Сан-Антонио. Травля

Сан-Антонио

ТРАВЛЯ

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

   Приглушенное жужжание пылесоса разбудило меня… Во всяком случае именно этот звук услышал я, вылезая из небытия. Медленно-медленно считаю, пока в моем котелке не взорвалось самое страшное похмелье с того времени, как Ной изобрел вино. Мне показалось, что я языком вычистил уборные в казармах. Да вдобавок этот шум в черепушке! Не знаю, что за негодяй установил турбину у меня в голове, но лучше бы он ее поместил в другое место!
   Комната, обтянутая кретоном, медленно повернулась, заставив меня вцепиться в кровать. Искры посыпались из моих глаз. Я не помнил, где напился, не исключено, что это случилось за чаем у маркизы де Талередюн. Пока все усилия памяти были выше моих возможностей. Я ждал, пока все уляжется, но такая болезнь требует вмешательства. Поняв это, я решился спустить ногу с моего ложа… Нащупал коврик, поднялся, и затем — фьють! Подлый пол принял меня в свои объятия. Я схлопотал на лоб такой рог, которому позавидовал бы старейшина носорогов. Тут же искры уступили место свечам. Бесполезно было пересчитывать, я знал, что их тридцать шесть!
   Я встал на колени у кровати (спуск — это единственное, что мне удалось: спикировал в свободном падении, а парашют открылся поздно!), Фелиси выключила свой «Электролюкс» и появилась, подбоченясь. Она схватывает все на лету, что выбивает меня из седла.
   — Что происходит, Антуан?
   Я смотрю на нее и вижу полдюжины Фелиси, и все они озабочены.
   — Ты болен?
   Я качаю головой, что вызывает у меня болезненный стон. Турбина снова затарахтела.
   — Хочешь, я позову доктора?
   — Нет… Соды, черного кофе… лимон!
   Перед тем, как все это перечислить, я не без труда вытянулся на полу, который продолжал вальсировать. Поскольку нализался не впервые, Фелиси поспешила ввести в действие средство номер 44-бис, средство скорой помощи. Она принесла пузырь со льдом, который положила мне на лоб, стакан кофе с двумя стаканами лимонного сока, что должно было меня хорошо зарядить. И последним ее усилием было разрешение на две столовых ложки Эно…
   Я отдался на ее милость. Больше не было души общества, весельчака, которого вы знаете, я уподобился куче лохмотьев, вынутых из центрифуги. Зажмурив свои светильники, я подождал пару минут действия проглоченных мной ингредиентов.
   Действительно, все понемногу приходило в порядок, и я даже нашел в себе силы дотащиться до душа, который и принял по-шотландски, т. е. в клеточку. Когда я вышел, то светился как обезьяний зад, а новые силы вливались в мой организм колоннами по четыре в ряд. Фелиси ждала меня на кухне с остатками холодного мяса и бутылочкой. Она знала, что я вышибаю клин клином. Я жевал скончавшегося бычка и, сморщившись, проглотил большой стакан Арамона. Сначала внутренности зажгло кислотой, а затем в желудке разлилась благость. Фелиси отважилась:
   — Где это ты накачался?
   — Обмывали повышение Берюрие… у одного из приятелей на винном рынке… — Я добавил, чтоб прикинуться ангелом:
   — Ты знаешь, Ма, это не от того, что я проглотил… Это от аромата… погребов…
   Установилось глубокое молчание. Слышно было, как пролетел импрессарио. Чтобы Фелиси в это поверила, как бы не так! А все из-за проклятых остатков винища в серых клетках. Мои объяснения походили на попытку продать холодильник эскимосам. Впрочем, я не настаивал…
   Раздался весьма респектабельный звонок в дверь. Я спросил себя, чей это сукин сын рискнул потревожить нас в такую рань. Фелиси устремилась к двери и сообщила:
   — Это твой коллега Пино!
   Я слышал неуклюжие шаги старого хрыча по гравию аллеи. Моя добрая мать открывает дверь и вкладывает свою натруженную руку в костистую лапу хитрой ищейки.
   Итак, пришел Пинюша! Его шляпа надвинута до бровей. Усы переливаются соплями и каплями дождя. Грязное толстое шерстяное кашне укутывает шею. Он стучит сапожищами о входной скребок, чтобы показать свои хорошие манеры, и возникает на кухне. Его взгляд похож на плевки чахоточного. Он вперяет его в меня, как рогатинку водоискателя.
   — Ты великолепен, — замечает он вместо приветствия! Я начинаю раздражаться. — Помести безобразие, служащее тебе задом, на стул и заткнись!
   Он следует первой части совета и игнорирует вторую.
   — Похоже, вчера была римская оргия? —В его тоне проскальзывает сожаление. — Мне бы очень хотелось там быть, — продолжает он, — но у меня была тонкая работа…
   Его маленькие глазки, налитые слабоумием, портят мне настроение.
   — Пино, — говорю ему, — я много думал этой ночью. И я пришел к абсолютному убеждению в отношении тебя.
   — Меня?
   — Да, тебя!
   — И какое же это убеждение?
   — Во всем мире не найти сыщика тупее тебя! Папаша Пинюш поджал губы. Потом он повернулся к Фелиси, ища сочувствия. Но та едва сдерживала смех и не могла словесно поддержать его призыв к справедливости.
   — Чем я обязан твоему визиту? — Опросил я, пододвигая ему чистый стакан, наполненный до краев.
   — Твоему телефону.
   — При чем тут мой телефон?
   — Он не работает.
   — Как и ты? Фелиси вмешалась.
   — Да, я уже сообщила вчера вечером на пост телефонной связи… Они придут сегодня утром…
   Мне на это было наплевать. Я сказал себе, что если Старик (так как только он мог направить ко мне Пино) беспокоит меня дома, значит есть для меня срочное дело. Но это мне не улыбалось по двум причинам: во-первых, у меня сегодня выходной и я рассчитывал нанести визит японским эстампам у одной девицы; во-вторых, потому что мне так же хотелось работать в конторе, где я служу, как напиться брому перед свиданием с Мисс Вселенной.
   — Тебя послал Старик?
   — Конечно! Он знает, что ты предавался возлияниям, и велел срочно привести тебя…
   — Горим?
   — Судя по его возбуждению, да! Одна мысль — одеваться, потом вести машину до резиденции Старика, выслушивать его болтовню, меня угнетала.
   — Как бы мне хотелось сачкануть!
   — Не советую, — уверил Пино. — Он мне сказал, что каждая минута на счету!
   — Ладно, жди меня. И будь благоразумен с мамой, пока я одеваюсь.
   — Я тебя умоляю, — пробормотал он в смущении.
   — Весь Париж знает, что ты самый развратный тип, уцелевший с войны… — Я вышел, оставив его оправдываться перед Фелиси.
   Вот уже две тысячи пятьсот лет, как я не видел шефа в таком плохом состоянии. Выглядел он отвратительно. В глазах было столько же любезности, сколько у сдающего в парке стулья напрокат, к которому обратился золотарь; губы его были так сжаты, что невозможно было измерить его температуру через рот.
   — Садитесь, Сан-Антонио.
   Он пристально разглядывал меня. Его буркалы были беспощадны. Но я не терял самообладания. На моей помятой физиономии он читал о количестве выпитого накануне, как читают о способе использования электробритвы после тридцати лет бритья короткой саблей.
   — Видок не слишком хорош!
   — Печень, шеф, это ничего…
   — Вы не слишком перепили? При этих словах я начал вскипать. Мне хотелось послать его куда подальше, но у меня не хватило сил.
   — Просто мы обмывали повышение Берюрие…
   — Слушайте меня, Сан-Антонио, я знаю, что вы умеете пить, но я не слишком это одобряю. Алкоголь разрушает рефлексы…
   Он мне выдал курс морали начальной школы о знаменитом божьем биче! Я ждал, когда он вытащит графики из ящика стола.
   — У вас есть ко мне претензии, шеф, нет? По моему голосу он почуял, что я вот-вот ткну его носом в бювар, а поскольку я был ему нужен, он сменил пластинку.
   — Сан-Антонио, я в большом затруднении… Я ждал продолжения. Он потер свои холеные руки, принесшие целое состояние маникюрщицам.
   — Итак, вы немедленно отправляетесь в Швейцарию…
   Тут я заколдобился! Представьте себе, что сегодня в шесть вечера у меня свидание с блондинкой, которой достаточно послать открытку, чтоб быть принятой в разряд «блю белл герлз»! Но это возражение не имело силы, и я не стал его формулировать. Старик тер свой череп слоновой кости.
   — Вы знакомы с Матиасом?
   Еще бы, Шарль! Это один из моих лучших коллег. Молодой, выпускник Сорбонны, который сделает чертовскую карьеру, судя по достигнутым успехам.
   — Я только знаком с ним, патрон!
   — Он только что совершил сенсационный подвиг…
   — Ах так? Это меня не удивляет!
   — Вы слышали об организации Мохари? Я задумался…
   — Не та ли это организация, которая снабжает оружием арабские страны?
   — Да. Матиас сумел вступить в ее ряды.
   Я присвистнул. Мое похмелье сразу прошло, и я забыл свою красотку, которая будет ждать меня вечером у Машьяна.
   — Прекрасная работа, на самом деле. Как это ему удалось?
   Старик, скромный как пятнадцать голливудских звезд, потупил свои лягушачьи глазки.
   — Он следовал моим директивам, вот и все!
   — Я в этом не сомневался, шеф!
   Он схватил нож для бумаги из слоновой кости, цвета своего черепа, и начал выстукивать на столе «Марш донских аккордеонистов».
   — Необходимо, чтобы у меня кто-нибудь был там, на месте… И я знал, что резиденция, если можно так выразиться, организации Мохари находится в Берне. Тогда я отправил его туда… Он смог найти ход. У Матиаса были стратегические сведения, касающиеся операции в Северной Африке… Он им их сообщил, чтобы положить приманку в ловушку.
   — Его не подозревают в двойной игре?
   — Не думаю. Он выдержал многочисленные тесты и вышел победителем. Короче, его положение у Мохари прекрасно, и мы довольны…
   Я не видел, к чему он клонит. В конце концов, если он меня вызвал, то не для того, чтобы поделиться радостями жизни (как говорил Анри Спад). Он не замедлил объясниться.
   — Итак, в Берне все в порядке. Матиас нас предупреждает обо всех серьезных приготовлениях и надо, чтобы он сохранил свой пост!
   — Но что-то может ему помешать?
   — Кто-то…
   — Кто?
   — Некто Влефта…
   — Никогда о нем не слышал!
   — Это албанец, член организации Мохари… Он у них своего рода основной агент по Соединенным Штатам…
   — В чем же дело?
   — Дело в том, что он имел дело с Матиасом в прошлом году по поводу планов, украденных из Морского министерства… А значит, он знает нашего друга!
   — Ай!
   — А завтра он прибывает в Берн из Нью-Йорка… Это катастрофа для Матиаса… Как только Влефта его увидит, он его разоблачит и… — Он не закончил. А что еще можно было добавить?
   — Хорошо, и тогда?
   — Вы должны вмешаться…
   — Я?
   — Да. Сегодня вы отправляетесь в Берн, а завтра утром вы поджидаете албанца в аэропорту…
   Боже мой, вот этого-то я не люблю. Я пытаюсь уточнить у Старика его намерения:
   — И я ему должен дать поручение?
   — Да, вы шепнете ему на ухо с помощью револьвера…
   Теперь все ясно и не остается мест для фантазии. Мне больше не хочется шутить. У меня бывает желание укокошить тех, с которыми я в ссоре, не поджидать субъекта, которого я не знаю, на выходе из самолета, чтобы отправить его на небо, это, да…
   Я наморщил нос. Старик заметил это и кислым голосом бросил:
   — Не согласен? Я прочистил глотку.
   — Вы знаете, патрон, я не чувствую в себе способностей живодера!
   Он ударил кулаком по столу, что с ним редко случается, так как обычно он умеет владеть собой.
   — Сан-Антонио, я прошу вас учесть, что речь идет вот о чем: или Влефта или Матиас, и что я предпочитаю, чтобы это был Влефта… Для нашего друга это вопрос жизни и смерти. Я думал, что вам не надо это объяснять… Могу добавить, что кроме этого сентиментального аспекта проблемы, скажем так, есть еще более важный: национальные интересы. Надо, вы меня хорошо слышите, НАДО, чтобы Матиас сохранил свой пост, все!
   Меня стало подташнивать.
   — Шеф, — сказал я, — я не возражаю против необходимости этой миссии. Я только выражаю явную нехватку энтузиазма. Я боец и не люблю роль палача… Я думал, что некоторые мои коллеги, менее, э… щепетильные, сделали бы это дело не хуже.
   Ох! Парни. Выть хочется! Старик Миронтон стал пурпурным! Солнце не светилось больше в его больших глазах!
   — Если я поручаю вам эту работу, значит, я считаю вас наиболее квалифицированным для ее исполнения! Я ничего не делаю случайно.
   Простота истины меня потрясла. Это правда. Старик, этот сладкоежка, надутый болтун, ничего не пускает на волю случая, и в этом его сила.
   — Я думаю, у вас ложное представление о тонкости вашей миссии, Сан-Антонио. Дело идет о… перехвате одного человека между аэропортом и центром города. Итак, вы будете в Швейцарии, мирной стране, днем, среди людей… Нужен такой тип, как вы, чтобы преуспеть в подобном деле без… без потерь. Учтите, в случае провала я ничего не смогу для вас сделать!
   Очаровательно.
   — Хорошо, простите меня, шеф. Как я узнаю субъекта?
   Он резко открыл один из ящиков, что тот чуть не выпал, взял фотографию, подколотую к описанию, и протянул мне.
   — Вот фотография и словесный портрет.
   — Спасибо…
   Я посмотрел на изображение, представляющее типа с необычным лицом. У него большой выпуклый лоб, увенчанный короткими вьющимися волосами. Его держатели окурков пухлые и оттопыренные. Глаза под густыми бровями живые, жесткие, умные… Они меня пронзили.
   Ну и собачья профессия, черт побери! Вот парень, которого я не знаю ни с плохой, ни с хорошей стороны и которого я должен превратить в скором будущем в кусок мяса!
   — Вы уверены, что он прилетает в Берн завтра утром?
   — Он заказал место в самолете, который вылетает сегодня вечером из Нью-Йорка…
   — Его не могут перехватить в Париже?
   — Самолет не делает посадки во Франции…
   — А если он отменит отъезд?
   — Я об этом узнаю, за ним там кое-кто следит…
   — А этот кто-то не может… э… взять на себя его похороны?
   Опять неудачный вопрос, который разозлил босса.
   — Я не нуждаюсь в ваших советах, Сан-Антонио? Если я не вмешался до последней минуты, значит, раньше я не мог этого делать, поверьте мне!
   — Что я и говорю…
   — Завтра пораньше утром позвоните мне. Я вам сообщу, в самолете ли он…
   — Хорошо, шеф!
   — Итак, вот адрес Матиаса, на случай, если вам не удастся… нейтрализовать Влефту. Самолет приземляется в десять утра. Матиас будет вас ждать до одиннадцати… Если вы не появитесь, он пойдет на собрание, назначенное руководством организации… Собрание необычное, в ходе которого будут приняты важные решения.
   Я прочитал адрес на карточке: Пансион Виеслер, 4, улица дю Тессэн.
   — Прочитали?
   — Все в порядке, патрон…
   — Тогда вот ваш билет на самолет, вы вылетаете через два часа…
   — Спасибо…
   — У вас есть деньги?
   — Французские, да…
   — Сколько?
   — Тысяч двадцать франков!
   Он пожал плечами и взял конверт из ящика.
   — Здесь пятьсот швейцарских франков…
   — Благодарю.
   — Вы вооружены?
   Я вытащил свой «Р.38».
   — Вот этим.
   — Пройдите в магазин и подберите глушитель…
   — Это идея…
   Я пожал его холеную руку.
   — Надеюсь, все пройдет благополучно, Сан-Антонио.
   — Я тоже надеюсь, шеф.
   Я наткнулся на Пинюша в заведении напротив.
   — Ты что-нибудь выпьешь? — спросил он меня.
   — Уже: я выпил за мое повышение!
   — Я тебе говорил, что он не в духе! Опасное дело?
   — Скорее щекотливое! Кстати, днем позвони Фелиси и скажи, что меня не будет два-три дня. Надеюсь, что телефон исправили.
   Пино принялся толкать речь об истории телефонной сети со дня ее основания, но я его остановил в тот момент, когда он дошел до коллекции марок своего внучатого племянника.
   — Извини, старик, я должен испариться. Но запиши мне продолжение, я прочитаю его на свежую голову!

* * *

   Сразу оговорюсь, что самолет не улучшил моего состояния. Когда мы приземлились в Берне, мне показалось, что меня разобрали на части и рассыпали по тротуару.
   Я болтался без багажа, руки в карманы. Нет необходимости брать с собой военное подразделение, чтобы припаять неизвестного тебе господина.
   Однако мне надо было провести где-то ночь. Я вошел в лавку, купил небольшой чемодан из гофрированного картона и остановился в скромном отеле недалеко от Парламента.
   Служащие, должно быть, приняли меня просто за французского коммивояжера и встретили без большого подъема. Я снял скромную комнатку, в которую поставил свой псевдобагаж. Затем после полудня, придя в себя, я пошел перекусить в соседний ресторанчик.
   За едой я кропотливо изучал обстановку. Необходимо обмозговать задание и тщательно его подготовить, так как оно, похоже, не из легких. Видимо, Старик чего-то не договорил до конца и упростил схему дела. Выследить парня, сошедшего с самолета, и ткнуть ему пушку между ребер — это легко на словах. А на деле все по-другому. Кроме обычных трудностей задания, я должен многое предусмотреть. Возможно, Влефта путешествует не один и, конечно же, его встречают!
   Вот китайская головоломка! Если его окружают приятели, я не смогу его уничтожить. Или же я должен буду пожертвовать собственной шкурой и действовать весело «а ля Равайяк», что мне совсем не улыбается, как говорил аббат Жуванс.
   В сущности, самое простое — подготовить операцию, принимая предосторожности, и ждать час N для нападения. Пожалуй, помощник мне был бы полезен в подобной обстановке, но Старик, видимо, рассудил иначе.
   Когда я кончил жевать, последствия вчерашней пьянки полностью исчезли, и я почувствовал себя в полной форме.
   Я пошел в гараж, нанял машину на два дня: классный «Порш» алюминиевого цвета… В моих извилинах начала рождаться идея. Я действительно тот самый человек, который способен на все, поверьте мне. Когда я выхожу на военную тропу, для меня не существует препятствий. В этом мое преимущество. Почему я добился успеха в этом проклятом ремесле? Исключительно потому, что у меня голова на плечах, в ней полно идей, я действую с точностью хронометра.
   За рулем моей колымаги я еду в аэропорт, чтобы изучить трассу. Есть вероятность того, что Влефта поедет в центр города на автобусе аэропорта. Вот тогда это будет суперсюрприз!
   С аэродрома я ехал не спеша. Приехав на перекресток, я сказал себе, что вот идеальное место для свершения моего задания, и остановился, чтобы детально изучить место действия… Да, это то, что мне надо!
   Немного поразмышляв, я вернулся в отель, оставив на стоянке «Порш». Затем я купил себе темные очки, которые изменили мою физиономию, приобрел белый плащ и фетровую зеленоватую шляпу, украшенную пером фазана. В таком маскараде я больше не смахивал на ветряную мельницу и избавился от дурацкого вида… Скорее был похож на немецкого туриста.
   Я направился в другое агентство по прокату машин и нанял большой рыдван, старый «Мерседес» с надежным шасси… Я его поставил рядом с первым. Все это составляло часть моего плана. Оставалось только закончить день как можно приятнее. Поверьте мне, убить целый день в Берне куда труднее, чем какого-то Влефту.
   Я таскался по старому городу, держа нос по ветру. Прелестная маленькая столица… Самая провинциальная из всех, какие мне довелось видеть. Я следовал по странной улице, составленной из аркад, посреди которой торчали разноцветные фонтаны. Я представлял себя на картине Рембрандта, хотя художник и не был швейцарцем!
   Потом я спустился к реке, которая окружает город, пересек мост и очутился на круглой площади, где находятся знаменитые в Берне медвежьи ямы. Вокруг первой из них столпились люди. Я наклонился и увидел двух стопоходящих (как говорил Бюффон), которые изображали идиотов, чтобы получить кусочки моркови из маленьких фунтиков, продававшихся тут же. Мне всегда становится очень грустно, когда я вижу диких животных в заточении. Я за общую свободу, чтобы вы знали! В конце концов, этим славным животным лучше быть в яме, чем прикроватным ковриком на полу чьей-то спальни.
   Я скармливал десятый кусочек моркови, чтобы не показаться крохобором, когда заметил самую красивую девушку Берна и его округи. Она стояла на другой стороне и, облокотившись на барьер, вместо того, чтобы глазеть на медведей, строила мне глазки.
   Я тотчас почувствовал короткое замыкание в спинном мозгу. Куколка была блондинкой с красивым загорелым личиком и сверкающими зубами. Одновременно она могла бы позировать для Кадорисина, Амбр Солэр и зубной супер-пасты «Колгейт»! Ее глаза, если вы действительно полагаете, что немного поэзии не помешает, были похожи на две незабудки (я сегодня в форме, не правда ли?). Я послал ей свою чарующую улыбку и снял очки, чтобы показать настоящую витрину.
   Так как эти ямы идеально круглые, я медленно пошел вокруг ограды, чтобы оказаться рядом с красоткой. Настоящее божество! Она стоит такого вращения, можете мне поверить.
   Красотке было лет тридцать. Какой огнеопасный задок! У нее пара округлостей, которым может позавидовать немка-кормилица, и им нужен лишь достаточно крепкий мужчина, чтобы объяснить тайну бытия.
   На ней костюм серого, мышиного, цвета, сапоги вишневые, перчатки и сумка также. Прямо модная картинка! Правда, она не выдумала пенициллина, но ей это и не обязательно… Зато какая аппетитная плоть!
   Смотрю на часы: шесть вечера. Именно в этот момент в кафе где-то на Елисейских полях почти столь же прекрасно сложенная дама ждет не дождется своего красавчика Сан-Антонио.
   Красотка краем глаза наблюдает за моим приближением. Когда мы касаемся локтями, она смотрит на меня и, указывая на пару забавных медведей, бросает мне швейцарско-немецкую фразу, из которой я ничего не понимаю.
   — Я не говорю по-немецки, — сказал я. Она смотрит на меня с удивлением. Из-за зеленоватого колпака и белого плаща она приняла меня за шваба.
   — Вы из Женевы? — спросила она.
   — Нет, из Парижа… Родился в Бельвилле, то есть я дважды парижанин. Отец овернец, что равнозначно быть им трижды…
   Она, конечно, очарована.
   — Вы живете в очень красивом городе, — замечаю я с любознательностью, составляющей один из основный элементов моего обаяния.
   — Вы находите?
   — Да. Оч-чень романтичный… Я не провел бы здесь всю жизнь, но на час я нахожу его вполне подходящим…
   — Берн очень скучен для иностранца. Здесь надо иметь свои привычки…
   — Вот я и спрашиваю себя, не приобрету ли я их с вашей помощью!
   Это ей понравилось. Она слегка порозовела под загаром. Ее лукавый взгляд раздевал и поедал меня. Тепло ее руки разливалось по моему телу. Откровенно говоря, девчонка должна цениться как «Амора» (добрая дижонская горчица). Я не мог отказать себе в удовольствии вообразить все, что бы я с ней проделал, будь у меня хоть часок.
   — Вы в отпуске? — спросила она.
   — Как сказать…
   — Совсем один?
   — Увы!
   — Вы не женаты?
   — Нет, а вы?
   — Да, — ответила дама.
   И она добавила с видом «пользуйся случаем»:
   — Мой муж путешествует по Италии… Хороший человек! Хоть я с ним и не знаком, не могу удержаться от выражения симпатии к нему. В конце концов, чем еще может побаловать мужчина своих современников, если не пуститься путешествовать без жены, когда она так хороша? Я вас спрашиваю. Я вас об этом спрашиваю неумело, не ставя запятых во фразе, но я вас настойчиво спрашиваю!
   — Так хорошо путешествует, что вы вынуждены глядеть на бедных животных, чтобы убить время? — Э, да…
   — Не пойти ли нам выпить чаю? Это перепутье наших отношений. Это тест. Если она согласится, можно считать, что вечер у меня занят!
   — С удовольствием…
   — Тогда руководите мной, так как я только что прибыл в Берн и не знаю ни одного заведения…
   — Может быть, самое простое: пойти выпить чаю дома?
   Умопомрачение. Вот женщина, которая не находится во власти принципов. Она знает, чего она хочет, и она надеется получить это в рекордное время. Несколько смущенный, вспомнив мою отроческую застенчивость, я протестую:
   — Я не хотел бы вас затруднять.
   — Вы меня не затрудните. Тем более, что я одна в доме, моя горничная в отпуске…
   Чуете, сплин пресыщенной женщины! Дамочки не должны скучать, иначе это будет конец добродетели. Если у вас нет времени заняться вашей, вот вам добрый совет: купите ей полку-подставку для горшков или лучше заставьте ее перекрасить петуха Свободы, но никогда не оставляйте ее скучать в одиночестве, потому что тогда вас ждет измена. Впрочем, это кажется серьезным, если придавать этому какое-то значение. Нет ничего глупее, чем потасовка мужиков из-за того, что их слишком много на одно желанное тело. Когда есть для одного, есть и для дюжины!
   — Вы далеко живете?
   — У меня маленький домик, совсем близко отсюда…
   — Едем на трамвае?
   — О, нет, я на машине! У нее красный «Фольксваген», в цвет ее перчаток. Я усаживаюсь рядом с дамой. Вот это стремительность! Я доволен собой и шепчу о том, пощипывая себя за ухо.
   Мы едем по набережной, потом сворачиваем в жилые кварталы с кокетливыми домиками в расписных ставнях. Дама останавливается у последнего по улице. Наступает тишина. Поставив самокат, она повела меня в свою крепость. Прелестная лачужка, по правде говоря. Шикарные ковры, помпезные картины, тяжелая обивка, массивная мебель… Здесь пахло деньгами и затхлостью. Сразу заметно, что горничная на Яве, потому что на всех гладких поверхностях слоями лежала пыль и можно было оставлять автограф.
   — Извините за пыль, — произнесла она, — я здесь редко бываю…
   Она бросила сумку на диван и сняла перчатки. Тишина и полумрак опьяняли. Царило первоклассное «побуждение к преступлению». Я обнял мою хозяйку за тонкую и гибкую талию, а свободной рукой исследовал корсаж. Он содержал все необходимое для соблазна.
   — Как вас зовут, прекрасная дама?