Страница:
– Ну, выбора у меня нет, как я понимаю, – хмыкнул Весьямиэль. Ему очень хотелось узнать, зачем забирают в столицу благородных господ. Властелин с ними что, тонкости чужеземной политики обсуждает, что ли? Или незнакомые фехтовальные приемы разучивает? Но это можно было выяснить позднее, исподволь. – А что, вернуться назад можно? У меня там, видишь ли, дела имеются!
– Не слыхал я, как это бывает, – осторожно произнес староста. – Тут-то у нас дверь односторонняя, маги сказали, а что уж они сами умеют – то мне неведомо. Уж вы у них лучше спросите, не моего ума это дело.
– Непременно спрошу, – кивнул Весьямиэль. – Значит, комнаты. Сколько платить прикажешь, любезный?
– Что вы, что вы! – замахал руками Ранек. – То за деньги властелина! Что пожелаете, мигом будет! Ну, – добавил он, – если это не какие-нибудь рябчики с ананасьями…
– С чем-чем?..
– Яблоко такое заморское, – пояснил Ранек. – Один пришлец очень хотел попробовать, а откуда ж мы ему возьмем? Или другой еще соловьиных язычков жареных желал… А где мы ему посреди зимы соловьев наловим?
– Ну, я не столь прихотлив, – усмехнулся Весьямиэль и заговорил более развязно: – Но, любезный, мне нужна одежда! Не могу же я ходить в придворном камзоле ближайшую пару месяцев!
– Непременно портного к вам пришлю, и сапожки стачаем, как пожелаете, – кивнул Ранек.
– Тоже за счет властелина? – хмыкнул тот. – Знаешь, любезный, я лучше доплачу, но чтобы все было наилучшего качества!
– Не надо, не надо, узнают проверяющие, головы не сносить! – Ранек попытался отодвинуть золотую монету, но все же не устоял и спрятал ее, сделавшись совсем уж подобострастным. – Ежели что понадобится, господин, только скажите, мигом…
– Исполнишь, – завершил Весьямиэль. – Вот что, я не привык обходиться без слуги. Сыщется у тебя расторопный парень?
– Да вряд ли, – почесал в бороде Ранек. – Все ж работают, а кто не занят – тот обалдуй и лоботряс, а зачем господину бездельник?
– Да уж… – Весьямиэль поджал губы. – И что прикажешь делать? Самому себе постель стелить и рубашки стирать?..
– А вы, господин, девку эту в услужение возьмите! – предложил староста, подумав. – Тут ей дело найдется ли, нет, еще неизвестно, а так… постирать сумеет, прибрать тоже, ну и всяко проче, если… гхм… – Он выразительно закашлялся.
– Избавь! – поморщился Весьямиэль. – На нее взглянуть страшно… Попробуй уговорить кого-нибудь из деревенских, я заплачу. А теперь прикажи проводить меня на этот постоялый двор, после ваших дорог у меня ноги болят!
Весьямиэлю нужен был в слуги местный парень: его легко напоить и выспросить то, о чем умалчивает староста, узнать слухи, сплетни… Словом, Весьямиэлю требовалась цельная картина, а она пока не складывалась. Почему он легко понимает местный язык и язык этой девки, если она тоже, скорее всего, из другого мира? Как здесь работает магия? Зачем властелину нездешние аристократы? Изобретатели, ученые – это понятно, но эти-то на что?
Впрочем, он рассчитывал разобраться во всем этом со временем. А его теперь было предостаточно.
Маша пребывала в полном недоумении: ее странный спутник ушел вместе с местным жителем, оставив девушку на улице с Яреуком.
«Девушек надо вперед пропускать, и, вообще, это не по-товарищески!» – обиженно подумала она, однако тут же вспомнила, что этот «господин» никакой ей не товарищ, а идейный противник!
Так что Маша сполна почувствовала себя представителем угнетаемого класса. Даже в теплом тулупе на улице было холодно, мороз ощутимо хватал за щеки, заставлял приплясывать на месте в тщетных попытках согреться. Ждать пришлось довольно долго, и девушка успела рассмотреть прохожих: женщины, все как одна, щеголяли в длинных юбках (чудно, ведь в брюках намного удобнее, и не поддувает!), мужчины были в разноцветных нарядах самых разных фасонов. Глядеть по сторонам было очень увлекательно, но и это надоело.
Лесник не обращал на нее никакого внимания, то и дело заводя оживленный разговор с кем-то из знакомых, и Маша заскучала. Входить без спросу в дом ей показалось неприличным, хотя все больше хотелось зайти погреться, да и поесть бы не мешало – после долгой прогулки по лесу аппетит разыгрался не на шутку.
Маша не привыкла бездельничать среди дня – ведь каждый должен работать и приносить пользу! – и теперь не знала, чем себя занять.
Вдруг девушка вспомнила, что у нее с собой есть сборник избранных сочинений Вождя, и сразу приободрилась.
Подумать только, Второй секретарь вручил ей этот подарок больше суток назад, а она до сих пор даже не открывала книгу! Маше стало стыдно за свое невольное пренебрежение, она поскорей извлекла драгоценный том из-под тулупа и с радостью погрузилась в чтение.
Да так увлеклась, что едва не пропустила момент, когда «господин» (имени его Маша по-прежнему не знала) наконец вышел из дома в сопровождении бородача. Не обращая внимания на девушку, Весьямиэль поинтересовался у Яреука, как пройти на постоялый двор. Лесник предложил показать дорогу, на что «классовый враг» только кивнул и важно проследовал за Яреуком, даже не взглянув на Машу.
Растерянная девушка вознамерилась было увязаться за ними следом, но ее окликнул староста (он самолично проводил гостя, даже помог спуститься по лестнице), который строго велел следовать за ним. Маша послушалась, хоть и с некоторым сомнением – несмотря на то что «господин» и был ей посторонним, однако расставаться с ним как-то не хотелось. Видимо, потому что остальных она вовсе не знала, а с ним они вроде как товарищи по несчастью.
Едва Маша прошла в дом, как ее сразу окутало блаженное тепло.
Бородач уселся за стол, Маша опустилась на лавку напротив него.
Тот достал откуда-то толстенную книгу (почти такую же внушительную, как избранные сочинения Вождя, чем девушка невольно восхитилась), открыл ее посередине и поднял взгляд на Машу.
– Ты чего это расселась? – неприязненно буркнул он. – Ишь, расположилась, как благородная!
– Но ведь вы сели, не стоять же мне? – удивилась Маша.
– А и постоишь, не переломишься! – возмутился тот для порядка, разглядывая пришелицу. По правде сказать, девка была справная: статная, крепкая, кровь с молоком, хоть и господина графа тоже можно было понять – совсем простая на вид, ничуть не похожая на красавиц-аристократок. Фигуры не разглядеть толком, но на лицо вполне симпатичная, да и видно, что такая не помрет, дитенка рожая, как первая жена старосты.
«А и то, может, себе оставить?» – подумал он, задумчиво разглядывая Машу.
Даже не подозревая о матримориальных планах практичного старосты, та, в свою очередь, рассматривала его. Полный бородач больше всего напоминал откормленного борова, каких она видала в обхозе: вздернутый нос, маленькие глазки, лоснящееся нежно-розовое лицо, лишь борода и одежда являлись доказательством того, что он человек, да голос низкий, а вовсе не визгливый.
У Маши он сразу вызвал неприязнь, хоть это и нехорошо – судить о незнакомце только по внешности. Но она ничего не могла поделать – не располагал он к себе, и все тут!
Закончив играть в гляделки, бородач уткнулся в свою книгу и, видимо, приготовился что-то писать (раньше она видела такие странные письменные принадлежности только на картинках, кажется, они назывались «перья»).
Он больше не настаивал, чтобы Маша разговаривала с ним стоя, да и голос его как-то подобрел:
– Я староста тутошний, Ранеком кличут, по прозванию Три Забора. А ты кем будешь?
– Я Машинно-автоматическая швея номер триста семьдесят два, – послушно представилась девушка. Староста моргнул непонимающе, и она продолжила: – Ну Маша я, в общем.
– А, Маша! – обрадовался он, старательно записывая имя в свой талмуд. – А что ты умеешь делать?
– Я швея, передовик производства, между прочим! – гордо ответила девушка. Жаль, продемонстрировать значок не удалось (он так и остался приколотым к свитеру, а Маша сидела одетой, не рискуя снимать тулуп, хотя уже становилось жарко).
– Швея? – поскучнел тот. – Такого добра и у нас хватает, всякая баба или девка в шитье разумеет. Ну да ладно, определю тебя пока в помощь портному, посмотрим, на что ты годна. Вот тебе еще пять медяков на обзаведение. Ясно тебе?
Маше ничего не было понятно, и, помявшись, она спросила:
– А кто такой портной и что такое медяки?
Староста посмотрел на нее, как на блаженную, но объяснил:
– Портной шьет одежду, а ты, стало быть, помощницей ему будешь. Хорошо работать станешь – он сам решит, сколько тебе платить. А медяк – это деньга такая, значит.
Деньги?! Конечно, Маша читала в учебниках, что это такое, но ведь их давно отменили! Разве возможно, что тут есть господа и еще деньги?
– Куда я попала?! – воскликнула она в отчаянии.
Ранек вздохнул – сколько раз ему уже приходилось рассказывать пришлецам об этом – и в точности пересказал Маше ту же историю, что и всем до нее: про множественность миров и связь между ними.
Маша сидела, совершенно оглушенная свалившейся на нее информацией: им говорили на занятиях по политграмоте о борьбе за права трудящихся в разных мирах, но она даже предположить не могла, что сама очутится в одном из них, да притом в таком, где, по всей видимости, об общевизме даже не слыхали!
– Ну ладно, девка, некогда мне с тобой рассусоливать! – пробасил староста нетерпеливо. Он решил пока оставить Машу – пусть пообвыкнется, придет в себя, а потом, глядишь, и сойдутся поближе. – Ступай себе!
– А куда? – спросила девушка, послушно поднимаясь. – Скажите, где тут у вас общежитие, склад одежды, и еще мне столовая нужна!
Ранек нахмурился – странные вещи говорит эта девка, ну да ладно, пришлецы часто бывают не совсем нормальные, и немудрено.
– Топай в лавку Малуха, там тебе все объяснят! – велел он.
Маша удивленно смотрела на него: какая лавка, куда идти, она ведь на этой лавке сидит! И вообще, она ведь ясно сказала, что голодна, да и переодеться не мешало бы, а никакой одежды с собой у нее конечно же нет! Так что нужно, чтобы ей кто-то показал склад одежды и помог подобрать наряд по размеру (ей, наверное, придется теперь длинные юбки носить). Ну и еще всякие мелочи необходимы, вроде мыла и зубной щетки, где их взять?
В голове у девушки творился полный кавардак, она поняла, что ее занесло невесть куда, а вот что теперь делать – совершенно неясно!
Но отвечать на ее вопросы старосте явно было недосуг, так что он нетерпеливо кликнул мальчишку и, когда тот появился, буркнул:
– Отведи эту девку к портному, скажи, что подспорьем ему будет. Ступайте!
По-прежнему недоумевая, Маша взяла с лавки свою книгу, прижала ее к груди (не прятать же ее при Ранеке под одежду) и собралась уходить, когда староста ее окликнул:
– Эй, девка, ты грамотная будешь, что ль?
Маша ответила, снова изумляясь:
– Конечно!
В школе ведь учат!
– А что это у тебя за книга? – уже уважительнее спросил он. Женщина, умеющая писать и читать, – большая редкость! Такая, глядишь, и приход с расходом свести подмогнет, и в хозяйстве пригодится – по всему видать, работящая. Староста даже размечтался, как будет не сам заносить все в книги, а девке диктовать – он видел, что благородные завсегда так делают.
– Это самая главная книга, – начала Маша тем временем. – В ней записаны слова Вождя и все-все объясняется: как жить нужно и что делать!
Ранек задумался – по всему выходило, что непростая это книга, раз в ней такие серьезные вещи пишут.
– А, так ты клиричка! – озарило его. Видя Машино недоумение, он пояснил: – Ну, по книге этой живешь и других учишь?
– Да! – обрадованно кивнула та.
– А как зовется твоя вера? – уточнил староста подозрительно. В их мире было многобожие, но имелся и список запрещенных культов, которые надлежало искоренять всеми возможными способами.
Маша не сразу поняла, о чем он толкует. Ах, ну да, он интересовался, во что она верит! Девушка гордо ответила:
– Я верю в общевизм и светлое будущее!
Староста облегченно вздохнул – такого верования среди недозволенных не числилось (а то жаль было б девку палачам отдавать, на нее другие планы имеются) – и разрешил:
– Ладно, можешь говорить о своем общевизме! А теперь иди!
Мальчишка нетерпеливо потянул Машу за рукав, и она послушно двинулась за ним, думая лишь о том, что этот странный Ранек, кажется, разрешил ей рассказывать всем об общевизме! Теперь она может провести митинг среди местного угнетенного народа и начать борьбу за права трудящихся! Сложная задача, очень ответственная, и Маша всю дорогу до лавки портного думала лишь о том, как правильно все сделать. Она волновалась, ведь никогда раньше ей не приходилось начинать все с нуля, но была готова защищать рабочий класс со всем пылом!
Призрак бродил по Перепутинску, призрак общевизма…
Глава 4
– Не слыхал я, как это бывает, – осторожно произнес староста. – Тут-то у нас дверь односторонняя, маги сказали, а что уж они сами умеют – то мне неведомо. Уж вы у них лучше спросите, не моего ума это дело.
– Непременно спрошу, – кивнул Весьямиэль. – Значит, комнаты. Сколько платить прикажешь, любезный?
– Что вы, что вы! – замахал руками Ранек. – То за деньги властелина! Что пожелаете, мигом будет! Ну, – добавил он, – если это не какие-нибудь рябчики с ананасьями…
– С чем-чем?..
– Яблоко такое заморское, – пояснил Ранек. – Один пришлец очень хотел попробовать, а откуда ж мы ему возьмем? Или другой еще соловьиных язычков жареных желал… А где мы ему посреди зимы соловьев наловим?
– Ну, я не столь прихотлив, – усмехнулся Весьямиэль и заговорил более развязно: – Но, любезный, мне нужна одежда! Не могу же я ходить в придворном камзоле ближайшую пару месяцев!
– Непременно портного к вам пришлю, и сапожки стачаем, как пожелаете, – кивнул Ранек.
– Тоже за счет властелина? – хмыкнул тот. – Знаешь, любезный, я лучше доплачу, но чтобы все было наилучшего качества!
– Не надо, не надо, узнают проверяющие, головы не сносить! – Ранек попытался отодвинуть золотую монету, но все же не устоял и спрятал ее, сделавшись совсем уж подобострастным. – Ежели что понадобится, господин, только скажите, мигом…
– Исполнишь, – завершил Весьямиэль. – Вот что, я не привык обходиться без слуги. Сыщется у тебя расторопный парень?
– Да вряд ли, – почесал в бороде Ранек. – Все ж работают, а кто не занят – тот обалдуй и лоботряс, а зачем господину бездельник?
– Да уж… – Весьямиэль поджал губы. – И что прикажешь делать? Самому себе постель стелить и рубашки стирать?..
– А вы, господин, девку эту в услужение возьмите! – предложил староста, подумав. – Тут ей дело найдется ли, нет, еще неизвестно, а так… постирать сумеет, прибрать тоже, ну и всяко проче, если… гхм… – Он выразительно закашлялся.
– Избавь! – поморщился Весьямиэль. – На нее взглянуть страшно… Попробуй уговорить кого-нибудь из деревенских, я заплачу. А теперь прикажи проводить меня на этот постоялый двор, после ваших дорог у меня ноги болят!
Весьямиэлю нужен был в слуги местный парень: его легко напоить и выспросить то, о чем умалчивает староста, узнать слухи, сплетни… Словом, Весьямиэлю требовалась цельная картина, а она пока не складывалась. Почему он легко понимает местный язык и язык этой девки, если она тоже, скорее всего, из другого мира? Как здесь работает магия? Зачем властелину нездешние аристократы? Изобретатели, ученые – это понятно, но эти-то на что?
Впрочем, он рассчитывал разобраться во всем этом со временем. А его теперь было предостаточно.
Маша пребывала в полном недоумении: ее странный спутник ушел вместе с местным жителем, оставив девушку на улице с Яреуком.
«Девушек надо вперед пропускать, и, вообще, это не по-товарищески!» – обиженно подумала она, однако тут же вспомнила, что этот «господин» никакой ей не товарищ, а идейный противник!
Так что Маша сполна почувствовала себя представителем угнетаемого класса. Даже в теплом тулупе на улице было холодно, мороз ощутимо хватал за щеки, заставлял приплясывать на месте в тщетных попытках согреться. Ждать пришлось довольно долго, и девушка успела рассмотреть прохожих: женщины, все как одна, щеголяли в длинных юбках (чудно, ведь в брюках намного удобнее, и не поддувает!), мужчины были в разноцветных нарядах самых разных фасонов. Глядеть по сторонам было очень увлекательно, но и это надоело.
Лесник не обращал на нее никакого внимания, то и дело заводя оживленный разговор с кем-то из знакомых, и Маша заскучала. Входить без спросу в дом ей показалось неприличным, хотя все больше хотелось зайти погреться, да и поесть бы не мешало – после долгой прогулки по лесу аппетит разыгрался не на шутку.
Маша не привыкла бездельничать среди дня – ведь каждый должен работать и приносить пользу! – и теперь не знала, чем себя занять.
Вдруг девушка вспомнила, что у нее с собой есть сборник избранных сочинений Вождя, и сразу приободрилась.
Подумать только, Второй секретарь вручил ей этот подарок больше суток назад, а она до сих пор даже не открывала книгу! Маше стало стыдно за свое невольное пренебрежение, она поскорей извлекла драгоценный том из-под тулупа и с радостью погрузилась в чтение.
Да так увлеклась, что едва не пропустила момент, когда «господин» (имени его Маша по-прежнему не знала) наконец вышел из дома в сопровождении бородача. Не обращая внимания на девушку, Весьямиэль поинтересовался у Яреука, как пройти на постоялый двор. Лесник предложил показать дорогу, на что «классовый враг» только кивнул и важно проследовал за Яреуком, даже не взглянув на Машу.
Растерянная девушка вознамерилась было увязаться за ними следом, но ее окликнул староста (он самолично проводил гостя, даже помог спуститься по лестнице), который строго велел следовать за ним. Маша послушалась, хоть и с некоторым сомнением – несмотря на то что «господин» и был ей посторонним, однако расставаться с ним как-то не хотелось. Видимо, потому что остальных она вовсе не знала, а с ним они вроде как товарищи по несчастью.
Едва Маша прошла в дом, как ее сразу окутало блаженное тепло.
Бородач уселся за стол, Маша опустилась на лавку напротив него.
Тот достал откуда-то толстенную книгу (почти такую же внушительную, как избранные сочинения Вождя, чем девушка невольно восхитилась), открыл ее посередине и поднял взгляд на Машу.
– Ты чего это расселась? – неприязненно буркнул он. – Ишь, расположилась, как благородная!
– Но ведь вы сели, не стоять же мне? – удивилась Маша.
– А и постоишь, не переломишься! – возмутился тот для порядка, разглядывая пришелицу. По правде сказать, девка была справная: статная, крепкая, кровь с молоком, хоть и господина графа тоже можно было понять – совсем простая на вид, ничуть не похожая на красавиц-аристократок. Фигуры не разглядеть толком, но на лицо вполне симпатичная, да и видно, что такая не помрет, дитенка рожая, как первая жена старосты.
«А и то, может, себе оставить?» – подумал он, задумчиво разглядывая Машу.
Даже не подозревая о матримориальных планах практичного старосты, та, в свою очередь, рассматривала его. Полный бородач больше всего напоминал откормленного борова, каких она видала в обхозе: вздернутый нос, маленькие глазки, лоснящееся нежно-розовое лицо, лишь борода и одежда являлись доказательством того, что он человек, да голос низкий, а вовсе не визгливый.
У Маши он сразу вызвал неприязнь, хоть это и нехорошо – судить о незнакомце только по внешности. Но она ничего не могла поделать – не располагал он к себе, и все тут!
Закончив играть в гляделки, бородач уткнулся в свою книгу и, видимо, приготовился что-то писать (раньше она видела такие странные письменные принадлежности только на картинках, кажется, они назывались «перья»).
Он больше не настаивал, чтобы Маша разговаривала с ним стоя, да и голос его как-то подобрел:
– Я староста тутошний, Ранеком кличут, по прозванию Три Забора. А ты кем будешь?
– Я Машинно-автоматическая швея номер триста семьдесят два, – послушно представилась девушка. Староста моргнул непонимающе, и она продолжила: – Ну Маша я, в общем.
– А, Маша! – обрадовался он, старательно записывая имя в свой талмуд. – А что ты умеешь делать?
– Я швея, передовик производства, между прочим! – гордо ответила девушка. Жаль, продемонстрировать значок не удалось (он так и остался приколотым к свитеру, а Маша сидела одетой, не рискуя снимать тулуп, хотя уже становилось жарко).
– Швея? – поскучнел тот. – Такого добра и у нас хватает, всякая баба или девка в шитье разумеет. Ну да ладно, определю тебя пока в помощь портному, посмотрим, на что ты годна. Вот тебе еще пять медяков на обзаведение. Ясно тебе?
Маше ничего не было понятно, и, помявшись, она спросила:
– А кто такой портной и что такое медяки?
Староста посмотрел на нее, как на блаженную, но объяснил:
– Портной шьет одежду, а ты, стало быть, помощницей ему будешь. Хорошо работать станешь – он сам решит, сколько тебе платить. А медяк – это деньга такая, значит.
Деньги?! Конечно, Маша читала в учебниках, что это такое, но ведь их давно отменили! Разве возможно, что тут есть господа и еще деньги?
– Куда я попала?! – воскликнула она в отчаянии.
Ранек вздохнул – сколько раз ему уже приходилось рассказывать пришлецам об этом – и в точности пересказал Маше ту же историю, что и всем до нее: про множественность миров и связь между ними.
Маша сидела, совершенно оглушенная свалившейся на нее информацией: им говорили на занятиях по политграмоте о борьбе за права трудящихся в разных мирах, но она даже предположить не могла, что сама очутится в одном из них, да притом в таком, где, по всей видимости, об общевизме даже не слыхали!
– Ну ладно, девка, некогда мне с тобой рассусоливать! – пробасил староста нетерпеливо. Он решил пока оставить Машу – пусть пообвыкнется, придет в себя, а потом, глядишь, и сойдутся поближе. – Ступай себе!
– А куда? – спросила девушка, послушно поднимаясь. – Скажите, где тут у вас общежитие, склад одежды, и еще мне столовая нужна!
Ранек нахмурился – странные вещи говорит эта девка, ну да ладно, пришлецы часто бывают не совсем нормальные, и немудрено.
– Топай в лавку Малуха, там тебе все объяснят! – велел он.
Маша удивленно смотрела на него: какая лавка, куда идти, она ведь на этой лавке сидит! И вообще, она ведь ясно сказала, что голодна, да и переодеться не мешало бы, а никакой одежды с собой у нее конечно же нет! Так что нужно, чтобы ей кто-то показал склад одежды и помог подобрать наряд по размеру (ей, наверное, придется теперь длинные юбки носить). Ну и еще всякие мелочи необходимы, вроде мыла и зубной щетки, где их взять?
В голове у девушки творился полный кавардак, она поняла, что ее занесло невесть куда, а вот что теперь делать – совершенно неясно!
Но отвечать на ее вопросы старосте явно было недосуг, так что он нетерпеливо кликнул мальчишку и, когда тот появился, буркнул:
– Отведи эту девку к портному, скажи, что подспорьем ему будет. Ступайте!
По-прежнему недоумевая, Маша взяла с лавки свою книгу, прижала ее к груди (не прятать же ее при Ранеке под одежду) и собралась уходить, когда староста ее окликнул:
– Эй, девка, ты грамотная будешь, что ль?
Маша ответила, снова изумляясь:
– Конечно!
В школе ведь учат!
– А что это у тебя за книга? – уже уважительнее спросил он. Женщина, умеющая писать и читать, – большая редкость! Такая, глядишь, и приход с расходом свести подмогнет, и в хозяйстве пригодится – по всему видать, работящая. Староста даже размечтался, как будет не сам заносить все в книги, а девке диктовать – он видел, что благородные завсегда так делают.
– Это самая главная книга, – начала Маша тем временем. – В ней записаны слова Вождя и все-все объясняется: как жить нужно и что делать!
Ранек задумался – по всему выходило, что непростая это книга, раз в ней такие серьезные вещи пишут.
– А, так ты клиричка! – озарило его. Видя Машино недоумение, он пояснил: – Ну, по книге этой живешь и других учишь?
– Да! – обрадованно кивнула та.
– А как зовется твоя вера? – уточнил староста подозрительно. В их мире было многобожие, но имелся и список запрещенных культов, которые надлежало искоренять всеми возможными способами.
Маша не сразу поняла, о чем он толкует. Ах, ну да, он интересовался, во что она верит! Девушка гордо ответила:
– Я верю в общевизм и светлое будущее!
Староста облегченно вздохнул – такого верования среди недозволенных не числилось (а то жаль было б девку палачам отдавать, на нее другие планы имеются) – и разрешил:
– Ладно, можешь говорить о своем общевизме! А теперь иди!
Мальчишка нетерпеливо потянул Машу за рукав, и она послушно двинулась за ним, думая лишь о том, что этот странный Ранек, кажется, разрешил ей рассказывать всем об общевизме! Теперь она может провести митинг среди местного угнетенного народа и начать борьбу за права трудящихся! Сложная задача, очень ответственная, и Маша всю дорогу до лавки портного думала лишь о том, как правильно все сделать. Она волновалась, ведь никогда раньше ей не приходилось начинать все с нуля, но была готова защищать рабочий класс со всем пылом!
Призрак бродил по Перепутинску, призрак общевизма…
Глава 4
Новая жизнь
Мальчишка (он назвался Ливеком) привел Машу к двухэтажному дому. Далеко идти не пришлось – лавка (знать бы еще, почему дом называют так же, как мебель!) портного располагалась в центре поселка, в нескольких шагах от дома старосты.
Ливек уверенно распахнул дверь и бросил Маше:
– Ты проходи, только веди себя тихо – Малух дерзких не любит!
Та понятливо кивнула – конечно, она не станет грубить, в конце концов, ее всегда учили уважительно относиться к людям.
Удовлетворившись ее реакцией, мальчишка зашел в дом, а Маша последовала за ним. Перед ней открылась интересная картина: в просторном помещении (должно быть, под него был отведен весь первый этаж) была развешана одежда самых разнообразных фасонов и расцветок, и еще какие-то странные приспособления, назначения которых она даже представить не могла.
«И зачем столько всего? – недоумевала Маша. – Было бы тепло и удобно, а прочее – ненужная роскошь! Разве что на танцы вот приодеться, и довольно!»
Но владелец всех этих тряпок явно придерживался иного мнения, и девушка не стала вслух говорить об этом, чтобы не обидеть незнакомого человека.
Сам Малух обнаружился за прилавком: худой мужчина с темными волосами и глазами, в профиль он был похож на печальную длинноносую птицу, и худые пальцы чем-то напоминали когти. Маша невольно попятилась, сжимая книгу (не так давно она убедилась, что это весьма грозное оружие), а тем временем мальчишка, не замечая ее состояния, приветливо обратился к владельцу лавки:
– Доброго денечка, дядька Малух! Вот, староста тебе помощницу прислал! – Он помолчал и добавил со значением: – Из пришлецов!
Тот только успел набрать воздуха, видимо, как раз собрался поинтересоваться, по какому поводу явились посетители, но, услышав это известие, сразу почему-то заулыбался, внимательно осматривая Машу:
– Ну, проходите, коль так!
Маша, преодолевая неожиданную робость, подошла к Малуху. Странно, она всегда считала себя бойкой девушкой, но в этом непонятном мире отчего-то терялась, не зная, что делать и как себя вести. Маша отнюдь не была дурой, так что сразу уразумела: раз это другой мир, то и правила в нем другие (пока здесь еще не победила общевистская революция, конечно!). Если б она знала, насколько они отличались от законов ее страны!
Например, вскоре выяснилось, что староста и не думал шутить, сказав, что здесь используют деньги. Маше пришлось учиться их считать, хотя Малух и не доверял ей принимать оплату у покупателей, быстро смекнув, – пришелице неоткуда знать здешние цены, а народ в Перепутинске ушлый, мигом сообразит, как обвести ее вокруг пальца!
Да девушке вообще казалось диким, что за одежду нужно платить! Это же глупость, как можно требовать деньги за предметы первой необходимости?!
К тому же оказалось, что Маша мало чем может Малуху помочь – она ведь привыкла шить не вручную, а с помощью машин, и попросту не умела толком пользоваться здешними допотопными приспособлениями! Ну, могла там пуговицу пришить или заплатку поставить, и все. Вот дайте ей любой станок, она вмиг разберется, что да как, а ковырять жесткую ткань иголкой при свете лучины… это же каменный век какой-то! Она поражалась, как у портного выходят такие ровные швы: ну будто на машинке прострочил, до того стежки мелкие и аккуратные, не то что у нее – вкривь да вкось… Она старалась, но выходило все равно скверно, так что доверяли ей только подрубать края да распарывать, если приходилось.
Первое время девушку шпыняли все, начиная от господина Малуха и его дородной жены Валии и заканчивая их служанкой Вартой – рябой девицей примерно одних лет с Машей. Даже дети портного дразнили ее. Маше приходилось делать простую грязную работу, помогать всем одновременно.
Вставали тут до света – ну это еще ладно, у себя дома Маша тоже рано поднималась на работу. Нужно было живо растопить печь, а пока хозяйка готовит завтрак, натаскать воды из колодца (эту почетную обязанность Варта спихнула на чужачку-неумеху), вымести полы (а раз в неделю еще вымыть и выскоблить), перемыть оставленную с вечера посуду, задать корм скотине и птице… Вот к стряпне Машу не подпускали, поняв, что управляться с тяжелыми горшками она не умеет, а обучать показалось накладно – ведь перебьет все, а посуда денег стоит!
И так с утра до вечера, ни присесть, ни отдохнуть – дело всегда находилось, сложа руки никто не сидел!
Пришлось учиться разбираться в достоинствах разных монет, привыкать носить юбки и делать множество других вещей, которые раньше Маше не могли присниться даже в страшном сне. Хорошо, что девушка не была избалованной и привередливой, а то ей тяжело пришлось бы здесь: обитать в тесной каморке, есть простую, хоть и сытную еду, которая полагалась слугам (она каждый раз негодовала, слыша это отвратительное слово), ходить, опустив глаза…
Она научилась всему, твердя про себя каждый раз слова Вождя о том, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». А эта социальная система ей, мягко говоря, не нравилась, но выбирать не приходилось. Пока оставалось только думать о том, как бы изменить ее к лучшему!
Одному Маша так и не научилась – кланяться. За это ее однажды побила хмурая хозяйка, госпожа Валия, – не с той ноги встала, а тут еще служанка королевой ходит, спину лишний раз не согнет! Когда Валия подняла руку (вернее, веник) на Машу, та пришла в ужас: да как можно избивать других людей?! Ведь они такие же, как и ты сам, кто дал тебе право распоряжаться чужой судьбой, кто поставил выше других?! Маша этого не понимала и уже собралась уйти, когда вдруг осознала, что идти ей совершенно некуда. Не в лес же податься, в самом деле!
Пришлось остаться в доме портного, однако и позволить кому-либо бить ее Маша не могла (это означало бы полную потерю самоуважения!), а потому она начала носить с собой книгу Вождя в сумке, которую сама кое-как сшила из ненужных обрезков тканей.
Как-то госпожа Валия, в очередной раз пребывая в дурном настроении, замахнулась на Машу хлыстом (она обожала эту вещь, воображая себя, должно быть, укротительницей диких животных), но девушка поудобнее ухватила увесистый том и предупредила:
– Только попробуйте меня тронуть, я в долгу не останусь!
В голосе ее звучала такая мрачная решимость, что хозяйка отступила, так как уверилась – эта ненормальная не преминет исполнить свою угрозу. Но злобу затаила, да еще какую! Тем более она начала замечать, что драгоценный муженек посматривает на новенькую служанку с неподдельным мужским интересом, так и шарит взглядом по ее прелестям. Для госпожи Валии это было совершенно непереносимо – в прошлом она была красавицей, но успела уже постареть и подурнеть, некогда соблазнительная фигура после родов оплыла и сделалась бесформенной. А тут муж засматривается на служанку, молодую и крепенькую, ну как такое перенести?! Госпожа Валия не упускала ни единой возможности упрекнуть Машу, так что той несладко жилось в доме портного. Девушка совершенно не понимала поведения злющей тетки, ведь Вождь учил, что собственнические отношения между мужчиной и женщиной – пережиток прошлого! Но хозяйка явно не собиралась от него избавляться и еще больше невзлюбила Машу. А когда та попыталась прочесть ей лекцию на эту тему, взяла да и заперла ее в чулане, а еще без ужина оставила! А что? Если битьем служанку не выучишь, то и другие пути найдутся!
Так и тянулись долгие зимние месяцы, и единственной отдушиной для Маши стало чтение сочинений Вождя, единомышленников пока у нее не было. Селяне отмахивались от девушки и считали общевистские идеи бредовыми, а то и вовсе прогоняли, обидно обзывая убогой и полоумной.
Вообще-то девушка всегда думала, что крестьяне и ремесленники при капитализме жили очень плохо и бедно, – так учили на уроках истории, – но это были какие-то другие люди! Здешние обитатели жили неплохо, угнетать их, судя по всему, никто не собирался, да и откровенных бедняков Маша не видела. У кого не было своего хозяйства, тот нанимался к зажиточному соседу. Конечно, все хотели жить лучше, но не желали ради этого чем-то жертвовать. Самый большой риск, на который они соглашались пойти, – так это купить телочку или бычка в чужой деревне! Что до роста благосостояния… Они готовы были вкалывать на своем поле с утра до ночи, по необходимости работали на общинном. Урожая не соберешь – нечем будет подати платить, тогда придется с себя портки снимать! Но вот делиться с бедными не желали совершенно. Что больше всего поражало Машу: даже те, кто выбился в середнячки из самых низов, кто еще не забыл, каково это – быть бедным, отказывались проявлять трудовую солидарность наотрез. Мы своим горбом себе все заработали, говорили они, а эти на готовенькое хотят? Нет уж, пускай трудятся до седьмого пота, а там видно будет, гожие это люди или нет!
Маша утешала себя тем, что сразу революции не делаются, нужна подготовка, и в редкие свободные часы проводила уроки политграмоты. На них, правда, приходило совсем мало народу, и то, как подозревала Маша, от скуки – долгими зимними вечерами заняться было особенно нечем, молодежь на посиделки собиралась, а кто постарше, особенно одинокие, не знали, куда себя деть. А тут и с соседями встретишься, и рукоделием каким-нибудь можно заняться в компании, пока рыжая девица бубнит что-то непонятное.
Несколько раз заглядывал староста, чтобы узнать, как идут у нее дела. А что она могла на это ответить? Конечно, будущее виделось ей не в самом радужном свете, в чем она честно призналась. Ранек покивал (почему-то с довольным видом) и туманно намекнул, что все может измениться, стоит ей только захотеть. Не пожелав сообщить подробности, он лишь загадочно усмехнулся и велел ей непременно быть на празднике начала лета.
Тут еще одна проблема прибавилась: на исходе зимы хозяин перешел от пассивного любования к активным действиям. Для начала он позвал Машу и непререкаемо велел:
– Ну-ка, надень вот это!
Девушка взяла предложенную вещь и удивилась – она нисколько не походила на практичные коричневые и серые платья, которые ей приходилось здесь носить! Яркая голубая ткань, пусть и совсем простенькая, казалась осколком летнего неба среди хмурых туч и влекла к себе неодолимо, настолько, что у Маши не нашлось сил, чтобы отказаться примерить платье.
Выяснилось, что наряд очень к лицу девушке, вот только был он по здешним меркам бесстыдным – платье плотно облегало фигуру, да еще этот глубокий вырез на груди… Ужасное мещанство и вообще пошлость, Маша не ожидала от себя такого, но после долгой унылой зимы, после этих бесформенных платьев так хотелось надеть что-нибудь красивое! Еще бы на танцы пойти в Дом Культуры…
При виде Маши в обновке взгляд у Малуха сделался масленым, и девушка быстро смекнула, что к чему. К тому времени она уже пообвыкла и перестала бояться портного, хоть и не испытывала к нему особенно нежных чувств. Однако, как говорится, что естественно, то не безобразно, тем более уроки полового воспитания в школе проводили, да и кое-какой вполне приятный опыт у Маши имелся. Девушка невольно призадумалась: здесь у нее и возможности не было для удовлетворения естественных потребностей. Никаких особенных развлечений для молодежи, а тем более для слуг, в Перепутинске не предусматривалось, не считая вечерних посиделок. Были, конечно, праздничные дни, в которые устраивали гулянья, но до них было еще далеко. Так как же быть?
Госпожа Валия тоже мгновенно догадалась, к чему идет дело, обозвала Машу гулящей девкой (а та уже знала – здесь это означает то же, что и жду в родном мире, так что ничуть не обиделась), а потом устроила мужу грандиозный скандал с битьем тарелок и горшков.
Спустя пару дней супруги помирились, но Малух так и не оставил своих поползновений, хотя теперь уже старался делать это незаметно. Проще говоря, щипал Машу за бока в сенях и норовил прижать под лестницей.
Вот так и жила Маша, все лучше понимая, как прав был Вождь, повествуя о горькой судьбе рабочего класса!
Третий месяц… Третий месяц вынужденного безделья и затворничества – деваться в этой глухомани некуда. Кажется, хозяйка постоялого двора и прислуга терпели гостя с большим трудом: Весьямиэлю даже особенно притворяться не приходилось, злость он срывал на ни в чем не повинных людях.
Кое-что, впрочем, удалось разузнать и не выходя за пределы поселка: пару раз он удачно подпоил старосту. Сначала тот рассказал Весьямиэлю, как в этих краях принято титуловать знатных особ. Никаких графов и герцогов, конечно. Верховный правитель именовался Властелином мира. За ним следовали властители вершин, холмов и равнин. Особняком стояли властители недр и морей – с ними дело обстояло сложно, староста, правда, не смог объяснить, чем они отличаются от остальных. Весьямиэль прикинул, что его титул соответствует званию властителя холмов, и только хмыкнул – где они, те холмы!
Ливек уверенно распахнул дверь и бросил Маше:
– Ты проходи, только веди себя тихо – Малух дерзких не любит!
Та понятливо кивнула – конечно, она не станет грубить, в конце концов, ее всегда учили уважительно относиться к людям.
Удовлетворившись ее реакцией, мальчишка зашел в дом, а Маша последовала за ним. Перед ней открылась интересная картина: в просторном помещении (должно быть, под него был отведен весь первый этаж) была развешана одежда самых разнообразных фасонов и расцветок, и еще какие-то странные приспособления, назначения которых она даже представить не могла.
«И зачем столько всего? – недоумевала Маша. – Было бы тепло и удобно, а прочее – ненужная роскошь! Разве что на танцы вот приодеться, и довольно!»
Но владелец всех этих тряпок явно придерживался иного мнения, и девушка не стала вслух говорить об этом, чтобы не обидеть незнакомого человека.
Сам Малух обнаружился за прилавком: худой мужчина с темными волосами и глазами, в профиль он был похож на печальную длинноносую птицу, и худые пальцы чем-то напоминали когти. Маша невольно попятилась, сжимая книгу (не так давно она убедилась, что это весьма грозное оружие), а тем временем мальчишка, не замечая ее состояния, приветливо обратился к владельцу лавки:
– Доброго денечка, дядька Малух! Вот, староста тебе помощницу прислал! – Он помолчал и добавил со значением: – Из пришлецов!
Тот только успел набрать воздуха, видимо, как раз собрался поинтересоваться, по какому поводу явились посетители, но, услышав это известие, сразу почему-то заулыбался, внимательно осматривая Машу:
– Ну, проходите, коль так!
Маша, преодолевая неожиданную робость, подошла к Малуху. Странно, она всегда считала себя бойкой девушкой, но в этом непонятном мире отчего-то терялась, не зная, что делать и как себя вести. Маша отнюдь не была дурой, так что сразу уразумела: раз это другой мир, то и правила в нем другие (пока здесь еще не победила общевистская революция, конечно!). Если б она знала, насколько они отличались от законов ее страны!
Например, вскоре выяснилось, что староста и не думал шутить, сказав, что здесь используют деньги. Маше пришлось учиться их считать, хотя Малух и не доверял ей принимать оплату у покупателей, быстро смекнув, – пришелице неоткуда знать здешние цены, а народ в Перепутинске ушлый, мигом сообразит, как обвести ее вокруг пальца!
Да девушке вообще казалось диким, что за одежду нужно платить! Это же глупость, как можно требовать деньги за предметы первой необходимости?!
К тому же оказалось, что Маша мало чем может Малуху помочь – она ведь привыкла шить не вручную, а с помощью машин, и попросту не умела толком пользоваться здешними допотопными приспособлениями! Ну, могла там пуговицу пришить или заплатку поставить, и все. Вот дайте ей любой станок, она вмиг разберется, что да как, а ковырять жесткую ткань иголкой при свете лучины… это же каменный век какой-то! Она поражалась, как у портного выходят такие ровные швы: ну будто на машинке прострочил, до того стежки мелкие и аккуратные, не то что у нее – вкривь да вкось… Она старалась, но выходило все равно скверно, так что доверяли ей только подрубать края да распарывать, если приходилось.
Первое время девушку шпыняли все, начиная от господина Малуха и его дородной жены Валии и заканчивая их служанкой Вартой – рябой девицей примерно одних лет с Машей. Даже дети портного дразнили ее. Маше приходилось делать простую грязную работу, помогать всем одновременно.
Вставали тут до света – ну это еще ладно, у себя дома Маша тоже рано поднималась на работу. Нужно было живо растопить печь, а пока хозяйка готовит завтрак, натаскать воды из колодца (эту почетную обязанность Варта спихнула на чужачку-неумеху), вымести полы (а раз в неделю еще вымыть и выскоблить), перемыть оставленную с вечера посуду, задать корм скотине и птице… Вот к стряпне Машу не подпускали, поняв, что управляться с тяжелыми горшками она не умеет, а обучать показалось накладно – ведь перебьет все, а посуда денег стоит!
И так с утра до вечера, ни присесть, ни отдохнуть – дело всегда находилось, сложа руки никто не сидел!
Пришлось учиться разбираться в достоинствах разных монет, привыкать носить юбки и делать множество других вещей, которые раньше Маше не могли присниться даже в страшном сне. Хорошо, что девушка не была избалованной и привередливой, а то ей тяжело пришлось бы здесь: обитать в тесной каморке, есть простую, хоть и сытную еду, которая полагалась слугам (она каждый раз негодовала, слыша это отвратительное слово), ходить, опустив глаза…
Она научилась всему, твердя про себя каждый раз слова Вождя о том, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». А эта социальная система ей, мягко говоря, не нравилась, но выбирать не приходилось. Пока оставалось только думать о том, как бы изменить ее к лучшему!
Одному Маша так и не научилась – кланяться. За это ее однажды побила хмурая хозяйка, госпожа Валия, – не с той ноги встала, а тут еще служанка королевой ходит, спину лишний раз не согнет! Когда Валия подняла руку (вернее, веник) на Машу, та пришла в ужас: да как можно избивать других людей?! Ведь они такие же, как и ты сам, кто дал тебе право распоряжаться чужой судьбой, кто поставил выше других?! Маша этого не понимала и уже собралась уйти, когда вдруг осознала, что идти ей совершенно некуда. Не в лес же податься, в самом деле!
Пришлось остаться в доме портного, однако и позволить кому-либо бить ее Маша не могла (это означало бы полную потерю самоуважения!), а потому она начала носить с собой книгу Вождя в сумке, которую сама кое-как сшила из ненужных обрезков тканей.
Как-то госпожа Валия, в очередной раз пребывая в дурном настроении, замахнулась на Машу хлыстом (она обожала эту вещь, воображая себя, должно быть, укротительницей диких животных), но девушка поудобнее ухватила увесистый том и предупредила:
– Только попробуйте меня тронуть, я в долгу не останусь!
В голосе ее звучала такая мрачная решимость, что хозяйка отступила, так как уверилась – эта ненормальная не преминет исполнить свою угрозу. Но злобу затаила, да еще какую! Тем более она начала замечать, что драгоценный муженек посматривает на новенькую служанку с неподдельным мужским интересом, так и шарит взглядом по ее прелестям. Для госпожи Валии это было совершенно непереносимо – в прошлом она была красавицей, но успела уже постареть и подурнеть, некогда соблазнительная фигура после родов оплыла и сделалась бесформенной. А тут муж засматривается на служанку, молодую и крепенькую, ну как такое перенести?! Госпожа Валия не упускала ни единой возможности упрекнуть Машу, так что той несладко жилось в доме портного. Девушка совершенно не понимала поведения злющей тетки, ведь Вождь учил, что собственнические отношения между мужчиной и женщиной – пережиток прошлого! Но хозяйка явно не собиралась от него избавляться и еще больше невзлюбила Машу. А когда та попыталась прочесть ей лекцию на эту тему, взяла да и заперла ее в чулане, а еще без ужина оставила! А что? Если битьем служанку не выучишь, то и другие пути найдутся!
Так и тянулись долгие зимние месяцы, и единственной отдушиной для Маши стало чтение сочинений Вождя, единомышленников пока у нее не было. Селяне отмахивались от девушки и считали общевистские идеи бредовыми, а то и вовсе прогоняли, обидно обзывая убогой и полоумной.
Вообще-то девушка всегда думала, что крестьяне и ремесленники при капитализме жили очень плохо и бедно, – так учили на уроках истории, – но это были какие-то другие люди! Здешние обитатели жили неплохо, угнетать их, судя по всему, никто не собирался, да и откровенных бедняков Маша не видела. У кого не было своего хозяйства, тот нанимался к зажиточному соседу. Конечно, все хотели жить лучше, но не желали ради этого чем-то жертвовать. Самый большой риск, на который они соглашались пойти, – так это купить телочку или бычка в чужой деревне! Что до роста благосостояния… Они готовы были вкалывать на своем поле с утра до ночи, по необходимости работали на общинном. Урожая не соберешь – нечем будет подати платить, тогда придется с себя портки снимать! Но вот делиться с бедными не желали совершенно. Что больше всего поражало Машу: даже те, кто выбился в середнячки из самых низов, кто еще не забыл, каково это – быть бедным, отказывались проявлять трудовую солидарность наотрез. Мы своим горбом себе все заработали, говорили они, а эти на готовенькое хотят? Нет уж, пускай трудятся до седьмого пота, а там видно будет, гожие это люди или нет!
Маша утешала себя тем, что сразу революции не делаются, нужна подготовка, и в редкие свободные часы проводила уроки политграмоты. На них, правда, приходило совсем мало народу, и то, как подозревала Маша, от скуки – долгими зимними вечерами заняться было особенно нечем, молодежь на посиделки собиралась, а кто постарше, особенно одинокие, не знали, куда себя деть. А тут и с соседями встретишься, и рукоделием каким-нибудь можно заняться в компании, пока рыжая девица бубнит что-то непонятное.
Несколько раз заглядывал староста, чтобы узнать, как идут у нее дела. А что она могла на это ответить? Конечно, будущее виделось ей не в самом радужном свете, в чем она честно призналась. Ранек покивал (почему-то с довольным видом) и туманно намекнул, что все может измениться, стоит ей только захотеть. Не пожелав сообщить подробности, он лишь загадочно усмехнулся и велел ей непременно быть на празднике начала лета.
Тут еще одна проблема прибавилась: на исходе зимы хозяин перешел от пассивного любования к активным действиям. Для начала он позвал Машу и непререкаемо велел:
– Ну-ка, надень вот это!
Девушка взяла предложенную вещь и удивилась – она нисколько не походила на практичные коричневые и серые платья, которые ей приходилось здесь носить! Яркая голубая ткань, пусть и совсем простенькая, казалась осколком летнего неба среди хмурых туч и влекла к себе неодолимо, настолько, что у Маши не нашлось сил, чтобы отказаться примерить платье.
Выяснилось, что наряд очень к лицу девушке, вот только был он по здешним меркам бесстыдным – платье плотно облегало фигуру, да еще этот глубокий вырез на груди… Ужасное мещанство и вообще пошлость, Маша не ожидала от себя такого, но после долгой унылой зимы, после этих бесформенных платьев так хотелось надеть что-нибудь красивое! Еще бы на танцы пойти в Дом Культуры…
При виде Маши в обновке взгляд у Малуха сделался масленым, и девушка быстро смекнула, что к чему. К тому времени она уже пообвыкла и перестала бояться портного, хоть и не испытывала к нему особенно нежных чувств. Однако, как говорится, что естественно, то не безобразно, тем более уроки полового воспитания в школе проводили, да и кое-какой вполне приятный опыт у Маши имелся. Девушка невольно призадумалась: здесь у нее и возможности не было для удовлетворения естественных потребностей. Никаких особенных развлечений для молодежи, а тем более для слуг, в Перепутинске не предусматривалось, не считая вечерних посиделок. Были, конечно, праздничные дни, в которые устраивали гулянья, но до них было еще далеко. Так как же быть?
Госпожа Валия тоже мгновенно догадалась, к чему идет дело, обозвала Машу гулящей девкой (а та уже знала – здесь это означает то же, что и жду в родном мире, так что ничуть не обиделась), а потом устроила мужу грандиозный скандал с битьем тарелок и горшков.
Спустя пару дней супруги помирились, но Малух так и не оставил своих поползновений, хотя теперь уже старался делать это незаметно. Проще говоря, щипал Машу за бока в сенях и норовил прижать под лестницей.
Вот так и жила Маша, все лучше понимая, как прав был Вождь, повествуя о горькой судьбе рабочего класса!
Третий месяц… Третий месяц вынужденного безделья и затворничества – деваться в этой глухомани некуда. Кажется, хозяйка постоялого двора и прислуга терпели гостя с большим трудом: Весьямиэлю даже особенно притворяться не приходилось, злость он срывал на ни в чем не повинных людях.
Кое-что, впрочем, удалось разузнать и не выходя за пределы поселка: пару раз он удачно подпоил старосту. Сначала тот рассказал Весьямиэлю, как в этих краях принято титуловать знатных особ. Никаких графов и герцогов, конечно. Верховный правитель именовался Властелином мира. За ним следовали властители вершин, холмов и равнин. Особняком стояли властители недр и морей – с ними дело обстояло сложно, староста, правда, не смог объяснить, чем они отличаются от остальных. Весьямиэль прикинул, что его титул соответствует званию властителя холмов, и только хмыкнул – где они, те холмы!