Но больше всего его угнетала ответственность за племянника — который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался.
…И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.
Почта располагалась в том самом трехэтажном здании, только не с главного входа, а с противоположной стороны. Поднявшись по каменным ступенькам и распахнув дверь на тугой пружине, Юрий Николаевич с племянником вошли внутрь (велосипед Макс катил за собой, на всякий случай).
Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. «Служащие» были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; «посетителями» же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на «служащую» фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей «Жданауны», который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания.
Макс прислонил «Аист» к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой — плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке — которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали.
— Добрый день, — Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание.
— Добрый, — отозвалась «разбойница» за стойкой. — Слухаю.
— Ну, я пабегла, — сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, — выскользнула за дверь, только пружина вздохнула.
— Нам нужно заказать междугородный звонок.
«Разбойница» промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича.
— Гэта ты ци ня ты? — спросила она наконец. — Га, Карасек?
Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками:
— Господи, Валентина!
— Я самая! А гэта хто с табой — няужо сын?
— Нет, племяш. Сенькин парень.
— Сяменау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ен там, разпавядай!
— Да потихоньку, как и все мы.
— Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу.
Юрий Николаевич замялся:
— Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь…
— Ты ж скрыпач, не песняр — нашто табе чужая мова?
— Как тебе объяснить, — нахмурился Юрий Николаевич, — это долгий разговор, Валентина.
Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула:
— Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем.
— Не обижайся, — сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона.
Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом — другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого — какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что «ни хрена не понимаете», что «на парне дом, считайте, держится». Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей… вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен — и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось — до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит.
— Что? — переспросил Макс, поднимая голову.
— Я думал, ты заснул, — Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. — С тобой все в порядке?
— Да.
— Тогда бери трубку — будем с твоим отцом разговаривать.
«Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать», — отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос.
Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки.
— Алло! — (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) — Алло?!
Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку:
— Семен, ты? Это мы с Максом. Да. Да. Ага, откуда ж еще? Да нет, в норме. Мать с отцом тебе привет передавали. И Валентина вот передает. Батажок — «которая»! Да, на почте работает. Ну. Ну. А ты? Даю, — и он передал трубку Максу.
— Папа?
— Здравствуй, сынок, — кажется, или голос у отца на самом деле напряженный? — Ну, как ты там? Все в порядке? Здоров? Доехали без приключений?
— Без приключений, — кивнул Макс.
— Как настроение?
Точно так же папа спрашивал его после… когда возвращался, утром. Когда после сна существо уходило. «Как настроение?» — спрашивал отец и улыбался виноватой улыбкой, догадываясь, что настроение у сына «ниже уровня моря». Сейчас Семен Николаевич сидел у телефонного аппарата и, затаив дыхание, ждал ответа.
Макс этого не знал. Он пожал плечами:
— Выше уровня моря, — ответил мальчик как обычно. — А ты как?
Теперь уже Макс затаил дыхание и весь сжался, предчувствуя что-то плохое.
Семен Николаевич догадывался о том, чего ждет и боится сын. Поэтому не стал шутить. Наоборот, заговорил серьезным тоном:
— Помнишь наш с тобой разговор? И то объявление? Этим сейчас и занимаюсь. …Все у меня в порядке, сынок. И вообще у нас с тобой все теперь будет в порядке. Веришь мне?
— Да, пап.
— Вот и отлично. Дай-ка мне, пожалуйста, дядю Юру, мне с ним еще поговорить надо. А ты отдыхай, сына, загорать бегай, на речку, фрукты-овощи кушай с бабушкиного огорода — чтобы вернулся полным сил и чтобы в школе одни пятерки получал. Понял директиву партии?
— Понял! — радостно откликнулся Макс и повернулся к дяде: — Папа с вами поговорить хочет.
— Да, Семен.
— Юрка, у вас там точно все нормально? Голос у Макса какой-то странный.
— Не переживай, голос как голос. А ты там как, держишься?
Семен Николаевич вздохнул:
— Держусь, Юрка. Я ж сказал, что завязываю. Хватит, погулял, собственное горе побаюкал. Набаюкался уже! За меня не переживай, я не подведу.
— Хорошо, мы тебе еще ближе к выходним перезвоним, лады?
— Лады.
— Ну бывай.
— Бывай.
Семен Николаевич повесил трубку и некоторое время молча сидел, опустив голову, глядя на чисто вымытый пол передней.
За окном галдела детвора, лаяли псы, надрывался мотор экскаватора (трубу снова прорвало), какого-то Мишу звали домой, обедать. Линолеум непривычно блестел, равно как и недавно застекленная дверь в кухню, равно как и зеркало в передней.
Семен Николаевич рассеянно взглянул на свое отражение, машинально потер рукой гладко выбритый подбородок. Потом закрыл глаза и плотно сжал губы, давясь вздохом.
Семен Николаевич думал о том, что сейчас обманул Макса — и о том, что иначе не мог поступить. Никак он не мог иначе!..
Он постоял, поразглядывал плакат про лекарственные травы, перешел к другому. Президент смотрел на Макса блестящим глазом, безуспешно пытаясь разгладить хмуро сдвинутые брови. Мальчик показал этому усатому дядьке язык — и сам устыдился своей ребячливости.
— …А помнишь…
— …А ты гэта тагда…
Макс вздохнул, отправился к велосипеду и нарочито громко начал с ним возиться: проверять цепь, отражатели, полез в сумочку позади седла…
На улице затарахтел мотор; скрипнула дверь — в помещение ввалился Ягор Василич, так что здесь сразу стало тесно и шумно.
— Вось ты дзе! — обвиняющим тоном громыхнул новоприбывший. — Ну, збирайся, да мяне паедзем! И ты, Валянцина, тожэ прыхадзи, як асвабадзишся.
— На чем ехать будем? — уточнил дядя.
— На тракторы, на чым яшчэ?
Юрий Николаевич развел руками:
— Боюсь, Ягор, не получится. Макс у нас с велосипедом.
При этом видно было, что дяде Юре очень хочется поехать с Ягором Василичем (да и кому не хотелось бы, они ведь столько лет не виделись!).
А вот Макс как раз предпочел бы отправиться домой. О чем он и сообщил Юрию Николаевичу.
— Не знаю…
— Карасек, пракращай! Хлопец не маленький, не заблудзицца. А заблудзицца — запытае, як да Стаячага Каменя даехаць — кожны пакажыць.
— Да не заблужусь я, — обиженно вздохнул Макс. — Я же помню, как мы сюда шли! Дядь Юр!..
— Едзь, — сказала Валентина-разбойница. — Я буду исци да Ягора, зайду да Мацвеяуны, праверу, ци дабрауся твой плямяш. Ня бойся.
— …Хорошо. Только, Макс…
Одним словом, уговорили дядю.
Попрощавшись с почтальоншей, они вышли на крыльцо, рядом с которым дрожал и тарахтел Ягор Василичев «Беларусь». Дядя Юра с другом погрузились, и трактор отправился прочь — по узенькой асфальтовой улочке, распугивая грязно-белых кур и провоцируя на давящийся лай собак.
Когда «Беларусь» исчез за поворотом, Макс решил, что и ему пора ехать. Он не знал, как быстро Валентина-разбойница освободится, а ведь мальчик хотел еще по дороге свернуть на поле, хоть одним глазком взглянуть на круги. А вдруг их уже нашли и там сейчас во всю журналюги орудуют?..
Так что Макс решил поторопиться. Он как следует приналег на педали, умудряясь при этом еще и глазеть по сторонам. Ему было интересно наблюдать за местными жителями, пытаться представить себя на их месте — ну и смотрел, удивлялся, фантазировал.
И поэтому, наверное, не сразу заметил на улице впереди себя одноногого старика.
«Влип, елки!..» Но похоже, Серебряк мальчика пока не увидел. Он шагал в ту же сторону, куда ехал Макс. «Вот только если не ползти на пузе, рано или поздно мне придется его обогнать».
Пришлось слезть с велосипеда и перевязывать шнурки на кроссовках: вскоре, даже шагая так, как он шагает, старик должен был добраться до перекрестка. И Макс очень надеялся, что одноногий свернет куда-нибудь в другую сторону. Иначе — все-таки мальчик вынужден будет его обгонять.
Макс раз в пятнадцатый распустил и снова собирался завязать шнурок на левой кроссовке — теперь особенным хитроумным узлом, — когда в глаза ему бросилась одна странная закономерность. За спиной Макса улица жила своей привычной жизнью: шагали к колонке две бабуси с ведрами, о чем-то спорили чумазые девчонки, — а вот перед ним (вернее, перед одноногим Серебряком) улица будто вымерла. То есть зверье всякое-разное как ни в чем не бывало занималось своими звериными делами, но люди старались либо отвернуться и сделать вид, что их, людей, вообще здесь нету, либо же торопливо заходили к себе во двор, вспоминали о неотложных заботах в доме, в саду — где угодно, только бы подальше от этой полуденной улицы, от этого нелепого старикана, который вбивает в асфальт свои шаги. А если все-таки какой-нибудь неудачник встречался с Серебряком взглядом, то осторожно здоровался и спешил прочь. Даже некоторые псы пятились в тень заборов «А Дениска говорил…» — раздосадованно подумал Макс, распуская особенно хитроумный узел.
Но вот какой-то барбос-смельчак отважился рявкнуть на Серебряка: оскалил клыки, гортанно взрычал и прыгнул в сторону одноногого. И что же? — тот неожиданно ловко обернулся и так угостил пса костылем, что животное, взвизгнув, рухнуло на бок. А Серебряк еще разок-другой ткнул в обидчика кованым концом деревяшки, потом, как будто ничего и не случилось, оперся о нее и захромал дальше.
И что самое интересное — хозяйка пса, ведьмоподобная бабка, которая наверняка хватку и язычок имела не хуже, чем у иного сказочного дракона, — так вот, бабка эта только потупилась и сделала вид, что ничего не произошло. А ведь задень ее «собачку» кто-нибудь другой — Макс не сомневался, все Адзинцы бы об этом услышали.
Пока мальчик размышлял над увиденным, Серебряк наконец добрался до перекрестка. Здесь он постоял, словно выбирая, куда же идти — и направился-таки не туда, куда нужно было ехать Максу!
Дорога освободилась, и мальчик, вздохнув с облегчением, поспешил миновать развилку — он выехал из Адзинцов и повернул к лесу, за которым находился Стаячы Камень.
Макс пылил по дороге, улыбался солнцу и не знал, что через некоторое время, уже оказавшись в лесу, заметит очень красивую ярко-зеленую ящерицу; не знал, что решит погнаться за ней — и, отложив велосипед, поднимется к папоротниковым зарослям, за которыми и обнаружит странный камень.
Макс закатил велик во двор, погладил по голове выбежавшего Рябого и пошел в дом. Рассказал бабушке, что дядя уехал к Ягор Василичу и просил не беспокоиться. Настасья Матвеевна покормила внука, и мальчик отправился к Дениске, возвращать «Аист».
Дениска сидел у телевизора, одновременно ухитряясь смотреть мультфильм и вырезать из дерева перочинным ножиком кораблик. Судя по свежему надрезу на пальце, мультфильм был интересный.
— А, гэта ты… — протянул Дениска, — сядай. — Он переложил с лавки на стол заготовленные лоскутки от старой наволочки, нитки, иголку, тюбик клея. — Дауно павярнувся?
— Не-а. Я там твой «Аист» завез. У забора стоит.
— Добра. А я Святланку правеу да Мхавишч… — Он рассеянно куснул нижнюю губу; ножик в это время соскользнул с будущего кораблика и снова ткнулся в Денискин палец — тотчас проступила кровь.
Дениска приглушенно вскрикнул (наверняка, не от боли, а от неожиданности)
— и тут же из-за занавески, разделявшей комнату, выглянула Гордеичиха.
— Усе руки сабе парэжыш, — неодобрительно прокомментировала она случившееся. — Няужо няма чым табе заняцца? Караблики стругаеш, роуна малец яки.
Дениска возмущенно отмахнулся:
— Ба! Перастань! Кали стругаю, значыць, надо.
Гордеичиха явно была настроена поскандалить, и ответ внука как нельзя более подходил для этой цели.
— Што значыць «нада»? Ты гэта як размауляеш з дарослыми?!
Мальчик скривился и махнул рукой:
— Ну кольки можна, я ж не маленьки!..
— Вот парэжаш сабе руки — будзеш ведаць! — предупредила Гордеичиха. Но поскольку внук ничего не ответил, а в присутствии Макса она заводиться не хотела, старушка только неодобрительно зыркнула на мальчиков и вышла, громко хлопнув дверью.
— Ну от и добра, — Дениска проворно отложил недовырезанный кораблик на стол и повернулся к Максу. — Скажы, ты камусь яшчэ давау журнал чытаць?
— Какой журнал?.. А-а… нет, не давал. А что?
— Ды ничога, — Дениска некоторое время следил за происходившим на экране, потом неожиданно заявил: — Нашли круги.
Макс аж подскочил от нетерпения. Он мигом позабыл, что собирался рассказать про странный камень — все его внимание сосредоточилось на новости. Хотелось поскорее броситься на поле, понаблюдать, как суетятся операторы, бегают фотографы — клацают, переговариваются, азартно улыбаются друг другу…
— Так чего ж мы тут сидим?! Побежали!..
— Не пабаишся? — с горечью спросил Дениска.
Макс искренне удивился:
— Чего боятся?
— Дык круги ж каля чарцячника намалеваны!
— День, около какого чертячника? Шутишь?
— Панимаеш… — Дениска помолчал, повертел в руках кораблик-безделушку. — Гэта не наши круги, Макс. Чужыя.
Макс не понимал и не разделял опасений друга. Для переживаний ему хватало расказанного Дениской.
Первым заметил круги Даренок-младший — на нынешний момент восьмой, самый маленький сын в семье Даренков. Оставшись на некоторое время без присмотра, он удрал со двора и отправился «трохи пагуляць» в поле, разделявшее Даренковский дом с хатой чертячника. Там-то Михася и нашли: мальчик сидел в пшенице, окруженный выдавленной линией колосьев, и игрался с камешками, выкладывая из них какую-то фигуру. Михась за самоволку был отшлепан, а про круг старуха Даренчиха рассказала приятельнице. Дальнейший путь распространения новости, даже при большом желании, проследить было невозможно.
Да и не в том дело. Дело — в самом круге. Откуда он взялся на поле? Неужели это как-то связано с вчерашней проделкой Макса и Дениски? И почему круг появился рядом с чертячником? И почему до сих пор не нашли «самоделку» ребят — а отыскали именно… всамделишный?
Всамделишный ли?..
Потом (рассказывал Дениска), — когда любопытные до чудес ребята из компании Толяна Белого ходили поглазеть на чудо, — они обнаружили рядом еще два круга. Все были примерно одинаковых размеров и формы — сам Дениска не видел, но слышал от Захарки, который бегал на поле вместе с остальными хлопцами. А Захарка, хоть и «трепло редкое», врать о таких вещах не станет.
Ну, ребятам это забава, поглядели-разбежались. А взрослые новость восприняли настороженно. Такие круги, как теперь выяснилось из разговоров стариков, и прежде появлялись — где-то раз то ли в пол-, то ли в четверть века. Им даже название придумали — «ведьмаркины круги».
— Почему «ведьмаркины»? — спросил Макс.
— Ды адкуль я знаю, — пожал плечами Дениска. — Ведьзмаркины и ведьзмаркины.
— Надо бы сходить на речку. Проверить…
— А нашто, думаеш, я гэты караблик стругаю? Трэба ж бабули што-то сказаць,
— усмехнулся приятель. — Лепш дапамажы закончыць — и пайдзем.
Вдвоем они быстро довели парусник до ума: Дениска занялся корпусом, а Макс
— снастями. Корабль получился, конечно, не суперский, но вполне приличный. Жаль только, с Денискиной бабушкой вышла заминка. Гордеичиха остановила ребят и велела внуку сперва сбегать в «магазин», мол, соль в доме как раз закончилась. Ну а Макс, чтобы не слоняться по двору без дела, решил составить другу компанию. И вообще, что им мешает купить соль и сразу же, не заходя домой, отправиться на Струйную?..
Время было послеобеднее; ребята бодро шагали к тому месту, где от грунтовки отделялась еще одна дорога — вторая улица Стаячего Каменя. Здесь-то, на Т-образной развилке, и стоял единственный местный «магазин» — именовавшийся непременно с ударением на второй «а». «Магазин» представлял собой обыкновенную сельскую хату, которая только и отличалась от прочих решетками на окнах да крепкими дверьми. У дверей, на дряхлой скамеечке, у которой один край был выше другого, сидело несколько мальчишек тринадцати-шестнадцати лет. Все курили невероятно вонючие и дымные сигареты, привычно затягиваясь и отчаянно дымя этими непременными признаками мужественности; один о чем-то увлеченно рассказывал. Дениска поздоровался с ними и спросил у того, который ораторствовал:
— Ну што, Захарка, якия навины?
Захарка хмыкнул:
— Навины што трэба! Закачаешся, такия навины!.. — он сделал вид, что раскуривает якобы потухшую сигарету, потом, не дождавшись вопросов, объяснил: — Новыя круги знайшли. Непадалек ад Струйнай.
— Дзе? — удивление у Дениски получилось весьма натуральное. — Кали?
— Ды сення ж, Мицяй наткнувся.
— И што?
— Ды ничога, — Захарка пренебрежительно сплюнул себе под ноги, оглянулся на своих. — А што, хлопцы, думаеце, што-небудзь будзе?
Те лениво покачали головами; один усмехнулся, глядя на Дениску и Макса:
— Гэта вам, гарацким, цикава. А тут людзям есць чым займацца…
И они отвернулись, давая понять, что говорить больше не о чем.
— Пайдзем, — бросил Дениска, — мы ж за соллю прыйшли.
В магазине было сумрачно: свет сквозь окна, мутные и давно не мытые, проникал плохо. За прилавком, перегораживавшим комнату — «торговый зал» на две неравных части, восседала полнолицая тетка. Она устроилась в профиль ко входу, слушала по радио сводку новостей и горстями отправляла в рот семечки, пережевывая их и мощно, в горсти же сплевывая шелуху.
— Добры дзень, — сказал ей Дениска — тетка энергично исторгла очередную порцию «отходов», ссыпала их куда-то за прилавок и уверенно кивнула: «За соллю явилися».
— А вы адкуль ведаеце? — удивился мальчик.
Та многозначительно хмыкнула, и поднялась:
— Кольки пачак?
— Дзве, — растерянно выпалил Дениска.
— Дам тры, — тетка вынула из ящика и бухнула пакеты перед ребятами. — Потым бабуля ж твая «спасиба» скажыць.
— У меня грашэй на дзве…
— Ну, як знаешь. — Лишняя пачка полетела обратно в ящик. — Тольки скажы Гардзеичыси, што скоро закончацца, няхай паспяшыць, кали трэба.
Дениска расплатился с продавщицей, упрятал соль в сумку, переложил кораблик поверх пачек, и они с Максом вышли из магазина, немного сбитые с толку. Еще бы, с какой это стати соли превращаться в дефицит? Из фильмов ребята знали, что даже в войну или там при каких-нибудь других бедствиях прежде всего возникал недостаток в спичках, мыле или туалетной бумаге, не говоря уже о продуктах питания. Но чтобы соль…
— Можа, гэта якийсь навы указ? — предположил Дениска. — И соль будзе даражэй?
Макс только растерянно пожал плечами.
Местных на лавочке уже не было, да и ребята подозревали, что ничего больше они бы не узнали, даже от болтливого Захарки. Местные, как говорится, «держали фасон», хотя, конечно, круги на полях волновали их не меньше, чем Дениску или Макса.
Обсуждая это да еще странное поведение продавщицы, мальчики дошли до той тропки в пшенице, рядом с которой делали круги. И что же? Никогошеньки, ни единого человека! Макс даже сморгнул от досады, чуть не заплакал: надо же, так старались, а эти неблагодарные!..
Ничего, успокоил его друг, не страшно. Они просто не успели отреагировать. Вот до них дойдет, что случилось — увидишь, будет не протолкнуться от репортеров. А пока пойдем, запустим кораблик.
И они спустились к реке.
Струйная здесь была пошире, чем выше по течению, у домика ведьмарки; к тому же в этом месте почти не обнаружилось лягушек — наверное, из-за относительно чистой и быстрой воды. Ребята вынули из сумки кораблик, в последний раз проверили, все ли с ним в порядке, а потом стали решать, как же им поступить: нужно было чем-нибудь перегородить реку, чтобы парусник далеко не уплыл. В конце концов, пройдя чуть вперед, они обнаружили корягу, которую удалось уложить в одном, самом узком участке берега таким образом, что так или иначе, а кораблик бы она не пропустила. На всякий случай мальчики решили еще подстраховаться: пускать судно по очереди, чтобы один при этом стоял у коряги-«барьера», ловил парусник.
Первым, само собой, пускал Дениска. Макс же разулся, закатал штанины и приготовился перехватывать кораблик. Мальчик вошел в прохладную воду, спугивая неуклюжих ручейников; к ногам тут же слетелась стайка мальков вперемешку с головастиками — любопытные тварюшки легонько покусывали кожу и азартно, самозабвенно удирали при любом Максовом движении. Он даже чуть не пропустил парусник — но в последний момент посмотрел вверх по течению, увидел его, величественно плывущего, рискованно покачивающегося на волнах
— присел, подхватил… и удивленно уставился на белые продолговатые торпедки, плывшие вдогонку за корабликом. Только мгновением позже Макс сообразил, что это не топедки, а сигареты, которые кто-то уронил в реку. Да вон и мятая пачка от них плывет.
…И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.
2
Райцентр — поселок под названием Адзинцы — ничем особенным от бабушкиного села не отличался. Макс даже удивился: он рассчитывал на нечто большее. А тут… — ну улиц не две, а штук пять, ну машины встречаются чаще, ну здание есть трехэтажное, в котором расположены комнаты администрации поселка. Велика ли разница — и все-таки «райцентр»! Да и ладно, нам не жалко; райцентр так райцентр. Главное, что почта есть.Почта располагалась в том самом трехэтажном здании, только не с главного входа, а с противоположной стороны. Поднявшись по каменным ступенькам и распахнув дверь на тугой пружине, Юрий Николаевич с племянником вошли внутрь (велосипед Макс катил за собой, на всякий случай).
Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. «Служащие» были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; «посетителями» же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на «служащую» фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей «Жданауны», который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания.
Макс прислонил «Аист» к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой — плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке — которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали.
— Добрый день, — Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание.
— Добрый, — отозвалась «разбойница» за стойкой. — Слухаю.
— Ну, я пабегла, — сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, — выскользнула за дверь, только пружина вздохнула.
— Нам нужно заказать междугородный звонок.
«Разбойница» промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича.
— Гэта ты ци ня ты? — спросила она наконец. — Га, Карасек?
Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками:
— Господи, Валентина!
— Я самая! А гэта хто с табой — няужо сын?
— Нет, племяш. Сенькин парень.
— Сяменау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ен там, разпавядай!
— Да потихоньку, как и все мы.
— Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу.
Юрий Николаевич замялся:
— Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь…
— Ты ж скрыпач, не песняр — нашто табе чужая мова?
— Как тебе объяснить, — нахмурился Юрий Николаевич, — это долгий разговор, Валентина.
Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула:
— Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем.
— Не обижайся, — сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона.
Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом — другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого — какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что «ни хрена не понимаете», что «на парне дом, считайте, держится». Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей… вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен — и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось — до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит.
— Что? — переспросил Макс, поднимая голову.
— Я думал, ты заснул, — Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. — С тобой все в порядке?
— Да.
— Тогда бери трубку — будем с твоим отцом разговаривать.
«Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать», — отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос.
Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки.
— Алло! — (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) — Алло?!
Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку:
— Семен, ты? Это мы с Максом. Да. Да. Ага, откуда ж еще? Да нет, в норме. Мать с отцом тебе привет передавали. И Валентина вот передает. Батажок — «которая»! Да, на почте работает. Ну. Ну. А ты? Даю, — и он передал трубку Максу.
— Папа?
— Здравствуй, сынок, — кажется, или голос у отца на самом деле напряженный? — Ну, как ты там? Все в порядке? Здоров? Доехали без приключений?
— Без приключений, — кивнул Макс.
— Как настроение?
Точно так же папа спрашивал его после… когда возвращался, утром. Когда после сна существо уходило. «Как настроение?» — спрашивал отец и улыбался виноватой улыбкой, догадываясь, что настроение у сына «ниже уровня моря». Сейчас Семен Николаевич сидел у телефонного аппарата и, затаив дыхание, ждал ответа.
Макс этого не знал. Он пожал плечами:
— Выше уровня моря, — ответил мальчик как обычно. — А ты как?
Теперь уже Макс затаил дыхание и весь сжался, предчувствуя что-то плохое.
Семен Николаевич догадывался о том, чего ждет и боится сын. Поэтому не стал шутить. Наоборот, заговорил серьезным тоном:
— Помнишь наш с тобой разговор? И то объявление? Этим сейчас и занимаюсь. …Все у меня в порядке, сынок. И вообще у нас с тобой все теперь будет в порядке. Веришь мне?
— Да, пап.
— Вот и отлично. Дай-ка мне, пожалуйста, дядю Юру, мне с ним еще поговорить надо. А ты отдыхай, сына, загорать бегай, на речку, фрукты-овощи кушай с бабушкиного огорода — чтобы вернулся полным сил и чтобы в школе одни пятерки получал. Понял директиву партии?
— Понял! — радостно откликнулся Макс и повернулся к дяде: — Папа с вами поговорить хочет.
— Да, Семен.
— Юрка, у вас там точно все нормально? Голос у Макса какой-то странный.
— Не переживай, голос как голос. А ты там как, держишься?
Семен Николаевич вздохнул:
— Держусь, Юрка. Я ж сказал, что завязываю. Хватит, погулял, собственное горе побаюкал. Набаюкался уже! За меня не переживай, я не подведу.
— Хорошо, мы тебе еще ближе к выходним перезвоним, лады?
— Лады.
— Ну бывай.
— Бывай.
Семен Николаевич повесил трубку и некоторое время молча сидел, опустив голову, глядя на чисто вымытый пол передней.
За окном галдела детвора, лаяли псы, надрывался мотор экскаватора (трубу снова прорвало), какого-то Мишу звали домой, обедать. Линолеум непривычно блестел, равно как и недавно застекленная дверь в кухню, равно как и зеркало в передней.
Семен Николаевич рассеянно взглянул на свое отражение, машинально потер рукой гладко выбритый подбородок. Потом закрыл глаза и плотно сжал губы, давясь вздохом.
Семен Николаевич думал о том, что сейчас обманул Макса — и о том, что иначе не мог поступить. Никак он не мог иначе!..
3
Дядя Юра и разбойница-Валентина, похоже, собирались говорить долго и обстоятельно. Возникшая было между ними неловкость сама собой исчезла, и теперь они торопились рассказать друг другу обо всем, что случилось, пока они не виделись. А насколько понимал Макс, не виделись они очень долго.Он постоял, поразглядывал плакат про лекарственные травы, перешел к другому. Президент смотрел на Макса блестящим глазом, безуспешно пытаясь разгладить хмуро сдвинутые брови. Мальчик показал этому усатому дядьке язык — и сам устыдился своей ребячливости.
— …А помнишь…
— …А ты гэта тагда…
Макс вздохнул, отправился к велосипеду и нарочито громко начал с ним возиться: проверять цепь, отражатели, полез в сумочку позади седла…
На улице затарахтел мотор; скрипнула дверь — в помещение ввалился Ягор Василич, так что здесь сразу стало тесно и шумно.
— Вось ты дзе! — обвиняющим тоном громыхнул новоприбывший. — Ну, збирайся, да мяне паедзем! И ты, Валянцина, тожэ прыхадзи, як асвабадзишся.
— На чем ехать будем? — уточнил дядя.
— На тракторы, на чым яшчэ?
Юрий Николаевич развел руками:
— Боюсь, Ягор, не получится. Макс у нас с велосипедом.
При этом видно было, что дяде Юре очень хочется поехать с Ягором Василичем (да и кому не хотелось бы, они ведь столько лет не виделись!).
А вот Макс как раз предпочел бы отправиться домой. О чем он и сообщил Юрию Николаевичу.
— Не знаю…
— Карасек, пракращай! Хлопец не маленький, не заблудзицца. А заблудзицца — запытае, як да Стаячага Каменя даехаць — кожны пакажыць.
— Да не заблужусь я, — обиженно вздохнул Макс. — Я же помню, как мы сюда шли! Дядь Юр!..
— Едзь, — сказала Валентина-разбойница. — Я буду исци да Ягора, зайду да Мацвеяуны, праверу, ци дабрауся твой плямяш. Ня бойся.
— …Хорошо. Только, Макс…
Одним словом, уговорили дядю.
Попрощавшись с почтальоншей, они вышли на крыльцо, рядом с которым дрожал и тарахтел Ягор Василичев «Беларусь». Дядя Юра с другом погрузились, и трактор отправился прочь — по узенькой асфальтовой улочке, распугивая грязно-белых кур и провоцируя на давящийся лай собак.
Когда «Беларусь» исчез за поворотом, Макс решил, что и ему пора ехать. Он не знал, как быстро Валентина-разбойница освободится, а ведь мальчик хотел еще по дороге свернуть на поле, хоть одним глазком взглянуть на круги. А вдруг их уже нашли и там сейчас во всю журналюги орудуют?..
Так что Макс решил поторопиться. Он как следует приналег на педали, умудряясь при этом еще и глазеть по сторонам. Ему было интересно наблюдать за местными жителями, пытаться представить себя на их месте — ну и смотрел, удивлялся, фантазировал.
И поэтому, наверное, не сразу заметил на улице впереди себя одноногого старика.
«Влип, елки!..» Но похоже, Серебряк мальчика пока не увидел. Он шагал в ту же сторону, куда ехал Макс. «Вот только если не ползти на пузе, рано или поздно мне придется его обогнать».
Пришлось слезть с велосипеда и перевязывать шнурки на кроссовках: вскоре, даже шагая так, как он шагает, старик должен был добраться до перекрестка. И Макс очень надеялся, что одноногий свернет куда-нибудь в другую сторону. Иначе — все-таки мальчик вынужден будет его обгонять.
Макс раз в пятнадцатый распустил и снова собирался завязать шнурок на левой кроссовке — теперь особенным хитроумным узлом, — когда в глаза ему бросилась одна странная закономерность. За спиной Макса улица жила своей привычной жизнью: шагали к колонке две бабуси с ведрами, о чем-то спорили чумазые девчонки, — а вот перед ним (вернее, перед одноногим Серебряком) улица будто вымерла. То есть зверье всякое-разное как ни в чем не бывало занималось своими звериными делами, но люди старались либо отвернуться и сделать вид, что их, людей, вообще здесь нету, либо же торопливо заходили к себе во двор, вспоминали о неотложных заботах в доме, в саду — где угодно, только бы подальше от этой полуденной улицы, от этого нелепого старикана, который вбивает в асфальт свои шаги. А если все-таки какой-нибудь неудачник встречался с Серебряком взглядом, то осторожно здоровался и спешил прочь. Даже некоторые псы пятились в тень заборов «А Дениска говорил…» — раздосадованно подумал Макс, распуская особенно хитроумный узел.
Но вот какой-то барбос-смельчак отважился рявкнуть на Серебряка: оскалил клыки, гортанно взрычал и прыгнул в сторону одноногого. И что же? — тот неожиданно ловко обернулся и так угостил пса костылем, что животное, взвизгнув, рухнуло на бок. А Серебряк еще разок-другой ткнул в обидчика кованым концом деревяшки, потом, как будто ничего и не случилось, оперся о нее и захромал дальше.
И что самое интересное — хозяйка пса, ведьмоподобная бабка, которая наверняка хватку и язычок имела не хуже, чем у иного сказочного дракона, — так вот, бабка эта только потупилась и сделала вид, что ничего не произошло. А ведь задень ее «собачку» кто-нибудь другой — Макс не сомневался, все Адзинцы бы об этом услышали.
Пока мальчик размышлял над увиденным, Серебряк наконец добрался до перекрестка. Здесь он постоял, словно выбирая, куда же идти — и направился-таки не туда, куда нужно было ехать Максу!
Дорога освободилась, и мальчик, вздохнув с облегчением, поспешил миновать развилку — он выехал из Адзинцов и повернул к лесу, за которым находился Стаячы Камень.
Макс пылил по дороге, улыбался солнцу и не знал, что через некоторое время, уже оказавшись в лесу, заметит очень красивую ярко-зеленую ящерицу; не знал, что решит погнаться за ней — и, отложив велосипед, поднимется к папоротниковым зарослям, за которыми и обнаружит странный камень.
4
…Он без приключений миновал заброшенный дом ведьмарки, промчался через мост, проехал мимо пшеничного поля и, наконец, оказался у знакомого двора. По дороге Макс немного пришел в себя — все эти страхи насчет камня казались ему надуманными и смешными; и в то же время что-то в нем хранило уверенность в правильности тех ощущений. И поди разберись! — в самом-то себе!Макс закатил велик во двор, погладил по голове выбежавшего Рябого и пошел в дом. Рассказал бабушке, что дядя уехал к Ягор Василичу и просил не беспокоиться. Настасья Матвеевна покормила внука, и мальчик отправился к Дениске, возвращать «Аист».
Дениска сидел у телевизора, одновременно ухитряясь смотреть мультфильм и вырезать из дерева перочинным ножиком кораблик. Судя по свежему надрезу на пальце, мультфильм был интересный.
— А, гэта ты… — протянул Дениска, — сядай. — Он переложил с лавки на стол заготовленные лоскутки от старой наволочки, нитки, иголку, тюбик клея. — Дауно павярнувся?
— Не-а. Я там твой «Аист» завез. У забора стоит.
— Добра. А я Святланку правеу да Мхавишч… — Он рассеянно куснул нижнюю губу; ножик в это время соскользнул с будущего кораблика и снова ткнулся в Денискин палец — тотчас проступила кровь.
Дениска приглушенно вскрикнул (наверняка, не от боли, а от неожиданности)
— и тут же из-за занавески, разделявшей комнату, выглянула Гордеичиха.
— Усе руки сабе парэжыш, — неодобрительно прокомментировала она случившееся. — Няужо няма чым табе заняцца? Караблики стругаеш, роуна малец яки.
Дениска возмущенно отмахнулся:
— Ба! Перастань! Кали стругаю, значыць, надо.
Гордеичиха явно была настроена поскандалить, и ответ внука как нельзя более подходил для этой цели.
— Што значыць «нада»? Ты гэта як размауляеш з дарослыми?!
Мальчик скривился и махнул рукой:
— Ну кольки можна, я ж не маленьки!..
— Вот парэжаш сабе руки — будзеш ведаць! — предупредила Гордеичиха. Но поскольку внук ничего не ответил, а в присутствии Макса она заводиться не хотела, старушка только неодобрительно зыркнула на мальчиков и вышла, громко хлопнув дверью.
— Ну от и добра, — Дениска проворно отложил недовырезанный кораблик на стол и повернулся к Максу. — Скажы, ты камусь яшчэ давау журнал чытаць?
— Какой журнал?.. А-а… нет, не давал. А что?
— Ды ничога, — Дениска некоторое время следил за происходившим на экране, потом неожиданно заявил: — Нашли круги.
Макс аж подскочил от нетерпения. Он мигом позабыл, что собирался рассказать про странный камень — все его внимание сосредоточилось на новости. Хотелось поскорее броситься на поле, понаблюдать, как суетятся операторы, бегают фотографы — клацают, переговариваются, азартно улыбаются друг другу…
— Так чего ж мы тут сидим?! Побежали!..
— Не пабаишся? — с горечью спросил Дениска.
Макс искренне удивился:
— Чего боятся?
— Дык круги ж каля чарцячника намалеваны!
— День, около какого чертячника? Шутишь?
— Панимаеш… — Дениска помолчал, повертел в руках кораблик-безделушку. — Гэта не наши круги, Макс. Чужыя.
5
Они сидели в комнате, у телевизора, и разговаривали. Мультики давно закончились — теперь там крутили какую-то чушь. Но выключить Дениска не позволил: приятель боялся, что их услышит бабушка.Макс не понимал и не разделял опасений друга. Для переживаний ему хватало расказанного Дениской.
Первым заметил круги Даренок-младший — на нынешний момент восьмой, самый маленький сын в семье Даренков. Оставшись на некоторое время без присмотра, он удрал со двора и отправился «трохи пагуляць» в поле, разделявшее Даренковский дом с хатой чертячника. Там-то Михася и нашли: мальчик сидел в пшенице, окруженный выдавленной линией колосьев, и игрался с камешками, выкладывая из них какую-то фигуру. Михась за самоволку был отшлепан, а про круг старуха Даренчиха рассказала приятельнице. Дальнейший путь распространения новости, даже при большом желании, проследить было невозможно.
Да и не в том дело. Дело — в самом круге. Откуда он взялся на поле? Неужели это как-то связано с вчерашней проделкой Макса и Дениски? И почему круг появился рядом с чертячником? И почему до сих пор не нашли «самоделку» ребят — а отыскали именно… всамделишный?
Всамделишный ли?..
Потом (рассказывал Дениска), — когда любопытные до чудес ребята из компании Толяна Белого ходили поглазеть на чудо, — они обнаружили рядом еще два круга. Все были примерно одинаковых размеров и формы — сам Дениска не видел, но слышал от Захарки, который бегал на поле вместе с остальными хлопцами. А Захарка, хоть и «трепло редкое», врать о таких вещах не станет.
Ну, ребятам это забава, поглядели-разбежались. А взрослые новость восприняли настороженно. Такие круги, как теперь выяснилось из разговоров стариков, и прежде появлялись — где-то раз то ли в пол-, то ли в четверть века. Им даже название придумали — «ведьмаркины круги».
— Почему «ведьмаркины»? — спросил Макс.
— Ды адкуль я знаю, — пожал плечами Дениска. — Ведьзмаркины и ведьзмаркины.
— Надо бы сходить на речку. Проверить…
— А нашто, думаеш, я гэты караблик стругаю? Трэба ж бабули што-то сказаць,
— усмехнулся приятель. — Лепш дапамажы закончыць — и пайдзем.
Вдвоем они быстро довели парусник до ума: Дениска занялся корпусом, а Макс
— снастями. Корабль получился, конечно, не суперский, но вполне приличный. Жаль только, с Денискиной бабушкой вышла заминка. Гордеичиха остановила ребят и велела внуку сперва сбегать в «магазин», мол, соль в доме как раз закончилась. Ну а Макс, чтобы не слоняться по двору без дела, решил составить другу компанию. И вообще, что им мешает купить соль и сразу же, не заходя домой, отправиться на Струйную?..
Время было послеобеднее; ребята бодро шагали к тому месту, где от грунтовки отделялась еще одна дорога — вторая улица Стаячего Каменя. Здесь-то, на Т-образной развилке, и стоял единственный местный «магазин» — именовавшийся непременно с ударением на второй «а». «Магазин» представлял собой обыкновенную сельскую хату, которая только и отличалась от прочих решетками на окнах да крепкими дверьми. У дверей, на дряхлой скамеечке, у которой один край был выше другого, сидело несколько мальчишек тринадцати-шестнадцати лет. Все курили невероятно вонючие и дымные сигареты, привычно затягиваясь и отчаянно дымя этими непременными признаками мужественности; один о чем-то увлеченно рассказывал. Дениска поздоровался с ними и спросил у того, который ораторствовал:
— Ну што, Захарка, якия навины?
Захарка хмыкнул:
— Навины што трэба! Закачаешся, такия навины!.. — он сделал вид, что раскуривает якобы потухшую сигарету, потом, не дождавшись вопросов, объяснил: — Новыя круги знайшли. Непадалек ад Струйнай.
— Дзе? — удивление у Дениски получилось весьма натуральное. — Кали?
— Ды сення ж, Мицяй наткнувся.
— И што?
— Ды ничога, — Захарка пренебрежительно сплюнул себе под ноги, оглянулся на своих. — А што, хлопцы, думаеце, што-небудзь будзе?
Те лениво покачали головами; один усмехнулся, глядя на Дениску и Макса:
— Гэта вам, гарацким, цикава. А тут людзям есць чым займацца…
И они отвернулись, давая понять, что говорить больше не о чем.
— Пайдзем, — бросил Дениска, — мы ж за соллю прыйшли.
В магазине было сумрачно: свет сквозь окна, мутные и давно не мытые, проникал плохо. За прилавком, перегораживавшим комнату — «торговый зал» на две неравных части, восседала полнолицая тетка. Она устроилась в профиль ко входу, слушала по радио сводку новостей и горстями отправляла в рот семечки, пережевывая их и мощно, в горсти же сплевывая шелуху.
— Добры дзень, — сказал ей Дениска — тетка энергично исторгла очередную порцию «отходов», ссыпала их куда-то за прилавок и уверенно кивнула: «За соллю явилися».
— А вы адкуль ведаеце? — удивился мальчик.
Та многозначительно хмыкнула, и поднялась:
— Кольки пачак?
— Дзве, — растерянно выпалил Дениска.
— Дам тры, — тетка вынула из ящика и бухнула пакеты перед ребятами. — Потым бабуля ж твая «спасиба» скажыць.
— У меня грашэй на дзве…
— Ну, як знаешь. — Лишняя пачка полетела обратно в ящик. — Тольки скажы Гардзеичыси, што скоро закончацца, няхай паспяшыць, кали трэба.
Дениска расплатился с продавщицей, упрятал соль в сумку, переложил кораблик поверх пачек, и они с Максом вышли из магазина, немного сбитые с толку. Еще бы, с какой это стати соли превращаться в дефицит? Из фильмов ребята знали, что даже в войну или там при каких-нибудь других бедствиях прежде всего возникал недостаток в спичках, мыле или туалетной бумаге, не говоря уже о продуктах питания. Но чтобы соль…
— Можа, гэта якийсь навы указ? — предположил Дениска. — И соль будзе даражэй?
Макс только растерянно пожал плечами.
Местных на лавочке уже не было, да и ребята подозревали, что ничего больше они бы не узнали, даже от болтливого Захарки. Местные, как говорится, «держали фасон», хотя, конечно, круги на полях волновали их не меньше, чем Дениску или Макса.
Обсуждая это да еще странное поведение продавщицы, мальчики дошли до той тропки в пшенице, рядом с которой делали круги. И что же? Никогошеньки, ни единого человека! Макс даже сморгнул от досады, чуть не заплакал: надо же, так старались, а эти неблагодарные!..
Ничего, успокоил его друг, не страшно. Они просто не успели отреагировать. Вот до них дойдет, что случилось — увидишь, будет не протолкнуться от репортеров. А пока пойдем, запустим кораблик.
И они спустились к реке.
Струйная здесь была пошире, чем выше по течению, у домика ведьмарки; к тому же в этом месте почти не обнаружилось лягушек — наверное, из-за относительно чистой и быстрой воды. Ребята вынули из сумки кораблик, в последний раз проверили, все ли с ним в порядке, а потом стали решать, как же им поступить: нужно было чем-нибудь перегородить реку, чтобы парусник далеко не уплыл. В конце концов, пройдя чуть вперед, они обнаружили корягу, которую удалось уложить в одном, самом узком участке берега таким образом, что так или иначе, а кораблик бы она не пропустила. На всякий случай мальчики решили еще подстраховаться: пускать судно по очереди, чтобы один при этом стоял у коряги-«барьера», ловил парусник.
Первым, само собой, пускал Дениска. Макс же разулся, закатал штанины и приготовился перехватывать кораблик. Мальчик вошел в прохладную воду, спугивая неуклюжих ручейников; к ногам тут же слетелась стайка мальков вперемешку с головастиками — любопытные тварюшки легонько покусывали кожу и азартно, самозабвенно удирали при любом Максовом движении. Он даже чуть не пропустил парусник — но в последний момент посмотрел вверх по течению, увидел его, величественно плывущего, рискованно покачивающегося на волнах
— присел, подхватил… и удивленно уставился на белые продолговатые торпедки, плывшие вдогонку за корабликом. Только мгновением позже Макс сообразил, что это не топедки, а сигареты, которые кто-то уронил в реку. Да вон и мятая пачка от них плывет.