Анна Ольховская
Царство черной обезьяны

Часть первая

Глава 1

   – Тоже мне принцесса выискалась! Гордая, как та лягушка с фирменной стрелой «Мейд ин Иван-царевич» в заднице!
   – Баба Катя, так нельзя говорить, некрасиво.
   – Ох, прости, Никочка, я не хотела. Но ведь на эту… гм, безобразницу, смотреть противно!
   – Не противно, а смешно, тетя просто глупая очень.
   – Глупая не глупая, а деньжищ загребает…
   Так, ясно, Ника с Катериной опять вместе телевизор смотрят. Дочура моя, как всегда, проснулась раньше мамы с папой, но врываться в нашу спальню с индейскими воплями, как это бывало не так давно, не стала. Она ведь взрослая девочка уже, ей пару месяцев назад три года исполнилось, а в таком солидном возрасте и вести себя надо соответственно. Вот Ника и прокралась на кухню, во владения нашей домоправительницы Катерины, где с утра до вечера бухтит телевизор.
   Вот и хорошо, ребенок занят, а значит, можно еще понежиться под теплым боком мужа. Тем более что он, бок, в последнее время очень редко бывает в полном моем распоряжении. Впрочем, как и в первое время, и в середине, и на протяжении всей нашей не такой уж долгой семейной жизни.
   Между прочим, не мешало бы подсчитать, сколько всего дней мы с Лешкой провели вместе за пять лет. Три месяца? Пять? Полгода? Нет, полгода точно не получится, нам не дают побыть вдвоем обстоятельства. Обстоят между нами плотным частоколом, сквозь который так трудно прорваться друг к другу.
   Конечно, главный кол в этом обстоятельном препятствии – Лешкина профессия, но если бы только она! Порой мне кажется, что против нас целый мир. Кому или чему мешает наша любовь – не знаю. Но с тех пор, как мы встретились, на нас один за другим валятся все мыслимые и немыслимые кошмары.
   А ведь до встречи с Лешкой моя жизнь была серой, зато тихой, предсказуемой и спокойной. Работала в одном из областных центров средней полосы России журналистка на вольных хлебах Анна Лощинина (это я), имела в анамнезе неудачный брак без детей, однокомнатную квартиру и более-менее стабильный заработок. Ничего событийного в моей жизни не происходило, пока однажды, взятая на «слабо» моим приятелем Илюхой Рискиным, я не обнаружила вдруг в себе способности к рифмованию.
   Вот честно скажу – это для меня, впрочем, как и для Илюхи, стало полной неожиданностью. А когда оказалось, что помимо стихов я могу еще и тексты песен писать, Рискин крайне оживился и занялся проталкиванием меня (за определенный процент, конечно) в родимый шоу-бизнес. Сама бы я ни за что не рискнула сунуться в эту банку с пауками, но Рискин на то и Рискин.
   Именно благодаря Илюхе и произошло наше знакомство с Лешкой. С Алексеем Майоровым, небожителем российского шоу-бизнеса, мегапопулярным певцом.
   Гримасы судьбы, ей-богу, но вдруг оказалось, что именно этот эпатажный, немыслимо далекий, закрытый для всех человек и есть моя вторая половинка. А я – его.
   Но как же трудно мы шли друг к другу! Бешеная ненависть отвергнутой фанатки, месть, предательство, клевета, шантаж, похищения, убийства, попытка завладеть состоянием Майорова – казалось бы, что еще способен вывалить на наши головы неизвестный затейник?
   А много чего. И даже гибель Лешки в прямом эфире, после которой я, если честно, не хотела жить. Не будь рядом нашей дочери, всякое могло бы произойти.
   Но у нас на тот момент уже была дочь, Ника Алексеевна, ребенок-индиго, наделенный необъяснимыми, порой пугающими способностями.
   Когда Лешка «погиб», сгорев без остатка во взорванном лимузине, когда все, даже я, смирились с его смертью, девочка знала, что отец жив. И держала его на грани бытия, не пуская в бездну. Причем делала это на расстоянии: Ника находилась в Москве, а обгоревший, не приходящий в сознание Лешка – на дальнем лесном хуторе, у старика-отшельника, знахаря и ведуна. Сказать об этом малышка не могла, ей тогда было всего десять месяцев. Но она спасла отца, вытащила его из мрака и привела к нему меня.
   О необычных способностях дочери Алексея Майорова знали только самые близкие друзья, мы не хотели привлекать к себе дополнительного внимания, его, внимания, причем самого беспардонного, в нашей жизни и так было с избытком. Папарацци гроздьями висели здесь и там, фиксируя каждый шаг, ведь чудесное «воскресение» Алексея Майорова довольно долго было новостью номер один. А узнай они, что маленькая Ника Алексеевна – ребенок-индиго!..
   К тому же мы были уверены, что наша малышка обязательно привлекла бы внимание разных малосимпатичных научных и околонаучных контор, не говоря уже о спецслужбах.
   Впрочем, что касается спецслужб, во всяком случае российских, здесь мы могли не волноваться, ведь у нас был деда Сережа. Он же – генерал ФСБ Сергей Львович Левандовский, отец Лешкиного друга Артура. Они с Ириной Ильиничной, мамой Артура, стали для нашей дочки настоящими дедушкой и бабушкой, ведь с родными малышка встретиться не успела.
   Зато деда Сережа и баба Ира просто утопили девочку в любви и заботе, и я не позавидую тому, кто посмеет обидеть их младшую внучку!
   Старшей внучкой была Инга, дочь Артура и Алины, в детстве именуемая Кузнечиком. Сейчас эта тринадцатилетняя барышня на сие прозвище не отзывается, но более нежную и любящую сестричку надо еще поискать. И то, что Ника и Инга не являются родными по крови, никакого значения не имеет.
   В общем, после возвращения Лешки из небытия мне казалось, что теперь-то, наконец, в нашей жизни все успокоится, ведь куда уж хуже? Что может быть страшнее пережитого?
   Может, как оказалось. Необычные способности Ники не остались незамеченными. И привлекли они внимание того, кого я не могла представить в самом бредовом кошмаре.
   Силой нашей дочери захотел завладеть бокор. Вот-вот, я тоже понятия не имела, кто это, пока не столкнулась с ним воочию.
   Вуду. Согласитесь, разве можно представить, что эта религия, ставшая постоянным поставщиком сюжетов для голливудских триллеров, способна появиться в вашей реальности? Колдуны, зомби, восковые куколки, кровавые ритуалы – где мы и где все это?
   А я скажу вам где. На Лазурном побережье Франции, в цивилизованном и гламурном Сан-Тропе, где Лешка решил купить виллу.
   Именно там Паскаль Дюбуа, колдун из Гвинеи, последователь черной, кровавой стороны вуду, именуемый бокором, пытался забрать нашу дочь, чтобы сделать из нее свою помощницу и преемницу. И вот тогда-то я и узнала, что такое настоящая жуть.
   Вы можете себя представить отдельно от тела? Причем видеть свое тело со стороны не лежащим, скажем, в больнице и не спящим, а вполне дееспособным. Оно ходит, говорит, дышит, а еще – выполняет ВСЕ приказы хозяина. Бокора.
   Бред? Так не бывает? Я тоже так думала, пока не оказалась в корявой, сделанной вручную, магической бутылке, как тот джинн – в лампе. А в стоявшем рядом сосуде маялась в заточении душа моего мужа.
   Ему пришлось гораздо хуже – в его тело бокор вселил часть себя, превратив Алексея Майорова в свое подобие.
   Но мы все-таки смогли вырвать нашу дочь из лап колдуна, хотя произошло это в последний момент, когда бокор уже начал ритуал посвящения.
   А потом справились и с самим колдуном, хотя это казалось почти невыполнимым. Если честно, я до сих пор не верю, что у нас получилось, слишком уж силен был Паскаль Дюбуа, бокор из Гвинеи. И если бы не помощь унганов – жрецов светлого вуду и мамбо – светлой жрицы, а также нашего приятеля, полевого агента ЦРУ Винсента Морено с напарниками, шансов у нас не было бы.
   Ведь даже тогда, когда Морено с бойцами повязал бокора и его зомби, Дюбуа не сдался и хотел полностью перейти в тело моего мужа. Унганы и мамбо, как ни старались, помешать ему не могли. Пистолет Морено, приставленный к виску колдуна, тоже.
   И вот тогда на помощь пришла Ника. У меня до сих пор мороз по коже, когда я вспоминаю эту картину: крохотная девчушка двух с половиной лет от роду, вытянувшись в струнку, стоит на алтаре, где корчится в судорогах тело ее отца. Вокруг девочки, постепенно разгораясь все сильнее, возникает сияние. Лицо Ники, ставшее вдруг взрослым и каким-то чужим. И перекошенная злобой физиономия колдуна, выхватывающего у остолбеневшего от шока Морено пистолет.
   Он хотел убить мою дочь, этот подонок! Но у него ничего не вышло, я успела заслонить Нику собой. Получила, правда, пулю в грудь, но ничего, выжила.
   А вот колдун – нет. Морено очень-очень разозлился на неспортивное поведение своего подопечного и свернул ненароком поганцу шею. Но до этого Ника успела выгнать из отца всю грязь, оставленную в нем бокором, и вернуть ее, грязь, первоисточнику. Так что переселиться Паскаль Дюбуа никуда не успел.
   Честно скажу, я не люблю вспоминать об этом. И не столько из-за пережитого кошмара, сколько из-за дочери. Слишком уж чужой и непонятной была тогда моя роднуля. Я вижу наполненные каким-то мистическим почтением глаза унганов и мамбо, вконец обалдевшие лица Морено и его напарников. И – слепящий ореол вокруг дочери.
   Нет, все, хватит. Что было, то было. И больше не вернется. Разве только в ночных кошмарах.
   Я выкарабкалась, пусть и с трудом. Лешка снова прежний, вот только седины, которую приходится закрашивать любимцу публики, прибавилось. Виллу, на которой все происходило, он продал сразу же, да и вообще я как-то разлюбила с тех пор Лазурный Берег.
   Но главное – Ника, Никуська, Никушонок сейчас ничем не отличается от других детишек. Разве что намного более развита, говорит очень чисто и хорошо, учится читать. Но никаких проявлений ментальной силы с тех пор больше не было. И слава богу, очень уж неуютно видеть в собственном ребенке какого-то мессию.
   А еще Никусик ни единым словом, ни разу не упомянула о шторме, разыгравшемся больше полугода назад. Мы все не говорим об этом. Для друзей и знакомых была озвучена версия о свихнувшемся маньяке, похитившем нашу семью. Винсент Морено полностью подтвердил эту версию перед всеми, а в первую очередь – перед французской полицией. Его бойцы тоже обещали держать язык за зубами. Да и кто бы им поверил!
   С Франсуа, сыном одного из унганов, сыгравшим весомую роль в нашем освобождении, и с мамбо Жаклин мы еще пару раз встречались там, во Франции, они навещали меня в клинике. И если с Франсуа, студентом Сорбонны, мы поддерживаем связь через Интернет и сейчас, то с Жаклин после возвращения в Москву не общались ни разу.
   Потому что говорить жрица светлого вуду может только о Нике и о ее ментальной силе. Я вижу, что Жаклин спит и видит мою дочь своей ученицей. Нет уж, спасибо. Знать не хочу больше ничего о колдовстве, двадцать первый век за окном, на минуточку!
   Вернулись мы в Москву в конце сентября, а с середины октября у Лешки начался грандиозный концертный тур, первый за последние два года, первый после «воскресения». Билеты были раскуплены за месяцы до начала гастролей, зрители соскучились по своему кумиру, и Лешка, хоть и не оправился полностью после пережитого шока, подвести своих поклонников не мог.
   И уехал в турне. И мы не видели нашего папу до самого дня рождения Ники, до двадцать первого декабря. Зато и день рождения, и Новый год, и Рождество мы провели вместе. Новый год встречали за городом, на даче у Левандовских. Лешку пытались заманить на новогодние мероприятия запредельными гонорарами, но это все было абсолютно бесполезно. Мы ведь так соскучились друг по дружке!
   В общем, папсик наш уехал, конечно, но только в середине января. И вернулся вчера, в День святого Валентина.

Глава 2

   Спать больше не хотелось. Лежать без движения, уткнувшись носом в теплое плечо мужа, тоже. Належусь еще без него, без движения, когда Лешка опять уедет на гастроли. А сейчас следует быть настойчивой и категоричной, дабы супруг ни на секунду не усомнился в серьезности моих намерений.
   Хватило одного легкого укуса за мочку уха. Лешка оказался не менее категоричен. И очень, очень целеустремлен.
   В общем, во владения домоправительницы, то бишь на кухню, мы выбрались только через час.
   Вот только ни Катерины, ни нашей дочери там уже не было. Дамы о чем-то спорили в комнате Ники. Вероятно, неутомимая оптимистка баба Катя не оставляет попыток приучить малышку к порядку. Ну-ну, удачи.
   А нам давно пора заняться вплотную внушительной горкой аппетитнейших оладушек. У подножия горы толпились плошечки с медом, сметаной, клубничным вареньем и сгущенкой.
   – Ну вот, – я беспомощно осмотрела вызывающий обильное слюноотделение стол, – и как с этим бороться?
   – Легко! – Лешка, урча от удовольствия, поливал медом первый пяток оладий. – И, что характерно, непринужденно.
   – Обжора, – проворчала я, усаживаясь напротив. – Не боишься, что скоро на сцену тебе придется выползать со специальной подпоркой для пуза?
   – Не-а, – ухмыльнулся любимец публики. – Для чего я, по-твоему, танцоров держу?
   – Для танцев? – робко предположила я.
   – Умничка какая! – Злыдень восхищенно посмотрел на меня, не выпуская, впрочем, из рук вилку с очередным сдобным кусочком. – Сама смогла проследить цепочку «танцоры – танцы». Браво. Поражен. Снимаю шляпу. Но это еще не все!
   – В смысле – еще что-то снимешь, кроме шляпы? Охальник, мы же не в спальне!
   – В смысле – танцоры мои. Если я слегка располнею…
   – Разжирею.
   – Грубо.
   – Особенно после одиннадцатой оладушки.
   – Вот-вот. «Кушай, кумочка, десятый блиночек, разве ж я считаю!» В общем, мне в случае чего самому на сцену выходить не придется, меня вынесут танцоры.
   – На носилках и с капельницей?
   – В паланкине и с опахалами.
   – Ага, и будут с энтузиазмом опахать тебя, причем на глазах у изумленной публики.
   – Пап, а что такое опахать? – появившаяся в кухне Ника пристроилась на папины колени. – Поле по кругу на тракторе объехать?
   – Типа того, – усмехнулся Лешка.
   – Так ты что, собрался на тракторе песни петь? – недоверчиво посмотрела на него дочка. – Нет, ну люди, конечно, удивятся, тут мама права, но ведь не слышно ничего будет! И вообще – глупо как-то.
   – Никочка! – А вот и наша баба Катя, решила лично проконтролировать процесс поглощения пищи ее подопечными, вдруг по ошибке салфетки вместо оладушек зажуют. – Так нельзя с папой разговаривать, папа глупости говорить не может!
   Катерина, много лет проработавшая у Лешки, боготворила его, авторитет хозяина лишь однажды был подвергнут сомнению – когда в доме вместо меня появилась, пусть и ненадолго, другая женщина. Тогда Катерина ушла от Майорова, впервые за долгие годы работы.
   И, конечно же, вернулась, когда наша семья воссоединилась. Баба Катя безумно любит нашу малышку, они с бабой Ирой Левандовской даже немного ревнуют друг дружку к Нике. Каждая считает, что девочка к сопернице относится лучше. Хотя какие еще соперницы – Ирина Ильинична и Катерина давно сделались добрыми подругами. Но Нику ревнуют.
   А еще наши бабули сплотились на почве порицания безалаберных родителей, то есть нас с Лешкой. Разве ж так можно – говорить с ребенком на равных, подкалывать один другого в присутствии девочки! Авторитет родителей – вещь незыблемая, монументальная. Ребенок должен трепетать перед этой глыбой, а не общаться с отцом и матерью, как с приятелями!
   Поэтому я старательно проглотила вместе с едой ехидный комментарий по поводу папиных глупостей. Не стоит расстраивать домоправительницу, а то вместо мяса по-королевски, запеченного в духовке, получим на обед паровые тефтели с несоленым рисом.
   Вот только Ника предусмотрительностью матери не обладала, а своей пока не нарастила. Поэтому, хитренько улыбнувшись, уточнила:
   – Значит, все, что говорит папа, – правильно?
   – Конечно!
   Осторожнее, Катерина, это же НАША дочь, и ген ехидства у девочки возведен в квадрат – папин умножен на мамин.
   – А вот вчера я слышала, как папа сказал: «Курочка по зернышку клюет…»
   – Правильно, деточка, – расплылась в умильной улыбке баба Катя, – это пословица такая есть, очень поучительная. Ты всю ее запомнила, да?
   – Ага, – кивнула деточка, а Лешка начал потихоньку перемещаться к краю стола.
   – Давай вместе закончим?
   – Давай.
   – «Да сыта бывает».
   – «А весь двор засирает».
   – Алексей, как вы могли, в присутствии ребенка!
   – Спасибо, Катерина, все было очень вкусно.
   И непогрешимый господин Майоров, втянув голову в плечи, выскользнул из пищеблока, словно таракан, удирающий от тапки. Понять его можно – «тапка», наливавшаяся свекольным румянцем гнева, габариты имела внушительные. Причем, как у всех истинных хохлушек, габариты эти были тугие и плотные, а не дряблые и рыхлые. И хотя до сих пор рукоприкладством домоправительница не занималась, но рисковать авторитетнейший авторитет Алексей Майоров не хотел. Полотенцеприкладство ведь пару раз случалось.
   А вот мне спешить было некуда, к тому же я не допила еще свой кофе. Лешка свой тоже не допил, но он уволок любимую пол-литровую кружку с собой. Занял уже небось место за компьютером, предметом наших постоянных споров, и будет цедить напиток минут двадцать. Занудничать и всячески мешать я, конечно, буду, без этого никак, но пока пусть побродит по Интернету спокойно. На сайты своих фан-клубов заглянет, пару постов в блогах оставит. У людей радости на пару недель будет.
   Я же послушаю и поучусь, как надо воспитывать ребенка. Главное, с комментариями не влезать, вдруг у Катерины что-то получится?
   Несмотря на наши коллективные усилия, гора оладушек на блюде уменьшилась всего лишь наполовину. Ну, съедим мы до вечера еще несколько штук вприкуску, все равно придется часть выбросить. И справиться, причавкивая и пуская слюни на бороду, с остатками вкусностей некому.
   Да при чем тут дворник Рахимзянов, не хватало еще его на объедки приглашать! Ну и что с того, что бородатый и чавкает? У нас другой персонаж в семье был, огромный, лохматый и бесконечно преданный. Наш пес Май.
   Этот ирландский волкодав появился в моей жизни в один из самых страшных моментов, незадолго до появления на свет Ники. Наша малышка еще до рождения притягивала нездоровое внимание разных инфернальных личностей, и от одной из таких, маньяка-людоеда, меня и спас Май.
   И с того момента всегда и везде был рядом. Более преданного, умного и храброго создания я не знаю.
   Когда же родилась Ника… Я читала, что дети-индиго могут общаться с животными, рыбами и птицами, но читать – это одно. А вот видеть, как твоя новорожденная дочь, вцепившись ручками в косматую шерсть на изуродованной шрамами морде пса, смотрит ему в глаза и что-то гулькает, а зверь в ответ метет хвостом и поскуливает, – это совсем другое.
   И у малышки с момента рождения появился надежный и верный друг. Пес не отходил от Ники ни на шаг, спал возле ее кроватки, сопровождал на прогулках коляску. Девочка и ходить-то училась, держась за шерсть гиганта. Связь между ребенком и зверем была такая же необъяснимая, как и другие способности Ники. Малышка могла управлять псом на расстоянии, внушая ему свои мысли. А Май чувствовал беду, надвигающуюся на любимого человечка, заранее.
   И тогда, накануне нашего отлета во Францию, пес словно сошел с ума. Мы его с собой не брали, поскольку первые дни собирались жить не на вилле, а в отеле, где проживание с животными запрещено. Собакевича должны были привезти чуть позже Левандовские.
   Поэтому неадекватное поведение Мая мы приняли за нежелание оставаться без нас. А это было нежелание отпускать нас. Даже не столько нас, сколько Нику. Пес впервые в жизни угрожающе рычал на всех, загораживая девочку. А когда мы все-таки сели в машину и уехали, вслед нам долго звучал тоскливый собачий вой. Словно по покойнику.
   Левандовские, у которых остался пес, рассказали нам потом, что с того дня, как мы попали в лапы колдуна, Май окончательно обезумел. Он ничего не ел, только пил воду, с ненавистью смотрел на всех, даже на Кузнечика, стал агрессивен. Сергею Львовичу вместе с Артуром пришлось соорудить вольер на даче и перевезти туда волкодава.
   Откуда пес в итоге и сбежал. Он вырыл подкоп под сеткой, дождался, пока откроются ворота, и – пропал.
   И его нет до сих пор. Сергей Львович, чувствуя себя виноватым, задействовал все свои связи, пытаясь разыскать Мая, но увы… Хотя казалось бы – не болонка пропала и не карликовый пинчер, самую большую собаку в мире, принадлежащую к занесенной в Книгу рекордов Гиннесса породе, не заметить невозможно.
   И в первые дни после побега пса замечали. Гигантского лохматого зверюгу, куда-то целеустремленно бегущего вдоль дороги, замечали проезжающие автомобилисты. Мая видели на трассе, ведущей к Москве, затем – в районе Кольцевой, а потом следы пса терялись. Где он, что с ним – не знаю. Но… Если бы он был жив, то пришел бы.
   Я пыталась узнать у Ники, чувствует ли она Мая, но малышка говорить об этом отказывается. Она отводит в сторону мгновенно наливающиеся слезами глаза и начинает шмыгать носом.
   А еще малышка часто рисует своего лохматого друга. Май и Ника вместе – вариации на эту тему.
   Мы все скучаем по собакевичу. Очень. Даже Катерина, постоянно ворчавшая по поводу клочьев шерсти в квартире.
   Сейчас шерсти нет. И следов больших грязных лап на полу нет. И плюшки доедать некому…

Глава 3

   На сегодня было назначено рандеву с моим лечащим врачом. Не сказала бы, что посещение медицинских учреждений является моим любимым времяпровождением, я пока не достигла того возраста, когда сдача анализов превращается в привычный ритуал. Просто наши каникулы в Сан-Тропе оставили неизгладимый след не только в моей душе, но и на моем теле.
   Потому что уродливый шрам, оставшийся после ранения в грудь, загладить довольно проблематично. Лешка постоянно работает над этим, но у него слишком чуткие руки и нежные губы. Тут, похоже, поможет только утюг. С отпаривателем.
   Но сегодняшнее свидание с врачом вызвано вовсе не попыткой вернуть моей коже былую гладкость, для этих целей существуют пластические хирурги. Просто слишком уж вдумчиво и старательно поработал надо мной приснопамятный Паскаль Дюбуа. Само по себе ранение оказалось почти смертельным, но ведь были еще и переломы ребер, и внутренние повреждения, и сотрясение мозга. Конечно, лечили меня во Франции очень старательно (еще бы, за такие деньги-то!) и очень долго (про деньги помните?). Потом Лешка, сговорившись с Хали Салимом, мужем моей лучшей подруги Таньского, отправил нас с Никой в один из лучших пансионов Швейцарии, как раз на период своего первого гастрольного тура.
   Хрустальный, звенящий от прозрачности горный воздух, веселый щебет дочери, великолепная кухня, тишина и покой – все это окончательно выгнало из меня последние следы болезни.
   Так мне казалось. Ведь чувствовала я себя прекрасно, у меня ничего не болело, только иногда, чаще всего накануне перемены погоды, ныл и гундел шрам на груди. Но я на нытика внимания не обращала, наслаждаясь жизнью.
   Да, понимаю, звучит немного пафосно, но надо, наверное, побывать за гранью реальности, вдоволь надышаться черным мраком зла, чтобы научиться ценить каждое мгновение.
 
Падает снег…
Банально и скучно?
Не знаю, возможно,
Но я
Не устаю удивляться
Искусству
Привычных секунд
Бытия.
 
   И снежное кружево за окном, и запах пирога воскресным утром, и отпечаток подушки на розовой щечке разоспавшегося ребенка, и теплое дыхание мужа на моих ресницах, и его утренняя нежность, и его же вечерняя страсть – мое ежедневное счастье. Счастье спокойной, безмятежной жизни.
   А мятежей мне не надо, всех революционно настроенных личностей хочется послать в анналы истории, причем поглубже.
   Вот только здоровье, обиженное, видимо, моим невниманием к его персоне в последнее время, решило напомнить о себе. Причем в довольно грубой форме.
   Первый раз это случилось сразу после празднования Нового года. Мы только-только вернулись с дачи Левандовских, Ника утопала в свою комнату, Катерина возилась на кухне, а мы с Лешкой, уютно устроившись на диване, смотрели очередную праздничную белиберду.
   И вдруг – острая, пронзающая боль в груди. Причем не на месте раны, а прямо в сердце. Словно кто-то воткнул в меня нож. Я запнулась на полуслове и замерла, не в силах ни вдохнуть, ни пошевелиться. Сказать, что Лешка тогда испугался, – ничего не сказать. Помню его бледное до синевы лицо, дрожащие губы, переполненные страхом глаза. Он вызвал неотложку, та приехала довольно быстро, что для провалившейся в двухнедельный праздничный марафон Москвы является скорее исключением. Даже для платной медицинской помощи.
   Но самое интересное, что к моменту приезда «Скорой» моя боль исчезла. Именно исчезла, точно так же, как и появилась, – мгновенно, словно нож вынули. Врачи, конечно, провели все предусмотренные манипуляции: сняли кардиограмму, измерили давление, пульс – отработали, в общем, стоимость вызова. Все оказалось в норме, хоть завтра в космос запускай. Ворчать, разумеется, никто не стал, но на физиономиях эскулапов, когда они сворачивали свою аппаратуру, довольно четко, словно их подержали над огнем, проступила надпись: «Совсем обнаглели, вызывают на каждый чих, да еще и в праздничный день! Звезды, понимаешь!»
   Лешка до самого вечера обращался со мной, словно с фарфоровой вазой династии Мин, купленной на аукционе Сотбис за полмиллиона долларов. Пока не получил от вазы тапкой в лоб.
   Но к моему (вернее, нашему общему) врачу муж меня все-таки загнал. Владилен Павлович, пожилой одышливый толстяк, был врачом от Бога. Прекрасный диагност, опытнейший специалист, обладающий прекрасной памятью, что позволяло ему помнить всю историю болезни каждого из своих пациентов. А еще, что немаловажно в нашем случае, доктор Горчаков умел хранить врачебную тайну. Работал он в одной из престижнейших клиник Москвы, и среди его подопечных было много важных персон. Я уверена, что папарацци не единожды пытались выведать у дражайшего Владилена Павловича что-нибудь интересненькое, желательно грязненькое. С таким же успехом можно было расспрашивать памятник работы Зураба Церетели.