Страница:
Изнутри, с арены, в ворота толкнулось чье-то сильное тело. Справятся без меня! Я обернулся и увидел, что сражаться не с кем: стражники уже бегут прочь, оставив двоих убитых, резво бегут, молча и не оборачиваясь. Вулхи, тяжело дыша, стояли полукругом, и не думая никого преследовать. Один был ранен, держал на весу рассеченную переднюю лапу. Рабы исчезли еще раньше.
В следующий миг ворота распахнулись от очередного удара изнутри, и на дорожку вырвались четыре взмыленные карсы. Их тела были исполосованы кровавыми царапинами, желтые глаза горели бешенством, а шерсть на загривках топорщилась. От них веяло смертью. Братья вулхи тотчас сбились в плотный ком и ощерили пасти.
Потому что нет в мире злее врагов, чем вулх и карса.
– Нет! – крикнул я, не особо надеясь, что меня послушают. Вулхи продолжали ворчать, а вороной забеспокоился. Он и вулхов-то переносил с трудом, а тут еще и карсы…
Но чудо произошло. Дикие рыжие кошки не напали.
А я сразу узнал свою. Даже не по ошейнику – одна из карс тащила в пасти за штанину ту самую помесь штанов и крутки, которую велел мне носить Лю-чародей.
– Тьма! – рявкнул я, свешиваясь с Ветра и подхватывая одежду. Внутри я нащупал и чудо-сапоги переменного размера, в штанинах. Кое-как запихав все под ремень двумеха, ткнул пятками в тугие конские бока.
– За мной, братья!
И Ветер помчался прочь из города, сшибая кого-то на своем пути. Карсы вмиг растворились в подлеске, все четыре, а вулхи послушно бежали за вороным по тропам, не забывая лязгать иногда зубами и прикрывать раненого собрата, прыгающего на трех лапах. Впрочем, он так ловко прыгал, что не слишком отставал от Ветра.
Я не заметил, как город-в-лесу стал просто лесом. Дома исчезли, хотя деревья со стволами, покрытыми резьбой, все еще попадались. Правда, с каждой минутой все реже. Меар светил мне в затылок и оттого казалось, что Ветер пытается догнать свою синеватую тень, скользящую по тропе и сухим веткам лесной подстилки.
Нас не преследовали. Может быть, потому, что пытались погасить Неспящую башню и все, что еще загорелось от моих факелов. Может, потому, что вспугнутые огнем и суматохой кони разбежались – впрочем, в городе, конечно же, были еще кони помимо тех, что я освободил. Не знаю. Но нас не преследовали.
За полдень я придержал Ветра у звонкого лесного ручья. Прыгнул из седла. Напился.
Потом появилась карса. Одна. Она долго и жадно лакала холодную и чистую проточную воду, потом повалилась в траву и принялась устало зализывать кровоточащие раны. Остальных карс я больше ни разу не видел – наверное, они ушли в лес.
Вулхи пришли чуть позже. Раненый сильно хромал; все, что я мог сделать, – это промыть его лапу в ручье, обработать соком тысячесила и минут десять не давать ему вылизывать рану.
– Спасибо, истинные, – прошептал я, потрепал каждого по загривку, а голову вожака сжал между ладоней и заглянул седому вулху в глаза. – Да будет длинной ваша тропа и обильной добыча! Прощайте, свободные!
Вулх лизнул меня в лицо, совсем так же, как тогда, в клетке, и направился в лес. Остальные касались моих ладоней влажными носами и спешили за вожаком. Они исчезли в полминуты, так, что не шелохнулся ни один лист на кустах. Я долго глядел вулхам вслед. Потом обернулся к карсе.
Она отошла подальше, оказывается – спасибо, что не стала выяснять отношения с вулхами…
– Как же это нас угораздило, киска? – спросил я задумчиво. – Я теперь гадаю, где очнусь на следующем восходе Меара?
Отдых мой был совсем недолог, только чтоб размять ноги, переодеться в магическую одежду Лю-чародея, сбереженную карсой, да сжевать черствую лепешку с лентой сушеного мяса. Охотиться сейчас не было времени, пришлось облегчить дорожные припасы из двумеха. А потом вскакивать в седло и снова гнать Ветра на запад, потому что оставаться в окрестностях Запретного города было опасно.
Всю дорогу я невольно размышлял о случившемся и не мог отделаться от мысли, что, когда на свободе Вулх, все вокруг словно мешает моему с карсой пути, все складывается на редкость неудачно и плохо, но стоит Вулху уснуть и очнуться Морану, удача тут же вспоминает обо мне. Уж не знаю, благодаря магии Лю, благодаря счастливому случаю или благодаря простой расторопности Морана…
Думать о себе как о ком-то постороннем было давней моей привычкой. Скорее всего оттого, что у меня было больше одной личины, но находиться одновременно я мог только в одной.
Итак, поразмыслим о странностях.
Я оказался в клетке с истинными вулхами в Запретном городе – месте, с уверенностью сказать о котором, существует оно или нет, я еще вчера не мог. Скорее всего, будь я действительно истинным вулхом, за которого приняли меня горожане, судьба моя была бы проста и незавидна: некоторое время в клетке, а потом кровавая стычка на песке арены. Может быть, я даже победил бы раз-другой. Бьющиеся насмерть долго не живут – мне, прошедшему не один город, подобные вещи объяснять не было нужды. Карса оказалась на арене сразу же – интересно, с кем она билась? Не с другими же карсами? Несколько строптивых кошек выпустили в яму, это я понял. И только теперь подумал, что понятия не имею, кто был их противником. И откуда – Тьма! – на арене взялась моя необычная одежда, которую догадалась захватить с собой карса?
В душе шевельнулись неясные подозрения. Одежда, ошейник, который не сняли ни с меня, ни с карсы, подозрительная сообразительность моей киски… Перемещения во время Четтана… Клянусь Смутными днями, уж не оборотень ли моя спутница? Но нет, нет, не может быть, время оборотня – красный день, а карса остается карсой и в свете Меара. Но какова мысль – если бы это было возможно – послать двух оборотней! Лю-чародей, ты гораздо умнее и хитрее, чем можно предположить, клянусь Смутными днями еще раз!
Впрочем, дальше. Я с поразительной – теперь я понял, что поразительной – легкостью нашел одежду, оружие, своего коня и припасы в совершенно незнакомом городе. Полном врагов. Тогда задуматься о легкости у меня не было времени. Теперь – было. А я ведь еще кое-что разузнал и о предстоящей дороге. Немного, правда, и чересчур туманно, но вполне достаточно, чтоб не гадать сейчас: куда направить послушного Ветра?
Джерх забирай, все это выглядело крайне подозрительно. Лично я видел только одно объяснение случившемуся. Наш путь интересен не только Лю-чародею. Загадочная У-Наринна, средоточие некоей тайны… Тайны всегда приманивают недобрых – и людей, и чародеев. Нас – меня, Ветра и карсу – просто пустили вперед. Чтобы мы напоролись на все ловушки и неожиданности, а тот, кто тайно идет следом за нами, был предупрежден и готов.
Спине моей враз стало зябко, словно кто-то прицелился в меня из арбалета. Я хмуро обернулся и, конечно же, ничего и никого не заметил. Если кто-нибудь и шел следом, у него доставало ума идти в отдалении, по следам, и не показываться нам на глаза. Я, во всяком случае, поступил бы именно так.
М-да. Нужно вести себя повнимательнее синим вечером. И быть готовым к завтрашним сюрпризам – например, очнуться перед пастью голодного пещерного стозева. Очнуться нагим и беспомощным, без меча и с вечной панической мыслью: не видел ли кто, как вулх становится похож на человека? Не узнали ли во мне оборотня?
Украшенные резьбой деревья перестали попадаться вовсе, причем довольно давно, еще перед полуднем. Лес пошел дикий и мрачноватый, густые синие тени залегли в гуще елей и игольников. Лиственные деревья встречались очень редко, я с тоской вспомнил вчерашний пир у плодоносящего многодрева. Какие непохожие два синих дня! Интересно, красные дни чем-нибудь отличались? Наверное, отличались. Во всяком случае, первый раз я очнулся у озера в полной безопасности, хотя рядом нашлось несколько трупов, а второй – в клетке. И убивать пришлось уже самому.
Мне часто приходится убивать. Особенно последнее время. Только это вовсе не значит, что мне нравится это делать. И уж точно не значит, что убийства не оставляют никакого следа в моей полузвериной душе. Я часто задумывался – может быть, оттого я и убиваю так легко, что я нечеловек? Что я наполовину зверь, а для зверей убийство – это способ выжить самому? Мне часто казалось, что люди тем и отличаются от зверей, что могут жить, не убивая себе подобных. Но – тем не менее – убивают, и не реже, чем звери. Даже чаще. Выходит, в каждом из людей сидит зверь, злобный и кровожадный? Только у некоторых он выходит из Тьмы, когда встает Четтан, и разгуливает на свободе до пересвета, а у некоторых просто медленно пожирает душу и рано или поздно они становятся такими же чудовищами, как Рага Людоед, как Фурми, как Беш…
Когда Меар, садящийся где-то впереди меня, невидимый из-за деревьев, перестал давать достаточно света, я остановил Ветра. Задумался, стоит ли устраиваться на красный день, если завтра я наверняка приду в себя совершенно в другом месте, и хорошо, если не в клетке? Решил, что не стоит. Посидев у костра в сгущающихся синих сумерках, я встал, напился из меха, что в полдень наполнил водой из ручья, аккуратно снял одежду и заботливо уложил ее в двумех поверх припасов. Если не лишился ее в такой свистопляске, будет втройне обидно потерять вот так, без толку, в глухом лесу. А Лю-чародей – или кто там надевает ее красным днем? – отыщет, если захочет. Снова все ремешки, подогнанные под мой рост, затянет так, что потом придется подгонять заново…
Шлепая ладонями по бокам, я ждал превращения. Нещадно грызли вечерние летучие кровопийцы, настырно звеня в оба уха. Предпересветная прохлада гладила кожу, пошедшую пупырышками, как у гуся. Карса, сверкая желтыми глазищами, сидела в стороне от костра и пялилась на меня. Пялься, пялься, зверюга…
Последняя моя мысль перед тьмой была подобна молнии: а кто сказал, что не бывает оборотней синего дня?
Додумать Моран не успел. А Вулх еще не умел думать и помнить.
ГЛАВА 7
В следующий миг ворота распахнулись от очередного удара изнутри, и на дорожку вырвались четыре взмыленные карсы. Их тела были исполосованы кровавыми царапинами, желтые глаза горели бешенством, а шерсть на загривках топорщилась. От них веяло смертью. Братья вулхи тотчас сбились в плотный ком и ощерили пасти.
Потому что нет в мире злее врагов, чем вулх и карса.
– Нет! – крикнул я, не особо надеясь, что меня послушают. Вулхи продолжали ворчать, а вороной забеспокоился. Он и вулхов-то переносил с трудом, а тут еще и карсы…
Но чудо произошло. Дикие рыжие кошки не напали.
А я сразу узнал свою. Даже не по ошейнику – одна из карс тащила в пасти за штанину ту самую помесь штанов и крутки, которую велел мне носить Лю-чародей.
– Тьма! – рявкнул я, свешиваясь с Ветра и подхватывая одежду. Внутри я нащупал и чудо-сапоги переменного размера, в штанинах. Кое-как запихав все под ремень двумеха, ткнул пятками в тугие конские бока.
– За мной, братья!
И Ветер помчался прочь из города, сшибая кого-то на своем пути. Карсы вмиг растворились в подлеске, все четыре, а вулхи послушно бежали за вороным по тропам, не забывая лязгать иногда зубами и прикрывать раненого собрата, прыгающего на трех лапах. Впрочем, он так ловко прыгал, что не слишком отставал от Ветра.
Я не заметил, как город-в-лесу стал просто лесом. Дома исчезли, хотя деревья со стволами, покрытыми резьбой, все еще попадались. Правда, с каждой минутой все реже. Меар светил мне в затылок и оттого казалось, что Ветер пытается догнать свою синеватую тень, скользящую по тропе и сухим веткам лесной подстилки.
Нас не преследовали. Может быть, потому, что пытались погасить Неспящую башню и все, что еще загорелось от моих факелов. Может, потому, что вспугнутые огнем и суматохой кони разбежались – впрочем, в городе, конечно же, были еще кони помимо тех, что я освободил. Не знаю. Но нас не преследовали.
За полдень я придержал Ветра у звонкого лесного ручья. Прыгнул из седла. Напился.
Потом появилась карса. Одна. Она долго и жадно лакала холодную и чистую проточную воду, потом повалилась в траву и принялась устало зализывать кровоточащие раны. Остальных карс я больше ни разу не видел – наверное, они ушли в лес.
Вулхи пришли чуть позже. Раненый сильно хромал; все, что я мог сделать, – это промыть его лапу в ручье, обработать соком тысячесила и минут десять не давать ему вылизывать рану.
– Спасибо, истинные, – прошептал я, потрепал каждого по загривку, а голову вожака сжал между ладоней и заглянул седому вулху в глаза. – Да будет длинной ваша тропа и обильной добыча! Прощайте, свободные!
Вулх лизнул меня в лицо, совсем так же, как тогда, в клетке, и направился в лес. Остальные касались моих ладоней влажными носами и спешили за вожаком. Они исчезли в полминуты, так, что не шелохнулся ни один лист на кустах. Я долго глядел вулхам вслед. Потом обернулся к карсе.
Она отошла подальше, оказывается – спасибо, что не стала выяснять отношения с вулхами…
– Как же это нас угораздило, киска? – спросил я задумчиво. – Я теперь гадаю, где очнусь на следующем восходе Меара?
Отдых мой был совсем недолог, только чтоб размять ноги, переодеться в магическую одежду Лю-чародея, сбереженную карсой, да сжевать черствую лепешку с лентой сушеного мяса. Охотиться сейчас не было времени, пришлось облегчить дорожные припасы из двумеха. А потом вскакивать в седло и снова гнать Ветра на запад, потому что оставаться в окрестностях Запретного города было опасно.
Всю дорогу я невольно размышлял о случившемся и не мог отделаться от мысли, что, когда на свободе Вулх, все вокруг словно мешает моему с карсой пути, все складывается на редкость неудачно и плохо, но стоит Вулху уснуть и очнуться Морану, удача тут же вспоминает обо мне. Уж не знаю, благодаря магии Лю, благодаря счастливому случаю или благодаря простой расторопности Морана…
Думать о себе как о ком-то постороннем было давней моей привычкой. Скорее всего оттого, что у меня было больше одной личины, но находиться одновременно я мог только в одной.
Итак, поразмыслим о странностях.
Я оказался в клетке с истинными вулхами в Запретном городе – месте, с уверенностью сказать о котором, существует оно или нет, я еще вчера не мог. Скорее всего, будь я действительно истинным вулхом, за которого приняли меня горожане, судьба моя была бы проста и незавидна: некоторое время в клетке, а потом кровавая стычка на песке арены. Может быть, я даже победил бы раз-другой. Бьющиеся насмерть долго не живут – мне, прошедшему не один город, подобные вещи объяснять не было нужды. Карса оказалась на арене сразу же – интересно, с кем она билась? Не с другими же карсами? Несколько строптивых кошек выпустили в яму, это я понял. И только теперь подумал, что понятия не имею, кто был их противником. И откуда – Тьма! – на арене взялась моя необычная одежда, которую догадалась захватить с собой карса?
В душе шевельнулись неясные подозрения. Одежда, ошейник, который не сняли ни с меня, ни с карсы, подозрительная сообразительность моей киски… Перемещения во время Четтана… Клянусь Смутными днями, уж не оборотень ли моя спутница? Но нет, нет, не может быть, время оборотня – красный день, а карса остается карсой и в свете Меара. Но какова мысль – если бы это было возможно – послать двух оборотней! Лю-чародей, ты гораздо умнее и хитрее, чем можно предположить, клянусь Смутными днями еще раз!
Впрочем, дальше. Я с поразительной – теперь я понял, что поразительной – легкостью нашел одежду, оружие, своего коня и припасы в совершенно незнакомом городе. Полном врагов. Тогда задуматься о легкости у меня не было времени. Теперь – было. А я ведь еще кое-что разузнал и о предстоящей дороге. Немного, правда, и чересчур туманно, но вполне достаточно, чтоб не гадать сейчас: куда направить послушного Ветра?
Джерх забирай, все это выглядело крайне подозрительно. Лично я видел только одно объяснение случившемуся. Наш путь интересен не только Лю-чародею. Загадочная У-Наринна, средоточие некоей тайны… Тайны всегда приманивают недобрых – и людей, и чародеев. Нас – меня, Ветра и карсу – просто пустили вперед. Чтобы мы напоролись на все ловушки и неожиданности, а тот, кто тайно идет следом за нами, был предупрежден и готов.
Спине моей враз стало зябко, словно кто-то прицелился в меня из арбалета. Я хмуро обернулся и, конечно же, ничего и никого не заметил. Если кто-нибудь и шел следом, у него доставало ума идти в отдалении, по следам, и не показываться нам на глаза. Я, во всяком случае, поступил бы именно так.
М-да. Нужно вести себя повнимательнее синим вечером. И быть готовым к завтрашним сюрпризам – например, очнуться перед пастью голодного пещерного стозева. Очнуться нагим и беспомощным, без меча и с вечной панической мыслью: не видел ли кто, как вулх становится похож на человека? Не узнали ли во мне оборотня?
Украшенные резьбой деревья перестали попадаться вовсе, причем довольно давно, еще перед полуднем. Лес пошел дикий и мрачноватый, густые синие тени залегли в гуще елей и игольников. Лиственные деревья встречались очень редко, я с тоской вспомнил вчерашний пир у плодоносящего многодрева. Какие непохожие два синих дня! Интересно, красные дни чем-нибудь отличались? Наверное, отличались. Во всяком случае, первый раз я очнулся у озера в полной безопасности, хотя рядом нашлось несколько трупов, а второй – в клетке. И убивать пришлось уже самому.
Мне часто приходится убивать. Особенно последнее время. Только это вовсе не значит, что мне нравится это делать. И уж точно не значит, что убийства не оставляют никакого следа в моей полузвериной душе. Я часто задумывался – может быть, оттого я и убиваю так легко, что я нечеловек? Что я наполовину зверь, а для зверей убийство – это способ выжить самому? Мне часто казалось, что люди тем и отличаются от зверей, что могут жить, не убивая себе подобных. Но – тем не менее – убивают, и не реже, чем звери. Даже чаще. Выходит, в каждом из людей сидит зверь, злобный и кровожадный? Только у некоторых он выходит из Тьмы, когда встает Четтан, и разгуливает на свободе до пересвета, а у некоторых просто медленно пожирает душу и рано или поздно они становятся такими же чудовищами, как Рага Людоед, как Фурми, как Беш…
Когда Меар, садящийся где-то впереди меня, невидимый из-за деревьев, перестал давать достаточно света, я остановил Ветра. Задумался, стоит ли устраиваться на красный день, если завтра я наверняка приду в себя совершенно в другом месте, и хорошо, если не в клетке? Решил, что не стоит. Посидев у костра в сгущающихся синих сумерках, я встал, напился из меха, что в полдень наполнил водой из ручья, аккуратно снял одежду и заботливо уложил ее в двумех поверх припасов. Если не лишился ее в такой свистопляске, будет втройне обидно потерять вот так, без толку, в глухом лесу. А Лю-чародей – или кто там надевает ее красным днем? – отыщет, если захочет. Снова все ремешки, подогнанные под мой рост, затянет так, что потом придется подгонять заново…
Шлепая ладонями по бокам, я ждал превращения. Нещадно грызли вечерние летучие кровопийцы, настырно звеня в оба уха. Предпересветная прохлада гладила кожу, пошедшую пупырышками, как у гуся. Карса, сверкая желтыми глазищами, сидела в стороне от костра и пялилась на меня. Пялься, пялься, зверюга…
Последняя моя мысль перед тьмой была подобна молнии: а кто сказал, что не бывает оборотней синего дня?
Додумать Моран не успел. А Вулх еще не умел думать и помнить.
ГЛАВА 7
Четтан, день четвертый
Здоровенный комар впился мне в правое веко. Я сильно и неточно хлопнула себя по щеке – и хорошо, что неточно, а то можно и без глаза остаться. Тотчас же десятка два злобных кровопийц набросились со всех сторон на мое не защищенное одеждой тело. Я вскочила на ноги, ругаясь самыми черными словами, и только тут наконец проснулась.
Вокруг был лес, просто лес, и ни следа древесного города, в котором чуть было не окончилось мое путешествие. В двух шагах от меня едва дымился небрежно сложенный костерок, а по другую его сторону лежал на подстилке из мха вулх, устало ткнувшись мордой в передние лапы. Чуть поодаль стоял оседланный и навьюченный Ветер и – бедняга! – судя по всему, спал. Не обращая внимания на поклажу и комаров.
Я ничему не удивилась. Ни лесу, ни костру, ни оседланному коню.
А не удивилась я потому, что очень уж разозлилась. Так разозлилась, что на удивление меня не хватило.
Т-темное небо! Все те неясности и несуразицы, которые поочередно мучили меня с самого начала путешествия, вдруг одновременно обрушились на мой разум своим немалым весом. А проклятый комар, из-за которого теперь нестерпимо чесался глаз, оказался той песчинкой, которая сдвинула лавину. Я задыхалась от злости. Ну кто, джерх его побери, додумался встречать пересвет во влажной низинке? Кто?! Ведь мне самой это и в голову бы не пришло.
Не прекращая ругаться и хлопать себя по бокам, я в два прыжка добралась до Ветра и принялась рыться в походном двумехе. К счастью, магическая шкура отыскалась довольно быстро и, оказавшись на мне, сразу уменьшила мои страдания по меньшей мере наполовину.
Но злость осталась – и даже, кажется, окрепла. Стала холодной и прочной, как сталь после закалки.
Дальше я действовала уже без спешки, но и без промедления. Я раздула костер и подбросила туда смолистого лапника – благо хвойных деревьев вокруг было предостаточно. Красное пламя взвилось кверху с веселым потрескиванием, словно призывая восходящий Четтан побыстрее занять свое место на небе. От костра повалил густой ароматный дым, и комаров в низинке резко поубавилось.
Ладно. Можно и здесь неплохо устроиться, ежели умеючи… Стоп! Чего это я вдруг решила здесь устраиваться? Какая муха меня укусила?
Вовсе не муха, а комар. Да и комар тут, прямо скажем, ни при чем.
Руки мои работали сноровисто и быстро, расседлывая коня, а голова тем временем медленно осваивалась с уже принятым решением. Непонятно когда, но принятым. Может быть, даже еще до пробуждения – во время синего дня, пока моя человеческая сущность спала мертвым сном в самом глухом углу сознания Карсы.
Я решила не сходить с этого места, пока не разгребу кучу неистолкованных событий у себя в мозгах. Чтобы можно было хоть о чем-то думать, не спотыкаясь об отдельные факты.
Низинка, заполнившись теплым дымом, стала обжитой и уютной. Я устроилась на моховой подушке рядом с вулхом, осторожно положив ладонь ему на загривок. Вулх даже не шелохнулся. Надо полагать, очень устал. И Ветер устал – дальше некуда.
Еще бы! Трудно двигаться вперед, толком не отдыхая – весь красный день, а потом весь синий, а потом снова весь красный… Даже не просто трудно, а почти невозможно. Единственный, кто способен выдержать такой путь, – это оборотень. Существо, которое в наших краях называют мадхетом, а иначе – анхайром. Нечеловек, чье тело меняет форму при каждом пересвете, в момент превращения избавляясь от накопленной за день усталости. Как это ежедневно происходит со мной.
Я с новым интересом оглядела своих собратьев по странствиям. Мы уже третий день вместе, а много ли я о них знаю? Вороной конь по кличке Ветер, удивительно выносливый и невероятно послушный. И ручной вулх по кличке… по кличке…
А я вот и не знаю, как зовут вулха! Интере-есно… У ручного зверя, как правило, бывает кличка – а такого необычного, как ручной вулх, просто обязаны как-то звать. Почему колдун не назвал мне его имя? Потому ли, что не знал сам? Ох, не верю. Если уж он про меня знал все до зернышка, то несложная звериная жизнь ему и подавно должна быть известна. Тогда почему?
Я лениво протянула руку и длинной веткой поворошила угли костра. Золотистые искры с треском разлетелись во все стороны. Уже заметно рассвело, и неяркий красноватый свет Четтана заполнил низину. Пляшущие отблески костра потерялись, растворились в свете начала дня. И комары совсем исчезли.
Но злость впилась в меня не хуже комара и помогала сосредоточиться, не давая мыслям свернуть в сторону.
Итак, среди многих странностей моего путешествия первое место занимала его непрерывность. Все то время, пока на небе лучился ослепительной синевой Меар, со мной что-то происходило. Вчерашним синим днем, например, я как-то выбралась из ямы в лесном городе, а затем и из самого города. Тьма! Конечно, Карса – не обычный зверь, но осуществить такое ей в одиночку не под силу. В событиях прошлого синего дня явно чувствовалась направляющая воля человека.
Вообще-то я еще вчера – в смысле, в четтанскую половину вчерашних суток, прошедшим красным днем – пришла к выводу, что иду в Каменный лес не одна. Только поразмыслить над этим выводом мне не дали. Набросились, понимаешь, с арбалетами и сетью, да еще по голове въехали как нарочно.
Нарочитость некоторых событий я тоже собиралась обдумать. Но попозже. Прежде всего нужно было сообразить, кто же движется вместе со мной к У-Наринне.
Вчера я была почти убеждена, что это чародей Лю собственной персоной. Хотя объяснять одну загадку другой – занятие вполне бездарное. Но сегодня одно очень простое обстоятельство заставило меня усомниться.
Ремни и завязки магической одежды снова – уже второе красное утро подряд! – оказались подогнанными на человека больше меня ростом и размерами. Старику же, если это он носил магическую шкуру синим днем (а при свете Четтана, получается, разгуливал нагишом? Ну да кто их поймет, чародеев…) – так вот, старику менять длину ремешков было бы незачем. И роста мы с ним были примерно одинакового.
Значит, под лучами Меара эту одежду носил не колдун, а кто-то другой. Кто-то, кому в четтанский день одежда не нужна.
– Оборотень!
Слово само сорвалось у меня с губ. Вулх приподнял голову и внимательно заглянул мне в лицо. Я убрала ладонь с его шеи – мне вдруг стало неловко. Одно дело гладить по жесткой шерсти ручного зверя, и совсем другое – зверя, внутри которого прячется человек. Собрат по нелюдской, поганой, отравленной крови. Оборотень. Мадхет. Анхайр. Как ни назови, а суть одна: гнусное чудовище, которому нет места среди людей.
Но ведь оборотней, которые становятся зверьми с приходом Четтана, не бывает!
– Вулх, – шепотом сказала я. – Как же так?
Серый зверь склонил тяжелую голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Я пошевелила веткой тлеющие угли – остаток костра.
Не бывает? Так ведь ручных вулхов тоже не бывает – а я поверила. Чему поверила? Собственным глазам. Вижу: вулх. На коня не бросается, меня слушает… Значит, и впрямь ручной. Но что, если я приняла одну очевидность за другую? Человека в зверином облике – за зверя, обученного человеком. Как же их различить? Как правильно истолковать то, что я вижу? Эх, где бы взять однозначное доказательство…
Я с такой силой ткнула веткой в потухший костер, что ветка сломалась, а меня обдало взметнувшимся пеплом. Есть! Есть у меня доказательство, которое не оставит сомнений!
Облачко едкого пепла окутало морду вулха. Вулх чихнул, сердито затряс головой и вскочил на все четыре лапы. Морда его оказалась чуть выше моего лица. И оттуда, свысока, зверь глянул на меня с легкой укоризной – смотри, мол, куда палкой тыкаешь. Ты-то прямо сейчас человек, вот и изволь заботиться об окружающем зверье.
– Извини, серый, – смиренно сказала я. – А позволь мне на твою лапу взглянуть, а? Вот на эту, правую переднюю.
Вулх не возражал. Я раздвинула кончиками пальцев густую шерсть – в том самом месте, где позавчера меч лесного разбойника оставил заметный след.
Сегодня там была совершенно целая и здоровая кожа. Я выдохнула сквозь стиснутые зубы и на всякий случай решила осмотреть левую лапу тоже.
Темное небо! Лучше бы я этого не делала. Левое предплечье вулха украшала длинная царапина. Вернее даже сказать – след от уже затянувшейся царапины. Но я хорошо помнила, что разбойник ранил вулха в правую лапу. Или все-таки в левую? И рана была гораздо серьезнее. Или это мне показалось?
– Спасибо, – мрачно сказала я вулху. – Можешь проваливать. Пока не станешь человеком, не возвращайся.
Кажется, мой зверь оценил шутку. Во всяком случае, прежде чем нырнуть в кусты, он обернулся, и выражение его морды было трудноописуемым.
Зажившая царапина на его лапе могла принадлежать обычному зверю, легко раненному двое суток назад. Но могла быть и следом от раны, нанесенной оборотню вчера, синим утром…
Джерх бы побрал все эти головоломки! Доказательство, на которое я так надеялась, тоже можно было истолковать двояко. Вот если бы я вспомнила о ране вулха на восходе Четтана вчера, а не сегодня… Но вчера на восходе мне было некогда, а потом я слишком быстро оказалась в мешке.
В общем, как бы то ни было, полностью отделаться от сомнений мне не удалось. Я задумчиво оглядела скрывшие вулха кусты. Позавтракать надо бы, вот что. Уж не знаю, чем питалась Карса, но мне вчера ничего съедобного не досталось. Почему-то жители лесного города так и не предложили мне еды – если не считать куска тухлого мяса, которым меня грозил попотчевать косомордый стражник.
Если походный двумех оказался при мне, то, может, и содержимое его никто не тронул? Неплохо было бы все-таки позавтракать древесной дыней – не вчера, так сегодня. Не верю, конечно, что плоды в сумке, и все же – чем джерх не шутит?..
Но эта моя надежда тоже оказалась обманутой. Плодами многодрева в двумехе даже и не пахло. Кто-то сожрал их без меня.
Тьма ему в брюхо!
Пришлось скромно перекусить тем, что я захватила в дорогу из Айетота. Вяленым мясом, сыром, сушеными фруктами и орехами. В мехе для воды обнаружилась свежая и вкусная вода, за которую я мысленно сказала «спасибо»… не знаю кому. То ли своему спутнику-оборотню, то ли прячущемуся колдуну, то ли неведомой магической силе.
Проснувшийся Ветер ткнулся мордой мне в ухо и получил свою долю сладких фруктов. Я осмотрелась и вскоре нашла то, что искала. В небольшой ложбинке между двумя кочками собралась лужица желтоватой, но пригодной для питья воды. Я выкопала во влажной земле ямку побольше, и подземный родничок быстро заполнил ее. Умный конь терпеливо дождался, пока я наберу воды в запасной мех и подставлю мех под его лошадиную морду.
Пил Ветер с удовольствием, шумно фыркая и кося на меня большим карим глазом. Словно проверял, на месте ли я.
Да куда ж я денусь, красавец? У меня с чародеем договор. И договор из тех, какие не нарушают. Старик обещал заплатить мне самой дорогой монетой. Неразменной монетой моей собственной памяти. Знаешь ли ты цену воспоминаниям, мой непростой конь? Ведь в какой-то мере наша память – это и есть мы. День, о котором ничего не помнишь, – словно бы и не прожитый день…
Кстати, наше соглашение с чародеем недвусмысленно подразумевало, что весь красный день с утра до вечера я нахожусь в пути. Тороплюсь в Каменный лес, а вовсе не рассиживаюсь у потухшего костра, размышляя о странностях. Не велено мне было размышлять. Впрочем, и не воспрещалось, насколько я помню – лишь бы не мешало продвигаться вперед.
Я похлопала Ветра по холке, вытряхнула из мешка последние капли воды и свернула его. Так что же – в путь? Конь, словно почуял мои мысли, встрепенулся и одобрительно заржал. Правильно, мол. Отдохнули – и вперед!
На звонкое ржание из кустов появился вулх с вопросительной мордой.
Я упрямо помотала головой.
– Хрен вам! – сердито сказала я и опустилась на прежнее место у погасшего костра. – Сказала же: не уйду, пока не разберусь!
Вторая по старшинству странность моего путешествия поддавалась определению куда хуже первой. Умом я ее вообще не понимала, а только отмечала каким-то непонятным чутьем.
Чутье настойчиво говорило мне, что все происходящее со мной имеет не тот смысл, который видится на первый взгляд. То есть даже не так. Я чувствовала, что неведомый мне смысл кроется в тех вещах, которые обычно не имеют особого значения.
Я не просто шла или ехала верхом, сражалась с разбойниками или переправлялась через реку. Я как будто… вот оно!.. как будто выполняла неизвестные мне, но строго заданные условия. И то, зачерпнула ли я воды из незнакомой реки, в этом странном раскладе имело большее значение, чем смерть Цуки.
И вот поэтому я не спешила сниматься со стоянки. Во мне все сильнее крепла уверенность, что важно не только то, куда я дальше направлюсь, – важно и то, как именно я это сделаю. Тем более что я по-прежнему знала лишь общее направление к У-Наринне.
А окруженная игольниками, кленами и боярышником низинка нравилась мне все больше и больше. Славное местечко, когда комаров нет. Правильно его выбрал мой спутник. Отдохнешь в таком месте – и двигай, куда хочешь. Нужно только дождаться подходящего момента. Дождаться… Подходящего…
Кажется, я задремала. Во всяком случае, мне второй раз в жизни привиделся сон, самый настоящий. И, в отличие от предыдущего, вполне понятный. Может быть, потому, что на этот раз я увидела не вулха, а карсу. А карсы мне – ясен пень! – понятнее и ближе вулхов. Хоть во сне, хоть наяву.
В этом сне я и сама была карсой. Карсой под лучами Меара.
Сверкали голубым огнем капли росы на мохнатых метелках трав. Удивительно легко дышалось. Неправдоподобно легко.
Мы неслись вдвоем по росистому лугу навстречу встающему из-за холмов синему светилу. Трава мягко обтекала нас, окропляя свежестью брызг.
Сначала мы бежали вровень, голова к голове, но он почти сразу вырвался вперед и помчался скачками. Я видела, как при каждом прыжке напрягаются мускулы под его рыжей шкурой. Он был прекрасен.
Стремительное тело на мгновение замерло, изогнулось. Льдисто сверкнули глаза, перечеркнутые вертикальной полосой зрачка. Хищный вопль, протяжный крик вознесся над лугом.
Он звал подругу. Звал меня.
Все живое вокруг замерло, притаилось. А те, кто оказался слишком близко от нас, бежали в испуге. Бежали, куда глаза глядят – лишь бы не стать помехой на пути двух карс в разгаре безумной страсти.
Земля толкнула меня в подушечки лап, и я с места взвилась в воздух. Хриплый вой обжег мои легкие, вырвался наружу…
Это был ответ. Я признала его.
Мы двумя клубками покатились навстречу друг другу, сшиблись и вскочили, урча и воя. Трава под нами быстро становилась душистым месивом, истекающим соком стеблей и листьев.
Он вцепился зубами мне в загривок и прижал всем телом к земле. Я замурлыкала…
Синий глаз Меара понимающе подмигнул мне с небес.
Я очнулась от краткого сна с хриплым, затихающим стоном на губах. Так вот как это бывает у карс… Мда-а, не позавидую я тому, кто некстати подвернется под лапу влюбленным. Скогтят и не заметят.
Тело медленно расслаблялось после сладкой судороги. Ничего себе сон! Кажется, ни одна из любовных встреч, которые происходили со мной наяву, не доставила мне столь сильных ощущений. Партнеры, что ли, попадались не те? Обычные люди, что с них возьмешь…
Обычные люди, скованные условностями и условиями. Насколько, оказывается, не похоже то, что они называют «з-зверской страстью», на настоящие чувства дикого зверя! Свободного зверя.
Вокруг был лес, просто лес, и ни следа древесного города, в котором чуть было не окончилось мое путешествие. В двух шагах от меня едва дымился небрежно сложенный костерок, а по другую его сторону лежал на подстилке из мха вулх, устало ткнувшись мордой в передние лапы. Чуть поодаль стоял оседланный и навьюченный Ветер и – бедняга! – судя по всему, спал. Не обращая внимания на поклажу и комаров.
Я ничему не удивилась. Ни лесу, ни костру, ни оседланному коню.
А не удивилась я потому, что очень уж разозлилась. Так разозлилась, что на удивление меня не хватило.
Т-темное небо! Все те неясности и несуразицы, которые поочередно мучили меня с самого начала путешествия, вдруг одновременно обрушились на мой разум своим немалым весом. А проклятый комар, из-за которого теперь нестерпимо чесался глаз, оказался той песчинкой, которая сдвинула лавину. Я задыхалась от злости. Ну кто, джерх его побери, додумался встречать пересвет во влажной низинке? Кто?! Ведь мне самой это и в голову бы не пришло.
Не прекращая ругаться и хлопать себя по бокам, я в два прыжка добралась до Ветра и принялась рыться в походном двумехе. К счастью, магическая шкура отыскалась довольно быстро и, оказавшись на мне, сразу уменьшила мои страдания по меньшей мере наполовину.
Но злость осталась – и даже, кажется, окрепла. Стала холодной и прочной, как сталь после закалки.
Дальше я действовала уже без спешки, но и без промедления. Я раздула костер и подбросила туда смолистого лапника – благо хвойных деревьев вокруг было предостаточно. Красное пламя взвилось кверху с веселым потрескиванием, словно призывая восходящий Четтан побыстрее занять свое место на небе. От костра повалил густой ароматный дым, и комаров в низинке резко поубавилось.
Ладно. Можно и здесь неплохо устроиться, ежели умеючи… Стоп! Чего это я вдруг решила здесь устраиваться? Какая муха меня укусила?
Вовсе не муха, а комар. Да и комар тут, прямо скажем, ни при чем.
Руки мои работали сноровисто и быстро, расседлывая коня, а голова тем временем медленно осваивалась с уже принятым решением. Непонятно когда, но принятым. Может быть, даже еще до пробуждения – во время синего дня, пока моя человеческая сущность спала мертвым сном в самом глухом углу сознания Карсы.
Я решила не сходить с этого места, пока не разгребу кучу неистолкованных событий у себя в мозгах. Чтобы можно было хоть о чем-то думать, не спотыкаясь об отдельные факты.
Низинка, заполнившись теплым дымом, стала обжитой и уютной. Я устроилась на моховой подушке рядом с вулхом, осторожно положив ладонь ему на загривок. Вулх даже не шелохнулся. Надо полагать, очень устал. И Ветер устал – дальше некуда.
Еще бы! Трудно двигаться вперед, толком не отдыхая – весь красный день, а потом весь синий, а потом снова весь красный… Даже не просто трудно, а почти невозможно. Единственный, кто способен выдержать такой путь, – это оборотень. Существо, которое в наших краях называют мадхетом, а иначе – анхайром. Нечеловек, чье тело меняет форму при каждом пересвете, в момент превращения избавляясь от накопленной за день усталости. Как это ежедневно происходит со мной.
Я с новым интересом оглядела своих собратьев по странствиям. Мы уже третий день вместе, а много ли я о них знаю? Вороной конь по кличке Ветер, удивительно выносливый и невероятно послушный. И ручной вулх по кличке… по кличке…
А я вот и не знаю, как зовут вулха! Интере-есно… У ручного зверя, как правило, бывает кличка – а такого необычного, как ручной вулх, просто обязаны как-то звать. Почему колдун не назвал мне его имя? Потому ли, что не знал сам? Ох, не верю. Если уж он про меня знал все до зернышка, то несложная звериная жизнь ему и подавно должна быть известна. Тогда почему?
Я лениво протянула руку и длинной веткой поворошила угли костра. Золотистые искры с треском разлетелись во все стороны. Уже заметно рассвело, и неяркий красноватый свет Четтана заполнил низину. Пляшущие отблески костра потерялись, растворились в свете начала дня. И комары совсем исчезли.
Но злость впилась в меня не хуже комара и помогала сосредоточиться, не давая мыслям свернуть в сторону.
Итак, среди многих странностей моего путешествия первое место занимала его непрерывность. Все то время, пока на небе лучился ослепительной синевой Меар, со мной что-то происходило. Вчерашним синим днем, например, я как-то выбралась из ямы в лесном городе, а затем и из самого города. Тьма! Конечно, Карса – не обычный зверь, но осуществить такое ей в одиночку не под силу. В событиях прошлого синего дня явно чувствовалась направляющая воля человека.
Вообще-то я еще вчера – в смысле, в четтанскую половину вчерашних суток, прошедшим красным днем – пришла к выводу, что иду в Каменный лес не одна. Только поразмыслить над этим выводом мне не дали. Набросились, понимаешь, с арбалетами и сетью, да еще по голове въехали как нарочно.
Нарочитость некоторых событий я тоже собиралась обдумать. Но попозже. Прежде всего нужно было сообразить, кто же движется вместе со мной к У-Наринне.
Вчера я была почти убеждена, что это чародей Лю собственной персоной. Хотя объяснять одну загадку другой – занятие вполне бездарное. Но сегодня одно очень простое обстоятельство заставило меня усомниться.
Ремни и завязки магической одежды снова – уже второе красное утро подряд! – оказались подогнанными на человека больше меня ростом и размерами. Старику же, если это он носил магическую шкуру синим днем (а при свете Четтана, получается, разгуливал нагишом? Ну да кто их поймет, чародеев…) – так вот, старику менять длину ремешков было бы незачем. И роста мы с ним были примерно одинакового.
Значит, под лучами Меара эту одежду носил не колдун, а кто-то другой. Кто-то, кому в четтанский день одежда не нужна.
– Оборотень!
Слово само сорвалось у меня с губ. Вулх приподнял голову и внимательно заглянул мне в лицо. Я убрала ладонь с его шеи – мне вдруг стало неловко. Одно дело гладить по жесткой шерсти ручного зверя, и совсем другое – зверя, внутри которого прячется человек. Собрат по нелюдской, поганой, отравленной крови. Оборотень. Мадхет. Анхайр. Как ни назови, а суть одна: гнусное чудовище, которому нет места среди людей.
Но ведь оборотней, которые становятся зверьми с приходом Четтана, не бывает!
– Вулх, – шепотом сказала я. – Как же так?
Серый зверь склонил тяжелую голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Я пошевелила веткой тлеющие угли – остаток костра.
Не бывает? Так ведь ручных вулхов тоже не бывает – а я поверила. Чему поверила? Собственным глазам. Вижу: вулх. На коня не бросается, меня слушает… Значит, и впрямь ручной. Но что, если я приняла одну очевидность за другую? Человека в зверином облике – за зверя, обученного человеком. Как же их различить? Как правильно истолковать то, что я вижу? Эх, где бы взять однозначное доказательство…
Я с такой силой ткнула веткой в потухший костер, что ветка сломалась, а меня обдало взметнувшимся пеплом. Есть! Есть у меня доказательство, которое не оставит сомнений!
Облачко едкого пепла окутало морду вулха. Вулх чихнул, сердито затряс головой и вскочил на все четыре лапы. Морда его оказалась чуть выше моего лица. И оттуда, свысока, зверь глянул на меня с легкой укоризной – смотри, мол, куда палкой тыкаешь. Ты-то прямо сейчас человек, вот и изволь заботиться об окружающем зверье.
– Извини, серый, – смиренно сказала я. – А позволь мне на твою лапу взглянуть, а? Вот на эту, правую переднюю.
Вулх не возражал. Я раздвинула кончиками пальцев густую шерсть – в том самом месте, где позавчера меч лесного разбойника оставил заметный след.
Сегодня там была совершенно целая и здоровая кожа. Я выдохнула сквозь стиснутые зубы и на всякий случай решила осмотреть левую лапу тоже.
Темное небо! Лучше бы я этого не делала. Левое предплечье вулха украшала длинная царапина. Вернее даже сказать – след от уже затянувшейся царапины. Но я хорошо помнила, что разбойник ранил вулха в правую лапу. Или все-таки в левую? И рана была гораздо серьезнее. Или это мне показалось?
– Спасибо, – мрачно сказала я вулху. – Можешь проваливать. Пока не станешь человеком, не возвращайся.
Кажется, мой зверь оценил шутку. Во всяком случае, прежде чем нырнуть в кусты, он обернулся, и выражение его морды было трудноописуемым.
Зажившая царапина на его лапе могла принадлежать обычному зверю, легко раненному двое суток назад. Но могла быть и следом от раны, нанесенной оборотню вчера, синим утром…
Джерх бы побрал все эти головоломки! Доказательство, на которое я так надеялась, тоже можно было истолковать двояко. Вот если бы я вспомнила о ране вулха на восходе Четтана вчера, а не сегодня… Но вчера на восходе мне было некогда, а потом я слишком быстро оказалась в мешке.
В общем, как бы то ни было, полностью отделаться от сомнений мне не удалось. Я задумчиво оглядела скрывшие вулха кусты. Позавтракать надо бы, вот что. Уж не знаю, чем питалась Карса, но мне вчера ничего съедобного не досталось. Почему-то жители лесного города так и не предложили мне еды – если не считать куска тухлого мяса, которым меня грозил попотчевать косомордый стражник.
Если походный двумех оказался при мне, то, может, и содержимое его никто не тронул? Неплохо было бы все-таки позавтракать древесной дыней – не вчера, так сегодня. Не верю, конечно, что плоды в сумке, и все же – чем джерх не шутит?..
Но эта моя надежда тоже оказалась обманутой. Плодами многодрева в двумехе даже и не пахло. Кто-то сожрал их без меня.
Тьма ему в брюхо!
Пришлось скромно перекусить тем, что я захватила в дорогу из Айетота. Вяленым мясом, сыром, сушеными фруктами и орехами. В мехе для воды обнаружилась свежая и вкусная вода, за которую я мысленно сказала «спасибо»… не знаю кому. То ли своему спутнику-оборотню, то ли прячущемуся колдуну, то ли неведомой магической силе.
Проснувшийся Ветер ткнулся мордой мне в ухо и получил свою долю сладких фруктов. Я осмотрелась и вскоре нашла то, что искала. В небольшой ложбинке между двумя кочками собралась лужица желтоватой, но пригодной для питья воды. Я выкопала во влажной земле ямку побольше, и подземный родничок быстро заполнил ее. Умный конь терпеливо дождался, пока я наберу воды в запасной мех и подставлю мех под его лошадиную морду.
Пил Ветер с удовольствием, шумно фыркая и кося на меня большим карим глазом. Словно проверял, на месте ли я.
Да куда ж я денусь, красавец? У меня с чародеем договор. И договор из тех, какие не нарушают. Старик обещал заплатить мне самой дорогой монетой. Неразменной монетой моей собственной памяти. Знаешь ли ты цену воспоминаниям, мой непростой конь? Ведь в какой-то мере наша память – это и есть мы. День, о котором ничего не помнишь, – словно бы и не прожитый день…
Кстати, наше соглашение с чародеем недвусмысленно подразумевало, что весь красный день с утра до вечера я нахожусь в пути. Тороплюсь в Каменный лес, а вовсе не рассиживаюсь у потухшего костра, размышляя о странностях. Не велено мне было размышлять. Впрочем, и не воспрещалось, насколько я помню – лишь бы не мешало продвигаться вперед.
Я похлопала Ветра по холке, вытряхнула из мешка последние капли воды и свернула его. Так что же – в путь? Конь, словно почуял мои мысли, встрепенулся и одобрительно заржал. Правильно, мол. Отдохнули – и вперед!
На звонкое ржание из кустов появился вулх с вопросительной мордой.
Я упрямо помотала головой.
– Хрен вам! – сердито сказала я и опустилась на прежнее место у погасшего костра. – Сказала же: не уйду, пока не разберусь!
Вторая по старшинству странность моего путешествия поддавалась определению куда хуже первой. Умом я ее вообще не понимала, а только отмечала каким-то непонятным чутьем.
Чутье настойчиво говорило мне, что все происходящее со мной имеет не тот смысл, который видится на первый взгляд. То есть даже не так. Я чувствовала, что неведомый мне смысл кроется в тех вещах, которые обычно не имеют особого значения.
Я не просто шла или ехала верхом, сражалась с разбойниками или переправлялась через реку. Я как будто… вот оно!.. как будто выполняла неизвестные мне, но строго заданные условия. И то, зачерпнула ли я воды из незнакомой реки, в этом странном раскладе имело большее значение, чем смерть Цуки.
И вот поэтому я не спешила сниматься со стоянки. Во мне все сильнее крепла уверенность, что важно не только то, куда я дальше направлюсь, – важно и то, как именно я это сделаю. Тем более что я по-прежнему знала лишь общее направление к У-Наринне.
А окруженная игольниками, кленами и боярышником низинка нравилась мне все больше и больше. Славное местечко, когда комаров нет. Правильно его выбрал мой спутник. Отдохнешь в таком месте – и двигай, куда хочешь. Нужно только дождаться подходящего момента. Дождаться… Подходящего…
Кажется, я задремала. Во всяком случае, мне второй раз в жизни привиделся сон, самый настоящий. И, в отличие от предыдущего, вполне понятный. Может быть, потому, что на этот раз я увидела не вулха, а карсу. А карсы мне – ясен пень! – понятнее и ближе вулхов. Хоть во сне, хоть наяву.
В этом сне я и сама была карсой. Карсой под лучами Меара.
Сверкали голубым огнем капли росы на мохнатых метелках трав. Удивительно легко дышалось. Неправдоподобно легко.
Мы неслись вдвоем по росистому лугу навстречу встающему из-за холмов синему светилу. Трава мягко обтекала нас, окропляя свежестью брызг.
Сначала мы бежали вровень, голова к голове, но он почти сразу вырвался вперед и помчался скачками. Я видела, как при каждом прыжке напрягаются мускулы под его рыжей шкурой. Он был прекрасен.
Стремительное тело на мгновение замерло, изогнулось. Льдисто сверкнули глаза, перечеркнутые вертикальной полосой зрачка. Хищный вопль, протяжный крик вознесся над лугом.
Он звал подругу. Звал меня.
Все живое вокруг замерло, притаилось. А те, кто оказался слишком близко от нас, бежали в испуге. Бежали, куда глаза глядят – лишь бы не стать помехой на пути двух карс в разгаре безумной страсти.
Земля толкнула меня в подушечки лап, и я с места взвилась в воздух. Хриплый вой обжег мои легкие, вырвался наружу…
Это был ответ. Я признала его.
Мы двумя клубками покатились навстречу друг другу, сшиблись и вскочили, урча и воя. Трава под нами быстро становилась душистым месивом, истекающим соком стеблей и листьев.
Он вцепился зубами мне в загривок и прижал всем телом к земле. Я замурлыкала…
Синий глаз Меара понимающе подмигнул мне с небес.
Я очнулась от краткого сна с хриплым, затихающим стоном на губах. Так вот как это бывает у карс… Мда-а, не позавидую я тому, кто некстати подвернется под лапу влюбленным. Скогтят и не заметят.
Тело медленно расслаблялось после сладкой судороги. Ничего себе сон! Кажется, ни одна из любовных встреч, которые происходили со мной наяву, не доставила мне столь сильных ощущений. Партнеры, что ли, попадались не те? Обычные люди, что с них возьмешь…
Обычные люди, скованные условностями и условиями. Насколько, оказывается, не похоже то, что они называют «з-зверской страстью», на настоящие чувства дикого зверя! Свободного зверя.