ вчера вечером граждан, выносящих из подъезда довольно тяжелые свертки или чемоданы? Кстати, надо спросить хозяйку, похитили ли чемоданы… Без баулов им никуда – видеомаг, двухкассетник и тем паче шубу иначе не утащить. И вряд ли они скрылись с места преступления на общественном транспорте. Наверняка была машина – надо и про нее свидетелей спрашивать… Еще, конечно, следует разговорить хозяйку: ловеласом ли был ее благоверный? А потом, конечно, когда незадачливый любовничек в себя придет – он, будем надеяться, очнется, обычно клофелинщицы страсть как не любят до мокрухи дело доводить, тут уж совсем другая статья… И когда похотливый муж придет в себя, надо, чтоб он подробнейшим образом свою мимолетную возлюбленную описал, включая все родинки на ее теле… Составим субъективное изображение преступницы… Дальше посмотрим по картотеке, а если еще эксперты хоть один пальчик ее отыщут – вообще дело, можно сказать, в шляпе: работали, похоже, профессионалы, а раз так, то велика вероятность, что они ранее задерживались или даже были судимы…
Я, кажется, уснул на пару мгновений – меня вывел из забытья грохнувший о плиту чайник. Я вдруг почувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
– Вам чайку? – участливо обернулась ко мне от плиты хозяйка. – Или кофе? У меня есть растворимый.
Я для порядка запротестовал:
– У меня у самого есть термос с кофе.
– Да бросьте, – махнула рукой женщина, – попейте свеженького, горяченького.
Она выставила на стол дифицитную банку индийского растворимого кофе, лимонные дольки и вазочку с «Мишками на Севере».
– Мы с вами так и не познакомились, – молвил я, – меня зовут Павел Савельич, фамилия – Аристов. Я инспектор уголовного розыска, иными словами – сыщик.
– А я Маргарита Сергеевна Степанцова. Можно просто Рита. Вам две ложечки кофе или три?
– Три, если не жалко.
– А сахару?
– Два кусочка. А вы, Рита, наверное, в системе торговли работаете?
– Как вы догадались? – кокетничала она.
– Элементарно, Ватсон, – усмехнулся я. – Угощаете сплошным дефицитом. Да и видеомагнитофон – вещь в хозяйстве не самая привычная…
– Ну, видюшник как раз Саня с симпозиума в Японии привез.
– Он у вас ученый?
– Да, кандидат физико-математических наук, преподает в университете, доцент.
Регалии своего супруга дама перечислила с наивным удовольствием – так говорят обычно далекие от науки люди.
– Ну а ваше место работы? – перебил я ее.
– Я тружусь в универмаге «Московский». Знаете, тот самый, новый, на трех вокзалах. Я завсекцией.
– Вечером вы на службе были?
– Ну да.
– А до которого часа у вас рабочий день?
– До девяти.
– Поздновато вы до дому добрались…
Хозяйка сразу принялась оправдываться, словно наконец пришла пора пустить в ход прибереженное и отрепетированное для мужа объяснение:
– Да у нас в системе торговли вечно: пока то, пока се… Потом электричку отменили, пришлось на Казанском прохлаждаться, потом от станции пешком, в такую позднь разве автобуса дождешься…
Острым нюхом недавно бросившего курить человека я ощутил, что от нее слабо, но явственно попахивает водочкой. «После работы она слегка поддала. Оттого и такое отрепетированное, многословное объяснение: электричку отменили, от станции пешком шла… Готовилась оправдываться перед муженьком… Весело они в итоге жили… Супруг приводит в дом мошенницу, супружница в это время после работы куролесит… А что она, собственно, делала? Может, с коллегам керосинила… А может, и любовничек у нее есть, с ним и встречалась…»
Я сменил тему:
– А муж ваш вчера – что же, не работал?
– У него был библиотечный день. – Она поджала губы.
– И часто он в библиотечные дни так? – я мотнул головой в сторону разгромленной комнаты. – Развлекается?
Вопрос прозвучал для Маргариты Сергеевны неожиданно – на то и был расчет. Чашка в руке дрогнула, лицо закаменело.
– Как-то раньше не замечала, – с вызовом ответствовала она. И тихо, со злобой, адресованной не мне, но мужу, добавила: – Думаю, первый и последний раз.
Я понял, что, когда доцент очнется, ему предстоит весьма непростой разговор.
– А он вообще-то женщинами увлекается?
– А вам-то что? – буркнула свидетельница.
– Ну, вы ж понимаете: в преступлении явно замешана дама, разве нет? Вот я и подумал: может, какая его давняя подруга? Знакомая?
– Никаких подруг у Саши нет, – отрезала завсекцией. – Тем более – давних.
– То есть вы о них не знаете?
Она снова полыхнула на меня сердитым глазом и отрезала с нажимом:
– Да, я о них не знаю. Не было у него никого!
– А у вас? – задал я вопрос, намеренно прозвучавший двусмысленно.
– Что – у меня? – окрысилась продавщица.
– У вас подруги есть?
– Ну, допустим.
– Вот я и подумал: может, какая-то подружка ненавидела вас, завидовала? И в отместку супруга вашего решила соблазнить – со всеми вытекающими отсюда последствиями? А?
Рита задумалась.
Пусть подумает. Зерно сомнений я ей в душу заронил. А я продолжал:
– Или, допустим, другая версия. Кто-то из ваших знакомых (упаси бог, конечно) находится в дружеских отношениях с преступным элементом, а? Вот он взял, да и навел преступников на ваш дом? Все-таки и шуба, и видеомагнитофон, и золото, и деньги – хороший улов. Не рядовая у вас квартира-то… Зажиточная…
Наконец Маргарита неуверенно молвила:
– Чтоб до такого любая моя подруга дошла – не верю… Да и потом, они все у меня… – Она замялась, подбирая словцо, – обеспеченные…
– Ну, бывает, подружка не поживиться хочет, а вред нанести. И не только физический – материальные ценности отобрать, но и моральный – чужого мужа соблазнить. Так что вы вспоминайте, вспоминайте, – поднажал я, – может, кто-то из ваших товарок на супруга вашего внимание повышенное обращал, кокетничал с ним, к примеру?
– Да не было такого! Они и не пересекались вовсе! У него – своя жизнь, у меня – своя.
– Значит, происшедшее здесь вечером – совершенно нетипичный случай?
– Я и подумать ни о чем подобном не могла!
– Ну а у вас лично как с друзьями?
– Я ж вам говорю…
– Я имею в виду – мужского пола. Ваши личные знакомые у вас в квартире бывали?
– Послушайте! – вскипела она. – Я вовсе не обязана перед вами отчитываться!
– Разговор у нас с вами, Маргарита Сергеевна, неофициальный, – ответил я мягко. – И никто о нем не узнает. Тем более ваш муж. Я обещаю.
«Дамочка не промах. Ишь, как взвилась! Значит, я попал в точку: у нее, конечно, есть любовник».
Продавщица молчала, стиснув губы.
– Я ведь не из полиции нравов, – увещевал ее я. – Такая только на Западе бывает. Я – преступников ищу. А самый простой способ на них выйти, уж поверьте мне: обнаружить того, кто разбойников на вашу квартиру навел. И тут лучше трех невиновных проверить, чем одного виновного упустить.
– Ага, знаю я, как вы проверять будете, – буркнула она. – Звону пойдет – на всю Ивановскую.
– Бросьте вы. Люди даже и не заметят, что ими интересуются. Если они невиновны, конечно. Отработаем их связи, поглядим: нет ли контактов с криминальным миром. Впрочем, не буду раскрывать нашу кухню. Обещаю: все будет тихо и максимально тактично. Поэтому – подумайте. Вспомните: кто у вас бывал и видел, как вы живете. Ведь живете вы – чего греха таить! – в материальном смысле хорошо. Весьма обеспеченно.
– На свои живем, на заработанные, – выдохнула она.
– А я рази что говорю?
Я отодвинул чашку и вышел из кухни, оставив потерпевшую наедине с уборкой и, главное, со своими мыслями.
В гостиной, устроившись за тем самым журнальным столом с остатками вечерней интимной трапезы, Воронежский стремительным почерком писал протокол. Эксперт в изнеможении сидел в кресле – даже, кажется, прикемарил.
– Что-нибудь нашли? – спросил я следователя.
– Ничего. Ни единого следа. Ни одного пальчика. Даже хозяйских не обнаружили. Бандиты все перед уходом протерли.
– Опытные.
– Да, очевидно, рецидивисты. И, кстати, не похоже, что половой акт имел место.
– Что ж, понятное дело: преступница пришла сюда грабить, а не…
– Вот именно… Разве что вот, нашли под диваном, – и Воронежский протянул мне тюбик помады. – Держи, отпечатков на нем нет.
– Вообще никаких? – уточнил я.
– Вообще, – Воронежский со значением посмотрел мне в глаза.
В самом деле, странно. Если допустить, что помада принадлежит преступнице и та, скажем, обронила ее случайно, зачем тогда тюбик предварительно протирать? А если он принадлежит хозяйке, опять же: к чему на нем уничтожать отпечатки?
– Пойду предъявлю потерпевшей. – Я взял помаду и отправился на кухню.
Степанцова продолжала наводить порядок: расставляла по местам банки с крупами. Потерянной она выглядела и жалкой. Я даже в душе посочувствовал ей, хоть и не любил торгашек. Еще бы: в один вечер мало того, что лишиться шубы, драгоценностей, аппаратуры, но вдобавок узнать, что мужик тебе изменяет! Наглым образом, с грязной мошенницей.
– Маргарита Сергеевна, вам знаком этот предмет? – Я продемонстрировал ей помаду. Женщина вгляделась.
– Н-нет…
– Это не ваш тюбик? – переформулировал я вопрос.
– Посмотреть можно?
– Пожалуйста.
– «Пупа», коричневая… – пробормотала Маргарита Сергеевна. – Сроду я такой не пользовалась. Не мой цвет.
– А может, вы у кого-то из своих знакомых такую видели?
Тут в глазах женщины вроде блеснула искра узнавания. Впрочем, это только мне показалось, потому что потерпевшая быстро проговорила:
– Нет, не припомню.
Преступление-2
К шести утра я выдернул участкового и двух инспекторов из местного угро, нацелил их на поквартирный обход:
– Обращайте внимание свидетелей на двоих или троих людей. Номер первый – женщина, выходившая вечером из этой квартиры либо из подъезда с баулами, сумками, большими свертками. Спрашиваете также, входила ли она одним-двумя часами ранее в эту квартиру вместе с хозяином. Не забываете про машину, которая, возможно, дожидалась ее вблизи от дома. Особенно людям сейчас не докучайте, они на работу торопятся, расспрашивайте быстро. Кого не успеете допросить – пройдитесь вечером. Пенсионеров, учащихся опросите в течение дня. Все ясно?
– Так точно.
– Выполняйте.
Домой я решил не ехать. Какой смысл, все равно отоспаться не удастся, на двенадцать у меня назначена встреча с потерпевшей по другому делу. Я сказал шоферу, чтобы отвез меня в управление. По пути, наблюдая, как мелькают за окном пятиэтажки пригорода, я думал, что надо зарядить агентуру, особенно среди скупщиков краденого, на похищенные видеомаг, двухкассетник и шубу. Совсем не рядовая для квартирных воров добыча. И, если что-то мелькнет… Додумать мысль я не успел, ибо уснул.
Машина остановилась возле управления, и я пробудился. Пустынными утренними коридорами поднялся в свой кабинет и немедленно продолжил сон на старом диванчике, предварительно отключив телефоны, – благо мой сосед по комнате пребывал в командировке. Пару раз в дверь стучали, но неуверенно, я продирал было глаза, однако через минуту снова погружался в царство Морфея.
В одиннадцать я проснулся, чувствуя себя одновременно и освеженным, и отчасти разбитым – так всегда бывает от внеурочного сна, да еще в одежде. Чтобы устранить внутреннее ощущение помятости, я побрился, сходил в туалет и поплескался над раковиной, а потом выпил кофе из жениного термоса, еще сохранившего тепло. Словом, к двенадцати я уже отстранился от преступления, которым занимался ночью, и приготовился к разговору с потерпевшей по другому делу.
Чтобы окончательно собраться с мыслями и настроиться на совсем иные обстоятельства, я открыл свои записи. Оперативное сопровождение преступления-2 поручил мне вчера опять-таки полковник, но само оно хронологически произошло раньше, третьего дня.
…Дом в дачном поселке Травяное, в двенадцати километрах от Окружной, заполыхал в три часа ночи. Через двадцать минут прибыли пожарные расчеты, но двухэтажное частное строение горело уже интенсивно, и борцы с огнем сосредоточились в основном не на тушении (тем более что людей, по уверению соседей, в доме не было), а на том, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. В итоге дом был уничтожен полностью.
Пожарно-техническая инспекция определила: у пожара нашлось как минимум два очага возгорания – стало быть, имел место поджог. Возбудили уголовное дело, и полковник расписал его мне.
Вчера днем я уже побывал в Травяном на месте происшествия и без труда, сидя в своем кабинете в управлении, припомнил увиденную картинку.
…Запах гари чувствовался едва ли не за пятьсот метров. Черные разбросанные бревна… Снег, усеянный головешками… Обугленная русская печь… Вот и все, что осталось от дома. Картина – словно из фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». Только, в отличие от военных лет, весь заснеженный участок усыпан кусками взорвавшегося и разлетевшегося шифера…
Одна из сосен, возвышающаяся над домом, слегка пригорела с одной стороны. Другие деревья не пострадали. Ворота, ведущие на участок, выбиты, створки висят на одной петле – видать, пожарные с боем прорывались к очагу возгорания. Снег вокруг дома истоптан, изъезжен колесами.
А участок громадный, соток пятьдесят. Есть и плодовые деревья, и теплица, и беседка, и банька, и немалое пространство, где, по всей видимости, летом расцветают грядки. Зажиточное хозяйство…
По зимнему времени большинство домов в поселке пустовало – они одиноко утопали в снегах, окна забиты досками. Я нашел лишь нескольких очевидцев из числа тех, что сейчас, в декабре, проживали в поселке (их местный участковый называл «зимниками».)
Однако и «зимники» ничего не видали, не слыхали. Проснулись, когда строение уже заполыхало. Сосед, имевший телефон, позвонил в «01».
И все ж таки я отыскал одну бабульку лет семидесяти – ее дом располагался через улицу, наискосок от пострадавшего строения, метрах в пятидесяти. Бабулька – точнее ее надо бы назвать старой дамой – произвела на меня впечатление слегка малахольной. И тем не менее она рассказала, да с жаром необычайным, как в ту ночь проснулась от шума. Поглядела на будильник: два часа. Звуки доносились со стороны участка соседки. Она подошла к окну, выходящему на улицу, и увидела, как к соседке перелезают через забор две темные фигуры.
Я сначала не очень-то поверил даме, уж не выдумывает ли задним числом? Все ж ее дом располагался довольно далеко от сгоревшего, вдобавок меж ними росли тополя, пара сосен, елки. Я помог мамаше подняться, попросил указать: откуда, в точности, она видела супостатов? «Пожалуйста», – женщина величественно смотрела на меня, будто на Фому неверующего. Мы бодро взобрались по крутой лестнице на второй этаж. Дама вытянула перст, превратившись в державный памятник: вот тут, тут они через забор-то и перемахнули! И правда, не приврала леди: отсюда видимость была прекрасной: и дом сгоревший, и половина соседского участка, и часть ограждавшего его забора как на ладони. Поджигатели, указала старуха, лезли там, где ворота. Очень грамотно с их стороны – все равно следы потом заездили пожарные машины, затоптали соседи.
«А затем, – продолжила в ажитации, захлебываясь словами, свою повесть хозяйка, – я смотрю: в доме Ивановны – свет! Да не такой, чтоб как от электричества, а узкие кинжальные лучи в темных окнах мечутся, – я после догадалась: они там с фонариками орудовали! Отсветы, отсветы! Они искали чего-то!..»
– Что ж вы милицию сразу не известили? – упрекнул я свидетельницу.
– Как, молодой человек, вы прикажете мне в милицию сообщить? Телефона-то у меня нет! Это что ж я: среди ночи должна была по темной улице в отделение бежать? Когда эти двое того и гляди обратно через забор перелезут – и за мной с ножами?!
Короче, грабители с фонариками, если верить свидетельнице, орудовали долго, чуть не час. А потом дом и полыхнул.
– Вы видели, как они обратно через забор лезли? – поинтересовался я.
– Нет, не было их! Должно быть, другим путем утекли!
– А описать их можете?
– Как же я их вам опишу?! Ночь, они в черном, в шапках! Но – молодые. Через забор перемахнули, словно Брумель!..
– А на чем они приехали? Вы машину какую-нибудь поблизости видели?
Дама подхватилась:
– Да, машина! Я не видела, но двигатель ревел! Среди ночи! НЕ вначале, когда они только полезли – хотя, может, я и не слышала, – а потом, уже когда пожар начался. Где-то вдалеке – дыр-дыр-дыр! Я еще подумала: откуда в столь поздний час взялась здесь машина?
Впоследствии, к сожалению, местный участковый ценность показаний моего единственного свидетеля поставил под сомнение. Махнул рукой пренебрежительно:
– А, Варвара Федоровна!.. Она у нас известная… – и сделав выразительную паузу, покрутил рукой в воздухе в районе собственного виска.
– Известная – кто?
– Рассказчица. Мастер разговорного жанра. Она, знаете ли, даже на учете в психдиспансере состоит. И в дурдоме два раза лежала.
– В дурдоме? А что она натворила?
– Письма пишет. Болезненные фантазии у нее. Бредовые идеи по переустройству общества. Критикует все подряд. И пишет, и пишет. Сначала просто в политбюро писала, потом – лично товарищу Андропову, а теперь уже и до президента Рейгана добралась…
Я не стал спорить с лейтенантом, что от критики существующих порядков до галлюцинации в виде двух фигур, перелезающих через забор, – дистанция огромного размера. Впрочем, я не настолько разбираюсь в психиатрии…
Потом мы с ним занялись личностью хозяйки сгоревшей дачи. Формально дом и садовый участок принадлежали вдове генерала Марусенко (иным, менее высокородным гражданам, владеть землей столь близко от Москвы не полагалось). Я поговорил по телефону с генеральшей и понял, что для нее, в силу преклонного возраста, дом в Травяном – все равно что поворот сибирских рек – абсолютно неинтересен. Судя по всему, из многообразия вещей, что существуют в мире, для нее имеют значение лишь те, что связаны с собственным висящим на ниточке здоровьем: показатели сахара, белка, гемоглобина, лейкоцитов и прочее. Генеральша в доме в Травяном в последние лет десять даже не появлялась, и фактически им безраздельно владела ее невестка – тоже вдовая. Муж невестки (и, соответственно, сын генерала и генеральши) скоропостижно скончался пару лет назад.
Фактическую владелицу дачи звали Порядиной Полиной Ивановной.
…Вот эту самую пострадавшую Порядину я и вызвал сегодня на двенадцать в управление.
Она вошла – потухшая, скорбная, с губами в ниточку. По-моему, даже чуточку переигрывает. И не разберешь, где кончается ее истинное переживание из-за материальной утраты, а где начинается работа на публику. Бывает, даже свежеиспеченные вдовы выглядят куда менее трагично, чем она, – я сам видывал.
Порядина хмуро на меня посмотрела, недобро. Подозрительно. Словно я тоже замешан в поджоге ее дачи.
После короткого сна без постельного белья (и в белье нательном, как в анекдоте) я чувствовал некую неуютность в организме. Словно все тело отсидел – включая голову. И сразу для себя решил: нет у меня сил переламывать негативное отношение потерпевшей к расследованию (каковое налицо) и располагать ее к себе. Сразу видно: мы с нею все равно не подружимся. Значит, надо выудить из нее столько информации, сколько получится, да и отправить восвояси. И я начал задавать стандартные вопросы.
– Дача была застрахована?
– Нет.
– Хранились ли в доме ценности?
– Вы что имеете в виду?
– То и имею! – рявкнул я. – Ценности, они и есть ценности! Золото, бриллианты? Деньги? Электроника импортная?
– Нет, ничего такого…
– А что «такое» имелось?
– Да как сказать? Я не знаю…
В ее глазах вдруг полыхнул страх. Словно она держала на даче что-то ужасно недозволенное и теперь страшится, как бы сей факт не всплыл.
– Что у вас там было? – нажал я.
Но она уже овладела собой и стала мой вопрос забалтывать:
– Да много чего! Ковры… Паласы…Телевизор… Плитка электрическая… Посуда… Люстры… В подполе – продукты, я картошки десять мешков заложила, капусты бочонок заквасила, тридцать баллонов трехлитровых одной клубники завертела, а еще смородины…
– Ясно! – прервал я Порядину на полуслове и отмел рукой ее продовольственную программу. – Не нужна никому ваша смородина. Я спрашиваю о действительно ценном. И важном. Что было в доме?
И снова отсвет страха в глазах.
– Нет, ничего важного, – торопливо и четко, как юный пионер, ответила Порядина.
«Что-то у нее там было, – понял я. – Но что? Тайник с драгоценностями? Иконы? Ордена свекра-генерала? И сначала похитили это, а потом, заметая следы, дом подожгли? Значит, кто-то их на ценности навел? Или – произошла случайность? Дом обокрали тамошние бичи, а потом его просто спалили? Ох, не верю я в случайности… Но все равно эта потерпевшая правды мне, похоже, никогда не расскажет… Придется узнавать окольными путями…»
И я перевел разговор:
– У вас в доме гости бывали? Подруги? Родственники? Может быть, мужчины?
– Вы, что же, их теперь подозревать будете? – ощетинилась женщина.
– А почему бы нет?
– Это исключено, – категорично отмела дама, и я понял, что продолжать разговор в данном направлении бесперспективно: все равно ничего не скажет, ничьих фамилий не назовет.
– А как у вас с соседями по участку? – спросил я. – Хорошие отношения?
Губы у нее опять вытянулись в злую ниточку.
– Нормальные.
– Нормальные – это не ответ! – снова рявкнул я. – Это у СССР с Америкой отношения то «нормальные», то «нормализуются». А с соседями они могут быть дружескими, ровными, нейтральными, неприязненными… Итак? Какие отношения? Мог кто-то из соседей вашу дачу сжечь?
– А мне откуда знать? Вы следователь – вам видней.
– Я, во-первых, не следователь, а опер, и беседа наша с вами не под протокол идет, а, как я вас и предупредил, неофициально… А во-вторых: с ваших слов я могу понять, что вы не исключаете, что вашу дачу сожгли соседи, так? Кого конкретно вы подозреваете?
– Ничего, – пожал плечами эксперт. – Похоже, их помыли.
– Помыли?! – Я не смог сдержать удивления.
«Помыли – это, конечно, логично, следы клофелина или другой дряни надобно было уничтожить, равно, как и отпечатки лап. Но какого тогда рожна фужеры опять принесли в гостиную из кухни?»
Я понюхал стакан. И впрямь, свежевымыт, никакого запаха. Странные преступники – делать им было нечего, носить из кухни назад помытые бокалы…
Я прошел в крошечную кухоньку (метров пять, не больше). Кавардак в ней тоже царил преизрядный. Банки с крупами выставлены на рабочий стол, крышки сняты – но пшено и греча не рассыпаны. Я еще раз убедился, что работали либо профессионалы, либо просто люди с головой. Судить о сем можно и по тому, что они знали или догадывались, где граждане устраивают тайники, и что искали не слишком варварски, а с умом: сыпучее не стали вываливать из коробок, а просто чем-то истыкали… И в дымоходе решетка отвернута, болтается на двух шурупах… По полу разбросаны кастрюли и сковородки – их, сидя на корточках, подбирает хозяйка.
– Минуточку! – остановил я ее. – А вам эксперт разрешил это трогать?
Женщина растерянно распрямилась.
– Да, он осмотрел, сказал, можно поднять…
Хозяйка была невысокого роста, крепенькая, в модном костюмчике. Чуть ниже буклированного подола сверкали круглые яблоки коленей, а из выреза рвались две налитые грудки. Глазки же, несмотря на заплаканность и горестность, смотрели довольно вызывающе. Наверняка за этой штучкой табуном ходят мужики. Даже странно: чего не хватало ее ученому мужу? Почему потянуло к приключениям на стороне?
– Вы объяснение написали? – спросил я.
– Да.
– И список похищенного составили?
Женщина кивнула.
– Там, на столе.
– Тогда я почитаю, а вы можете пока продолжать.
Из объяснения я ничего нового для себя не вынес: «Пришла около двенадцати ночи… Все вещи раскиданы… Муж лежит на тахте без признаков жизни…» Зато список похищенного впечатлял. Номером первым значился – ого! – «видеомагнитофон импортный, японский, фирмы «Сони» и четыре видеокассеты с записями к нему». Далее шел магнитофон двухкассетный переносной, японский, фирмы «Нэшнл». Потом – шуба норковая, сорок шестого размера. Затем – денежные средства в размере одной тысячи ста пятидесяти рублей. И целый список украшений из золота и серебра, начиная с броши с бриллиантами и заканчивая «рюмкой питьевой серебряной с чернением» – на общую сумму примерно три тысячи триста рублей.
Я отложил бумаги, глянул на часы – половина четвертого – и откинулся на табуретке, оперся спиной о холодную стену. Когда приходится интенсивно работать, особенно ночью, временами на меня накатывает ощущение полной, безнадежной усталости и даже прострации. Однако я изобрел средство против таких приступов: надо посидеть с закрытыми глазами, отрешившись от внешнего мира. Самое интересное, что обычно в это время, на фоне физической опустошенности, начинается интенсивная умственная деятельность. Составляется план расследования, приходят в голову любопытные идеи… Вот и сейчас я подумал: надо, не откладывая в долгий ящик, прямо утром мобилизовать участкового и взять двух-трех оперов из местного отделения. И, пока люди не ушли на работу, начать поквартирный обход: заметил ли народ вчера вечером граждан, выносящих из подъезда довольно тяжелые свертки или чемоданы? Кстати, надо спросить хозяйку, похитили ли чемоданы… Без баулов им никуда – видеомаг, двухкассетник и тем паче шубу иначе не утащить. И вряд ли они скрылись с места преступления на общественном транспорте. Наверняка была машина – надо и про нее свидетелей спрашивать… Еще, конечно, следует разговорить хозяйку: ловеласом ли был ее благоверный? А потом, конечно, когда незадачливый любовничек в себя придет – он, будем надеяться, очнется, обычно клофелинщицы страсть как не любят до мокрухи дело доводить, тут уж совсем другая статья… И когда похотливый муж придет в себя, надо, чтоб он подробнейшим образом свою мимолетную возлюбленную описал, включая все родинки на ее теле… Составим субъективное изображение преступницы… Дальше посмотрим по картотеке, а если еще эксперты хоть один пальчик ее отыщут – вообще дело, можно сказать, в шляпе: работали, похоже, профессионалы, а раз так, то велика вероятность, что они ранее задерживались или даже были судимы…
Я, кажется, уснул на пару мгновений – меня вывел из забытья грохнувший о плиту чайник. Я вдруг почувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
– Вам чайку? – участливо обернулась ко мне от плиты хозяйка. – Или кофе? У меня есть растворимый.
Я для порядка запротестовал:
– У меня у самого есть термос с кофе.
– Да бросьте, – махнула рукой женщина, – попейте свеженького, горяченького.
Она выставила на стол дифицитную банку индийского растворимого кофе, лимонные дольки и вазочку с «Мишками на Севере».
– Мы с вами так и не познакомились, – молвил я, – меня зовут Павел Савельич, фамилия – Аристов. Я инспектор уголовного розыска, иными словами – сыщик.
– А я Маргарита Сергеевна Степанцова. Можно просто Рита. Вам две ложечки кофе или три?
– Три, если не жалко.
– А сахару?
– Два кусочка. А вы, Рита, наверное, в системе торговли работаете?
– Как вы догадались? – кокетничала она.
– Элементарно, Ватсон, – усмехнулся я. – Угощаете сплошным дефицитом. Да и видеомагнитофон – вещь в хозяйстве не самая привычная…
– Ну, видюшник как раз Саня с симпозиума в Японии привез.
– Он у вас ученый?
– Да, кандидат физико-математических наук, преподает в университете, доцент.
Регалии своего супруга дама перечислила с наивным удовольствием – так говорят обычно далекие от науки люди.
– Ну а ваше место работы? – перебил я ее.
– Я тружусь в универмаге «Московский». Знаете, тот самый, новый, на трех вокзалах. Я завсекцией.
– Вечером вы на службе были?
– Ну да.
– А до которого часа у вас рабочий день?
– До девяти.
– Поздновато вы до дому добрались…
Хозяйка сразу принялась оправдываться, словно наконец пришла пора пустить в ход прибереженное и отрепетированное для мужа объяснение:
– Да у нас в системе торговли вечно: пока то, пока се… Потом электричку отменили, пришлось на Казанском прохлаждаться, потом от станции пешком, в такую позднь разве автобуса дождешься…
Острым нюхом недавно бросившего курить человека я ощутил, что от нее слабо, но явственно попахивает водочкой. «После работы она слегка поддала. Оттого и такое отрепетированное, многословное объяснение: электричку отменили, от станции пешком шла… Готовилась оправдываться перед муженьком… Весело они в итоге жили… Супруг приводит в дом мошенницу, супружница в это время после работы куролесит… А что она, собственно, делала? Может, с коллегам керосинила… А может, и любовничек у нее есть, с ним и встречалась…»
Я сменил тему:
– А муж ваш вчера – что же, не работал?
– У него был библиотечный день. – Она поджала губы.
– И часто он в библиотечные дни так? – я мотнул головой в сторону разгромленной комнаты. – Развлекается?
Вопрос прозвучал для Маргариты Сергеевны неожиданно – на то и был расчет. Чашка в руке дрогнула, лицо закаменело.
– Как-то раньше не замечала, – с вызовом ответствовала она. И тихо, со злобой, адресованной не мне, но мужу, добавила: – Думаю, первый и последний раз.
Я понял, что, когда доцент очнется, ему предстоит весьма непростой разговор.
– А он вообще-то женщинами увлекается?
– А вам-то что? – буркнула свидетельница.
– Ну, вы ж понимаете: в преступлении явно замешана дама, разве нет? Вот я и подумал: может, какая его давняя подруга? Знакомая?
– Никаких подруг у Саши нет, – отрезала завсекцией. – Тем более – давних.
– То есть вы о них не знаете?
Она снова полыхнула на меня сердитым глазом и отрезала с нажимом:
– Да, я о них не знаю. Не было у него никого!
– А у вас? – задал я вопрос, намеренно прозвучавший двусмысленно.
– Что – у меня? – окрысилась продавщица.
– У вас подруги есть?
– Ну, допустим.
– Вот я и подумал: может, какая-то подружка ненавидела вас, завидовала? И в отместку супруга вашего решила соблазнить – со всеми вытекающими отсюда последствиями? А?
Рита задумалась.
Пусть подумает. Зерно сомнений я ей в душу заронил. А я продолжал:
– Или, допустим, другая версия. Кто-то из ваших знакомых (упаси бог, конечно) находится в дружеских отношениях с преступным элементом, а? Вот он взял, да и навел преступников на ваш дом? Все-таки и шуба, и видеомагнитофон, и золото, и деньги – хороший улов. Не рядовая у вас квартира-то… Зажиточная…
Наконец Маргарита неуверенно молвила:
– Чтоб до такого любая моя подруга дошла – не верю… Да и потом, они все у меня… – Она замялась, подбирая словцо, – обеспеченные…
– Ну, бывает, подружка не поживиться хочет, а вред нанести. И не только физический – материальные ценности отобрать, но и моральный – чужого мужа соблазнить. Так что вы вспоминайте, вспоминайте, – поднажал я, – может, кто-то из ваших товарок на супруга вашего внимание повышенное обращал, кокетничал с ним, к примеру?
– Да не было такого! Они и не пересекались вовсе! У него – своя жизнь, у меня – своя.
– Значит, происшедшее здесь вечером – совершенно нетипичный случай?
– Я и подумать ни о чем подобном не могла!
– Ну а у вас лично как с друзьями?
– Я ж вам говорю…
– Я имею в виду – мужского пола. Ваши личные знакомые у вас в квартире бывали?
– Послушайте! – вскипела она. – Я вовсе не обязана перед вами отчитываться!
– Разговор у нас с вами, Маргарита Сергеевна, неофициальный, – ответил я мягко. – И никто о нем не узнает. Тем более ваш муж. Я обещаю.
«Дамочка не промах. Ишь, как взвилась! Значит, я попал в точку: у нее, конечно, есть любовник».
Продавщица молчала, стиснув губы.
– Я ведь не из полиции нравов, – увещевал ее я. – Такая только на Западе бывает. Я – преступников ищу. А самый простой способ на них выйти, уж поверьте мне: обнаружить того, кто разбойников на вашу квартиру навел. И тут лучше трех невиновных проверить, чем одного виновного упустить.
– Ага, знаю я, как вы проверять будете, – буркнула она. – Звону пойдет – на всю Ивановскую.
– Бросьте вы. Люди даже и не заметят, что ими интересуются. Если они невиновны, конечно. Отработаем их связи, поглядим: нет ли контактов с криминальным миром. Впрочем, не буду раскрывать нашу кухню. Обещаю: все будет тихо и максимально тактично. Поэтому – подумайте. Вспомните: кто у вас бывал и видел, как вы живете. Ведь живете вы – чего греха таить! – в материальном смысле хорошо. Весьма обеспеченно.
– На свои живем, на заработанные, – выдохнула она.
– А я рази что говорю?
Я отодвинул чашку и вышел из кухни, оставив потерпевшую наедине с уборкой и, главное, со своими мыслями.
В гостиной, устроившись за тем самым журнальным столом с остатками вечерней интимной трапезы, Воронежский стремительным почерком писал протокол. Эксперт в изнеможении сидел в кресле – даже, кажется, прикемарил.
– Что-нибудь нашли? – спросил я следователя.
– Ничего. Ни единого следа. Ни одного пальчика. Даже хозяйских не обнаружили. Бандиты все перед уходом протерли.
– Опытные.
– Да, очевидно, рецидивисты. И, кстати, не похоже, что половой акт имел место.
– Что ж, понятное дело: преступница пришла сюда грабить, а не…
– Вот именно… Разве что вот, нашли под диваном, – и Воронежский протянул мне тюбик помады. – Держи, отпечатков на нем нет.
– Вообще никаких? – уточнил я.
– Вообще, – Воронежский со значением посмотрел мне в глаза.
В самом деле, странно. Если допустить, что помада принадлежит преступнице и та, скажем, обронила ее случайно, зачем тогда тюбик предварительно протирать? А если он принадлежит хозяйке, опять же: к чему на нем уничтожать отпечатки?
– Пойду предъявлю потерпевшей. – Я взял помаду и отправился на кухню.
Степанцова продолжала наводить порядок: расставляла по местам банки с крупами. Потерянной она выглядела и жалкой. Я даже в душе посочувствовал ей, хоть и не любил торгашек. Еще бы: в один вечер мало того, что лишиться шубы, драгоценностей, аппаратуры, но вдобавок узнать, что мужик тебе изменяет! Наглым образом, с грязной мошенницей.
– Маргарита Сергеевна, вам знаком этот предмет? – Я продемонстрировал ей помаду. Женщина вгляделась.
– Н-нет…
– Это не ваш тюбик? – переформулировал я вопрос.
– Посмотреть можно?
– Пожалуйста.
– «Пупа», коричневая… – пробормотала Маргарита Сергеевна. – Сроду я такой не пользовалась. Не мой цвет.
– А может, вы у кого-то из своих знакомых такую видели?
Тут в глазах женщины вроде блеснула искра узнавания. Впрочем, это только мне показалось, потому что потерпевшая быстро проговорила:
– Нет, не припомню.
Преступление-2
К шести утра я выдернул участкового и двух инспекторов из местного угро, нацелил их на поквартирный обход:
– Обращайте внимание свидетелей на двоих или троих людей. Номер первый – женщина, выходившая вечером из этой квартиры либо из подъезда с баулами, сумками, большими свертками. Спрашиваете также, входила ли она одним-двумя часами ранее в эту квартиру вместе с хозяином. Не забываете про машину, которая, возможно, дожидалась ее вблизи от дома. Особенно людям сейчас не докучайте, они на работу торопятся, расспрашивайте быстро. Кого не успеете допросить – пройдитесь вечером. Пенсионеров, учащихся опросите в течение дня. Все ясно?
– Так точно.
– Выполняйте.
Домой я решил не ехать. Какой смысл, все равно отоспаться не удастся, на двенадцать у меня назначена встреча с потерпевшей по другому делу. Я сказал шоферу, чтобы отвез меня в управление. По пути, наблюдая, как мелькают за окном пятиэтажки пригорода, я думал, что надо зарядить агентуру, особенно среди скупщиков краденого, на похищенные видеомаг, двухкассетник и шубу. Совсем не рядовая для квартирных воров добыча. И, если что-то мелькнет… Додумать мысль я не успел, ибо уснул.
Машина остановилась возле управления, и я пробудился. Пустынными утренними коридорами поднялся в свой кабинет и немедленно продолжил сон на старом диванчике, предварительно отключив телефоны, – благо мой сосед по комнате пребывал в командировке. Пару раз в дверь стучали, но неуверенно, я продирал было глаза, однако через минуту снова погружался в царство Морфея.
В одиннадцать я проснулся, чувствуя себя одновременно и освеженным, и отчасти разбитым – так всегда бывает от внеурочного сна, да еще в одежде. Чтобы устранить внутреннее ощущение помятости, я побрился, сходил в туалет и поплескался над раковиной, а потом выпил кофе из жениного термоса, еще сохранившего тепло. Словом, к двенадцати я уже отстранился от преступления, которым занимался ночью, и приготовился к разговору с потерпевшей по другому делу.
Чтобы окончательно собраться с мыслями и настроиться на совсем иные обстоятельства, я открыл свои записи. Оперативное сопровождение преступления-2 поручил мне вчера опять-таки полковник, но само оно хронологически произошло раньше, третьего дня.
…Дом в дачном поселке Травяное, в двенадцати километрах от Окружной, заполыхал в три часа ночи. Через двадцать минут прибыли пожарные расчеты, но двухэтажное частное строение горело уже интенсивно, и борцы с огнем сосредоточились в основном не на тушении (тем более что людей, по уверению соседей, в доме не было), а на том, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. В итоге дом был уничтожен полностью.
Пожарно-техническая инспекция определила: у пожара нашлось как минимум два очага возгорания – стало быть, имел место поджог. Возбудили уголовное дело, и полковник расписал его мне.
Вчера днем я уже побывал в Травяном на месте происшествия и без труда, сидя в своем кабинете в управлении, припомнил увиденную картинку.
…Запах гари чувствовался едва ли не за пятьсот метров. Черные разбросанные бревна… Снег, усеянный головешками… Обугленная русская печь… Вот и все, что осталось от дома. Картина – словно из фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». Только, в отличие от военных лет, весь заснеженный участок усыпан кусками взорвавшегося и разлетевшегося шифера…
Одна из сосен, возвышающаяся над домом, слегка пригорела с одной стороны. Другие деревья не пострадали. Ворота, ведущие на участок, выбиты, створки висят на одной петле – видать, пожарные с боем прорывались к очагу возгорания. Снег вокруг дома истоптан, изъезжен колесами.
А участок громадный, соток пятьдесят. Есть и плодовые деревья, и теплица, и беседка, и банька, и немалое пространство, где, по всей видимости, летом расцветают грядки. Зажиточное хозяйство…
По зимнему времени большинство домов в поселке пустовало – они одиноко утопали в снегах, окна забиты досками. Я нашел лишь нескольких очевидцев из числа тех, что сейчас, в декабре, проживали в поселке (их местный участковый называл «зимниками».)
Однако и «зимники» ничего не видали, не слыхали. Проснулись, когда строение уже заполыхало. Сосед, имевший телефон, позвонил в «01».
И все ж таки я отыскал одну бабульку лет семидесяти – ее дом располагался через улицу, наискосок от пострадавшего строения, метрах в пятидесяти. Бабулька – точнее ее надо бы назвать старой дамой – произвела на меня впечатление слегка малахольной. И тем не менее она рассказала, да с жаром необычайным, как в ту ночь проснулась от шума. Поглядела на будильник: два часа. Звуки доносились со стороны участка соседки. Она подошла к окну, выходящему на улицу, и увидела, как к соседке перелезают через забор две темные фигуры.
Я сначала не очень-то поверил даме, уж не выдумывает ли задним числом? Все ж ее дом располагался довольно далеко от сгоревшего, вдобавок меж ними росли тополя, пара сосен, елки. Я помог мамаше подняться, попросил указать: откуда, в точности, она видела супостатов? «Пожалуйста», – женщина величественно смотрела на меня, будто на Фому неверующего. Мы бодро взобрались по крутой лестнице на второй этаж. Дама вытянула перст, превратившись в державный памятник: вот тут, тут они через забор-то и перемахнули! И правда, не приврала леди: отсюда видимость была прекрасной: и дом сгоревший, и половина соседского участка, и часть ограждавшего его забора как на ладони. Поджигатели, указала старуха, лезли там, где ворота. Очень грамотно с их стороны – все равно следы потом заездили пожарные машины, затоптали соседи.
«А затем, – продолжила в ажитации, захлебываясь словами, свою повесть хозяйка, – я смотрю: в доме Ивановны – свет! Да не такой, чтоб как от электричества, а узкие кинжальные лучи в темных окнах мечутся, – я после догадалась: они там с фонариками орудовали! Отсветы, отсветы! Они искали чего-то!..»
– Что ж вы милицию сразу не известили? – упрекнул я свидетельницу.
– Как, молодой человек, вы прикажете мне в милицию сообщить? Телефона-то у меня нет! Это что ж я: среди ночи должна была по темной улице в отделение бежать? Когда эти двое того и гляди обратно через забор перелезут – и за мной с ножами?!
Короче, грабители с фонариками, если верить свидетельнице, орудовали долго, чуть не час. А потом дом и полыхнул.
– Вы видели, как они обратно через забор лезли? – поинтересовался я.
– Нет, не было их! Должно быть, другим путем утекли!
– А описать их можете?
– Как же я их вам опишу?! Ночь, они в черном, в шапках! Но – молодые. Через забор перемахнули, словно Брумель!..
– А на чем они приехали? Вы машину какую-нибудь поблизости видели?
Дама подхватилась:
– Да, машина! Я не видела, но двигатель ревел! Среди ночи! НЕ вначале, когда они только полезли – хотя, может, я и не слышала, – а потом, уже когда пожар начался. Где-то вдалеке – дыр-дыр-дыр! Я еще подумала: откуда в столь поздний час взялась здесь машина?
Впоследствии, к сожалению, местный участковый ценность показаний моего единственного свидетеля поставил под сомнение. Махнул рукой пренебрежительно:
– А, Варвара Федоровна!.. Она у нас известная… – и сделав выразительную паузу, покрутил рукой в воздухе в районе собственного виска.
– Известная – кто?
– Рассказчица. Мастер разговорного жанра. Она, знаете ли, даже на учете в психдиспансере состоит. И в дурдоме два раза лежала.
– В дурдоме? А что она натворила?
– Письма пишет. Болезненные фантазии у нее. Бредовые идеи по переустройству общества. Критикует все подряд. И пишет, и пишет. Сначала просто в политбюро писала, потом – лично товарищу Андропову, а теперь уже и до президента Рейгана добралась…
Я не стал спорить с лейтенантом, что от критики существующих порядков до галлюцинации в виде двух фигур, перелезающих через забор, – дистанция огромного размера. Впрочем, я не настолько разбираюсь в психиатрии…
Потом мы с ним занялись личностью хозяйки сгоревшей дачи. Формально дом и садовый участок принадлежали вдове генерала Марусенко (иным, менее высокородным гражданам, владеть землей столь близко от Москвы не полагалось). Я поговорил по телефону с генеральшей и понял, что для нее, в силу преклонного возраста, дом в Травяном – все равно что поворот сибирских рек – абсолютно неинтересен. Судя по всему, из многообразия вещей, что существуют в мире, для нее имеют значение лишь те, что связаны с собственным висящим на ниточке здоровьем: показатели сахара, белка, гемоглобина, лейкоцитов и прочее. Генеральша в доме в Травяном в последние лет десять даже не появлялась, и фактически им безраздельно владела ее невестка – тоже вдовая. Муж невестки (и, соответственно, сын генерала и генеральши) скоропостижно скончался пару лет назад.
Фактическую владелицу дачи звали Порядиной Полиной Ивановной.
…Вот эту самую пострадавшую Порядину я и вызвал сегодня на двенадцать в управление.
Она вошла – потухшая, скорбная, с губами в ниточку. По-моему, даже чуточку переигрывает. И не разберешь, где кончается ее истинное переживание из-за материальной утраты, а где начинается работа на публику. Бывает, даже свежеиспеченные вдовы выглядят куда менее трагично, чем она, – я сам видывал.
Порядина хмуро на меня посмотрела, недобро. Подозрительно. Словно я тоже замешан в поджоге ее дачи.
После короткого сна без постельного белья (и в белье нательном, как в анекдоте) я чувствовал некую неуютность в организме. Словно все тело отсидел – включая голову. И сразу для себя решил: нет у меня сил переламывать негативное отношение потерпевшей к расследованию (каковое налицо) и располагать ее к себе. Сразу видно: мы с нею все равно не подружимся. Значит, надо выудить из нее столько информации, сколько получится, да и отправить восвояси. И я начал задавать стандартные вопросы.
– Дача была застрахована?
– Нет.
– Хранились ли в доме ценности?
– Вы что имеете в виду?
– То и имею! – рявкнул я. – Ценности, они и есть ценности! Золото, бриллианты? Деньги? Электроника импортная?
– Нет, ничего такого…
– А что «такое» имелось?
– Да как сказать? Я не знаю…
В ее глазах вдруг полыхнул страх. Словно она держала на даче что-то ужасно недозволенное и теперь страшится, как бы сей факт не всплыл.
– Что у вас там было? – нажал я.
Но она уже овладела собой и стала мой вопрос забалтывать:
– Да много чего! Ковры… Паласы…Телевизор… Плитка электрическая… Посуда… Люстры… В подполе – продукты, я картошки десять мешков заложила, капусты бочонок заквасила, тридцать баллонов трехлитровых одной клубники завертела, а еще смородины…
– Ясно! – прервал я Порядину на полуслове и отмел рукой ее продовольственную программу. – Не нужна никому ваша смородина. Я спрашиваю о действительно ценном. И важном. Что было в доме?
И снова отсвет страха в глазах.
– Нет, ничего важного, – торопливо и четко, как юный пионер, ответила Порядина.
«Что-то у нее там было, – понял я. – Но что? Тайник с драгоценностями? Иконы? Ордена свекра-генерала? И сначала похитили это, а потом, заметая следы, дом подожгли? Значит, кто-то их на ценности навел? Или – произошла случайность? Дом обокрали тамошние бичи, а потом его просто спалили? Ох, не верю я в случайности… Но все равно эта потерпевшая правды мне, похоже, никогда не расскажет… Придется узнавать окольными путями…»
И я перевел разговор:
– У вас в доме гости бывали? Подруги? Родственники? Может быть, мужчины?
– Вы, что же, их теперь подозревать будете? – ощетинилась женщина.
– А почему бы нет?
– Это исключено, – категорично отмела дама, и я понял, что продолжать разговор в данном направлении бесперспективно: все равно ничего не скажет, ничьих фамилий не назовет.
– А как у вас с соседями по участку? – спросил я. – Хорошие отношения?
Губы у нее опять вытянулись в злую ниточку.
– Нормальные.
– Нормальные – это не ответ! – снова рявкнул я. – Это у СССР с Америкой отношения то «нормальные», то «нормализуются». А с соседями они могут быть дружескими, ровными, нейтральными, неприязненными… Итак? Какие отношения? Мог кто-то из соседей вашу дачу сжечь?
– А мне откуда знать? Вы следователь – вам видней.
– Я, во-первых, не следователь, а опер, и беседа наша с вами не под протокол идет, а, как я вас и предупредил, неофициально… А во-вторых: с ваших слов я могу понять, что вы не исключаете, что вашу дачу сожгли соседи, так? Кого конкретно вы подозреваете?