Анна Калинкина. Метро 2033: Кошки-мышки

   Седой ожег его мрачным взглядом, но не стал делать замечания. Хотя видно было – веселья Рохли он вовсе не разделяет. Она даже посочувствовала Седому – похоже, основные хлопоты легли на него, и он один из немногих, кто представляет, насколько опасен путь. Ну, может, еще Ермолаев, у которого такой серьезный вид. Все остальные о проблемах думать не хотят – Рохля, видно, по жизни раздолбай и воспринимает поход скорее как приключение, Сергей тоже весь в своих мыслях…
   – Прости, если тебе неприятно об этом говорить, – сказал он. Она уставилась на Сергея во все глаза. Крайне редко кто-нибудь вообще давал себе труд поинтересоваться, что ей нравится, а что нет. Очень редко. Практически никогда.
   – Просто я думал, что на Филевской линии… – начал было он и смутился. Это тоже было удивительно. Она не привыкла к такому.
   – Живут мутанты, – невозмутимо продолжила она за него, – и что я – одна из них. Я вовсе не обижаюсь. Но я действительно не знаю, где я родилась. Моя мать умерла, когда я была маленькой. Я росла у чужих людей на Динамо.
   Она специально продумала легенду заранее, выбрала оживленную станцию, где легче затеряться. В подземных швейных цехах Динамо, снабжавших чуть ли не все метро кожаными куртками, трудилось множество женщин. Проверить ее слова было практически невозможно.
   – Если бы ты сама не сказала, никогда бы не подумал, – сказал Сергей.
   Верно. Она могла бы им и не говорить ничего. Но если бы не умение видеть в темноте, ее услуги ценились бы куда дешевле. Наниматели чаще все-таки предпочитали проводников-мужчин, и нужен был какой-то козырь, чтобы соперничать с ними.
   – А другие…отличия у тебя есть? – спросил Сергей. Видно было, что он искал слово, чтобы не обидеть, и это ее чуть не растрогало. Но она не собиралась рассказывать ему об остальных своих приметах. Он мог где-то что-то слышать, и тогда она будет в смертельной опасности. А поговорить почему-то хотелось – как же давно она ни с кем не разговаривала просто так, без подначек, без опаски. Она даже не думала, что ей это нужно, – до нынешнего вечера.
   «Осторожнее, – сказала она себе. – Расслабляться нельзя. Вокруг враги. Все люди – враги, и даже самые хорошие – не исключение».
   Сергей ждал ответа, и она покачала головой.
   – Тогда тебя и мутанткой считать почти нельзя, – заметил он. Она нахмурилась. Опять это «почти», сводящее на нет все его добрые намерения. Почти человек. Но все-таки не совсем…
   Он заметил недовольное выражение ее лица.
   – Ты просто не представляешь, какие бывают отклонения, чего я насмотрелся за эти годы, – сказал он. – Поверь, по сравнению с остальными ты практически нормальна.
   – Все равно такие, как ты, сторонятся таких, как я, – упрямо сказала она.
   Он пожал плечами:
   – У жены моего знакомого было по шесть пальцев на руках.
   – А почему «было»? – тут же насторожилась она.
   – Потому что ее больше нет, – неохотно ответил он. – Она умерла молодой.
   – Как она умерла?
   – Я не хочу сейчас об этом. Это не так уж важно, – произнес Сергей, отводя глаза. «Тут какая-то тайна, – сообразила она, – но понятно, что больше он сейчас ничего не скажет».
   – Просто это я к тому, – снова начал Сергей, – что мутанты мутантам рознь. Бывают такие, у которых уже мозг поражен – вот это действительно тяжело. Правда, такие обычно долго не живут.
   – А может, у меня уже тоже мозг поражен? – как бы в шутку спросила она.
   – У тебя с мозгами, по-моему, дело обстоит куда лучше, чем у многих других, с кем мне доводилось общаться, – сухо ответил он. – Время позднее, пора расходиться.
   И только тут она обратила внимание, что остальные уже устроились на ночлег, а беседуют только они вдвоем.
   Сергей растянулся на драном спальнике, отвернулся и через минуту, казалось, уже спал. Она тоже оборудовала себе спальное место, но заснуть не могла еще долго – растревожил разговор.
   «Надо с ним осторожнее – он вовсе не дурак. А как хочется все рассказать ему. Но нельзя. И не в том дело, что мутантка – он, кажется, один из немногих, кому это параллельно. Но если узнает, что я натворила, кто я такая, – отвернется с ужасом и никогда больше не станет со мной говорить, даже не посмотрит в мою сторону».

* * *

   Утром они перекусили в общественной столовой свининой с грибами. Столовая выглядела скромно – ободранные пластиковые стулья, колченогие хлипкие исцарапанные столики. Ей не очень хотелось есть, но она заставляла себя – неизвестно, когда доведется перекусить в следующий раз. Наблюдала за своими спутниками – Седой ел обстоятельно, не торопясь, Сергей жевал рассеянно, Рохля привередливо ковырялся в миске, сталкер Ермолаев глотал торопливо и жадно, как будто плотно поесть случалось ему не часто, Топтун словно обнюхивал каждый кусок. Потом все погрузились на дрезину, сделанную из вагона метро – она уже видела такие на Ганзе, только эта была более обшарпанной. Раздался гудок, и дрезина тронулась в путь. Она напряглась, прислушиваясь, как всегда в незнакомом туннеле, но опасности пока не ощутила.
   Довольно скоро добрались до Фрунзенской, где Седой поговорил с часовыми, после чего их беспрепятственно пропустили. Затем еще один перегон – и дрезина притормозила на Спортивной. Дальше им предстояло идти пешком.
   Выстроились в походном порядке – она впереди, как проводник («Как самый малоценный член экспедиции, которого не жаль потерять», – усмехнулась она про себя), следом – Седой, за ним Сергей, Топтун и Рохля, а замыкать шествие должен был сталкер Ермолаев. На груди у него висел автомат, у Седого тоже. Она сама больше полагалась на свой нож, хотя у нее был не только «Калашников», но и пистолет. У Рохли и Сергея, как она заметила, тоже имелись ножи. Рохля, впрочем, легкомысленно размахивал найденной здесь же палкой, видимо, ручкой от метлы, как будто в случае чего именно ею собирался отбиваться от врагов. Она усмехнулась про себя.
   Отошли совсем недалеко, и вдруг она уловила движение сбоку. Застыла, сделав знак остальным. Напряглась, прислушиваясь. Тихий шорох внизу. Посветила и облегченно вздохнула – гигантская многоножка извивалась на шпалах, тщетно стараясь перебраться через рельс.
   – Фу, гадость! – буркнул за ее спиной Седой и огляделся, словно прикидывая, чем бы прибить мерзкую тварь.
   – Крупный экземпляр, – проговорил Сергей, – но я таких уже видел, тут они не редкость.
   – Ну, ты лентяйка, – сказал многоножке Рохля. И занес над ней палку.
   Девушку передернуло. Никак она не могла привыкнуть, что люди убивают беспомощных созданий, не делающих им зла, просто забавы ради. Вот так же и с ней в свое время расправились… чуть не убили. С тех пор она особенно жалела всех бессловесных тварей. Куда больше, чем людей. В глазах защипало, она закашлялась.
   Рохля тем временем, опустив палку, неожиданно осторожно подтолкнул извивающееся существо. Многоножка, наконец, перевалилась через рельс и мигом просочилась в трещину в стене.
   У девушки снова защипало в глазах. «А он не такой уж идиот, как мне казалось, – подумала она. – По крайней мере, не злой».
   Она знала, что за Спортивной туннели ведут к разрушенному метромосту. Но они свернули в боковое ответвление, постепенно уходящее вниз. По стенам стекала вода, под ногами струился ручеек.
   – Глубоко прокопали, – негромко заметила она.
   – Этот туннель под рекой проходит, – пояснил Сергей.
   «Как странно», – подумала она. Она и не знала, что кроме верхних туннелей, существует еще этот. Так, значит, над ними сейчас река, толща воды? Ей стало не по себе. Сколько же усилий потребовалось, сколько людей понадобилось привлечь, чтобы прокопать такой ход? Ей хотелось спросить, кто и с какой целью это сделал, но сейчас не время было болтать. Когда они вернутся, тогда и спросит.
   Если, конечно, к тому времени будет, у кого спрашивать.
   – Говорят, раньше метро хотели под рекой пустить, – словно отвечая на ее невысказанный вопрос, тихо произнес Сергей. – Но потом вдруг был отдан приказ строительство заморозить, а туннели метро провести через мост. А этот туннель все же успели прорыть, и он тоже ведет на ту сторону.
   И тут Седой остановился. Ход упирался в запертые железные ворота.
   Седой пошарил по стене сбоку, нашел кнопку звонка. Нажал.
   Все замерли на месте. Как будто действительно ждали, что сейчас им откроют с той стороны.
   Но все было тихо. Седой нажал еще раз. Потом еще. Потом поднял обломок кирпича и постучал в ворота – громко и требовательно. Раз, другой.
   – Не надо, – вдруг раздался негромкий голос сзади. Принадлежал он, как ни странно, сталкеру Ермолаеву, который в течение всего пути почти ни слова не проронил. В голосе было отчаяние и какой-то детский страх.
   – Ты что это, Ермолаев? – удивился Седой.
   – Не надо, – умоляюще повторил военный. – Откуда ты знаешь, кто может нас ждать там? Я чувствую – людей там нет. Тогда зачем мы стучим? Нас могут услышать другие.
   – Отставить разговорчики! – резко сказал Седой. – Как ты надоел со своими бредовыми предчувствиями, Ермолаев! Не надо было брать тебя с собой.
   – Нельзя здесь стучать, – пробормотал Ермолаев чуть слышно. – Мы же не знаем, что может отозваться с той стороны.
   – А ты ведь знал, что ворота заперты, – напустился Топтун на Седого. – Что же ты нас сюда повел? Говорил, что у тебя есть план? Что теперь будешь делать?
   – Я все продумал, – веско сказал Седой. И снял рюкзак: – Здесь у меня взрывчатка.
   Какое-то время стояла мертвая тишина – все осмысливали сказанное. Первым не выдержал Топтун:
   – Нет, ты точно рехнулся! Хочешь взорвать ворота, а заодно похоронить нас здесь? Нет уж, с меня хватит. Я с самого начала знал, что эта авантюра добром не кончится.
   Взорвать ворота! Она похолодела. Если над ними река, то это чистое безумие. Взрыв обрушит тоннель, сверху в пролом хлынет мутная вода. Убежать нечего и думать – через несколько минут с ними будет покончено. Черт, ведь было же у нее предчувствие – а она не поверила. Зря…
   – Я приказываю поворачивать обратно! – истерически завизжал Топтун. – Ермолаев, забери у него рюкзак!
   – Не надо, – неожиданно спокойно сказал Седой. – Я согласен – возвращаемся.
   И у нее возникло ощущение, что лишь этот человек понимает, что происходит. И ловко управляет ими. Зачем-то ему был нужен этот спектакль. И он вовсе не выглядел обескураженным провалом экспедиции.
   – Ты за это ответишь! – шипел на обратном пути Топтун. – Перед руководством будешь отчитываться, когда вернемся!
   Седой невозмутимо молчал.

* * *

   На Спортивной Сергей предложил перекусить, но Седой убедил их, что на Фрунзенской столовая лучше. Хорошо, что дрезина, которая привезла их сюда, еще не ушла обратно.
   На Фрунзенской, после того, как они поели и немного отдохнули, Седой и выдал главный сюрприз. Когда Топтун предложил возвращаться на Парк Культуры, он невозмутимо ответил:
   – Не в моих правилах начатое на полдороге бросать. Плохим бы я был командиром, если бы не имел плана про запас. Мы все равно пойдем в Изумрудный Город – но пойдем другим путем.
   У Топтуна отвисла челюсть. Видно, что такого оборота он не ожидал.
   – Каким путем? – спросил он.
   – Выйдем сейчас на поверхность, – невозмутимо сказал Седой. – Дело как раз к ночи идет, уже можно. – Он начал чертить на бумажке. – Вот Дворец Молодежи, мы перейдем через Комсомольский проспект, и совсем недалеко будет застекленный мост через реку – я со сталкерами говорил, он почти целый. Перейдем через мост и пойдем вдоль реки, потом на смотровую поднимемся – а там до Университета рукой подать.
   Честно говоря, она чего-то в этом роде от него и ожидала. Сразу поняла – этот тип очень непрост. Предчувствие ее не обмануло – он с самого начала не собирался ни перед кем отчитываться. Потому что он, похоже, вообще не собирался возвращаться.
   Седой говорил так легко, словно предлагал развлекательную прогулку по парку. Возможно, в прежней жизни это и была бы развлекательная прогулка. Но она-то знала – там джунгли. Еще свежа была в памяти последняя экспедиция, когда им так и не удалось подняться к этой самой смотровой, хотя трое заплатили жизнью за эту попытку.
   – Ты с ума сошел, – ответил Топтун.
   – Я никого не заставляю, – холодно уточнил Седой. – Хочешь – возвращайся на Парк Культуры.
   Она поняла – Седой как раз очень хочет, чтоб Топтун вернулся. Хочет отделаться от него. Топтун это тоже понимает, но у него, похоже, другая задача.
   – Я никого не заставляю, – повторил Седой и обвел взглядом остальных. – Кто еще хочет вернуться?
   Ермолаев смущенно кашлянул.
   – Приказываю тебе вернуться на Парк Культуры и сообщить об изменениях в планах экспедиции, – торжественно произнес Седой, и тот кивнул с видимым облегчением.
   – Какого черта?! – прошипел Топтун.
   – Пусть идет. У него ребенок маленький. И, между прочим, начальник экспедиции – я, – напомнил Седой. – Кто еще возвращается?
   Он вопросительно взглянул на Сергея, тот отрицательно помотал головой.
   – Ладно, – сказал Седой, – тогда давайте собираться. Ермолаев, ты проводишь нас и только тогда пойдешь обратно.
   Топтун был явно недоволен, но поделать ничего не мог. Тогда она и попыталась взбунтоваться – в ее планы вовсе не входило сопровождать их по поверхности. Но оказалось, что предложение вернуться распространялось на всех, кроме нее. Мутантку-проводницу никто не собирался спрашивать, что ей нравится, а что нет. Седой просто отвел ее в сторонку и приставил пистолет ей к затылку. Она, могла, конечно, попробовать убежать – с ним одним она бы справилась, но где гарантии, что ее не поймают? А если дознаются, кто она такая на самом деле, ей точно не поздоровится. Пришлось смириться.
   «Ладно, – подумала она, – тем хуже для них». Она уже ощущала знакомое тревожное и радостное предчувствие – как всегда, перед выходом на поверхность.
   «Я – Кошка. Большой город наверху опасен для людей – но я не совсем человек. Я – ловкая и быстрая, крадусь бесшумно, слышу опасность издалека. Я пыталась вас отговорить для вашей же пользы, глупые, неуклюжие люди. Вы не послушали меня – теперь пеняйте на себя!..»

Глава 2
Мы пойдем другим путем

   По эскалатору поднимались недолго. В небольшом круглом вестибюле, где стояло несколько сломанных киосков, под ногами идущих захрустели осколки стекла.
   Здесь чудом сохранились двери – может, поэтому хищников не обнаружилось. Перед выходом Кошка сделала спутникам знак подождать и долго прислушивалась. Вдвойне опасно выходить наверх в незнакомом месте – но выбора не было.
   Она толкнула дверь и, выйдя наружу, сразу прижалась спиной к стене, вскинув автомат. Ее окружали массивные четырехугольные колонны – оказалось, вход в метро расположен в огромном здании. Следом из-за двери появился Седой, за ним – Сергей и Рохля. Последним, беспокойно озираясь, вылез Топтун.
   Впереди виднелся полуразрушенный павильон, испещренный черно-белыми пятнами. Ей уже случалось видеть такие, но некогда было вспомнить, что означают эти пятна. Кажется, раньше наверху были столовые с такими смешными названиями. Седой показал направление – и отряд стал спускаться по ступенькам. Кошка оглянулась и высоко над головой увидела картину. Изображенные на ней люди то ли охотились, то ли воевали. Фигуры людей были серыми, а иногда попадались красные пятна – цвет знамени Красной Линии, догадалась она, цвет крови. Красное на сером.
 
   «Знаешь, что такое “красное на черном”?» – любил спрашивать ее Леха еще тогда, в прежней жизни. Леха был одним из тех, кто относился к ней терпимо. Конечно, он тоже мог и гадость сказать, и затрещину дать под настроение. Но иногда, особенно когда был немного пьян, ей перепадало от него что-нибудь вкусненькое – недоеденный кусок свиного шашлыка, горстка сушеных грибов. Он учил ее рисовать звезду одним росчерком уголька по стене, не отрывая руки, и задавал дурацкие вопросы: «А знаешь, что такое – “красное на черном”?»
   Он вообще как будто зациклился на цветовых сочетаниях – очень любил придумывать странные пароли. Допустим, своим для входа на станцию полагалось говорить «Белый снег», а отзыв был «Серый лед». А на следующий день он уже изобретал что-то другое. Многие его терпеть не могли за это, но он стоял на своем. И однажды она слышала, как он отчитывал одного из сталкеров:
   – Нет, ты мне правильно скажи пароль – тогда пущу.
   – Леха, да ты что, спятил? Это ж я – Чирей.
   – Знаю, что Чирей, а пароль назови.
   – Ну, это… Вроде синее на зеленом?
   – Нет, блин, золотое на голубом! Ну что за придурки? Простых вещей запомнить не могут!
   Может, ему надо было стать художником, а из него получился бандит. Вполне вероятно, что художником был его отец, но Леха отца не помнил. Это сближало ее с ним. Впрочем, Леха, казалось, не сильно огорчался. Иногда, под настроение, он сообщал собутыльникам, что его папа – стакан портвейна. А мама, соответственно, – анархия. Те гоготали и говорили, что в таком случае ему прямая дорога на Войковскую, давно уже переименованную анархистами в Гуляй– Поле. Но Леха был не из тех, кого можно было куда-то отправить против желания.
   Иногда Кошка даже пугалась его. Обычно Леха корчил из себя простецкого парня, что называется, душа нараспашку. Из одежды предпочитал черные спортивные штаны и черные же толстовки – видимо, чтоб грязь была не так заметна. Волосы в отличие от большинства он не остригал коротко, и они обычно неопрятными светлыми патлами свисали ему на плечи. Он уже начинал полнеть, при том что питались они все не сказать, чтоб хорошо. Уверял, что это у него так процессы в организме идут – капельку съест, и тут же лишний вес прибавляется. Лицо его нередко бывало опухшим от регулярного пьянства, глаза – как щелки, да к тому же он постоянно щурился. А еще была у него противная манера – вдруг замолкать посреди разговора и пристально, молча разглядывать собеседника до тех пор, пока тот не начинал нервничать. О чем Леха думал в это время – одному ему было известно. Но чужой страх явно доставлял ему удовольствие. Он любил ошиваться возле постовых, оглядывая всех входящих на станцию. Его иной раз так и называли – Леха Фейсконтроль. Иногда он, сощурив глаза, командовал часовому: «Вон у того, чернявого, документики как следует проверь». И ухмылялся, глядя, как начинает бледнеть один из челноков, как у него подкашиваются коленки.
   А насчет того вопроса… Кошке очень хотелось сделать Лехе приятное, ответить правильно, но она не понимала, чего он хочет. Вот красное на белом – это кровь на снегу, она знает, видела. Или кровь на марлевой повязке – впрочем, хорошую марлю трудно было найти, для перевязок чаще использовались стиранные-перестиранные пожелтевшие тряпки. А что такое красное на черном, она с трудом представляла и потому молчала.
   Правда ему, казалось, ее растерянность даже нравилась.
   «Ничего-то ты не знаешь, – важно и снисходительно подытоживал Леха. – Ну что с тебя взять – мутантка!»
 
   Прислушиваясь к звукам ночного города, Кошка подумала, что теперь она могла бы кое-что ответить ему. Может быть, красное на черном – это звезды Кремля, пылающие на ночном небе? Кошка видела их однажды – и, как ни странно, осталась жива. Конечно, перед выходом ее строго-настрого проинструктировали – не глядеть на кремлевские звезды. Но искушение было слишком сильным. Она подумала: «Можно ведь только разочек взглянуть. Я сумею. Я удержусь». Звезды словно переливались изнутри – кровавые отсветы на черном небе. И сразу – провал в памяти. Потом двое здоровых мужиков рассказывали, что им с трудом удалось удержать ее, а она отбивалась с неженской силой, вырывалась. Все же им удалось ее остановить – может, зря? Ну, отправилась бы она прямиком в Кремль, и съела бы ее засевшая там… – а хрен его знает, что там засело! – все равно она никому на целом свете не нужна. И вот странно – с ней ничего не сделалось до сих пор, а никого из тех, кто был с ней во время той вылазки, уже не осталось в живых – у сталкеров век короткий…Воспоминания прервал клекот, раздавшийся сверху, с крыши здания. Но ведь они еще не вышли из-под крыши, вряд ли хищник мог их видеть. Наверху послышалась возня, с крыши что-то упало и ударилось о землю в двух шагах от нее с глухим костяным стуком. Похоже, череп небольшого животного – а может, даже человеческий. Остальные члены группы стояли, прижавшись к ближайшей колонне. Лишь Сергей вдруг потянулся за упавшим предметом, но тут же передумал. Ему не так часто случалось выходить на поверхность, и чувствовал он себя неуверенно – постоянно боялся совершить ошибку. Подумать только, как все изменилось за двадцать лет! Он помнил – за Дворцом Молодежи, под крышей которого они сейчас находились, до Катастрофы располагался ухоженный парк, часть старинной усадьбы. Там были красиво подстриженные кусты и газоны, декоративные растения, причудливо вьющиеся дорожки, белки в клетке для детской забавы, а также еще какие-то птицы – фазаны, гуси. Был в парке и пруд с лебедями. Один из сталкеров рассказывал Сергею, в какие непроходимые джунгли превратился парк теперь, и какие ловушки подстерегают там зазевавшихся путников. Показывал и жуткий шрам, оставленный, по его словам, особо агрессивной и крупной белкой. Во что превратились лебеди и фазаны, Сергей даже спрашивать не стал. Не исключено, что именно один из них возился сейчас над ними на крыше, роняя им на головы остатки своего вчерашнего обеда. А еще, кажется, в усадьбе держали лошадей. Думать об этом не хотелось. Сергей постарался сосредоточиться на том, что находилось сейчас в поле его зрения.
   Впереди, там, где кончалась крыша, видно было черное небо, усыпанное кое-где звездами. И – вот оно – огромная крылатая тень пронеслась вдруг, заслоняя звезды. Пролетела мимо – туда, где торчали скелеты огромных деревьев. Наверное, увидела там добычу. Людей она не заметила – а может, не обратила внимания на такую мелочь.
   Спустя минуту с той стороны донесся треск, визг, шум, затем наступила зловещая тишина. Та же крылатая тень пролетела обратно – уже куда медленнее, размеренно взмахивая перепончатыми крыльями. В когтях у хищницы болталась темная масса – охота явно оказалась удачной. Кошка вспомнила рассказ одного из сталкеров, похвалявшегося, что кто-то из его знакомых летал на вичухе. «Вранье!» – убежденно подумала она тогда.
   Парень, стоявший рядом с Сергеем, вдруг попятился обратно к входу. Как будто передумал и хочет вернуться. Никто, кроме Сергея, этого не заметил, он ободряюще положил руку мальчику на плечо. «Первый раз, наверное, на поверхности», – снисходительно подумал он, не сознаваясь себе, что, опекая новичка, старается отогнать собственные страхи.
   Теперь можно было двигаться дальше – в ближайшее время ночному летуну будет не до них. Очень кстати, а то, стоя на одном месте, она уже начала замерзать, хотя все они по возможности утеплились перед выходом – под химзу одели теплые свитера и простеганные утепленные штаны. Это, конечно, несколько ограничивало свободу движений, но иначе было нельзя – наверху начиналась самая студеная пора. Кошка еще раз оглянулась на большое уродливое здание, в котором находился вход в метро. Эти жуткие каменные коробки, как можно было в них жить? Говорят, люди в этих каменных ячейках создавали себе уют, по трубам текла горячая вода… Но какой может быть уют в таких унылых сооружениях? Сидишь там, как в клетке. Лучше уж греться у костра и не запираться в тесные норы, чтоб в любой момент можно было уйти куда вздумается…
   Они пересекли широкий проспект, огибая заржавевшие остовы машин. Под ногами похрустывал ледок, хлюпала вода. «Конечно, приятнее ходить на поверхность летом, – подумала Кошка, – хотя и приходится париться в “химзе”. Но зато зимой листва облетает с деревьев и обзор лучше…»
   Перейдя проспект, они уперлись прямо в здание с надписью «…ом…инской…ниги». Седой показывал, что надо повернуть налево, но Сергей заинтересовался разбросанными внутри книгами и шагнул внутрь прямо через разбитую витрину. Кошка вошла следом, прислушалась – вроде, опасности нет. Но задерживаться здесь, конечно, не стоило. На полу была лужа, и валявшиеся в ней книги были безнадежно испорчены, но Сергей прихватил пару томиков из тех, что оставались еще на полках. Седой снаружи махал руками, торопил.
   Они выбрались обратно и пошли по проспекту. Вдоль тротуара через равные промежутки росли деревья, на голых ветвях которых до сих пор виднелись кисти красных ягод. Это выглядело очень красиво, и Кошка с сожалением подумала, что если бы не спешка, непременно набрала бы их. Говорят, есть живые ягоды рябины очень полезно – чтоб зубы были крепче, и вообще. Правда, обычно ягоды горчат, но после первых морозов горечь пропадает. А еще из рябины получалась неплохая приправа к свинине, если потушить вместе. С другой стороны, если учесть, что на поверхности все радиоактивное, то не известно еще, чего больше от такой еды будет – вреда или пользы. И все равно ей не нравилось, что здесь так много деревьев – очень уж подходящее место для всякой живности. Конечно, ближе к зиме некоторые звери впадают в спячку, как сказал Сергей, зато есть и такие, у которых пик активности приходится как раз на зиму. Опять же те, кто в холода залегает спать, обычно облюбовывают подвалы и нижние этажи домов – и поди угадай, где именно ждет сюрприз.
   Вот следующий магазин – как раз подходящее место для логова зверя. Витрина разбита, валяются человеческие фигуры – она уже видела такие, это куклы, которых зачем-то обряжали в одежду и ставили за стекло. Для красоты, наверное. Здесь они маленькие – изображают детей. А еще разбросаны подушки, грязные и намокшие, и стоит хорошенький красный автомобиль. Он выглядит совсем как настоящий и до сих пор почти новый, только в несколько раз меньше тех, которые в изобилии ржавеют сейчас на улице, иногда с останками пассажиров внутри. Неужели раньше и такие игрушки были у детей? Впрочем, ей-то какая разница? Своего малыша у мутантки никогда не будет, проверено, а до чужих ей и дела нет. Дети бывают злые, дразнят. Впрочем, иногда попадаются добрые, жалостливые детишки – но таким обычно в жизни хуже всех приходится…