Страница:
— Не стрелять! — крикнул он, не забыв нажать на шлеме кнопку «Общий вызов». — Всех урою!!!
И все по тону поняли — точно уроет. Так что стрелять никто не стал, даже водила БМП, который уже навел на Лану пулемет и был готов разрезать ее очередью пополам.
Этот парень оказался благоразумнее всех. Удержавшись от стрельбы, он по закрытому каналу поспешно соединился с особистом на орбите и выпалил в шлемофон:
— Тревога! Стрельба по своим! Лана Казарина, мобилизованная. Скорее, она свихнулась!
А снаружи поручик Иванов и Громозека лежали в паре метров друг от друга, завороженно глядя на Лану. Винтовка в ее руках ходила ходуном и непонятно было, что она сделает в следующий момент.
— Сейчас ее отстрелят, — прошептал Громозека, потому что дежурный особист в эту самую минуту орал по общей связи:
— Вызываю командира! Вызываю командира! Что у вас происходит?! Помощь нужна?
— Сами разберемся, — прохрипел Игорь, а Громозека проникновенно сказал, обращаясь к Лане:
— Брось пушку, дура! Тебе же сейчас голову отстрелят.
Но она только отступила на пару шагов, а потом вдруг бросилась бежать, судорожно сжимая в руках тяжелый «джекпот».
60
61
62
63
64
И все по тону поняли — точно уроет. Так что стрелять никто не стал, даже водила БМП, который уже навел на Лану пулемет и был готов разрезать ее очередью пополам.
Этот парень оказался благоразумнее всех. Удержавшись от стрельбы, он по закрытому каналу поспешно соединился с особистом на орбите и выпалил в шлемофон:
— Тревога! Стрельба по своим! Лана Казарина, мобилизованная. Скорее, она свихнулась!
А снаружи поручик Иванов и Громозека лежали в паре метров друг от друга, завороженно глядя на Лану. Винтовка в ее руках ходила ходуном и непонятно было, что она сделает в следующий момент.
— Сейчас ее отстрелят, — прошептал Громозека, потому что дежурный особист в эту самую минуту орал по общей связи:
— Вызываю командира! Вызываю командира! Что у вас происходит?! Помощь нужна?
— Сами разберемся, — прохрипел Игорь, а Громозека проникновенно сказал, обращаясь к Лане:
— Брось пушку, дура! Тебе же сейчас голову отстрелят.
Но она только отступила на пару шагов, а потом вдруг бросилась бежать, судорожно сжимая в руках тяжелый «джекпот».
60
Дежурный особист не знал, что делать. «Стрельба по своим» — это код особой юрисдикции. А если дело касается мобилизованных, то и думать нечего. Жми на кнопку сразу, пока вражеский диверсант, коварно пробравшийся в легион под видом мобилизованного, всю центурию не положил.
Но центурион сказал «Сами разберемся!» Значит, ситуация не столь опасна, как может показаться с орбиты. или центурион просто не в силах ее здраво оценить.
По правилам дежурному особисту в таких случаях полагалось советоваться не с командиром подразделения, а с полевым уполномоченным особой службы, но его в 77-й центурии не было. И во всем отряде майора Саблина — тоже не было. Так что советоваться пришлось с самим Саблиным, а тот ответил:
— Ты погоди! Я сам посмотрю, что там такое.
А пока он смотрел, дежурный особист узнал от своего случайного информатора, перепуганного водилы БМП, что обезумевшая мобилизованная сбежала со стоянки центурии с оружием в руках.
— Жертвы есть? — поинтересовался особист.
— Пока вроде нет.
Бегство с оружием — это уже дезертирство. Тоже карается отстрелом ошейника, но необязательно сразу. Так что можно посоветоваться с начальством.
Но начальство почему-то отвечало нервно и не по существу. В том смысле, что не до тебя сейчас и кончай маяться дурью.
Это было странно, и дежурный особист 77-й центурии поинтересовался, в чем дело.
Вразумительного ответа он не получил, а из невразумительных вытекало, что вроде бы на орбите взбунтовались наемники из отдельной фаланги рейнджеров, которые штурмуют звездолет генерала Тутаева. И нейтрализовать их нельзя, потому что они не носят ошейников.
Эта информация окончательно отвлекла дежурного от инцидента с Ланой Казариной, тем более, что в уши ударил сигнал тревоги, а за ним команды по громкой трансляции.
— Свободной вахте особой службы немедленно явиться на лидер. Чрезвычайная ситуация. Для перелета разрешено реквизировать транспорт боевых кораблей.
К дежурным особистам это не относилось, но все они разом перестали интересоваться тем, что происходит внизу, на Целине, и вывели на свои дисплеи главную страницу сообщений особой службы.
Самое свежее сообщение гласило, что в 21.00 по корабельному времени с пульта генерала Тутаева прошел сигнал на отстрел ошейника верховного коменданта оккупированных территорий Пала Страхау.
Следом пришло подтверждение:
«Сигнал отработан. Отстрел произведен».
А дальше покатилось лавиной:
«Мятежники из ОФР используют коды маршала Тауберта и Ставки. Вплоть до особого распоряжения приказы от имени маршала и Ставки не выполнять! Легионом командует генерал Бессонов».
«Внимание! Прошедшая по каналам Ставки команда на арест генералов Тутаева и Сабурова исполнению не подлежит».
«Смерть Пала Страхау подтверждена непосредственным наблюдением. Подрыв самоликвидатора не требуется».
«Разъяснение особой службы: Пал Страхау казнен за преднамеренный срыв отгрузки пленных, неоправданную жестокость по отношению к мирным жителям, неповиновение и соучастие в мятеже отдельной фаланги рейнджеров».
«Приказом генерала Бессонова обязанности коменданта оккупированных территорий временно возлагаются на начальника тыла легиона Никитина».
«По каналам космической эскадры распространен приказ адмирала Эсмерано — не оказывать никакой помощи мятежникам из ОФР. Челнок с десантом ОФР задержан. Лидер особой службы вне опасности».
И так далее и тому подобное — до тех пор, пока не появилось сообщение специально адресованное всем постам особой службы.
«По поводу эвакуации западной группировки штаб легиона разъясняет: по заявлению генерального военного советника концерна „Конкистадор“, никаких планов эвакуации с Целины личного состава легиона в случае неудачного завершения войны у концерна нет. Личный состав останется на планете независимо от того, будет война продолжена или прекращена. Вывод: продолжение войны выгоднее ее прекращения. Текущая задача — завершить окружение и разгром целинских войск к востоку от перешейка. И не вешайте головы. Сотый день еще не кончился. Он еще даже не начался».
И приписка от генерала Тутаева, сухая и строгая, как будто ничего не случилось:
«Всем сотрудникам особой службы вернуться к текущей работе. Напоминаю всем о личной ответственности каждого сотрудника за порядок, дисциплину и максимальную боеготовность во вверенных их попечению частях и подразделениях».
Эта приписка мгновенно отрезвила дежурного особиста 77-й центурии и он немедленно запустил триангуляцию — поиск Ланы Казариной по сигналам ее ошейника.
Надо было разобраться с этим инцидентом до конца.
Но центурион сказал «Сами разберемся!» Значит, ситуация не столь опасна, как может показаться с орбиты. или центурион просто не в силах ее здраво оценить.
По правилам дежурному особисту в таких случаях полагалось советоваться не с командиром подразделения, а с полевым уполномоченным особой службы, но его в 77-й центурии не было. И во всем отряде майора Саблина — тоже не было. Так что советоваться пришлось с самим Саблиным, а тот ответил:
— Ты погоди! Я сам посмотрю, что там такое.
А пока он смотрел, дежурный особист узнал от своего случайного информатора, перепуганного водилы БМП, что обезумевшая мобилизованная сбежала со стоянки центурии с оружием в руках.
— Жертвы есть? — поинтересовался особист.
— Пока вроде нет.
Бегство с оружием — это уже дезертирство. Тоже карается отстрелом ошейника, но необязательно сразу. Так что можно посоветоваться с начальством.
Но начальство почему-то отвечало нервно и не по существу. В том смысле, что не до тебя сейчас и кончай маяться дурью.
Это было странно, и дежурный особист 77-й центурии поинтересовался, в чем дело.
Вразумительного ответа он не получил, а из невразумительных вытекало, что вроде бы на орбите взбунтовались наемники из отдельной фаланги рейнджеров, которые штурмуют звездолет генерала Тутаева. И нейтрализовать их нельзя, потому что они не носят ошейников.
Эта информация окончательно отвлекла дежурного от инцидента с Ланой Казариной, тем более, что в уши ударил сигнал тревоги, а за ним команды по громкой трансляции.
— Свободной вахте особой службы немедленно явиться на лидер. Чрезвычайная ситуация. Для перелета разрешено реквизировать транспорт боевых кораблей.
К дежурным особистам это не относилось, но все они разом перестали интересоваться тем, что происходит внизу, на Целине, и вывели на свои дисплеи главную страницу сообщений особой службы.
Самое свежее сообщение гласило, что в 21.00 по корабельному времени с пульта генерала Тутаева прошел сигнал на отстрел ошейника верховного коменданта оккупированных территорий Пала Страхау.
Следом пришло подтверждение:
«Сигнал отработан. Отстрел произведен».
А дальше покатилось лавиной:
«Мятежники из ОФР используют коды маршала Тауберта и Ставки. Вплоть до особого распоряжения приказы от имени маршала и Ставки не выполнять! Легионом командует генерал Бессонов».
«Внимание! Прошедшая по каналам Ставки команда на арест генералов Тутаева и Сабурова исполнению не подлежит».
«Смерть Пала Страхау подтверждена непосредственным наблюдением. Подрыв самоликвидатора не требуется».
«Разъяснение особой службы: Пал Страхау казнен за преднамеренный срыв отгрузки пленных, неоправданную жестокость по отношению к мирным жителям, неповиновение и соучастие в мятеже отдельной фаланги рейнджеров».
«Приказом генерала Бессонова обязанности коменданта оккупированных территорий временно возлагаются на начальника тыла легиона Никитина».
«По каналам космической эскадры распространен приказ адмирала Эсмерано — не оказывать никакой помощи мятежникам из ОФР. Челнок с десантом ОФР задержан. Лидер особой службы вне опасности».
И так далее и тому подобное — до тех пор, пока не появилось сообщение специально адресованное всем постам особой службы.
«По поводу эвакуации западной группировки штаб легиона разъясняет: по заявлению генерального военного советника концерна „Конкистадор“, никаких планов эвакуации с Целины личного состава легиона в случае неудачного завершения войны у концерна нет. Личный состав останется на планете независимо от того, будет война продолжена или прекращена. Вывод: продолжение войны выгоднее ее прекращения. Текущая задача — завершить окружение и разгром целинских войск к востоку от перешейка. И не вешайте головы. Сотый день еще не кончился. Он еще даже не начался».
И приписка от генерала Тутаева, сухая и строгая, как будто ничего не случилось:
«Всем сотрудникам особой службы вернуться к текущей работе. Напоминаю всем о личной ответственности каждого сотрудника за порядок, дисциплину и максимальную боеготовность во вверенных их попечению частях и подразделениях».
Эта приписка мгновенно отрезвила дежурного особиста 77-й центурии и он немедленно запустил триангуляцию — поиск Ланы Казариной по сигналам ее ошейника.
Надо было разобраться с этим инцидентом до конца.
61
Громозека догнал Лану на танке, и Игорь Иванов обрушился на нее сверху, с брони. «Джекпот» отлетел в сторону, а Лана забилась, придавленная к земле. Ей было больно, но она не сдавалась, и утихла, только когда подоспели Громозека и Кирил с Янкой.
Когда они втроем вернулись на стоянку, Игорь рявкнул тоном сержанта-дембеля в части, насквозь пораженной дедовщиной:
— Строиться!
Двадцать человек, удивленно переглядываясь, вытянулись неровной шеренгой.
— Встань в строй, — приказал Игорь Лане.
Она выдернула локоть из ладони Громозеки и пристроилась на правом фланге. Громозека встал рядом.
— Старшине Гро… то есть Горобцу объявляю благодарность.
— Ура, — буркнул Громозека.
— А теперь вопрос: какая сволочь настучала особисту?
— Как в своих стрелять — не сволочь, а как доложить по инструкции… — пробормотал водитель БМП, который прекрасно понимал, что отмалчиваться нет смысла — все равно Игорь пробьет по компьютеру, и будет только хуже.
— Знаешь, если бы ты ее застрелил, я бы, конечно, не знаю что с тобой сделал, но в центурии у себя оставил бы. С такими воевать можно. Но ты хотел убить ее чужими руками. И поскольку ты действовал по инструкции, я ничего тебе сделать не могу. Поэтому иди к Саблину и проси о переводе. Мне ты не нужен. Мне завтра в бой идти, и только стукачей за спиной не хватало.
Тут в разговор встрял другой боец — тот, у которого Громозека взял автомат.
— Да брось, командир, — сказал он. — Какой бой? Все уже. Нас не сегодня-завтра эвакуируют…
— Кто тебе это сказал?
— Да все говорят.
— Не знаю, кто эти все, но наверное, такие же дуболомы, как и ты. А я, в отличие от тебя, забрался в сеть легиона достаточно глубоко, чтобы понять: нас бросили на эту планету, чтобы завоевать ее и на ней жить. И другой планеты для нас нет. Земли в Одиссее нету — это медицинский факт. Если кого-то вдруг и эвакуируют — то только на тех же правах, что и целинцев. Голыми и в рабство. Если кто хочет — милости прошу. Пишите ходатайства. А я не хочу!
Сзади, шаркая ногами по траве, подошел Саблин.
— Ладно, хватит митинговать, — сказал он. — У меня хорошие новости. Страхова грохнули.
— Кто? — раздалось сразу несколько голосов.
— Мы, — ответил майор.
— В смысле? — переспросил теперь уже один поручик Иванов.
— В прямом. Тутаев ошейник отстрелил.
— И что теперь?
— А черт его знает. Там наверху какая-то заварушка была. Вроде, Тутаева арестовать хотели, а он не дался. Сабуровцы помешали. Короче, бунт на корабле. А нам — боевой приказ: вперед, на мины. Под покровом ночи внезапно атаковать наступающего противника и не допустить его прорыва к перешейку.
— А что Казарин?
— Ага! Кстати о птичках. Лана, как я рад, что ты жива. Будет очень неплохо, если ты поговоришь с отцом. Ему уже сообщили о трагической гибели дорогого товарища Страхова, но это официоз, а ему требуется доброе дружеское слово.
Лана молча вышла из строя назад и направилась к командирской машине.
— Да… И умоляю тебя, не стреляй больше в моих людей. Они мне дороги, как память.
Лана и тут ничего не ответила, но когда Игорь через минуту подошел к своей машине, он услышал, как она разговаривает с отцом.
Саблин тоже с кем-то разговаривал по шлемофонной связи, а потом обернулся к Игорю и сообщил.
— Ввиду надвигающейся катастрофы в честь сотого дня поступило распоряжение разоружить всех мобилизованных женщин в боевых частях и отправить их под конвоем на сборные пункты для отгрузки в уплату «Конкистадору». приказ начальника тыла.
— Пусть начальник тыла застрелится вместе с «Конкистадором», — огрызнулся Игорь. — Мы своих солдат не сдаем. пора бы уже привыкнуть.
— Я-то привык… К тому же твоим девчонкам, по-моему, восемнадцати еще нет.
— А хоть бы и было. Все равно никого не отдам.
— Да и флаг тебе в руки. Только поимей в виду — там, на фронте, иногда убивают. Я сам видел.
Тут оба обратили внимание, что Лана уже не общается с отцом, а внимательно прислушивается к их разговору. И когда Саблин отошел, она тихо спросила у Игоря:
— Ты не отправишь меня?
— Разве ты забыла? Я ведь сказал тебе в самый первый день: я тебя никому не отдам.
— Но ведь я же тебя чуть не убила.
— Бывает. В следующий раз я тебя чуть не убью. И мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.
Лана улыбнулась — впервые за вечер, а может и впервые за несколько дней: что-то Игорь давно не видел ее улыбки. Но тут в наушниках зашелестел голос майора Саблина.
— По машинам! Штурмовая центурия впереди, 77-я за ней, остальные по порядку номеров. Полная боевая готовность. Поехали.
Когда они втроем вернулись на стоянку, Игорь рявкнул тоном сержанта-дембеля в части, насквозь пораженной дедовщиной:
— Строиться!
Двадцать человек, удивленно переглядываясь, вытянулись неровной шеренгой.
— Встань в строй, — приказал Игорь Лане.
Она выдернула локоть из ладони Громозеки и пристроилась на правом фланге. Громозека встал рядом.
— Старшине Гро… то есть Горобцу объявляю благодарность.
— Ура, — буркнул Громозека.
— А теперь вопрос: какая сволочь настучала особисту?
— Как в своих стрелять — не сволочь, а как доложить по инструкции… — пробормотал водитель БМП, который прекрасно понимал, что отмалчиваться нет смысла — все равно Игорь пробьет по компьютеру, и будет только хуже.
— Знаешь, если бы ты ее застрелил, я бы, конечно, не знаю что с тобой сделал, но в центурии у себя оставил бы. С такими воевать можно. Но ты хотел убить ее чужими руками. И поскольку ты действовал по инструкции, я ничего тебе сделать не могу. Поэтому иди к Саблину и проси о переводе. Мне ты не нужен. Мне завтра в бой идти, и только стукачей за спиной не хватало.
Тут в разговор встрял другой боец — тот, у которого Громозека взял автомат.
— Да брось, командир, — сказал он. — Какой бой? Все уже. Нас не сегодня-завтра эвакуируют…
— Кто тебе это сказал?
— Да все говорят.
— Не знаю, кто эти все, но наверное, такие же дуболомы, как и ты. А я, в отличие от тебя, забрался в сеть легиона достаточно глубоко, чтобы понять: нас бросили на эту планету, чтобы завоевать ее и на ней жить. И другой планеты для нас нет. Земли в Одиссее нету — это медицинский факт. Если кого-то вдруг и эвакуируют — то только на тех же правах, что и целинцев. Голыми и в рабство. Если кто хочет — милости прошу. Пишите ходатайства. А я не хочу!
Сзади, шаркая ногами по траве, подошел Саблин.
— Ладно, хватит митинговать, — сказал он. — У меня хорошие новости. Страхова грохнули.
— Кто? — раздалось сразу несколько голосов.
— Мы, — ответил майор.
— В смысле? — переспросил теперь уже один поручик Иванов.
— В прямом. Тутаев ошейник отстрелил.
— И что теперь?
— А черт его знает. Там наверху какая-то заварушка была. Вроде, Тутаева арестовать хотели, а он не дался. Сабуровцы помешали. Короче, бунт на корабле. А нам — боевой приказ: вперед, на мины. Под покровом ночи внезапно атаковать наступающего противника и не допустить его прорыва к перешейку.
— А что Казарин?
— Ага! Кстати о птичках. Лана, как я рад, что ты жива. Будет очень неплохо, если ты поговоришь с отцом. Ему уже сообщили о трагической гибели дорогого товарища Страхова, но это официоз, а ему требуется доброе дружеское слово.
Лана молча вышла из строя назад и направилась к командирской машине.
— Да… И умоляю тебя, не стреляй больше в моих людей. Они мне дороги, как память.
Лана и тут ничего не ответила, но когда Игорь через минуту подошел к своей машине, он услышал, как она разговаривает с отцом.
Саблин тоже с кем-то разговаривал по шлемофонной связи, а потом обернулся к Игорю и сообщил.
— Ввиду надвигающейся катастрофы в честь сотого дня поступило распоряжение разоружить всех мобилизованных женщин в боевых частях и отправить их под конвоем на сборные пункты для отгрузки в уплату «Конкистадору». приказ начальника тыла.
— Пусть начальник тыла застрелится вместе с «Конкистадором», — огрызнулся Игорь. — Мы своих солдат не сдаем. пора бы уже привыкнуть.
— Я-то привык… К тому же твоим девчонкам, по-моему, восемнадцати еще нет.
— А хоть бы и было. Все равно никого не отдам.
— Да и флаг тебе в руки. Только поимей в виду — там, на фронте, иногда убивают. Я сам видел.
Тут оба обратили внимание, что Лана уже не общается с отцом, а внимательно прислушивается к их разговору. И когда Саблин отошел, она тихо спросила у Игоря:
— Ты не отправишь меня?
— Разве ты забыла? Я ведь сказал тебе в самый первый день: я тебя никому не отдам.
— Но ведь я же тебя чуть не убила.
— Бывает. В следующий раз я тебя чуть не убью. И мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.
Лана улыбнулась — впервые за вечер, а может и впервые за несколько дней: что-то Игорь давно не видел ее улыбки. Но тут в наушниках зашелестел голос майора Саблина.
— По машинам! Штурмовая центурия впереди, 77-я за ней, остальные по порядку номеров. Полная боевая готовность. Поехали.
62
Подполковник Голубеу задавал вопросы, а однорукий майор Никалаю молчал, пристально глядя на его грязные сапоги.
Голубеу был разочарован. В полусотне метров от ямы уже построился комендантский взвод, и бледный лейтенантик в круглых очочках испуганно инструктировал бойцов на тему технологии расстрела залпом перед строем. Инструктаж подходил к концу, и пора было выводить смертников наверх — а Голубеу так и не получил никаких полезных сведений.
Никалаю молчал.
Зато Игар Иваноу говорил за двоих — правда, совсем не то, что подполковник хотел от него услышать. Игар давно перестал плакать и теперь огрызался на каждое слово. Услышав: «Предатель», — он мгновенно парировал:
— Сам предатель!
А услышав: «Шпион», — не задумываясь вставлял:
— Сам шпион!
Но этого ему казалось мало, и Игар перешел к обобщениям.
— Все органцы — предатели, — объявил он во всеуслышание.
А из органцов на фильтрационном пункте осталось лишь несколько офицеров. Солдат внутренних войск ночью перебросили на другие точки, а Голубеу временно подчинили армейских бойцов из пополнения. Или, вернее, он сам их себе подчинил.
Между тем, среди армейцев и новобранцев ходили те же самые разговоры. С тех пор, как было объявлено о предательстве Пала Страхау, граждане Народной Целины отказали в доверии Органам как таковым. Результатом был разгул преступности на всей свободной от врага территории страны.
Бранивою и Садоуски пришлось даже заменять органцов в крупных городах военными патрулями, а сотрудников Органов в армейской форме перебрасывать на фронт.
На фронте органцов в полевой форме трудно было отличить от армейцев. Но про Голубеу все точно знали, что он такой. Так что возгласы Игара Иваноу упали на благодатную почву.
Но главную ошибку совершил все-таки сам Голубеу. Игару все-таки удалось его разозлить, и подполковник вздумал пнуть его в голову сапогом.
Именно этого так напряженно ждал майор Никалаю.
Единственной рукой он вцепился в ногу подполковника и буквально повис на ней.
Одну бесконечную секунду Голубеу каким-то чудом удерживался на краю ямы, а потом с криком полетел в грязь.
И тут Никалаю сделал такое, чего от него не ожидал никто — даже те, кто верил, что он амурский шпион и гнусный враг всего человечества.
Он вцепился в горло органца зубами. А потом добавил коленом в пах, после чего уже вдвоем с Игаром повалил его мордой в грязь.
Наверху часовые и конвоиры орали друг другу: «Стреляй!» — но никто не стрелял. Все больше людей в полном ошизении метались по краю ямы, а потом их будто смело ветром, потому что кто-то издали прокричал:
— Мариманы прорвались!!!
Где-то вопили еще: «Боевая тревога!» и «Воздух!» — а потом начали рваться бомбы и снаряды.
Теперь было как раз самое время сидеть в яме, и солдаты наверху это оценили. Один за другим они спрыгивали вниз, в вонючую грязь, прямо на спину подполковнику Голубеу, который лежал на дне без движения.
А Игар и Никалаю в это время лезли наверх, и никто не пытался их остановить.
Комендантский взвод вместе с очкастым командиром, похожим на перепуганного кролика, накрыло одним взрывом. Кто-то в атакующих машинах принял их за боевую цепь.
Машины с грохотом проносились через сборный пункт, и никто не мог их остановить.
Никалаю споткнулся о тело убитого офицера, у которого в каждой руке было по противотанковой гранате.
Майор и рядовой наклонились синхронно. Игар схватил гранату в правую руку, Никалаю — в левую, и оба кинулись туда, где несколько бойцов лежа и с колена стреляли из карабинов по новой волне бронированных чудовищ.
Прямо по центру стремительно надвигалась машина с большой башней, оттянутой в корму, и непропорционально маленькой пушкой. Она стреляла из пушки куда-то вбок, повернув башню, и Игару бросились в глаза цифры на скошенной боковой стенке: «1377» и «01». Они сплетались в красивый логотип, увенчанный большой буквой «Т», и все это Игар рассмотрел за долю секунды, перед тем, как Никалаю бросил свою гранату.
Трудно сказать, куда он метил, но граната, не долетев, упала прямо перед гусеницей. Бронемашина наехала на нее, быстро разворачивая башню вперед.
Пулеметы застучали, кажется, в ту самую секунду, когда под гусеницей раздался взрыв. Но пули успели свалить нескольких целинцев.
Игар замахнулся своей гранатой, когда пулемет смолк. Машина продолжала катиться на него, но было видно, как разорванная гусеница сползает с катков.
Потом машина с шипением остановилась.
Пулеметы застучали снова, и граната полетела туда, где Игар заметил шевелящийся ствол. В переднюю часть машины под башней, правее центра.
Свист пуль, брызги крови, крики, взрыв.
И тишина.
Голубеу был разочарован. В полусотне метров от ямы уже построился комендантский взвод, и бледный лейтенантик в круглых очочках испуганно инструктировал бойцов на тему технологии расстрела залпом перед строем. Инструктаж подходил к концу, и пора было выводить смертников наверх — а Голубеу так и не получил никаких полезных сведений.
Никалаю молчал.
Зато Игар Иваноу говорил за двоих — правда, совсем не то, что подполковник хотел от него услышать. Игар давно перестал плакать и теперь огрызался на каждое слово. Услышав: «Предатель», — он мгновенно парировал:
— Сам предатель!
А услышав: «Шпион», — не задумываясь вставлял:
— Сам шпион!
Но этого ему казалось мало, и Игар перешел к обобщениям.
— Все органцы — предатели, — объявил он во всеуслышание.
А из органцов на фильтрационном пункте осталось лишь несколько офицеров. Солдат внутренних войск ночью перебросили на другие точки, а Голубеу временно подчинили армейских бойцов из пополнения. Или, вернее, он сам их себе подчинил.
Между тем, среди армейцев и новобранцев ходили те же самые разговоры. С тех пор, как было объявлено о предательстве Пала Страхау, граждане Народной Целины отказали в доверии Органам как таковым. Результатом был разгул преступности на всей свободной от врага территории страны.
Бранивою и Садоуски пришлось даже заменять органцов в крупных городах военными патрулями, а сотрудников Органов в армейской форме перебрасывать на фронт.
На фронте органцов в полевой форме трудно было отличить от армейцев. Но про Голубеу все точно знали, что он такой. Так что возгласы Игара Иваноу упали на благодатную почву.
Но главную ошибку совершил все-таки сам Голубеу. Игару все-таки удалось его разозлить, и подполковник вздумал пнуть его в голову сапогом.
Именно этого так напряженно ждал майор Никалаю.
Единственной рукой он вцепился в ногу подполковника и буквально повис на ней.
Одну бесконечную секунду Голубеу каким-то чудом удерживался на краю ямы, а потом с криком полетел в грязь.
И тут Никалаю сделал такое, чего от него не ожидал никто — даже те, кто верил, что он амурский шпион и гнусный враг всего человечества.
Он вцепился в горло органца зубами. А потом добавил коленом в пах, после чего уже вдвоем с Игаром повалил его мордой в грязь.
Наверху часовые и конвоиры орали друг другу: «Стреляй!» — но никто не стрелял. Все больше людей в полном ошизении метались по краю ямы, а потом их будто смело ветром, потому что кто-то издали прокричал:
— Мариманы прорвались!!!
Где-то вопили еще: «Боевая тревога!» и «Воздух!» — а потом начали рваться бомбы и снаряды.
Теперь было как раз самое время сидеть в яме, и солдаты наверху это оценили. Один за другим они спрыгивали вниз, в вонючую грязь, прямо на спину подполковнику Голубеу, который лежал на дне без движения.
А Игар и Никалаю в это время лезли наверх, и никто не пытался их остановить.
Комендантский взвод вместе с очкастым командиром, похожим на перепуганного кролика, накрыло одним взрывом. Кто-то в атакующих машинах принял их за боевую цепь.
Машины с грохотом проносились через сборный пункт, и никто не мог их остановить.
Никалаю споткнулся о тело убитого офицера, у которого в каждой руке было по противотанковой гранате.
Майор и рядовой наклонились синхронно. Игар схватил гранату в правую руку, Никалаю — в левую, и оба кинулись туда, где несколько бойцов лежа и с колена стреляли из карабинов по новой волне бронированных чудовищ.
Прямо по центру стремительно надвигалась машина с большой башней, оттянутой в корму, и непропорционально маленькой пушкой. Она стреляла из пушки куда-то вбок, повернув башню, и Игару бросились в глаза цифры на скошенной боковой стенке: «1377» и «01». Они сплетались в красивый логотип, увенчанный большой буквой «Т», и все это Игар рассмотрел за долю секунды, перед тем, как Никалаю бросил свою гранату.
Трудно сказать, куда он метил, но граната, не долетев, упала прямо перед гусеницей. Бронемашина наехала на нее, быстро разворачивая башню вперед.
Пулеметы застучали, кажется, в ту самую секунду, когда под гусеницей раздался взрыв. Но пули успели свалить нескольких целинцев.
Игар замахнулся своей гранатой, когда пулемет смолк. Машина продолжала катиться на него, но было видно, как разорванная гусеница сползает с катков.
Потом машина с шипением остановилась.
Пулеметы застучали снова, и граната полетела туда, где Игар заметил шевелящийся ствол. В переднюю часть машины под башней, правее центра.
Свист пуль, брызги крови, крики, взрыв.
И тишина.
63
Они заняли флагманский корабль без боя. Последние наемники не стали сопротивляться. С ними кто-то конфиденциально поговорил.
Сабуровские коммандос взяли флагман под контроль, но Тауберта на борту уже не было.
— Он на яхте, — невозмутимо сообщил адмирал Эсмерано.
— Хочет сбежать?
— Уже нет. Он не расплатился по долгам, и ему доходчиво объяснили насчет последствий.
Действительно — куда уж доходчивей. «Удаление от рейдеров „Конкистадора“ повлечет за собой самопроизвольный отстрел и подрыв самоликвидатора».
Наверное, сам Эсмерано и разъяснил. Ему ведь тоже причитается с этой расплаты по долгам.
— Связь! — скомандовал генерал Сабуров, появляясь в центральном зале.
Пока налаживали связь с яхтой принцессы Арранской и убеждали маршала Тауберта подойти к видеофону, Сабуров успел получить доклады от всех служб, а в зале появились Бессонов и Тутаев.
Последним прибыл генеральный советник «Конкистадора» со свитой и именно его явление народу увидел Тауберт, который вышел, наконец, на связь.
— Потрудитесь объяснить, господин маршал, почему вы оставили свой пост? — сурово обратился к нему генеральный советник.
— Потому что легион взбунтовался при прямом попустительстве наблюдателей «Конкистадора». Ваших подчиненных, господин генеральный советник.
— У меня другие сведения маршал-сан, — холодно прервал его эрланец. — Ваши действия в последние дни поставили целинскую операцию на грань катастрофы. Я говорю прежде всего о назначении Пала Страхау и конфликте с амурцами. Неужели вы не видели, к чему это может привести?
— Я действовал в точном соответствии с эрланскими методиками. Теми, которые рекомендовали мне вы.
— Мы никогда не рекомендовали ссориться с союзниками и выжигать дотла тыловые города.
— На уничтожение города Чайкина в назидание другим согласились даже земляне.
— Ничего подобного, — резко возразил генерал Бессонов. — Мы согласились только передать оккупационным силам свою авиацию и артиллерию для использования по усмотрению органов полиции.
— Речь не о том, какими средствами пришлось подавлять мятеж, — заметил начальник особой службы Тутаев. — Вопрос в том, почему он возник. И здесь вина Страхау, а еще раньше — вина бредовых инструкций Ставки очевидна.
— Эти инструкции почти дословно переведены с эрланких образцов.
— В отличие от вас, мы готовы признавать свои ошибки, — произнес генеральный советник с видом кающегося самурая. — Возможно, действия и предложения генералов-землян обогатят эрланскую военную науку. Теперь очевидно, что при таком численном превосходстве противника одержать победу стандартными эрланскими методами невозможно.
— И какой из этого вывод? Какие ошибки я должен признавать? Назначение Страхау? Да он и десяти дней не провел на этом посту. К мятежу привела не его жестокость, а преступная мягкотелость 13-й фаланги.
— Не будем о 13-й, — тихо и печально произнес Бессонов. — Она целую ночь в одиночку держала перешеек, а потом перешла в наступление и очистила от целинцев стокилометровую зону. Теперь 13-й больше нет. Генерал-майор Шубин вылетел на планету собирать то, что от нее осталось, но вряд ли он много соберет. Так что не будем…
— И опять же почему? Потому что вы, господин начальник штаба, затянули с наступлением.
— Нет. Это потому что вы, господин маршал, настояли на этом наступлении. Но не будем спорить. У советников концерна есть предложения по поводу того, как не растерять достигнутое и добиться большего.
— Где эти советники были раньше? — с явной обидой произнес Тауберт.
Это был вполне резонный вопрос, и генеральный советник был, наверное, единственным, кто знал на него ответ. Он мог бы многое порассказать о спорах, которые кипели в резиденции эрланцев, и о том, как с его подачи было решено до поры до времени ни во что не вмешиваться и считать безумства Тауберта и Ставки экзаменом для землян с перспективой выгодного трудоустройства. Полководцы, которые способны даже в таких условиях избежать катастрофы, будут отличным приобретением для «Конкистадора».
Он мог бы упомянуть, что даже самые твердолобые молодые эрланцы, свято верующие в непогрешимость имперских боевых наставлений, перестали возражать мудрому генеральному советнику, когда возникла угроза, что маршал Тауберт в ярости и панике попросту перестреляет земных генералов, решивших покончить с его безумствами — и именно тогда эрланцы, используя свой приоритетный доступ, отключили Ставку от контрольных систем особой службы.
А когда генеральный обсуждал с Бессоновым новые условия сотрудничества, твердолобые опять возражали, потому что «Конкистадор» подписывал контракт с Редриком Таубертом, и там черным по белому написано, что он является единоличным командиром легиона и единственным контрагентом концерна. А земляне при всех их талантах — никто, ничто и звать никак.
Но генеральный опять ответил мудро. «Ведь Тауберт не выполнил условия контракта, — сказал он. — И теперь согласно договору мы должны либо отстрелить его ошейник, либо изменить контракт. Думаю, при такой альтернативе он не станет возражать против некоторых мелких поправок».
Но в беседе с маршалом генеральный обо всем этом скромно умолчал, и ответил на вопрос собеседника так:
— Раньше вы не обращались к нам за помощью, а мы не имеем привычки путаться под ногами со своими советами. Но когда наступил кризис и генералы легиона предложили пути выхода из него, мы сочли необходимым вмешаться.
— И что дальше? Вы хотите сообщить, что я отстранен от командования? Или казнить меня за невыполнение условий договора? Я ведь помню, какой сегодня день.
— Мы тоже помним, какой сегодня день. И вы верно подметили, что условия контракта не выполнены. Впрочем, если бы не это обстоятельство, то вы наверняка не сбежали бы на яхту в стремлении покинуть район Целины и скрыться от ответственности.
— Я не собирался скрываться. Просто на яхте я среди друзей, которые могут сообщить всем заинтересованным лицам о методах работы «Конкистадора».
— Наши методы не так уж жестоки, — покачал головой генеральный советник. — Наоборот, слишком много неприятностей на Целине произошли из-за того, что мы вмешались слишком поздно. Но это ваша война. Не в наших интересах заниматься мелочной опекой и не в наших интересах прерывать войну сейчас. Мы готовы предоставить легиону отсрочку еще на сто дней, на протяжении которых он обязан отгрузить 15 миллионов пленных.
— Не пленных, а эвакуированных, — поправил Бессонов.
— Именно так, — кивнул эрланец. — «Конкистадор» обязуется использовать их только для освоения новых планет на правах свободных колонистов.
Тауберт пожал плечами — дескать, какая разница. А советник продолжал ровным слегка усталым голосом:
— Концерн рекомендует назначить командиром легиона генерала Бессонова и предоставить ему максимум полномочий.
— Отобрав их у меня…
— Меньше полномочий — меньше ответственности. Если условия не будут приняты, то об отсрочке можно забыть.
— Но если он заберет все мои полномочия, то на кой черт вам буду нужен я? — воскликнул Тауберт.
— Чтобы придать этой войне смысл, — пояснил Бессонов. — Нам она не нужна, но если концерн хочет, чтобы она продолжалась, мы готовы действовать. Только с одним условием. Нам нужна полная свобода рук.
Маршал ничего не сказал, а советник продолжал излагать условия. Тауберт все больше мрачнел, но больше не возражал и взвился только один раз, когда Сабуров, который в основном молчал, вдруг между делом сообщил, что губернатором оккупированных территорий предлагается назначить генерала Казарина.
— Казарин неуправляем! — выкрикнул маршал. — Однажды он наберет силу и выкинет вас с планеты пинком под зад!
После чего махнул рукой и молча сидел до конца.
И только когда эрланцы и земляне умолкли, он устало пробормотал:
— А мне вы отводите роль говорящего попугая?
— Ни в коем случае, ваше императорское величество, — почтительно отозвался Бессонов.
Сабуровские коммандос взяли флагман под контроль, но Тауберта на борту уже не было.
— Он на яхте, — невозмутимо сообщил адмирал Эсмерано.
— Хочет сбежать?
— Уже нет. Он не расплатился по долгам, и ему доходчиво объяснили насчет последствий.
Действительно — куда уж доходчивей. «Удаление от рейдеров „Конкистадора“ повлечет за собой самопроизвольный отстрел и подрыв самоликвидатора».
Наверное, сам Эсмерано и разъяснил. Ему ведь тоже причитается с этой расплаты по долгам.
— Связь! — скомандовал генерал Сабуров, появляясь в центральном зале.
Пока налаживали связь с яхтой принцессы Арранской и убеждали маршала Тауберта подойти к видеофону, Сабуров успел получить доклады от всех служб, а в зале появились Бессонов и Тутаев.
Последним прибыл генеральный советник «Конкистадора» со свитой и именно его явление народу увидел Тауберт, который вышел, наконец, на связь.
— Потрудитесь объяснить, господин маршал, почему вы оставили свой пост? — сурово обратился к нему генеральный советник.
— Потому что легион взбунтовался при прямом попустительстве наблюдателей «Конкистадора». Ваших подчиненных, господин генеральный советник.
— У меня другие сведения маршал-сан, — холодно прервал его эрланец. — Ваши действия в последние дни поставили целинскую операцию на грань катастрофы. Я говорю прежде всего о назначении Пала Страхау и конфликте с амурцами. Неужели вы не видели, к чему это может привести?
— Я действовал в точном соответствии с эрланскими методиками. Теми, которые рекомендовали мне вы.
— Мы никогда не рекомендовали ссориться с союзниками и выжигать дотла тыловые города.
— На уничтожение города Чайкина в назидание другим согласились даже земляне.
— Ничего подобного, — резко возразил генерал Бессонов. — Мы согласились только передать оккупационным силам свою авиацию и артиллерию для использования по усмотрению органов полиции.
— Речь не о том, какими средствами пришлось подавлять мятеж, — заметил начальник особой службы Тутаев. — Вопрос в том, почему он возник. И здесь вина Страхау, а еще раньше — вина бредовых инструкций Ставки очевидна.
— Эти инструкции почти дословно переведены с эрланких образцов.
— В отличие от вас, мы готовы признавать свои ошибки, — произнес генеральный советник с видом кающегося самурая. — Возможно, действия и предложения генералов-землян обогатят эрланскую военную науку. Теперь очевидно, что при таком численном превосходстве противника одержать победу стандартными эрланскими методами невозможно.
— И какой из этого вывод? Какие ошибки я должен признавать? Назначение Страхау? Да он и десяти дней не провел на этом посту. К мятежу привела не его жестокость, а преступная мягкотелость 13-й фаланги.
— Не будем о 13-й, — тихо и печально произнес Бессонов. — Она целую ночь в одиночку держала перешеек, а потом перешла в наступление и очистила от целинцев стокилометровую зону. Теперь 13-й больше нет. Генерал-майор Шубин вылетел на планету собирать то, что от нее осталось, но вряд ли он много соберет. Так что не будем…
— И опять же почему? Потому что вы, господин начальник штаба, затянули с наступлением.
— Нет. Это потому что вы, господин маршал, настояли на этом наступлении. Но не будем спорить. У советников концерна есть предложения по поводу того, как не растерять достигнутое и добиться большего.
— Где эти советники были раньше? — с явной обидой произнес Тауберт.
Это был вполне резонный вопрос, и генеральный советник был, наверное, единственным, кто знал на него ответ. Он мог бы многое порассказать о спорах, которые кипели в резиденции эрланцев, и о том, как с его подачи было решено до поры до времени ни во что не вмешиваться и считать безумства Тауберта и Ставки экзаменом для землян с перспективой выгодного трудоустройства. Полководцы, которые способны даже в таких условиях избежать катастрофы, будут отличным приобретением для «Конкистадора».
Он мог бы упомянуть, что даже самые твердолобые молодые эрланцы, свято верующие в непогрешимость имперских боевых наставлений, перестали возражать мудрому генеральному советнику, когда возникла угроза, что маршал Тауберт в ярости и панике попросту перестреляет земных генералов, решивших покончить с его безумствами — и именно тогда эрланцы, используя свой приоритетный доступ, отключили Ставку от контрольных систем особой службы.
А когда генеральный обсуждал с Бессоновым новые условия сотрудничества, твердолобые опять возражали, потому что «Конкистадор» подписывал контракт с Редриком Таубертом, и там черным по белому написано, что он является единоличным командиром легиона и единственным контрагентом концерна. А земляне при всех их талантах — никто, ничто и звать никак.
Но генеральный опять ответил мудро. «Ведь Тауберт не выполнил условия контракта, — сказал он. — И теперь согласно договору мы должны либо отстрелить его ошейник, либо изменить контракт. Думаю, при такой альтернативе он не станет возражать против некоторых мелких поправок».
Но в беседе с маршалом генеральный обо всем этом скромно умолчал, и ответил на вопрос собеседника так:
— Раньше вы не обращались к нам за помощью, а мы не имеем привычки путаться под ногами со своими советами. Но когда наступил кризис и генералы легиона предложили пути выхода из него, мы сочли необходимым вмешаться.
— И что дальше? Вы хотите сообщить, что я отстранен от командования? Или казнить меня за невыполнение условий договора? Я ведь помню, какой сегодня день.
— Мы тоже помним, какой сегодня день. И вы верно подметили, что условия контракта не выполнены. Впрочем, если бы не это обстоятельство, то вы наверняка не сбежали бы на яхту в стремлении покинуть район Целины и скрыться от ответственности.
— Я не собирался скрываться. Просто на яхте я среди друзей, которые могут сообщить всем заинтересованным лицам о методах работы «Конкистадора».
— Наши методы не так уж жестоки, — покачал головой генеральный советник. — Наоборот, слишком много неприятностей на Целине произошли из-за того, что мы вмешались слишком поздно. Но это ваша война. Не в наших интересах заниматься мелочной опекой и не в наших интересах прерывать войну сейчас. Мы готовы предоставить легиону отсрочку еще на сто дней, на протяжении которых он обязан отгрузить 15 миллионов пленных.
— Не пленных, а эвакуированных, — поправил Бессонов.
— Именно так, — кивнул эрланец. — «Конкистадор» обязуется использовать их только для освоения новых планет на правах свободных колонистов.
Тауберт пожал плечами — дескать, какая разница. А советник продолжал ровным слегка усталым голосом:
— Концерн рекомендует назначить командиром легиона генерала Бессонова и предоставить ему максимум полномочий.
— Отобрав их у меня…
— Меньше полномочий — меньше ответственности. Если условия не будут приняты, то об отсрочке можно забыть.
— Но если он заберет все мои полномочия, то на кой черт вам буду нужен я? — воскликнул Тауберт.
— Чтобы придать этой войне смысл, — пояснил Бессонов. — Нам она не нужна, но если концерн хочет, чтобы она продолжалась, мы готовы действовать. Только с одним условием. Нам нужна полная свобода рук.
Маршал ничего не сказал, а советник продолжал излагать условия. Тауберт все больше мрачнел, но больше не возражал и взвился только один раз, когда Сабуров, который в основном молчал, вдруг между делом сообщил, что губернатором оккупированных территорий предлагается назначить генерала Казарина.
— Казарин неуправляем! — выкрикнул маршал. — Однажды он наберет силу и выкинет вас с планеты пинком под зад!
После чего махнул рукой и молча сидел до конца.
И только когда эрланцы и земляне умолкли, он устало пробормотал:
— А мне вы отводите роль говорящего попугая?
— Ни в коем случае, ваше императорское величество, — почтительно отозвался Бессонов.
64
И как эпилог — все та же любовь.
Игорь Иванов и Лана Казарина выбрались из разбитой командирской машины с вензелем «1377» и «01», когда прекратилась стрельба и над полем, изрытым снарядами и усыпанным мертвыми телами, наступила тишина.
Уцелевшие танки и бронемашины ушли куда-то вперед, и майор Саблин, узнав, что Игорь отстал, переподчинил 77-ю центурию себе.
— Жди тыловиков, — был его последний приказ, адресованный поручику Иванову, но тыловики на подмогу не спешили — может, потому, что ими заткнули фронт где-то в другом месте.
Лана, не говоря ни слова, перевернула несколько трупов перед самой машиной.
— Ты чего? — удивился Игорь.
— Так, ничего, — ответила она. — Показалось.
Ей показалось что-то знакомое в лице солдата, который метнул в машину последнюю гранату. Но среди убитых его не было.
— Почудилось, — повторила Лана и, на ходу стягивая куртку, пошла к реке, в которую уткнулся носом эрланский танк.
На броне сидел Громозека и жевал яблоко.
— Хочешь? — спросил он у Ланы, протягивая ей половину и улыбаясь во весь рот.
— Тоже мне — змей-искуситель, — весело сказал, подходя, Игорь.
Лана действительно была похожа на Еву. Свой комбинезон она повесила на пушку танка у основания, а ботинки поставила на водительский люк.
Неподалеку головой в воде лежал труп в целинской форме, но это не помешало Лане пробежать босыми ногами по стволу пушки и нырнуть в воду, подняв тучу брызг.
Когда она, мокрая, выбралась обратно на броню, Игорь обнял ее сзади.
Громозека тактично отвернулся, а потом и вовсе ушел за яблоками. Бой, как оказалось, затронул краем большой яблоневый сад.
— Ты правда никому меня не отдашь? — промолвила Лана, оборачиваясь.
— Не отдам! — решительно подтвердил Игорь.
Они долго молча целовались и где-то в промежутке между поцелуями Игорь прошептал ей на ухо:
Игорь Иванов и Лана Казарина выбрались из разбитой командирской машины с вензелем «1377» и «01», когда прекратилась стрельба и над полем, изрытым снарядами и усыпанным мертвыми телами, наступила тишина.
Уцелевшие танки и бронемашины ушли куда-то вперед, и майор Саблин, узнав, что Игорь отстал, переподчинил 77-ю центурию себе.
— Жди тыловиков, — был его последний приказ, адресованный поручику Иванову, но тыловики на подмогу не спешили — может, потому, что ими заткнули фронт где-то в другом месте.
Лана, не говоря ни слова, перевернула несколько трупов перед самой машиной.
— Ты чего? — удивился Игорь.
— Так, ничего, — ответила она. — Показалось.
Ей показалось что-то знакомое в лице солдата, который метнул в машину последнюю гранату. Но среди убитых его не было.
— Почудилось, — повторила Лана и, на ходу стягивая куртку, пошла к реке, в которую уткнулся носом эрланский танк.
На броне сидел Громозека и жевал яблоко.
— Хочешь? — спросил он у Ланы, протягивая ей половину и улыбаясь во весь рот.
— Тоже мне — змей-искуситель, — весело сказал, подходя, Игорь.
Лана действительно была похожа на Еву. Свой комбинезон она повесила на пушку танка у основания, а ботинки поставила на водительский люк.
Неподалеку головой в воде лежал труп в целинской форме, но это не помешало Лане пробежать босыми ногами по стволу пушки и нырнуть в воду, подняв тучу брызг.
Когда она, мокрая, выбралась обратно на броню, Игорь обнял ее сзади.
Громозека тактично отвернулся, а потом и вовсе ушел за яблоками. Бой, как оказалось, затронул краем большой яблоневый сад.
— Ты правда никому меня не отдашь? — промолвила Лана, оборачиваясь.
— Не отдам! — решительно подтвердил Игорь.
Они долго молча целовались и где-то в промежутке между поцелуями Игорь прошептал ей на ухо: