Анна Ольховская. Танцующая саламандра

   — Встречное предложение, — глаза Шипунова плотоядно вспыхнули, — могу я задаться той же целью, но с Моникой?
   — И что ж тебе так покоя не дает Павел? — покачал головой Аскольд Викторович. — Теперь ты хочешь заполучить его девушку. Комплексы, что ли?
   — Ну почему сразу комплексы? Моника — прекрасный экземпляр человеческой самки, ее все равно надо устранять, так почему не сделать это с пользой?
   — Ладно, не суетись. Хочешь отыметь самку Павла — имей. В конце концов, это действительно для пользы дела. Но где ты собираешься ее держать? Здесь, в подземелье, нельзя — Павел может ее засечь ментально.
   — Вряд ли. Наш город слишком велик даже для него. А камень стен и потолков надежно блокирует мысленную энергию уже в радиусе десяти метров. Так что ничего и никого Павел не засечет.
   — Нет.
   — Что — нет?
   — Сюда везти Монику нельзя.
   — А как же Магдалена? — прищурился Макс. — Вы ведь собираетесь привезти ее именно сюда? Павел точно так же засечет «матушку», как мог бы засечь Монику.
   — Нет, не точно так же. Магдалена по отношению к своему родному сыну не испытывает ничего, кроме отвращения и ненависти. И даже если Павел каким-то образом «услышит» эту женщину, ему и в голову не придет, что это его мать. Так, какая-то человеческая самка, ненавидящая рептилоидов.
   — Ну, не думаю, что Моника здесь будет на седьмом небе от счастья, — похотливо облизнулся Шипунов. — Я, конечно, буду стараться, очень стараться удовлетворить эту самку, но вы же понимаете… Так что ненависть к рептилоидам и в данном случае будет присутствовать, увы и ах! А вот насчет ее любви к нашему гибриду — от нее, от любви этой, мало что останется. Я гарантирую.
   — Я вижу, тебе просто очень хочется делать это в непосредственной близости от Павла, да? — покачал головой Ламин. — Чтобы хотя бы так доказать свое превосходство.
   — И вовсе…
   — Ладно тебе, Макс, — отмахнулся Аскольд Викторович, открывая дверь. — Я ведь все замечаю. И твою ревность, и твою зависть.
   — Ничего подобного!
   — Короче, так. Под твою ответственность. Если из-за тебя произойдут серьезные накладки, наказание будет жестким. Имей это в виду.
   — Я учту.
   Ламин молча вышел, а Макс устало присел на стоявший у двери стул — сердце бешено колотилось, норовя выскочить из груди. И не только из-за физического изнеможения — то, что Ламин, оказывается, заметил его отношение к выродку, стало для Шипунова неприятным сюрпризом.
   Потому что это было унизительно!
   И ненависть к Павлу теперь буквально распирала рептилоида изнутри, мешала дышать, заставляла трепыхаться сердце. Ее надо было куда-то деть, чтобы не сойти с ума, направить в нужное русло.
   Переполненное хитростью, коварством, жестокостью русло.
   Он уже знал, куда приведет это русло. К Монике.
   Да, она под надежнейшей охраной и защитой, да, добраться до нее практически невозможно. Но именно эти сложности и возбуждали Шипунова.
   Решая эту почти непосильную задачу, он не сможет зацикливаться на превосходстве Павла. Да и само это превосходство окажется нивелированным, когда девица, ради которой Павел готов был отдать жизнь, — и едва не отдал, между прочим, — когда красотка Моника окажется в его, Макса, полной власти. И он сможет делать с ней все, что угодно…
   В глубине желтых глаз вспыхнул и запульсировал алый отблеск.
   Но Ламин, конечно, прав — сейчас, в данный момент, Моника практически недоступна. И гораздо проще было бы дождаться завершения судебного процесса, потом потерпеть еще недельку-другую, чтобы окружение Моники и в первую очередь служба безопасности ее отца окончательно расслабились, и жизнь их вошла в привычное русло. Тогда забрать девчонку будет проще простого.
   Но ждать не хотелось. Ждать и терпеть, глядя, как все вокруг метут хвостом перед этим гибридом? Как восхищаются им?! Самому мучительно осознавать превосходство полуобезьяны?!!
   Он может не выдержать и сорваться. А это никому не нужно, и в первую очередь — ему, Максу.
   Значит, приступим к осуществлению замысла немедленно.
   Ну да, физически Макс пока слабоват, рана еще болит. Но голова-то не травмирована, и способность мыслить не утеряна. Вроде бы.
   А значит — марш обратно на тренажер и в процессе хоть бы обдумывай варианты решения почти нерешаемой задачи.
   Хотя…
   Макс снова встал на беговую дорожку и включил самый медленный режим. Мерная ритмичная ходьба помогала выстраивать логические цепочки.
   С одной стороны, охрана Моники Климко и Варвары Ярцевой будет усилена. А с другой — Дворкин не сможет не думать о том, что проворонил своего главного подопечного, Венцеслава. И сосредоточит максимум усилий на поиске и освобождении Кульчицкого.
   Это станет — насколько удалось узнать характер Александра Дворкина — его главной задачей, идеей фикс, так сказать.
   Что можно будет использовать…

Глава 5

   Обратно тоже удалось добраться в спокойном режиме, без ненужных встреч и напряжения сил. Вполне хватало того автоматического блока, который активизировался сразу после включения сознания, а что там происходило во время сна или в бессознательном состоянии — Павел понятия не имел.
   Он закрыл дверь своей комнатушки, задвинул небольшой засов, установленный им лично (что, кстати, вызвало определенное беспокойство Ламина) и обессиленно рухнул на кровать.
   Напряжение, державшее его в тонусе все это время, ушло, и Павлу казалось, что мышц и костей в его теле больше нет, они превратились в студенистый желатин, не способный не то что находиться в вертикальном положении — форму конечностей сохранять прежней.
   Руки и ноги лежали рядом вялыми невразумительными псевдоподиями, но ладно бы физическая усталость — стресс хлестанул по нервам, задавив чувства и эмоции удушливой апатией.
   Никаких желаний не было. Вообще никаких. Не хотелось шевелиться, думать, переживать, злиться, рассуждать, строить планы, жить…
   Откуда-то издалека, а может, из спутанного клубка воспоминаний, донесся теплый, ласковый голос мамы Марфы: «Ну не переживай ты так, Павлушенька! Все будет хорошо, сынок, тебе просто отдохнуть надо. Ты поспи, мой хороший, и все пройдет».
   А так и надо сделать. Сон — лучшее лекарство для вскипевшего разума. Если получится заснуть, конечно.
   Павел устало прикрыл глаза, намереваясь начать отсчет медленно бредущих мимо баранов. Но даже первый баран толком добрести до него не успел…
   Разбудил его настойчивый стук в дверь, а еще — шепелявые встревоженные завывания:
   — Павел! Павел, открой! С тобой все в порядке?! Павел!!!
   О, господин депутат явиться изволили, нежданчик наш шипящий. Павел только сейчас обратил внимание на шепелявость и невнятную дикцию Ламина. Впрочем, не только его — все рептилоиды разговаривали так — длинный раздвоенный язык мешал им правильно произносить звуки человеческой речи. А их собственный язык вообще представлял собой сплошное шипение.
   Но до сегодняшнего дня Павла это совсем не напрягало. До сегодняшнего дня…
   Сейчас же неудержимо захотелось запустить в дверь чем-нибудь тяжелым. Но мало ли чего кому хочется! Тем более что дверь и так еле держится — снаружи, похоже, пытаются выбить ее плечом, причем несколько чело… нет, не человек — особей.
   — Хватит дверь ломать! — сипло выкрикнул Павел, поднимаясь. — Сейчас открою!
   Понять, сколько он проспал, Павел не мог — голова еще слегка кружилась спросонья. Но в целом чувствовал себя очень даже неплохо — руки и ноги снова стали прежними, сильными, послушными. Как и все тело, впрочем. И соображал он четко и ясно. И эмоции были под контролем, послушно сидя внутри блока.
   Вот и славно. Теперь можно и с Ламиным, и с Максом, и со всеми этими чертовыми змеюками плотно общаться, не опасаясь срыва.
   Оказалось, что дверь держалась только на засове — замок был открыт снаружи. Что, собственно, Павла совсем не удивило — существовала единая магнитная карточка-ключ, в случае необходимости отпиравшая все двери подземного города рептилий. Именно поэтому он и настоял на дополнительном засове — не хотелось выйти, допустим, из душа голым и обнаружить у себя незваного гостя.
   Или, не дай бог, гостью! Павел видел, как на него смотрят змеюки женского пола, но взгляды эти ему совсем не льстили. И не радовали. Павел предпочел бы считаться уродом не для людей, а для этих вот «дамочек» — длинных, несуразно тощих, до нервного озноба напоминающих то ли динозаврих, то ли крокодилиц, то ли анаконд.
   У которых от возбуждения раздвоенные языки начинали суетливо метаться между узкими губами…
   Павел отодвинул засов, открыл дверь и удивленно присвистнул — в коридоре собрались штук пять рептилоидов с Ламиным во главе. Двое из них потирали плечи и угрюмо смотрели на Павла исподлобья.
   — И что здесь происходит? — Павел широко, с подвывом зевнул и сгибом ладони протер глаза. — Зачем вы пытались сломать мою дверь? Она, конечно, не самая красивая — я бы предпочел мореный дуб, а не дешевый пластик, — но в целом меня вполне устраивает. Я даже как-то сроднился с ней.
   — Он еще и шутит! — процедил Ламин.
   — А откуда столько укоризны в голосе, Аскольд Викторович? Можно подумать, это я вам имущество портил!
   — Вот кстати об имуществе — если бы не твой дурацкий засов, ничего не пришлось бы ломать!
   — А вам такие понятия, как личная территория и прайвеси, знакомы? Если это комната моя, то и чувствовать себя в ней я должен комфортно, не опасаясь, что в какой-нибудь интимный, скажем, момент ко мне без предупреждения ввалятся непрошеные гости. Так чем обязан столь шумному визиту?
   — Тем, что ты пропустил обед и ужин, телефон твой отключен, на стук в дверь ты не реагируешь, на крики — тоже! — Ламин был заметно на взводе. — Что мы еще могли подумать? Только то, что тебе стало плохо, что тебе нужна помощь. Мы перенервничали, а он стоит тут, зевает, возмущается!
   — И обед, и ужин? Ничего себе прилег вздремнуть после тренировки! Ну извините, я действительно спал, ничего не слышал.
   — Спасибо всем, — обернулся Аскольд Викторович к остальным, — можете идти.
   А сам, не спрашивая разрешения, вошел в комнату Павла и, закинув ногу за ногу, уселся на единственный стул.
   Когда он так вот делал, Павел всегда ждал, что ноги завяжутся узлом. Но пока такого не случалось, не случилось, увы, и на этот раз.
   Павел захлопнул дверь и, повернувшись к Ламину, расстроенно произнес:
   — И что теперь делать? И обед, и ужин проспал, а у меня даже холодильника со своими запасами нет! Вот давно ведь просил установить мне хоть маленький рефрижераторчик! Сейчас бы бутерброд какой-нибудь сообразил!
   — Во-первых, даже маленький холодильник сюда не поместится, а во-вторых — ты не особо и настаивал, тебя вполне устраивало питание в общей столовой. Насчет ужина не переживай — что-нибудь придумаем. Ты мне лучше скажи, — Ламин пристально вгляделся в заспанное лицо Павла, — что это за странный сон такой? На обморок больше похожий?
   — Понятия не имею, — пожал плечами Павел. — Но чувствую себя превосходно, никакой слабости, наоборот — энергии внутри столько, что не знаю, что ночью делать буду. Я бы снова в тренажерку сходил, но на голодный желудок толку не будет.
   — Завтра с утра покажись своему врачу, я тоже постараюсь подойти. Пусть все анализы сделает, обследует…
   — Да не надо ничего, надоели мне бесконечные обследования! Говорю же — чувствую себя отлично!
   — Надо, надо! Твое здоровье сейчас — одна из главных наших забот. Но это завтра, а сегодня… погоди минутку, — Ламин вытащил мобильный телефон, набрал номер и коротко произнес: — Я сегодня с гостем буду, имей в виду. — Нажал кнопку отбоя и повернулся к Павлу: — Собирайся.
   — В смысле — собирайся?
   — Ну, душ прими, чтобы проснуться, переоденься. Я тебя приглашаю отужинать вместе с моей семьей. С женой тебя познакомлю, с дочерью.
   Этого еще не хватало!
   — Ну что вы, зачем? Неудобно как-то…
   — Удобно, удобно. Не могу же я тебя голодным оставить!
   — Да ничего страшного, я в кухню схожу, там повара до ночи остаются. Попрошу у них что-нибудь из остатков.
   — Еще чего не хватало — объедками питаться! Все-все, вопрос решенный. Я пойду, водителя предупрежу, а ты пока собирайся.
   — Водителя? А разве вы живете не здесь?
   — Я живу и здесь, и там. Но там — чаще. Я ведь не обычный член нашего общества, верно? И имею право жить лучше остальных. Ладно, все вопросы — по пути. На сборы тебе десять минут.

Глава 6

   Ламин как-то странно, испытующе, посмотрел на Павла и вышел. Взгляд был мимолетным, недолгим, но очень… острым, что ли? Словно узкий щуп попытался ввинтиться через глаза внутрь черепной коробки, дотянуться до самых дальних, потаенных уголков сознания, отыскать там все, что спрятано.
   Но щуп опять наткнулся на прозрачную, но абсолютно непроницаемую броню блока. Однако царапнул ощутимо — Аскольд Викторович явно был озабочен.
   И не столько странным сном своего любимчика, сколько будущим визитом. Похоже, приглашение прозвучало экспромтом, и только потом господин депутат сообразил, что собирается вывезти Павла из подземелья не на боевую операцию, когда рядом с подопечным находилось достаточное количество соплеменников, а просто так, в гости.
   А вдруг сбежит? Хотя не должен, конечно, парень вроде до конца ощутил себя рептилоидом, открестившись от людишек. Отца вон без тени сомнения помог выкрасть. И мать обожает, ждет с ней встречи, а встречу можем организовать только мы…
   Павел с удивлением обнаружил, что эти мысли словно бы стали на мгновение его собственными, но по мере удаления Ламина размывались, делаясь нечеткими и обрывочными. Раньше такого не было, для проникновения в чужой разум Павлу требовалось настроиться, серьезно напрячься.
   А теперь — раз, и готово! Непринужденно, автоматически. Или это из-за попытки господина депутата проникнуть в его, Павла, сознание? Открыл канал?
   Любопытно. Похоже, свои собственные возможности он и сам до конца еще не изучил. И вполне вероятно, что благодаря усилиям рептилоидов эти самые способности совершенствуются.
   Но не так, как хотелось бы змеюкам.
   Ладно, этим займемся позже, а сейчас надо подготовиться к визиту в семейное логово Ламиных. Дочка, значит? И почему мне кажется, что приглашение в гости вызвано вовсе не желанием вкусно накормить проспавшего ужин подопечного?
   Ну-ну, посмотрим.
   Сосредоточившись на предстоящем испытании «семейным очагом» рептилоидов, Павел совершенно забыл о том, что сейчас выйдет из подземелья. Выйдет прежним, все вспомнившим, и в первую очередь — вспомнившим Монику.
   И никто не сможет удержать его, если он захочет уйти.
   Павел осознал это, когда вышел вместе с Ламиным на улицу. Вернее, в закрытый двор, огороженный высоким забором, внутри которого находился автопарк рептилоидов, а также станция техобслуживания.
   Конец августа выдался теплым, но по вечерам уже веяло прохладой. И свободой…
   Павел подставил лицо легкому ветерку и закрыл глаза, наслаждаясь невозможными в кондиционированном воздухе подземелья ощущениями. Да, московский воздух свежим назвать мог только законченный оптимист, но по сравнению с мертвым воздухом подземелья он казался горным…
   — Хорошо-то как! — Павел с хрустом потянулся. — Не понимаю, как можно всю жизнь торчать под землей, когда наверху так здорово!
   — Приходится, — сухо ответил Ламин. — Не по своей же воле, ты понимаешь.
   — Да, людишки, — Павел старательно посуровел и даже катнул желваки по скулам. — Из-за них все беды. Ничего, скоро мы выйдем на волю!
   — С твоей помощью.
   — Я буду стараться ускорить этот момент.
   — Очень на это надеюсь. Ладно, садись в машину, нам пора ехать, — Ламин указал на черный «БМВ» последней модели с тонированными стеклами.
   — Куда садиться — вперед или на заднее сиденье?
   — А куда хочешь.
   — Тогда я впереди, с вашего позволения, хоть на Москву посмотрю. Я ведь толком города и не видел.
   — Давай-давай.
   Павел с удовольствием плюхнулся на кожаное сиденье рядом с водителем. Собственно, кроме водителя, в машине никого больше не было.
   — А вы разве без охраны ездите, Аскольд Викторович?
   — Когда как. Обычно со мной Макс ездит…
   — Кстати, как он?
   — Неплохо. Восстанавливается после ранения, в тренажерном зале часами торчит.
   — Молодец! А он что у вас, заодно и функции охраны выполнял?
   — Да что тебя так замкнуло на этой охране? — усмехнулся Ламин. — По сути, она мне не особо и нужна, с парой-тройкой людишек я легко управлюсь сам, силой мысли, так сказать. А сейчас, в случае чего, ты мне поможешь.
   — Точно! Я просто не сообразил как-то. Помогу, конечно.
   — Вот и славно. Василий, домой!
   Металлические ворота плавно поехали в стороны, и «БМВ» выехал на улицу.
   На шумную, заполненную людьми и автомобилями улицу…
   В прошлый раз, когда Павел вместе с остальными ехал за город, чтобы похитить отца, он толком и не видел ничего — в микроавтобусе его посадили не возле окна, а в середине тройного сиденья, по бокам втиснулись Макс и Стас. К тому же окошки были зашторены.
   А теперь Павел едва не задохнулся от открывшегося ему вида мегаполиса. Он ведь действительно по-настоящему город и не видел, только на картинках. А так вся его жизнь прошла в лесу и окрестностях поместья Кульчицких. Потом — частная клиника, вертолет, спелеолечебница, которой Павел, в общем-то, и не помнил, и теперь — подземелье рептилоидов.
   К внешнему облику которых Павел так и не смог привыкнуть, его по-прежнему воротило от большого скопления длинных, тощих, шепелявых уродцев.
   И теперь все люди, попадавшиеся по пути, казались необыкновенно красивыми, даже бомжи. А широкие, заполненные автомобилями улицы, высоченные дома, яркие витрины — от всего этого закружилась голова. И невыносимо захотелось остановить машину, вырваться из душного салона туда, к людям, к друзьям, к Монике…
   Но самое главное, самое обидное, самое невыносимое — он МОГ это сделать! Легко и непринужденно, ни Ламин, ни этот его водила не смогли бы помешать.
   Мог и… не мог.
   Потому что где-то в подземелье находился его отец, Венцеслав Кульчицкий. Принявший и признавший его с ходу, безоговорочно, что стало большим шоком для всех, кто знал «повернутость» Венцеслава на чистоте рода, правильной генетике и прочей ерунде.
   Но отец не колебался ни секунды. И потом все делал для того, чтобы побыстрее ввести сына в нормальную жизнь. Документы, права на наследство, лучшие врачи…
   Но самое главное — искренняя, теплая привязанность к сыну, которую Павел очень хорошо «слышал».
   В отличие от холодного отвращения и брезгливости, излучаемых маменькой. Поэтому Магдалена и общалась с ним только через скайп, а он-то, дурак…
   Интересно, а как змеюки собирались организовать встречу в реальности с Магдой? Обещанную со дня на день? Ладно, поживем — увидим.
   В общем, не мог Павел уйти, не мог. Сначала следовало отыскать и вывести на волю отца, а потом уже все вместе подумаем, что делать с расой змеюк, окопавшихся в заброшенном метро.
   — О чем задумался, Павел? Ты как-то странно затих.
   — Скорее, засмотрелся, Аскольд Викторович. Я же говорил вам — я никогда раньше не был в Москве. И теперь даже голова кружится от увиденного.
   — Нравится?
   — Не то слово!
   — Ничего, скоро мы станем полноправными членами общества, а потом и доминирующей расой, подчинив себе людишек. Вернее, не столько мы, сколько такие, как ты. Кстати, а ты молодец, прошел испытание.
   — Какое еще испытание? — совершенно искренне удивился Павел.
   — Негласное. У меня ведь в машине установлены индикаторы ментального воздействия, которые четко реагируют на малейшую попытку применить силу.
   — В смысле? Зачем мне применять силу?
   — Ну, если бы ты вдруг решил сбежать, к примеру.
   — Сбежать? — Павел криво усмехнулся, через зеркало заднего вида поймав испытующий взгляд Ламина. — И куда, интересно? Но самое главное — зачем? Чтобы стать пугалом для людишек? Чтобы они меня в какую-нибудь клинику для опытов забрали?
   — Это да, это печальная действительность. Но ничего, скоро все изменится.
   — Не может не измениться!

Глава 7

   Семейное гнездо Ламиных… нет, учитывая биологический вид хозяев, более подходящим названием будет «логово». Ну, или нора.
   Все же логово. Потому что роскошный коттедж, расположенный в элитном, тщательно охраняемом поселке по Новорижскому шоссе, норой назвать можно было с большим натягом.
   Огороженный высоким, отделанным вставками из необработанного камня забором, трехэтажный «домишко» господина депутата казался особенно огромным по сравнению с теснотой подземелья. И вряд ли обитающие в крохотных каменных мешках рядовые рептилоиды пришли бы в восторг, увидев, как живут отдельные представители их племени.
   Но они не увидят — кто же им позволит! А те, кто работал в доме Ламина — персонал, как успел заметить Павел, пока автомобиль медленно въезжал в ворота и катил к гаражу, был набран исключительно из своих, — тоже никому не расскажут. Потому что не захотят возвращаться под землю в тесноту.
   А сейчас они все жили здесь же, в отдельно стоящем домике для прислуги. В комнатах которых имелись как минимум окна. Да и по площади, скорее всего, эти комнаты все же были побольше подземных коробок.
   Так что за такое место работы рептилии будут держаться когтями, зубами и языком, если понадобится.
   Поэтому, вероятно, участок перед домом Ламина выглядел идеально: чистота, порядок, над ландшафтным дизайном потрудился очень талантливый специалист, все ухоженно и красиво.
   — Ну, вот мы и дома, — улыбнулся Аскольд Викторович, когда автомобиль остановился у въезда в гараж. — Милости прошу к нашему шалашу.
   — Ну да, ну да, — усмехнулся Павел, выбираясь из машины и осматриваясь, — шалашик вы себе сложили неслабый.
   — Допустим, по сравнению с твоим родовым поместьем это действительно шалашик, да и деревни крепостных у меня нет…
   — А эти, — Павел кивнул на охранников и садовника, с любопытством рассматривавших хозяйского гостя, — разве не крепостные?
   — Это — нанятые работники, они в любой момент могут уволиться.
   — Ага, и вернуться в крысиные норы!
   — Не надо так называть наш город, — поморщился Ламин.
   — Ну почему же? Зачем приукрашивать действительность? Чтобы мириться с ней и дальше? Крысиные норы — они и есть крысиные норы. И ради того, чтобы выйти наружу, перестать прятаться, жить свободно и спокойно, дышать свежим воздухом, мне кажется, мы должны не сидеть на задницах, а действовать!
   — Ну-ну, разбушевался! — Ламин одобрительно похлопал Павла по плечу. — Прямо революционер, мартышкин Че Гевара! Но мне больше всего нравится твое «мы» по отношению к нашему народу.
   — А как же иначе? Мы — это мы, а они — это они. Людишки. Обезьяны.
   Главное, не переусердствовать с пафосом и огнем в глазах. Но пока вроде все получается естественно, господин депутат настроен более чем благодушно. И мыслит позитивно.
   — Ну, пойдем в дом, посмотрим, что там моя женушка на ужин приготовила.
   — А она разве сама готовит? Кухарки у вас нет?
   — Есть, конечно, но моя Сесилия предпочитает сама становиться у плиты, когда я ужинаю дома. О, а вот, кстати, и она!
   Павел едва удержал на лице попытавшееся зловредно сбежать вежливо-приветливое выражение лица, увидев вышедшую на крыльцо хозяйку дома.
   Ну да, реакция на имя этой змеюки у него подростковая, с легкой примесью дебильного «гы-гы», но это, скорее всего, от полного несоответствия внешности дамочки ее имени.
   Вернее, с тем самым подростковым вариантом, Сисилией. Потому как с этим у всех самок рептилоидов дела обстояли неважнецки. Там не то что пышных форм, там вообще никаких форм не наблюдалось, так, пара несчастных кочек.
   И Сесилия Ламина в этом смысле ничем не отличалась от остальных особей женского пола. Да и во всех остальных смыслах тоже: высокая, тонкая, узкогубая, с приплюснутым черепом.
   Правда, дама, как и большинство остальных самок рептилоидов, постоянно носила парик, клеила ресницы и вытатуировала брови. И с помощью макияжа и правильно нанесенного тона сделала свое лицо более человеческим. Пусть и некрасивым, но человеческим.
   И в целом смотрелась, в общем-то, гармонично. Может, потому, что парик ее — роскошные длинные волосы золотистого оттенка — был явно натуральным.
   — Познакомься, дорогая, это — Павел. Он сегодня пропустил обед и ужин, и я решил пригласить его к нам.
   — Добрый вечер, госпожа Ламина, — Павел галантно поклонился и поцеловал лапку хозяйки, мысленно пнув в копчик сравнение с жабьей лапой — он жаб не целовал, к счастью, так что сравнение неуместно. — Надеюсь, мой визит не стал неприятной неожиданностью?
   — Ну что вы, Павел! — улыбнулась Сесилия. — Наоборот, я очень рада! Мы с Ксенией давно просили Аскольда познакомить нас с вами. С нашим лучиком надежды!
   Не ржать, скотина, не ржать!
   — Надеюсь, вам понравится ужин! — продолжала между тем щебетать — если бывают, конечно, шепелявые птички — госпожа Ламина. — Идемте же в дом, чего мы на пороге стоим! Я вас с дочерью познакомлю!