– Поэтому их агенты не рискуют пускать голубя с важным донесением с большого расстояния, а вынуждены пробираться для этого в наш ближний тыл. Из-за особенностей рельефа местности это самый удобный район с нашей стороны на много верст вокруг для организации такого рода связи. За позициями наших частей на этом участке фронта много лесов, затрудняющих наблюдение, и невыселенных деревень, где можно снять угол. Австрийская военная станция приема голубей, по нашим сведениям, тоже расположена всего в трех верстах от передовой.
Полковник стал излагать Сапогову план намечающейся операции:
– Вы отправитесь вместе с двумя нашими людьми. Они будут одеты, как простые солдаты вашей роты. Будете заезжать в села и хутора, предлагать жителям обычные крестьянские заработки вроде извоза для армии; набирать плотников для укрепления ходов сообщения, договариваться о закупке продуктов для разнообразия офицерского меню. Это будет прикрытием для ваших поисков.
Сергей понимающе кивнул, и полковник продолжил:
– Ваше появление не должно вызвать подозрений, ведь вас неоднократно посылали с подобными поручениями. Если, как мы предполагаем, неприятельский агент-связник действует в этом районе не один месяц, то наверняка он хорошо изучил обстановку. Не исключено даже, что вы с ним уже встречались, и он знает вас в лицо.
После инструктажа довольный тем, что уговорил Сергея, полковник весело предложил, потирая руки:
– А не побаловаться ли нам чайком?!
Он повернулся к ротмистру Дуракову:
– Ника, распорядись-ка, чтобы согрели самовар.
Полковник сложил и убрал в сейф карту и стал доставать из огромного буфета чашки, вазочки с печеньем и конфетами.
А Сергей получил возможность как следует осмотреться. Комната была достаточно сумрачная, но очень уютная, с узкими, охваченными решетками окнами и низкими сводчатыми потолками. Даже днем заниматься письмом или чтением здесь можно было лишь при свете большой массивной бронзовой лампы с абажуром. Обставлен кабинет был добротной дубовой мебелью: стульями с высокими готическими спинками, шкафами в полстены. Полированный рабочий стол создавал ощущение солидной тяжеловесности.
По стенам была развешана плохая живопись, потолок украшен лепниной, на полу персидский ковер с «протоптанной» дорожкой – прежний хозяин кабинета явно имел привычку в раздумьях прохаживаться по комнате взад-вперед.
В дальнем углу висела большая икона в старинном серебряном окладе, а перед ней зажженная неугасимая лампадка.
Чувствовалось, что мещанская обстановка комнаты досталась военным в наследство от прежних хозяев дома. И деликатные постояльцы старались без особой нужды ничего здесь не менять. Сергей заметил только прикрытую от чужих глаз занавесочкой военную карту, прикрепленную на стену позади стола. Похоже также, что часть полочного пространства в шкафах была освобождена от посуды и разного домашнего скарба и отдана под казенную документацию.
Подушка и длиннополая кавалерийская шинель на стоящем вдоль стены диване свидетельствовали о том, что нынешний хозяин кабинета порой и ночует здесь.
Желая развлечь гостя, полковник рассказал, что это один из лучших домов в городе. Он принадлежит одному из здешних богатеев. Его родственники сами из патриотических чувств предложили командованию предоставить дом под штаб. Сам же престарелый владелец дома ныне находится на излечении в дорогой заграничной клинике для душевнобольных. Под конец жизни у уважаемого в городе купца случилось тихое помешательство: он стал бояться разбойников, которые, как он считал, однажды ночью могут пробраться в его жилище и взять его в заложники, чтобы потребовать в качестве выкупа все его состояние. Одну из комнат своего дома (в которой они теперь находились) купец превратил в настоящий жилой сейф. По его приказу стены были обшиты дополнительными пулестойкими броневыми листами, дверь тоже укрепили и снабдили секретными английскими замками, ключи от которых хозяин держал при себе. Снаружи подобрать ключи к замкам или воспользоваться отмычками преступники не смогли бы, ибо дверь закрывалась только изнутри, а с внешней стороны даже не имела замочных скважин. Домочадцы свихнувшегося купчины называли его убежище «комнатой страха».
– Однако для размещения контрразведки лучшего места не придумаешь, – обводя взглядом свою штаб-квартиру, пояснил полковник.
Когда все было готово для чаепития, полковник неожиданно обнаружил, что большая жестяная банка, где хранилась заварка, пуста. Он озадаченно посмотрел на ротмистра и незаметно для Сергея подмигнул ему:
– Что будем делать, Ника?
Дураков задумчиво почесал затылок и неуверенно предложил:
– Может, у шифровальщиков попросим?
– Не дадут, – уверенно мотнул головой полковник. – Ты же этих куркулей знаешь!
Тут полковника осенило. Он повернулся к Сергею и предложил:
– А знаете что, давайте будем считать это вашим испытанием и посвящением в разведчики.
Он сказал это как бы в шутку. Но Сапогов почувствовал, что ему собираются устроить самую настоящую проверку.
– В мирные времена от меня требовали оформить кучу бумаг, чтобы даже временно зачислить кого-то в отдел. Надо было послать добрую сотню запросов и получить десятки высоких резолюций. К счастью, на войне все решается значительно быстрее и проще. Если не возражаете, первую проверку вам на годность к нашей службе мы устроим прямо сейчас.
– Как, сейчас?! – насторожился Сергей.
Полковник подтвердил:
– Ну да. Привыкайте. Нам долго раскачиваться некогда. В конце концов, вы же сын кадрового разведчика! Ну как, согласны?
Полковник выразительно взглянул на Сергея.
Сергей кивнул, впрочем, не слишком уверенно. Но полковнику этого было вполне достаточно, так как он сразу приступил к инструктажу:
– На этаже под нами находится комната, на ее двери весит табличка «Шифровальный отдел».
Сергей заволновался: «Сейчас он, чего доброго, потребует, чтобы я выкрал секретный шифр и приволок его сюда. Веселенькое дело! Меня же просто пристрелят, как пробравшегося в здание неприятельского шпиона! Нелепость какая-то!»
К счастью, полковник имел в виду совсем другое. Он протянул Сапогову пустую банку из-под чая и пояснил:
– У шифровальщиков лучший чай в здании. Китайский! Подполковник Никитин два месяца назад ездил с нашей военной миссией в Китай ко двору нового китайского императора Юань Шикайя, чтобы с представителями других держав-союзниц уговорить его вступить в войну с Германией на стороне Антанты. Там он оказал услугу одному высокопоставленному чиновнику.
Должно быть, желая разрядить обстановку, полковник Гарин рассказал презабавный эпизод из китайских впечатлений коллеги. Будучи приглашенным к обеду в дом китайца, русский офицер узнал, что такое китайская вежливость. Под конец обеда слуга с черной лоснящейся косицей степенно приблизился к своему хозяину и с поклоном поставил перед ним серебряный тазик. От другого лакея хозяин дома принял павлинье перо и полотенце. Пощекотав себе в горле, вельможа изрыгнул все съеденное в таз. Русский гость, будучи в шоке, повернулся к соседу справа, дипломату, долго жившему в Поднебесной. Тот пояснил, что своим поступком китаец дает понять, что кушанья, приготовленные для званого обеда, восхитительны, а полученное им удовольствие от общения с гостями настолько велико, что он готов отобедать еще раз.
– Чай, за которым я вас посылаю, – продолжал говорить Сергею Гарин, – выращен на плантациях того самого китайского чиновника. Каждому из гостей он на прощание подарил по здоровенной банке. Этот сорт называется «Разговор с богами». Говорят, если правильно заварить, напиток получается действительно божественный.
Сергей покинул кабинета Гарина в полной растерянности. Он понятия не имел, как можно выполнить странное поручение полковника. Но и отказаться ему не позволяла гордость. Проходя по коридору, Сергей увидел в приоткрытой двери одного из кабинетов полного мужчину средних лет в полковничьем кителе, склонившегося над строго одетой, хорошенькой барышней, которая безостановочно печатала на машинке. Сергей замедлил шаг, прислушиваясь.
– Ниночка, неужели вы все вечера собираетесь проводить у себя дома? Что за монастырь вы себе устроили! При ваших-то красоте и обаянии. Позвольте мне все же развлечь вас. Конечно, мы не в Петербурге и даже не в Киеве, но и в этом городишке можно приятно провести время…
Едва зайдя в комнату шифровальщиков, Сапогов с порога заговорил игриво:
– Добрый день, господа! У нашей Ниночки появилось желание выпить чайку, а наши запасы заварки – увы и ах! – внезапно закончились. Во имя мужской солидарности не дайте осрамиться перед хорошенькой мадемуазелью! Обещаем вернуть в двойном размере.
Через несколько минут Сергей покинул владения шифровальщиков, прижимая к груди заветную добычу. Сделав несколько шагов, Сапогов услышал, как за дверью один голос обращается к другому:
– Послушай, ты знаешь, кто это такой?
– Да разве этих новеньких упомнишь! Постоянно из Петербурга присылают «моментов»[5]. Месяц-другой побудут, фронтовой стаж заработают и моментально обратно в столицу – за новыми чинами и должностями.
Глава 5
Полковник стал излагать Сапогову план намечающейся операции:
– Вы отправитесь вместе с двумя нашими людьми. Они будут одеты, как простые солдаты вашей роты. Будете заезжать в села и хутора, предлагать жителям обычные крестьянские заработки вроде извоза для армии; набирать плотников для укрепления ходов сообщения, договариваться о закупке продуктов для разнообразия офицерского меню. Это будет прикрытием для ваших поисков.
Сергей понимающе кивнул, и полковник продолжил:
– Ваше появление не должно вызвать подозрений, ведь вас неоднократно посылали с подобными поручениями. Если, как мы предполагаем, неприятельский агент-связник действует в этом районе не один месяц, то наверняка он хорошо изучил обстановку. Не исключено даже, что вы с ним уже встречались, и он знает вас в лицо.
После инструктажа довольный тем, что уговорил Сергея, полковник весело предложил, потирая руки:
– А не побаловаться ли нам чайком?!
Он повернулся к ротмистру Дуракову:
– Ника, распорядись-ка, чтобы согрели самовар.
Полковник сложил и убрал в сейф карту и стал доставать из огромного буфета чашки, вазочки с печеньем и конфетами.
А Сергей получил возможность как следует осмотреться. Комната была достаточно сумрачная, но очень уютная, с узкими, охваченными решетками окнами и низкими сводчатыми потолками. Даже днем заниматься письмом или чтением здесь можно было лишь при свете большой массивной бронзовой лампы с абажуром. Обставлен кабинет был добротной дубовой мебелью: стульями с высокими готическими спинками, шкафами в полстены. Полированный рабочий стол создавал ощущение солидной тяжеловесности.
По стенам была развешана плохая живопись, потолок украшен лепниной, на полу персидский ковер с «протоптанной» дорожкой – прежний хозяин кабинета явно имел привычку в раздумьях прохаживаться по комнате взад-вперед.
В дальнем углу висела большая икона в старинном серебряном окладе, а перед ней зажженная неугасимая лампадка.
Чувствовалось, что мещанская обстановка комнаты досталась военным в наследство от прежних хозяев дома. И деликатные постояльцы старались без особой нужды ничего здесь не менять. Сергей заметил только прикрытую от чужих глаз занавесочкой военную карту, прикрепленную на стену позади стола. Похоже также, что часть полочного пространства в шкафах была освобождена от посуды и разного домашнего скарба и отдана под казенную документацию.
Подушка и длиннополая кавалерийская шинель на стоящем вдоль стены диване свидетельствовали о том, что нынешний хозяин кабинета порой и ночует здесь.
Желая развлечь гостя, полковник рассказал, что это один из лучших домов в городе. Он принадлежит одному из здешних богатеев. Его родственники сами из патриотических чувств предложили командованию предоставить дом под штаб. Сам же престарелый владелец дома ныне находится на излечении в дорогой заграничной клинике для душевнобольных. Под конец жизни у уважаемого в городе купца случилось тихое помешательство: он стал бояться разбойников, которые, как он считал, однажды ночью могут пробраться в его жилище и взять его в заложники, чтобы потребовать в качестве выкупа все его состояние. Одну из комнат своего дома (в которой они теперь находились) купец превратил в настоящий жилой сейф. По его приказу стены были обшиты дополнительными пулестойкими броневыми листами, дверь тоже укрепили и снабдили секретными английскими замками, ключи от которых хозяин держал при себе. Снаружи подобрать ключи к замкам или воспользоваться отмычками преступники не смогли бы, ибо дверь закрывалась только изнутри, а с внешней стороны даже не имела замочных скважин. Домочадцы свихнувшегося купчины называли его убежище «комнатой страха».
– Однако для размещения контрразведки лучшего места не придумаешь, – обводя взглядом свою штаб-квартиру, пояснил полковник.
Когда все было готово для чаепития, полковник неожиданно обнаружил, что большая жестяная банка, где хранилась заварка, пуста. Он озадаченно посмотрел на ротмистра и незаметно для Сергея подмигнул ему:
– Что будем делать, Ника?
Дураков задумчиво почесал затылок и неуверенно предложил:
– Может, у шифровальщиков попросим?
– Не дадут, – уверенно мотнул головой полковник. – Ты же этих куркулей знаешь!
Тут полковника осенило. Он повернулся к Сергею и предложил:
– А знаете что, давайте будем считать это вашим испытанием и посвящением в разведчики.
Он сказал это как бы в шутку. Но Сапогов почувствовал, что ему собираются устроить самую настоящую проверку.
– В мирные времена от меня требовали оформить кучу бумаг, чтобы даже временно зачислить кого-то в отдел. Надо было послать добрую сотню запросов и получить десятки высоких резолюций. К счастью, на войне все решается значительно быстрее и проще. Если не возражаете, первую проверку вам на годность к нашей службе мы устроим прямо сейчас.
– Как, сейчас?! – насторожился Сергей.
Полковник подтвердил:
– Ну да. Привыкайте. Нам долго раскачиваться некогда. В конце концов, вы же сын кадрового разведчика! Ну как, согласны?
Полковник выразительно взглянул на Сергея.
Сергей кивнул, впрочем, не слишком уверенно. Но полковнику этого было вполне достаточно, так как он сразу приступил к инструктажу:
– На этаже под нами находится комната, на ее двери весит табличка «Шифровальный отдел».
Сергей заволновался: «Сейчас он, чего доброго, потребует, чтобы я выкрал секретный шифр и приволок его сюда. Веселенькое дело! Меня же просто пристрелят, как пробравшегося в здание неприятельского шпиона! Нелепость какая-то!»
К счастью, полковник имел в виду совсем другое. Он протянул Сапогову пустую банку из-под чая и пояснил:
– У шифровальщиков лучший чай в здании. Китайский! Подполковник Никитин два месяца назад ездил с нашей военной миссией в Китай ко двору нового китайского императора Юань Шикайя, чтобы с представителями других держав-союзниц уговорить его вступить в войну с Германией на стороне Антанты. Там он оказал услугу одному высокопоставленному чиновнику.
Должно быть, желая разрядить обстановку, полковник Гарин рассказал презабавный эпизод из китайских впечатлений коллеги. Будучи приглашенным к обеду в дом китайца, русский офицер узнал, что такое китайская вежливость. Под конец обеда слуга с черной лоснящейся косицей степенно приблизился к своему хозяину и с поклоном поставил перед ним серебряный тазик. От другого лакея хозяин дома принял павлинье перо и полотенце. Пощекотав себе в горле, вельможа изрыгнул все съеденное в таз. Русский гость, будучи в шоке, повернулся к соседу справа, дипломату, долго жившему в Поднебесной. Тот пояснил, что своим поступком китаец дает понять, что кушанья, приготовленные для званого обеда, восхитительны, а полученное им удовольствие от общения с гостями настолько велико, что он готов отобедать еще раз.
– Чай, за которым я вас посылаю, – продолжал говорить Сергею Гарин, – выращен на плантациях того самого китайского чиновника. Каждому из гостей он на прощание подарил по здоровенной банке. Этот сорт называется «Разговор с богами». Говорят, если правильно заварить, напиток получается действительно божественный.
Сергей покинул кабинета Гарина в полной растерянности. Он понятия не имел, как можно выполнить странное поручение полковника. Но и отказаться ему не позволяла гордость. Проходя по коридору, Сергей увидел в приоткрытой двери одного из кабинетов полного мужчину средних лет в полковничьем кителе, склонившегося над строго одетой, хорошенькой барышней, которая безостановочно печатала на машинке. Сергей замедлил шаг, прислушиваясь.
– Ниночка, неужели вы все вечера собираетесь проводить у себя дома? Что за монастырь вы себе устроили! При ваших-то красоте и обаянии. Позвольте мне все же развлечь вас. Конечно, мы не в Петербурге и даже не в Киеве, но и в этом городишке можно приятно провести время…
Едва зайдя в комнату шифровальщиков, Сапогов с порога заговорил игриво:
– Добрый день, господа! У нашей Ниночки появилось желание выпить чайку, а наши запасы заварки – увы и ах! – внезапно закончились. Во имя мужской солидарности не дайте осрамиться перед хорошенькой мадемуазелью! Обещаем вернуть в двойном размере.
Через несколько минут Сергей покинул владения шифровальщиков, прижимая к груди заветную добычу. Сделав несколько шагов, Сапогов услышал, как за дверью один голос обращается к другому:
– Послушай, ты знаешь, кто это такой?
– Да разве этих новеньких упомнишь! Постоянно из Петербурга присылают «моментов»[5]. Месяц-другой побудут, фронтовой стаж заработают и моментально обратно в столицу – за новыми чинами и должностями.
Глава 5
На поиски вражеского агента Сергей отправился вместе с двумя сотрудниками контрразведки. На этот раз они ехали не в автомобиле, а верхом на бельгийском мотоцикле с коляской. За рулем сидел ротмистр Дураков, за ним во втором седле – старший унтер-офицер Черпаков по прозвищу Черпак – широкоплечий силач под два метра ростом.
Незадолго до наступления сумерек они остановились возле придорожного распятия. Спутники Сапогова, коротко посовещавшись в сторонке, зачем-то принялись выкапывать крест.
Сергея возмутило такое богохульство. Тогда Дураков пояснил новому в их деле человеку, что австро-германская разведка для своих целей ничем не брезгует. В специальной школе под Инсбруком австрийцы тренируют для шпионской работы священников, которые должны устанавливать специальные указательные знаки, замаскированные под распятия, и иконы на всех важных дорогах, возле мостов и железнодорожных узлов населенных пунктов, занятых нашими частями, чтобы помочь неприятельскому генеральному штабу планировать диверсионные операции и рейды по нашим тылам.
По словам ротмистра, имелись у австрийцев и особые отряды шпионов, которые состояли исключительно из стариков, калек и детей, посылаемых в пределы военной зоны под видом нищих и бродяг.
Вообще, агентов неприятель вербовал из представителей самых разных профессий. Засланные врагом лазутчики, маскируясь под крестьян-коробейников, торговали табаком, спичками и другими мелкими товарами на перекрестках стратегически важных дорог, по которым передвигались войска и обозные колонны снабжения. Они служили лакеями в ресторанах, парикмахерами, фотографами, банщиками и чистильщиками сапог.
– Воры, убийцы, проститутки – для разведки все это подходящий материал, – открывал Сергею сермяжную правду войны Дураков. – Вот представьте: вырвался офицер с передовой в какой-нибудь прифронтовой городок. Куда он первым делом отправится в поисках развлечения? В ресторан или, пардон, в публичный дом. И там и там его ожидают дамы свободного обращения.
По рассказу разведчика, в прифронтовых городах австрийская разведка специально организовывает нелегальные притоны, а также квартиры с гостеприимными симпатичными хозяйками, куда заманивают наших офицеров. В пьяной компании, хвастаясь друг перед другом своей осведомленностью, гости в погонах часто выбалтывают военные секреты. Хозяйки и прислуга таких «малин» не упускают шанс украсть у загулявшего гостя документы, которые могут заинтересовать их хозяев. Особенно шпионов интересуют те, кто служит в штабах, в телеграфных ротах, на радиостанциях, так как через них можно получить особо ценные сведения о применяющихся в русской армии шифрах и кодах.
– Даже находясь в тылу, надо сохранять бдительность, – наставительно заключил ротмистр.
Сергею уже приходилось слышать подобные истории о вездесущих вражеских шпионах. Их очень любили рассказывать друг другу солдаты. Фронтовые же офицеры из числа людей интеллигентных обычно относились к таким страшилкам с юмором, как к популярным у простого народа, примитивным агитационным картинкам.
С самого начала войны в России очень стал популярен патриотический лубок[6].
На подобных картинках обычно в гротесково-преувеличенной форме показывались подвиги русских воинов, и одновременно карикатурно изображался их враг. Так, на одном знаменитом лубке был изображен подвиг казака Кузьмы Крючкова. Этот воин вместе с тремя своими сослуживцами атаковал прусский кавалерийский разъезд из 32 всадников и лично заколол пикой и зарубил шашкой полтора десятка неприятельских солдат. Было издано множество вариантов картинок с данным сюжетом. И на всех Крючков изображался в виде былинного героя-богатыря. Так, на одном лубке лихой казак насаживает на пику пруссаков, словно шашлык на шампур. Подпись к картинке гласила:
Изображали авторы лубков и вражеских шпионов, сильно преувеличивая их возможности, чтобы воспитать в народе бдительность. Однако часто такая агрессивная пропаганда порождала шпиономанию и погромные настроения. В каждом человеке с немецкой фамилией видели тайного лазутчика. В Петербурге и в Москве несколько известных и уважаемых врачей, адвокатов и инженеров были жестоко избиты неизвестными. Прямо на улице среди бела дня можно было получить кастетом по лицу от оравы озверевших от водки и ненависти горе-патриотов или быть задержанным и доставленным городовыми в участок только за то, что ваше лицо кому-то показалось подозрительным.
В одном Сергей был согласен с ротмистром: от прежнего джентльменского отношения военных противников друг к другу, которое было принято в XIX веке, не осталось и следа. Новая бесчестная мораль ведения войны допускала использование любых средств для победы.
Примерно за неделю до нападения «чистильщиков» на роту Сергея прибывшие на помощь австрийцам германские цеппелины разбрасывали над русскими окопами карикатуру, на которой с одной стороны был изображен император Вильгельм, опирающийся на свой народ. А с другой – русский царь Николай II, опорой которому служил огромный половой орган фаворита царской четы Григория Распутина.
Давя неприятельских солдат гусеницами только что созданных танков, травя их, словно крыс, газами, воюющие стороны не стеснялись использовать грязные приемы. И разведка в силу специфики этого ремесла активно использовала для своих целей худшие человеческие инстинкты.
Поэтому жандармы, из которых состоял кадровый костяк военной разведки, всегда чувствовали себя в глазах благородного общества и передовой интеллигенции людьми, скомпрометированными своею службой. Другое дело, что некоторые из них, как отец Сергея, сознательно несли этот крест во имя благородной цели служения Отчизне.
Другие же, и таких приспособленцев, похоже, было немало, поступали на тайную службу ради более высокого, чем в армии и даже в гвардии, жалованья, возможности быстрее получать чины и ордена, не подставляя при этом грудь под вражеские пулеметы и не ночуя в сырых землянках.
Должно быть, ротмистр Дураков почувствовал, что фронтовик относится к нему с некоторым высокомерием, потому что заявил с апломбом:
– Если вы решили, что вам предстоит небольшое приключение перед поездкой домой, то вы глубоко заблуждаетесь. Наш враг очень опасен, ибо ставки в этой игре велики. Один разоблаченный шпион может стоить целого пехотного полка; перехваченная депеша – дивизии. Потому что в ней может содержаться донесение с указанием конкретных наших воинских частей, где они сформированы и на каких позициях стоят, имеют ли полный состав, сколько в каждой части пулеметов, численность кавалерии, конский состав, имеются ли новые образцы боевой техники и так далее. А если враг окопался в штабе! Представляете, какая катастрофа может произойти?!
В детстве Сергей тоже считал разведчиков необыкновенными людьми. Отец казался ему героем, словно сошедшим со страниц увлекательного приключенческого романа. Но, став взрослее, юноша через отца увидел другую сторону этой профессии. Работа отнимала у отца почти все время и силы. Из-за вечной занятости на службе он так и не женился. Кем была мать Сергея, он ему никогда не рассказывал, как не любил рассказывать и о своей работе. Чем старше становился Сергей, тем более ограниченным казался ему отец. В своих взглядах на политику и различные стороны общественной жизни он был предельно прямолинеен и консервативен. Сергею даже не верилось, что когда-то он тоже был молодым и даже служил в гусарах, известных своим свободолюбием и разгульностью. Фактически убеждения отца всегда находились в рамках данной царю и Отечеству присяги. Частые споры с отцом, ширящаяся меж ними пропасть взаимного непонимания привели Сергея к убеждению, что главное назначение любых спецслужб – борьба за собственную значимость в глазах власти. А для этого им необходимо постоянно выдумывать врагов, раздувать степень угрозы, порождать в обществе шпиономанию.
Нет, конечно, глупо было полностью отрицать существование вражеских шпионов. Они были неотъемлемой частью войны, как снайперы и отравляющие газы. И перехваченный сослуживцем Сапогова голубь, несший шпионское донесение противнику, был тому наглядным доказательством. Но в целом размеры угрозы, якобы исходящей от тайных агентов врага, конечно, были сильно преувеличены – в этом Сергей не сомневался.
Правда кровавая баня, учиненная неприятельскими «чистильщиками окопов», несколько поколебала его скептический настрой. Ведь если противник проявил такую лютость в стремлении вернуть шпионское послание, значит, придавал ему чрезвычайно большое значение.
Но основной причиной, которая побудила Сергея согласиться помочь контрразведке, было все-таки стремление отомстить за погибшего друга. Пусть не его непосредственным убийцам, но хотя бы тем, кто натравил «чистильщиков» на их роту и послал шпионское донесение, из-за которого все произошло.
Однако при этом Сергей не собирался покорно сносить покровительственное отношение этого пижона (впрочем, на это задание ротмистр отправился одетым, как простой солдат) с дурацкой фамилией, который настаивал, чтобы новичок и шагу не делал, сперва не посоветовавшись с ним. Но с какой стати он должен был выслушивать нравоучения этого сыщика, который и настоящего-то пороху наверняка не нюхал: не бывал под артиллерийским обстрелом, не ходил в штыковую!
– Милостивый государь, – желая поставить хлыща на место, холодно обратился к нему Сапогов. – Вы напрасно беспокоитесь. Уж с одним-то австрияком я как-нибудь управлюсь без чьей-либо помощи.
Так Сергей оказался один в незнакомом лесу, откуда, по данным разведки, неприятельский агент несколько раз запускал своих голубей. Лес был глухой и безлюдный на версты и версты вокруг. Это был мертвый лес. Докатившаяся сюда с передовой волна ядовитых газов убила все живое. Поэтому ничто не нарушало гробовую тишину – ни пенье птиц, ни шорох молодой листвы. Только сухо треснет ветка под собственной ногой, да вдруг глухо зашумят над головой невидимые верхушки сосен, словно громким шепотом предупреждая чужака, чтобы он скорее покинул это проклятое место.
Неожиданно впереди за деревьями что-то забелело. Подойдя ближе, Сергей, к своему изумлению, увидел старинный дворец с колоннадой, парадной лестницей и двумя жилыми крыльями, расходящимися от главного здания. Странно, но на карте, которую начальник разведотдела армии полковник Гарин показывал ему, дворец не был обозначен.
За спиной Сапогова треснула ветка. Он резко обернулся и увидел унтера Черпакова. На лице солдата тоже было написано удивление, граничащее с суеверным страхом.
– Нечистая сила! – подойдя к Сергею, шепнул Черпаков, крестясь. – Дом стоит, а ни одной живой души не видать. Не нравится мне здесь.
– Что же вы в разведке такие пугливые, – скрывая собственную растерянность, подковырнул здоровяка Сергей.
– Я, ваше благородие, живых не боюсь, – пояснил широкоплечий богатырь, – до войны агентом в сыскной полиции служил. Супротив троих фартовых с финскими ножичками в одиночку выходил. Только перед нечистой силой робею.
Черпаков снова истово перекрестился и добавил:
– Против сатанинского отродья бокс и револьвер бесполезны.
Сергею и самому было жутковато. Ноги словно приросли к земле. Но тут Черпаков предложил вернуться и рассказать о странном доме ротмистру и уж с ним решать, как быть дальше.
– Дело твое, а мне советы не нужны, – презрительно ответил Сергей и решительно направился к дому…
Когда-то процветавшее, дворянское гнездо теперь было заброшено. Покинули его, судя по всему давно, задолго до войны. Дикая чаща, через которую они пришли сюда, когда-то, по всей видимости, являлась частью великолепного парка, окружавшего стоящий на пригорке барский дом. Время пощадило лишь фасад здания. Внутри же все обратилось в прах и руины. Под ногами валялись сорванные с петель двери, сквозь пустые глазницы окон лезли ветки деревьев, местами сквозь дыры в потолке синело небо, и везде груды мусора и щебенки.
Правда, кое-где Сергей натыкался на остатки былой роскошной обстановки: мраморную штукатурку с лепниной, часть дорогой деревянной обшивки, облицованную привозной немецкой кафельной плиткой печь, чудом сохранивший сочность красок фрагмент настенной росписи или обрывок гобелена.
Сапогов прошелся по анфиладе, представляя, как выглядели эти залы во времена расцвета. Богатое воображение угодливо рисовало ему залы один другого прекрасней, одетых в дорогие ливреи слуг. По воле играющего разума валяющаяся в углу женская скульптура с отбитой головой и руками снова заняла место на мраморном постаменте, распыляя в мужчине эротические желания щедростью своих форм; перевернутое полусгнившее кресло опять стало частью прекрасного мебельного гарнитура…
В одном месте на стене висел парадный портрет надменного мужчины в парике, какие носили в прежние века, и в старинном мундире, украшенном многими орденами. В том, что портрет уцелел посреди руин, было что-то мистическое. Слой красок на живописном полотне потрескался, позолота почти полностью сползла с тяжелой рамы, и тем не менее хозяин дома выглядел, как живой. А в том, что это последний владелец заброшенного имения, Сергей почему-то не сомневался. От строгого, пронизывающего взгляда господина с портрета Сапогову стало не по себе. В этот момент из-за стены послышался негромкий голос все же решившего последовать за Сергеем Черпака:
– Ваше благородие, поглядите-ка на это.
Когда Сергей подошел к нему, унтер-офицер держал в руках большую консервную банку. Не ограничившись внешним осмотром, разведчик понюхал остатки ее содержимого. Однако точную дату употребления мяса определить не смог. Зато на банке имелась дата и место ее изготовления. Судя по выбитым на крышке цифрам, банка была закрыта в Костроме 10 февраля этого – 1916 – года.
Незадолго до наступления сумерек они остановились возле придорожного распятия. Спутники Сапогова, коротко посовещавшись в сторонке, зачем-то принялись выкапывать крест.
Сергея возмутило такое богохульство. Тогда Дураков пояснил новому в их деле человеку, что австро-германская разведка для своих целей ничем не брезгует. В специальной школе под Инсбруком австрийцы тренируют для шпионской работы священников, которые должны устанавливать специальные указательные знаки, замаскированные под распятия, и иконы на всех важных дорогах, возле мостов и железнодорожных узлов населенных пунктов, занятых нашими частями, чтобы помочь неприятельскому генеральному штабу планировать диверсионные операции и рейды по нашим тылам.
По словам ротмистра, имелись у австрийцев и особые отряды шпионов, которые состояли исключительно из стариков, калек и детей, посылаемых в пределы военной зоны под видом нищих и бродяг.
Вообще, агентов неприятель вербовал из представителей самых разных профессий. Засланные врагом лазутчики, маскируясь под крестьян-коробейников, торговали табаком, спичками и другими мелкими товарами на перекрестках стратегически важных дорог, по которым передвигались войска и обозные колонны снабжения. Они служили лакеями в ресторанах, парикмахерами, фотографами, банщиками и чистильщиками сапог.
– Воры, убийцы, проститутки – для разведки все это подходящий материал, – открывал Сергею сермяжную правду войны Дураков. – Вот представьте: вырвался офицер с передовой в какой-нибудь прифронтовой городок. Куда он первым делом отправится в поисках развлечения? В ресторан или, пардон, в публичный дом. И там и там его ожидают дамы свободного обращения.
По рассказу разведчика, в прифронтовых городах австрийская разведка специально организовывает нелегальные притоны, а также квартиры с гостеприимными симпатичными хозяйками, куда заманивают наших офицеров. В пьяной компании, хвастаясь друг перед другом своей осведомленностью, гости в погонах часто выбалтывают военные секреты. Хозяйки и прислуга таких «малин» не упускают шанс украсть у загулявшего гостя документы, которые могут заинтересовать их хозяев. Особенно шпионов интересуют те, кто служит в штабах, в телеграфных ротах, на радиостанциях, так как через них можно получить особо ценные сведения о применяющихся в русской армии шифрах и кодах.
– Даже находясь в тылу, надо сохранять бдительность, – наставительно заключил ротмистр.
Сергею уже приходилось слышать подобные истории о вездесущих вражеских шпионах. Их очень любили рассказывать друг другу солдаты. Фронтовые же офицеры из числа людей интеллигентных обычно относились к таким страшилкам с юмором, как к популярным у простого народа, примитивным агитационным картинкам.
С самого начала войны в России очень стал популярен патриотический лубок[6].
На подобных картинках обычно в гротесково-преувеличенной форме показывались подвиги русских воинов, и одновременно карикатурно изображался их враг. Так, на одном знаменитом лубке был изображен подвиг казака Кузьмы Крючкова. Этот воин вместе с тремя своими сослуживцами атаковал прусский кавалерийский разъезд из 32 всадников и лично заколол пикой и зарубил шашкой полтора десятка неприятельских солдат. Было издано множество вариантов картинок с данным сюжетом. И на всех Крючков изображался в виде былинного героя-богатыря. Так, на одном лубке лихой казак насаживает на пику пруссаков, словно шашлык на шампур. Подпись к картинке гласила:
Многие известные художники с удовольствием творили в народном жанре военно-агитационного лубка. А такие знаменитые издатели, как Сытин, Сафронов, в своих типографиях многотысячными тиражами издавали наглядные картинки, прославляющие подвиги штабс-капитана Нестерова, рядового Василия Рябова, сестры милосердия Риммы Ивановой.
Храбрый наш казак Крючков
Ловит на поле врагов.
Много ль, мало, не считает,
Их повсюду подцепляет.
Как догонит – не милует,
Сзади, спереди шпигует
По возможности елику
Сколько влезет их на пику.
Изображали авторы лубков и вражеских шпионов, сильно преувеличивая их возможности, чтобы воспитать в народе бдительность. Однако часто такая агрессивная пропаганда порождала шпиономанию и погромные настроения. В каждом человеке с немецкой фамилией видели тайного лазутчика. В Петербурге и в Москве несколько известных и уважаемых врачей, адвокатов и инженеров были жестоко избиты неизвестными. Прямо на улице среди бела дня можно было получить кастетом по лицу от оравы озверевших от водки и ненависти горе-патриотов или быть задержанным и доставленным городовыми в участок только за то, что ваше лицо кому-то показалось подозрительным.
В одном Сергей был согласен с ротмистром: от прежнего джентльменского отношения военных противников друг к другу, которое было принято в XIX веке, не осталось и следа. Новая бесчестная мораль ведения войны допускала использование любых средств для победы.
Примерно за неделю до нападения «чистильщиков» на роту Сергея прибывшие на помощь австрийцам германские цеппелины разбрасывали над русскими окопами карикатуру, на которой с одной стороны был изображен император Вильгельм, опирающийся на свой народ. А с другой – русский царь Николай II, опорой которому служил огромный половой орган фаворита царской четы Григория Распутина.
Давя неприятельских солдат гусеницами только что созданных танков, травя их, словно крыс, газами, воюющие стороны не стеснялись использовать грязные приемы. И разведка в силу специфики этого ремесла активно использовала для своих целей худшие человеческие инстинкты.
Поэтому жандармы, из которых состоял кадровый костяк военной разведки, всегда чувствовали себя в глазах благородного общества и передовой интеллигенции людьми, скомпрометированными своею службой. Другое дело, что некоторые из них, как отец Сергея, сознательно несли этот крест во имя благородной цели служения Отчизне.
Другие же, и таких приспособленцев, похоже, было немало, поступали на тайную службу ради более высокого, чем в армии и даже в гвардии, жалованья, возможности быстрее получать чины и ордена, не подставляя при этом грудь под вражеские пулеметы и не ночуя в сырых землянках.
Должно быть, ротмистр Дураков почувствовал, что фронтовик относится к нему с некоторым высокомерием, потому что заявил с апломбом:
– Если вы решили, что вам предстоит небольшое приключение перед поездкой домой, то вы глубоко заблуждаетесь. Наш враг очень опасен, ибо ставки в этой игре велики. Один разоблаченный шпион может стоить целого пехотного полка; перехваченная депеша – дивизии. Потому что в ней может содержаться донесение с указанием конкретных наших воинских частей, где они сформированы и на каких позициях стоят, имеют ли полный состав, сколько в каждой части пулеметов, численность кавалерии, конский состав, имеются ли новые образцы боевой техники и так далее. А если враг окопался в штабе! Представляете, какая катастрофа может произойти?!
В детстве Сергей тоже считал разведчиков необыкновенными людьми. Отец казался ему героем, словно сошедшим со страниц увлекательного приключенческого романа. Но, став взрослее, юноша через отца увидел другую сторону этой профессии. Работа отнимала у отца почти все время и силы. Из-за вечной занятости на службе он так и не женился. Кем была мать Сергея, он ему никогда не рассказывал, как не любил рассказывать и о своей работе. Чем старше становился Сергей, тем более ограниченным казался ему отец. В своих взглядах на политику и различные стороны общественной жизни он был предельно прямолинеен и консервативен. Сергею даже не верилось, что когда-то он тоже был молодым и даже служил в гусарах, известных своим свободолюбием и разгульностью. Фактически убеждения отца всегда находились в рамках данной царю и Отечеству присяги. Частые споры с отцом, ширящаяся меж ними пропасть взаимного непонимания привели Сергея к убеждению, что главное назначение любых спецслужб – борьба за собственную значимость в глазах власти. А для этого им необходимо постоянно выдумывать врагов, раздувать степень угрозы, порождать в обществе шпиономанию.
Нет, конечно, глупо было полностью отрицать существование вражеских шпионов. Они были неотъемлемой частью войны, как снайперы и отравляющие газы. И перехваченный сослуживцем Сапогова голубь, несший шпионское донесение противнику, был тому наглядным доказательством. Но в целом размеры угрозы, якобы исходящей от тайных агентов врага, конечно, были сильно преувеличены – в этом Сергей не сомневался.
Правда кровавая баня, учиненная неприятельскими «чистильщиками окопов», несколько поколебала его скептический настрой. Ведь если противник проявил такую лютость в стремлении вернуть шпионское послание, значит, придавал ему чрезвычайно большое значение.
Но основной причиной, которая побудила Сергея согласиться помочь контрразведке, было все-таки стремление отомстить за погибшего друга. Пусть не его непосредственным убийцам, но хотя бы тем, кто натравил «чистильщиков» на их роту и послал шпионское донесение, из-за которого все произошло.
Однако при этом Сергей не собирался покорно сносить покровительственное отношение этого пижона (впрочем, на это задание ротмистр отправился одетым, как простой солдат) с дурацкой фамилией, который настаивал, чтобы новичок и шагу не делал, сперва не посоветовавшись с ним. Но с какой стати он должен был выслушивать нравоучения этого сыщика, который и настоящего-то пороху наверняка не нюхал: не бывал под артиллерийским обстрелом, не ходил в штыковую!
– Милостивый государь, – желая поставить хлыща на место, холодно обратился к нему Сапогов. – Вы напрасно беспокоитесь. Уж с одним-то австрияком я как-нибудь управлюсь без чьей-либо помощи.
Так Сергей оказался один в незнакомом лесу, откуда, по данным разведки, неприятельский агент несколько раз запускал своих голубей. Лес был глухой и безлюдный на версты и версты вокруг. Это был мертвый лес. Докатившаяся сюда с передовой волна ядовитых газов убила все живое. Поэтому ничто не нарушало гробовую тишину – ни пенье птиц, ни шорох молодой листвы. Только сухо треснет ветка под собственной ногой, да вдруг глухо зашумят над головой невидимые верхушки сосен, словно громким шепотом предупреждая чужака, чтобы он скорее покинул это проклятое место.
Неожиданно впереди за деревьями что-то забелело. Подойдя ближе, Сергей, к своему изумлению, увидел старинный дворец с колоннадой, парадной лестницей и двумя жилыми крыльями, расходящимися от главного здания. Странно, но на карте, которую начальник разведотдела армии полковник Гарин показывал ему, дворец не был обозначен.
За спиной Сапогова треснула ветка. Он резко обернулся и увидел унтера Черпакова. На лице солдата тоже было написано удивление, граничащее с суеверным страхом.
– Нечистая сила! – подойдя к Сергею, шепнул Черпаков, крестясь. – Дом стоит, а ни одной живой души не видать. Не нравится мне здесь.
– Что же вы в разведке такие пугливые, – скрывая собственную растерянность, подковырнул здоровяка Сергей.
– Я, ваше благородие, живых не боюсь, – пояснил широкоплечий богатырь, – до войны агентом в сыскной полиции служил. Супротив троих фартовых с финскими ножичками в одиночку выходил. Только перед нечистой силой робею.
Черпаков снова истово перекрестился и добавил:
– Против сатанинского отродья бокс и револьвер бесполезны.
Сергею и самому было жутковато. Ноги словно приросли к земле. Но тут Черпаков предложил вернуться и рассказать о странном доме ротмистру и уж с ним решать, как быть дальше.
– Дело твое, а мне советы не нужны, – презрительно ответил Сергей и решительно направился к дому…
Когда-то процветавшее, дворянское гнездо теперь было заброшено. Покинули его, судя по всему давно, задолго до войны. Дикая чаща, через которую они пришли сюда, когда-то, по всей видимости, являлась частью великолепного парка, окружавшего стоящий на пригорке барский дом. Время пощадило лишь фасад здания. Внутри же все обратилось в прах и руины. Под ногами валялись сорванные с петель двери, сквозь пустые глазницы окон лезли ветки деревьев, местами сквозь дыры в потолке синело небо, и везде груды мусора и щебенки.
Правда, кое-где Сергей натыкался на остатки былой роскошной обстановки: мраморную штукатурку с лепниной, часть дорогой деревянной обшивки, облицованную привозной немецкой кафельной плиткой печь, чудом сохранивший сочность красок фрагмент настенной росписи или обрывок гобелена.
Сапогов прошелся по анфиладе, представляя, как выглядели эти залы во времена расцвета. Богатое воображение угодливо рисовало ему залы один другого прекрасней, одетых в дорогие ливреи слуг. По воле играющего разума валяющаяся в углу женская скульптура с отбитой головой и руками снова заняла место на мраморном постаменте, распыляя в мужчине эротические желания щедростью своих форм; перевернутое полусгнившее кресло опять стало частью прекрасного мебельного гарнитура…
В одном месте на стене висел парадный портрет надменного мужчины в парике, какие носили в прежние века, и в старинном мундире, украшенном многими орденами. В том, что портрет уцелел посреди руин, было что-то мистическое. Слой красок на живописном полотне потрескался, позолота почти полностью сползла с тяжелой рамы, и тем не менее хозяин дома выглядел, как живой. А в том, что это последний владелец заброшенного имения, Сергей почему-то не сомневался. От строгого, пронизывающего взгляда господина с портрета Сапогову стало не по себе. В этот момент из-за стены послышался негромкий голос все же решившего последовать за Сергеем Черпака:
– Ваше благородие, поглядите-ка на это.
Когда Сергей подошел к нему, унтер-офицер держал в руках большую консервную банку. Не ограничившись внешним осмотром, разведчик понюхал остатки ее содержимого. Однако точную дату употребления мяса определить не смог. Зато на банке имелась дата и место ее изготовления. Судя по выбитым на крышке цифрам, банка была закрыта в Костроме 10 февраля этого – 1916 – года.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента