Страница:
Агата сделала себе и Бетти бутерброды с тунцом на ленч. Она решила некоторое время ничего не предлагать Хэлу, хотя это полностью противоречило указаниям Рут. Она даже не возражала, когда он просил бутылочку. В одной из книг она прочитала, что с ребенком, который отказывается есть, не следует об этом разговаривать. То же самое относится к детям, которые не хотят ложиться спать. По-видимому, дело в негативном внимании, а поскольку дети жаждут любого внимания, причем в неограниченном количестве, то, если вы устраиваете сцену по поводу их отказа что-то сделать, они будут продолжать отказываться, чтобы привлечь внимание. Агате эта мысль понравилась, и она решила не реагировать на отказ Хэла есть, зато окружать его разными предметами, помимо бутылки, которые он мог бы положить в рот. И если ей когда-нибудь доведется остаться одной с детьми на ночь, она заберет Бетти в свою постель и будет утешать девочку всю ночь.
Они сидели на патио в солнечном свете, Агата и Бетти жевали бутерброды, а Хэл булькал бутылкой, и обозревали свои новые владения. Агата представила, что они в Америке: поселенцы, которые завоевывают себе место под солнцем. Хэл сидел рядом, положив голову ей на колени, и сосал молоко, но через минуту глаза его закрылись, и бутылка упала на землю.
– Очень удачно, – сказала она Бетти. – Теперь, когда он спит, мы можем продолжить работу.
Бетти просияла, потому что больше всего любила, когда у нее появлялась возможность почувствовать свое превосходство над Хэлом. Агата подняла его на руки, прижала эту доверчивую тяжесть к груди и отнесла в дом. Она уткнулась лицом в его шею, вдыхая своеобразный запах йогурта и хлопка. Положила ребенка на диван и поцеловала во влажную щеку. Что-то повернулась в ее груди.
Агата никогда не останавливалась, не закончив работу. Незаконченная работа мучила ее так же, как фазаны, развешанные в отцовском магазине по продаже дичи. Все эти годы работы на женщин, которые бросали своих детей на нее, убедили Агату, что, когда у нее будут свой собственный дом и семья, она сама работать не станет. Тут возникала проблема: в этом случае ей пришлось бы выйти замуж за мужчину, который зарабатывал бы достаточно, чтобы их всех прокормить. Она не знала, где сможет встретить такого мужчину, так как друзей у нее не было и она никогда не бывала в местах, не связанных так или иначе с детьми. И даже если бы и бывала, ей все равно не слишком нравились мужчины.
К чаю вся троица уже соорудила миниатюрный забор вокруг участка, представляя себя гигантами, которые завоевали страну, чтобы добыть продовольствие. Агата планировала накрыть участок сеткой, которую купила заранее, чтобы уберечь его от набега улиток и птиц. Бетти и Хэл были в восторге, потому что им разрешили посадить семена. Агата сделала аккуратные рядочки без помощи детей, а потом стояла и смотрела, как они роняют свои крошечные подношения в землю. Хэла не удалось убедить придерживаться своего рядка и опускать за раз только одно семечко, но все равно Агата гордилась тем, что им удалось сделать. Она позволила им смотреть телевизор, а сама расставила надписи и натянула сетку.
Кристиан попытался дозвониться до Рут по дороге домой, потому что, вернувшись с ежемесячного собрания руководства, нашел приклеенное к его компьютеру послание от Кэрол, в котором говорилось, что Рут совсем забыла о присуждении премий MTS в этот вечер и поэтому вернется домой поздно. Все, что он получил, это ее голосовая почта. Иногда он задумывался, не захочет ли она рассчитаться с ним, заведя собственный роман. При одной мысли о том, что ее может касаться другой мужчина, его тошнило, но, наверное, ему бы пришлось смириться, если бы такое случилось. Хотя он сильно сомневался в такой возможности, несмотря на то что в качестве мести это было бы справедливо.
Когда он открыл входную дверь, его встретила атмосфера покоя, которая опустилась на дом, как слой пыли. Казалось, в доме никого нет. Он бросил сумку в холле и пошел на кухню, где обнаружил остатки ужина Бетти. Похоже, Хэлу даже не накрывали, но, вероятно, Рут опробовала новую методику, поэтому он почти не обратил на это внимания. Он услышал звуки в саду и направился туда. Агата, Бетти и Хэл склонились над кусочком земли в конце лужайки, и оба ребенка говорили одновременно. Бетти повернулась, услышав его шаги, и кинулась к нему на манер тарана.
Она была грязной, и он забеспокоился о своем костюме, когда она кинулась ему на шею. Как он успел заметить, дети не испытывают уважения к личным границам. Они часто ведут себя так, будто готовы залезть внутрь тебя, если бы смогли, прижимают свое лицо к твоему, пачкают твою одежду и не дают сказать ни слова. Но он сдержался и попытался разделить ее восторг.
– Идем, папа, – верещала она. – Иди и посмотри, что мы сделали.
Он позволил ей подтащить себя к грязному куску лужайки, где, он мог поклясться, еще нынешним утром росла трава, но теперь была только земля, обнесенная кривым безобразным заборчиком. Он никак не мог понять, что видит перед собой.
– Мы скоро будем их есть, – говорила Бетти.
Кристиану ничего не хотелось, кроме пива.
– Что есть?
– Овощи, глупый.
– Пом…
Кристиан пытался разобрать, что говорит его сын, но не сумел. Он умоляюще посмотрел на Агату, та рассмеялась:
– Мы устроили огород. Рут разрешила. Дети решили, что именно они хотят вырастить, мы поехали и купили семена, а потом весь день возились здесь. – Она развела руки, как ведущая в телевизионной игре.
– Надо же! – Он понимал, что его реакции недостает энтузиазма, но он никогда не умел проявить достаточно энтузиазма, чтобы удовлетворить женщину.
– Я читала про детей, которые отказываются есть, – говорила Агата, – и один из врачей предположил, что стоит позволить им самим выращивать овощи, и те будут казаться им более привлекательными. Я подумала, что, может быть, так же получится с Хэлом.
– Хорошая идея. Звучит вполне разумно. – Кристиан и в самом деле впечатлился. – Здорово.
Она покраснела, и он заметил, что, когда солнце освещает ее волосы, они кажутся медовыми, а не просто коричневыми. Она взлохматила волосы Бетти:
– И она так мне помогала. Без нее я бы наверняка не справилась.
– Я была такой хорошей, что Эгги купила мне шоколадку.
– Вот что, друзья, время мыться, – заявила Агата, беря обоих детей за руки.
Кристиан понимал, что ему должно хотеться выкупать детей, ведь он не видел их целый день, по крайней мере, он должен выступить с таким предложением. Но они выглядели такими довольными, топая за Эгги, что проще было оставить все как есть. Еще бы избавиться от ощущения вины, подумал он, открывая пиво и усаживаясь на вечернем солнце в саду, тогда это было бы идеальной родительской ситуацией.
Огород, вне сомнения, был на редкость безобразным и раздражал его в особом смысле, хотя он и понимал, что это глупо. Он снова позвонил Рут, но нарвался на ее голосовую почту.
– Я только что вернулся домой, – сказал он в трубку, – и обнаружил, что детки изуродовали нашу лужайку. Ты могла бы посоветоваться со мной, прежде чем разрешать им вскапывать здесь землю. – Он нажал на красную кнопку и сразу же почувствовал себя собственным отцом.
В дверях кухни появилась Агата:
– Они оба хотят сказать вам спокойной ночи. Кстати, я приготовила на ужин курицу.
Кристиан встал:
– Замечательно. Да, забыл сказать. Рут где-то там получает награды. Так что я, пожалуй, поем перед телевизором. Там как раз матч, который я хотел бы посмотреть.
– Чудесно. – Агата постаралась говорить весело. Но почувствовала вспышку раздражения. Неужели он не понимает, сколько времени ушло на то, чтобы нашпиговать курицу смесью чеснока с лимоном, запихав ее под кожу так, чтобы не порвать?
Рут не сразу сообразила, почему в офисе царит такая возбужденная атмосфера. Но затем Сэлли спросила, какие, с ее точки зрения, лучше надеть туфли, черные или красные, и она сразу же вспомнила, что сегодня вечером состоится церемония присуждения наград. Пришлось во время обеденного перерыва рвануть в магазин, чтобы купить платье, и это привело ее в ярость, потому что в этом месяце они не могли позволить себе такую трату, к тому же она давно решила, что наденет. Вот только в последнее время все ускользало из ее памяти; ей казалось, что жизнь ускорилась, и она постоянно отстает. Возможно, следует обратиться к врачу. Возможно, следует завести дневник потолще или просто аккуратнее вести тот, что есть. Это напомнило ей, кстати, что она забыла позвонить сантехнику насчет того, что им то и дело приходится переключать бойлер, чтобы он грел воду.
Молодежный раздел журнала начал набеги на шкафы с модной одеждой и косметикой в четыре часа дня. К пяти часам все уже пили. Сэлли отличалась способностью легко вписываться в компанию, одновременно оставаясь отстраненной, тогда как Рут все еще сидела как приклеенная за компьютером, делая вид, что ей необходимо кое-что закончить. К тому времени, как она добралась до туалета, там пахло так, как, по ее мнению, должно пахнуть в борделе. Новое платье ей не шло, она слишком поспешно его выбрала, синий цвет плохо сочетался с ее смуглой кожей. Она попыталась поднять волосы наверх, но решила, что тогда выглядит слишком толстощекой. Дорогой тональный крем не справился с мешками под глазами.
Они арендовали автобус, чтобы доехать до Александр-паласа, где проводилась церемония вручения наград. Когда она вошла в автобус, шум оглушил ее и напомнил о детских праздниках. Такой сильный, что душа едва не расставалась с телом. Она подумала, уложили ли уже спать Хэла и Бетти. Никто весь день не отвечал на ее звонки домой, отчего в ней все сильнее росло чувство тревоги. И до Кристиана тоже не удалось дозвониться, а теперь ее телефон не принимал звонки, но Кэрол уверила, что все ему передаст, и, разумеется, Эгги очень надежная няня. Когда они приедут, она сразу же найдет телефон-автомат, если мобильный не заработает.
Рут села рядом с Сэлли у окна в передней части автобуса. Сэлли то и дело поворачивалась к ней спиной, чтобы поговорить с кем-нибудь из своей команды, как она их всех называла, что вполне устраивало Рут: у нее начала болеть голова, посылая болевые импульсы во все части тела. Вечер предстоял долгий.
Мобильный заработал, когда они подъехали, и она немного отстала от всех. Она заметила, что Кейт, единственная женщина в офисе, у кого, кроме нее, были дети, сделала то же самое. На ее лице было написано беспокойство. Она слышала, как та сказала, что «Кэлпол» на кухне, на верхней полке третьего шкафчика, справа от тостера.
Телефон пищал, сообщая о полученных посланиях. Послышался голос Кристиана. Он ныл, жалуясь насчет огорода. Это вызвало в ней такой гнев, что ей захотелось отправиться пешком домой и повозить его самодовольную рожу в грязи, по поводу которой он хнычет. Не доверяя своему голосу, боясь сорваться, она отправила ему послание: Если бы до тебя можно было дозвониться и спросить насчет огорода для твоих детей, ты бы, скорее всего, тоже согласился и даже сказал бы, что это блестящая идея.
Кристиан получил послание как раз тогда, когда «Арсенал» сравнял счет. Он собирался отправить Рут сообщение и извиниться, но после того, как он прочел Бетти три книги про Чарли и Лолу, он потерял волю и желание жить.
– Знаешь, – сказал он коту, вернувшись вниз после вечернего ритуала у кровати Бетти, – у этого Чарли есть маленькая сестренка Лола. Она совсем крошечная и смешная. Хотя на самом деле нет. Она очень противная, из молодых, да ранних. Вследствие полного отсутствия родительской заботы она вымещает свои комплексы, связанные с негативным вниманием, на бедном Чарли, которого Кэрол Вордерман следовало бы наградить медалью. – Эта вспышка удивила его настолько, что он полностью забыл обо всем, кроме лежания на диване и выкрикивания оскорблений в адрес одиннадцати человек на зеленом поле.
Язвительный тон Рут вызвал у него раздражение, и он порадовался, что не стал извиняться. Он написал: Приятного тебе времяпровождения на вечеринке. Только что уложил нашу дочь спать и слишком устал, чтобы спорить. И небрежно прочитал ответ: Какой же ты герой. Не жди меня. «Арсенал» снова забил гол, но у Кристиана не хватило сил на восторги. Порой жизнь бывает такой несчастливой.
Рут знала, что пьяна, еще до того, как ввалилась в такси и почувствовала, как кружится голова. Толчки на слишком крутых поворотах и густой запах, происхождение которого она не могла определить, вызывали тошноту. У водителя на приборной доске расположилось небольшое изображение индийского бога.
Позор, но она никак не могла вспомнить имени, даже забыла, какую религию он представляет. Хотя все равно он ее утешал, каким-то странным образом внушал уверенность. Она смотрела на крошечную икону в дешевом флуоресцентном пластике и завидовала ее ощущению стабильности, ее способности вдохновлять на чудеса. Рут улыбнулась, прикинув, сколько надежд, желаний и грез были адресованы этому изображению.
Журнал «Viva» получил награду за лучший дизайн и премию «Редактор года», так что шампанское лилось рекой весь вечер. Сэлли была вполне в своей тарелке, и Рут почувствовала недостойный хорошей подруги укол ревности, наблюдая, как старая приятельница элегантно принимает награду и выступает с забавной речью насчет Роджера, который спросил, кого она больше любит, его или «Viva». «Я просто сказала, что он мой муж, тогда как „Viva“ – мой ребенок. Только не добавила, что считается, будто женщины любят своих детей больше, чем мужей. Разве не так?» У Сэлли не было детей.
Телефон Рут вибрировал, но послание, которое она увидела, было старым, от Кристиана. Ты звонила сантехнику? Снова нет горячей воды, провались оно все.
– Нет, – вслух сказала она. – Не звонила, провались оно все.
– Простите? – всполошился водитель такси.
– Нет, ничего, извините.
Рут швырнула телефон на сиденье и принялась смотреть в окно на серые улицы, пробегающие мимо, как в тяжелом сне. Ей показалось странным думать обо всех этих спящих телах, спрятанных за входными дверями, заключенных в стенах, которые комфортны для тех, кому повезло, но для нее были бы чужими и пугающими. Это напомнило ей о поездках в отпуск, когда входишь в квартиру или в коттедж или гостиничный номер и чувствуешь себя настолько не на месте, что возникает желание тут же уехать домой, но через пару дней эти новые стены внезапно становятся уютными, как будто ты жила в них всю свою жизнь. Что, в свою очередь, заставило вспомнить о древнем клише: «Нет ничего лучше дома». Она представляла себе этот дом как картинку в деревянной рамке, висевшую в кухне ее бабушки.
– Тридцать четыре шестьдесят, – сказал водитель, останавливаясь у дверей ее дома.
Она сунула ему две двадцатки и вспомнила о телефоне, оставшемся на заднем сиденье, только когда отперла входную дверь. Она слишком устала, чтобы расстраиваться.
Рут вошла в темную гостиную и увидела тарелку Кристиана и четыре пустых пивных бутылки на диване. Это вызвало новый приступ безнадежности. Она взяла бутылки и отнесла на кухню, прикинув, кто, по его мнению, должен был это сделать. У мужа была привычка оставлять дверцы шкафов открытыми, ящики комода – выдвинутыми так, чтобы удобно было зацепиться бедром, бросать мокрые полотенца на кровать, а грязные штаны кучей на пол. От чего умер твой последний раб, обычно хотелось ей воззвать, превратившись в женщину того сорта, какой ей никогда не хотелось быть.
Когда Рут подняла голову от посудомоечной машины, куда ставила тарелку Кристиана, она заметила низенький заборчик, который окружал то, что, вероятно, и было новым огородом. Она почувствовала острое желание посмотреть на него поближе. Это заставило ее открыть дверь черного хода и выйти в сад, который ночные огни города залили желтым светом. Огородик по форме был идеально прямоугольным, и сквозь частую сетку она смогла разглядеть ровные ряды. В конце каждого ряда стоял белый столбик, и на нем табличка с какой-то надписью. Она присела на траву, подсунула руку под сетку и выдернула один столбик. Корявым почерком Бетти было написано «морковка», а еще ниже Хэл накорябал что-то оранжевое.
Ее сердце сжалось, и она подумала, что может умереть от всей той выпивки, которую влила в себя, и выкуренных сигарет. То и другое было ей несвойственно. Но главная проблема заключалась в картинке в ее голове: оба ее ребенка, когда они были еще младенцами и сосали ее грудь. Она смотрела сверху вниз, как они насыщались, и удивлялась серьезности и напористости, с какой они тянули за соски. У нее создавалось впечатление, что ее грудь присоединена непосредственно к сердцу несколькими толстыми веревками, которые до того момента были не натянуты и бездействовали. Но дети сосали, и веревки становились упругими, и в конечном итоге сердце высвобождалось, как парус на яхте. Оба, и Бетти, и Хэл, ночью постоянно просыпались, каждой ночью, без исключения, и, когда она вынимала их из кроватки, вдыхая неповторимый запах, каким отличаются только новорожденные, они умиротворенно вздыхали, и ее охватывало необъяснимое чувство, и она клялась, что никогда не допустит, чтобы с ними случилось что-нибудь плохое.
И все эти чудеса, связанные с детьми. Первая улыбка на дотоле бессмысленном личике – она ведь прекраснее, чем висячие сады Вавилона или пирамиды, потому что эти чудеса происходят в вашем собственном мире, а не где-то еще. Первый членораздельный звук, быстро крепнущие ручки и ножки, которые еще вчера казались такими слабыми. Ты ждешь и ждешь с самого начала, ты мать и ждешь этих микроскопических чудес, от которых становится так благостно на душе. Но когда эти крошечные тельца обретают живой разум и все, чего вы так долго ждали, начинает сыпаться как из рога изобилия, вы иногда даже что-то упускаете. И тогда это перестает быть таким завораживающим, и вы забываете – до того момента, пока что-то, как сейчас, не переносит вас назад, к самому началу.
Как произошло, что Рут, которая любила так, что точно знала, где в ее теле находится сердце, упустила из виду создание такого великолепия, как этот огород? Жизнь наверняка поступила с ней несправедливо, заставив выбирать между собой и детьми. Столбик выпал из ее руки, и Рут тяжело села на уже влажную траву, закрыв рот ладонью, чтобы никого в доме не разбудить своими рыданиями.
Плакала она недолго – жалость к себе никогда не была коньком Рут, так что она быстро пришла в себя. Она заставила себя встать, подняться наверх и лечь в постель. Она была пьянее, чем ей казалось, она покачнулась, когда стаскивала одежду через голову, и уже начала беспокоиться, как будет себя чувствовать утром. Подушка была прохладной, но, когда она закрыла глаза, голова закружилась.
Кристиан перевернулся и положил руку поперек ее живота. Она до сих пор ненавидела эту его манеру.
– Победила? – спросил он.
– Лично я нет. Сэлли победила.
– И вы праздновали.
Рут понимала, что он этим хочет сказать.
– Не читай мне лекций насчет пьянства.
– Не собираюсь. – Рука двинулась вниз по телу, погладила бедро. – Мне нравится, когда ты пьяненькая.
Рут знала, как просто повернуться к нему, расслабиться и испытать удовольствие, но дурнота захватила ее как физически, так и душевно. Ей не хотелось делать усилие. В последнее время такое с ней случалось, она даже начала отказываться от секса, не отдавая себе отчет в том, что теряет. Она оттолкнула его руку:
– Я совсем плохая.
Кристиан тяжело отодвинулся, и Рут была уверена, что слышала, как он вздохнул.
У Кристиана было раннее совещание, поэтому он встал и ушел, когда еще все спали. Он нашел мобильный телефон Рут на коврике под дверью с карточкой фирмы такси. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что произошло, и его разозлило, что ей всегда удается легко отделаться после своих попоек, тогда как его, когда он появлялся подвыпивши, вынуждали испытывать чувство вины и считать себя алкоголиком и разрушителем семьи.
Стояло прекрасное весеннее утро, но у Кристиана болела голова, и от бликов солнца на дорогих машинах все плыло перед глазами. Он чувствовал себя довольно паршиво после этого ужасного интервью с Сарой. Встреча выбила его из колеи. Разница в их ситуациях была настолько разительной, что доходила до гротеска. За три года после их последней встречи он обрел новую хорошую работу, прекрасного сына плюс к удивительной дочери и сумел вернуть свой пошатнувшийся брак в нормальное русло. Сара же пыталась устроиться на должность много ниже той, какую занимала, когда он был с ней знаком, и выглядела так, будто только что перенесла тяжелую болезнь. Он просмотрел ее резюме – не замужем. Он не был настолько подонком, чтобы этому радоваться.
Два дня спустя после того она ему позвонила. Голос у нее был таким слабым, что, когда она спросила, нельзя ли им встретиться – так, ничего серьезного, но ей было странно увидеть его в таких обстоятельствах, и она бы не хотела все так оставить, – он не сумел отвертеться. Кристиан отчаянно хотел отказаться: ситуация представлялась ему чересчур опасной, – но он странным образом чувствовал себя ответственным за ее теперешнюю жизнь и согласился. Они должны были встретиться на следующий день.
Кристиан не привык ощущать замешательство; обычно он шел напролом или спрашивал совета у Рут. Он написал Тоби, единственному школьному другу, с которым регулярно встречался, и спросил, не может ли тот составить ему компанию сегодня вечером в баре. Он обрадовался, что Тоби согласился, и даже не стал возражать, когда тот предложил невероятно модный паб в Ноттинг Хилле, где он всегда чувствовал себя не в своей тарелке.
День тянулся и тянулся. Он провел длинный и нудный телефонный разговор с коллегами-американцами, один из его сотрудников сказался больным в третий раз за месяц, Кэрол пребывала в дурном расположении духа, и суши, которые он взял на ленч, были безвкусными и непомерно дорогими. В четыре он позвонил Рут, чтобы сказать, что звонил Тоби и жаловался, что у него кризис с его последней девушкой, поэтому он согласился пойти с ним куда-нибудь выпить, зная, что она не начнет орать, потому что сама накануне проштрафилась.
Когда Кристиан пришел, Тоби уже сидел с таким видом, будто владеет этим местом и знает всех вокруг, что, кстати, практически соответствовало действительности. Не повезло, подумал Кристиан, что лучший друг заставляет чувствовать себя неполноценным из-за его до смешного гламурного стиля жизни. Он не помнил, каким образом и даже когда Тоби занялся музыкальным бизнесом или каким чудом добился в нем такого успеха. В любом случае, стоя у изогнутой полированной барной стойки и заказывая две пинты «Гиннеса» у барменши, он в своем костюме чувствовал себя здесь белой вороной.
Тоби что-то рьяно писал на своем айфоне.
– Черт, мне надо будет рвать когти примерно через час. У нас сегодня группа показывается, и все пошло наперекосяк.
– Понятно. – Кристиан удержался и не попросился с ним.
– Короче, в чем дело? Откуда такая срочность?
Кристиан не имел представления, с кем Тоби спал в данный период, но готов был прозакладывать любые деньги, что она в такой же форме, как собака мясника, как любил говорить сам Тоби. Жизнь порой движется слишком быстро, ты не можешь быть уверен, прав ты или ошибаешься, глуп или умен, жалок или изыскан.
– Ты Сару помнишь?
– Конечно. Только не говори, что ты снова с ней встречаешься.
Кристиан отмахнулся:
– Нет, нет. Но случилась дикая вещь.
– Раз так, мне надо затянуться, – заявил Тоби вставая.
Они вышли на улицу, и, в очередной раз наплевав на свое здоровье, Кристиан закурил тоже.
– Думал, что ты бросил.
– Только когда Рут где-то рядом.
– Так в чем дело? – Его друг прислонился к грязной стене паба, и Кристиан вдруг удивился, что он здесь делает.
– Она пришла на интервью, устраиваться на работу в мой отдел.
– Черт! И ты должен был провести это интервью?
– Ага, я не потрудился заранее просмотреть резюме, так что был совершенно не подготовлен, и тут она вошла, и Кэрол торчала тут же… короче, все было ужасно. – Кристиан мысленно увидел Сару. Иногда ему казалось, что он смотрит свою жизнь по телевизору и что на самом деле ничто не имеет значения. – Нет, вру, она выглядела потрясающе. Вот только, как бы это сказать, вымотанная.
– Наркотики?
– Нет, скорее такое впечатление, что жизнь не была с ней ласковой.
– И, полагаю, ты решил, что в этом виноват ты. Что она провела последние три года, тоскуя по тебе.
– Нет, но понимаешь, эта история с ребенком и остальное.
Снова зазвонил телефон Тоби.
– Извини, на этот звонок я должен ответить. – Он отозвался и пошел за угол, как ребенок, балансируя на узкой бровке замусоренного тротуара.
Кристиан от нечего делать проверил свой телефон и увидел, что Рут прислала сообщение с просьбой по дороге домой купить молока.
– Извини. Пошли внутрь, – сказал вернувшийся Тоби.
Они снова сели за круглый столик, где сидели раньше, и разлитые ими лужицы пива все еще отражали огни бара. Кристиан надеялся, что их никогда не вытрут.
Они сидели на патио в солнечном свете, Агата и Бетти жевали бутерброды, а Хэл булькал бутылкой, и обозревали свои новые владения. Агата представила, что они в Америке: поселенцы, которые завоевывают себе место под солнцем. Хэл сидел рядом, положив голову ей на колени, и сосал молоко, но через минуту глаза его закрылись, и бутылка упала на землю.
– Очень удачно, – сказала она Бетти. – Теперь, когда он спит, мы можем продолжить работу.
Бетти просияла, потому что больше всего любила, когда у нее появлялась возможность почувствовать свое превосходство над Хэлом. Агата подняла его на руки, прижала эту доверчивую тяжесть к груди и отнесла в дом. Она уткнулась лицом в его шею, вдыхая своеобразный запах йогурта и хлопка. Положила ребенка на диван и поцеловала во влажную щеку. Что-то повернулась в ее груди.
Агата никогда не останавливалась, не закончив работу. Незаконченная работа мучила ее так же, как фазаны, развешанные в отцовском магазине по продаже дичи. Все эти годы работы на женщин, которые бросали своих детей на нее, убедили Агату, что, когда у нее будут свой собственный дом и семья, она сама работать не станет. Тут возникала проблема: в этом случае ей пришлось бы выйти замуж за мужчину, который зарабатывал бы достаточно, чтобы их всех прокормить. Она не знала, где сможет встретить такого мужчину, так как друзей у нее не было и она никогда не бывала в местах, не связанных так или иначе с детьми. И даже если бы и бывала, ей все равно не слишком нравились мужчины.
К чаю вся троица уже соорудила миниатюрный забор вокруг участка, представляя себя гигантами, которые завоевали страну, чтобы добыть продовольствие. Агата планировала накрыть участок сеткой, которую купила заранее, чтобы уберечь его от набега улиток и птиц. Бетти и Хэл были в восторге, потому что им разрешили посадить семена. Агата сделала аккуратные рядочки без помощи детей, а потом стояла и смотрела, как они роняют свои крошечные подношения в землю. Хэла не удалось убедить придерживаться своего рядка и опускать за раз только одно семечко, но все равно Агата гордилась тем, что им удалось сделать. Она позволила им смотреть телевизор, а сама расставила надписи и натянула сетку.
Кристиан попытался дозвониться до Рут по дороге домой, потому что, вернувшись с ежемесячного собрания руководства, нашел приклеенное к его компьютеру послание от Кэрол, в котором говорилось, что Рут совсем забыла о присуждении премий MTS в этот вечер и поэтому вернется домой поздно. Все, что он получил, это ее голосовая почта. Иногда он задумывался, не захочет ли она рассчитаться с ним, заведя собственный роман. При одной мысли о том, что ее может касаться другой мужчина, его тошнило, но, наверное, ему бы пришлось смириться, если бы такое случилось. Хотя он сильно сомневался в такой возможности, несмотря на то что в качестве мести это было бы справедливо.
Когда он открыл входную дверь, его встретила атмосфера покоя, которая опустилась на дом, как слой пыли. Казалось, в доме никого нет. Он бросил сумку в холле и пошел на кухню, где обнаружил остатки ужина Бетти. Похоже, Хэлу даже не накрывали, но, вероятно, Рут опробовала новую методику, поэтому он почти не обратил на это внимания. Он услышал звуки в саду и направился туда. Агата, Бетти и Хэл склонились над кусочком земли в конце лужайки, и оба ребенка говорили одновременно. Бетти повернулась, услышав его шаги, и кинулась к нему на манер тарана.
Она была грязной, и он забеспокоился о своем костюме, когда она кинулась ему на шею. Как он успел заметить, дети не испытывают уважения к личным границам. Они часто ведут себя так, будто готовы залезть внутрь тебя, если бы смогли, прижимают свое лицо к твоему, пачкают твою одежду и не дают сказать ни слова. Но он сдержался и попытался разделить ее восторг.
– Идем, папа, – верещала она. – Иди и посмотри, что мы сделали.
Он позволил ей подтащить себя к грязному куску лужайки, где, он мог поклясться, еще нынешним утром росла трава, но теперь была только земля, обнесенная кривым безобразным заборчиком. Он никак не мог понять, что видит перед собой.
– Мы скоро будем их есть, – говорила Бетти.
Кристиану ничего не хотелось, кроме пива.
– Что есть?
– Овощи, глупый.
– Пом…
Кристиан пытался разобрать, что говорит его сын, но не сумел. Он умоляюще посмотрел на Агату, та рассмеялась:
– Мы устроили огород. Рут разрешила. Дети решили, что именно они хотят вырастить, мы поехали и купили семена, а потом весь день возились здесь. – Она развела руки, как ведущая в телевизионной игре.
– Надо же! – Он понимал, что его реакции недостает энтузиазма, но он никогда не умел проявить достаточно энтузиазма, чтобы удовлетворить женщину.
– Я читала про детей, которые отказываются есть, – говорила Агата, – и один из врачей предположил, что стоит позволить им самим выращивать овощи, и те будут казаться им более привлекательными. Я подумала, что, может быть, так же получится с Хэлом.
– Хорошая идея. Звучит вполне разумно. – Кристиан и в самом деле впечатлился. – Здорово.
Она покраснела, и он заметил, что, когда солнце освещает ее волосы, они кажутся медовыми, а не просто коричневыми. Она взлохматила волосы Бетти:
– И она так мне помогала. Без нее я бы наверняка не справилась.
– Я была такой хорошей, что Эгги купила мне шоколадку.
– Вот что, друзья, время мыться, – заявила Агата, беря обоих детей за руки.
Кристиан понимал, что ему должно хотеться выкупать детей, ведь он не видел их целый день, по крайней мере, он должен выступить с таким предложением. Но они выглядели такими довольными, топая за Эгги, что проще было оставить все как есть. Еще бы избавиться от ощущения вины, подумал он, открывая пиво и усаживаясь на вечернем солнце в саду, тогда это было бы идеальной родительской ситуацией.
Огород, вне сомнения, был на редкость безобразным и раздражал его в особом смысле, хотя он и понимал, что это глупо. Он снова позвонил Рут, но нарвался на ее голосовую почту.
– Я только что вернулся домой, – сказал он в трубку, – и обнаружил, что детки изуродовали нашу лужайку. Ты могла бы посоветоваться со мной, прежде чем разрешать им вскапывать здесь землю. – Он нажал на красную кнопку и сразу же почувствовал себя собственным отцом.
В дверях кухни появилась Агата:
– Они оба хотят сказать вам спокойной ночи. Кстати, я приготовила на ужин курицу.
Кристиан встал:
– Замечательно. Да, забыл сказать. Рут где-то там получает награды. Так что я, пожалуй, поем перед телевизором. Там как раз матч, который я хотел бы посмотреть.
– Чудесно. – Агата постаралась говорить весело. Но почувствовала вспышку раздражения. Неужели он не понимает, сколько времени ушло на то, чтобы нашпиговать курицу смесью чеснока с лимоном, запихав ее под кожу так, чтобы не порвать?
Рут не сразу сообразила, почему в офисе царит такая возбужденная атмосфера. Но затем Сэлли спросила, какие, с ее точки зрения, лучше надеть туфли, черные или красные, и она сразу же вспомнила, что сегодня вечером состоится церемония присуждения наград. Пришлось во время обеденного перерыва рвануть в магазин, чтобы купить платье, и это привело ее в ярость, потому что в этом месяце они не могли позволить себе такую трату, к тому же она давно решила, что наденет. Вот только в последнее время все ускользало из ее памяти; ей казалось, что жизнь ускорилась, и она постоянно отстает. Возможно, следует обратиться к врачу. Возможно, следует завести дневник потолще или просто аккуратнее вести тот, что есть. Это напомнило ей, кстати, что она забыла позвонить сантехнику насчет того, что им то и дело приходится переключать бойлер, чтобы он грел воду.
Молодежный раздел журнала начал набеги на шкафы с модной одеждой и косметикой в четыре часа дня. К пяти часам все уже пили. Сэлли отличалась способностью легко вписываться в компанию, одновременно оставаясь отстраненной, тогда как Рут все еще сидела как приклеенная за компьютером, делая вид, что ей необходимо кое-что закончить. К тому времени, как она добралась до туалета, там пахло так, как, по ее мнению, должно пахнуть в борделе. Новое платье ей не шло, она слишком поспешно его выбрала, синий цвет плохо сочетался с ее смуглой кожей. Она попыталась поднять волосы наверх, но решила, что тогда выглядит слишком толстощекой. Дорогой тональный крем не справился с мешками под глазами.
Они арендовали автобус, чтобы доехать до Александр-паласа, где проводилась церемония вручения наград. Когда она вошла в автобус, шум оглушил ее и напомнил о детских праздниках. Такой сильный, что душа едва не расставалась с телом. Она подумала, уложили ли уже спать Хэла и Бетти. Никто весь день не отвечал на ее звонки домой, отчего в ней все сильнее росло чувство тревоги. И до Кристиана тоже не удалось дозвониться, а теперь ее телефон не принимал звонки, но Кэрол уверила, что все ему передаст, и, разумеется, Эгги очень надежная няня. Когда они приедут, она сразу же найдет телефон-автомат, если мобильный не заработает.
Рут села рядом с Сэлли у окна в передней части автобуса. Сэлли то и дело поворачивалась к ней спиной, чтобы поговорить с кем-нибудь из своей команды, как она их всех называла, что вполне устраивало Рут: у нее начала болеть голова, посылая болевые импульсы во все части тела. Вечер предстоял долгий.
Мобильный заработал, когда они подъехали, и она немного отстала от всех. Она заметила, что Кейт, единственная женщина в офисе, у кого, кроме нее, были дети, сделала то же самое. На ее лице было написано беспокойство. Она слышала, как та сказала, что «Кэлпол» на кухне, на верхней полке третьего шкафчика, справа от тостера.
Телефон пищал, сообщая о полученных посланиях. Послышался голос Кристиана. Он ныл, жалуясь насчет огорода. Это вызвало в ней такой гнев, что ей захотелось отправиться пешком домой и повозить его самодовольную рожу в грязи, по поводу которой он хнычет. Не доверяя своему голосу, боясь сорваться, она отправила ему послание: Если бы до тебя можно было дозвониться и спросить насчет огорода для твоих детей, ты бы, скорее всего, тоже согласился и даже сказал бы, что это блестящая идея.
Кристиан получил послание как раз тогда, когда «Арсенал» сравнял счет. Он собирался отправить Рут сообщение и извиниться, но после того, как он прочел Бетти три книги про Чарли и Лолу, он потерял волю и желание жить.
– Знаешь, – сказал он коту, вернувшись вниз после вечернего ритуала у кровати Бетти, – у этого Чарли есть маленькая сестренка Лола. Она совсем крошечная и смешная. Хотя на самом деле нет. Она очень противная, из молодых, да ранних. Вследствие полного отсутствия родительской заботы она вымещает свои комплексы, связанные с негативным вниманием, на бедном Чарли, которого Кэрол Вордерман следовало бы наградить медалью. – Эта вспышка удивила его настолько, что он полностью забыл обо всем, кроме лежания на диване и выкрикивания оскорблений в адрес одиннадцати человек на зеленом поле.
Язвительный тон Рут вызвал у него раздражение, и он порадовался, что не стал извиняться. Он написал: Приятного тебе времяпровождения на вечеринке. Только что уложил нашу дочь спать и слишком устал, чтобы спорить. И небрежно прочитал ответ: Какой же ты герой. Не жди меня. «Арсенал» снова забил гол, но у Кристиана не хватило сил на восторги. Порой жизнь бывает такой несчастливой.
Рут знала, что пьяна, еще до того, как ввалилась в такси и почувствовала, как кружится голова. Толчки на слишком крутых поворотах и густой запах, происхождение которого она не могла определить, вызывали тошноту. У водителя на приборной доске расположилось небольшое изображение индийского бога.
Позор, но она никак не могла вспомнить имени, даже забыла, какую религию он представляет. Хотя все равно он ее утешал, каким-то странным образом внушал уверенность. Она смотрела на крошечную икону в дешевом флуоресцентном пластике и завидовала ее ощущению стабильности, ее способности вдохновлять на чудеса. Рут улыбнулась, прикинув, сколько надежд, желаний и грез были адресованы этому изображению.
Журнал «Viva» получил награду за лучший дизайн и премию «Редактор года», так что шампанское лилось рекой весь вечер. Сэлли была вполне в своей тарелке, и Рут почувствовала недостойный хорошей подруги укол ревности, наблюдая, как старая приятельница элегантно принимает награду и выступает с забавной речью насчет Роджера, который спросил, кого она больше любит, его или «Viva». «Я просто сказала, что он мой муж, тогда как „Viva“ – мой ребенок. Только не добавила, что считается, будто женщины любят своих детей больше, чем мужей. Разве не так?» У Сэлли не было детей.
Телефон Рут вибрировал, но послание, которое она увидела, было старым, от Кристиана. Ты звонила сантехнику? Снова нет горячей воды, провались оно все.
– Нет, – вслух сказала она. – Не звонила, провались оно все.
– Простите? – всполошился водитель такси.
– Нет, ничего, извините.
Рут швырнула телефон на сиденье и принялась смотреть в окно на серые улицы, пробегающие мимо, как в тяжелом сне. Ей показалось странным думать обо всех этих спящих телах, спрятанных за входными дверями, заключенных в стенах, которые комфортны для тех, кому повезло, но для нее были бы чужими и пугающими. Это напомнило ей о поездках в отпуск, когда входишь в квартиру или в коттедж или гостиничный номер и чувствуешь себя настолько не на месте, что возникает желание тут же уехать домой, но через пару дней эти новые стены внезапно становятся уютными, как будто ты жила в них всю свою жизнь. Что, в свою очередь, заставило вспомнить о древнем клише: «Нет ничего лучше дома». Она представляла себе этот дом как картинку в деревянной рамке, висевшую в кухне ее бабушки.
– Тридцать четыре шестьдесят, – сказал водитель, останавливаясь у дверей ее дома.
Она сунула ему две двадцатки и вспомнила о телефоне, оставшемся на заднем сиденье, только когда отперла входную дверь. Она слишком устала, чтобы расстраиваться.
Рут вошла в темную гостиную и увидела тарелку Кристиана и четыре пустых пивных бутылки на диване. Это вызвало новый приступ безнадежности. Она взяла бутылки и отнесла на кухню, прикинув, кто, по его мнению, должен был это сделать. У мужа была привычка оставлять дверцы шкафов открытыми, ящики комода – выдвинутыми так, чтобы удобно было зацепиться бедром, бросать мокрые полотенца на кровать, а грязные штаны кучей на пол. От чего умер твой последний раб, обычно хотелось ей воззвать, превратившись в женщину того сорта, какой ей никогда не хотелось быть.
Когда Рут подняла голову от посудомоечной машины, куда ставила тарелку Кристиана, она заметила низенький заборчик, который окружал то, что, вероятно, и было новым огородом. Она почувствовала острое желание посмотреть на него поближе. Это заставило ее открыть дверь черного хода и выйти в сад, который ночные огни города залили желтым светом. Огородик по форме был идеально прямоугольным, и сквозь частую сетку она смогла разглядеть ровные ряды. В конце каждого ряда стоял белый столбик, и на нем табличка с какой-то надписью. Она присела на траву, подсунула руку под сетку и выдернула один столбик. Корявым почерком Бетти было написано «морковка», а еще ниже Хэл накорябал что-то оранжевое.
Ее сердце сжалось, и она подумала, что может умереть от всей той выпивки, которую влила в себя, и выкуренных сигарет. То и другое было ей несвойственно. Но главная проблема заключалась в картинке в ее голове: оба ее ребенка, когда они были еще младенцами и сосали ее грудь. Она смотрела сверху вниз, как они насыщались, и удивлялась серьезности и напористости, с какой они тянули за соски. У нее создавалось впечатление, что ее грудь присоединена непосредственно к сердцу несколькими толстыми веревками, которые до того момента были не натянуты и бездействовали. Но дети сосали, и веревки становились упругими, и в конечном итоге сердце высвобождалось, как парус на яхте. Оба, и Бетти, и Хэл, ночью постоянно просыпались, каждой ночью, без исключения, и, когда она вынимала их из кроватки, вдыхая неповторимый запах, каким отличаются только новорожденные, они умиротворенно вздыхали, и ее охватывало необъяснимое чувство, и она клялась, что никогда не допустит, чтобы с ними случилось что-нибудь плохое.
И все эти чудеса, связанные с детьми. Первая улыбка на дотоле бессмысленном личике – она ведь прекраснее, чем висячие сады Вавилона или пирамиды, потому что эти чудеса происходят в вашем собственном мире, а не где-то еще. Первый членораздельный звук, быстро крепнущие ручки и ножки, которые еще вчера казались такими слабыми. Ты ждешь и ждешь с самого начала, ты мать и ждешь этих микроскопических чудес, от которых становится так благостно на душе. Но когда эти крошечные тельца обретают живой разум и все, чего вы так долго ждали, начинает сыпаться как из рога изобилия, вы иногда даже что-то упускаете. И тогда это перестает быть таким завораживающим, и вы забываете – до того момента, пока что-то, как сейчас, не переносит вас назад, к самому началу.
Как произошло, что Рут, которая любила так, что точно знала, где в ее теле находится сердце, упустила из виду создание такого великолепия, как этот огород? Жизнь наверняка поступила с ней несправедливо, заставив выбирать между собой и детьми. Столбик выпал из ее руки, и Рут тяжело села на уже влажную траву, закрыв рот ладонью, чтобы никого в доме не разбудить своими рыданиями.
Плакала она недолго – жалость к себе никогда не была коньком Рут, так что она быстро пришла в себя. Она заставила себя встать, подняться наверх и лечь в постель. Она была пьянее, чем ей казалось, она покачнулась, когда стаскивала одежду через голову, и уже начала беспокоиться, как будет себя чувствовать утром. Подушка была прохладной, но, когда она закрыла глаза, голова закружилась.
Кристиан перевернулся и положил руку поперек ее живота. Она до сих пор ненавидела эту его манеру.
– Победила? – спросил он.
– Лично я нет. Сэлли победила.
– И вы праздновали.
Рут понимала, что он этим хочет сказать.
– Не читай мне лекций насчет пьянства.
– Не собираюсь. – Рука двинулась вниз по телу, погладила бедро. – Мне нравится, когда ты пьяненькая.
Рут знала, как просто повернуться к нему, расслабиться и испытать удовольствие, но дурнота захватила ее как физически, так и душевно. Ей не хотелось делать усилие. В последнее время такое с ней случалось, она даже начала отказываться от секса, не отдавая себе отчет в том, что теряет. Она оттолкнула его руку:
– Я совсем плохая.
Кристиан тяжело отодвинулся, и Рут была уверена, что слышала, как он вздохнул.
У Кристиана было раннее совещание, поэтому он встал и ушел, когда еще все спали. Он нашел мобильный телефон Рут на коврике под дверью с карточкой фирмы такси. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что произошло, и его разозлило, что ей всегда удается легко отделаться после своих попоек, тогда как его, когда он появлялся подвыпивши, вынуждали испытывать чувство вины и считать себя алкоголиком и разрушителем семьи.
Стояло прекрасное весеннее утро, но у Кристиана болела голова, и от бликов солнца на дорогих машинах все плыло перед глазами. Он чувствовал себя довольно паршиво после этого ужасного интервью с Сарой. Встреча выбила его из колеи. Разница в их ситуациях была настолько разительной, что доходила до гротеска. За три года после их последней встречи он обрел новую хорошую работу, прекрасного сына плюс к удивительной дочери и сумел вернуть свой пошатнувшийся брак в нормальное русло. Сара же пыталась устроиться на должность много ниже той, какую занимала, когда он был с ней знаком, и выглядела так, будто только что перенесла тяжелую болезнь. Он просмотрел ее резюме – не замужем. Он не был настолько подонком, чтобы этому радоваться.
Два дня спустя после того она ему позвонила. Голос у нее был таким слабым, что, когда она спросила, нельзя ли им встретиться – так, ничего серьезного, но ей было странно увидеть его в таких обстоятельствах, и она бы не хотела все так оставить, – он не сумел отвертеться. Кристиан отчаянно хотел отказаться: ситуация представлялась ему чересчур опасной, – но он странным образом чувствовал себя ответственным за ее теперешнюю жизнь и согласился. Они должны были встретиться на следующий день.
Кристиан не привык ощущать замешательство; обычно он шел напролом или спрашивал совета у Рут. Он написал Тоби, единственному школьному другу, с которым регулярно встречался, и спросил, не может ли тот составить ему компанию сегодня вечером в баре. Он обрадовался, что Тоби согласился, и даже не стал возражать, когда тот предложил невероятно модный паб в Ноттинг Хилле, где он всегда чувствовал себя не в своей тарелке.
День тянулся и тянулся. Он провел длинный и нудный телефонный разговор с коллегами-американцами, один из его сотрудников сказался больным в третий раз за месяц, Кэрол пребывала в дурном расположении духа, и суши, которые он взял на ленч, были безвкусными и непомерно дорогими. В четыре он позвонил Рут, чтобы сказать, что звонил Тоби и жаловался, что у него кризис с его последней девушкой, поэтому он согласился пойти с ним куда-нибудь выпить, зная, что она не начнет орать, потому что сама накануне проштрафилась.
Когда Кристиан пришел, Тоби уже сидел с таким видом, будто владеет этим местом и знает всех вокруг, что, кстати, практически соответствовало действительности. Не повезло, подумал Кристиан, что лучший друг заставляет чувствовать себя неполноценным из-за его до смешного гламурного стиля жизни. Он не помнил, каким образом и даже когда Тоби занялся музыкальным бизнесом или каким чудом добился в нем такого успеха. В любом случае, стоя у изогнутой полированной барной стойки и заказывая две пинты «Гиннеса» у барменши, он в своем костюме чувствовал себя здесь белой вороной.
Тоби что-то рьяно писал на своем айфоне.
– Черт, мне надо будет рвать когти примерно через час. У нас сегодня группа показывается, и все пошло наперекосяк.
– Понятно. – Кристиан удержался и не попросился с ним.
– Короче, в чем дело? Откуда такая срочность?
Кристиан не имел представления, с кем Тоби спал в данный период, но готов был прозакладывать любые деньги, что она в такой же форме, как собака мясника, как любил говорить сам Тоби. Жизнь порой движется слишком быстро, ты не можешь быть уверен, прав ты или ошибаешься, глуп или умен, жалок или изыскан.
– Ты Сару помнишь?
– Конечно. Только не говори, что ты снова с ней встречаешься.
Кристиан отмахнулся:
– Нет, нет. Но случилась дикая вещь.
– Раз так, мне надо затянуться, – заявил Тоби вставая.
Они вышли на улицу, и, в очередной раз наплевав на свое здоровье, Кристиан закурил тоже.
– Думал, что ты бросил.
– Только когда Рут где-то рядом.
– Так в чем дело? – Его друг прислонился к грязной стене паба, и Кристиан вдруг удивился, что он здесь делает.
– Она пришла на интервью, устраиваться на работу в мой отдел.
– Черт! И ты должен был провести это интервью?
– Ага, я не потрудился заранее просмотреть резюме, так что был совершенно не подготовлен, и тут она вошла, и Кэрол торчала тут же… короче, все было ужасно. – Кристиан мысленно увидел Сару. Иногда ему казалось, что он смотрит свою жизнь по телевизору и что на самом деле ничто не имеет значения. – Нет, вру, она выглядела потрясающе. Вот только, как бы это сказать, вымотанная.
– Наркотики?
– Нет, скорее такое впечатление, что жизнь не была с ней ласковой.
– И, полагаю, ты решил, что в этом виноват ты. Что она провела последние три года, тоскуя по тебе.
– Нет, но понимаешь, эта история с ребенком и остальное.
Снова зазвонил телефон Тоби.
– Извини, на этот звонок я должен ответить. – Он отозвался и пошел за угол, как ребенок, балансируя на узкой бровке замусоренного тротуара.
Кристиан от нечего делать проверил свой телефон и увидел, что Рут прислала сообщение с просьбой по дороге домой купить молока.
– Извини. Пошли внутрь, – сказал вернувшийся Тоби.
Они снова сели за круглый столик, где сидели раньше, и разлитые ими лужицы пива все еще отражали огни бара. Кристиан надеялся, что их никогда не вытрут.