Антон Грановский. Имперский крест

   Ева снова выпрямилась, посмотрела Егору в глаза и весело спросила:
   – У вас все еще испуганный вид. Неужели я такая страшная?
   Он улыбнулся в ответ – самой очаровательной, мягкой и обезоруживающей из своих улыбок (а их в загашнике у опытного разведчика Георга Грофта было великое множество).
   – Вы прекрасны, фройляйн! – выдохнул он. И тут же покраснел, словно устыдился развязности своих слов.
   Ева засмеялась, щечки ее тоже слегка порозовели:
   – А вы ловелас, капитан! Но вы кажетесь мне простым и симпатичным парнем. Слушайте, вы сможете достать мне выпивку?
   – Выпивку?
   Она кивнула:
   – Да. Я знаю, что вы, офицеры, в свободное время прикладываетесь к рюмочке. Как, впрочем, и все другие мужчины. А мне Адольф запрещает пить.
   – Это очень мудро с его стороны, – мягко заметил Егор.
   – Безусловно. Но иногда… иногда без выпивки совершенно невозможно расслабиться. А я так часто чувствую себя напряженной.
   Последняя фраза Евы прозвучала неожиданно искренне и не без некоторой горечи. Егор кивнул в знак понимания и уточнил:
   – Какие напитки предпочитает фройляйн?
   Глаза девушки загорелись.
   – Сможете принести шампанское? – негромко, словно боясь чужих ушей, спросила она.
   Глядя на ее лицо, Егор окончательно удостоверился в своем подозрении, которое возникло у него, едва он переступил комнату: Ева Браун была пьяна.
   Опьянение ее было едва заметным. Скорее всего, девушка выпила не больше пары бокалов вина (видимо, допила остатки из бутылки, которую тщательно прятала от фюрера).
   Егор улыбнулся и сказал:
   – Я готов попробовать.
   Он собрался было выйти, но девушка быстро проговорила:
   – Постойте… Лучше коньяк или бренди. Вы сумеете достать?
   Егор снова повернулся к Еве и сказал:
   – За бренди никуда идти не понадобится. У меня есть при себе фляжка.
   Бровки девушки удивленно приподнялись:
   – А разве Адольф не запрещает?
   – Запрещает. И поэтому я буду вам очень благодарен, если вы меня не выдадите.
   Она снова улыбнулась, на этот раз широко и лучисто – как лучшему другу:
   – Вы для меня просто находка, капитан!
   – Рад вам услужить.
   Егор достал из кармана фляжку, открыл ее и протянул девушке. Она приняла фляжку, и при этом ее теплые пальцы легонько коснулись его руки.
   – За вашу доброту! – сказала девушка, приветливо глядя на Егора, отсалютовала ему фляжкой и сделала небольшой глоток. Поморщилась и сообщила: – Крепкое. Даже горло дерет.
   А потом приложилась снова и сделала два довольно больших глотка. На глазах Евы выступили слезы, но она не закашлялась, а опустила фляжку и спокойно вытерла влажные губы тыльной стороной ладони.
   – Как вас зовут? – сипло спросила она Егора.
   – Георг, – ответил он.
   – Георг, вам, наверно, часто говорили, что вы красавец?
   Егор чуть склонил голову набок и не без игривого лукавства промолвил:
   – Вы и правда так думаете?
   – Что вы красавец? – Ева засмеялась. – Да, я правда так думаю. Будь я свободна, я могла бы в вас влюбиться. Но моя связь с Адольфом не помешает нам с вами стать друзьями, верно?
   – Верно, – кивнул Егор.
   Улыбка вдруг сползла с губ девушки. Она вздохнула и проговорила с невыразимой горечью:
   – Мне здесь так одиноко… Адольф не любит, когда я пью спиртное или курю. Иногда, втайне от него, я выкуриваю сигарету, но после этого мне приходится чистить зубы и тщательно полоскать рот, чтобы запах меня не выдал. Волчок в этом очень строг.
   – Волчок? – приподнял брови Егор.
   Ева кивнула:
   – Да. Изредка я его так называю. Это напоминает мне о нашей первой встрече. Хотите расскажу, как это было? – предложила вдруг она.
   – Только если вы сочтете это возможным, – сказал Егор, глядя девушке прямо в глаза.
   Она улыбнулась, подтянула ноги и шлепнула ладошкой по краю кровати:
   – Присядьте.
   Егор сел. Теперь они оказались совсем рядом. Настолько, что могли уловить дыхание друг друга, а Егору, с его по-звериному обостренными чувствами, даже казалось, что он явственно ощущает тепло ее тела.
   – В двадцать девятом году, – снова заговорила Ева, – гадалка сказала мне: «Скоро весь мир будет говорить о тебе и твоей великой любви!»
   – И она не ошиблась, – заметил Егор дружеским голосом.
   – Да, – неуверенно проговорила Ева. – Наверное.
   Она сделала еще один глоток из фляжки, смахнула с глаз выступившие от крепкого напитка слезы, посмотрела на Егора и сказала:
   – Мы познакомились с Адольфом в начале октября двадцать девятого года. После праздничной вечеринки в фотоателье Хоффмана я задержалась – мне нужно было привести в порядок деловые бумаги. Когда я стояла на высокой стремянке, приставленной к большому шкафу для документов, к нам вошел сам Хоффман с каким-то незнакомым господином со смешными усиками. Усатый господин был одет в светлое английское пальто, а в руке держал большую фетровую шляпу. Они сели на стулья в противоположном конце комнаты и заговорили о своих делах. Но я-то заметила, что незнакомец исподволь разглядывает мои ноги. Мне стало смешно и неудобно, ведь я была в коротенькой юбочке, которую сшила себе сама. Когда я спустилась с лесенки, Хоффман тут же представил меня солидному господину. Помню, он сказал: «Это наша бравая маленькая фройляйн Ева! А это – господин Вольф!»
   – Вольф^[3]?
   Ева кивнула:
   – Да. Это был его партийный псевдоним. Адольф всегда любил волков, поэтому и взял себе такую фамилию. В тот вечер мне пришлось возвращаться домой затемно, и Адольф предложил подвезти меня в своем «Мерседесе». Но я отказалась.
   – Почему? – спросил Егор.
   – Мой отец был человеком очень строгих правил, и он бы пришел в ярость, если бы увидел меня в автомобиле с незнакомым мужчиной, тем более что мужчина этот был намного старше меня. После этого Адольф стал часто заезжать в наше фотоателье. И я влюбилась в него. От его взгляда меня бросало в дрожь, а его галантные манеры кружили мне голову. Он постоянно дарил мне цветы и конфеты, и при этом всегда целовал мне руку и говорил что-нибудь приятное. Особенно мне запомнился первый букет, который Ади мне подарил. Это были желтые орхидеи. Знаете, Георг, это было… великолепно. Я купалась в своей любви. Но теперь… теперь мне так одиноко, а Адольф со мной так строг, что я почти позабыла, каково это – быть нежно и страстно любимой.
   Егор посмотрел девушке в глаза и тихо произнес:
   – Уверен, что вокруг найдется немало желающих напомнить вам об этом.
   – А как насчет вас? – словно в шутку спросила Ева, но во взгляде ее, устремленном на Егора, не было ничего шутливого или веселого. Глаза ее мерцали маслянистым светом, дыхание стало прерывистым, а губы слегка приоткрылись.
   И Егор больше не сдерживался. Он резко подался вперед, обнял девушку за талию и поцеловал в губы…
   Все произошло стремительно – так стремительно, что оба не успели осознать, что делают. Ева вздрагивала и стонала в его объятиях, а потом выгнулась дугой, хрипло вздохнула и так сильно прикусила губу, что на ней выступила капелька крови. И лишь когда все закончилось, она слегка оттолкнула его от себя и громко проговорила:
   – Мы не должны были… Не должны…
   Егор пришел, наконец, в себя. На лице его отобразилось изумление. Он совсем не собирался делать то, что сделал. Это было что-то вроде сексуального помутнения, и кто был виноват в этом «помутнении» – вервольф, дремавший у него в душе, или же Георг Грофт, чья страстная и необузданная любовь к женскому полу несколько раз едва не стоила ему жизни, – этого Егор не знал.
   Однако что случилось, то случилось. Ева Браун лежала перед ним на кровати – обнаженная, раскрасневшаяся от страсти, потрясенная не меньше его. Овладев собой, она протянула руку к отброшенному покрывалу и прикрыла грудь.
   Егор потянулся за пачкой «Кэмэла». Вытряхнул две сигареты, одну вставил в губы, вторую протянул Еве.
   Несколько секунд оба молча пускали дым, бросая друг на друга быстрые взгляды. Первым молчание нарушил Егор.
   – Прости, – сказал он. – Я не знаю, что на меня накатило.
   – Это я виновата, – отозвалась Ева. – Ты чем-то напомнил мне Адольфа. Такого, каким он был много лет назад.
   – Мы с ним похожи? – спросил Егор, усмехнувшись.
   – У вас одинаковый взгляд, – сказала Ева. Потом внимательно посмотрела на него и вдруг спросила: – Ты придешь ко мне еще?
   Егор повернул голову, и взгляды их встретились.
   – Ты этого хочешь? – спросил он.
   Она кивнула:
   – Да.
   – Но это опасно. Если он узнает, тебе не– сдобровать.
   Ева улыбнулась:
   – Ты беспокоишься обо мне?
   – Да. Я о тебе беспокоюсь.
   Ева положила недокуренную сигарету в пепельницу, а потом придвинулась к Егору и поцеловала его в щеку.
   – Приходи еще, Георг, – тихо сказала она. – Мне с тобой легко. Если хочешь, мы будем просто разговаривать. Мне тут совсем не с кем поговорить.
   – Хорошо, – сказал Егор. – Я приду.
   Он взял фляжку и отхлебнул бренди, затем передал фляжку Еве. Она тоже сделала пару глотков. Глаза ее заблестели еще ярче, а на щеках проступил румянец. Ева улыбнулась и хотела поцеловать Егора в губы, но он слегка отстранился, посмотрел на нее спокойным взглядом, а затем сказал:
   – Расскажи мне про браслет.
   Брови Евы чуть приподнялись:
   – Про браслет?
   – Да. Про необычный браслет, который он тебе подарил.
   Ева несколько секунд молчала, а потом удивленно и словно бы с некоторой досадой спросила:
   – Он с тобой так откровенен?
   – У нас был один разговор, – уклончиво ответил Егор.
   – И что он рассказал тебе про браслет?
   Волчок играл ва-банк, и останавливаться было уже поздно.
   – Ничего, кроме того, что у браслета есть какая-то тайна, – ответил он девушке. Потом накрыл ладонью ее руку, лежащую на кровати, и добавил мягким, чувственным голосом: – Я хочу быть твоим другом, Ева. И хочу знать о тебе как можно больше.
   Она растерянно улыбнулась:
   – Что ж… Однажды ночью браслет появился у Адольфа на письменном столе. Я толком не поняла, как это произошло. Да он мне и не объяснял. Просто сказал, что браслет появился сам собой. Адольф расценил это как знак, посланный ему Божеством. Символ избранности.
   – Фюрер подарил его тебе?
   – Браслет? – Девушка тряхнула белокурыми кудряшками. – Нет. Он хотел мне его подарить, но потом передумал. Сказал, что я слишком легкомысленная для таких подарков.
   – Значит, браслет все еще у фюрера?
   Ева наморщила лоб, потом медленно покачала головой:
   – Нет… Кажется, нет. Адольф не хотел держать браслет при себе. Он сказал, что от браслета исходит нехорошая энергия. Когда он в первый раз это почувствовал, он даже хотел избавиться от браслета, но не решился. Ади сказал, что отдаст его на хранение своему преемнику.
   – Преемнику? Он говорил о Геринге?
   – Да. Наверное. – Ева прищурила светлые глаза. – А к чему все эти вопросы, Георг?
   Он улыбнулся:
   – Я всегда интересовался мистикой, Ева.
   – Ясно. – Она тоже улыбнулась: – Вот и еще одно сходство между тобой и Адольфом. Я же говорю: вы с ним похожи.
   «Вряд ли можно воспринимать это как комплимент», – подумал Егор. Он поднялся на ноги и привел в порядок одежду.
   – Мне пора, Ева.
   Она вздохнула:
   – Жаль. Можешь оставить мне свою фляжку?
   – Да. Конечно. Только спрячь ее подальше.
   – Я спрячу, – пообещала Ева.
   Егор нагнулся, поцеловал девушку в губы, потом развернулся и зашагал к двери.

6

   Получалось, что приглашение от рейхсмаршала Геринга поступило как раз кстати. Слова профессора о том, что «предмет, переместившийся в другую эпоху, сам «жаждет» быть найденным», несмотря на весь свой метафоризм, оказались верны.
   «Время – упругая штука, – говаривал профессор. – Как его ни гни и ни меняй, оно все равно попытается вернуть первоначальный порядок вещей. И использует для этого любой шанс».
   Егор понял, что приглашение Геринга – один из таких шансов, предоставляемых ему какой-то высшей силой, контролирующей незыблемость цепочки событий. Он был готов навестить Геринга, но тот внезапно приехал сам.
   «Мерседес» рейхсмаршала остановился рядом с бронированным кайзермобилем фюрера. Шофер, конопатый ефрейтор в серо-голубой форме, выскочил из салона и открыл Герингу дверцу. Несмотря на грузную комплекцию, бывший летчик-ас выбрался наружу легко, словно жирок его был всего лишь камуфляжем, скрывающим ловкое, стройное, мускулистое тело.
   Проходя мимо Егора и унтерштурмфюрера Рохуса Миша, с которым тот стоял у блокгауза фюрера, Геринг кивнул в ответ на их вскинутые в приветствии руки и быстрой походкой прошел мимо.
   – У фюрера сегодня хорошее настроение, – сказал Миш, когда Геринг вошел в блокгауз. – Он пригласил на обед своих старых боевых друзей.
   – Кто еще будет на обеде? – поинтересовался Егор.
   – Комиссар по идеологии Гиммлер и министр вооружений Шпеер.
   – Надеюсь, парни хорошо развлекутся.
   Егор произнес эти слова с легкой усмешкой, и унтерштурмфюрер Миш посмотрел на него удивленно. Егор поспешно напустил на себя серьезный вид и добавил:
   – Великим гениям тоже иногда нужно отдыхать. Ты согласен?
   – Конечно, – кивнул унтерштурмфюрер. Потом взглянул на часы и со вздохом проговорил: – Моя смена закончилась, завалиться бы сейчас спать, да не получится.
   – Почему?
   – Через полчаса я должен быть в пункте связи. Ожидается донесение от генерала Паулюса, которое фюрер очень ждет.
   – Ступай спать, а за сообщением схожу я, – предложил Егор.
   – Вы серьезно?
   – Конечно, дружище.
   Миш просиял:
   – Я ваш должник, гауптштурмфюрер!
   – Я это запомню, – шуточно кивнул Егор.
   Унтерштурмфюрер пожал Егору руку, повернулся и заспешил в корпус «бегляйткоммандо».
   Когда полчаса спустя Волчок вошел в «каминную гостиную», неся в руке запломбированный конверт с донесением, Гитлер и его гости уже обедали. Фюрер сидел во главе стола, по правую руку от него расположился Геринг, по левую – рейхсфюрер СС Гиммлер, чьи круглые очки поблескивали мертвенным светом. За Герингом сидел недавно назначенный рейхсминистр вооружений и военной промышленности Альберт Шпеер, человек худощавый, сосредоточенный, с красивым породистым лицом.
   Егор щелкнул каблуками и вскинул руку в приветственном жесте, но Гитлер махнул рукой и сказал:
   – Давайте без церемоний.
   Выглядел фюрер и впрямь довольным, чего нельзя было сказать о его гостях. Геринг и Шпеер напряженно молчали, а Гиммлер, кроме того, еще и обиженно шмыгал носом. Очевидно, между «старыми боевыми друзьями» произошел спор, и, судя по тому, что фюрер светился довольством, он вышел из словесной перепалки победителем. (Впрочем, могло ли быть иначе?)
   Взяв у Егора пакет, Гитлер сделал ему знак подождать, открыл пакет, вынул донесение и пробежал по нему взглядом. Потом снова вложил листок в конверт и положил его на стол, рядом с собой. Лицо Гитлера осталось довольным, из чего Егор сделал вывод, что принес фюреру хорошие вести.
   – Гауптштурмфюрер Грофт, не хотите к нам присоединиться? – предложил вдруг фюрер, искоса поглядывая на Гиммлера. Тот заерзал на стуле, холодно поблескивая очками, и слегка побагровел.
   – Мой фюрер, я не голоден, – вежливо сказал Волчок.
   – Вздор. Садитесь за стол. Как видите, у нас тут все по-простому.
   Егор поблагодарил и, ничем не выражая своего удивления, сел на свободный стул.
   – Дайте ему жареного картофеля, – приказал Гитлер прислуге.
   Не прошло и минуты, как перед Егором появилось большое блюдо с жареной картошкой, салатом и зеленью.
   – Если хотите, возьмите рыбы или мяса, – предложил Гитлер.
   Егор вежливо отказался, зная, что фюрер вегетарианец.
   – Генрих, ты, кажется, обожаешь мясо, – обратился тогда фюрер к Гиммлеру.
   – Не думаю, что слово «обожание» подходит, Адольф, – ответил тот деревянным голосом. – Но я ем мясо, это верно.
   – Ты, кажется, гордишься этим?
   – Вовсе нет.
   – А я уловил в твоем голосе нотки превосходства, – настаивал Гитлер. – Как будто есть трупы и прихлебывать из тарелки трупный чай – это огромное достоинство!
   Гиммлер натянуто улыбнулся и сказал:
   – Адольф, напрасно ты называешь мясной бульон «трупным чаем». Врачи говорят, что он очень полезен для здоровья. Особенно это относится к тем, у кого больной желудок. А у меня, как ты знаешь, часто случается несварение.
   – Не знал, что вываренная кровь мертвецов может быть лекарством. Но если ты настаиваешь…
   Тут фюрер увидел, что Геринг накладывает себе в тарелку угрей, и переключился на него:
   – Не стесняйся, мой славный Герман. Накладывай побольше. В конце концов, рыба – это не мясо.
   – Рад, что ты так думаешь, – улыбнулся дородный, неунывающий рейхсмаршал.
   Гитлер чуть прищурил глаза и язвительно добавил:
   – Побольше, друг мой, побольше. Кстати, мой славный Герман, ты знаешь, что когда ловят угрей, то в качестве приманки используют дохлых кошек?
   По лицу Геринга пробежала тень, и он, досадливо дернув щекой, отложил вилку.
   – Что случилось? – вскинул брови фюрер. – Угри уже не кажутся тебе хорошей пищей?
   – Просто расхотелось, – сказал Геринг.
   – Ну, тогда угощайся раками. Сегодня у нас отличные раки.
   – Благодарю, Адольф.
   – Не стоит благодарности, ты ведь мой гость, а мы, немцы, славимся радушием. Ты знаешь, Герман, когда я был ребенком, по соседству от нас жил лавочник Бруно Бергер, и у него были сыновья-близнецы. Мальчишкам было лет по одиннадцать. Однажды, придя домой из школы, они обнаружили, что их старая няня умерла. Мальчишки сильно расстроились, но, будучи предприимчивыми малыми, они решили, что няня, которая при жизни обожала близнецов, была бы рада принести им пользу и после своей смерти. Они загрузили тело старухи на тележку и отвезли его к реке.
   Гитлер, внимательно глядя на рейхсмаршала Геринга, добродушно улыбнулся и договорил:
   – Не буду утомлять тебя подробностями, Герман, но в тот день близнецы Бергеры наловили три ведра великолепных, упитанных раков.
   – Забавная история, – сказал Гиммлер, насмешливо поглядывая на сконфуженного толстяка рейхсмаршала сквозь стеклышки очков.
   Гитлер явно был в ударе и продолжал разглагольствовать, вскоре от «гастрономии» разговор непостижимым образом перешел на тему веры в Бога. Впрочем, Егор уже знал, что такие неожиданные повороты мысли – вполне в духе фюрера.
   – Каждый человек имеет духовные потребности, – вещал он, пережевывая картофель. – Я презираю лицемерных и материалистичных клерикалов. Но стандарты и теологические догматы необходимы. Без них великое учреждение христианской церкви давно бы разрушилось.
   – Значит, ты можешь назвать себя верующим человеком, Адольф? – вежливо произнес Гиммлер.
   Гитлер поднял вилку и глубокомысленно изрек:
   – Моя вера превыше любых формулировок и случайных обстоятельств, Генрих. Бог для меня – основа всего, пастырь всех вещей, моей собственной судьбы и судеб всех остальных людей.
   – Но разве бог поощряет войны? – подал голос министр Шпеер. – Ведь война несет смерть миллионам людей.
   Все трое нацистов повернули головы и уставились на него.
   – В смерти нет ничего страшного, Альберт, – снисходительно произнес фюрер. – По крайней мере, для искренне верующего христианина, ведущего праведный образ жизни.
   – А для неправедных? – уточнил благородный Шпеер.
   – Их тем более жалеть не стоит. В конечном итоге каждый получает свое. А значит, война – величайшее благо. Она – как живая кровь. Вы ведь не станете оспаривать освежающее действие войны для целых народов и каждого конкретного человека?
   Пока Егор думал, что можно было бы на это ответить, заговорил Геринг:
   – Я не имею ничего против стремительных войн, – сказал толстяк. – Но некоторые войны так растягиваются, что становятся утомительны. И не только для конкретных людей, но и для целых наций.
   – Ты про нынешнюю войну с Советской Россией? – уточнил Гитлер.
   Геринг кивнул. Тогда фюрер прищурил посветлевшие глаза и сказал:
   – Война скоро закончится. Мы разобьем русских на всех фронтах. Но самое сложное – организовать жизнь после войны. Правильней всего было бы после победы над Россией доверить, разумеется под германским верховенством, управление страной Сталину. Он лучше кого бы то ни было знает, как надо обращаться с этими русскими.
   – Сталин сумел организовать всю эту огромную, необразованную, туповатую массу и заставит ее двигаться в нужном направлении, – подтвердил, уминая мясо, Гиммлер.
   – Сталин заслуживает похвалы, – согласился Гитлер. – Ни бездарному, спившемуся демагогу Черчиллю, ни сифилитическому паралитику Рузвельту я бы роль своего наместника в побежденной стране не доверил.
   – Но Сталин не уважает свой народ, – неуверенно проговорил министр Шпеер. – Возьмите хотя бы «чистку», которую он провел в генеральном штабе Красной Армии.
   – В расстреле Тухачевского и других генералов я вижу проявление сталинского ума и проницательности, – холодно отчеканил Гитлер. – Я уже не говорю о его неприязни к евреям. Сталин знает, что делает, в отличие от этих идиотов Черчилля и Рузвельта.
   – Значит, Сталин – великий правитель? – весело спросил толстяк Геринг.
   – Безусловно, – ответил фюрер, глотнув воды. – У него есть для этого все качества. И главное из этих качеств – отсутствие «категорического императива» и всяких нравственных тормозов, придуманных философами и клерика– лами. Неприятие всего этого – главное качество гениальной натуры.
   – Русские никогда не полюбят немцев, – заметил, нанизывая на вилку очередной кусок мяса, рейхсфюрер СС Гиммлер. – И потом, Адольф, как ты собираешься прививать им чувство долга, когда мы их завоюем?
   Фюрер сдвинул брови и назидательно проговорил:
   – Немец повсюду в мире возбуждал к себе ненависть, так как, где бы он ни появлялся, везде начинал всех поучать. Но народам это не приносило ни малейшей пользы, ибо ценности, которые он пытался им привить, не являлись таковыми в их глазах. В России отсутствует категория долга в нашем понимании. Зачем же нам воспитывать это чувство в русских?
   – Однако нам в любом случае придется выработать программу управления русским стадом, – снова возразил Гиммлер.
   – Эта программа уже есть, – заявил Гитлер. – Нужно лишь оформить ее на бумаге, но эта задача не из самых сложных.
   – Адольф, может быть, ты изложишь нам эту программу вкратце? – попросил, ловко разделывая омаров, Геринг.
   – Пожалуйста. Большую часть населения России составляют крестьяне. А к тому времени, когда мы завоюем эту дикую страну, городов там не останется вовсе, поскольку мы сотрем их с лица земли. Теперь о крестьянах. При заселении русского пространства мы должны обеспечить «имперских крестьян» необычайно роскошным жильем. Германские учреждения должны размещаться в великолепных зданиях – губернаторских дворцах. Вокруг новых городов, в радиусе тридцати-сорока километров, раскинутся поражающие своей красотой немецкие деревни, соединенные самыми лучшими дорогами.
   Геринг, Гиммлер и Шпеер слушали фюрера внимательно, то и дело одобрительно кивая головами и даже отставив на время тарелки с мясом, картошкой и раками.
   – Возникнет другой мир, – продолжал вдохновенно вещать Гитлер, – в котором русским будет позволено жить, как им угодно. Но при одном условии: господами будем мы. В случае мятежа нам достаточно будет сбросить пару бомб на их деревни и поселки, и дело сделано. А раз в год мы будем проводить группу русских по столице рейха, чтобы они прониклись сознанием мощи и величия ее архитектурных памятников.
   – Англичане знают толк в колонизации, – сказал вдруг Гиммлер, и, как выяснилось, невпопад, поскольку фюрер сверкнул на него глазами и недовольно проговорил:
   – Колонии – весьма сомнительное приобретение. Впрочем, восточные пространства станут для нас тем, чем была для Англии Индия, – неожиданно согласился фюрер. И добавил с горечью: – Если бы я мог втолковать немецкому народу, как важны они для будущего!
   Несколько секунд все молчали, словно пораженные великолепной картиной грядущего, описанной Гитлером. Первым молчание прервал сам фюрер. Повернувшись к Егору, он сухо произнес:
   – Кстати, вы можете идти, гауптштурмфюрер. Если, конечно, вы насытились.
   Егор послушно встал из-за стола и, попрощавшись по всем правилам нацистского этикета, покинул гостиную.

7

   За время пребывания на территории ставки «Вервольф» Егор успел осмотреть практически все помещения. Одно из них, именуемое «Третий блок Икс», заинтересовало его больше других – главным образом из-за того, что дальше небольшого вестибюля, стены которого были выложены белой плиткой, как в общественной бане, Егора не пустили парни из СД.
   Егор попытался расспросить про «Третий блок» своих коллег-охранников, однако те на все вопросы отвечали уклончиво, в один голос утверждая, что это «обычная медицинская лаборатория». Командир Геше назвал ее еще пренебрежительней – «подсобка доктора Мореля».