Антипов Георгий. Ортис - десятая планета

Антипов Георгий Иванович
Ортис - десятая планета

   Георгий Иванович Антипов
   ОРТИС - ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА
   Письмо первое
   Я - космический "заяц"
   Здравствуй, Степка! Я уже на Ортисе. Ортис - это название планеты.
   Как я попал сюда? Прилетел в космической ракете. Когда она стояла на ракетодроме, я незаметно забрался ночью в багажник, а утром - трах-бах! - и я в воздухе. И, пока меня заметили, Земля была уже далеко-далеко.
   А летел я здорово! Правда, когда я сидел в багажнике, я очень боялся, что меня найдут и оштрафуют как космического "зайца" на два миллиона рублей. Но всё обошлось как нельзя лучше. И, представь себе, как первого космического "зайца" космонавты окружили меня заботой и вниманием. Да что вниманием! Я был прямо нарасхват.
   Астроштурман мне звёздную карту в руки сует, Радист - с концертом ко мне по заявке. Повар угощает питательными таблетками. Врач не отрывался от моего пульса почти до самого Ортиса. А потом прямо в ракете начал писать научную работу "Обязательна ли тренировка для космических пассажиров?"
   Одни только роботы не обращали на меня никакого внимания. Впрочем, на то они и роботы, чтобы не замечать живого человека.
   Ты спросишь, как я перенёс невесомость. Скажу откровенно: невесомость мне не понравилась. Никакого веса: что куриное перо, что человек. Разве это справедливо? По-моему, у каждого человека должен быть всегда свой вес.
   На Ортис мы прилетели, оказывается, точно по расписанию. Сели очень хорошо, и все заспешили по своим делам - открывать, изучать, исследовать, а про меня все забыли. И кстати. Я даже обрадовался. Теперь я стал сам себе хозяин: куда захочу, туда и пойду, что понравится, то и буду смотреть.
   Ортисяне
   Не успел я решить, в какую сторону шагать, как меня окружили жители Ортиса. Взрослые ортисяне, конечно, увязались за нашим космическим экипажем, а меня осадили ортисишки-мальчишки.
   Смотрю на них - ничего удивительного. У них есть голова, руки, ноги. В одежде тоже порядок - штаны, рубашки. Только лопочут по-своему.
   Посмотрели мы так с ортисишками друг на друга, а потом меня кто-то спрашивает:
   - Может быть, ты по-русски говоришь?
   Я оглянулся: кто же так заговорил? А это, оказывается, электронный переводчик-маленький такой аппаратик, похожий на наш карманный фонарик.
   Какой-то ортисишка сует мне его под нос и всем видом показывает, чтобы я говорил. И я ответил:
   - Русский я. С Земли.
   Электронный переводчик залопотал по-ортисянски.
   И меня поняли! Ортисишки зашумели, загалдели, начали хлопать меня по плечу. Потом они подарили мне электронный переводчик, и я сказал им большое спасибо. Тут все снова начали аплодировать и кричать:
   - Мац-бац-кац! Ару!
   Пока они шумели, я разглядел моих новых друзей получше.
   Я заметил, что, хотя в одежде ортисян не было ничего особенного, носили они её по-своему. Пиджаки и рубашки были надеты задом наперёд. На головах что-то похожее на наши бескозырки. Но когда я пригляделся к одной бескозырке, то сзади у неё нашёл козырёк. Значит, это были не бескозырки, а фуражки и кепки, но почему-то надетые задом наперёд. Оказалось, что на Ортисе носить так одежду удобнее: в пальто и плаще не продувает. А козырьком лучше прикрывать не лицо, а затылок от солнечного удара.
   Моих ортисишек очень, видно, удивила наша привычка застёгивать пиджаки спереди. Они толкались вокруг меня, тыкали пальцами в мои пуговицы и показывали друг другу кулаки.
   - Из-за чего вы ссоритесь? - спросил я.
   - Мы и не думаем ссориться, - ответили они. - Мы не можем налюбоваться на твои пуговицы.
   - Зачем же вы грозите друг другу кулаками?
   - Мы вовсе не грозим. Мы хвалим пуговицы.
   Понимаешь, Степка, показать здесь кулак-всё равно что у нас большой палец.
   - Тогда чем же понравились вам мои пуговицы? - спросил я.
   - О-о! - зашумели ортисяне. - Это такое богатство! В наших коллекциях нет ничего подобного!
   - В коллекциях? Значит, вы коллекционируете пуговицы?
   - Только пуговицы! - ответило несколько ортисян. - После того как пуговицы были на Ортисе вытеснены замками-"молниями" и кнопками, наши коллекции больше не пополняются. А тут такое богатство!
   Недолго думая я оторвал от своего пиджака все пуговицы и тут же раздарил их.
   Но ортисян это только раздразнило. Они так жадно смотрели на мои пуговицы на брюках, что я не выдержал. Через минуту я остался без единой пуговицы. Тогда я взмолился:
   - Принесите мне из нашей ракеты какой-нибудь ремешок, а то я никогда не сдвинусь с места!
   Беседа с Кинечу
   Ремешок мне принёс самый маленький ортисянин, по имени Кинечу.
   - Ты не сердись на них, - сказал он, - разве у вас не собирают коллекции.
   - Собирают, - ответил я. - Есть чудаки, которые тоже пуговицами увлекаются.
   - Как ты сказал, "чудаки"? - спросил Кинечу. - Чудаки - это люди, которые коллекционируют?
   - Не все. А только те, что собирают пуговицы, обёртки от конфет и этикетки от спичечных коробок.
   - Чудаки! - закричал Кинечу своим друзьям. - На Земле вас бы звали чудаками!
   Ортисянам слово понравилось.
   - Чу-да-ки! Чу-да-ки! - весело кричали они хором.
   Я хотел сказать, что собирать коллекции пустячных вещей - дело не стоящее, но раздумал, чтобы не огорчать ортисян.
   - Послушай, - обратился я к Кинечу, - а ваши люди уже летают в космосе?
   - Нет, - ответил Кинечу.
   - А фиолетовые люди у вас есть?
   - Нет.
   - И зеленых нет?
   - И зеленых нет.
   - Но, может быть, гигантские ящеры или какие-нибудь там птицы-лягушки?
   - Нет, ничего такого нет у нас.
   - А рабы есть у вас? - спросил я.
   - И рабов нет, - ответил Кинечу.
   - Значит, и освобождать некого?
   Я расстроился:
   - Зачем же я летел к вам?
   - Но у нас зато немало другого интересного.
   - А ты мне покажешь?
   - Ладно... - согласился Кинечу. - Скажи, - поинтересовался Кинечу, - а сколько тебе лет?
   - Двенадцать, - ответил я.
   - О! Тебе двенадцать лет? - удивился Кинечу. - Такой маленький, и ты так много сделал!
   - Я ещё ничего не сделал.
   - А почему же тебе тогда двенадцать лет?
   - Ну потому что так родился. А тебе сколько?
   - Мне только семь! Я ещё ничего полезного не сделал.
   - Ну при чём тут полезное дело? Я ведь спрашиваю про возраст.
   - А я и отвечаю про возраст. Я ещё не много пользы принёс, вот потому мне и семь лет.
   В общем, мы еле-еле поняли друг друга.
   Оказывается, возраст ортисян считается не так, как на Земле. Они записывают в паспорта только те годы, в которые приносят пользу обществу.
   Но учёба тоже считается. Счёт как раз и начинается с первого класса. Ученикам шестого класса на Ортисе в основном по шесть лет. Но есть и старше. Это те, кто в свободное время трудятся или занимаются в двух школах, например в художественной или музыкальной.
   Чем старше ортисянин, тем больше полезных дел он совершил, а значит, тем больше его и уважают.
   Я сказал Кинечу:
   - Знаешь, а один мой друг имел бы здесь всего четыре года, так как его оставляли на второй год в пятом классе. А если ещё учесть, что он не ходит на школьные воскресники и не собрал и пуда металлолома, то подходит у вас к младшей группе детсада.
   Письмо второе
   Чудеса начинаются
   Привет с Ортиса! Итак, продолжаю.
   Мы двинулись в ортисянский город. Не прошли мы и ста шагов, как мне захотелось пить. Я сказал об этом Кинечу.
   - Пить? Сейчас. - Он стал рыться в карманах. - Нашёл! Вот, пожалуйста! - и подал мне таблетку величиной с пятак. - Пей!
   Легко сказать - пей. А что пить? Таблетку?
   - Пей, пей! У меня ещё есть, - улыбался Кинечу. Он и не догадывался, что мы пьём не таблетки, а воду.
   Сунул я таблетку в рот и сразу почувствовал, что рот стал полным воды. Я чуть не захлебнулся, но всё же проглотил. А воды опять полон рот. Я едва успевал глотать и с ужасом думал, что делать, когда напьюсь. Но вода вдруг больше не стала накапливаться, и мне осталось только поблагодарить Кинечу. На всякий случай я спросил:
   - А газировки в таблетках у вас нет?
   - И газировка есть. Одну минутку.
   И Кинечу опять полез в карманы, но я остановил его:
   - Не надо. Это я только так, для справки.
   Планета Ортис мне начинала нравиться.
   Город с первого взгляда тоже показался обычным: дома, улицы, скверы. Но я уже был учёным и внимательно присматривался и к домам, и к улицам, и ко всему, что встречалось на пути.
   И вот что увидел. Дома здесь не прямоугольные, как у нас, а восьмигранные. Окон нет совсем. Стены сделаны из прозрачной пластмассы. А что это значит? Это значит, что здесь об уличных футболистах заботятся больше, чем у нас. Здесь в футбол, раз нет окон, можно играть где угодно.
   Вот бы тебе сюда попасть, Степа!
   С другой стороны, видеть город без окон мне было как-то непривычно. Вдруг взбредет кому-нибудь в голову из ортисишек влезть в окно, а окон нету! И бумажных голубей пускать неоткуда. Да-а, посмотришь со стороны - не дома, а аквариумы. Но ортисяне живут - не жалуются.
   На улицах я не заметил ни одного сердитого. Идут все - улыбаются, разговаривают-смеются, прощаются-хохочут. И хоть бы один нахмурил брови!
   - Отчего всем так весело? - спросил я Кинечу.
   - Ортис - самая весёлая планета во всей Вселенной, - сказал Кинечу. Ортисяне никогда не плачут, никогда не грустят. Они только улыбаются и смеются. Но почему ты вдруг перестал улыбаться?
   - А зачем же без всякого повода улыбаться, - сказал я. - Это, наверное, трудно?
   - Нисколько! Это дело привычки, - с улыбкой сказал Кинечу и вдруг испуганно посмотрел по сторонам. - Улыбайся! Пожалуйста, улыбайся! Тебя уже заметили смехачи.
   И только он это сказал, как нас окружили ортисяне с плакатами и транспарантами: "Долой кислые физиономии!", "Смех для всех!", "Улыбайся! Ты принесёшь пользу не только себе, но и обществу!". Кинечу шепчет:
   - Это из клуба "Смехачей". Улыбайся! Они не отстанут, пока не рассмеешься.
   А на меня, как назло, будто столбняк нашёл. Никак не могу улыбнуться. В уме говорю себе: "Ну что тебе стоит?" - растягиваю губы, ничего не получается. А смехачи кричат:
   - Это фальшивый смех!
   Стало мне на них смешно смотреть, на этих весельчаков, я не вытерпел, заулыбался по-настоящему.
   Последний рёва
   Да, люди на Ортисе совсем не умеют ни печалиться, ни сердиться. А плач считается пережитком прошлого. С ним здесь борются так же, как у нас с религией или алкоголем.
   В прошлом на Ортисе читались такие лекции: "Плач-враг здоровья", "Плач и борьба с ним", "Смех и долголетие". Теперь на Ортисе никто не плачет. Ортисяне больше всего радуются и смеются. Можно подумать, что у них круглый год праздник. Правда, в городе каким-то чудом всё-таки сохранился один рёва. О нём известно каждому ортисянину, и вот что рассказал мне о нём Кинечу.
   Зовут рёву Лёсо. Ещё в школе никто никогда не мог выпросить у него ни резинки, ни карандаша. Все, например, идут в кино, а он - деньги в копилку. Все в очередь за эскимо, а он опять - деньги в копилку. Денег накопил целый сундук. А тут - раз! - деньги взяли и отменили. Насовсем! Сел Лёсо на сундук и такого рёву задал, что его едва водой отлили. Потом ему говорят:
   - Ну чего ты ревёшь? Ведь одеваешься, как все. И ешь теперь, как раньше короли не ели.
   А Лёсо, знай, хнычет:
   - В кино не ходил... Эскимо не ел...
   Смотреть на него съезжаются из самых дальних уголков Ортиса. Особенно часто в этот город приезжают артисты. Ведь на сцене всё должно быть правдиво, как в жизни. Значит, и плач должен походить на настоящий. А где его увидишь, если все улыбаются? Вот и приезжают артисты к рёве учиться. И стоит ему только с сожалением напомнить: "Да, много денег пропало!" - как Лёсо заливается слезами.
   После каждого сеанса артисты аплодируют ему. А то и руку пожимают благодарят.
   Правда, рёва от такого внимания постепенно зазнался, повеселел и стал реже плакать, и тут артисты перетрусили: а вдруг он совсем реветь перестанет?
   Но я думаю, страшного в этом ничего нет. Пусть тоже смеется. Он и так немало слёз пролил из-за своих денег. А рёву можно с Земли доставить - у нас они ещё не перевелись.
   Сонное царство
   Это случилось в первый же день, как я очутился на Ортисе. Идём с Кинечу по городу. Я, конечно, глазею по всем сторонам. Вдруг слышу звон курантов, а потом музыку, похожую на колыбельную. Смотрю, прохожие на улицах забеспокоились, засуетились. Одни торопятся занять места на скамейках, другие - прямо на газоны лезут. И устраиваются так, будто спать собираются.
   Не успел я и глазом моргнуть, как все уже спали. Спали прохожие и постовые. Спали водители и пассажиры. В магазинах - продавцы и покупатели. Остановились и троллейбусы. Замолчало радио. Потухли телевизоры. Настоящее сонное царство!
   Мой Кинечу тоже начал клевать носом.
   - Что случилось? - спросил я его с удивлением.
   - Тихий час, - успел ответить Кинечу и захрапел.
   Потом, когда тихий час кончился и все проснулись, Кинечу объяснил, что вместе со звоном курантов из отдела здравоохранения по городам и сёлам посылаются специальные сонные лучи.
   На меня, как на новичка, они подействовали не сразу (поэтому-то я и видел, как спали ортисяне). Но и я всё же не устоял перед сонными лучами и тоже вздремнул. Да так сладко, что Кинечу еле-еле растолкал меня. Славный он ортисёнок - этот Кинечу!
   Письмо третье
   Страна автоматов
   Ты послушай, Степка, какая техника на Ортисе! Автоматов здесь видимо-невидимо. Шагу не сделаешь, чтобы не столкнуться с автоматом. Автомат-регулировщик. Автомат-видеофон (не телефон, а видеофон: разговариваешь - и видишь с кем). Автомат-библиотекарь. До чего додумались ортисяне - даже автомат для очистки перьев изобрели!
   Так вот, шагаем мы с Кинечу по городу. Смотрю - боксёрский ринг у дома. Прямо на улице. Зевак немного, но боксёры работают на честность. Видно, соревнование ответственное. Судья, секунданты-всё, как у нас. И боксёры что надо! Бац-бац! Прыжок. Выпад. Бац! Тузят друг друга по всем правилам. Бросок. Глухая защита. Удар.
   Но что это? Уснул судья, что ли? Боксёры бьются три... пять... десять минут, а гонга нет. Я не выдержал и закричал:
   - Время-а-а!
   Но меня никто из зрителей не поддержал.
   А Кинечу, улыбаясь, сказал:
   - Время ещё не вышло. У нас раунд пятнадцать минут.
   "Ого-го! - подумал я. - А у нас на Земле три минуты!"
   Наконец ударил гонг!
   Боксёры отошли каждый в свой угол и... встали. Им даже стулья не подали!
   Тут из дома вынесли полотенца и начали массажировать... секундантов и судью.
   - Они что, в своём уме? - удивился я. - Или у вас не положено отдыхать боксёрам?
   - Сейчас и боксёры получат своё, - сказал Кинечу.
   И действительно, на ринг поднялись два ортисянина и подошли к боксёрам.
   И тут произошло такое, что я не поверил своим глазам. Грудные клетки боксёров распахнулись, и я увидел внутренности. Да, да, внутренности! Я увидел катушки! Массу катушек, переплетённых проводами. Увидел ряды лампочек и несколько десятков переключателей. И тут до меня дошло, что боксёрами были автоматы.
   Роботы-боксёры! Что им раунд в пятнадцать минут! Они могли бы тузить друг друга по целому часу. И массаж им, конечно, без надобности. Смазка другое дело. А секунданты - это вовсе и не секунданты, а конструкторы.
   Пока я смотрел на боксёров, судья пригласил на ринг одного из конструкторов и поднял его руку: победитель!
   Ортисяне, приветствуя победителя, начали хлопать его по плечу. Один из конструкторов стал расхваливать боксёров:
   - Роботы-боксёры - это огромный шаг вперёд в ортисянском боксе. Скулы не своротишь, глаза не выбьешь. А гайка какая вылетит - долго ли новой заменить!
   И невдомёк было конструктору, что одной гайки не хватало у него самого. Ведь бокс-то - это физкультура!
   Роботы слушали молча. Они как остановились после драки, так и стояли на своих местах с распахнутыми грудными клетками.
   И мне почему-то стало грустно...
   Есть на Ортисе и роботы-шахматисты. Только между собой они не играют, потому что не умеют нападать. Зато с ортисянами сражаются стойко. Как запрограммируют им какую-нибудь защиту Каро-Канна или Нимцовича, так хоть лоб у тех треснет от самых блестящих комбинаций - не пробьёшь.
   Ортисяне к железным шахматистам относятся с уважением. А по-моему, роботам в шахматах делать нечего. Нет у них выдумки. Будь моя воля, я отправил бы их на переплавку. В крайнем случае их можно было бы использовать в качестве роботов-полотёров или швейцаров.
   Но кое-какие автоматы ортисян мне определенно понравились.
   Например, звукособиратель.
   Звукособиратель
   О звукособирателе я ещё на Земле слыхал. Какой-то изобретатель-самоучка предлагал его одному бюрократу. Но бюрократ, понятно, отмахнулся. Иначе он и не был бы бюрократом! А здесь звукособиратели на каждом шагу: в квартирах, в классах, в театрах -в езде, где можно найти лишний шум. А работа у этого прибора - собирать звуки и перерабатывать их в электричество.
   Покричали, например, ученики на перемене - автомат соберет всё до единого звука. А сели на урок - нате вам свет. Сами старались.
   Я смотрел на это великое изобретение и думал: "Поставь-ка такой аппарат на перемену в нашей школе. За десять минут его так зарядят, что электричества хватит на троллейбусную прогулку по всему городу?"
   На уроках, когда вызывают двоечников, аппарат можно не включать. А если поставить звукособиратель на сборах или на заседаниях советов отрядов и дружин? Да речами на них мы смогли бы освещать всю школу!
   Или тот же стадион. Вот уж где попотел бы этот самый звукособиратель! Один Лёнькин свист смог бы зажечь лампу в тысячу свечей. Весь город после матча прямо сиял бы в огнях.
   Так что звукособиратель, по-моему, - изобретение стоящее. На Земле бездельничать ему не пришлось бы. Но ортисяне так увлеклись автоматами, что и не заметили, как перестарались. И тут я сказал им своё слово.
   Перочистка
   У ортисян так. Чтобы очинить карандаш-автомат. Вычистить перо от соринки - автомат. Пишет ученик на уроке и вдруг видит - волосок на пере. Что делать? Он просит разрешения подойти к автомату, включает его, опускает перо, нажимает кнопку и ждет, пока автомат не подаст ему перо без волоска.
   - Чудаки, - сказал я ортисишкам, - куда проще пользоваться перочисткой.
   - Перочисткой? - удивились ученики. - А что это такое?
   - Это несколько тряпичных кружочков, сшитых посередине, - ответил я.
   Но они ничего не поняли. За минуту я сшил им первоклассную перочистку и показал, как пользоваться.
   - Ару! - закричали ученики.
   У нас кричат "ура", а на Ортисе кричат "ару".
   - Ару! - закричали ученики и сейчас же сшили себе перочистки.
   Между прочим, интересный факт. Каждое выступление ортисян на собраниях, заседаниях, совещаниях заканчивается восклицанием "ару!". И всех выступающих здесь зовут аруторами. Я подумал: не от этого ли слова произошло наше - "оратор"?
   Но это мимоходом. Так вот, о перочистке. Когда я прощался с учениками, ко мне подошёл учитель.
   - А знаете, молодой человек, - сказал он, - в наших древних книгах упоминается о какой-то перочистке. Но наши учёные посчитали её инструментом для ощипывания гусей и куриц, которыми питались предки, и поэтому никому и в голову не пришло додуматься до такого гениального изобретения,
   С этого времени земная перочистка вытеснила автоматы для очистки перьев из всех ортисянских школ. А в местной газете "Ох", о которой я расскажу чуть позже, вскоре появилось сообщение:
   "За изобретение оригинального прибора для очистки школьных перьев, заменившего дорогостоящие автоматы, землянину Косте Вострикову присваивается звание Почётного члена Ортисянской Академии наук".
   Цветок ирвен
   Кинечу сказал:
   - Ты, кажется, парень с головой. Перочистку сам придумал?
   - Сам, - ляпнул я.
   Не удержался. Похвалили - я и рад стараться врать.
   Сказал "сам" и сразу почувствовал, что попал впросак. Кинечу каким-то чудом тут же догадался, что я соврал. Отошёл к окну, взял в руки горшочек с цветком и уставился на увядшие лепестки.
   - А ты правду сказал? - спросил он.
   "Наверняка какой-нибудь лжеулавливатель стоит рядом, - подумал я. - Что же делать?"
   А Кинечу даже улыбаться перестал. Смотрит на цветок и говорит:
   - На Ортисе никто никогда никого не надувает.
   - Хватит, - говорю, - не сердись. По глупости сболтнул. В первый и последний раз. Но как ты узнал? Ведь мог же и я додуматься до перочистки.
   - Ирвен. Он никогда не ошибается. - Кинечу показал на красно-белый цветок. - Он завял - значит, кто-то поблизости сказал неправду.
   - Этот цветок лжеулавливатель? - захохотал я. - Рассказывай сказки! Так я тебе и поверил!
   Кинечу обиделся:
   - Хорошо, тогда пусть этот самый ирвен угадает ещё раз.
   - Этот больше не сможет, - грустно сказал Кинечу. - Он погиб. И все цветы в этой комнате завяли. Мне стало стыдно. Погибло столько цветов! И хоть бы враньё было стоящее! А то из-за какой-то перочистки!
   Кинечу сходил в соседнюю комнату и принёс новый цветок.
   - А если ещё меньше совру, - спросил я, - ну, на самую чуточку?
   - Всё равно завянет. Ложь есть ложь, маленькая она или большая. Вред от неё всегда одинаковый.
   Мне стало жалко цветы, и я врать перестал.
   Кинечу рассказал, что развести ирвен ортисянам стоило огромного труда. Они и сами не знали, как часто лгали. Цветы гибли буквально на корню. Стоило только прийти ортисянам к кому-нибудь в гости, как в первые десять минут хозяин оставался без цветов.
   Тогда, чтобы сохранить цветы, ортисяне стали запираться от гостей. Те начали обижаться.
   И вот, чтобы проверить своих друзей, некоторые ортисяне стали носить цветок с собой. Разговаривают друг с другом, а сами поглядывают на цветок. Завянет - ссора. Каждый обвиняет во лжи другого.
   В общем, в первое время ирвен не столько пользы приносил, сколько вреда. Отъявленные брехуны вообще боялись высунуть нос на улицу. Ни к кому не ходили в гости, никого не пускали к себе.
   Одно время ирвен хотели ликвидировать с корнем, чтобы не перессорились все ортисяне, но самые честные всё-таки спасли цветок. И он выстоял.
   Труднее всего оказалось взрастить ирвен в школах. Мешали двоечники. Ответят невпопад - цветка как не бывало. Получалось так, что все ученики должны успевать, чтобы в классе спокойно рос ирвен. Развернулось соревнование за то, чтобы в каждом классе расцвёл ирвен. Дело было не из лёгких. Ведь надо было не только хорошо учиться, но и во всём быть честным. Ни разу никого не обмануть.
   Постепенно ирвен появился в каждом доме, в каждой квартире, в каждом классе. Сейчас им украшены улицы, скверы, сады. Если где-либо цветок почему-то завянет, его стараются заменить свежим, чтобы никто не говорил: "В этом доме (или классе) врут".
   Дорогой Степка, а не мешало бы такой цветок развести и у нас на улице. Наверное, сначала трудно будет - один твой Витька Софронов целую оранжерею за вечер может сгубить, но над такими могут взять шефство пионеры.
   Письмо четвертое
   Музыкальные рыбы
   Вообще музыкой на Ортисе увлекаются буквально все - от малышей до седобородых старцев. Но самыми универсальными музыкантами считаются рыболовы. Дело в том, что рыбу здесь ловят не на червяков, мотыльков и букашек, а прямо небольшими сачками. И подманивают к берегу музыкой.
   Каждая рыба любит свою музыку, свой инструмент. Например, плотвички, пескарики и прочая мелочь без ума от лёгкой музыки, особенно от фокстротов. Так косяками и собираются у берега.
   Рыбы покрупнее - окуни, лещи, язи - увлекаются романсами.
   А щукам подавай музыку побоевитей да поэнергичней. На наш "Танец с саблями" Хачатуряна они сами бы полезли на берег.
   Сомы признают только симфонии. Чтобы выманить пудового сома из-под коряги, рыболовы вынуждены объединяться в симфонические оркестры. Правда, иногда сом подходит всего на один-единственный бас. Рявкнет рыболов в медную трубу - сом тут как тут. Но на бас он идёт не всегда, а по настроению.
   Ерши-любители народной музыки и ловятся поэтому на любую. Ведь в каждой симфонии, в каждом фокстроте есть и народные мелодии.
   Композиторы, проведав об этом, стали проверять на ершах свои сочинения. Если ерши клюют - значит, сочинение достойное.
   Так что рыболов, чтобы не остаться без улова, должен разбираться во всякой музыке и играть на любом инструменте. Когда он едет по городу, все знают, что это рыбак. Через плечо - труба-бас (кто не мечтает о большой рыбине!). В футлярах, футлярчиках и просто так - скрипки, саксофоны, кларнеты и даже барабаны: будить налимов.
   Рыболовы на Ортисе - самый музыкальный народ. В беседах и лекциях так и говорят: "Занимайтесь рыбной ловлей. Повышайте музыкальную культуру".
   Да, Степка, чуть не забыл! Есть тут и свои рыболовы-браконьеры. Они пользуются слабостью рыбы к слезливой музыке. Стоит заиграть что-нибудь душещипательное, с надрывом, как вся рыба вокруг так ослабевает, что её можно брать руками. Такой вид ловли считается запрещенным. У браконьеров отбираются ноты, музыкальные инструменты и сачки.
   Вот почему музыка на Ортисе, в основном, весёлая и жизнерадостная.
   Письмо пятое
   Газета "Ох"
   Посылаю несколько вырезок из газеты "Ох" - "Ортисянский хроникёр". Что к чему, Степка, объясню тебе в следующем письме.
   ОБЪЯВЛЕНИЯ
   Искусственные кровеносные сосуды, внутрисердечные и ушные перепонки, а также готовые пластмассовые сердца отпускаются в неограниченном количестве по первому требованию нуждающихся. Обращаться по видеофону 12-34.
   В гостиницу "Космос" требуется швейцар с инженерным образованием, умеющий обращаться с новейшими конструкциями бытовых автоматов.
   МАМА СТИРАЕТ
   Дорогая редакция! В нашем звене есть пионер Мезон Куделкин, который всю домашнюю работу свалил на маму. Автокухня у него в полном беспорядке. Электрополотёр бездействует. Стиральный комбайн вышел из строя. Мезонова мама, возвратясь с фабрики, вынуждена сама готовить обед и стирать бельё.