Ануй Жан. Оркестр

современной женщине! Какие гири! И самые тяжелые -- от часов. Я была
свободной женщиной, сгибавшейся под тяжестью цепей часовых гирь! Разве это
не забавно?
Пианист. Я с самого начала сказал вам, что не могу оставить мою
несчастную больную жену. Это ее убьет. И вы мне ответили, что наша любовь
так велика, что вынесет все.
Сюзанна Д е л и с и а с (трагически искренне). Нет, она не была так уж
велика! Мы положили нашу любовь под гильотину часовых стрелок. Десятки раз я
предлагала вам умереть вместе, Леон! Умереть вместе -- это было бы достойно.
Это был бы лучший выход!



Пианист (бормочет). Это на словах только выход, моя любовь... Я не имею
права ее оставить...
Сюзанна Делисиас (кричит). А меня, меня вы имеете право оставлять
каждый день? После отведенных мне ежедневных сорока пяти минут? Смейтесь над
старой девой, прождавшей годы, чтобы отдать свое сердце, свою любовь -- на
сорок пять минут в день! Быть замужем в день всего три четверти часа! Ни
минутой больше! По хронометру! По двум хронометрам!
Пианист (поправляет ее). Час! Даже полтора часа! Вы же отлично знаете,
что я сказал жене, что выступление начинается на час раньше.
Сюзанна Делисиас (она тоже смешна, но вместе с тем глубоко
трогательна). Да, но какие концы! Я имела право быть вашей женой на другом
краю города. Не дай бог увидят! Идти рядом, делая вид, что мы незнакомы.
Пианист (пробует перейти на поэтический тон). Разве это важно? Ведь мы
друг друга любим! И какое значение имеет время?
Сюзанна Делисиас (серьезно и строго). Решающее. Вся жизнь слагается из
времени. (Констатирует.) А я упустила свое время. Потеряла его. Какое
смешное выражение, правда? Потерять свое единственное время! (Внезапно
патетически спрашивает.) Который час на ваших, Леон? У нас одинаковое время?
На моих без четверти одиннадцать.
Пианист (машинально смотрит на часы). На моих без двенадцати. Самая
середина программы, Сюзанна. Вернемся на сцену. Объяснимся в антракте, моя
любовь. У нас будет больше четверти часа.
Сюзанна Делисиас (высокопарно). Благодарю. Моя программа окончена.
Мадам Ортан с (спускается к ним с эстрады; разъяренным шепотом). Этому
скоро будет конец? Хозяин на нас смотрит! Хотите, чтобы всех нас выгнали? Вы
этого хотите, ведьма?
Сюзанна Делисиас (благородно). Нет, мадам. Впрочем, что касается меня,
вопрос решен. Я окончательно отказываюсь фальшиво играть. Прощайте, мадам, я
вам его оставляю. Да, вы правы: он жидковат. (Высокомерно оборачивается и
спрашивает.) А часы у вас точные? (Разражается нервным смехом и выходит.)
М а д а м О ртан с (кричит вслед). Я вам влеплю пятьдесят франков
штрафа, деточка! И предупреждаю, что в субботу возьму вам замену!
Пианист (с поникшей головой поднимается на эстраду). Она страдает,
мадам Ортанс. Вы злоупотребляете своей властью. (Со стоном, усаживаясь за
рояль.) Как вам не стыдно?
Мадам Ортанс. Это вам должно быть стыдно, мсье Леон, с вашей бедной
больной женой. Она ненормальная -- еще пойдет и все ей выложит, чтобы
облегчить себе душу!
Пианист (в отчаянии). Перестаньте, перестаньте!
Мадам Ортан с. О мсье Леон, я знаю, что такое мужчина. Я дрессировала и
почище вас. Мужчине нужно, чтобы он получал удовольствие. И в вашем
положении никто вам этого в вину не поставит. Но вы доверьтесь женщине,
которая разбирается в жизни. Я сейчас покривила душой: совсем я не думаю,
что вы такой уж тощий. Вы немного хрупкий, но меня это только привлекает,
потому что у меня развито материнское чувство. О! Как ему жарко, как ему
жарко, безобразнику! И он еще не хочет, чтобы его приласкали! А ему так
нужно, чтобы его кто-то взял под крылышко!
Пианист (плачет, опустив голову на руки). Эти сцены терзают мне душу. Я
артист.
Я не создан для такой жизни.
Мадам Ортанс. Ничего, деточка, найдутся люди, которые вас поддержат. Я
вас так понимаю. Разве можно устраивать сцены из-за каждого пустяка? Разве
немножко радости, втайне от всех,-- это не счастье? Вы как мышь. Смените
воротник, моя лапочка.
Пианист (повержен, но героически сопротивляется). Только после марша из
"Тангейзера". (Хнычет.) Не думайте, что я не люблю свою жену. Двенадцать лет
не перечеркнешь. Я мог бы положить ее в больницу. Она неизлечима, меня бы
никто не упрекнул. Но я оставил ее дома, несмотря на ее болезненную
ревность. Я нанял прислугу, женщину, на которую могу положиться. Но сколько
это стоит! Иногда я чувствую себя таким одиноким!..
Мадам Ортанс. Вам нужна родная душа, которая бы вам помогла, а не
прибавляла терзаний. Вот и все! Нужен кто-то, кто разделял бы ваши чувства.





Пианист (стонет). Я как арфа. Любое неосторожное прикосновение может
меня разбить.
Мадам О ртан с. Вы артист. А артист вне искусств не должен иметь
никаких переживаний. Маленькие удовольствия -- да, но не больше. Все
остальное -- музыке. Вы обратили внимание, что в нашем оркестре все
неприятности -- только из-за этой тронутой?
Пианист. Она тоже арфа!
Мадам О р т а н с. Да, но с испорченными струнами! Уйти из оркестра --
так, по капризу! И как раз перед "Кубинской негой"... Леона, деточка, будьте
добры, пойдите посмотрите, что там с этой дурой! Наверное, слезами весь
туалет залила!
Леона встает и уходит.
Чувство--это, конечно, прекрасно, по нельзя же срывать программу. Ведь
каждый из нас в любую минуту может потерять свое место. Патрон всюду рыщет.
Не знаю, что с ним сегодня, словно чует что-то. (Начинает торопливо
разбирать партитуры.)
Патриция (Памеле, продолжая разговор, неожиданно принявший дружеский
оборот). Все-таки она гнусно ведет себя. Во-первых, война, о таких вещах
вообще не нужно вспоминать. Я тоже, как и все, была за Сопротивление. Каждый
вечер слушала передачи из Лондона. Словом, делала, что могла. Ведь у меня на
руках была старая мать. Надо же было ей чем-то жизнь скрашивать!
Памела. Она все еще живет с вами?
Патриция (с хихиканьем, в котором слышатся железные нотки). Конечно!
Бедная клянча! Это я ее так ласково называю. Она теперь мой грудной ребенок.
Я решила посвятить ей свою жизнь. Ей и моему искусству -- кроме этого, да
еще моего уютного гнездышка, для меня в жизни ничего не существует.
Памела. А вот я, представьте себе, ни за что бы так не смогла! Когда я
езжу к своей в Батиньоль - она неплохо живет, она консьержка -- вначале я
рада. "Здравствуй, мамочка! Как поживаешь, мамочка?" Мне кажется, что я
опять стала маленькой. Она готовит мне баранину с фасолью -- фасоль -- ее
любимое блюдо,-- но уже на третьей ложке мы начинаем орать друг на друга.
Тарелки летят в воздух, и я выскакиваю из дома.
Патриция (хитро). Не надо думать, что у нас с клянчей все тишь да
гладь!
На старости лет она стала совсем как маленькая! По любому поводу
капризы. Но я с ней строга-а-а! Вижу -- хочет, мошенница, стащить конфетку,
сразу по пальцам -- бац! Она, конечно, ничего, похнычет-похнычет, зато потом
как шелковая. Самое трудное -- это, конечно, с "пипи" и "кака": сколько ни
заставляю ее проситься, никак не хочет слушаться.
П а м е л а. Ничего, надо перетерпеть. Со временем перестанет.
Патриция. Да ей скоро восемьдесят, вряд ли успеет научиться. Но и в
этом отношении я решила быть железной. Я переодеваю ее три раза в день. И
если она в промежутке забудется -- тем хуже для нее. Но иногда можно
подумать -- она делает нарочно. Я уже при полном параде, в перчатках, выхожу
на работу -- а она просится!
П а м е л а. С ними надо быть строгой. Когда моя дочка жила у меня...
Патриция(перебивая). Представляете себе, что она придумала прошлой
зимой? Стала большой палец сосать!
Памела. Моя мать мазала мне горчицей. Но как со стариками -- я не знаю.
Патриция. Горчицей, еще чего! Да для нее это лакомство! Она обожает
горчицу!
Она обожает все, от чего ей плохо! Что бы было, если бы я разрешала ей
есть все, что она хочет! Но я, если вижу,-- сразу по рукам! И за обедом без
десерта! Это для нее самое страшное! Да у меня бы все деньги только на
сладкое и уходили, если бы я ей разрешала!.. Но тут у меня принцип. Чтобы в
доме -- ни конфетки! Если кто-то приходит в гости и приносит, я прячу
коробку и даю по одной, раз в неделю,
в воскресенье -- и то, если хорошо себя ведет! Вы бы послушали, как она
хнычет перед буфетом, где они лежат, если она наказана. "Конфетку!..
Конфетку!" Совсем дитя малое!..
П а м е л а. Да это все для их же пользы! У них от сладкого зубки
портятся!
Патриция (с такой же злобной усмешкой). Бедная клянча! У нее они все
давно выпали! Но здесь, вы src="http://lib.ru/PXESY/ANUJ/StrangeNoGraphicData">



понимаете, дело принципа. Только начни им уступать...
Памела. Все-таки не так уж легко вам приходится!
Патриция (торжественно). Сознание выполненного долга дает глубокое
удовлетворение. Мамочка -- для меня все в жизни, кроме, конечно, искусства.
Я приношу себя в жертву, но приношу с радостью. Поверьте, я могу, не
хвастаясь, сказать, что я образцовая дочь. Только нужно, чтобы она не
вытворяла фокусов.
Памела. Я свою дочь отдала в деревню. С мужем я рассталась, потому что
при моей работе невозможно иначе. И потом, я женщина. А мужчину никогда не
устраивает ребенок в доме. И даже если случайно попадется такой, который
может примириться, вы же знаете -- в один прекрасный день появится новый. Но
все, что я зарабатываю, идет на ее наряды! Ах! Я хочу, чтобы она была
нарядной, моя кисанька! Хочу, чтобы она была совсем как маленькая женщина. В
пять лет на день рождения я подарила ей костюм маркизы -- настоящий, из
шелка, с фижмами и бантами... Обошелся мне в двенадцать тысяч франков.
Видите, ради нее я ни перед чем не останавливаюсь. Я перевела по почте
деньги, чтобы ей сделали в парикмахерской завивку, и послала лак для ногтей
и губную помаду -- в гарнитуре. Это было чудо! Глаз нельзя было оторвать, и
эти красненькие ноготочки, губки накрашенные, и вся такая прелесть! Вылитая
я, моя крошка! Потому-то я ее и обожаю! К сожалению, остаться я не могла, я
поссорилась с Фернаном, он не захотел выйти из машины, не переставая гудел.
"Мамочка! Мамочка! -- Она прямо рыдала малютка.-- Ты меня даже не
поцеловала!" (Вздыхает.) Хотелось бы с ней почаще видеться, но что вы хотите
-- жизнь есть жизнь. В конце концов, она получила костюм маркизы. Вырастет
-- вспомнит.
Памела. У настоящих артистов доброе сердце. Мне вот друзья говорят, что
я должна ее отдать в специальный дом, где за ней будет полный уход и у нее
будет все, что ей нужно, у бедной клянчи! Конечно, ей там было бы лучше, чем
дома, где она почти все время одна -- я-то ведь на работе! Но я, честное
слово, не смогла бы... Лучше я буду ее наказывать со всей строгостью, когда
она не просится, зато я знаю, что выполняю свой долг. Она же мне мать!
Друзья говорят: "Патриция, вы -- святая!" Я отвечаю: "Такой родилась!"
Памела. И вы знаете, лучше оставаться такими, какими родились! Даже
если бы мы и захотели перемениться, вряд ли стали бы лучше. Возьмите меня:
ведь я могла бы остаться с ее отцом и она жила бы дома. Он меня застал с
Жоржем, но, в конце концов, он поверил, что это в первый раз. В каких семьях
такого не бывает; потом все налаживается, худо-бедно, особенно если есть
ребенок. Жорж мне сказал: "Я уезжаю в Канны!" Я от него была без ума.
Вначале я вообще думала, что без этого мужчины не смогу жить. Так я дочку и
оставила. Кстати, с Жоржем мы тоже расстались через два месяца, но откуда
мне было знать! Жизнь есть жизнь!
Патриция. А ваш муж -- он, может быть, согласился бы, чтобы вы
вернулись?
Памела. Я вообще-то думала... конечно, ради ребенка... развод еще не
состоялся, а он был такой человек, что стоило бы ему меня увидеть -- и все
бы сразу уладилось. Я собрала чемоданчик и поехала. Но в поезде встретила
одного... Я была при деньгах, заказала себе рюмочку, в купе мы были одни.
Знаете, как это бывает! (Вздыхает.) А ведь я купила дочке такой красивый
каннский костюм, со шляпкой и корзиночкой из соломы! Все в тон! Словом, я
послала его по почте... Она все же, наверно, была очень рада, моя лапочка...
Подружки ее в школе полопались от зависти. Она мне написала, что они
говорили: "Везет же, у тебя такая мать!" Еще бы! Вы подумайте -- я купила
самую красивую модель, фартучек из настоящего шелка... Я ради своего ребенка
ни перед чем не остановлюсь!
Патриция. Так же, как я ради своей матери: я все отдаю, всем жертвую,
и единственное, что мне нужно,-- чтобы она слушалась, а иначе -- бац!
-- и потом без десерта. Мы себя приносим в жертву, так будьте любезны,
платите благодарностью!
Входит Л е о н а.
Леона. Я ее всюду искала, и в туалете ее нет. Там вообще-то одна
кабинка была занята, но я побоялась стучать.
Мадам Орта нс. Дрянь! Тем хуже. Начнем без нее "Кубинскую негу". Мсье
Лебонз уже смотрел на часы -- наверно, не понимает, чего мы тянем. Леона,
скорей на место! Шляпки! Скажем, что она отравилась. На прошлой неделе
отравился же один посетитель -- грибов поел.
Леона устраивается на своем месте, в то время как мадам Ортанс раздает
ноты.
Эр мел и н а. Она же страдает! Ты знаешь, я могу понять, что любовь
убивает. Однажды я так и сказала Эдмону прямо в лицо: "Эдмон, чувство --
страшная вещь. Если я тебя застану с другой, я закрою глаза и нажму на
гашетку! Женщину, которая столько выстрадала, сколько я,-- есть во Франции
законы -- оправдают без суда". Пианист. И что он тебе ответил?
Эр мел и на. Ничего. Он хотел было зевнуть, но остановился и взял
газету.
П и а н и ст. Бац!
Эрмелина. Бац! Я поняла, что попала в цель.
Мадам Ортанс. Начали! Очень горячо, очень страстно. (Тихонько стучит
смычком по пюпитру, отсчитывает один такт вступления.)
Оркестрантки надели шляпки. Оркестр начинает играть "Кубинскую негу" --
синкопированный отрывок. Все играют с подъемом. Леона сменила флейту на
экзотический инструмент. Мелодия содержит припев, все напевают под сурдинку:
"Кубинская нега, Кубинская нега,
Кубинская нега, нега, нега!
Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"
Памела (шепотом Патриции). Как на меня действует эта мелодия! Сразу
наводит на мысли...
Патриция (сухо, играя). Да ведь это музыкой нельзя назвать.
П а м е л а. Но заставляет думать о любви. Вы, моя милая, меня не
поймете. Но если женщина, как я, например, без мужчины жить не может... Ну
сами посудите, этот мой Жорж. Как я о нем жалела! А он меня бил, и глуп
был... Просто придурок. Но ночью... В конце концов, ну что можно сказать
друг другу днем?.. Неужели вы правда ни разу не были с мужчиной?
Патриция. Есть вопросы, которые даже женщины не должны задавать друг
другу. Я вам уже сказала, что посвятила всю себя искусству и бедной клянче!

Все поют:
"Кубинская нега,
Кубинская нега,
Кубинская нега, нега, нега!
Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"
Музыка.
Мадам Ортан с (шепотом пианисту). Начать с того, что она щепка.
Небольшим мужчинам, как вы, мсье Леон, нужно, чтобы женщина о них
заботилась, окружала вниманием, чтобы с ней было тепло. Нужна женщина в теле
и знающая жизнь. Для любовника такая женщина -- настоящая мать!
Пианист (неожиданно со стоном). О-о-ох! Мамочка! Только мамочка меня и
любила.
Мадам О р т а н с. Я буду тебе вместо матери, мой птенчик! А щепки
только о себе и думают. У них ничего нет лишнего, чтобы предложить другому.
Пианист (снова со стоном). О! Мамочка!
Музыка. Все поют:
"Кубинская нега,
Кубинская нега,
Кубинская нега, нега, нега!
Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"
Патриция (неожиданно глухо). Вы думаете, я не страдаю? Иногда я
разденусь и смотрю на себя в зеркало в шкафу. Я красивая. Да, красивая! Но я
не могу!
Памела (простодушно-доброжелательно). Однако это совсем нетрудно!
Музыка.
Все поют:
"Кубинская пега,
Кубинская пега,
Кубинская нега, пега, пега!
Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"
Эрмелина (Леоне, тем же тоном, что и раньше). Теперь ты понимаешь, что
Эдмон -- хам! Большего негодяя не найти. Никогда ни одного ласкового слова.
И вообще ни слова. Нем. Как рыба!
Л е о н а. Медведь!




Эрмелина. Но вот в чем дело: он -- часть меня. Когда он уходит, как
будто уходит моя часть, я вся -- ожидание, когда он соизволит вернуться и
когда я снова стану целой. Не знаю, ты понимаешь, что я хочу сказать?
Леона. Яснее ясного. Дело не в нем, дело в тебе.
Эрмелина. Именно поэтому он и получит всю обойму, если попробует
приударить за другой. Паф! Паф! Паф! Паф! Паф! Паф!
Леона.И -- бац!
Эрмелина. Это и есть любовь!
Все поют:
"Кубинская нега,
Кубинская нега,
Кубинская нега, нега, нега!
Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"
Конец отрывка. Бурные аплодисменты.
Пианист (вдруг поворачивается и восклицает с надрывом). И вообще,
наплевать мне на все! Жена все плачет в кресле... а эта -- тоже со страстями
и слезами. Плевать мне на них. (Кричит.) Плевать! Что за крест: я с ними
плачу, с обеими, два раза в день! Первый раз -- в гостинице, и второй раз --
дома. Один раз -- одетый, второй -- раздетый. Я худею, извожусь, мучаюсь. У
меня рези в желудке, но в глубине души, совсем в глубине, на самом дне, я
вынужден признать, что мне на все наплевать. Иногда я сбегаю от них и один,
совсем один, иду на берег реки, туда, где пляж и бассейн, и смотрю на
женщин, которые купаются или лежат на солнце. Я делаю вид, что просто гуляю
или ищу кого-то, но это не так, я никого не ищу. Я сам--солнце! И все они
мои! И я могу менять! То я с блондинкой, то с рыжей, то с крашеной, то с
тощей, то с толстой! Все -- мои! Все мне повинуются. И совсем молоденькие,
которые еще ничего не умеют, и матери, которые, если отдаются, то
наслаждение -- наверняка! Мне предлагается все самое лучшее, самое
сокровенное -- распластанное и обнаженное, чтобы не упустить ни единого
лучика! Им вдолбила реклама, что нужно обжариваться со всех сторон! (С
циничным хохотом.) Обжарено! 3ажарено! Пережарено! На вертеле! Шашлык! И
повар -- я! Я Нерон! Я Тиберий! Все! Все мои! И с одними я ласков --
поцелуйчики, сантименты, а других я -- плеткой.
Некоторых я вообще потом приказываю казнить. (У него не хватает
дыхания, он выбился из сил и добавляет лирическим тоном.) Все знают, что
есть проститутки, но к ним нужно пойти, и они дорого стоят, и потом страшно
-- можно заразиться, а тут, представьте, порядочные женщины все мои, самые
красивые, все до одной! И бесплатно! (Внезапно кричит как безумный.) Да
здравствуют курорты! (Добавляет отрывисто и четко.) Огромный пляж и все
голые! Все! Закон. Под страхом смерти.
Мадам О ртан с (испуганно). Мсье Леон! Птенчик мой! Нельзя так вести
себя в оркестре! Ну, успокойтесь же! Патрон на нас смотрит!
Внезапно раздастся звук отдаленного выстрела. Оркестрантки обеспокоено
поднимают головы. Приглушенный говор толпы. Через сцену пробегают Л е б о н
з и о ф и ц и а н т.
Мсье Лебонз (через некоторое время возвращается, и вне себя). Кто
послал вас на мою голову? Что, свиньи, я вам за это плачу, да? За то, чтобы
вы стрелялись у меня в туалете! И еще в часы пик! Чтобы всех посетителей
распугать! Какие у вас тут драмы, мне наплевать! Завтра нанимаю другой
оркестр! Ну, музыка! Играйте же, идиотки... Живее! И чтобы все заплясали!
Чтоб было весело! Чтобы никто ничего не заметил!
Мадам О р т а н с. Она умерла?
Мсье Лебонз. Не знаю! Сейчас взломают дверь. Послали за врачом. Музыка
же! Черт побери! Музыка-а! Зрителям сказали, что это прожектор лопнул.
(Быстро убегает.)

Мадам Ортанс в панике мечется между оркестрантками, заменяя ноты. Все
они сталкиваются друг с другом, роняют пюпитры.

Мадам Ортанс. Скорее, дети, скорее! Ариозо весталки пропускаем. Номер
шесть! Меняйте номер! Играем "Гавот маленьких маркиз"! Ах, дура! Я
говорила,-- она нам принесет несчастье! Для чего ей вздумалось покончить с
собой -- только чтобы насолить другим! Всем шляпки! И с подъемом!
Оркестрантки в сутолоке рассаживаются по местам. Все надевают на головы
маленькие смешные картонные шляпки по моде времен Людовика XIV.
Считаю один такт! Ну! Раз, два, три! Грациозно!
Оркестр начинает играть "Гавот маленьких маркиз", легкий и грациозный
отрывок. Все в забавных маскарадных шапочках, играют весело, с комическими
жестами под строгим взглядом возвратившегося Лебонза. Официант снова
пробегает через сцену, за ним торопится врач. Оркестр продолжает, веселая
музыка сопровождается шутливыми жестами и мимикой.