Страница:
– Я, Машенька, давно ничего не чувствую. Но спасибо, что поинтересовалась.
Судмедэксперт подмигнул Маше и зашагал дальше. Любимова тоже было двинулась к машине, но ее остановил следователь Пожидаев, человек с таким же помятым лицом, как и его пальто. Разве что пальто было помоложе и выглядело приличнее и дороже, чем лицо.
– Мария Александровна, не перемудри, – сказал Пожидаев усталым голосом. – Разрабатывай версии попроще. Чем проще, тем оно, знаешь, ближе к истине.
– Юрий Михайлович, вы меня учите работать?
– Упаси боже. Просто советую тебе как старший товарищ. Ты, кстати, как себя чувствуешь?
– Нормально чувствую. Что вы все ко мне пристаете с этим вопросом? – внезапно вспылила Мария.
– Ну-ну-ну, не горячись. Просто мы волнуемся за тебя.
– За себя волнуйтесь.
Маша повернулась и зашагала к машине.
К следователю подошел Толя Волохов. Пожидаев покосился на него и глубокомысленно изрек:
– Плохо ей еще.
– Да уж, – пробасил, дымя сигаретой, Волохов. – Нехорошо.
– Она вроде к психологу ходит?
– Может, и ходит. Да только нас с вами это не касается.
Следователь приподнял брови.
– Чего?
Волохов добродушно осклабился:
– Врачебная тайна, Юрий Михайлович. Знаете, поди, что это такое?
Пожидаев несколько секунд молчал, оценивающе глядя на верзилу-оперативника, потом отвел взгляд и пробубнил:
– Ну-ну. Ладно, поеду и я. Встретимся на совещании у Жука.
Пожидаев заковылял прочь, всем своим видом показывая, что он заранее недоволен всем, что собираются сделать, решить или сказать опера.
Толя Волохов отбросил окурок и вернулся к Стасу Данилову.
– Что скажешь? – спросил тот.
– Ничего, – ответил Стас. – Жрать охота. Когда закончим, поеду в кофейню. Ты со мной?
Волохов помотал головой:
– Нет.
– Боишься потерять изящество линий? – с усмешкой осведомился у него Стас.
Могучий Волохов смерил худощавую, поджарую фигуру коллеги презрительным взглядом и сказал:
– Зачем тебе есть – все равно еда в прок не идет.
– У меня повышенный метаболизм, – заявил Стас.
– Чего?
– Еда переваривается быстро. Сгорает, как в топке паровоза. – Стас глянул на живот Волохова и добавил, усмехнувшись: – Но тебе, я вижу, эта проблема незнакома. Твои закрома всегда полны.
Толя проследил за его взглядом и свирепо прищурился:
– Хочешь сказать, что у меня большой живот?
– Это не живот, Анатолий. Это дом, который построил «Старый мельник».
– Хочешь сказать, что я толстый?
– Ты не толстый, ты – хорошо наполненный и отлично утрамбованный.
Волохов фыркнул:
– С тобой говорить – гороху наесться.
Стас засмеялся и потрепал друга по могучему плечу, после чего повернулся и зашагал к двум подвыпившим бомжам, дожидавшимся беседы возле полицейской машины.
3
4
Глава 3
1
Судмедэксперт подмигнул Маше и зашагал дальше. Любимова тоже было двинулась к машине, но ее остановил следователь Пожидаев, человек с таким же помятым лицом, как и его пальто. Разве что пальто было помоложе и выглядело приличнее и дороже, чем лицо.
– Мария Александровна, не перемудри, – сказал Пожидаев усталым голосом. – Разрабатывай версии попроще. Чем проще, тем оно, знаешь, ближе к истине.
– Юрий Михайлович, вы меня учите работать?
– Упаси боже. Просто советую тебе как старший товарищ. Ты, кстати, как себя чувствуешь?
– Нормально чувствую. Что вы все ко мне пристаете с этим вопросом? – внезапно вспылила Мария.
– Ну-ну-ну, не горячись. Просто мы волнуемся за тебя.
– За себя волнуйтесь.
Маша повернулась и зашагала к машине.
К следователю подошел Толя Волохов. Пожидаев покосился на него и глубокомысленно изрек:
– Плохо ей еще.
– Да уж, – пробасил, дымя сигаретой, Волохов. – Нехорошо.
– Она вроде к психологу ходит?
– Может, и ходит. Да только нас с вами это не касается.
Следователь приподнял брови.
– Чего?
Волохов добродушно осклабился:
– Врачебная тайна, Юрий Михайлович. Знаете, поди, что это такое?
Пожидаев несколько секунд молчал, оценивающе глядя на верзилу-оперативника, потом отвел взгляд и пробубнил:
– Ну-ну. Ладно, поеду и я. Встретимся на совещании у Жука.
Пожидаев заковылял прочь, всем своим видом показывая, что он заранее недоволен всем, что собираются сделать, решить или сказать опера.
Толя Волохов отбросил окурок и вернулся к Стасу Данилову.
– Что скажешь? – спросил тот.
– Ничего, – ответил Стас. – Жрать охота. Когда закончим, поеду в кофейню. Ты со мной?
Волохов помотал головой:
– Нет.
– Боишься потерять изящество линий? – с усмешкой осведомился у него Стас.
Могучий Волохов смерил худощавую, поджарую фигуру коллеги презрительным взглядом и сказал:
– Зачем тебе есть – все равно еда в прок не идет.
– У меня повышенный метаболизм, – заявил Стас.
– Чего?
– Еда переваривается быстро. Сгорает, как в топке паровоза. – Стас глянул на живот Волохова и добавил, усмехнувшись: – Но тебе, я вижу, эта проблема незнакома. Твои закрома всегда полны.
Толя проследил за его взглядом и свирепо прищурился:
– Хочешь сказать, что у меня большой живот?
– Это не живот, Анатолий. Это дом, который построил «Старый мельник».
– Хочешь сказать, что я толстый?
– Ты не толстый, ты – хорошо наполненный и отлично утрамбованный.
Волохов фыркнул:
– С тобой говорить – гороху наесться.
Стас засмеялся и потрепал друга по могучему плечу, после чего повернулся и зашагал к двум подвыпившим бомжам, дожидавшимся беседы возле полицейской машины.
3
Встреча с отцом погибшей состоялась через полтора часа. По телефону с Машей говорил не сам Романенко, а его помощник.
– Виктор Степанович просил передать, что он вас примет. Но он может задержаться, и тогда вам придется подождать.
Мария заверила помощника, что она все понимает и что ничего страшного для нее в таком ожидании нет. Но на самом деле Маша провела в приемной около часа, глотая кофе чашку за чашкой и просматривая скучные журналы, посвященные сфере телекоммуникаций. Чтобы попасть в эту приемную, ей пришлось пройти унизительную процедуру досмотра.
– Вы должны оставить оружие здесь, – оповестил ее на входе громила-охранник в квадратном пиджаке и с таким же квадратным подбородком.
– У меня нет оружия, – честно сказала Маша.
– Могу я взглянуть на содержимое вашей сумочки? – осведомился квадратный охранник.
– С какой стати?
Он изобразил на лице улыбку, больше похожую на жуткий оскал.
– Прошу меня понять: я должен действовать по инструкции. В противном случае меня уволят.
Мария решила не нагнетать ситуацию и не тратить время на препирательства. Она сняла с плеча сумку и поставила ее на столик. Охранник расстегнул «молнию», раскрыл края и внимательно взглянул на содержимое сумки.
– Все в порядке. Вы можете пройти. Поднимайтесь на пятый этаж, пройдите через холл и увидите дверь, обитую черной кожей. За дверью будет приемная. Удачи!
Мария взяла сумочку и, нахмурившись, зашагала к лифту. Она сердилась на себя за то, что позволила охраннику обыскать ее, но все же смогла успокоиться и притушить нарастающий гнев.
Когда Виктор Степанович впустил Машу в свой кабинет, у нее уже дрожали пальцы от выпитого кофе, а в голове царил полный сумбур, состоящий из цитат, почерпнутых ею из только что прочитанных статей про цифровое телевидение, широкополосный Интернет и оптоволоконные кабели.
Виктор Степанович Романенко сидел за столом. Это был крупный, темноволосый, но уже начинающий седеть мужчина с благородным лицом римского патриция. Костюм сидел на нем как влитой, а бледное, гладкое лицо бизнесмена было спокойным и холодным, как у статуи.
Он не поднялся навстречу Любимовой, а лишь указал ей на кресло, а когда она села, спросил:
– Могу я взглянуть на ваше удостоверение?
– Можете.
Романенко, сцепив пальцы рук и словно окаменев в этой позе, терпеливо ждал, пока Мария найдет в сумочке удостоверение и раскроет его. Удостоверение он осмотрел внимательно, затем перевел взгляд на Машу и сказал:
– Значит, вы – следователь.
– Да.
– И вы женщина.
– Удивительно точное наблюдение.
Романенко сдвинул брови, помолчал несколько секунд (было так тихо, что Маша слышала собственное дыхание), а потом спросил:
– Вы уверены, что найденная вами девушка – моя дочь?
– Опознания еще не было, – сказала Маша. – Вас пригласят, и тогда вы…
– Как она умерла? – перебил Романенко, пристально глядя на Любимову.
– Мы считаем, что это убийство, – спокойно сказала Маша.
– Ира мучилась перед смертью?
– Это можно будет сказать после заключения судмедэксперта.
Романенко провел рукою по волосам, а потом вдруг усмехнулся – и в неожиданности и неуместности этой усмешки было что-то страшное, почти инфернальное.
– Вам, вероятно, кажется, что я слишком спокоен?
– Каждый переживает свою боль по-своему, – сдержанно ответила Маша.
– Видите ли… Ира была мне не родной дочерью. Я женился на ее матери, когда Ире было двенадцать лет, и у нас с самого начала как-то не заладилось. Мама Иры умерла три года назад, и с тех пор мы с Ирой стали совсем чужими людьми. Что не мешало ей время от времени обращаться ко мне за финансовой помощью.
Романенко перевел дух и вопросительно уставился на Любимову, словно ожидал от нее какого-то комментария.
– Я понимаю, – сказала Маша. – Такое часто случается.
Виктор Степанович помолчал еще несколько секунд, а затем спросил, вновь огорошив Марию внезапной сменой темы разговора:
– Это дело будете вести вы?
– Да, – ответила она.
– Не думаю, что женщина может быть хорошим следователем.
– Я не следователь. Я старший оперуполномоченный уголовного розыска.
– Да, я в курсе. Оперативно-розыскная деятельность, дознание, подготовка материалов для передачи их в СК… Но все равно. Вы только не обижайтесь, я не собирался вас оскорбить. Я просто высказал свое мнение. Хороший сыщик, на мой взгляд, должен обладать как минимум двумя качествами. Первое – смелость. Второе – умение мыслить аналитически.
– По-вашему, женщина не может быть смелой?
– Женщинам, в отличие от мужчин, всегда есть что терять. Дети, уютное гнездышко, красота… Особенно в вашем случае, поскольку вы, вне всякого сомнения, красивая женщина. А что до аналитических способностей, то всем известно, что женщины не умеют мыслить логически. – Романенко сдвинул брови и строго спросил: – Вы намерены оспорить мои утверждения?
Маша качнула головой:
– Нет. Я намерена задать вам несколько вопросов.
– Это хорошо. Когда женщина пытается спорить с мужчиной, это очень часто выглядит жалко.
– Есть такая китайская пословица: даже если надеть на быка уздечку и седло, он не превратится в коня. Я не буду пытаться вас переубеждать, Виктор Степанович. У меня на это просто нет времени. А теперь позвольте мне задать вопрос по существу. Когда вы виделись с дочерью в последний раз?
– Дня три назад.
– С тех пор вы общались?
– Нет. Э-э… – Романенко облизнул губы кончиком языка, словно они внезапно пересохли. – Мария Александровна, вы не против, если я налью себе выпить?
– Нет, – качнула она головой.
Романенко открыл ящик стола, достал бутылку скотча и граненый стакан.
– Вам не предлагаю, потому что вы на службе, – прокомментировал он, открывая бутылку. – Хотя, если хотите попробовать…
– Спасибо, но я не люблю виски.
– Это «Спрингбэнк» тридцатидвухлетней выдержки.
Мария снова качнула головой:
– Нет.
– Ну, дело ваше.
Романенко поднес стакан к губам и сделал глоток. Снова облизнул губы и сказал, с хмурой задумчивостью разглядывая стакан:
– Я практически ничего не знаю о ее жизни. Однако пару дней назад она приходила ко мне за деньгами. С ней был парень. Очень самоуверенный. Он представился художником. А когда они уходили, сунул мне свою визитную карточку. Потом я звонил ей, интересовался, какие отношения у них с этим парнем. Она сказала, что они друзья. – Романенко дернул уголком губ и добавил: – Должно быть, это означает, что она с ним спала.
Он залпом допил виски и поставил стакан на стол.
– Как долго они встречались? – спросила Маша.
– Не знаю. Но не уверен, что долго. Ира была не из тех, кто может долго терпеть рядом с собой мужчину.
– Чем Ирина занималась по жизни?
– В прошлом году она бросила университет. После этого… – Он пожал плечами. – Она работала… там, сям… но это нельзя назвать работой.
– Почему?
– Потому что она не умела работать. Никогда. Деньги она получала от меня. Суммы не грандиозные, но на жизнь вполне хватало.
– На каком факультете она училась?
– На факультете антропологии. Кафедра восточной мифологии.
– Почему она ушла из университета?
– Сказала, что ей и это надоело. За последний год Ира сменила несколько мест, но нигде не задерживалась дольше месяца. Ей везде было скучно. Она вообще не хотела работать, но я настаивал.
– Зачем?
– Затем, что бездельники плохо кончают. И то, что случилось с Ирой, – лишнее тому подтверждение.
Романенко снова взялся за бутылку. Маша посмотрела, как он наполняет стакан, и спросила:
– У вас сохранилась визитная карточка того парня?
– Да. Сейчас… – Романенко поставил бутылку, открыл верхний ящик стола, порылся в нем, достал визитку и протянул ее Марии: – Вот.
Она взяла карточку и сунула ее в сумку. Затем поднялась с кресла и сказала:
– Вы не выглядите как убитый горем отец. Но это ничего не значит. В любом случае, я благодарна вам за то, что вы нашли в себе силы встретиться и поговорить со мной. Мой телефон есть у вашего секретаря. Всего доброго!
Любимова повернулась и зашагала к двери.
– Постойте! – окликнул ее Виктор Степанович.
Мария остановилась. Вопросительно взглянула на Романенко через плечо.
– Я намерен назначить вознаграждение, – сказал он мрачным голосом.
– Вознаграждение?
– Да. За поимку убийцы моей дочери. Найдите этого ублюдка, и я перечислю на счет вашей конторы двадцать тысяч долларов. Это будет хорошим стимулом, правда?
– Да. Наверное.
Маша отвернулась и вышла из кабинета.
– Виктор Степанович просил передать, что он вас примет. Но он может задержаться, и тогда вам придется подождать.
Мария заверила помощника, что она все понимает и что ничего страшного для нее в таком ожидании нет. Но на самом деле Маша провела в приемной около часа, глотая кофе чашку за чашкой и просматривая скучные журналы, посвященные сфере телекоммуникаций. Чтобы попасть в эту приемную, ей пришлось пройти унизительную процедуру досмотра.
– Вы должны оставить оружие здесь, – оповестил ее на входе громила-охранник в квадратном пиджаке и с таким же квадратным подбородком.
– У меня нет оружия, – честно сказала Маша.
– Могу я взглянуть на содержимое вашей сумочки? – осведомился квадратный охранник.
– С какой стати?
Он изобразил на лице улыбку, больше похожую на жуткий оскал.
– Прошу меня понять: я должен действовать по инструкции. В противном случае меня уволят.
Мария решила не нагнетать ситуацию и не тратить время на препирательства. Она сняла с плеча сумку и поставила ее на столик. Охранник расстегнул «молнию», раскрыл края и внимательно взглянул на содержимое сумки.
– Все в порядке. Вы можете пройти. Поднимайтесь на пятый этаж, пройдите через холл и увидите дверь, обитую черной кожей. За дверью будет приемная. Удачи!
Мария взяла сумочку и, нахмурившись, зашагала к лифту. Она сердилась на себя за то, что позволила охраннику обыскать ее, но все же смогла успокоиться и притушить нарастающий гнев.
Когда Виктор Степанович впустил Машу в свой кабинет, у нее уже дрожали пальцы от выпитого кофе, а в голове царил полный сумбур, состоящий из цитат, почерпнутых ею из только что прочитанных статей про цифровое телевидение, широкополосный Интернет и оптоволоконные кабели.
Виктор Степанович Романенко сидел за столом. Это был крупный, темноволосый, но уже начинающий седеть мужчина с благородным лицом римского патриция. Костюм сидел на нем как влитой, а бледное, гладкое лицо бизнесмена было спокойным и холодным, как у статуи.
Он не поднялся навстречу Любимовой, а лишь указал ей на кресло, а когда она села, спросил:
– Могу я взглянуть на ваше удостоверение?
– Можете.
Романенко, сцепив пальцы рук и словно окаменев в этой позе, терпеливо ждал, пока Мария найдет в сумочке удостоверение и раскроет его. Удостоверение он осмотрел внимательно, затем перевел взгляд на Машу и сказал:
– Значит, вы – следователь.
– Да.
– И вы женщина.
– Удивительно точное наблюдение.
Романенко сдвинул брови, помолчал несколько секунд (было так тихо, что Маша слышала собственное дыхание), а потом спросил:
– Вы уверены, что найденная вами девушка – моя дочь?
– Опознания еще не было, – сказала Маша. – Вас пригласят, и тогда вы…
– Как она умерла? – перебил Романенко, пристально глядя на Любимову.
– Мы считаем, что это убийство, – спокойно сказала Маша.
– Ира мучилась перед смертью?
– Это можно будет сказать после заключения судмедэксперта.
Романенко провел рукою по волосам, а потом вдруг усмехнулся – и в неожиданности и неуместности этой усмешки было что-то страшное, почти инфернальное.
– Вам, вероятно, кажется, что я слишком спокоен?
– Каждый переживает свою боль по-своему, – сдержанно ответила Маша.
– Видите ли… Ира была мне не родной дочерью. Я женился на ее матери, когда Ире было двенадцать лет, и у нас с самого начала как-то не заладилось. Мама Иры умерла три года назад, и с тех пор мы с Ирой стали совсем чужими людьми. Что не мешало ей время от времени обращаться ко мне за финансовой помощью.
Романенко перевел дух и вопросительно уставился на Любимову, словно ожидал от нее какого-то комментария.
– Я понимаю, – сказала Маша. – Такое часто случается.
Виктор Степанович помолчал еще несколько секунд, а затем спросил, вновь огорошив Марию внезапной сменой темы разговора:
– Это дело будете вести вы?
– Да, – ответила она.
– Не думаю, что женщина может быть хорошим следователем.
– Я не следователь. Я старший оперуполномоченный уголовного розыска.
– Да, я в курсе. Оперативно-розыскная деятельность, дознание, подготовка материалов для передачи их в СК… Но все равно. Вы только не обижайтесь, я не собирался вас оскорбить. Я просто высказал свое мнение. Хороший сыщик, на мой взгляд, должен обладать как минимум двумя качествами. Первое – смелость. Второе – умение мыслить аналитически.
– По-вашему, женщина не может быть смелой?
– Женщинам, в отличие от мужчин, всегда есть что терять. Дети, уютное гнездышко, красота… Особенно в вашем случае, поскольку вы, вне всякого сомнения, красивая женщина. А что до аналитических способностей, то всем известно, что женщины не умеют мыслить логически. – Романенко сдвинул брови и строго спросил: – Вы намерены оспорить мои утверждения?
Маша качнула головой:
– Нет. Я намерена задать вам несколько вопросов.
– Это хорошо. Когда женщина пытается спорить с мужчиной, это очень часто выглядит жалко.
– Есть такая китайская пословица: даже если надеть на быка уздечку и седло, он не превратится в коня. Я не буду пытаться вас переубеждать, Виктор Степанович. У меня на это просто нет времени. А теперь позвольте мне задать вопрос по существу. Когда вы виделись с дочерью в последний раз?
– Дня три назад.
– С тех пор вы общались?
– Нет. Э-э… – Романенко облизнул губы кончиком языка, словно они внезапно пересохли. – Мария Александровна, вы не против, если я налью себе выпить?
– Нет, – качнула она головой.
Романенко открыл ящик стола, достал бутылку скотча и граненый стакан.
– Вам не предлагаю, потому что вы на службе, – прокомментировал он, открывая бутылку. – Хотя, если хотите попробовать…
– Спасибо, но я не люблю виски.
– Это «Спрингбэнк» тридцатидвухлетней выдержки.
Мария снова качнула головой:
– Нет.
– Ну, дело ваше.
Романенко поднес стакан к губам и сделал глоток. Снова облизнул губы и сказал, с хмурой задумчивостью разглядывая стакан:
– Я практически ничего не знаю о ее жизни. Однако пару дней назад она приходила ко мне за деньгами. С ней был парень. Очень самоуверенный. Он представился художником. А когда они уходили, сунул мне свою визитную карточку. Потом я звонил ей, интересовался, какие отношения у них с этим парнем. Она сказала, что они друзья. – Романенко дернул уголком губ и добавил: – Должно быть, это означает, что она с ним спала.
Он залпом допил виски и поставил стакан на стол.
– Как долго они встречались? – спросила Маша.
– Не знаю. Но не уверен, что долго. Ира была не из тех, кто может долго терпеть рядом с собой мужчину.
– Чем Ирина занималась по жизни?
– В прошлом году она бросила университет. После этого… – Он пожал плечами. – Она работала… там, сям… но это нельзя назвать работой.
– Почему?
– Потому что она не умела работать. Никогда. Деньги она получала от меня. Суммы не грандиозные, но на жизнь вполне хватало.
– На каком факультете она училась?
– На факультете антропологии. Кафедра восточной мифологии.
– Почему она ушла из университета?
– Сказала, что ей и это надоело. За последний год Ира сменила несколько мест, но нигде не задерживалась дольше месяца. Ей везде было скучно. Она вообще не хотела работать, но я настаивал.
– Зачем?
– Затем, что бездельники плохо кончают. И то, что случилось с Ирой, – лишнее тому подтверждение.
Романенко снова взялся за бутылку. Маша посмотрела, как он наполняет стакан, и спросила:
– У вас сохранилась визитная карточка того парня?
– Да. Сейчас… – Романенко поставил бутылку, открыл верхний ящик стола, порылся в нем, достал визитку и протянул ее Марии: – Вот.
Она взяла карточку и сунула ее в сумку. Затем поднялась с кресла и сказала:
– Вы не выглядите как убитый горем отец. Но это ничего не значит. В любом случае, я благодарна вам за то, что вы нашли в себе силы встретиться и поговорить со мной. Мой телефон есть у вашего секретаря. Всего доброго!
Любимова повернулась и зашагала к двери.
– Постойте! – окликнул ее Виктор Степанович.
Мария остановилась. Вопросительно взглянула на Романенко через плечо.
– Я намерен назначить вознаграждение, – сказал он мрачным голосом.
– Вознаграждение?
– Да. За поимку убийцы моей дочери. Найдите этого ублюдка, и я перечислю на счет вашей конторы двадцать тысяч долларов. Это будет хорошим стимулом, правда?
– Да. Наверное.
Маша отвернулась и вышла из кабинета.
4
Найти художника Андрея Голубева не составило особого труда. Свои арт-эксперименты он проводил в стенах галереи под странным названием «Бекассо». Взглянув на вывеску, Мария решила, что Бекассо – это помесь бекаса с Пикассо, и подумала о том, что с не меньшим успехом это заведение можно было бы назвать «ВанГоголь».
«Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы продать эту идею какой-нибудь арт-галерее», – решила Любимова.
Внутри ее ждал еще один сюрприз. У стен большого зала, увешанного картинами, с первого взгляда похожими на обыкновенную детскую мазню, стояли несколько совершенно голых мужчин и женщин модельной внешности. Их стройные тела были раскрашены какими-то знаками и символами, разобраться в которых не представлялось возможным.
Маша остановилась, чтобы разглядеть их получше и, быть может (если повезет) раскусить идею, которую автор пытался вложить в это сомнительное творение.
Мужской голос, прозвучавший над самым ухом, заставил Машу вздрогнуть.
– Нравится?
Она обернулась и увидела перед собой смазливого парня в цветастой рубашке и с двумя бокалами шампанского в руках.
– Трудно сказать, – ответила Мария. – А им не холодно?
– Кому?
– Этим ребятам.
– Вы про участников перформанса?[2] – В синих глазах парня заискрились веселые искорки. – Искусство требует жертв, не так ли? Как вас зовут?
– Мария Александровна.
– Видите ли, Маша, искусство подобно древнему языческому богу, и оно требует жертвоприношений. Вот вы что-нибудь слышали про сербскую художницу Марину Абрамович?
– Нет.
Парень снисходительно улыбнулся.
– Во время одного из своих перформансов она облила пол бензином по кругу, легла внутрь и задохнулась бы парами, если бы один из зрителей не спас ее, решив, что смерть уж точно не прописана в сценарии. А во время другого перформанса она лежала на глыбе льда и вырезала на животе лезвием звезду.
– И все это ради искусства?
– А как же. Художник живет ради искусства. Вне искусства его существование теряет всякий смысл.
– Эта ваша Марина Абрамович – отважная женщина, – сказала Маша.
Лицо парня просияло.
– Не то слово! Однажды Марина прожила двенадцать дней в галерее, ничего не ела, зато спала, ходила в душ и туалет – все на глазах у зрителей.
– Звери в зоопарке делают то же самое, – заметила Маша. – Но никто не называет это «перформансом».
Парень поморщился.
– Слишком прямолинейная ассоциация. Кому-то и картины Кандинского – детская мазня. Поймите, люди любят играть в игры. Искусство – тоже своего рода игра.
Тут парень вспомнил наконец о шампанском, которое держал в руках, и протянул один бокал Маше.
– Знаете, – снова заговорил он, отпив из своего бокала, – еще совсем недавно я работал продавцом-буфетчиком в Большом театре. Так вот там, в Большом, узнаешь и понимаешь людям истинную цену. Даже очень богатым людям. И это не может не наполнять душу презрением к жизни.
– Что же такого вы познали, будучи буфетчиком?
– О, это смешно. – Парень снова просиял. – В Большом театре во время антрактов творится черт знает что. Олигархи давятся в очередях за «Вдовой Клико» и бутербродами с колбасой, а буфетчики швыряют им эту сухую колбасу, как собакам, чисто на московском приколе: «всё съедят».
– У каждого свой собственный способ почувствовать себя важным человеком, – сказала Маша.
– Вы считаете? – Голубев помолчал. – Вижу, вы надо мной иронизируете, – сказал он натужно-веселым голосом. – Что ж, я не обижаюсь. Кстати, у вас отличная фигурка. Не хотите поучаствовать в моем перформансе?
Маша снова посмотрела на голых людей, передернула острыми, худыми плечами и ответила:
– Нет, спасибо.
Парень приподнял брови:
– Мешает скромность?
– Скорее, чувствительность к сквознякам.
Он засмеялся.
– А вы остроумная! Кстати, кто вы такая?
Мария достала из кармана удостоверение, раскрыла его и показала парню.
– Любимова Мария Александровна. Уголовный розыск ГУВД Москвы.
– Хм… – Художник перевел взгляд с удостоверения на лицо Маши. – Значит, милиция. Никогда бы не подумал. И что вас сюда привело?
– Вы Андрей Голубев, так?
– Да. А в чем, собственно, дело?
– Я хочу задать вам пару вопросов и буду благодарна, если вы ответите на них откровенно и честно. В противном случае у вас могут возникнуть проблемы.
Художник вздохнул.
– И сразу угрозы, – саркастически произнес он. – Узнаю родную милицию. Валяйте, задавайте ваши вопросы.
– Когда вы в последний раз видели Ирину Романенко?
– Иру?.. Дайте вспомнить. – Он наморщил лоб, припоминая. – Дня три назад. Поздно вечером.
– При каких обстоятельствах вы встретились и когда и как расстались?
– Ну… я подхватил ее возле клуба «Гараж» и повез покататься по городу. Это было около одиннадцати часов вечера. Расстались мы часов в двенадцать, в районе Щелчка.
– Что значит «расстались»?
Голубев помрачнел.
– Ира сказала, что я ей надоел и что она хочет пройтись до метро пешком. – Он пожал плечами: – Я не стал возражать.
– То есть вы высадили девушку из машины на ночной улице? Одну? А потом просто уехали?
– Она сама этого захотела.
– Сама. Понятно. Чем же вы так насолили девушке, что она решила сбежать от вас во тьму и холод улицы?
Впервые за время разговора Голубев посмотрел на Машу неприязненно.
– Не понимаю, почему это вас должно волновать, – произнес он с легким раздражением. – И, кстати, для чего все эти вопросы? С Ирой что-то случилось? У нее неприятности?
– Неприятности – не то слово, – сказала Маша, внимательно наблюдая за лицом парня. – Ирина Романенко убита.
– Ка… Как убита?
Голубев слегка побледнел. Изумление, которое отобразилось на его лице, выглядело вполне натурально.
– Вас интересуют детали? – спросила Маша.
– Нет, но… Погодите… – Он поморщился и потер пальцами висок. А затем сдавленно проговорил: – У меня просто в голове не укладывается. Вы хотите сказать, что Ира умерла?
– Те, кого убивают, обычно умирают.
– Да, вы правы. Но… почему вы пришли ко мне?
– А разве это не очевидно? Я думаю, вы последний, кто видел Иру Романенко живой. Кроме убийцы, разумеется.
При этих словах Голубев побледнел еще больше. Несколько секунд он молчал – по всей видимости, собираясь с духом, а затем спросил:
– Как ее убили?
– Задушили, – спокойно ответила Маша, продолжая внимательно изучать лицо художника. – А перед этим мучили. Долго, почти двое суток. Зашили ей рот грубой ниткой, вырезали кость.
– Вот ведь как бывает, – хрипло пробормотал Голубев.
Он быстро поднес бокал к губам, запрокинул голову и залпом осушил его.
– Возможно, убийца похитил Ирину сразу после того, как вы с ней расстались, – сказала Маша.
Голубев вытер мокрые губы рукавом свитера и посмотрел на Любимову хмурым взглядом.
– Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Вы меня подозреваете, верно?
– Я не исключаю любой возможности, – тем же спокойным голосом произнесла Мария. – В том числе и этой.
– Но зачем мне было ее убивать?
– Мало ли. – Она пожала плечами. – Причины бывают разные, в том числе самые дикие. Например, можно убить ради искусства. Перформансом может стать все, что угодно, правда? Зверское убийство любовницы – тоже неплохой вариант.
На этот раз Голубев побагровел.
– Да мы с ней даже не были любовниками! – выпалил он вдруг так, что голые парни и девушки, стоявшие вдоль стены, вздрогнули и повернули головы в его сторону.
– Продолжайте, – сухо произнесла Маша.
Голубев смутился.
– Все пять дней нашего знакомства она корчила из себя недотрогу, – сдавленно проговорил он. – Сначала я думал, что у нее месячные и что она просто не хочет в этом признаваться. Но когда я сказал ей об этом, она рассмеялась.
– И в чем же была причина отказа?
Глаза художника мрачно блеснули.
– Иногда среди женщин попадаются настоящие стервы, – угрюмо сказал он. – Они испытывают огромное удовольствие от того, что мучают мужчину. Доводят его до белого каления, а потом бросают.
– В тот вечер вы снова попытались добиться от нее взаимности?
– Да. – Голубев поднес было бокал к губам, но передумал. Взглянул на Машу глазами побитой собаки и сказал: – Понимаете, меня больше всего раздражало не то, что она не хочет заниматься со мной сексом, а то, что она не объясняет мне причину.
Мария устало отвела взгляд от художника. Теперь она была почти уверена, что убийца не он.
– Вы можете указать место, где вы расстались с Ириной? – спросила она уже более мягким голосом.
– Пожалуй, да. Там рядом был магазин. Большой круглосуточный универсам.
– Сможете показать это место на карте?
– Думаю, да.
Мария достала смартфон и выщелкнула на мониторе интерактивную карту Москвы. Нашла нужный район и повернула айфон монитором к Андрею.
– Показывайте.
Парень склонился над смартфоном, несколько секунд соображал, а потом ткнул пальцем в монитор:
– Вот здесь.
Мария увеличила карту.
– Еще точнее, – попросила она.
– Вот тут, перед универмагом.
– Это точно?
– Да. Я хорошо запомнил это место.
Маша выключила смартфон и убрала его в сумку. На лице ее появилось слегка озадаченное выражение. Выходило, убийца привез Ирину Романенко на то место, где похитил ее. Над этим стоило подумать.
– С кем Ирина была в клубе в тот вечер? – спросила Маша, вновь взглянув на Голубева.
Тот пожал печами:
– Понятия не имею. Я позвонил – она сказала, чтобы я ждал возле клуба. Я подъехал, она вышла. Вот, собственно, и все.
– Хорошо. – Мария вздохнула. – У меня к вам личная просьба, Андрей, – не покидайте Москву без особой нужды. А если решите куда-то ехать – предварительно известите меня об этом.
Маша достала из сумочки визитную карточку и всучила ее парню. Тот взял визитку, хмуро на нее посмотрел, перевел взгляд на Любимову и спросил с ироничным холодком в голосе:
– Значит, я теперь официальный подозреваемый?
Маша покачала головой:
– Нет. Но нам могут понадобиться ваши показания.
– Ладно, – смиренно выдохнул Голубев. – Я все равно никуда не собирался уезжать. Буду работать над новым перформансом.
«Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы продать эту идею какой-нибудь арт-галерее», – решила Любимова.
Внутри ее ждал еще один сюрприз. У стен большого зала, увешанного картинами, с первого взгляда похожими на обыкновенную детскую мазню, стояли несколько совершенно голых мужчин и женщин модельной внешности. Их стройные тела были раскрашены какими-то знаками и символами, разобраться в которых не представлялось возможным.
Маша остановилась, чтобы разглядеть их получше и, быть может (если повезет) раскусить идею, которую автор пытался вложить в это сомнительное творение.
Мужской голос, прозвучавший над самым ухом, заставил Машу вздрогнуть.
– Нравится?
Она обернулась и увидела перед собой смазливого парня в цветастой рубашке и с двумя бокалами шампанского в руках.
– Трудно сказать, – ответила Мария. – А им не холодно?
– Кому?
– Этим ребятам.
– Вы про участников перформанса?[2] – В синих глазах парня заискрились веселые искорки. – Искусство требует жертв, не так ли? Как вас зовут?
– Мария Александровна.
– Видите ли, Маша, искусство подобно древнему языческому богу, и оно требует жертвоприношений. Вот вы что-нибудь слышали про сербскую художницу Марину Абрамович?
– Нет.
Парень снисходительно улыбнулся.
– Во время одного из своих перформансов она облила пол бензином по кругу, легла внутрь и задохнулась бы парами, если бы один из зрителей не спас ее, решив, что смерть уж точно не прописана в сценарии. А во время другого перформанса она лежала на глыбе льда и вырезала на животе лезвием звезду.
– И все это ради искусства?
– А как же. Художник живет ради искусства. Вне искусства его существование теряет всякий смысл.
– Эта ваша Марина Абрамович – отважная женщина, – сказала Маша.
Лицо парня просияло.
– Не то слово! Однажды Марина прожила двенадцать дней в галерее, ничего не ела, зато спала, ходила в душ и туалет – все на глазах у зрителей.
– Звери в зоопарке делают то же самое, – заметила Маша. – Но никто не называет это «перформансом».
Парень поморщился.
– Слишком прямолинейная ассоциация. Кому-то и картины Кандинского – детская мазня. Поймите, люди любят играть в игры. Искусство – тоже своего рода игра.
Тут парень вспомнил наконец о шампанском, которое держал в руках, и протянул один бокал Маше.
– Знаете, – снова заговорил он, отпив из своего бокала, – еще совсем недавно я работал продавцом-буфетчиком в Большом театре. Так вот там, в Большом, узнаешь и понимаешь людям истинную цену. Даже очень богатым людям. И это не может не наполнять душу презрением к жизни.
– Что же такого вы познали, будучи буфетчиком?
– О, это смешно. – Парень снова просиял. – В Большом театре во время антрактов творится черт знает что. Олигархи давятся в очередях за «Вдовой Клико» и бутербродами с колбасой, а буфетчики швыряют им эту сухую колбасу, как собакам, чисто на московском приколе: «всё съедят».
– У каждого свой собственный способ почувствовать себя важным человеком, – сказала Маша.
– Вы считаете? – Голубев помолчал. – Вижу, вы надо мной иронизируете, – сказал он натужно-веселым голосом. – Что ж, я не обижаюсь. Кстати, у вас отличная фигурка. Не хотите поучаствовать в моем перформансе?
Маша снова посмотрела на голых людей, передернула острыми, худыми плечами и ответила:
– Нет, спасибо.
Парень приподнял брови:
– Мешает скромность?
– Скорее, чувствительность к сквознякам.
Он засмеялся.
– А вы остроумная! Кстати, кто вы такая?
Мария достала из кармана удостоверение, раскрыла его и показала парню.
– Любимова Мария Александровна. Уголовный розыск ГУВД Москвы.
– Хм… – Художник перевел взгляд с удостоверения на лицо Маши. – Значит, милиция. Никогда бы не подумал. И что вас сюда привело?
– Вы Андрей Голубев, так?
– Да. А в чем, собственно, дело?
– Я хочу задать вам пару вопросов и буду благодарна, если вы ответите на них откровенно и честно. В противном случае у вас могут возникнуть проблемы.
Художник вздохнул.
– И сразу угрозы, – саркастически произнес он. – Узнаю родную милицию. Валяйте, задавайте ваши вопросы.
– Когда вы в последний раз видели Ирину Романенко?
– Иру?.. Дайте вспомнить. – Он наморщил лоб, припоминая. – Дня три назад. Поздно вечером.
– При каких обстоятельствах вы встретились и когда и как расстались?
– Ну… я подхватил ее возле клуба «Гараж» и повез покататься по городу. Это было около одиннадцати часов вечера. Расстались мы часов в двенадцать, в районе Щелчка.
– Что значит «расстались»?
Голубев помрачнел.
– Ира сказала, что я ей надоел и что она хочет пройтись до метро пешком. – Он пожал плечами: – Я не стал возражать.
– То есть вы высадили девушку из машины на ночной улице? Одну? А потом просто уехали?
– Она сама этого захотела.
– Сама. Понятно. Чем же вы так насолили девушке, что она решила сбежать от вас во тьму и холод улицы?
Впервые за время разговора Голубев посмотрел на Машу неприязненно.
– Не понимаю, почему это вас должно волновать, – произнес он с легким раздражением. – И, кстати, для чего все эти вопросы? С Ирой что-то случилось? У нее неприятности?
– Неприятности – не то слово, – сказала Маша, внимательно наблюдая за лицом парня. – Ирина Романенко убита.
– Ка… Как убита?
Голубев слегка побледнел. Изумление, которое отобразилось на его лице, выглядело вполне натурально.
– Вас интересуют детали? – спросила Маша.
– Нет, но… Погодите… – Он поморщился и потер пальцами висок. А затем сдавленно проговорил: – У меня просто в голове не укладывается. Вы хотите сказать, что Ира умерла?
– Те, кого убивают, обычно умирают.
– Да, вы правы. Но… почему вы пришли ко мне?
– А разве это не очевидно? Я думаю, вы последний, кто видел Иру Романенко живой. Кроме убийцы, разумеется.
При этих словах Голубев побледнел еще больше. Несколько секунд он молчал – по всей видимости, собираясь с духом, а затем спросил:
– Как ее убили?
– Задушили, – спокойно ответила Маша, продолжая внимательно изучать лицо художника. – А перед этим мучили. Долго, почти двое суток. Зашили ей рот грубой ниткой, вырезали кость.
– Вот ведь как бывает, – хрипло пробормотал Голубев.
Он быстро поднес бокал к губам, запрокинул голову и залпом осушил его.
– Возможно, убийца похитил Ирину сразу после того, как вы с ней расстались, – сказала Маша.
Голубев вытер мокрые губы рукавом свитера и посмотрел на Любимову хмурым взглядом.
– Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Вы меня подозреваете, верно?
– Я не исключаю любой возможности, – тем же спокойным голосом произнесла Мария. – В том числе и этой.
– Но зачем мне было ее убивать?
– Мало ли. – Она пожала плечами. – Причины бывают разные, в том числе самые дикие. Например, можно убить ради искусства. Перформансом может стать все, что угодно, правда? Зверское убийство любовницы – тоже неплохой вариант.
На этот раз Голубев побагровел.
– Да мы с ней даже не были любовниками! – выпалил он вдруг так, что голые парни и девушки, стоявшие вдоль стены, вздрогнули и повернули головы в его сторону.
– Продолжайте, – сухо произнесла Маша.
Голубев смутился.
– Все пять дней нашего знакомства она корчила из себя недотрогу, – сдавленно проговорил он. – Сначала я думал, что у нее месячные и что она просто не хочет в этом признаваться. Но когда я сказал ей об этом, она рассмеялась.
– И в чем же была причина отказа?
Глаза художника мрачно блеснули.
– Иногда среди женщин попадаются настоящие стервы, – угрюмо сказал он. – Они испытывают огромное удовольствие от того, что мучают мужчину. Доводят его до белого каления, а потом бросают.
– В тот вечер вы снова попытались добиться от нее взаимности?
– Да. – Голубев поднес было бокал к губам, но передумал. Взглянул на Машу глазами побитой собаки и сказал: – Понимаете, меня больше всего раздражало не то, что она не хочет заниматься со мной сексом, а то, что она не объясняет мне причину.
Мария устало отвела взгляд от художника. Теперь она была почти уверена, что убийца не он.
– Вы можете указать место, где вы расстались с Ириной? – спросила она уже более мягким голосом.
– Пожалуй, да. Там рядом был магазин. Большой круглосуточный универсам.
– Сможете показать это место на карте?
– Думаю, да.
Мария достала смартфон и выщелкнула на мониторе интерактивную карту Москвы. Нашла нужный район и повернула айфон монитором к Андрею.
– Показывайте.
Парень склонился над смартфоном, несколько секунд соображал, а потом ткнул пальцем в монитор:
– Вот здесь.
Мария увеличила карту.
– Еще точнее, – попросила она.
– Вот тут, перед универмагом.
– Это точно?
– Да. Я хорошо запомнил это место.
Маша выключила смартфон и убрала его в сумку. На лице ее появилось слегка озадаченное выражение. Выходило, убийца привез Ирину Романенко на то место, где похитил ее. Над этим стоило подумать.
– С кем Ирина была в клубе в тот вечер? – спросила Маша, вновь взглянув на Голубева.
Тот пожал печами:
– Понятия не имею. Я позвонил – она сказала, чтобы я ждал возле клуба. Я подъехал, она вышла. Вот, собственно, и все.
– Хорошо. – Мария вздохнула. – У меня к вам личная просьба, Андрей, – не покидайте Москву без особой нужды. А если решите куда-то ехать – предварительно известите меня об этом.
Маша достала из сумочки визитную карточку и всучила ее парню. Тот взял визитку, хмуро на нее посмотрел, перевел взгляд на Любимову и спросил с ироничным холодком в голосе:
– Значит, я теперь официальный подозреваемый?
Маша покачала головой:
– Нет. Но нам могут понадобиться ваши показания.
– Ладно, – смиренно выдохнул Голубев. – Я все равно никуда не собирался уезжать. Буду работать над новым перформансом.
Глава 3
1
Профессия журналиста хороша тем, что помогает приобретать не только проблемы (Глеб испытывал это на собственной шкуре практически каждый день), но и полезные знакомства в самых разных сферах жизни.
Биолог, кандидат наук и ведущий сотрудник лаборатории Осип Бриль посмотрел на вошедшего Глеба поверх очков, улыбнулся и воскликнул:
– Кого я вижу! Глеб Корсак собственной персоной! Голова цела, зубы вроде тоже все на месте. Только чуть прихрамывает, но это, надеюсь, поправимо. Ну, здравствуй, панславист!
– Привет и тебе, сионский мудрец!
Бриль встал из-за стола, и приятели пожали друг другу руки.
– Как поживаешь, борзописец?
– Жив пока. Я к тебе по делу.
– Само собой. – Бриль поправил пальцем очки, сдвинув их на переносицу, посмотрел на пакет, который Глеб уже достал из сумки, и поинтересовался: – О, да ты с дарами! Что ты мне принес?
Глеб брякнул сверток на стол и ответил:
– Кость.
Бриль усмехнулся:
– Мозговая, для борща? Беру не глядя!
– Сначала расскажи мне про эту кость все, что думаешь, а потом делай с ней, что хочешь – хоть вари, хоть так грызи.
– Грубый ты человек, Корсак. Впрочем, как все русские. Что ж, посмотрим, что ты мне приволок.
Бриль сунул руку в пакет, достал из него обломок кости и поднес его к лицу.
– Se, – прочел он. Поднял взгляд на Корсака и уточнил: – Где ты взял эту гадость, Глеб?
– Купил на распродаже.
– Что ж, это вполне в твоем духе. Ну а если серьезно?
– Подарок от неизвестного поклонника. Нашел в своем почтовом ящике.
– О! – усмехнулся биолог. – Тебе хоть кости дарят, мне совсем ничего. И что же ты хочешь узнать про эту вещицу?
– Мне надо знать, какому животному принадлежит… то есть принадлежала эта кость. Ну а в благодарность…
Глеб достал из своей неизменной холщовой сумки бутылку коньяка. Бриль поморщился:
– Глеб, ты что? Оставь это!
– Не хочешь – как хочешь.
Корсак сделал вид, что убирает бутылку, но Бриль взял его за запястье и удержал.
– Глеб, когда я говорю «оставь», это значит – оставь, – назидательно произнес он. – То есть оставь в этом кабинете. Кстати, не хочешь пропустить по стаканчику?
– Я спешу, – сказал Глеб.
Бриль хмыкнул:
– Как всегда. Ладно. Позвони мне часа через три. К тому времени я буду знать о твоем подарке все или почти все.
– Спасибо, дружище, я знал, что могу на тебя положиться.
– Э-э… Глеб, одну минуточку. – Биолог явно смутился. Кашлянул в кулак и негромко проговорил: – Мне неудобно к тебе обращаться, но… ты не мог бы мне одолжить немного денег? Я тут намедни сильно проигрался в «Красном доме».
Глеб открыл от удивления рот.
– Ты играл?
Бриль отвел глаза и ответил:
– Да.
– Я же предупреждал тебя, чтобы ты туда не совался!
– Да, но сам-то ты играешь. И выигрываешь. Вот я и решил: почему бы мне тоже не попробовать.
Несколько секунд Корсак в упор смотрел на друга, не в силах поверить в то, что услышал, а затем разомкнул губы и сухо произнес:
– Бриль, ты кретин.
Биолог вздохнул:
– Знаю. Но в этом случае мы с тобой оба кретины. И ты даже больший кретин, потому что рассказал мне про свои выигрыши. Неужели ты думал, что озвученные суммы не возбудят во мне азарта?
Биолог, кандидат наук и ведущий сотрудник лаборатории Осип Бриль посмотрел на вошедшего Глеба поверх очков, улыбнулся и воскликнул:
– Кого я вижу! Глеб Корсак собственной персоной! Голова цела, зубы вроде тоже все на месте. Только чуть прихрамывает, но это, надеюсь, поправимо. Ну, здравствуй, панславист!
– Привет и тебе, сионский мудрец!
Бриль встал из-за стола, и приятели пожали друг другу руки.
– Как поживаешь, борзописец?
– Жив пока. Я к тебе по делу.
– Само собой. – Бриль поправил пальцем очки, сдвинув их на переносицу, посмотрел на пакет, который Глеб уже достал из сумки, и поинтересовался: – О, да ты с дарами! Что ты мне принес?
Глеб брякнул сверток на стол и ответил:
– Кость.
Бриль усмехнулся:
– Мозговая, для борща? Беру не глядя!
– Сначала расскажи мне про эту кость все, что думаешь, а потом делай с ней, что хочешь – хоть вари, хоть так грызи.
– Грубый ты человек, Корсак. Впрочем, как все русские. Что ж, посмотрим, что ты мне приволок.
Бриль сунул руку в пакет, достал из него обломок кости и поднес его к лицу.
– Se, – прочел он. Поднял взгляд на Корсака и уточнил: – Где ты взял эту гадость, Глеб?
– Купил на распродаже.
– Что ж, это вполне в твоем духе. Ну а если серьезно?
– Подарок от неизвестного поклонника. Нашел в своем почтовом ящике.
– О! – усмехнулся биолог. – Тебе хоть кости дарят, мне совсем ничего. И что же ты хочешь узнать про эту вещицу?
– Мне надо знать, какому животному принадлежит… то есть принадлежала эта кость. Ну а в благодарность…
Глеб достал из своей неизменной холщовой сумки бутылку коньяка. Бриль поморщился:
– Глеб, ты что? Оставь это!
– Не хочешь – как хочешь.
Корсак сделал вид, что убирает бутылку, но Бриль взял его за запястье и удержал.
– Глеб, когда я говорю «оставь», это значит – оставь, – назидательно произнес он. – То есть оставь в этом кабинете. Кстати, не хочешь пропустить по стаканчику?
– Я спешу, – сказал Глеб.
Бриль хмыкнул:
– Как всегда. Ладно. Позвони мне часа через три. К тому времени я буду знать о твоем подарке все или почти все.
– Спасибо, дружище, я знал, что могу на тебя положиться.
– Э-э… Глеб, одну минуточку. – Биолог явно смутился. Кашлянул в кулак и негромко проговорил: – Мне неудобно к тебе обращаться, но… ты не мог бы мне одолжить немного денег? Я тут намедни сильно проигрался в «Красном доме».
Глеб открыл от удивления рот.
– Ты играл?
Бриль отвел глаза и ответил:
– Да.
– Я же предупреждал тебя, чтобы ты туда не совался!
– Да, но сам-то ты играешь. И выигрываешь. Вот я и решил: почему бы мне тоже не попробовать.
Несколько секунд Корсак в упор смотрел на друга, не в силах поверить в то, что услышал, а затем разомкнул губы и сухо произнес:
– Бриль, ты кретин.
Биолог вздохнул:
– Знаю. Но в этом случае мы с тобой оба кретины. И ты даже больший кретин, потому что рассказал мне про свои выигрыши. Неужели ты думал, что озвученные суммы не возбудят во мне азарта?