Страница:
Светлана в свои двадцать три года и впрямь не могла называться красавицей. Ее не считали даже симпатичной – широкие, мужские плечи, похожее на вареную картофелину смугло-серое лицо, хрящеватый нос весьма странной формы. От переносицы до середины его можно было назвать красивым, даже классическим. Тут бы ему и остановиться, но нос, как будто поразмыслив, решил расти дальше и превратился в мясистый, бесформенный трамплин. Узкие сухие губы были сложены кривовато, отчего казалось, будто Света вечно над чем-то издевается. Хороши были только большие серые глаза и пышные черные волосы, тяжелые и шелковистые.
«И с такой внешностью у нее нет никаких комплексов, ни единого! – думала Лида, опуская глаза и разглядывая изрезанный стол. – Это все деньги, дорогие тряпки, состоятельная семья. Зачем ей красота, если есть все остальное? Рассказывает, что у нее бывают стычки с матерью, но я же сама видела – та ее побаивается!»
Часто бывая дома у Соколовой, Лида давно перезнакомилась со всеми членами семьи. Отца Светы она видела лишь однажды – тот бо´льшую часть времени проводил в разъездах, хлопоча о закупках для своих магазинов одежды. У него было настолько непримечательное лицо, тоже слегка похожее на картофелину, что Лида его тут же забыла. Зато мать показалась ей настоящей красавицей. Это была медлительная пышногрудая женщина, очень моложавая, невозмутимо спокойная. Но ни ее белая тонкая кожа, ни изящные руки, ни медно-рыжие волосы – ничто не отразилось в детях. Света смотрела на нее с каким-то неуловимым презрением и как-то раз при гостье накричала на мать, возмущаясь тем, что та не вычистила ей черные сапоги. Изволь теперь ходить в коричневых!
– Весь день сидит дома и ни черта не делает, – возмущалась Света, утащив Лиду в комнату и заперев дверь на задвижку. – Ее даже и просить не стоит – все мимо ушей пропускает. Только бы смотреть телевизор и трепаться по телефону. Хоть бы она любовника завела, что ли!
Лида была в ужасе:
– С ума сошла? Ты этого хочешь?
– Дождешься от нее, от вареной рыбы! Она совершенно бездушная, ей ничего не нужно! – продолжала возмущаться подруга. – Ты не представляешь, какая она подлая, как тянет папины деньги! И куда их девает, хотелось бы знать? Ведь никуда не ходит!
– Но как ты можешь с ней говорить…
– Она это заслужила!
В дверь постучали, и все тот же тягучий, в самом деле вызывающий раздражение своей бесчувственностью, голос сообщил, что черные сапоги вычищены. Света усмехнулась, глядя на испуганную подругу:
– Вот так с ней надо! Сейчас еще раз наору – и будет обед.
– Лучше не нужно, я не голодна!
Лида быстро собралась и ушла. Сцена произвела на нее очень тягостное впечатление. Она не могла понять, как Света решается на такое обращение с матерью? Будь та закоренелой преступницей, последней дрянью, жестокой стервой – такое обращение все равно немыслимо! «Она кричит на нее, как на горничную, а та смотрит на нее, как на пустое место, будто ее не оскорбили, будто вообще ничего не произошло! Как они друг друга ненавидят!»
И в самом деле Света как-то призналась, что отношения с матерью у нее «взаимно ужасные».
– Я видела, тебе в последний раз было неприятно, – сказала она. – У тебя все было на лице написано – дескать, как можно, какой ужас, падение нравов… Но знаешь, что я тебе скажу? Она первая стала меня изводить. Я бы никогда с ней так не обращалась, если бы она не начала сама. – Девушка говорила сбивчиво, явно волнуясь: – Я у нее всегда была козлом отпущения, с самого детства. То не так, это плохо, я сама плохая, чего она мне только не говорила! И всегда жаловалась отцу, если не могла со мной справиться, а тот меня порол. Весело? Она не любит меня и никогда не любила.
– Но почему? – только и сумела вымолвить Лида. И тут же устыдилась глупости своего вопроса. В самом деле, почему одних детей родители боготворят, а других (хотя упоминать об этом не принято) – ненавидят? Почему их стараются не замечать, не хвалить, поскорее сбыть с рук, убрать с глаз долой?
«Когда речь идет о любви, слово ‘‘почему’’ вообще употреблять не стоит», – думала она сейчас, рассматривая странную схему на доске. Лектор и сам смотрел на свое творение с каким-то недоверчивым удивлением. Казалось, он на миг выпал из реальности, усыпленный звуком собственного голоса. В аудитории было так тихо, что она казалась пустой. Однако пауза была недолгой – поймав нить своих бесконечных рассуждений, лектор снова заговорил. Поднявшиеся было головы снова стали сонно опускаться.
«Конечно, ее семью счастливой не назовешь», – продолжала размышлять Лида, искоса наблюдая за подругой. Та, казалось, спала, спрятав лицо в сгибе локтя. Пестрая кофточка туго натянулась на широкой спине, маленькие золотые часики на запястье тикали громко и отчетливо. До конца лекции оставалось полчаса. «Но раз так, почему она давно оттуда не ушла? Ведь мы с Алешей как-то устроились, хотя нам никто не помогал. А у нее всегда есть деньги. В конце концов могла бы продать машину – на это можно несколько лет снимать комнату, такую, как наша. Но нет, никогда она не уйдет из дома – все это только пустые разговоры. Она слишком привыкла к комфорту, к покою, к возможности уединиться. А потом, хотя она сердится, что мать не занимается хозяйством, но сама-то и вовсе ничего не делает! Та ей даже обувь чистит! Стирает ее вещи, гладит, убирает ее комнату. Я уверена, что Светка ни разу в жизни не мыла посуду. Она не сможет жить отдельно, это ей не понравится. Ну разве что наймет служанку…»
Ей в голову пришла одна догадка – не слишком приятная, но, скорее всего, верная. Лида грустно покосилась на подругу и отвернулась к окну. Она сильно подозревала, что та захотела снять комнату с ними рядом, чтобы Лида ей прислуживала. «Не знаю как, но она бы в конце концов это устроила. Незаметно, день за днем. Я бы делала для нее все, что делает сейчас ее мать. Нет, Светочка, на это я не согласна! Даже если бы ты мне платила, я бы не стала чистить твои сапоги!»
Сегодня ей казалось, что лекции тянутся бесконечно. Их было пять, а потом еще спецкурс по истории искусства.
– Сбежим? – предложила Света после пятой пары. – Иван Иванович и так поставит зачет. Душевный человек, все бы такие были!
Как раз в это время Иван Иванович, высокий, вальяжный брюнет с локонами до плеч, смутно похожий на Теофиля Готье, плавно прошествовал мимо девушек, приветствовав их куртуазным полупоклоном. Лида вздохнула:
– Все, он нас видел.
– Ну и пусть, – настаивала Света. – Ты же знаешь, он не вредный. Поехали ко мне, я хочу сделать вам подарок к новоселью.
– Потом сделаешь, пошли! Нам же ему экзамены сдавать!
Она подошла к дверям аудитории и прислушалась. Лекция уже началась – как всегда, весьма своеобразно. Бархатный голос неторопливо вещал:
– Друзья мои… Вчера вечером я сидел в своей гостиной, в кресле рококо, обитом атласом узора «шинуазери»… Что значит, мои дорогие друзья, «в китайском стиле», который был очень популярен в эпоху рококо. И только я собрался выпить чаю и только взял чашечку саксонского фарфора, расписанную бабочками… Как вдруг меня потряс ужасный грохот за окном. Я выглянул и увидел внизу четверых санкюлотов в оранжевых жилетах. Они ломали отбойными молотками асфальт под моими окнами… Друзья мои, я вас уверяю – они сами попадут в яму, которую вырыли!
Лида с трудом сдерживала смех и выжидала момент, чтобы войти, не перебив оратора. Сзади стояла недовольная подруга.
– Ну что там делать? Иван Иваныч опять покажет какие-то картинки или свернет на Жюля Барбе Д'Оревильи! Пошли! Он все равно терпеть не может, когда кто-то врывается среди лекции!
Лида сдалась, девушки вышли во двор и уселись в машину. Зеленый «Рено» давно уже намозолил глаза преподавателям, ставившим машину тут же, под окнами. Свете даже сделали замечание в деканате, на что она притворно удивилась:
– То есть стоянка только для преподавателей? Вот не знала! Где же это написано, интересно? Я тоже имею право ставить там машину!
И с ней, как всегда, никто не стал препираться.
По дороге Света оживленно болтала, передавая какие-то запутанные институтские сплетни, которые были Лиде не очень интересны. И вдруг фыркнула:
– Знаешь, когда ты сошлась с Алешей, мы все гадали – поженитесь вы или он уедет к себе домой с дипломом, но без тебя. Вышло ни то ни се.
Лида взглянула на нее с обидой:
– Почему это? Мы все равно, что женаты.
– Все равно – не считается, – тем же небрежным тоном возразила подруга. – Вам нужно пожениться по-настоящему. Что вы тянете? Или он не желает?
– Да мы оба как-то не рвемся в ЗАГС, – холодно ответила Лида. Она уже успела пожалеть о своей мягкотелости и об этой поездке. «Лучше бы я слушала, как милый Иван Иванович рассказывает о японских гравюрах шестнадцатого века, – подумала она. – Или о рококо, или… Да что угодно лучше, чем эта ее привычка лезть в чужую душу!»
– Странные вы, ребята. – Света быстро облизала губы и попыталась пойти на обгон. У нее ничего не вышло, и она коротко выругалась. – Если люди живут вместе пять лет безо всякой свадьбы, это значит, что они уже никогда не поженятся. Знаешь, как к такому привыкают? Особенно мужики. Им это очень удобно – потом ни раздела имущества, ни алиментов!
– Откуда ты столько знаешь о мужиках? – не выдержала и съязвила ее жертва. – Можно подумать – пять раз разводилась!
Света расхохоталась:
– А я как раз и планирую пять раз выйти замуж. С первого раза никогда ничего хорошего не выходит.
Лида не стала с ней спорить. Обида прошла, и в душе она немного потешалась над самоуверенной подругой, безоговорочно убежденной, что отыщется не меньше пяти претендентов на ее руку. «Хоть бы одного сперва нашла, – думала Лида. – С тех пор, как я ее знаю, еще ни один парень не позарился».
Тем временем они приехали – Света, несмотря на небольшой стаж, ловко вела машину и умело избегала пробок, пользуясь объездными путями. Высокий дом-башня из желтого кирпича находился в глубине заснеженного двора. В подъезде с ними поздоровалась консьержка. Сухонькая старушка, как всегда, кипятила чайник, укрывшись в своей тесной конурке, подходящей ей по размеру, как панцирь подходит черепахе. Сколько раз Лида ее видела – столько та и возилась с чайником. Казалось, эта несложная обязанность поглощает все внимание старушки, но тем не менее она умудрялась замечать кое-что еще. Девушка вспомнила, какой основательный допрос был ей учинен, когда она явилась сюда впервые, на день рождения к Свете.
– Дома, надеюсь, никого, – пробормотала Света, пока поднимался лифт. – Мадам поехала смотреть очередную шубу. Вот именно смотреть – она будет на нее пялиться, как в телевизор, пока ее не стукнуть по затылку! Папа в Милане, а Серега где-то шляется третий день.
– Да, я тоже надеюсь, – несколько невпопад ответила Лида. Но подруга прекрасно ее поняла и ответила быстрым, пронзительным взглядом.
Квартира была пуста. Света, не снимая высоких щегольских сапог, направилась на кухню и вытащила из шкафа бутылку вина. Лида развела руками:
– По какому поводу? Мне сегодня еще работать.
– Эдвин Друд? – подмигнула та. – Вот давай за него и выпьем.
В конце концов она опять настояла на своем и усадила подругу за стол. Лида сама нарезала сыр, разложила на тарелке ветчину, отыскала хлеб. Хозяйка ограничилась тем, что распечатала два пакетика фисташек и немедленно взялась их щелкать. Попутно она наливала вино и умудрялась время от времени затягиваться сигаретой. Вокруг нее по обыкновению сразу показался мусор – пепел, скорлупки, капли вина, но Света ничего этого не замечала. «Даже если ее мать бездельница, то убирать ей все равно приходится немало», – подумала Лида и подняла бокал:
– Что ж, за Эдвина Друда!
– Правильно, за него! – Света жадно выпила и снова наполнила свой бокал. – Кстати, по какому поводу мы пьем? За здравие или за упокой? Он у тебя воскреснет?
– Думаю, да, – последовал осторожный ответ.
– Я в тебе не ошиблась, – заметила хозяйка, звонко разгрызая фисташку. – Ты слишком добрая, чтобы оставить его в могиле. Но тебе нелегко будет это доказать!
– У меня есть одна идея, – скромно возразила Лида. – По-моему, никто из последователей и критиков еще до нее не додумался. Я могу доказать, что у Эдвина была физическая возможность остаться в живых!
Света подставила тарелку и смела в нее скорлупу от фисташек. Разлила по стаканам остатки вина. Она всегда пила охотно, почти жадно, но пьяной Лида ни разу ее не видела. Просто та становилась более резкой, агрессивной в движениях и, случалось, была не прочь поссориться. В такие моменты Лида старалась уйти, но сейчас ей это не удалось.
– Любопытно… – Света подняла стакан и рассмотрела на свет красное вино. – Как это он мог остаться в живых? От его дядюшки было не так-то просто улизнуть, знаешь ли. Сперва он опоил племянника вином с опиумом, потом, по всей видимости, задушил шарфом, затем опустил в чужой склеп, засыпал негашеной известью, чтобы она разъела тело до неузнаваемости, и наконец, накрыл плитой. Я ничего не упустила?
– Ты здорово помнишь роман, – улыбнулась Лида. – Мы ведь как-то обсуждали его на семинаре, и ты знала его лучше всех. Многие вообще не читали.
– Так объясни мне, милая, – перебила Света, – как при таких условиях бедный молодой человек мог уцелеть и спастись? А его дядюшка провернул все до мелочей, иначе на другой день не был бы так убежден, что Эдвин мертв!
– У меня есть версия, – упорно и уклончиво повторила Лида. – Собственная. Мне бы пока не хотелось ничего объяснять.
– Ну пожалуйста. – Света все еще улыбалась, но ее прозрачные серые глаза неожиданно стали жесткими и будто выцвели. Такие глаза Лида уже видела у подруги, и не раз. Стоило отказать Свете в том, чего ей очень хотелось, и…
Девушка вздохнула:
– Ну ладно. Ты ведь помнишь, когда именно дядя убивает Эдвина?
– В сочельник, – моментально ответила та.
– То есть в Рождество! В ту ночь, когда родился Христос. А что случилось с Христом после того, как его распяли? Он воскрес. Вот и Эдвин тоже воскреснет. Диккенс обещал, что в этом романе ни одна деталь не будет случайной, а такую деталь, как дата смерти, нельзя считать незначительной. Эдвин Друд жив.
Света, не отрываясь, смотрела на подругу, и ее глаза мало-помалу приобретали обычное выражение. Наконец она глубоко вздохнула, осушила бокал и добродушно рассмеялась:
– Вот не знала, что ты так набожна. И это все твои аргументы?
– Почти. Остальное узнаешь, когда прочтешь продолжение романа в моем исполнении.
– Ты все-таки начала?
– Вчера. – Лида решительно встала. – Ну все, мне пора, нужно приготовить голубцы на ужин.
Света ее не удерживала. Она выглядела задумчивой и едва не забыла про обещанный к новоселью подарок. Она догнала подругу уже у лифта и успела сунуть ей довольно тяжелую картонную коробку:
– Бери, пригодится.
Двери с грохотом захлопнулись, и лифт поплыл вниз. Старуха консьержка наслаждалась в своей каморке свежезаваренным чаем и едва подняла глаза на уходящую гостью.
Подарок Лида рассмотрела уже под козырьком подъезда. В коробке, разгороженной изнутри картонными пластинами, стояло пять бокалов розового стекла. Лиде не нужно было их вынимать, чтобы убедиться – на бокалах вырезан узор из розовых гирлянд. Шестая ячейка пустовала, и девушка очень хорошо помнила, кем и при каких обстоятельствах был разбит недостающий бокал.
– Вот язва, – тихо сказала она, закрывая коробку. – Пойти бы сейчас наверх и грохнуть этот подарочек об ее дверь!
Но, помедлив минуту, она передумала. Дело было в том, что, скитаясь по съемным квартирам, молодые люди так и не обзавелись необходимой посудой. У них было всего несколько дешевых тарелок, алюминиевые ложки-вилки, позаимствованные из институтской столовой, пара кастрюль и три чашки (третья – для гостей). Бокалов не было вовсе. Лида закрыла коробку и заспешила к автобусной остановке. Теперь она жила в одном районе со Светой и до дома добралась за полчаса.
Когда она заканчивала первый курс, Света пригласила ее на день рождения. Той исполнялось девятнадцать – эту дату Лида услышала с недоумением, она полагала, что сокурсница куда старше.
– Да, я так старо выгляжу, – усмехнулась Света, что-то разглядев во взгляде подруги. – Повезло с типом кожи. Ну, так ты придешь?
Лида торопливо пообещала прийти, и ее не остановило даже то, что приглашена она была без Алеши.
– Ты моя подруга, – бесцеремонно заявила именинница. – А он мне никто.
И в самом деле между Светой и Алексеем теплых отношений так и не установилось. Это было удивительно, ведь парень так легко сходился с людьми, мог общаться практически с кем угодно. Но вот в присутствии Светы он разом замыкался, в разговоры не вступал и чересчур заметно давал понять, что та ему неинтересна. Лида ругала его за это, но муж отмахивался:
– Брось, мне стараться ни к чему!
– Мне тоже ни к чему, я и не стараюсь! Она просто моя подруга!
– Вот и дружи с ней, а меня не трогай. Она мне не нравится. Слишком уж много о себе воображает.
Тут Лида была вынуждена с ним согласиться, правда про себя. Она давно заметила, какого высокого мнения о себе ее новая приятельница, но отвергнуть ее дружбу не могла – она и так почти никого не знала в Москве. Света сразу после поступления в институт взяла маленькую девушку с застенчивым взглядом под свое крыло. И Лиде стало намного легче, у нее пропало чувство, что она никому не нужна и не интересна. Ей даже почти нравился откровенный, слегка циничный взгляд на вещи, которым щеголяла Света, ее раскованные манеры и острый язычок. Все это почему-то привлекало и успокаивало.
Девушка купила подарок из присланных мамой денег – самую дорогую перьевую ручку, какую только могла себе позволить. Это был немыслимый расход, на такие деньги она могла бы приобрести пару туфель… Но ударить в грязь лицом почему-то очень не хотелось. Однако Света подарка не оценила. Повертела в руках футлярчик, поглядела на золотые блики матового металла и с милой улыбкой поблагодарила:
– Это не настоящий «паркер», а корейская подделка, но все равно спасибо.
Лиде удалось скрыть, как больно это ее ударило. «Она страшно избалована, и, конечно, вещами ее не удивишь. Тут нужно было дарить ‘‘Кадиллак’’».
Она не знала почти никого из приглашенных гостей. Света ни с кем не подружилась в институте, там она держалась особняком и всюду таскала за собой маленькую подружку, как будто ее общества было совершенно достаточно. Из-за этого Лида и сама завела очень мало знакомств среди сокурсников и сейчас очень об этом жалела. Но тогда, на первом курсе, она еще ни о чем подобном не думала. Ей просто жаль было напрасно выброшенных денег, и она слегка стеснялась своих дешевых джинсов.
Родители отсутствовали, хотя роскошно сервированный стол говорил о том, что «мамаша-бездельница» все-таки потрудилась. Гости были разодеты кто во что горазд. Многие пришли парами и теперь отрешенно танцевали в гостиной. Света пронеслась из кухни в столовую, поставила между приборами несколько бутылок вина и совершенно неожиданно скисла.
– Ненавижу я эти праздники, – хмуро сказала она. – Каждый раз пытаюсь повеселиться и каждый раз обламываюсь.
– Почему? – пожалела ее Лида. – По-моему, все идет хорошо.
– Да что хорошего, – та с ненавистью посмотрела в открытую дверь гостиной, где колыхалась обнявшаяся парочка, – пришли пожрать на халяву, напиться дорогого вина и виски… А на меня им плевать.
И тут она сказала то, что надолго привязало к ней подругу, будто вбило гвоздь в их непрочные еще отношения. Всякий раз, когда Лида обижалась и всерьез решала освободиться от этой тягостной дружбы, эта фраза вспоминалась ей и останавливала от решительного шага. Нельзя бросить человека, который однажды сказал тебе такое…
– Только ты и любишь меня ради меня самой, – произнесла Света, все еще глядя в сторону. – Больше никто.
Девушка не нашлась с ответом. Любит ли она Светлану? Любит! Неужели? Та вызывает у нее интерес, иногда восхищение, а зачастую и потаенную жалость. Но любовь?
– Не занимай телефон! – крикнула Света, как будто забыв о том, что только что говорила. – Положи трубку, я жду звонка.
Молодой черноволосый парень, утонувший в кожаном кресле, не обратил на нее никакого внимания. Он снова принялся нажимать кнопки, поднес к уху трубку и, прикрыв глаза, ждал ответа.
– Сергей, я говорю серьезно! – уже истерично продолжала Света. – Я жду звонка!
– Напрасно ждешь. – Тот нажал на сброс, повесил трубку и впервые повернулся. Лида увидела вытянутое смуглое лицо с глубоко посаженными серыми глазами, взлохмаченные волосы и кривоватую улыбку, которая сразу убедила ее, что это какой-то родственник Светы. Та развеяла ее сомнения:
– Мой брат – редкостный придурок.
– О боже, – меланхолично произнес он, продолжая смотреть на Лиду. – Сестренка, ты всегда такая милая, просто слов нет. Давай садиться, я умираю с голоду.
За столом выяснилось кое-что еще. На самом деле, сегодня праздновалось сразу два дня рождения – Сергей и Света оказались двойняшками. Лида смутилась:
– Я не знала, не захватила подарка… Почему ты мне не сказала?
– Еще подарки ему дарить, – отшутилась та, раскладывая по тарелкам отбивные. – Обойдется.
Сергей, казалось, ни на что не обижался или пропускал ее уколы мимо ушей. Он сидел напротив Лиды, не сводя с нее глаз, изредка улыбался и почти ничего не ел. Зато пил с пугающей жадностью – девушка в ужасе предположила, что остаток вечера он проведет, запершись в уборной. Но ничего подобного не случилось. Просто серые глаза как-то выцвели и лишились глубины, улыбка застыла, будто хозяин забыл ее убрать с губ, а движения стали вялыми и расслабленными.
Прикончив угощение, открыли бутылку виски, приготовили коктейль и снова танцевали. Лида от приглашений отказывалась. Приглашали ее два раза – и оба раза Сергей.
– Это потому, что я выпил? – шепотом осведомился он.
Они сидели на маленьком двухместном диванчике, и бедро Лиды волей-неволей оказалось прижатым к его ноге. Отодвигаться было некуда, а встать неловко. Она пыталась шутить, но у нее ничего не получалось. Этот взгляд – удивительно упорный, но при этом ничего не выражающий, начинал ее пугать. Он завораживал, лишая воли, как будто она столкнулась в глухом лесу с диким зверем, который пока еще только смотрит, не делая попытки напасть, но мало ли что взбредет ему на ум в следующий миг? «Да это же мальчишка, сопляк, – говорила она себе. – Я на два года старше. Когда я перестану бояться собственной тени? Нужно встать, найти Светку и попрощаться. Поздно, мне пора ехать. Алеша сейчас один…»
– Я не пьян, уверяю. – Ей показалось, что от его ноги исходит жар, как от протопленной батареи. – И я люблю танцевать. Ты ее институтская подруга?
– Да. Мне пора.
Лида сделала попытку встать, но он неожиданно удержал ее за руку. Узловатые длинные пальцы оказались твердыми, как железо, и Лида от неожиданности рванулась. Бесполезно – запястье заныло, будто на нем зажимали тиски, а он все смотрел ей в лицо со своей застывшей улыбкой:
– Подожди, куда ты собралась? Еще рано, останься.
– Пусти, – страшным шепотом ответила она и снова рванулась.
Сергей начал смеяться, и тут, глядя ему в глаза, она в ужасе поняла, что парень вовсе не пьян. Он…
– Ты мне безумно нравишься, – заплетающимся языком проговорил он. – Такая лапочка! Все будет замечательно, я обещаю.
– Пусти!
Еще один рывок – такой же бесполезный. Он держал ее и стыло улыбался. Его лицо стремительно менялось – теперь оно принадлежало скорее зрелому, опытному мужчине, чем девятнадцатилетнему парню. И оно внушало Лиде острое отвращение, когда Сергей заявил:
– Ты же видишь, все ушли, чтобы нас не беспокоить. Все уже всё поняли, кроме тебя. Кончай ломаться!
И действительно, до Лиды впервые дошло, что в столовой, кроме них, никого нет. За прикрытой дверью звучала музыка, кто-то смеялся, стучали каблуки танцующих девушек. С кухни тянулись тяжелые волны сигаретного дыма. А здесь они были одни…
– Пусти, – в последний раз прошептала она и неожиданно почувствовала такой страшный прилив ненависти, что как будто вышла на миг из собственного тела. Оно стало легким, неудобным и совершенно чужим. Это не ее, Лиду, сейчас держали за руку, а какую-то робкую дурочку, которая и голоса не смеет поднять, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Нет, эта девочка, попавшая в западню, – не она. А она…
Дальнейшее произошло как во сне. Лида рванулась в последний раз, подтягиваясь к столу, свободной рукой схватила розовый бокал, на дне которого еще колыхались остатки виски, и с силой обрушила его на лицо Сергея. Тот странно захрипел и, вскочив, зажал лицо ладонями. Между сомкнутыми пальцами тут же показалась кровь.
«И с такой внешностью у нее нет никаких комплексов, ни единого! – думала Лида, опуская глаза и разглядывая изрезанный стол. – Это все деньги, дорогие тряпки, состоятельная семья. Зачем ей красота, если есть все остальное? Рассказывает, что у нее бывают стычки с матерью, но я же сама видела – та ее побаивается!»
Часто бывая дома у Соколовой, Лида давно перезнакомилась со всеми членами семьи. Отца Светы она видела лишь однажды – тот бо´льшую часть времени проводил в разъездах, хлопоча о закупках для своих магазинов одежды. У него было настолько непримечательное лицо, тоже слегка похожее на картофелину, что Лида его тут же забыла. Зато мать показалась ей настоящей красавицей. Это была медлительная пышногрудая женщина, очень моложавая, невозмутимо спокойная. Но ни ее белая тонкая кожа, ни изящные руки, ни медно-рыжие волосы – ничто не отразилось в детях. Света смотрела на нее с каким-то неуловимым презрением и как-то раз при гостье накричала на мать, возмущаясь тем, что та не вычистила ей черные сапоги. Изволь теперь ходить в коричневых!
– Весь день сидит дома и ни черта не делает, – возмущалась Света, утащив Лиду в комнату и заперев дверь на задвижку. – Ее даже и просить не стоит – все мимо ушей пропускает. Только бы смотреть телевизор и трепаться по телефону. Хоть бы она любовника завела, что ли!
Лида была в ужасе:
– С ума сошла? Ты этого хочешь?
– Дождешься от нее, от вареной рыбы! Она совершенно бездушная, ей ничего не нужно! – продолжала возмущаться подруга. – Ты не представляешь, какая она подлая, как тянет папины деньги! И куда их девает, хотелось бы знать? Ведь никуда не ходит!
– Но как ты можешь с ней говорить…
– Она это заслужила!
В дверь постучали, и все тот же тягучий, в самом деле вызывающий раздражение своей бесчувственностью, голос сообщил, что черные сапоги вычищены. Света усмехнулась, глядя на испуганную подругу:
– Вот так с ней надо! Сейчас еще раз наору – и будет обед.
– Лучше не нужно, я не голодна!
Лида быстро собралась и ушла. Сцена произвела на нее очень тягостное впечатление. Она не могла понять, как Света решается на такое обращение с матерью? Будь та закоренелой преступницей, последней дрянью, жестокой стервой – такое обращение все равно немыслимо! «Она кричит на нее, как на горничную, а та смотрит на нее, как на пустое место, будто ее не оскорбили, будто вообще ничего не произошло! Как они друг друга ненавидят!»
И в самом деле Света как-то призналась, что отношения с матерью у нее «взаимно ужасные».
– Я видела, тебе в последний раз было неприятно, – сказала она. – У тебя все было на лице написано – дескать, как можно, какой ужас, падение нравов… Но знаешь, что я тебе скажу? Она первая стала меня изводить. Я бы никогда с ней так не обращалась, если бы она не начала сама. – Девушка говорила сбивчиво, явно волнуясь: – Я у нее всегда была козлом отпущения, с самого детства. То не так, это плохо, я сама плохая, чего она мне только не говорила! И всегда жаловалась отцу, если не могла со мной справиться, а тот меня порол. Весело? Она не любит меня и никогда не любила.
– Но почему? – только и сумела вымолвить Лида. И тут же устыдилась глупости своего вопроса. В самом деле, почему одних детей родители боготворят, а других (хотя упоминать об этом не принято) – ненавидят? Почему их стараются не замечать, не хвалить, поскорее сбыть с рук, убрать с глаз долой?
«Когда речь идет о любви, слово ‘‘почему’’ вообще употреблять не стоит», – думала она сейчас, рассматривая странную схему на доске. Лектор и сам смотрел на свое творение с каким-то недоверчивым удивлением. Казалось, он на миг выпал из реальности, усыпленный звуком собственного голоса. В аудитории было так тихо, что она казалась пустой. Однако пауза была недолгой – поймав нить своих бесконечных рассуждений, лектор снова заговорил. Поднявшиеся было головы снова стали сонно опускаться.
«Конечно, ее семью счастливой не назовешь», – продолжала размышлять Лида, искоса наблюдая за подругой. Та, казалось, спала, спрятав лицо в сгибе локтя. Пестрая кофточка туго натянулась на широкой спине, маленькие золотые часики на запястье тикали громко и отчетливо. До конца лекции оставалось полчаса. «Но раз так, почему она давно оттуда не ушла? Ведь мы с Алешей как-то устроились, хотя нам никто не помогал. А у нее всегда есть деньги. В конце концов могла бы продать машину – на это можно несколько лет снимать комнату, такую, как наша. Но нет, никогда она не уйдет из дома – все это только пустые разговоры. Она слишком привыкла к комфорту, к покою, к возможности уединиться. А потом, хотя она сердится, что мать не занимается хозяйством, но сама-то и вовсе ничего не делает! Та ей даже обувь чистит! Стирает ее вещи, гладит, убирает ее комнату. Я уверена, что Светка ни разу в жизни не мыла посуду. Она не сможет жить отдельно, это ей не понравится. Ну разве что наймет служанку…»
Ей в голову пришла одна догадка – не слишком приятная, но, скорее всего, верная. Лида грустно покосилась на подругу и отвернулась к окну. Она сильно подозревала, что та захотела снять комнату с ними рядом, чтобы Лида ей прислуживала. «Не знаю как, но она бы в конце концов это устроила. Незаметно, день за днем. Я бы делала для нее все, что делает сейчас ее мать. Нет, Светочка, на это я не согласна! Даже если бы ты мне платила, я бы не стала чистить твои сапоги!»
Сегодня ей казалось, что лекции тянутся бесконечно. Их было пять, а потом еще спецкурс по истории искусства.
– Сбежим? – предложила Света после пятой пары. – Иван Иванович и так поставит зачет. Душевный человек, все бы такие были!
Как раз в это время Иван Иванович, высокий, вальяжный брюнет с локонами до плеч, смутно похожий на Теофиля Готье, плавно прошествовал мимо девушек, приветствовав их куртуазным полупоклоном. Лида вздохнула:
– Все, он нас видел.
– Ну и пусть, – настаивала Света. – Ты же знаешь, он не вредный. Поехали ко мне, я хочу сделать вам подарок к новоселью.
– Потом сделаешь, пошли! Нам же ему экзамены сдавать!
Она подошла к дверям аудитории и прислушалась. Лекция уже началась – как всегда, весьма своеобразно. Бархатный голос неторопливо вещал:
– Друзья мои… Вчера вечером я сидел в своей гостиной, в кресле рококо, обитом атласом узора «шинуазери»… Что значит, мои дорогие друзья, «в китайском стиле», который был очень популярен в эпоху рококо. И только я собрался выпить чаю и только взял чашечку саксонского фарфора, расписанную бабочками… Как вдруг меня потряс ужасный грохот за окном. Я выглянул и увидел внизу четверых санкюлотов в оранжевых жилетах. Они ломали отбойными молотками асфальт под моими окнами… Друзья мои, я вас уверяю – они сами попадут в яму, которую вырыли!
Лида с трудом сдерживала смех и выжидала момент, чтобы войти, не перебив оратора. Сзади стояла недовольная подруга.
– Ну что там делать? Иван Иваныч опять покажет какие-то картинки или свернет на Жюля Барбе Д'Оревильи! Пошли! Он все равно терпеть не может, когда кто-то врывается среди лекции!
Лида сдалась, девушки вышли во двор и уселись в машину. Зеленый «Рено» давно уже намозолил глаза преподавателям, ставившим машину тут же, под окнами. Свете даже сделали замечание в деканате, на что она притворно удивилась:
– То есть стоянка только для преподавателей? Вот не знала! Где же это написано, интересно? Я тоже имею право ставить там машину!
И с ней, как всегда, никто не стал препираться.
По дороге Света оживленно болтала, передавая какие-то запутанные институтские сплетни, которые были Лиде не очень интересны. И вдруг фыркнула:
– Знаешь, когда ты сошлась с Алешей, мы все гадали – поженитесь вы или он уедет к себе домой с дипломом, но без тебя. Вышло ни то ни се.
Лида взглянула на нее с обидой:
– Почему это? Мы все равно, что женаты.
– Все равно – не считается, – тем же небрежным тоном возразила подруга. – Вам нужно пожениться по-настоящему. Что вы тянете? Или он не желает?
– Да мы оба как-то не рвемся в ЗАГС, – холодно ответила Лида. Она уже успела пожалеть о своей мягкотелости и об этой поездке. «Лучше бы я слушала, как милый Иван Иванович рассказывает о японских гравюрах шестнадцатого века, – подумала она. – Или о рококо, или… Да что угодно лучше, чем эта ее привычка лезть в чужую душу!»
– Странные вы, ребята. – Света быстро облизала губы и попыталась пойти на обгон. У нее ничего не вышло, и она коротко выругалась. – Если люди живут вместе пять лет безо всякой свадьбы, это значит, что они уже никогда не поженятся. Знаешь, как к такому привыкают? Особенно мужики. Им это очень удобно – потом ни раздела имущества, ни алиментов!
– Откуда ты столько знаешь о мужиках? – не выдержала и съязвила ее жертва. – Можно подумать – пять раз разводилась!
Света расхохоталась:
– А я как раз и планирую пять раз выйти замуж. С первого раза никогда ничего хорошего не выходит.
Лида не стала с ней спорить. Обида прошла, и в душе она немного потешалась над самоуверенной подругой, безоговорочно убежденной, что отыщется не меньше пяти претендентов на ее руку. «Хоть бы одного сперва нашла, – думала Лида. – С тех пор, как я ее знаю, еще ни один парень не позарился».
Тем временем они приехали – Света, несмотря на небольшой стаж, ловко вела машину и умело избегала пробок, пользуясь объездными путями. Высокий дом-башня из желтого кирпича находился в глубине заснеженного двора. В подъезде с ними поздоровалась консьержка. Сухонькая старушка, как всегда, кипятила чайник, укрывшись в своей тесной конурке, подходящей ей по размеру, как панцирь подходит черепахе. Сколько раз Лида ее видела – столько та и возилась с чайником. Казалось, эта несложная обязанность поглощает все внимание старушки, но тем не менее она умудрялась замечать кое-что еще. Девушка вспомнила, какой основательный допрос был ей учинен, когда она явилась сюда впервые, на день рождения к Свете.
– Дома, надеюсь, никого, – пробормотала Света, пока поднимался лифт. – Мадам поехала смотреть очередную шубу. Вот именно смотреть – она будет на нее пялиться, как в телевизор, пока ее не стукнуть по затылку! Папа в Милане, а Серега где-то шляется третий день.
– Да, я тоже надеюсь, – несколько невпопад ответила Лида. Но подруга прекрасно ее поняла и ответила быстрым, пронзительным взглядом.
Квартира была пуста. Света, не снимая высоких щегольских сапог, направилась на кухню и вытащила из шкафа бутылку вина. Лида развела руками:
– По какому поводу? Мне сегодня еще работать.
– Эдвин Друд? – подмигнула та. – Вот давай за него и выпьем.
В конце концов она опять настояла на своем и усадила подругу за стол. Лида сама нарезала сыр, разложила на тарелке ветчину, отыскала хлеб. Хозяйка ограничилась тем, что распечатала два пакетика фисташек и немедленно взялась их щелкать. Попутно она наливала вино и умудрялась время от времени затягиваться сигаретой. Вокруг нее по обыкновению сразу показался мусор – пепел, скорлупки, капли вина, но Света ничего этого не замечала. «Даже если ее мать бездельница, то убирать ей все равно приходится немало», – подумала Лида и подняла бокал:
– Что ж, за Эдвина Друда!
– Правильно, за него! – Света жадно выпила и снова наполнила свой бокал. – Кстати, по какому поводу мы пьем? За здравие или за упокой? Он у тебя воскреснет?
– Думаю, да, – последовал осторожный ответ.
– Я в тебе не ошиблась, – заметила хозяйка, звонко разгрызая фисташку. – Ты слишком добрая, чтобы оставить его в могиле. Но тебе нелегко будет это доказать!
– У меня есть одна идея, – скромно возразила Лида. – По-моему, никто из последователей и критиков еще до нее не додумался. Я могу доказать, что у Эдвина была физическая возможность остаться в живых!
Света подставила тарелку и смела в нее скорлупу от фисташек. Разлила по стаканам остатки вина. Она всегда пила охотно, почти жадно, но пьяной Лида ни разу ее не видела. Просто та становилась более резкой, агрессивной в движениях и, случалось, была не прочь поссориться. В такие моменты Лида старалась уйти, но сейчас ей это не удалось.
– Любопытно… – Света подняла стакан и рассмотрела на свет красное вино. – Как это он мог остаться в живых? От его дядюшки было не так-то просто улизнуть, знаешь ли. Сперва он опоил племянника вином с опиумом, потом, по всей видимости, задушил шарфом, затем опустил в чужой склеп, засыпал негашеной известью, чтобы она разъела тело до неузнаваемости, и наконец, накрыл плитой. Я ничего не упустила?
– Ты здорово помнишь роман, – улыбнулась Лида. – Мы ведь как-то обсуждали его на семинаре, и ты знала его лучше всех. Многие вообще не читали.
– Так объясни мне, милая, – перебила Света, – как при таких условиях бедный молодой человек мог уцелеть и спастись? А его дядюшка провернул все до мелочей, иначе на другой день не был бы так убежден, что Эдвин мертв!
– У меня есть версия, – упорно и уклончиво повторила Лида. – Собственная. Мне бы пока не хотелось ничего объяснять.
– Ну пожалуйста. – Света все еще улыбалась, но ее прозрачные серые глаза неожиданно стали жесткими и будто выцвели. Такие глаза Лида уже видела у подруги, и не раз. Стоило отказать Свете в том, чего ей очень хотелось, и…
Девушка вздохнула:
– Ну ладно. Ты ведь помнишь, когда именно дядя убивает Эдвина?
– В сочельник, – моментально ответила та.
– То есть в Рождество! В ту ночь, когда родился Христос. А что случилось с Христом после того, как его распяли? Он воскрес. Вот и Эдвин тоже воскреснет. Диккенс обещал, что в этом романе ни одна деталь не будет случайной, а такую деталь, как дата смерти, нельзя считать незначительной. Эдвин Друд жив.
Света, не отрываясь, смотрела на подругу, и ее глаза мало-помалу приобретали обычное выражение. Наконец она глубоко вздохнула, осушила бокал и добродушно рассмеялась:
– Вот не знала, что ты так набожна. И это все твои аргументы?
– Почти. Остальное узнаешь, когда прочтешь продолжение романа в моем исполнении.
– Ты все-таки начала?
– Вчера. – Лида решительно встала. – Ну все, мне пора, нужно приготовить голубцы на ужин.
Света ее не удерживала. Она выглядела задумчивой и едва не забыла про обещанный к новоселью подарок. Она догнала подругу уже у лифта и успела сунуть ей довольно тяжелую картонную коробку:
– Бери, пригодится.
Двери с грохотом захлопнулись, и лифт поплыл вниз. Старуха консьержка наслаждалась в своей каморке свежезаваренным чаем и едва подняла глаза на уходящую гостью.
Подарок Лида рассмотрела уже под козырьком подъезда. В коробке, разгороженной изнутри картонными пластинами, стояло пять бокалов розового стекла. Лиде не нужно было их вынимать, чтобы убедиться – на бокалах вырезан узор из розовых гирлянд. Шестая ячейка пустовала, и девушка очень хорошо помнила, кем и при каких обстоятельствах был разбит недостающий бокал.
– Вот язва, – тихо сказала она, закрывая коробку. – Пойти бы сейчас наверх и грохнуть этот подарочек об ее дверь!
Но, помедлив минуту, она передумала. Дело было в том, что, скитаясь по съемным квартирам, молодые люди так и не обзавелись необходимой посудой. У них было всего несколько дешевых тарелок, алюминиевые ложки-вилки, позаимствованные из институтской столовой, пара кастрюль и три чашки (третья – для гостей). Бокалов не было вовсе. Лида закрыла коробку и заспешила к автобусной остановке. Теперь она жила в одном районе со Светой и до дома добралась за полчаса.
* * *
Она и думать не думала, что эти бокалы еще целы. В квартире родителей Светы пол на кухне был выложен мраморной плиткой, так что любой оброненный предмет из стекла или фарфора разлетался в пыль. «Мне просто хотелось думать, что они разбиты. – Лида ехала в переполненном автобусе, осторожно прижимая к груди коробку и одновременно стараясь удержать на плече сползавший ремень сумки. – Мне было бы приятней, если бы эти розовые стаканчики исчезли все до одного».Когда она заканчивала первый курс, Света пригласила ее на день рождения. Той исполнялось девятнадцать – эту дату Лида услышала с недоумением, она полагала, что сокурсница куда старше.
– Да, я так старо выгляжу, – усмехнулась Света, что-то разглядев во взгляде подруги. – Повезло с типом кожи. Ну, так ты придешь?
Лида торопливо пообещала прийти, и ее не остановило даже то, что приглашена она была без Алеши.
– Ты моя подруга, – бесцеремонно заявила именинница. – А он мне никто.
И в самом деле между Светой и Алексеем теплых отношений так и не установилось. Это было удивительно, ведь парень так легко сходился с людьми, мог общаться практически с кем угодно. Но вот в присутствии Светы он разом замыкался, в разговоры не вступал и чересчур заметно давал понять, что та ему неинтересна. Лида ругала его за это, но муж отмахивался:
– Брось, мне стараться ни к чему!
– Мне тоже ни к чему, я и не стараюсь! Она просто моя подруга!
– Вот и дружи с ней, а меня не трогай. Она мне не нравится. Слишком уж много о себе воображает.
Тут Лида была вынуждена с ним согласиться, правда про себя. Она давно заметила, какого высокого мнения о себе ее новая приятельница, но отвергнуть ее дружбу не могла – она и так почти никого не знала в Москве. Света сразу после поступления в институт взяла маленькую девушку с застенчивым взглядом под свое крыло. И Лиде стало намного легче, у нее пропало чувство, что она никому не нужна и не интересна. Ей даже почти нравился откровенный, слегка циничный взгляд на вещи, которым щеголяла Света, ее раскованные манеры и острый язычок. Все это почему-то привлекало и успокаивало.
Девушка купила подарок из присланных мамой денег – самую дорогую перьевую ручку, какую только могла себе позволить. Это был немыслимый расход, на такие деньги она могла бы приобрести пару туфель… Но ударить в грязь лицом почему-то очень не хотелось. Однако Света подарка не оценила. Повертела в руках футлярчик, поглядела на золотые блики матового металла и с милой улыбкой поблагодарила:
– Это не настоящий «паркер», а корейская подделка, но все равно спасибо.
Лиде удалось скрыть, как больно это ее ударило. «Она страшно избалована, и, конечно, вещами ее не удивишь. Тут нужно было дарить ‘‘Кадиллак’’».
Она не знала почти никого из приглашенных гостей. Света ни с кем не подружилась в институте, там она держалась особняком и всюду таскала за собой маленькую подружку, как будто ее общества было совершенно достаточно. Из-за этого Лида и сама завела очень мало знакомств среди сокурсников и сейчас очень об этом жалела. Но тогда, на первом курсе, она еще ни о чем подобном не думала. Ей просто жаль было напрасно выброшенных денег, и она слегка стеснялась своих дешевых джинсов.
Родители отсутствовали, хотя роскошно сервированный стол говорил о том, что «мамаша-бездельница» все-таки потрудилась. Гости были разодеты кто во что горазд. Многие пришли парами и теперь отрешенно танцевали в гостиной. Света пронеслась из кухни в столовую, поставила между приборами несколько бутылок вина и совершенно неожиданно скисла.
– Ненавижу я эти праздники, – хмуро сказала она. – Каждый раз пытаюсь повеселиться и каждый раз обламываюсь.
– Почему? – пожалела ее Лида. – По-моему, все идет хорошо.
– Да что хорошего, – та с ненавистью посмотрела в открытую дверь гостиной, где колыхалась обнявшаяся парочка, – пришли пожрать на халяву, напиться дорогого вина и виски… А на меня им плевать.
И тут она сказала то, что надолго привязало к ней подругу, будто вбило гвоздь в их непрочные еще отношения. Всякий раз, когда Лида обижалась и всерьез решала освободиться от этой тягостной дружбы, эта фраза вспоминалась ей и останавливала от решительного шага. Нельзя бросить человека, который однажды сказал тебе такое…
– Только ты и любишь меня ради меня самой, – произнесла Света, все еще глядя в сторону. – Больше никто.
Девушка не нашлась с ответом. Любит ли она Светлану? Любит! Неужели? Та вызывает у нее интерес, иногда восхищение, а зачастую и потаенную жалость. Но любовь?
– Не занимай телефон! – крикнула Света, как будто забыв о том, что только что говорила. – Положи трубку, я жду звонка.
Молодой черноволосый парень, утонувший в кожаном кресле, не обратил на нее никакого внимания. Он снова принялся нажимать кнопки, поднес к уху трубку и, прикрыв глаза, ждал ответа.
– Сергей, я говорю серьезно! – уже истерично продолжала Света. – Я жду звонка!
– Напрасно ждешь. – Тот нажал на сброс, повесил трубку и впервые повернулся. Лида увидела вытянутое смуглое лицо с глубоко посаженными серыми глазами, взлохмаченные волосы и кривоватую улыбку, которая сразу убедила ее, что это какой-то родственник Светы. Та развеяла ее сомнения:
– Мой брат – редкостный придурок.
– О боже, – меланхолично произнес он, продолжая смотреть на Лиду. – Сестренка, ты всегда такая милая, просто слов нет. Давай садиться, я умираю с голоду.
За столом выяснилось кое-что еще. На самом деле, сегодня праздновалось сразу два дня рождения – Сергей и Света оказались двойняшками. Лида смутилась:
– Я не знала, не захватила подарка… Почему ты мне не сказала?
– Еще подарки ему дарить, – отшутилась та, раскладывая по тарелкам отбивные. – Обойдется.
Сергей, казалось, ни на что не обижался или пропускал ее уколы мимо ушей. Он сидел напротив Лиды, не сводя с нее глаз, изредка улыбался и почти ничего не ел. Зато пил с пугающей жадностью – девушка в ужасе предположила, что остаток вечера он проведет, запершись в уборной. Но ничего подобного не случилось. Просто серые глаза как-то выцвели и лишились глубины, улыбка застыла, будто хозяин забыл ее убрать с губ, а движения стали вялыми и расслабленными.
Прикончив угощение, открыли бутылку виски, приготовили коктейль и снова танцевали. Лида от приглашений отказывалась. Приглашали ее два раза – и оба раза Сергей.
– Это потому, что я выпил? – шепотом осведомился он.
Они сидели на маленьком двухместном диванчике, и бедро Лиды волей-неволей оказалось прижатым к его ноге. Отодвигаться было некуда, а встать неловко. Она пыталась шутить, но у нее ничего не получалось. Этот взгляд – удивительно упорный, но при этом ничего не выражающий, начинал ее пугать. Он завораживал, лишая воли, как будто она столкнулась в глухом лесу с диким зверем, который пока еще только смотрит, не делая попытки напасть, но мало ли что взбредет ему на ум в следующий миг? «Да это же мальчишка, сопляк, – говорила она себе. – Я на два года старше. Когда я перестану бояться собственной тени? Нужно встать, найти Светку и попрощаться. Поздно, мне пора ехать. Алеша сейчас один…»
– Я не пьян, уверяю. – Ей показалось, что от его ноги исходит жар, как от протопленной батареи. – И я люблю танцевать. Ты ее институтская подруга?
– Да. Мне пора.
Лида сделала попытку встать, но он неожиданно удержал ее за руку. Узловатые длинные пальцы оказались твердыми, как железо, и Лида от неожиданности рванулась. Бесполезно – запястье заныло, будто на нем зажимали тиски, а он все смотрел ей в лицо со своей застывшей улыбкой:
– Подожди, куда ты собралась? Еще рано, останься.
– Пусти, – страшным шепотом ответила она и снова рванулась.
Сергей начал смеяться, и тут, глядя ему в глаза, она в ужасе поняла, что парень вовсе не пьян. Он…
– Ты мне безумно нравишься, – заплетающимся языком проговорил он. – Такая лапочка! Все будет замечательно, я обещаю.
– Пусти!
Еще один рывок – такой же бесполезный. Он держал ее и стыло улыбался. Его лицо стремительно менялось – теперь оно принадлежало скорее зрелому, опытному мужчине, чем девятнадцатилетнему парню. И оно внушало Лиде острое отвращение, когда Сергей заявил:
– Ты же видишь, все ушли, чтобы нас не беспокоить. Все уже всё поняли, кроме тебя. Кончай ломаться!
И действительно, до Лиды впервые дошло, что в столовой, кроме них, никого нет. За прикрытой дверью звучала музыка, кто-то смеялся, стучали каблуки танцующих девушек. С кухни тянулись тяжелые волны сигаретного дыма. А здесь они были одни…
– Пусти, – в последний раз прошептала она и неожиданно почувствовала такой страшный прилив ненависти, что как будто вышла на миг из собственного тела. Оно стало легким, неудобным и совершенно чужим. Это не ее, Лиду, сейчас держали за руку, а какую-то робкую дурочку, которая и голоса не смеет поднять, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Нет, эта девочка, попавшая в западню, – не она. А она…
Дальнейшее произошло как во сне. Лида рванулась в последний раз, подтягиваясь к столу, свободной рукой схватила розовый бокал, на дне которого еще колыхались остатки виски, и с силой обрушила его на лицо Сергея. Тот странно захрипел и, вскочив, зажал лицо ладонями. Между сомкнутыми пальцами тут же показалась кровь.