Анна Ольховская. Эти глаза напротив

   – Во-первых, давай-ка на «ты», – сурово шмыгнула я носом. – Я не намного старше тебя…
   – Давай!
   – А во-вторых, найти тебя мне помогли. Вернее, помог.
   – Кто? – выдохнула Моника, подняв на меня огромные глазищи.
   – А что тебе вообще известно о случившемся за последние дни?
   – Ну, папа мне сказал, что его… что этого… – Губы девушки затряслись, и я пришла на помощь:
   – Да, этого урода поймали. Он в тюрьме и оттуда вряд ли выйдет, не бойся.
   – И папа так говорит, – тяжело вздохнула Моника. – И мама.
   – А что еще они тебе рассказали?
   – Про вас… ой, про тебя! Как ты меня два раза спасла! И если бы не ты…
   Она опять засопела мне в плечо.
   – Это все? Больше ты ничего не знаешь?
   – Больше ничего. Ираклий Георгиевич сказал, что этого пока достаточно.
   – Это кто?
   – Мой врач. Психиатр. – Моника заметила мое смущение и улыбнулась. – Да ладно! Все в порядке! Ираклий Георгиевич – он хороший. Он меня вытащил из… Вернул, в общем.
   – Ну и замечательно! Рада за тебя!
   – Варь, – девушка просительно заглянула мне в глаза, – а ты так и не сказала мне, кто тебе помог меня найти? И родители что-то скрывают, я же вижу!
   – Со временем, думаю, ты все узнаешь. Когда этот твой Ираклий Георгиевич разрешит. Сейчас, наверное, еще рановато.
   – Наверное, – прошептала Моника, горестно ссутулившись рядом со мной. – Потому что я еще не выздоровела. И немножечко еще сумасшедшая…
   – Почему ты так решила?
   – Потому… – Девушка отвернулась, помолчала пару мгновений, затем еле слышно произнесла: – Потому что я его слышу. Постоянно. Как только вернулась. Если честно, я и вернулась только потому, что он меня позвал.
   – Кто – он?
   – Арлекино.

Глава 3

   Понятно. Кстати, Павел мне еще там, в пещере, упоминал, что чувствует Монику, знает, что она жива. Видимо, отыскав девушку в подземелье, он настроился на нее и больше не прерывал связь, боясь снова потерять.
   Вернее, не уберечь от беды.
   Ведь знай Павел, что на самом деле случилось с его любимой, у нее не было бы целого года издевательств и страха…
   Да, именно любимой. Моника и Арлекино познакомились в Интернете, в одной из социальных сетей. Единственное окно в мир для прячущегося от людей «монстра».
   Там не обязательно вывешивать свое фото, можно ограничиться любой картинкой. Павел и ограничился изображением веселого Арлекино.
   Молодые люди познакомились, начали общаться, и постепенно ни к чему не обязывающее знакомство переросло в нечто большее…
   Настолько большее, что Моника наотрез отказалась знакомиться с выбранным родителями «подходящим» парнем.
   Наследником «мыльного короля» Сигизмундом Кульчицким.
   Банкир и его жена решили действовать хитростью и пригласили семейство Кульчицких на ужин. Где Моника и Сигизмунд все же познакомились.
   Но расчет на внешность красавчика Гизмо не оправдался. Наверное, не будь в жизни Моники Арлекино, она и повелась бы на смазливую мордашку, подкачанное в тренажерке тело и парочку приемов пик-апа. Молодая ведь совсем девчонка, неопытная, двадцать лет всего.
   Но Арлекино был. Тот, кого Моника ни разу в жизни не видела. И даже голоса его не слышала – общения по скайпу Павел, разумеется, избегал. Они просто переписывались.
   Казалось бы, что тут такого? Разве может переписка заменить живое общение, а виртуальный персонаж – реального красавчика, по которому сохнут гламурессы всех возрастов?
   Но Моника наотрез отказывалась продолжать знакомство, отклоняла все приглашения Гизмо в клуб, на концерт, в ресторан, за город и т. д. и т. п.
   Кульчицкие стали выражать недовольство – впервые их капризный сынок одобрил выбор родителей и готов был жениться на выбранной ими девушке, так теперь девушка решила повыкобениваться!
   Мысли, что их красавчик Гизмо может кому-то не нравиться, супруги Кульчицкие даже не допускали.
   И Элеонора, мать Моники, решила разобраться в причинах ненормального, по ее мнению, поведения дочери. Ведь Моника ни с кем не встречалась, кавалеров на момент знакомства с Сигизмундом у нее не было, так какого черта?!
   Попытку поговорить «по душам» Моника отвергла – особой близости на тот момент у матери с дочерью не было.
   Тогда Элеонора, не находя в этом ничего предосудительного, залезла в дневник дочери. И нашла там ответ на свой вопрос.
   И не знала, смеяться или плакать. Арлекино! Виртуальный персонаж! Причем неизвестно, кто на самом деле скрывается за этим ником! Там может быть и старик, и девица, и тетка, и, не дай бог, извращенец какой!
   В общем, Монику, как морковку, выдернули из интернет-пространства. Забрали ноутбук, планшет, заменили айфон на самый обычный дешевый мобильник, по которому можно только звонить да эсэмэски отправлять. К девушке приставили охранника, якобы для ее безопасности. А на самом деле для того, чтобы Моника не заходила в интернет-кафе.
   В общем, Арлекино решил, что девушка просто бросила его, увлекшись красавчиком Гизмо.
   Тогда Павел еще не знал, чем развлекается воспитанник его мамы Марфы. И считал Сигизмунда всего лишь избалованным, наглым, бездушным мажором. Перед которым не могли устоять и девушки поопытнее дурочки Моники…
   И об исчезновении Моники Климко и ее подруги Аси Павел не узнал…
   Пока ко мне на прием, спустя почти год после трагедии, не пришла мать Моники, Элеонора. Измученная, постаревшая женщина, осознавшая все свои ошибки и замкнувшаяся в коконе горя.
   Если вы думаете, что работа психолога – всего лишь выслушивать треп удобно устроившегося на диване или в кресле пациента, вы заблуждаетесь.
   Да, хватает и таких, которые ходят к психологу, потому что это модно. И я, если честно, рада, что этих большинство.
   Потому что когда появляется вот такой сгусток душевной боли, как Элеонора Климко, это тяжело. И не только психологически, но даже физически.
   После первых наших сеансов я чувствовала себя выжатой, как тряпка в руках школьной уборщицы, могучей тети Клавы, – досуха.
   Но постепенно дело пошло, и Элеонора начала оттаивать. И открываться.
   Тогда-то я и узнала историю Моники. И решила отыскать загадочного Арлекино.
   Если честно, тогда я думала, что именно он причастен к исчезновению Моники. Мыслила теми же штампами, что и Элеонора: с тем, кто прячется за клоунской картинкой, категорически отказываясь от живого общения, явно что-то не так.
   Псих, точно псих. И это псих вполне мог обидеться на резко прерванные отношения. И выследить Монику. И…
   Все остальное.
   В общем, я решила найти Арлекино. Хотя инстинкт самосохранения истерил по полной программе, наматывая круги над моим разумом и громко барабаня в большую кастрюлю. Потому что ничего другого под рукой у него, у инстинкта, не было.
   Мой заботливый инстинкт не только грохотал, он и орал, и дудел, разве что по башке не мог мне настучать. А жаль…
   Хотя нет, не жаль. Да, я вляпалась, да, едва не погибла сама и подвергала риску родителей, но…
   Благодаря моей неугомонности Павел спас Монику и Карину, последнюю жертву Гизмо. А вот Асю – не успел…
   В общем, я отыскала в социальных сетях того самого Арлекино. И от меня Павел узнал, что его девушка пропала. И где именно это произошло.
   А пропали Моника и Ася с пляжа небольшого чистого озера, расположенного неподалеку от имения Кульчицких…
   Только тогда Павел сопоставил случаи исчезновения окрестных девушек и Моники с Асей. И понял, кто может стоять за всем этим…
   Он пришел к той, кого считал своей матерью и всего лишь нянькой-кормилицей Сигизмунда. Марфа, которая давно догадывалась о «шалостях» сына, не выдержала и расплакалась. И все рассказала Павлу.
   А потом взяла с него слово не причинять вреда Сигизмунду…
   Вы можете себе представить, КАК сложно было Павлу сдержать слово, когда он нашел место, где Гизмо прятал свои жертвы?!
   И увидел истерзанных девушек…
   Я лично – не могу. Потому что видела – Павел действительно любит Монику. Безнадежной, но от этого не менее сильной любовью…
   Он смирился с тем, что девушка бросила его – разве смогла бы она даже взглянуть на чешуйчатого монстра без крика ужаса?
   Но осознать, что на протяжении года здесь, всего в нескольких километрах от его собственного убежища, над Моникой глумились Гизмо и его урод-помощник?! А он, Павел, даже не почувствовал этого?! Не услышал боль и ужас любимой…
   Я не знаю, почему Павел действительно не «услышал» Монику. Скорее всего, именно потому, что не ожидал услышать. Не настраивался. Не искал.
   Но зато когда нашел – больше не терял.
   И вот теперь бедная девушка думает, что по-прежнему не в себе…

Глава 4

   – Варя! Варь, ну ты что?
   Голос Моники донесся словно издалека. Я вздрогнула и рефлекторно вякнула:
   – А? Где?!
   Как дед Пахом спросонья. Для полноты образа надо было бы еще сморкнуться через левую ноздрю и покряхтеть, но – чего не умею, того не умею.
   Сопли по земле разбрасывать с энтузиазмом сеятеля не умею. И плющит меня конкретно, когда вижу виртуозов этого дела. Есть же носовые платки…
   – Варя!
   Чегой-то меня опять не в ту степь понесло. Или отводит кто-то от важного разговора?
   «Павел, прекрати!»
   «Не говори ей, не надо!»
   «Сам виноват!»
   «Я… я не знал, что она меня слышит!»
   «Он не знал, а мне выкручивайся!»
   «Варя, ну пожалуйста!»
   «И что, пусть Моника по-прежнему считает себя сумасшедшей?!»
   «Нет!»
   «Тогда оставь ее!»
   «Не могу…»
   «Ну и все, и не мешай тогда!»
   «Варя!»
   «Отстань, кому сказала!»
   – Варя?
   Вероятно, во время ментального диалога с Павлом лицо мое вовсе не являло образец одухотворенности и избытком интеллекта тоже не радовало.
   Во всяком случае, Моника смотрела на меня с испугом и сомнением. Сомнением в моих умственных способностях.
   Интересно, а слюни я изо рта пустила?
   Рука, опережая команды разума, тут же метнулась к губам и подбородку. Уффф, все в порядке, сухо.
   Я постаралась в темпе перевести взгляд в режим «взор». Ну, мудрый такой, глубокий, вдумчивый взор.
   Старой вороны на заборе.
   Тьфу ты, что за напасть! Павел, прибью! Шутник, елки-палки! Ну все, ты дошутился!
   – Варь, с тобой все в порядке? – озадаченно поинтересовалась Моника. – Я, наверное, пойду.
   Девушка поднялась и хотела было направиться к выходу, но я перехватила ее ладошку:
   – Постой! Моника, запомни, пожалуйста, главное: ты – не сумасшедшая.
   – Но голос… – жалобно произнесла девушка. – Я слышу голос в моей голове! И точно знаю, что это голос Арлекино! А ведь мы с ним не разговаривали, только переписывались! А голоса слышат только психи!
   – Ну, в таком случае я тоже псих.
   – Что… что ты имеешь в виду?
   – Ты ведь заметила сейчас… м-м-м… некоторые странности в моем поведении? – усмехнулась я.
   – Ну-у-у… – Моника скорчила забавную гримаску и отвела взгляд.
   – Было-было, я знаю. Так вот, это я с Павлом цапалась.
   – С кем?
   – С Арлекино.
   – Что-о-о?! – Моника сначала отшатнулась, а затем вцепилась в мои плечи с силой, которую трудно было ожидать от тени. – Ты зачем сейчас так сказала? Ты меня успокоить решила, да?! Пошутить?!!
   «Ну что, довольна?»
   – Отвяжись!
   Мой рявк, как ни странно, угомонил девушку, а может, просто силы кончились. Моника отпустила меня и, всхлипывая, присела на край кровати:
   – Чего сразу – «отвяжись»? Сама издевается, и сама потом кричит!
   – «Отвяжись» адресовалось не тебе, а одному въедливому типу.
   – Ты опять?
   – Снова. Ладно, Моника, – я обняла ссутулившуюся девушку и прижала к себе, – пусть меня потом твой профессор закопает, но я расскажу тебе правду.
   – К-какую? – Боже мой, сколько надежды вдруг всплеснулось в этих глазах!
   – В общем, тебя спас Арлекино.
   – Но… как это? Ты же меня нашла, мне так родители сказали!
   – Я нашла тебя в лесу, там, куда принес тебя Павел. В смысле – Арлекино. Он же навел меня на это место. Мысленно навел, понимаешь?
   – Но… разве так бывает? И откуда он узнал, где я? И почему не искал так долго? И… где он был, где, когда там… когда меня… Где-е-е-е?!!
   Шепот перешел в крик, Монику затрясло, она начала задыхаться, глаза закатились, лицо, и без того не радовавшее румянцем, выцвело до голубизны.
   Убежать в поисках врача я не могла – надо было удерживать на месте бьющуюся в странном припадке девушку.
   – Павел, сделай же что-нибудь!!!
   «Уже. Ну что, довольна?»
   – Заткнись! Сам виноват! Нечего было лезть!
   Ответа я не услышала. А может, его и не было вовсе, не знаю. Меня отвлекли.
   Ворвавшийся в мою палату эскадрон врачей, медсестер, какого-то дородного дядьки кавказской внешности и арьергарда в лице Элеоноры.
   Весьма побледневшем лице, надо отметить.
   – Что? Что с ней?! – сдавленно выкрикнула женщина, пытаясь прорваться к окруженной медперсоналом дочери.
   Но ее оттерли так же бесцеремонно, как и меня. Врач отрывисто отдавал какие-то распоряжения, буквально через пару мгновений появилась каталка, Монике сделали какой-то укол, начали укладывать на каталку.
   – Варя, – от страдания в переполненных слезами глазах Элеоноры мне стало совсем тошно, – что у вас тут произошло?
   – Вы ей ничего лишнего не сказали? – От проникающего, казалось, в самую глубину души взгляда темно-карих глаз спрятаться было невозможно.
   – Варя, это Ираклий Георгиевич, он…
   – Я знаю, кто он, Элеонора. – Как ни странно, вялая попытка женщины проявить вежливость помогла мне собраться. И с мыслями, и с чувствами, и с эмоциями. – Мне Моника рассказывала.
   – Так о чем вы тут беседовали? – продолжал просвечивать меня взглядом профессор психиатрии.
   Ну, я хоть и не профессор и даже не психиатр, но все же психолог. К тому же сумевший сконцентрироваться психолог. Ничего никому не скажу!
   «Струсила?»
   «Не твое дело! Все из-за тебя, между прочим!»
   – Ни о чем таком мы не беседовали. Если честно, я вообще не ожидала увидеть Монику! Я думала, что она пока не в состоянии самостоятельно гулять по клинике!
   Ну а что? Лучший способ защиты – нападение! Сами не усмотрели, вот!
   – Ей действительно нельзя, – всхлипнула Элеонора. – Рано еще. Но и удержать на месте с того момента, как дочка пришла в себя, ее очень сложно. Не привязывать же ее к кровати! А Монечка так рвалась познакомиться с тобой!
   – Познакомилась… – проворчал профессор.
   – Да, познакомились! – упрямо задрала подбородок я. – И все было нормально! Приступ начался ни с того ни с сего! Я сама испугалась!
   – Да-да, конечно, – невпопад произнесла Элеонора, устремляясь вслед за каталкой, на которой увозили из моей палаты Монику. – Извини.
   Она еще и извиняется…

Глава 5

   Светило психиатрии еще пару мгновений пыталось просветить меня взглядом, но – «броня крепка и танки наши быстры»!
   Да, и броня, и танки! Мысленный блок я давно уже научилась ставить. А мой белоснежный «пыжище» вполне может сойти за танк – внедорожник все-таки. Впрочем, французы бы за такое сравнение обиделись. Наверное.
   В общем, не удалось Ираклию Георгиевичу просверлить меня насквозь. Темно-карее сверло обломилось о светло-серую безмятежность.
   – Выздоравливайте, – буркнул профессор, выходя. – И постарайтесь пока ограничить контакты с Моникой, пожалуйста.
   – Мне что, выгнать ее в следующий раз? – ехидно уточнила я.
   – Нет, конечно, просто…
   – Ничего простого я в ситуации не нахожу! – вот так, надменно вздернуть нос и губы поджать куриной гузкой.
   Правда, образу профессионального психолога несколько подгадила синюшно-желтоватая опухшая физиономия, но сошло и так. Ираклий свет Георгиевич изволили отбыть без дальнейших рекомендаций. И даже дверь за собой закрыл тихо, аккуратно.
   Надутый независимостью и стойкостью шарик – в миру Варвара Ярцева – смог наконец-то облегченно выдохнуть. И мгновенно превратиться в невразумительную тряпочку, опустившуюся на кровать.
   Сердце у тряпочки колотилось как бешеное, руки тряслись, в душе старательно гадили и закапывали потом «сокровища» кошки. Причем старательно так закапывали, скребли с дурным энтузиазмом, выпустив наружу когти…
   Что ж я наделала-то, а? Неужели Моника опять… ну… не в себе? А вдруг теперь – необратимо?!!
   Но я и подумать не могла, что так получится! Ведь ничего толком и рассказать не успела!
   А надо было думать, голубушка! Забыла, ЧТО пришлось перенести девчонке за проведенный в плену у маньяка год? Ты же сама удивилась такой быстрой психологической реабилитации! Понятно же, что разум Моники вряд ли успел закрепиться на прежних позициях, что он балансирует на грани безумия, а ты…
   А я хотела всего лишь помочь! Потому что кое-кто лично убеждал свою девушку в ее сумасшествии! Бубнил и бубнил у нее в голове!
   Ну да, мне очень хотелось сейчас поцапаться с Павлом! Излюбленный женский – и не только – метод, между прочим! Перекладывать с больной головы на здоровую.
   Но Арлекино молчал. И вряд ли потому, что обиделся. Скорее всего, он был сейчас там, с Моникой. Помогал ей снова вернуться…
   Все, Варька, принимайся за интенсивные тренировки! Лицевые мышцы тренируй! Как зачем? Чтобы зубы покрепче сжимать, удерживая на месте слишком длинный язык! Павел и Моника сами разберутся!
   Я уже почти целиком скрылась под горкой пепла раскаяния, когда дверь палаты с шумом распахнулась и пепел буквально смело сквозняком.
   Сквозняк звали (и зовут) Олегом.
   Братишка в гости пожаловал. Только какой-то воинственный он сегодня, нет – злющий! Судя по выражению лица, Олежке сейчас больше всего хочется хорошенько отрихтовать кому-нибудь физиономию.
   Надеюсь, не мне, мне уже отрихтовали.
   – Привет! – свирепо рявкнул милый братец, пиная в копчик медитировавший у него на пути стул.
   Грубо вырванный из дзена стул немедленно отбыл в астрал, завалившись набок и задрав кверху копытца. А Олежка подлетел к небольшому холодильнику, испуганно жавшемуся в углу палаты, и, бормоча что-то явно нелитературное, начал метать из сумки на полки харч. Баночки, пластиковые контейнеры, пакетики, пакеты, соки…
   Понятно. Мамусик «передачку» собрала для хворой дочушки.
   Пока они с папиком сами находились в больнице, приходя в себя после отравления дымом, содержимое моего холодильника и тумбочки было вполне адекватным. Брат таскал (по моей просьбе) пиццу, которую мы с ним на пару быстренько и зажевывали, чтобы медперсонал этот кошмар не увидел. И – о, ужас! – запивали пиццу колой!
   Местный диетолог, иссушенная дамочка со стильной стрижкой, увидев это безобразие, вынесла бы мне потом мозг нуднейшими лекциями о правильном питании, с отвращением разглядывая мой сорок шестой размер тела.
   Но пока, к счастью, мы с Олежкой застуканы и пристукнуты не были.
   Мартин приносил соки и фрукты, причем фрукты – самые лучшие, самые свежие, явно только что с рынка.
   Он приходил поначалу каждый день, а потом, когда я пошла на поправку, визиты мужчины моей мечты стали реже. Да и когда он приходил, в глазах его можно было отыскать и заботу, и тревогу, и участие, и даже нежность, но – братскую нежность…
   Потому что сердце его вот уже несколько месяцев было занято. Мне Олежка по секрету рассказал.
   Наш мистер Ледышка, человек без чувств, жесткий и рассудительный Мартин Пименов умудрился втрескаться, влюбиться, пропасть, потерять голову и разум, причем с первого взгляда!
   К тому же – прям как в «Золушке» – в незнакомку! И тоже на балу, вернее, на гламурной тусовке, посвященной открытию концертного зала в Марвихе. Именно там Мартин увидел ЕЕ: изящную, сексапильную, окутанную облаком роскошных светлых волос, с мерцающими огромными глазами, с бархатным мурлыкающим голосом. К тому же – острую на язычок и умную.
   Как она парой слов раскатала в моральный блинчик спутницу Мартина Линду Старр! Модельку, уже почти год занимавшую место в постели холостого олигарха и всерьез присматривавшуюся к обручальным колечкам, щедро усыпанным бриллиантами.
   Именно из-за скандала, устроенного Линдой, Мартин и не смог тогда познакомиться с поразившей его девушкой. Он пытался ее отыскать, расспрашивал устроителей, показывая сделанное на мобильный фото, но увы – незнакомка оказалась незнакомой всем…
   И Мартин тосковал. И эту тоску иногда не мог скрыть даже во время дружеских визитов ко мне в больницу…
   А я, между прочим, ни секундочки не расстраивалась. И ни капельки. И даже ни грамма.
   Потому что той самой таинственной незнакомкой была я.
   А Мартин меня не узнал в боевом раскрасе и без вечной косички.
   Спасибо Олежке, мгновенно опознавшему меня по фото в мобильнике Пименова, – брат сумел удержаться от радостно-дебильного «Так это же Варька!». И буквально лопаясь от нетерпения, примчался тогда с потрясающей новостью ко мне. А я попросила брата ничего не говорить Мартину.
   Почему?
   А обиделась, вот.
   И этот на смазливую внешность повелся! Бесцветная моль Варя Ярцева, значит, всего лишь сестренка, да? А мы будем тосковать и вздыхать по красотке?!
   Вот и тоскуй дальше!
   Хотя… Если честно, я просто не знаю, как теперь быть. Тогда, сразу после визита брата, я действительно надулась. Ну а что, теперь имею право – мужчина моей мечты мой!
   А потом события понеслись вскачь. И я видела, КАК переживал за меня Мартин. И поняла, что стала для него близким человеком. Правда, кем-то вроде сестренки.
   Но иногда… Иногда в его глазах мелькало что-то другое. Особенно в первые дни, когда мне было совсем плохо.
   А потом мне стало лучше. И Мартин опять начал тосковать и вздыхать.
   Дурацкая ситуация, если честно. Мне что, накраситься теперь и заявиться к Мартину, выпрыгнув из-за двери с воплем «Сюрприз!»? А что тогда делать Олегу, чем оправдать свое молчание?
   Но вряд ли сейчас свирепое настроение братца связано с угрызениями совести.
   Так, пора его остановить, иначе дверца холодильника не закроется.
   Мама уже три дня дома, и за эти три дня на пару кило поправились практически все обитатели соседних палат и медперсонал. Которым я старательно скармливала тонны вкусняшек, присылаемых мамиком.
   Но террор продолжался. И это все больше напоминало мне сказку про горшочек с кашей, когда каша затопила целый город.
   Но если там были волшебные слова «Горшочек, не вари!», то в случае с мамиком волшебных слов не существовало…
   О чем и свидетельствовало натужное кряхтенье холодильника.

Глава 6

   А вы бы не кряхтели, получив внутрь груз, рассчитанный на карьерный самосвал? Причем не по доброй воле, увлекшись излюбленной русской забавой – пожрать, а насильно, как несчастный гусь, откармливаемый для фуа-гра?
   – Олег, угомонись! Хватит! Ты же видишь – дверца холодильника уже не закрывается!
   – Ничего, – свирепо пропыхтел братец, – закроется! Сейчас я ее коленкой…
   – Это я тебя сейчас коленкой! Ты чего казенное имущество уродуешь? Сначала стул запинал, теперь над холодильником глумишься! Тебя кто-то укусил по пути?
   – С чего ты взяла? – фыркнул Олежка, запихивая последний сверток, вовсе не желавший запихиваться – он все время вываливался и смачно ляпался на пол. – Вот зар-р-раза! А ну, пошел! Пошел, кому говорят!
   – Сударь, мне показалось, – вкрадчиво поинтересовалась я, – или вы на самом деле разговариваете с едой? Решили подзаработать на рекламе, как Антонио Бандерас? Тот с пончиком беседует, а ты с чем? С котлетами? С пирожками?
   – Сливы, – виновато почесал затылок брат, поднимая с пола капающий сверток. – Это были спелые, сочные сливы. Желтенькие такие, нет – янтарные. Очень сочные, очень. Свежевыжатого сока не желаешь? Прямо из пакета?
   – Иди в пень, – ласково посоветовала я. – Чего бешеный-то такой, а?
   – А, достали! – Олежка поднял стул, подтянул его поближе к кровати и плюхнулся на него, причем проделал все это одной рукой, вторая была занята мокрым пакетом.
   – Кто достал? Или что? Подружка? Работа? Да выкинь ты эти сливы! Весь пол закапал! И, кстати, свои модные штанцы тоже.
   – Где? – всполошился Олежка, осматривая светло-бежевые брендовые брючата. – Бли-и-ин!
   Увидел. Желтые пятна сливового сока, причем на весьма пикантном месте, ассоциативно намекающие на совсем другое происхождение желтых пятен.
   Следующие пять минут я с живым интересом наблюдала за манипуляциями брата, больше напоминавшими танец шамана народа манси. Ну, или ханты.
   Метания, кружения, завывания, судорожные рывки, потом что-то происходило в санузле – под непрекращающееся камлание слышался плеск воды.
   Но вот, наконец, все закончилось. Сливы упокоились в мусорном ведре, а мрачный Олежка снова сидел передо мной на стуле. Мелких желтых пятен больше не было. А вот одно, но большое и мокрое, – присутствовало.
   – Фен дать? – заботливо предложила я. – Только осторожно, поставь на средний режим, а то сваришь…
   – Ха-ха-ха, – угрюмо пробурчал брат. – Какой тонкий, не побоюсь этого слова – изящный – юмор! Нет уж, так сохнуть буду. И сидеть у тебя, пока не высохну!
   – Мне показалось, или это была угроза?
   – Да! Буду вот тут сидеть, нудить, петь похабные частушки, приставать к медсестрам…
   – Главное, не к медбратьям.
   – Варька, ты что, «Аншлагом» тут со скуки увлеклась? Судя по оригинальности шуток.
   – Олежка, ты мне зубы не заговаривай. Давай колись, кто тебя так выбесил?
   – Да с чего ты взяла? – пожал плечами братец, слишком независимо глядя на меня. – Никто меня не бесил, так, настроение хреновое. Все как-то навалилось сразу, и…