Антон Грановский. Лицо в темной воде

   Дина посмотрела на свое отражение.
   – Видите? – продолжал витийствовать гример. – Одри Хепберн приняла бы вас за сестру-блондинку! А Мерилин Монро устыдилась бы и села на диету!
   Дина улыбнулась:
   – Все-то вы врете.
   – Ничуть! Ваши глаза – озера неги и страсти. Сейчас я их чуть-чуть подведу, и в них можно будет утонуть!
   Дина улыбнулась и хотела ответить шуткой, но тут с зеркалом произошло что-то странное. Оно вдруг потемнело, и из его мерцающей темноты на Дину глянуло старушечье лицо – морщинистое, темное, страшное.
   Дина вскрикнула и отшатнулась.
   – Что с вами? – испуганно спросил гример.
   Секундное наваждение рассеялось, и Дина снова видела в зеркале помещение гримерки и себя саму – красивую, светловолосую, с выпученными от страха глазами.
   – Там… – пробормотала она. Замолчала и облизнула пересохшие от испуга губы.
   «Там только что была старуха», – хотела сказать Дина, но не смогла выговорить эти жуткие слова.
   – Да что с вами сегодня, голубушка?
   Дина натянуто улыбнулась отражению гримера:
   – Ничего. Это все от бессонницы. Плохо сплю в последнее время.
   – Это вы зря. Знаете правило? Хочешь быть молодым и красивым – побольше спи.
   – Да, – тихо отозвалась Дина. – Буду спать.
   Дверь гримерки распахнулась, и бодрый голос произнес:
   – Дина Борисовна, нам пора на интервью!
   – Да, уже иду, – ответила Дина.
   Она с опаской взглянула на свое отражение, но, к собственному облегчению, ничего странного там больше не увидела. Никаких старух.

7

   Руслан Шуравин откинул край вычурного золотистого гостиничного одеяла и провел рукою по обнаженной груди юной блондинки.
   – Такая большая, – восхищенно проговорил он. – Не то что у моей благоверной. И как ты носишь такую большую грудь? Сама-то ведь тонкая, как веточка.
   – Все для тебя, милый! – с улыбкой проворковала его юная пассия Вероника.
   Шуравин протянул руку к тумбочке и взял из хрустальной вазочки янтарную виноградинку. Бросил ее в рот.
   – Милый, – заворковала Вероника, – я хотела тебе сказать…
   – Что сказать? – поинтересовался Шуравин, работая массивными челюстями. – О том, что я в постели супермужик?
   Вероника хихикнула. Потом нахмурила лоб и произнесла:
   – То, что я скажу, тебе не понравится.
   – Да ну? Ты меня заинтриговала.
   Шуравин выбрал самую крупную виноградинку и отправил ее следом за предыдущей.
   – Это про твою жену, – сказала Вероника.
   – Что про мою жену? – уточнил Шуравин, разжевывая виноградину.
   – Ну, про ее связь. Думала, вдруг ты еще не знаешь.
   Шуравин перестал жевать. Он выкатил на Веронику свои выпуклые черные глаза.
   – Связь? Ты о чем? Какая связь? С кем?
   – Да с этим мальчишкой-музыкантом. – Вероника хихикнула. – Ты знаешь, говорят, что она в него всерьез влюблена!
   Несколько секунд Шуравин лежал неподвижно, а потом вдруг крепко выругался, вскочил с кровати и принялся взволнованно ходить по комнате, забыв накинуть халат. Его кряжистая, слегка обрюзгшая фигура с провисшим животом и всем тем, что болталось ниже живота, выглядела комично, и Вероника едва удержалась от смеха.
   Шуравин продолжил ходить по комнате.
   – Стерва! – рычал Шуравин. – Гадина! И это после всего, что я для нее сделал!
   – Руслан, – негромко окликнула Вероника. – Не стоит так волноваться. Если подумать, то не так уж это и плохо. Ну, например, мы сможем больше не скрывать наших отношений.
   Шуравин остановился посреди комнаты и уставился на нее пылающими от ярости глазами, и взгляд его был так страшен, что теперь уже его широкая голая фигура не казалась Веронике комичной.
   – Давно ты об этом знаешь? – гневно спросил он.
   – Нет, – соврала Вероника, испуганно глядя на своего пожилого любовника. – Пару дней.
   – Почему не сказала раньше?
   – Боялась, – тихо ответила Вероника.
   Глаза Шуравина снова полыхнули дьявольским огнем, но он смог взять себя в руки и негромко произнес:
   – Ладно. – Потом холодно усмехнулся и добавил: – Сама понимаешь, сейчас мне не до развлечений. Иди домой, а вечером я тебе позвоню.
   Вероника решила не искушать судьбу. Она быстро поднялась с кровати, подхватила одежду, чмокнула Шуравина в бульдожью щеку и вышла из комнаты.
   Руслан сел на кровать и погрузился в тяжелые размышления. Через несколько минут хлопнувшая в прихожей дверь вывела его из задумчивости. Он снова вскочил с кровати, секунду стоял неподвижно и молчал, а потом шагнул к комоду, сгреб с него гостиничную настольную лампу и с размаху швырнул ее об стену.
   Стеклянные осколки посыпались на пол. Шуравин шагнул к этой сверкающей груде и изо всех сил пнул ее босой ногой. И тут же вскрикнул от боли и, чертыхаясь, сел на кровать. Подтянул раненую ступню поближе, кровь закапала на край кровати. Из пальца торчал осколок стекла.
   – Твою мать! – прорычал Руслан, ухватился пальцами за осколок и выдернул его.
   Жгучая боль пронзила палец – да так, что Шуравин вскрикнул, а из глаз его брызнули слезы. Но когда он снова взглянул на ранку, кровь уже не текла, а сам порез выглядел так, словно его прижгли раскаленным железом.

8

 
Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо!
Не на луне, а на Земле
Стояло капище мое.
Среди кедров онемевших
Стояло капище мое
На четырех ногах, вросших в землю,
Стояло капище мое…
 

   Дремучая старуха шаманка перестала напевать, усмехнулась беззубым ртом и хотела поставить банку с травяным настоем на полку, но слабые пальцы вдруг подвели – банка выскользнула из них и с грохотом упала на пол, разбившись на куски.
   – Чтоб тебя! – выругалась старуха по-русски.
   Она нагнулась и ухватила темными пальцами один из осколков, но сделала это неудачно – острый осколок резанул ее по подушечке пальца. Старуха зашипела от боли и затрясла рукой. Из разреза на пальце тотчас потекла кровь. Старуха, прихрамывая и бормоча под нос проклятия, подошла к печи, пару секунд помешкала, а затем прижала кровоточащий палец к раскаленной конфорке.
   Из приоткрытого рта старухи шаманки вырвался тонкий вой, глаза ее закатились под веки, и старуха рухнула на пол.
   Когда она снова открыла глаза, вокруг был серый, подернутый дымкой лес. Она сразу поняла, что попала в нижний мир. Иногда такое с ней случалось – даже без бубна и камлания.
   Медведеобразное чудовище стояло под сенью вековой сосны. Плечи и грудь его были увешаны бусами из беличьих черепов.
   – Останови это, – жалобно попросила его шаманка.
   Чудище покачало головой.
   – Останови его! – крикнула старуха в отчаянии. – Я не хочу терять Пакина! Он – все, что у меня осталось!
   Чудовище повернулось и побрело в черную гущу сумеречного леса. Шаманка зажмурила глаза и приказала себе очнуться.
   Она открыла глаза и поняла, что лежит на грязном полу своей избы. Потом она почувствовала, что поднимается в воздух, но это был не полет. Сильные руки молодого охотника подняли ее с пола и легко, как пушинку, перенесли на кровать.
   – Ай-е, ай-е, – тихо проговорила старуха. – Я не смогу это остановить.
   Глаза ее были закрыты, но веки так истончились за долгую жизнь, что она была уверена, что давно научилась видеть сквозь них. Не открывая глаз, старуха видела, что Пакин спокойно, внимательно и мягко смотрит на нее. От его взгляда ей и самой стало немного спокойнее.
   Старуха сама не заметила, как погрузилась в мрачный, тревожный сон. И приснился ей огромный город, посреди которого стояла высокая красная стена с двадцатью башнями, а на шпили башен были надеты огромные рогатые черепа, истекающие кровью. А вокруг стены и башен, изрыгая дым, носились по широченным серым тропам огромные странные звери, чьи гладкие спины лоснились в лучах заходящего солнца. И внутри каждого зверя был человек. И непонятно было – то ли человек выел зверю утробу и влез в нее, то ли зверь сожрал человека, но не смог его переварить и теперь изрыгает из утробы кровавый дым, словно глупый вор-хум, который проглотил сдуру кусок каменной соли.

9

   Ведущая ток-шоу Соня Чехова сидела за шикарно накрытым столом в одном из лучших ресторанов столицы и приветливо улыбалась Дине, держа в руке бокал с минералкой. Интервью длилось уже пять минут. Чтобы не спасовать, когда придет время быть решительной, Дина выпила два бокала красного вина. Но о главном пока не было сказано ни слова.
   Наконец, вопрос, которого она ждала со страхом и тревогой, прозвучал.
   – Дина, – весело прощебетала ведущая, – вас с Русланом Шуравиным называют самой счастливой супружеской парой в российском шоу-бизнесе. Ваш муж постоянно снимает вас в своих фильмах и в тех фильмах, которые продюсирует. Кроме того, все помнят ваш клип на песню «Территория любви», в котором вы снялись вместе. Как сейчас складывается ваш творческий союз?
   Сердце Дины учащенно забилось.
   – Боюсь… – сказала она и голос ее сорвался. Она откашлялась, глотнула немного вина и повторила уже более твердым голосом: – Боюсь, что наши отношения с господином Шуравиным полностью себя исчерпали.
   Ведущая удивленно уставилась на Дину, пытаясь, вероятно, понять, шутит та или нет. Наконец она заговорила, и голос ее возбужденно зазвенел:
   – Это касается личной жизни или профессиональных отношений?
   – Это касается всего, – ответила Дина.
   – Значит… – Соня Чехова едва не задохнулась от восторга, – вы разводитесь?!
   – Да, – кивнула Дина. – Я подала на развод.
   Ведущая сменила неуместный восторг на трогательную сердобольность.
   – Что же случилось, Дина? – с участием спросила она. – Почему ваш брак дал трещину?
   От выпитого вина и от жаркого света осветительных приборов у Дины начала кружиться голова.
   – Мы слишком поздно выяснили, что у нас разные представления о любви.
   – Не могли бы рассказать об этом поподробнее? – попросила ведущая, трогательно улыбнувшись Дине.
   – Поподробнее? Хорошо.
   И она начала рассказывать.
   По мере рассказа глаза Сони Чеховой делались все круглее и круглее. Она то и дело бросала на оператора быстрые взгляды, словно говорила ему: «Ты слышал это? Ты это снял?»
   – Извините, Дина, – сказала ведущая, когда Дина замолчала, – но все это как-то мало согласуется с образом Руслана Шуравина. Я много раз читала ваши интервью, где вы рассказывали о том, какой Шуравин прекрасный человек. Неужели все это миф?
   – Это все выдумка.
   – Но женились-то вы по любви?
   Дина грустно усмехнулась:
   – Я – да. Вот только не знаю, насколько эта любовь была взаимной. В любом случае теперь все кончено.
   Дина замолчала, взяла со стола бокал с красным вином и сделал большой глоток. В ушах у нее слегка зашумело.
   – Значит, развод, – изображая на лице грустную задумчивость, констатировала Соня Чехова. – Я думаю, сегодняшняя передача потрясла и шокировала многих наших телезрителей. Могу себе представить, какая буря разразится завтра в газетах. Позвольте вас спросить, Дина, что помогло вам пойти на такой решительный шаг?
   – Мне помог решиться мой друг, – спокойно ответила Дина.
   – Друг? – Бойкие глазки ведущей заблестели еще ярче. – Можно узнать – кто он?
   – Мне бы не хотелось называть его имя, – сказала Дина.
   – Почему?
   – Я не знаю, понравится ли это ему.
   – Что ж, пусть имя вашего друга останется тайной для наших зрителей. И все же я не могу удержаться, чтобы не задать вам еще один вопрос. Друг, о котором вы сказали… он тоже работает в шоу-бизнесе?
   – Да. Он музыкант.
   – Дина, – произнесла ведущая и посмотрела прямо в камеру, – возможно, ваш муж сейчас смотрит эту передачу. Как вы думаете, что он сделает, услышав ваши слова? Как он отреагирует на ваши признания?
   Дина посмотрела в камеру.
   – Я думаю, он сейчас лезет на стенку от ярости, – тихо проговорила она.

* * *

   Алюминиевая банка с хрустом сломалась в пятерне Руслана Шуравина. Он размахнулся и с силой швырнул смятую банку в экран телевизора.
   – С-сука, – процедил он сквозь плотно сжатые зубы и прищурился на экран. – Я тебе покажу «стенку».
   – Жизнь с этим человеком была настоящим адом, – говорила Дина с экрана телевизора. – И я рада, что все это кончилось.
   Злобный, хриплый рык, вылетевший из гортани Шуравина, прозвучал еще более зловеще из-за сгустившейся за окном тьмы.
   – Ты еще узнаешь, что такое ад, малышка, – прорычал он. – Я тебе покажу настоящий ад!
   Руслан Маратович выключил телевизор и снова впал в мрачную задумчивость. Сидя в кресле, он вспоминал годы, прожитые с Диной, и в его душе росли обида, злоба и гнев. Пять лет. Пять чертовых лет эта стерва издевалась над ним. Их брак был похож на войну, но на какую-то странную войну. Войну, в которой все попытки Шуравина победить и подчинить противника наталкивались на стену такого неземного равнодушия и ленивой рассеянности, что отскакивали обратно, принося боль и страдание ему самому.
   Шуравин всегда ощущал, что в жене есть какой-то стержень, который ему не согнуть и не сломать, как бы он ни кричал и ни размахивал кулаками. На самом деле, Дина никогда не покорялась ему. «Да», – говорили ее губы. «Нет», – говорили ее глаза.
   Иногда ему хотелось выколоть эти глаза, выдавить их пальцами, чтобы они не смотрели на него так; и чем смиренней вела себя Дина, тем больше бесился Шуравин. Он любил и ненавидел ее. И только выпивка помогала расслабиться и погасить эти внезапные вспышки ярости и гнева.
   Вспомнив о выпивке, Руслан Маратович поднялся с кресла и, чертыхаясь, кряхтя и кутаясь в теплый халат, побрел к мини-бару. Выбрал бутылочку коньяка, свинтил крышку и сделал большой глоток.
   Выпив второй глоток, Шуравин почувствовал, как душу его объяла звериная ярость, и понял, что взорвется, если не выпустит эту ярость наружу. Он взял со стола мобильник и набрал номер своей бизнес-помощницы.
   – Слушаю вас, Руслан Маратович, – услышал он в трубке спокойный, холодноватый голос Инги Александровны.
   – Ты уже слышала про интервью моей женушки? – процедил Шуравин сквозь сжатые зубы.
   – Да.
   – Сможешь выяснить, где она сейчас?
   – Разумеется.
   – Сделай это побыстрее. А я пока оденусь.
   Шуравин отключил связь, швырнул телефон на стол и пошел переодеваться.

10

   Дина и Иван стояли в полутемном коридоре и смотрели друг другу в глаза.
   – Не знаю, правильно ли я поступаю, – тихо говорила Дина. – Наверно, я не должна была рассказывать обо всем этом в интервью. Но я ничего не могла с собой поделать.
   – Ты все правильно сделала, – сказал Иван. – А насчет развода – мы уже обсуждали это тысячу раз. Нужно было только решиться. Этого ублюдка уже не исправишь. Я рад, что ты это поняла.
   – Господи, неужели я и правда сделала это?
   – Да. Ты это сделала.
   Иван обнял ее за талию, привлек к себе. Дина подставила губы и закрыла глаза. Они стояли в полутемном коридоре и целовались. Долго, нежно, самозабвенно.
   – Я сняла хороший номер в гостинице, – сообщила Дина.
   – Мы можем поехать ко мне, – возразил Иван.
   Дина покачала головой:
   – Нет. Я хочу пожить в гостинице. Пока все не утрясется.
   Иван улыбнулся:
   – Хорошо. Пусть все будет так, как ты хочешь.
   Обнявшись, они пошли по коридору, но успели пройти всего несколько шагов, когда хрипловатый голос грубо окликнул их:
   – Эй! А ну – постойте!
   Дина остановилась и оглянулась. К ним по коридору широкими шагами, набычившись, приближался Шуравин.
   – Боже, – тихо прошептала Дина и прижалась к Ивану.
   Он обнял ее за плечи и шепнул на ухо:
   – Не бойся.
   Шуравин остановился перед ними, бешено сверкая глазами. Крепкий, кряжистый, с густой щеткой седеющих волос, с угольно-черными глазами, которые сейчас казались раскаленными докрасна. Кулаки его были сжаты.
   – Я требую объяснений! – прорычал Шуравин.
   Иван выступил вперед.
   – Послушайте… – дерзко начал он.
   – Подожди, Иван. – Дина прямо посмотрела Шуравину в глаза. – Что ты хочешь знать? Спрашивай, я отвечу.
   – За что? – прорычал Шуравин. – За что ты меня так?
   – Ты сам знаешь, за что. Я терпела пять лет. Ты меня унижал, бил… Потом каялся и снова бил. Но оказывается, ты меня еще и обкрадывал.
   Казалось, Шуравин не расслышал ее слов.
   – Ты меня публично унизила! – заорал он.
   Дина медленно покачала головой:
   – Нет. Ты сам себя унизил. И мне тебя не жаль. Прощай!
   Дина отвернулась, взяла Ивана под руку, и они двинулись дальше по коридору.
   – Гадина! – хрипло выкрикнул ей вслед Шуравин.
   Дина и Иван не обернулись.
   – Руслан Маратович, они не стоят вашего презрения, – произнес за спиной у Шуравина спокойный, холодноватый женский голос.
   Шуравин обернулся. За спиной у него стояла Инга Александровна. Высокая, стройная, в деловом костюме, с высокой прической и строго поджатыми губами. В стеклышках ее золотых очков отражался мертвящий свет люминисцентных ламп.
   – Руслан Маратович, я…
   – Ты можешь оставить меня в покое?! – рявкнул на нее Шуравин. – Хоть на минуту – оставь меня одного!
   Вместо того чтобы стушеваться и уйти, Инга Александровна сунула руку в сумочку, висящую у нее на плече, достала блистер с таблетками, выдавила одну и протянула ее Шуравину.
   – Что это? – грубо спросил тот.
   – Успокоительное, – невозмутимо ответила Инга Александровна. И добавила спокойно и рассудительно: – Она не заслуживает вашей ярости. И вашего презрения.
   Шуравин вдохнул воздух полной грудью, а затем шумно выдохнул. И вдруг усмехнулся:
   – Ты права. Ты всегда делаешь все, как надо. Давай сюда свою таблетку.
   Он взял капсулу и забросил ее в рот.
   – Есть чем запить?
   – Конечно. – Инга Александровна достала из сумки бутылочку с минеральной водой.
   Шуравин взял бутылочку, открыл и большим глотком запил таблетку.
   – Может, у тебя и бурбон найдется? Или коньяк?
   – Это вы достанете и без меня, – спокойно произнесла Инга Александровна.
   Шуравин сунул руки в карманы брюк и некоторое время размышлял. А потом тихо и задумчиво проговорил:
   – Н-да… Видала, как они меня? Раздавили и размазали – самым тонким слоем. Что ж мне теперь делать, а?
   – На любого подлеца есть управа, – сказала Инга Александровна. – И любому обидчику можно отомстить.
   – Да, – согласился Шуравин, заметно успокоившись. – Пожалуй. – Он тяжело вздохнул. – Ладно, я пойду в машину. А ты тут покрутись, уладь все, что можно уладить. Ответь на вопросы, если будут задавать…
   – Хорошо, Руслан Маратович.
   – «Хорошо», – мрачно повторил он. И добавил с угрюмой усмешкой: – Хорошо уже не будет. Но сделай так, чтобы дерьма на мою голову лилось поменьше. Купи пару журналистов из крупных изданий, нашепчи им, что и как писать. Понадобятся деньги – звони мне.
   Шуравин повернулся и, не прощаясь, зашагал прочь. Инга Александровна смотрела ему вслед. Лицо ее было спокойным, стекла очков блестели холодно и бесстрастно, а едва заметный изгиб плотно сжатых губ немного напоминал усмешку.

11

   Гостиничный номер оказался не очень просторным, но вполне уютным. Свет от настольной лампы бросал на одеяло медовое полукружие, и кровать была похожа на маленький островок счастья среди моря страха и неблагополучия. Иван обнял Дину за голые плечи.
   – Ты дрожишь, – сказал он. – Все еще боишься его?
   – Нет, – тихо ответила она. – С тобой не боюсь.
   Иван притянул ее к себе, мягко поцеловал в губы. Скользнул губами к мочке уха, потом к шее. Каждое его движение было полно необыкновенной нежности.
   – Что с нами будет дальше? – спросила Дина.
   – То же, что и со всеми счастливыми парами, – улыбнулся Иван. – Мы поженимся и будем жить долго и счастливо. Потом мы состаримся и умрем в один день.
   Дина посмотрела на его юное лицо.
   – Ты смеешься?
   Иван покачал головой:
   – Нет.
   Дина легла щекой на его теплую грудь.
   – Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
   – Но это правда.
   Красный огонек сигареты ярко вспыхнул во мраке, озарив темные губы Ивана.
   – Но у меня нет денег, – грустно сказала Дина. – Все деньги, которые я заработала за эти годы, лежат на счетах Шуравина. Я нищая.
   Иван затушил сигарету в пепельнице, повернулся к Дине и провел ладонью по ее волосам.
   – Бедная девочка, – нежно проговорил он, – с каким идиотом тебе приходилось жить.
 
   Руслан Шуравин, краснолицый, седоватый, угрюмый, сидел в глубоком кресле со стаканом виски в руке и смотрел на свою юную пассию Веронику. Дело происходило все в том же гостиничном номере, который Шуравин обычно снимал для любовных утех с Вероникой.
   Девушка листала иллюстрированный журнал, слюнявя пальчик, как это обычно делают маленькие дети и старички. Девочка была что надо – густые светлые волосы, гладкое и свежее, как цветок, личико, полная упругая грудь, плотно обтянутая белой маечкой.
   Шуравин смотрел на Веронику из-под косматых бровей, но перед глазами у него стояла другая женщина – худощавая, с задумчивым, немного рассеянным лицом и огромными синими глазами.
   Почему она так поступила с ним? Он никогда не желал ей зла. Он просто хотел, чтобы в их отношениях был порядок. Разве это плохо, если человек хочет порядка?
   Шуравин взял со столика газету, пробежал по ней взглядом, еще больше побагровел и с ненавистью швырнул ее на пол.
   «ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ СВОБОДНОЙ И СЧАСТЛИВОЙ» – гласил газетный заголовок. Броская вставка посреди статьи была и того хуже – «Пять лет в объятиях садиста».
   – Счастлива она… – процедил Шуравин сквозь стиснутые зубы, снова посмотрел на Веронику и грубо позвал:
   – Иди сюда!
   Вероника отложила в сторону модный журнал, поднялась с дивана и с улыбкой подошла к Шуравину.
   – Сядь! – Он хлопнул себя ладонью по коленке.
   Вероника послушно села.
   – Скажи, я похож на садиста? – осведомился Шуравин.
   – Нет, котик, не похож. – Вероника обвила его короткую и толстую, как у ротвейлера, шею своими длинными гибкими руками и обворожительно улыбнулась. – Ну какой же ты садист? Ты мой сладкий пупсик! Мой плюшевый мишка!
   – Тогда почему они пишут, что я садист? – спросил Шуравин. – Почему?!
   Улыбка Вероники стала еще обворожительней.
   – Потому что у них нет мозгов, пупсик! А у твоей бывшей женушки нет совести!
   – Это так, – согласился Шуравин. Он тяжело вздохнул и устало покачал головой. – Это ж надо такое придумать: Руслан Шуравин – садист. Бред собачий!
   Вероника нагнулась и утешающе чмокнула его в оттопыренную нижнюю губу. Он поднял на нее суровый взгляд. Посмотрел на ее аккуратненький носик, на ровные, словно сделанные из мрамора щечки, на алые пухлые губки. Затем скользнул взглядом по ее груди – сквозь тонкую белую ткань майки просвечивали темные полукружия сосков.
   – Котик, пойдем в кроватку, – проворковала Вероника. – Тебе нужно выспаться. Завтра у нас ответственный день. В восемь утра мы едем на студию.
   – На студию?
   – Милый, ты что, забыл? На студию!
   – А-а. – Шуравин дернул уголком рта. – Успокойся. Я помню. Все будет о’кей. Я сделаю из тебя звезду.
   – О! Ты такой милый! – Вероника расстегнула ему рубашку и принялась целовать его шею и волосатую грудь. Продолжая покрывать грудь Шуравина поцелуями, она ловким, привычным движением расстегнула ему ремень. – Вот так, котик, – прошептала Вероника, – теперь тебе будет совсем хорошо. Мужчина должен чувствовать себя свободным…
   Вероника расстегнула молнию на ширинке Шуравина и принялась ласкать его рукой, одновременно покрывая его лицо поцелуями.
   – О, черт… – простонал Шуравин. – Ты любого мужика сведешь с ума!
   – Да, – прошептала Вероника, обжигая ухо Шуравина своим горячим дыханием. – Могу… Только мне не нужен любой. Мне нужен ты, и только ты.
   Шуравин повернул голову и посмотрел на Веронику в упор. Его больной глаз мелко подрагивал.
   – Из тебя можно сделать звезду, детка, но это потребует слишком больших вложений.
   Вероника тяжело опустилась на кресло.
   – Но ведь с Диной у тебя все получилось.
   – Времена изменились. Тогда достаточно было иметь башку на плечах, нужные связи и толстый кошелек. Сейчас на этом не выедешь. Рынок переполнен. Таких, как ты, – сотни.
   – Но ты обещал, что сделаешь из меня звезду! – вскрикнула Вероника дрогнувшим голосом. – Ты обещал мне альбом! И новый клип!
   – «Обещал», – передразнил Шуравин. – Мало ли, что я тебе обещал. Жизнь вносит свои коррективы.
   Он встал с кресла, подошел к бару и достал бутылку виски. Вернулся к столу и наполнил стакан.
   В дверь номера постучали.
   – Кто там? – рявкнул Шуравин.
   – Руслан Маратович, это Инга, – последовал ответ из-за двери.
   – Входи!
   Дверь открылась, и Инга Александровна со спокойным лицом прошествовала в гостиничный номер.
   – Вероника, выйди! – небрежно приказал Шуравин любовнице.
   – Хорошо, милый! Я пока приму душ!
   Вероника упорхнула в ванную. Инга Александровна проводила ее холодным взглядом.
   – Осуждаешь? – с усмешкой спросил у нее Шуравин.
   Помощница покачала головой:
   – Нет.
   – Знаю, что не осуждаешь. – Шуравин отхлебнул из стакана. – И никогда не осуждала, верно? За это и ценю.
   Инга Александровна ничего на это не сказала – должно быть, сочла реплику своего босса риторической.