Он споткнулся и покатился по лестнице вниз. А внизу разгоряченный боем Тараканов выпустил в него остатки обоймы.
Патронов и оружия в арсенале было еще полно, но Тараканов не стал перезаряжать пистолет и хвататься за автомат.
Его переполняла ненависть к ментам, которые уничтожили такой хороший бизнес и теперь стремились уничтожить его самого.
И Тараканов решил поднять на воздух все здание вместе с ментами.
Но Ростовцев успел оказаться внизу раньше, чем Тараканов добрался до гранат и взрывчатки.
Ростовцев всегда умел хорошо стрелять и не боялся рисковать. А риск был велик. Стрелять в переполненном боеприпасами арсенале — все равно, что курить около бочки с порохом.
Ростовцев видел только спину человека, бегущего к гранатам. Он не знал, Тараканов это или нет — но сейчас было важно только одно: не дать ему добежать, не позволить выдернуть чеку.
Бегущий уже схватил в руки лимонку, но как раз в этот момент Ростовцев выстрелил.
Пуля ударила Тараканова в голову.
Граната откатилась в сторону.
Ростовцев отпрянул за угол, на лестницу — но он прекрасно понимал, что это не спасет, если взорвется весь арсенал. Он молился только об одном — чтобы чека осталась в гранате. Молился и считал секунды.
Прошли не только положенные четыре секунды — прошло не меньше минуты, прежде чем Ростовцев выглянул из-за угла.
Тараканов лежал неподвижно.
Граната в двух шагах от него валялась целехонькая, с невыдернутой чекой.
Тут на лестницу ворвались собровцы с криком «Лежать, руки за голову!»
— Свои! — крикнул им Ростовцев. — Не стрелять, тут взрывчатка!
— Бросай оружие, руки за голову! — продолжали надрываться собровцы.
Что с них возьмешь — грубая сила.
Грубая, но зато эффективная.
Ростовцев бросил пистолет, заложил руки за голову, и пока собровцы спускались вниз, успел настроить их на мирный лад.
К счастью, командир группы уже видел его наверху и узнал вблизи, так что телесных повреждений Ростовцев не получил.
Он вытер пот со лба, забрал у собровцев удостоверение и пистолет и, махнув рукой вглубь помещения, сказал:
— Там Тараканов. Хотел взорвать все к чертям, — и добавил с законной гордостью. — Вы, ребята, мне по гроб жизни обязаны.
На этот допрос собрались обе оперативно-следственные бригады — и по делу о «смешинках», и по убийству Лесникова. Предстояло решить, надо ли объединять эти два дела в одно или с убийством Лесникова уже все ясно, и можно одно дело просто закрыть в связи со смертью обвиняемого.
Заборин, не задумываясь, подтвердил, что у них было такое разделение труда, и Ростовцев задал следующий вопрос:
— И у вас таким заместителем был Лесников, а у Балабеева — Тараканов?
— Да.
— И что эти заместители не поделили между собой?
— Я думаю, Лесников хотел быть главным. Они всегда не доверяли друг другу. Лесников хотел убрать Тараканова и занять его место.
— Место старшего менеджера «Ястреба»?
— Нет. Место руководителя организации.
— Но Тараканов успел убрать Лесникова первым?
— Да. Видимо, так.
— А кто, по вашему, был непосредственным исполнителем? Кто стрелял в Лесникова?
— Возможно, сам Тараканов. Он ведь начинал киллером. И самые ответственные дела не доверял никому, все делал сам.
Есть такое выражение: «Валить, как на мертвого». Коллеги Тараканова, узнав, что Тараканов умер, и месть с его стороны им не грозит, действительно валили на мертвеца все, что только можно. А Ростовцев спокойно задавал всем одни и те же наводящие вопросы:
— Как вы думаете, Тараканов не мог лично убить Лесникова?
И все бывшие подчиненные старшего менеджера по боевой подготовке в один голос отвечали:
— Конечно, мог.
И даже подробности в деле появились. Кому-то Тараканов говорил, что убьет Лесникова. А кому-то другому уже после убийства хвастался, что именно он его и застрелил. Один боевик даже вспомнил, как Тараканов поручил ему утопить пистолет. Только не вспомнил, где.
Совместный допрос Заборина двумя оперативно-следственными бригадами был заключительной частью всего этого расследования. А когда Михаила Борисовича увели, обе бригады насели на одну Свету Кораблеву и обстоятельно разъяснили девушке, что дело об убийстве Лесникова можно уверенно закрывать. Убил его Тараканов и сделал он это лично. Покойный Алексей Барчук мог быть его сообщником, работающим за пару таблеток — но это уже не имеет значения. Оба — и Тараканов, и Барчук — мертвы, а это является достаточным основанием для прекращения расследования.
Светлана, однако, настояла на том, чтобы допросить еще Ирину Лесникову. Та первой подала идею о том, что ее мужа убил именно Тараканов, и теперь последней ее подтвердила.
А потом спросила, но не Кораблеву, а следователя Туманова, который вел дело о «смешинках» и присутствовал при допросе:
— Скажите, а меня будут еще вызывать? На допросы или на суд? А то я хочу пару месяцев отдохнуть на Кипре. С тех пор, как мне сказали, что Тараканов заказал мое убийство, мне здесь как-то неуютно.
— Об этом не беспокойтесь, — ответил Туманов. — Киллер мертв, заказчик у нас. Бояться вам нечего. А на Кипр езжайте, конечно. Дело об убийстве закрывается, а в деле о наркотиках ваши показания ключевой роли не играют. До суда еще далеко — думаю, вы успеете съездить и вернуться. А если нет — то ничего страшного. На суде можно зачитать показания, данные на предварительном следствии. Так что все в порядке. Нам от вас больше ничего не нужно.
Радость Ирины по поводу того, что дело об убийстве закрыто, была неподдельной. Расследование мешало оформлению наследства — а теперь все формальности удалось провернуть легко и быстро. Правда, с «Глобусом» были неясности: почти все пайщики, кроме Ирины, оказались в тюрьме. Ликвидация фирмы представлялась неизбежной, и надеяться на дивиденды не имело смысла. А имущество «Глобуса» было арестовано, и Ирина не могла прямо сейчас забрать свой пай.
Однако ждать она тоже не захотела. Просто поручила своему адвокату отсудить положенную долю, когда это будет возможно, и отправилась на Кипр вместе с Толиком и его неизменной джинсовой сумкой.
Костюмы он иногда менял — Ирина купила ему несколько новых, но тоже джинсовых: имидж есть имидж. А вот сумку он поменять отказался. Толик считал ее талисманом, приносящим счастье. Так и улетел — в новом костюме, с новой гитарой и со старой сумкой через плечо.
Сажин и Ростовцев провожали их в аэропорту. На этом настоял Толик, и аргументы его были неотразимы.
— Вы нам не чужие! — заявил он. — Юрик два дня нас охранял, а ты, Шура, убрал этого Таракана. Если бы не вы — черт знает, что бы могло случиться. Может, мы сегодня не летели бы на Кипр, а лежали в братской могиле на Северном кладбище.
Ростовцев и Сажин, вообще-то, благодарили за все случай — тех упрямых гаишников, которые очень вовремя затеяли свой рейд по выявлению нарушителей. Но они благоразумно не стали скромничать и отказываться от приглашения. Эти ребята в нерабочее время всегда были не прочь выпить на халяву.
Ну и выпили. Вспомнили историю своего знакомства, убийство Лесникова, смерть Афанасьева и последние события, помянули умерших, порадовались за живых — тех, которым не придется много лет просидеть в тюрьме, а потом попрощались тепло и разошлись — одни на самолет, другие — на автобусную остановку.
Когда самолет взлетел, а нетрезвые сыщики все никак не могли дождаться автобуса и кляли себя, что не воспользовались для этого личного дела служебной машиной, Сажин пробормотал:
— Что-то не верится мне, что Тараканов сам убил Лесникова. Он для этого слишком большая шишка.
— Какая разница, кто его убил? — парировал Ростовцев. — Главное, что мы смогли дело закрыть. А Лесникову туда и дорога. Сколько малолеток этими «смешинками» травится — уму непостижимо. Теперь, может, этой дряни меньше станет.
— А вот это черта с два. Через неделю новая мафия появится. Уже сейчас кто-нибудь сидит и радуется, что мы ему место расчистили. Так что дряни меньше не станет.
— Это ты прав. На наш век дряни с лихвой хватит и еще детям останется.
— Слава Богу, что у меня нет детей.
И на Кипре, среди пальм и пляжей, «жучок» продолжал передавать в эфир радиоволны, заключавшие в себе все, что говорилось поблизости от сумки. Только некому было ловить эти волны, некому было слушать разговоры. «Жучок», который стоил дороже приличного автомобиля, работал впустую.
— А знаешь, как страшно было падать там, на лестнице. Я ведь и правда могла разбить себе голову и переломать все кости.
— Фигуристка должна уметь падать.
— Я умею. Но ты только представь, как трудно правильно упасть, когда тебя колотит, истерика, и ноги подкашиваются на самом деле.
— А с чего это у тебя была истерика? Ты боишься мертвецов или тебе было жалко мужа?
— Дурак! Я боялась, что они поднимутся в квартиру и увидят тебя с пистолетом.
— А кто тебе сказал, что у меня был пистолет? Пистолет давно лежал на соседнем балконе.
— Все равно страшно. Пришлось бы объяснять, то ты такой.
— А удачно потом получилось со знакомством на глазах у толпы ментов. Этот лох Сажин так до самого конца ничего и не заподозрил.
— Толька, ты гений! Я до сих пор не верю, что у нас все получилось.
— У меня всегда все получается.
Он закрыл глаза и вспомнил, как в тот день, в одиннадцать вечера, вошел в первый подъезд тринадцатого дома по улице Гагарина с заранее заготовленной байкой про Костю, который продает гитару.
Он поднялся на лифте до пятого этажа. Вернее, это была промежуточная лестничная клетка между четвертым и пятым.
Если бы на лестнице кто-то был, Толик пошел бы вверх и позвонил в дверь семнадцатой квартиры. Ирина говорила, что она необитаема. Днем агентство недвижимости иногда приводило туда клиентов, но крайне маловероятно, что в этой квартире кто-то может оказаться в одиннадцать часов ночи.
Однако подниматься туда не пришлось. Лестница была пуста, и Толик просто спустился на четвертый этаж и проскользнул в квартиру Лесниковых.
С Ириной он познакомился давным-давно, на областной спартакиаде. Юная фигуристка и молодой биатлонист получили максимум удовольствия от быстротечного романа и расстались, даже не думая о новой встрече. Кажется, Толик тогда мечтал эмигрировать, а Ира — найти богатого мужа.
Мечта Ирины сбылась, а у Толика ничего не вышло. Его идея пристроиться где-нибудь в зарубежном кабаке музыкантом оказалось несостоятельной, а уехать за границу в качестве биатлониста он даже не пытался — из спортсменов там нужны чемпионы мирового уровня, а не призеры областного. и в конце концов, меняя одну работу за другой, Толик оказался охранником на автостоянке.
Там они с Ириной и встретились во второй раз — именно в тот момент, когда Ирине до смерти надоел ее богатый муж, а Толику вообще надоело все на свете.
Сначала они просто стали любовниками. Лесников об этом не знал, но у него с некоторых пор появилась дурная привычка распускать руки в профилактических целях.
Так бывает с людьми, которые слишком много пьют — а Юрий Павлович в последнее время стал пить чересчур много.
Он подписал себе смертный приговор, когда разбил Ирине губу так, что она долго не могла унять кровь, а потом несколько дней не выходила на улицу.
Пока Толик готовился, продумывал план и добывал оружие, все успело зажить. Но мужа Ирина не простила.
Может, если бы она выходила замуж по любви, то все было бы сложнее. Но она выходила замуж за кошелек, и теперь деньги сами плыли в руки.
Толик незамеченным проскользнул в квартиру, и начался обратный отсчет.
Из окна прекрасно была видна площадка перед подъездом. Когда машина Лесникова остановилась перед дверью, Толик убедился, что Лесников один, и вышел из квартиры, на ходу передергивая затвор пистолета.
Они встретились между вторым и третьим этажом, у лифта. Один на один. Никого на лестнице ни сверху, ни снизу, нигде не хлопает дверь и у лифта не горит огонек.
Два выстрела в грудь должны были уложить Лесникова наповал, но Толику показалось, что, уже упав, он застонал — и для гарантии Толик послал третью пулю в голову.
Толику уже приходилось убивать раньше. Он служил срочную во внутренних войсках, в лагерной охране, и однажды предотвратил побег двух зэков, положив обоих очередью из автомата. Тогда было муторно — а теперь ничего. Толик даже картинно подул на ствол «Макарова», как заправский суперагент из голливудского боевика — но тут его спугнула сигнализация, которая ни с того ни с сего взвыла на улице.
Когда Толик обсуждал с Ириной отход, вариантов было ровно два. Первый — бегом на улицу, за угол и в сквер. Но в этом случае велик риск — могут заметить и запомнить, а Толик собирался продолжить отношения с Ириной.
Второй вариант — вернуться назад, в квартиру. Но милиция наверняка захочет побеседовать с женой потерпевшего. Обыскивать квартиру, конечно, не будут, и можно отсидеться хотя бы в шкафу. Но все равно опасно, и Ирина очень не хотела использовать этот вариант.
Толик тоже склонялся к уходу через улицу — однако сигнализация спутала все карты.
Вот тут Толик слегка запаниковал и, не зная, куда кинуться, ударил ладонью по кнопке вызова лифта. И дверцы сразу открылись. Лифт стоял именно на этой площадке.
Когда Толик уже был в лифте, внизу, над входом в подъезд, лопнула лампочка. Ее разбил Леша Барчук, который мгновением позже вошел в подъезд, но не заметил отъезжающего лифта. Он был в таком состоянии, что не замечал вообще ничего вокруг себя.
К тому времени, когда отставной начальник медвытрезвителя Николай Иваныч Афанасьев выскочил на лестницу и схватил Барчука за грудки, Толик уже благополучно добрался до квартиры Лесниковых. Ирина чуть не упала в обморок прямо на пороге — все-таки не каждый день удается устроить убийство мужа, и не каждый день убийца — будь он хоть трижды друг и любовник — ищет убежища в твоей квартире.
Однако Толик с присущей ему энергией и настойчивостью убедил Ирину повременить с падением в обморок. Лучше сделать это на глазах у милиции и соседей — и желательно так, чтобы «скорая» тут же увезла несчастную вдову под сиреной. В этом случае никто не станет осматривать квартиру Лесниковых прямо сейчас — ведь для этого пришлось бы ломать дверь, а ломать дверь нельзя без ордера, а ордера никто не даст: ведь Ирина Лесникова не обвиняемая, а потерпевшая.
— Ты же фигуристка. Фигуристка должна уметь падать, — говорил Толик.
— Ты с ума сошел. Я четыре года не тренировалась. Я убьюсь, и там будет два трупа, — отбивалась Ирина.
Но не отбилась, и Толик вытолкал ее на лестницу.
Упала Ирина удачно. Такое не забывается. Фигуристка, которая несметное число раз падала на лед, пытаясь прыгнуть тройной сальхов, просто не имеет права разбиться, делая элементарный кувырок назад на лестнице.
Она не получила даже серьезных ушибов — но выглядело все это так, что очевидцы подумали: девушку спасет только реанимация. Ее действительно увезли под сиреной, а Толик спокойно ушел утром, ближе к полудню. Осторожно закрыл дверь, поднялся на пятый этаж, покрутился у семнадцатой квартиры и спустился вниз на лифте.
Его многие видели, но никто не заметил. Любопытная старушка с первого этажа отсыпалась после бессонной ночи, а больше никто не мог с уверенностью сказать, входил он только что в подъезд или нет. А у Толика была наготове все та же баечка про Костю с гитарой из семнадцатой квартиры.
Чтобы прийти в гости к Ирине уже через несколько дней, требовалась исключительная наглость. Но чтобы по пути предложить свою помощь милиции, которая никак не могла попасть в квартиру умершего естественной смертью Николая Иваныча Афанасьева, требовалась наглость совершенно несусветная. Однако Толик поступил именно так, а затем как по нотам разыграл сцену случайного знакомства с безутешной вдовой. И все поверили.
Никто даже не заметил некоторого замешательства вдовы, которая оказалась в странной ситуации. Она увидела любовника в окружении милиции, но не в наручниках, а в самых дружеских отношениях со всеми. А он, не моргнув глазом, кинулся к ней со словами: «Девушка, можно с вами познакомиться?» и так далее, и тому подобное, и даже успел шепнуть ей на ухо:
— Ты меня не знаешь. Пошли меня на три буквы.
Ну а дальше — дело техники. Телефонные звонки, приставания, обаяние и огонь любви, растопляющий лед.
И простой опер Сажин, который привык к бытовым убийствам по пьянке ножом по горлу или табуреткой по голове, так ничего и не понял.
А тут еще наркотики, наркоманы, мафия, бои с человеческими жертвами и разные прочие случайности, в результате которых истина совершенно перестала кого-либо интересовать.
А Толика и Ирину перестали даже мучить угрызения совести.
Лесников зарабатывал деньги на торговле наркотиками — так что его жена и ее любовник, можно сказать, оказали обществу хорошую услугу.
Что, впрочем, не помешало им забрать все эти грязные деньги себе.
Деньги — они ведь не пахнут ни наркотиками, ни кровью.
Они вообще не имеют запаха.
Патронов и оружия в арсенале было еще полно, но Тараканов не стал перезаряжать пистолет и хвататься за автомат.
Его переполняла ненависть к ментам, которые уничтожили такой хороший бизнес и теперь стремились уничтожить его самого.
И Тараканов решил поднять на воздух все здание вместе с ментами.
Но Ростовцев успел оказаться внизу раньше, чем Тараканов добрался до гранат и взрывчатки.
Ростовцев всегда умел хорошо стрелять и не боялся рисковать. А риск был велик. Стрелять в переполненном боеприпасами арсенале — все равно, что курить около бочки с порохом.
Ростовцев видел только спину человека, бегущего к гранатам. Он не знал, Тараканов это или нет — но сейчас было важно только одно: не дать ему добежать, не позволить выдернуть чеку.
Бегущий уже схватил в руки лимонку, но как раз в этот момент Ростовцев выстрелил.
Пуля ударила Тараканова в голову.
Граната откатилась в сторону.
Ростовцев отпрянул за угол, на лестницу — но он прекрасно понимал, что это не спасет, если взорвется весь арсенал. Он молился только об одном — чтобы чека осталась в гранате. Молился и считал секунды.
Прошли не только положенные четыре секунды — прошло не меньше минуты, прежде чем Ростовцев выглянул из-за угла.
Тараканов лежал неподвижно.
Граната в двух шагах от него валялась целехонькая, с невыдернутой чекой.
Тут на лестницу ворвались собровцы с криком «Лежать, руки за голову!»
— Свои! — крикнул им Ростовцев. — Не стрелять, тут взрывчатка!
— Бросай оружие, руки за голову! — продолжали надрываться собровцы.
Что с них возьмешь — грубая сила.
Грубая, но зато эффективная.
Ростовцев бросил пистолет, заложил руки за голову, и пока собровцы спускались вниз, успел настроить их на мирный лад.
К счастью, командир группы уже видел его наверху и узнал вблизи, так что телесных повреждений Ростовцев не получил.
Он вытер пот со лба, забрал у собровцев удостоверение и пистолет и, махнув рукой вглубь помещения, сказал:
— Там Тараканов. Хотел взорвать все к чертям, — и добавил с законной гордостью. — Вы, ребята, мне по гроб жизни обязаны.
* * *
— Значит, у вас и в «Ястребе» и в «Глобусе» было такое разделение труда: директор занимается легальным бизнесом, а один из заместителей ведает наркотиками? — спросил у Михаила Борисовича Заборина Ростовцев.На этот допрос собрались обе оперативно-следственные бригады — и по делу о «смешинках», и по убийству Лесникова. Предстояло решить, надо ли объединять эти два дела в одно или с убийством Лесникова уже все ясно, и можно одно дело просто закрыть в связи со смертью обвиняемого.
Заборин, не задумываясь, подтвердил, что у них было такое разделение труда, и Ростовцев задал следующий вопрос:
— И у вас таким заместителем был Лесников, а у Балабеева — Тараканов?
— Да.
— И что эти заместители не поделили между собой?
— Я думаю, Лесников хотел быть главным. Они всегда не доверяли друг другу. Лесников хотел убрать Тараканова и занять его место.
— Место старшего менеджера «Ястреба»?
— Нет. Место руководителя организации.
— Но Тараканов успел убрать Лесникова первым?
— Да. Видимо, так.
— А кто, по вашему, был непосредственным исполнителем? Кто стрелял в Лесникова?
— Возможно, сам Тараканов. Он ведь начинал киллером. И самые ответственные дела не доверял никому, все делал сам.
Есть такое выражение: «Валить, как на мертвого». Коллеги Тараканова, узнав, что Тараканов умер, и месть с его стороны им не грозит, действительно валили на мертвеца все, что только можно. А Ростовцев спокойно задавал всем одни и те же наводящие вопросы:
— Как вы думаете, Тараканов не мог лично убить Лесникова?
И все бывшие подчиненные старшего менеджера по боевой подготовке в один голос отвечали:
— Конечно, мог.
И даже подробности в деле появились. Кому-то Тараканов говорил, что убьет Лесникова. А кому-то другому уже после убийства хвастался, что именно он его и застрелил. Один боевик даже вспомнил, как Тараканов поручил ему утопить пистолет. Только не вспомнил, где.
Совместный допрос Заборина двумя оперативно-следственными бригадами был заключительной частью всего этого расследования. А когда Михаила Борисовича увели, обе бригады насели на одну Свету Кораблеву и обстоятельно разъяснили девушке, что дело об убийстве Лесникова можно уверенно закрывать. Убил его Тараканов и сделал он это лично. Покойный Алексей Барчук мог быть его сообщником, работающим за пару таблеток — но это уже не имеет значения. Оба — и Тараканов, и Барчук — мертвы, а это является достаточным основанием для прекращения расследования.
Светлана, однако, настояла на том, чтобы допросить еще Ирину Лесникову. Та первой подала идею о том, что ее мужа убил именно Тараканов, и теперь последней ее подтвердила.
А потом спросила, но не Кораблеву, а следователя Туманова, который вел дело о «смешинках» и присутствовал при допросе:
— Скажите, а меня будут еще вызывать? На допросы или на суд? А то я хочу пару месяцев отдохнуть на Кипре. С тех пор, как мне сказали, что Тараканов заказал мое убийство, мне здесь как-то неуютно.
— Об этом не беспокойтесь, — ответил Туманов. — Киллер мертв, заказчик у нас. Бояться вам нечего. А на Кипр езжайте, конечно. Дело об убийстве закрывается, а в деле о наркотиках ваши показания ключевой роли не играют. До суда еще далеко — думаю, вы успеете съездить и вернуться. А если нет — то ничего страшного. На суде можно зачитать показания, данные на предварительном следствии. Так что все в порядке. Нам от вас больше ничего не нужно.
Радость Ирины по поводу того, что дело об убийстве закрыто, была неподдельной. Расследование мешало оформлению наследства — а теперь все формальности удалось провернуть легко и быстро. Правда, с «Глобусом» были неясности: почти все пайщики, кроме Ирины, оказались в тюрьме. Ликвидация фирмы представлялась неизбежной, и надеяться на дивиденды не имело смысла. А имущество «Глобуса» было арестовано, и Ирина не могла прямо сейчас забрать свой пай.
Однако ждать она тоже не захотела. Просто поручила своему адвокату отсудить положенную долю, когда это будет возможно, и отправилась на Кипр вместе с Толиком и его неизменной джинсовой сумкой.
Костюмы он иногда менял — Ирина купила ему несколько новых, но тоже джинсовых: имидж есть имидж. А вот сумку он поменять отказался. Толик считал ее талисманом, приносящим счастье. Так и улетел — в новом костюме, с новой гитарой и со старой сумкой через плечо.
Сажин и Ростовцев провожали их в аэропорту. На этом настоял Толик, и аргументы его были неотразимы.
— Вы нам не чужие! — заявил он. — Юрик два дня нас охранял, а ты, Шура, убрал этого Таракана. Если бы не вы — черт знает, что бы могло случиться. Может, мы сегодня не летели бы на Кипр, а лежали в братской могиле на Северном кладбище.
Ростовцев и Сажин, вообще-то, благодарили за все случай — тех упрямых гаишников, которые очень вовремя затеяли свой рейд по выявлению нарушителей. Но они благоразумно не стали скромничать и отказываться от приглашения. Эти ребята в нерабочее время всегда были не прочь выпить на халяву.
Ну и выпили. Вспомнили историю своего знакомства, убийство Лесникова, смерть Афанасьева и последние события, помянули умерших, порадовались за живых — тех, которым не придется много лет просидеть в тюрьме, а потом попрощались тепло и разошлись — одни на самолет, другие — на автобусную остановку.
Когда самолет взлетел, а нетрезвые сыщики все никак не могли дождаться автобуса и кляли себя, что не воспользовались для этого личного дела служебной машиной, Сажин пробормотал:
— Что-то не верится мне, что Тараканов сам убил Лесникова. Он для этого слишком большая шишка.
— Какая разница, кто его убил? — парировал Ростовцев. — Главное, что мы смогли дело закрыть. А Лесникову туда и дорога. Сколько малолеток этими «смешинками» травится — уму непостижимо. Теперь, может, этой дряни меньше станет.
— А вот это черта с два. Через неделю новая мафия появится. Уже сейчас кто-нибудь сидит и радуется, что мы ему место расчистили. Так что дряни меньше не станет.
— Это ты прав. На наш век дряни с лихвой хватит и еще детям останется.
— Слава Богу, что у меня нет детей.
* * *
«Жучок», пристроенный в неизменной потрепанной сумке Толика Кленова — в сумке, которую он считал своим талисманом, — великолепный японский жучок, не замеченный даже на таможне, продолжал работать и в самолете, и на Кипре. Он питался от микроскопической атомной батарейки — почти как сердечные стимуляторы, которые вживляются прямо в тело человека. Много лет он мог посылать в эфир свои сигналы — слабые, но достаточные, чтобы уловить их с расстояния в несколько сот метров.И на Кипре, среди пальм и пляжей, «жучок» продолжал передавать в эфир радиоволны, заключавшие в себе все, что говорилось поблизости от сумки. Только некому было ловить эти волны, некому было слушать разговоры. «Жучок», который стоил дороже приличного автомобиля, работал впустую.
— А знаешь, как страшно было падать там, на лестнице. Я ведь и правда могла разбить себе голову и переломать все кости.
— Фигуристка должна уметь падать.
— Я умею. Но ты только представь, как трудно правильно упасть, когда тебя колотит, истерика, и ноги подкашиваются на самом деле.
— А с чего это у тебя была истерика? Ты боишься мертвецов или тебе было жалко мужа?
— Дурак! Я боялась, что они поднимутся в квартиру и увидят тебя с пистолетом.
— А кто тебе сказал, что у меня был пистолет? Пистолет давно лежал на соседнем балконе.
— Все равно страшно. Пришлось бы объяснять, то ты такой.
— А удачно потом получилось со знакомством на глазах у толпы ментов. Этот лох Сажин так до самого конца ничего и не заподозрил.
— Толька, ты гений! Я до сих пор не верю, что у нас все получилось.
— У меня всегда все получается.
* * *
Толик Кленов перевернулся на спину, подставив грудь и живот солнцу.Он закрыл глаза и вспомнил, как в тот день, в одиннадцать вечера, вошел в первый подъезд тринадцатого дома по улице Гагарина с заранее заготовленной байкой про Костю, который продает гитару.
Он поднялся на лифте до пятого этажа. Вернее, это была промежуточная лестничная клетка между четвертым и пятым.
Если бы на лестнице кто-то был, Толик пошел бы вверх и позвонил в дверь семнадцатой квартиры. Ирина говорила, что она необитаема. Днем агентство недвижимости иногда приводило туда клиентов, но крайне маловероятно, что в этой квартире кто-то может оказаться в одиннадцать часов ночи.
Однако подниматься туда не пришлось. Лестница была пуста, и Толик просто спустился на четвертый этаж и проскользнул в квартиру Лесниковых.
С Ириной он познакомился давным-давно, на областной спартакиаде. Юная фигуристка и молодой биатлонист получили максимум удовольствия от быстротечного романа и расстались, даже не думая о новой встрече. Кажется, Толик тогда мечтал эмигрировать, а Ира — найти богатого мужа.
Мечта Ирины сбылась, а у Толика ничего не вышло. Его идея пристроиться где-нибудь в зарубежном кабаке музыкантом оказалось несостоятельной, а уехать за границу в качестве биатлониста он даже не пытался — из спортсменов там нужны чемпионы мирового уровня, а не призеры областного. и в конце концов, меняя одну работу за другой, Толик оказался охранником на автостоянке.
Там они с Ириной и встретились во второй раз — именно в тот момент, когда Ирине до смерти надоел ее богатый муж, а Толику вообще надоело все на свете.
Сначала они просто стали любовниками. Лесников об этом не знал, но у него с некоторых пор появилась дурная привычка распускать руки в профилактических целях.
Так бывает с людьми, которые слишком много пьют — а Юрий Павлович в последнее время стал пить чересчур много.
Он подписал себе смертный приговор, когда разбил Ирине губу так, что она долго не могла унять кровь, а потом несколько дней не выходила на улицу.
Пока Толик готовился, продумывал план и добывал оружие, все успело зажить. Но мужа Ирина не простила.
Может, если бы она выходила замуж по любви, то все было бы сложнее. Но она выходила замуж за кошелек, и теперь деньги сами плыли в руки.
Толик незамеченным проскользнул в квартиру, и начался обратный отсчет.
Из окна прекрасно была видна площадка перед подъездом. Когда машина Лесникова остановилась перед дверью, Толик убедился, что Лесников один, и вышел из квартиры, на ходу передергивая затвор пистолета.
Они встретились между вторым и третьим этажом, у лифта. Один на один. Никого на лестнице ни сверху, ни снизу, нигде не хлопает дверь и у лифта не горит огонек.
Два выстрела в грудь должны были уложить Лесникова наповал, но Толику показалось, что, уже упав, он застонал — и для гарантии Толик послал третью пулю в голову.
Толику уже приходилось убивать раньше. Он служил срочную во внутренних войсках, в лагерной охране, и однажды предотвратил побег двух зэков, положив обоих очередью из автомата. Тогда было муторно — а теперь ничего. Толик даже картинно подул на ствол «Макарова», как заправский суперагент из голливудского боевика — но тут его спугнула сигнализация, которая ни с того ни с сего взвыла на улице.
Когда Толик обсуждал с Ириной отход, вариантов было ровно два. Первый — бегом на улицу, за угол и в сквер. Но в этом случае велик риск — могут заметить и запомнить, а Толик собирался продолжить отношения с Ириной.
Второй вариант — вернуться назад, в квартиру. Но милиция наверняка захочет побеседовать с женой потерпевшего. Обыскивать квартиру, конечно, не будут, и можно отсидеться хотя бы в шкафу. Но все равно опасно, и Ирина очень не хотела использовать этот вариант.
Толик тоже склонялся к уходу через улицу — однако сигнализация спутала все карты.
Вот тут Толик слегка запаниковал и, не зная, куда кинуться, ударил ладонью по кнопке вызова лифта. И дверцы сразу открылись. Лифт стоял именно на этой площадке.
Когда Толик уже был в лифте, внизу, над входом в подъезд, лопнула лампочка. Ее разбил Леша Барчук, который мгновением позже вошел в подъезд, но не заметил отъезжающего лифта. Он был в таком состоянии, что не замечал вообще ничего вокруг себя.
К тому времени, когда отставной начальник медвытрезвителя Николай Иваныч Афанасьев выскочил на лестницу и схватил Барчука за грудки, Толик уже благополучно добрался до квартиры Лесниковых. Ирина чуть не упала в обморок прямо на пороге — все-таки не каждый день удается устроить убийство мужа, и не каждый день убийца — будь он хоть трижды друг и любовник — ищет убежища в твоей квартире.
Однако Толик с присущей ему энергией и настойчивостью убедил Ирину повременить с падением в обморок. Лучше сделать это на глазах у милиции и соседей — и желательно так, чтобы «скорая» тут же увезла несчастную вдову под сиреной. В этом случае никто не станет осматривать квартиру Лесниковых прямо сейчас — ведь для этого пришлось бы ломать дверь, а ломать дверь нельзя без ордера, а ордера никто не даст: ведь Ирина Лесникова не обвиняемая, а потерпевшая.
— Ты же фигуристка. Фигуристка должна уметь падать, — говорил Толик.
— Ты с ума сошел. Я четыре года не тренировалась. Я убьюсь, и там будет два трупа, — отбивалась Ирина.
Но не отбилась, и Толик вытолкал ее на лестницу.
Упала Ирина удачно. Такое не забывается. Фигуристка, которая несметное число раз падала на лед, пытаясь прыгнуть тройной сальхов, просто не имеет права разбиться, делая элементарный кувырок назад на лестнице.
Она не получила даже серьезных ушибов — но выглядело все это так, что очевидцы подумали: девушку спасет только реанимация. Ее действительно увезли под сиреной, а Толик спокойно ушел утром, ближе к полудню. Осторожно закрыл дверь, поднялся на пятый этаж, покрутился у семнадцатой квартиры и спустился вниз на лифте.
Его многие видели, но никто не заметил. Любопытная старушка с первого этажа отсыпалась после бессонной ночи, а больше никто не мог с уверенностью сказать, входил он только что в подъезд или нет. А у Толика была наготове все та же баечка про Костю с гитарой из семнадцатой квартиры.
Чтобы прийти в гости к Ирине уже через несколько дней, требовалась исключительная наглость. Но чтобы по пути предложить свою помощь милиции, которая никак не могла попасть в квартиру умершего естественной смертью Николая Иваныча Афанасьева, требовалась наглость совершенно несусветная. Однако Толик поступил именно так, а затем как по нотам разыграл сцену случайного знакомства с безутешной вдовой. И все поверили.
Никто даже не заметил некоторого замешательства вдовы, которая оказалась в странной ситуации. Она увидела любовника в окружении милиции, но не в наручниках, а в самых дружеских отношениях со всеми. А он, не моргнув глазом, кинулся к ней со словами: «Девушка, можно с вами познакомиться?» и так далее, и тому подобное, и даже успел шепнуть ей на ухо:
— Ты меня не знаешь. Пошли меня на три буквы.
Ну а дальше — дело техники. Телефонные звонки, приставания, обаяние и огонь любви, растопляющий лед.
И простой опер Сажин, который привык к бытовым убийствам по пьянке ножом по горлу или табуреткой по голове, так ничего и не понял.
А тут еще наркотики, наркоманы, мафия, бои с человеческими жертвами и разные прочие случайности, в результате которых истина совершенно перестала кого-либо интересовать.
А Толика и Ирину перестали даже мучить угрызения совести.
Лесников зарабатывал деньги на торговле наркотиками — так что его жена и ее любовник, можно сказать, оказали обществу хорошую услугу.
Что, впрочем, не помешало им забрать все эти грязные деньги себе.
Деньги — они ведь не пахнут ни наркотиками, ни кровью.
Они вообще не имеют запаха.
11.04. — 31.05.1999copyright © Антон С. АНТОНОВ. 1999