Страница:
– Что-то он совсем квелый, – кивнула мама. – На солнце перегрелся, что ли?
Фолк потрепал брата по волосам:
– Ложись сегодня пораньше. А завтра вместе соберем, хочешь?
– Угу, – повеселел братишка. – Давай машину!
Для такого сокровища, как Ник, ничего не жалко.
Если дело пойдет, то через несколько лет он купит братишке к Последнему Дню Детства настоящую тачку.
Мать все не хотела его отпускать. Схватила за рукав:
– Как на работе?
– Все отлично. А, забыл… – Фолк открыл сумку и достал несколько плотных пачек, перетянутых резинками. Одну кинул на стол. – Вот, на хозяйство.
– Фолли, спасибо, но тут так много… Чем же вы с Шолто занимаетесь?
– Я уже говорил. Кому крышу надо перекрыть, кому проводку починить или технику какую. Шолто в этом мастак, – Фолк поглядывал на часы. Друг уже наверняка в клубе – договорились встретиться в девять. Фолку не терпелось убраться из дому, выпить пива с пацанами, потрындеть про городскую жизнь и встретиться с Ивкой. – Огороды копаем, печи кладем, заборы поправляем, дома строим. Да мало ли…
– Неужели за это такие большие деньги платят?
– Платят, мам, а как же…
Все придумал Шолто. Головастый! Он находил баклана при деньгах. Пас несколько дней, знакомился, прощупывал, находил слабину. А потом за дело принимался Фолк и с клиентами особо не церемонился. Обычно трусливые бакланы сдавались без боя, но иногда приходилось объяснять клиентам, что никакие деньги и драгоценности не стоят того, чтобы из-за них чалиться в Темном. Ничего серьезного, по мелочи. Но и мелочи имеют обыкновение накапливаться. Тогда «гастроли» заканчивались пораньше, и они возвращались домой «отдыхать».
Нику он рассказывал о «несчастных случаях на производстве». Зазевался и звезданул молотком по пальцу напарника. Или бросал кирпич и другому работяге нечаянно по голове попал. А уж о падениях, неудачной страховке или неумелом использовании инструмента и говорить не приходится. Ники верил.
– Фолли, у нас в поселке тоже полно работы. Неужели обязательно мотаться так далеко? Когда ты уезжаешь, у меня душа не на месте. Вдруг что с тобой случится. Вы еще молодые совсем, неопытные. Знаешь, сколько нехороших людей вокруг, вдруг обманут вас, втянут во что-нибудь. Вон на днях по телевизору показывали, сект всяких развелось!
– Ма… – Он вытащил из кармана пачку денег, отделил несколько купюр и протянул ей. – Я тебе ничего не привез. Купи сама, что нужно. Туфли там, духи, платье какое-нибудь, помоднее. Прическу сделай. Ты же еще молодая, а ходишь, как… бабка.
Мать покраснела.
– Приоденешься, и мы тебя замуж отдадим. Ты же у нас красавица! Верно, Ники?
Фолк нарочито грубовато чмокнул ее в щеку и выскользнул из дома.
Шолто со свежей стрижкой, в стильном пиджаке, ждал друга у входа в поселковый клуб. В отличие от Фолка, он выглядел совершенно по-городскому: аристократическое лицо, породистый подбородок, а самое главное – умный, уверенный взгляд. Для пущей важности Шолто носил узкие интеллигентские очки. Он легко знакомился с людьми и входил в доверие. Единственное, что выдавало в Шолте мужика от сохи, – здоровенные крестьянские ладони с крепкими узловатыми пальцами. Шолто уважал приятеля за отчаянную храбрость и способность, не раздумывая, применять силу, и предпочитал оставаться в его тени, хоть и был года на три старше Фолка.
Увидев друга, Шолто бросил недокуренную сигарету под ноги, где валялось уже с полдюжины бычков.
– Здорово Шолт! Ты чего тут загораешь?
– Тебя ждал. Думал, ты в кому впал.
– Впал, – кивнул Фолк. Он даже Шолту не говорил о том, что может Ники. – И выпал. Идем, тряхнем костями.
– А может, ну их всех? Пойдем лучше на речку искупаемся.
– Шолт, ты уже напился, что ли? С какого перепугу тебя на речку тянет?
– Да… Ивка там, – буркнул он. – С каким-то жирным хахалем пришла. По всему видно – из этих, отдыхающих.
Ниже по течению реки располагался дорогой пансионат.
Фолк рванулся вперед, не глядя, сунул охраннику на входе купюру.
– Не нужно, Фолк, – Шолто схватил его за локоть. – Дура она, Ивка. Меркантильная дура, падкая на цацки. С кем она только не была до тебя.
– Пусти!
Шолто был во всем прав. Ивка – дура. И не красавица. И перестарок. И кто к ней только не таскался. И не любил ее Фолк, и даже не уважал. Только его к ней всегда тянуло, он к ней привык и всегда скучал, когда подолгу не видел. И она принадлежала ему, только ему. Все последние полгода.
Ивка, в платье из полупрозрачной белой ткани с огромными маками, танцевала, обольстительно покачивая бедрами. Рыхлый белобрысый мужичонка, с красной, будто обгоревшей кожей, обнимал ее сзади за талию, прижимался. Шлепал мясистыми губами. Ивка прикрывала глаза, блаженно улыбалась, словно этот потный тип обещал ей золотые горы. Новый браслет блестящей змейкой обвивал тонкое запястье. Фолк не мог отвести глаз от глубокого выреза, в котором то и дело колыхалось шоколадное пятно.
Ивка выгнулась и, грациозно повернув голову к своему ухажеру, что-то сказала. Мужик кивнул и направился к барной стойке.
– Шолт, задержи этого хрена у бара, – бросил Фолк и стал пробираться сквозь толпу.
Обнял Ивку со спины, прильнул всем телом, вдыхая аромат духов и кожи.
– Соскучилась?
Ивка застыла. Он развернул девушку к себе, присосался к неотвечающим губам долгим поцелуем.
– Не ждала сегодня?
– Нет, – она стрельнула глазами в сторону бара и фальшиво улыбнулась. – Хорошо, что приехал! Пойдем ко мне.
– Конечно, пойдем. Только немного выпьем и потанцуем. Ты же не против? Только что так зажигала.
Он помахал Шолту рукой.
– Что-то больше не хочется. Пошли, Фол.
Она поежилась. Забавно было видеть дерзкую Ивку – такой. Словно ее в прорубь макнули. Ему хотелось видеть, как она будет барахтаться, выкручиваться, лебезить перед ним. Фолк крепко прижал ее к себе.
Через толпу с двумя высокими стаканами прорвался краснорожий тип.
– Э… Ивви? У вас все в порядке?
Она кивнула:
– Это мой друг… детства, Фолк. Подожди немного. Я сейчас.
Ивка твердо взяла Фолка за руку и вывела из клуба. Под фонарем, как сигаретный дым, клубилась мошкара.
– Меня не было всего три недели, Ивка, а ты уже нашла какого-то старого козла! Дрянь!
– Я уже двадцать пять лет дрянь. Ради всего святого, Фол, двадцать пять! И я тоже, как и все, хочу жить хорошо.
– Деньги не проблема, Ивка. Хочешь, я куплю тебе такой же браслет? Хоть двадцать штук!
– Какой же ты… Я хочу семью и детей! А с кем тут?.. Либо пацаны зеленые, как вы с Шолто, либо алкаши, как твой папашка. Да разве кто-нибудь из нашего поселка возьмет меня замуж, скажи мне, Фолли? Ты вот – возьмешь?
Он молчал. Шалава! Ивка никогда раньше не называла его этим детским домашним именем.
– То-то же, – зло сказала она и шмыгнула носом. – А Гудло мне сделал предложение. И кольцо подарил, как полагается. Ты все твердил, что хочешь вырваться отсюда. Я тоже хочу, понимаешь?! Не просто сидеть и гадать, вернешься ты или найдешь себе малолетку с ногами от ушей. Ругайся, сколько тебе вздумается, только завтра я уезжаю с ним в город. Навсегда.
В глазах железная решимость. Да она сметет любого, кто встанет на пути! Если б Фолк сегодня не приехал, то и не нашел бы ее никогда.
Он сердито прищурился и… улыбнулся:
– Счастливого пути.
Ее брови поехали вверх, пока совсем не исчезли под неровно подстриженной челкой.
– Ты не сердишься?
– Ты права. Тебе нужно ехать. Когда еще представится такой шанс, – он пожал плечами.
Такого Ивка не ждала. Она готовилась к оскорблениям, ругани, драке, наконец.
– Фол… Ты… ты…
– Прощай, Ивка.
Она взяла его лицо обеими руками и нежно поцеловала в губы.
– Прощай, Фол. Я тебя никогда не забуду.
Он повернулся и пошел к мосту. Ивка с облегчением скрылась за дверью клуба и не видела, как сильный удар начищенным ботинком смел в кусты дремавшую на обочине дворнягу.
– Ску-у-учно…
– Ага, – с готовностью поддакнула Таля. – Может, к Мику в гости завалимся? Там сегодня тусовка…
Ланка и отвечать не стала, только фыркнула. После того случая Мик в ее сторону не смотрел. Хуже – он всему классу наболтал что-то такое, что теперь все, кроме верной подружки, обходили Ланку стороной, как зачумленную. Так что она же еще и крайней оказалась!
Она вспомнила, как пыталась помочь Мику подняться, то и дело возвращаясь глазами к мелькавшей между стволов угловатой фигуре. Пока та не скрылась за негустой зеленью. А Мик… Он так шарахнулся от протянутой руки, будто это Ланка прижимала его к деревянным перилам, шарила по спине жадными руками и дышала в лицо перегаром. Будто это она избивала его.
А ведь на самом деле, если бы не она, кто знает – сумел бы незнакомец вовремя остановиться? Или так и забил бы незадачливого ухажера до смерти? Ланка снова услышала тонкий, жалобный стон, так не вязавшийся с образом уверенного в себе красавчика-одноклассника… Ну почему у нее все не как у людей?!
– Ланк… – голос подруги отвлек ее от горестных раздумий. – Знаешь…
Таля замолчала, ковыряя песок носком босоножки.
– Ну?
– Знаешь, я иногда так боюсь…
– Кого боишься? – не поняла Ланка.
– Да не кого, а чего, – вздохнула Таля. – Всего этого… – Она неопределенно махнула рукой и, понизив голос, продолжила: – Быть взрослой, понимаешь? Вдруг я не смогу. Может же такое быть, чтобы… ну, случайно, понимаешь? А я просто не переживу, наверное, если… Если туда.
Ланка с удивлением уставилась на подружку. До Последнего Дня Детства Тайле оставалось чуть больше месяца – живи и радуйся! А она вон чего – боится. Талька! Серая мышка, тихоня! Ей-то чего бояться?
– Переживешь, – хмуро бросила Ланка, удивленная внезапно нахлынувшей злостью.
– Лан…
– Ну?
– А как там? – Таля искательно заглянула в опущенное лицо Ланки и заторопилась: – Да нет, не хочешь – не говори! Просто я думала… мы раньше всегда… обо всем. Но, если тебе неприятно, то конечно…
Голос у нее совсем упал. Ланка вдруг ощутила превосходство над глупой, маленькой девочкой Талей и неожиданно для себя сказала:
– Да ничего такого, Таль, – она обняла подругу и, чувствуя, как расслабляются под рукой закаменевшие плечи, продолжила: – Неуютно, конечно. И тоскливо так, знаешь… Вот, как сейчас прямо. Но жить можно!
Талька просияла робкой улыбкой и благодарно ткнулась лбом куда-то Ланке в шею.
– Ланк, я тебя так люблю! Ты такая…
– Какая?
– Смелая. И сильная.
– Брось! – Ланка, внезапно развеселившись, спрыгнула с качелей. – Пойдем ко мне. Папа сегодня дежурит…
Ланка привычно нашарила пульт. Экран телевизора мягко засветился. Строгий голос диктора заполнил комнату: «…шокирующие кадры. Уважаемые телезрители, запись сделана очевидцами трагедии, на мобильный телефон, поэтому качество оставляет желать лучшего, но все-таки можно в достаточной мере оценить масштаб происходящего на главной площади города…» Пульт упал на пол. Тишина разлетелась на тысячу осколков – крики, страх, огонь, силуэты людей, мечущиеся в дыму… Ланка прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Искаженное, перепачканное кровью лицо ткнулось прямо в экран, будто человек хотел выскочить оттуда, из ужаса, творящегося посреди мирного, уютного городка.
Профессионально-бесстрастная дикторша заслонила собой картину хаоса: «Это беспрецедентное по своей разрушительной силе деяние совершили люди! – на ее лице мелькнула тень возмущения. – Из достоверных источников нам стало известно, что ответственность за случившееся лежит на членах известной секты “Живые”. Ее лидер, господин Элин Триар, подозревается в организации целого ряда подобных нарушений общественного порядка…»
Дальше Ланка не слышала – мир сузился до размеров черно-белой фотографии на экране телевизора…
– Ланк, что с тобой? Ну их, эти новости! – Таля раздраженно нажала на кнопку, переключая канал. – Чего ты? Давай лучше новый фильм посмотрим. «Непобедимый», слышала? У меня диск с собой. Ой, там Метт Киал играет, я от него просто умираю! Давай, а?!
– Это такой прилизанный? – спросила Ланка – просто, чтобы что-то сказать.
Таля тут же попалась на крючок:
– Ты что! Он вообще классный! Красивый и мужественный! А в «Непобедимом» он один против целой банды! И собой жертвует, чтобы спасти город! А еще… – она понизила голос и зашипела прямо Ланке в ухо: – Там прямо про это показывают.
– Про что – про это? – спросила Ланка, отодвигаясь.
– Ну, про сны. Как все там… по-настоящему.
– Дура ты, Талька! Никто про такое не станет снимать! По-настоящему… – передразнила Ланка ее восторженный полушепот.
– А вот и станет! Там режиссер, между прочим, сам Ровиш! У него уже три фильма запретили! Потому что они все про сны. А этот – разрешили!
– Ага, с чего бы это? Те запрещали, а тут вдруг разрешили.
– Потому что… Не знаю, почему. Какая разница! Вот посмотрим и сама увидишь!
– Ну, давай. Чушь какая-нибудь окажется. Ладно, все равно делать нечего. Пошли.
Наверное, Ровиш действительно был неплохим режиссером. Во всяком случае, когда герой Киала, не теряя усталой полуулыбки на загорелом лице, раз за разом выпутывался из подстерегающих его на каждом шагу ловушек, Ланка смотрела, не отрываясь. Она почти поверила ему и чуть не заплакала, когда он упал в кресло и с трудом прошептал: «Все, не могу больше… Прости меня, любимая…» А прекрасная напарница его, в исполнении очаровательной Леды Тарк, опустилась на колени и молча смотрела, как закрываются карие насмешливые глаза. Навсегда.
Потом возник Город. Ощущение было такое, будто Ланка, перегревшись на солнце, с размаху кинулась в ледяную воду. Неправда! Просто город – пыльный, скучный, снятый почему-то на черно-белую пленку. Нестрашный.
А уж когда из-за угла выскочило чудовище, напоминающее помесь крокодила со слоном, и, картинно скаля кривые желтые зубищи, набросилось на Киала… Это было не просто неправильно – это было глупо! Ланка почувствовала себя обманутой. Чудовища! Ха! Если бы ужас Города заключался в капающих слюнями на асфальт монстрах – она бы, ни секунды не колеблясь, треснула распалившегося Мика прямо по носу тогда, в беседке. Нет, тот зыбкий кошмар не-живого и не-мертвого обиталища призраков не могла передать жалкая суета теней на экране домашнего кинотеатра.
– Поздно уже…
– Я ненадолго, Иви. Обещаю, сразу уйду, – он стянул узкую бретельку сарафана. Мягкая грудь едва помещалась в ладони.
Нервный смешок:
– Завтра, все завтра. Тебе надо отдохнуть.
– До пансионата вон еще сколько идти… Я останусь у тебя. Не откажешь своему жениху в ночлеге? Ну же, иди ко мне…
– Тихо… Мать услышит. Подожди до завтра.
– Ты меня не обманешь?
– Приду к полудню, как договаривались. Спокойной ночи.
Она выскользнула из объятий. Стукнула калитка.
Гудло шумно вздохнул, повернулся и пошел, осторожно ступая по пыльной дороге. Усталость навалилась душным ватным одеялом. Лежать бы сейчас в постели с Ивви, а не плестись в темноте! Какая женщина!
Огни пансионата прыгали в глазах, и от этого к горлу начинало подкатывать. Зря он перебрал в этом идиотском баре. Огни то приближались, то удалялись, и Гудло никак не мог определить, сколько еще идти.
Он оглянулся и заметил две серые тени. По спине побежал холодок. Гудло медленно потрусил вдоль реки. Тени не отставали, но и не приближались.
– Что вам нужно? – крикнул он в темноту.
Сзади глумливо захохотали, и от этого смеха ему стало нехорошо. Мерзкий ком подступил к горлу, Гудло остановился, и его вырвало.
– Это Лысый в коктейли паленую водку подмешивает, – весело сказали сзади. – Мужик, тебе помочь?
– М-м-м, – промычал он, отплевываясь.
Его подхватили с обеих сторон и потащили к реке.
Пахнуло влагой. Под ногами захлюпало.
– Не надо, не трогайте меня! – взвизгнул Гудло.
– Тебе бы умыться, мужик. Кто ж тебя такого, в блевотине, полюбит?
– Оставьте меня в покое! У меня ничего нет!
– Как скажешь.
Его отпустили и мягко пнули в зад. Гудло плюхнулся лицом в воду. Попытался встать на четвереньки, но повалился на бок и застонал от обиды и страха.
Парни снова заржали.
– Ну-ка, Шолт, глянь, не врет ли?
Быстрые руки обшарили карманы, выудили бумажник. Нашли потайной кармашек на веревочке под рубашкой.
– Смотри-ка, тут деньги! Что ж ты нам врешь, собака? – спросил один и пнул Гудло ботинком под ребра.
– Забирайте, только отпустите меня! – хлюпнул он носом. – Быдло деревенское, Темный Город по вам плачет.
– Шолт, ты смотри, какого она слизняка нашла, – голос зазвенел металлическими нотками.
Гудло рванулся, загребая сандалиями ил. Бежать! Надо бежать, не оглядываясь! Это его единственный шанс.
Он успел сделать лишь пару шагов. Мощный удар опрокинул его на прибрежную траву с острыми как бритва краями. Затем удары посыпались со всех сторон. Гудло перевернулся на бок, прикрывая голову руками, сворачиваясь в клубок. Что-то тяжелое навалилось сверху. Внутри противно хрустнуло. Воздух вдруг загустел и перестал заполнять легкие.
Помогите! Убивают!
Вместо крика выходило только сдавленное сипение. Он разевал рот, как выброшенная на берег рыба.
Тело взрывалось вспышками боли. В ушах звенело.
Тяжелый ботинок врезался в лицо. Во рту появился гадкий медный вкус. На секунду мир озарился яркой малиновой вспышкой и сразу же погас…
Старая лестница скрипела от каждого движения. Только бы мать не проснулась. За окном начинало светать.
Фолк пропустил Шолто в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь. Ники тихо посапывал в постели.
Фолк стащил с кровати тюфяк, кинул на пол:
– Выбирай, где ляжешь – тут или на кровати?
Шолто зевнул и ругнулся.
– Если бы знал, хоть бы днем выспался. – Его глаза лихорадочно блестели в утренних сумерках. – Черт меня дернул с тобой связаться, Фол! Это ж, как минимум, на месяц. Мы его так отделали, что мать родная не узнает. Может, лучше сразу сдаться в поселковый центр?
– Я же сказал, не понадобится. Не дрейфь, Шолт! Светлого Леса я тебе, конечно, не обещаю, но к обеду проснешься свеженький, как огурчик. И никаких проблем.
Шолто недоверчиво поджал губы, но спорить не стал. Снял пиджак, ботинки и растянулся на тюфяке.
– Как это у тебя получается? Какой-то энергетик?
– Секрет фирмы. Ты, главное, меня держись, а я все устрою, – улыбнулся Фолк. – Давай, дрыхни. Спи без сновидений!
Шолто провалился в сон, как только голова коснулась подушки.
Фолк потряс брата за плечо:
– Ники, просыпайся!
Братишка завозился на кровати, зевнул и широко распахнул глаза.
– Вставай, тебе говорят! Слушай, Ник! Мне нужна твоя помощь, оруженосец!
– Что? А…
– Тут дело такое…
– Ты опять подрался? – скривился Ники.
– Знаешь, как это бывает… Тут отдыхающие в клубе стали к девчонкам нашим приставать. Девчонок же нельзя обижать! Нам с Шолто пришлось их защищать.
– Я не могу! Два раза подряд… Ты же обещал, что завтра машину собирать будем.
– Соберем. Ник! Я же тебя никогда не подводил. Не мог я девчонок в беде оставить! Разве настоящие мужчины так поступают? Будь другом, выручи? А я тебе куплю новый велосипед! Красный, с блестящими колесами и звонком.
– Мне и старого хватает.
Никел покосился куда-то в потолок.
– Ты что-то видишь? Уже началось? – заволновался Фолк. – Слушай, Ник, что ты разнюнился, как девчонка? Ну, поваляешься еще денек в кровати. Зато потом я тебя на рыбалку возьму. Только вдвоем пойдем, с ночевкой. Хочешь? Палатку возьмем. Накопаем червей. Я тебя научу закидушки ставить. Будем жарить рыбу, выжимать на нее лимон, как ты любишь, и печь картошку. А ты мне будешь рассказывать разные истории.
– Правда? Только мы с тобой?
– Конечно, когда я тебе врал? Мы с тобой знаешь, как должны друг за друга держаться? Вот так! – он переплел пальцы. – Мы же братаны, и должны друг другу помогать. Ну как, согласен?
Ник серьезно посмотрел на него и кивнул.
– Мужик! Уважаю! – Фолк завалился на кровать, устроился поудобнее, прикрыл глаза. – Подрастешь немного, я тебя с собой в город заберу. Мы там знаешь, как жить будем… У нас все будет! И красивый дом, и крутые тачки, и телки самые красивые!
Вечером следующего дня, когда Фолк и Шолто, красные и распаренные, сидя на завалинке возле бани, попивали пиво, в доме послышались возня и женское кудахтанье. Задняя дверь распахнулась, и в огород выскочила Ивка. С красными глазами, распухшим от слез лицом, злая, как бешеная кошка. Увидев мирно сидящих парней, она остолбенела.
– Как? Ты же… Темный…
Шолто смутился. Фолк ткнул его локтем в бок.
– О, Ивка! – улыбнулся он. – Давай, пивка с нами! Ты чего хотела-то, Ив? Где этот, жених твой? Уехал? И тебя с собой не взял? Нехорошо! Дать бы ему за это по красной роже, но нельзя. Ибо «каждому, поднявшему руку на брата своего или сестру, наказание будет»…
Ивка подскочила к Фолку, словно хотела вцепиться в лицо. Потрясла пальцем перед его носом:
– Это ты! Не знаю, как у тебя получилось, но это ты!
– Что я? Мы тут мирно отдыхаем… Ты ручонками-то не сучи, не ровен час глаз мне выколешь. Ишь, когтищи красные отрастила.
У Ивки задрожал подбородок:
– Ты об этом еще пожалеешь! Ненавижу тебя!
Она схватила бутылку и швырнула в стенку. Жалобно звякнуло разбитое оконце. Мать Фолка, стоявшая у двери, охнула. Стремительно выбегая на улицу, Ивка едва не сбила ее с ног.
– Зря ты с ней так, Фол, – угрюмо сказал Шолто.
– Заткнись. Я ничего никому не прощаю.
Ивка бурей пронеслась по поселку и исчезла. Кто-то утверждал, что она подлечила жениха и все-таки вышла за него замуж. Кто-то уверял, что она торгует на рынке в городе, и даже купил у нее то ли копченого сазана, то ли трусики-носки-колготки. Кто-то клялся, что видел, как она на проспекте подсаживалась в машины клиентов.
Сама того не ведая, Ивка оказала последнюю услугу бывшему возлюбленному. В поселке на Фолка стали смотреть по-другому. Когда они с Шолто заходили в клуб или в магазин, разговоры стихали. В спину смотрели любопытные, испуганные глаза. Стоило достать сигарету, как появлялись несколько услужливо протянутых зажигалок. Девчонки стали улыбаться по-особому. Лысый в поселковом клубе наливал за счет заведения, да еще из припасов, которые берег для серьезных клиентов.
Шолт зуб давал, что никому не рассказывал о той ночи, но по селу ползли дикие слухи о Фолке. Говорили, что он знается с нечистью из Темного. То ли кому-то продал душу в городе, то ли овладел черной магией в таинственной секте. Теперь, мол, стоит ему посмотреть на человека, и достаточно – с тем обязательно что-нибудь нехорошее случится.
Когда через несколько дней Фолк и Ники вернулись домой с рыбалки, на кухне за чашкой чая сидел Бентам, поселковый Голова. Фолк отдал матери ведро с рыбой и уселся напротив. Голова, опуская усы в чашку, поинтересовался, чем там, в городе, Фолк занимается, не хочет ли устроиться на работу в поселке? Мялся, пыхтел, а потом неуклюже напрямую и вывалил: мол, давно ли Фолк попадал в Темный? Мать с особым рвением начала переставлять на столе чашки и ложки. Фолк долго рассказывал Голове, что после смерти отца остался единственным кормильцем у семьи. Что теперь и думать не может ни о каких глупостях. Если что с ним случится, они же пропадут совсем…
Он видел, как мать просияла от счастья.
Бентам пожевал усы, покачал согласно головой, дескать, правильно говоришь, ударный труд лучшее средство от агрессии, но, если все-таки надумаешь на работу устроиться, я тебе посодействую… И ушел.
А еще через неделю потянулись к дому Арсонов обиженные, несчастные и просто недовольные жизнью: собутыльник отца, уволенный с работы; Лысый, которому кто-то не вернул долг; соседка, которую обрюхатил местный электрик, а теперь не хотел жениться.
Так нечаянно и быстро начался его взлет. И Фолк, освоившись с новым своим положением, неожиданно повзрослел. Движения его приобрели размеренность и вальяжность, а взгляд заставлял односельчан беспокойно ерзать на краешке стула и заикаться, излагая очередную просьбу. Фолк принимал посетителей, развалившись в отцовском кресле. Всех внимательно выслушивал, никому не отказывал. И проблемы начинали решаться сами собой. Приказы об увольнении разрывались, долги возвращались, а к запойным пьяницам возвращался давно утерянный человеческий облик. Лето едва успело перевалить за половину, когда жители поселка окончательно и бесповоротно уверовали в бесконечные возможности Фолка Арсона.
За ним теперь следовала стая из крепких молодых парней, недавних одноклассников. Иногда они исчезали из поселка на несколько дней. Куда и зачем – оставалось тайной для всех. Слухи, искусно подпускаемые Шолто, множились, обрастали фантастическими подробностями, и никто, кроме самого Фолка, не мог сказать – правда это или вымысел.
Глава 4
Фолк потрепал брата по волосам:
– Ложись сегодня пораньше. А завтра вместе соберем, хочешь?
– Угу, – повеселел братишка. – Давай машину!
Для такого сокровища, как Ник, ничего не жалко.
Если дело пойдет, то через несколько лет он купит братишке к Последнему Дню Детства настоящую тачку.
Мать все не хотела его отпускать. Схватила за рукав:
– Как на работе?
– Все отлично. А, забыл… – Фолк открыл сумку и достал несколько плотных пачек, перетянутых резинками. Одну кинул на стол. – Вот, на хозяйство.
– Фолли, спасибо, но тут так много… Чем же вы с Шолто занимаетесь?
– Я уже говорил. Кому крышу надо перекрыть, кому проводку починить или технику какую. Шолто в этом мастак, – Фолк поглядывал на часы. Друг уже наверняка в клубе – договорились встретиться в девять. Фолку не терпелось убраться из дому, выпить пива с пацанами, потрындеть про городскую жизнь и встретиться с Ивкой. – Огороды копаем, печи кладем, заборы поправляем, дома строим. Да мало ли…
– Неужели за это такие большие деньги платят?
– Платят, мам, а как же…
Все придумал Шолто. Головастый! Он находил баклана при деньгах. Пас несколько дней, знакомился, прощупывал, находил слабину. А потом за дело принимался Фолк и с клиентами особо не церемонился. Обычно трусливые бакланы сдавались без боя, но иногда приходилось объяснять клиентам, что никакие деньги и драгоценности не стоят того, чтобы из-за них чалиться в Темном. Ничего серьезного, по мелочи. Но и мелочи имеют обыкновение накапливаться. Тогда «гастроли» заканчивались пораньше, и они возвращались домой «отдыхать».
Нику он рассказывал о «несчастных случаях на производстве». Зазевался и звезданул молотком по пальцу напарника. Или бросал кирпич и другому работяге нечаянно по голове попал. А уж о падениях, неудачной страховке или неумелом использовании инструмента и говорить не приходится. Ники верил.
– Фолли, у нас в поселке тоже полно работы. Неужели обязательно мотаться так далеко? Когда ты уезжаешь, у меня душа не на месте. Вдруг что с тобой случится. Вы еще молодые совсем, неопытные. Знаешь, сколько нехороших людей вокруг, вдруг обманут вас, втянут во что-нибудь. Вон на днях по телевизору показывали, сект всяких развелось!
– Ма… – Он вытащил из кармана пачку денег, отделил несколько купюр и протянул ей. – Я тебе ничего не привез. Купи сама, что нужно. Туфли там, духи, платье какое-нибудь, помоднее. Прическу сделай. Ты же еще молодая, а ходишь, как… бабка.
Мать покраснела.
– Приоденешься, и мы тебя замуж отдадим. Ты же у нас красавица! Верно, Ники?
Фолк нарочито грубовато чмокнул ее в щеку и выскользнул из дома.
Шолто со свежей стрижкой, в стильном пиджаке, ждал друга у входа в поселковый клуб. В отличие от Фолка, он выглядел совершенно по-городскому: аристократическое лицо, породистый подбородок, а самое главное – умный, уверенный взгляд. Для пущей важности Шолто носил узкие интеллигентские очки. Он легко знакомился с людьми и входил в доверие. Единственное, что выдавало в Шолте мужика от сохи, – здоровенные крестьянские ладони с крепкими узловатыми пальцами. Шолто уважал приятеля за отчаянную храбрость и способность, не раздумывая, применять силу, и предпочитал оставаться в его тени, хоть и был года на три старше Фолка.
Увидев друга, Шолто бросил недокуренную сигарету под ноги, где валялось уже с полдюжины бычков.
– Здорово Шолт! Ты чего тут загораешь?
– Тебя ждал. Думал, ты в кому впал.
– Впал, – кивнул Фолк. Он даже Шолту не говорил о том, что может Ники. – И выпал. Идем, тряхнем костями.
– А может, ну их всех? Пойдем лучше на речку искупаемся.
– Шолт, ты уже напился, что ли? С какого перепугу тебя на речку тянет?
– Да… Ивка там, – буркнул он. – С каким-то жирным хахалем пришла. По всему видно – из этих, отдыхающих.
Ниже по течению реки располагался дорогой пансионат.
Фолк рванулся вперед, не глядя, сунул охраннику на входе купюру.
– Не нужно, Фолк, – Шолто схватил его за локоть. – Дура она, Ивка. Меркантильная дура, падкая на цацки. С кем она только не была до тебя.
– Пусти!
Шолто был во всем прав. Ивка – дура. И не красавица. И перестарок. И кто к ней только не таскался. И не любил ее Фолк, и даже не уважал. Только его к ней всегда тянуло, он к ней привык и всегда скучал, когда подолгу не видел. И она принадлежала ему, только ему. Все последние полгода.
Ивка, в платье из полупрозрачной белой ткани с огромными маками, танцевала, обольстительно покачивая бедрами. Рыхлый белобрысый мужичонка, с красной, будто обгоревшей кожей, обнимал ее сзади за талию, прижимался. Шлепал мясистыми губами. Ивка прикрывала глаза, блаженно улыбалась, словно этот потный тип обещал ей золотые горы. Новый браслет блестящей змейкой обвивал тонкое запястье. Фолк не мог отвести глаз от глубокого выреза, в котором то и дело колыхалось шоколадное пятно.
Ивка выгнулась и, грациозно повернув голову к своему ухажеру, что-то сказала. Мужик кивнул и направился к барной стойке.
– Шолт, задержи этого хрена у бара, – бросил Фолк и стал пробираться сквозь толпу.
Обнял Ивку со спины, прильнул всем телом, вдыхая аромат духов и кожи.
– Соскучилась?
Ивка застыла. Он развернул девушку к себе, присосался к неотвечающим губам долгим поцелуем.
– Не ждала сегодня?
– Нет, – она стрельнула глазами в сторону бара и фальшиво улыбнулась. – Хорошо, что приехал! Пойдем ко мне.
– Конечно, пойдем. Только немного выпьем и потанцуем. Ты же не против? Только что так зажигала.
Он помахал Шолту рукой.
– Что-то больше не хочется. Пошли, Фол.
Она поежилась. Забавно было видеть дерзкую Ивку – такой. Словно ее в прорубь макнули. Ему хотелось видеть, как она будет барахтаться, выкручиваться, лебезить перед ним. Фолк крепко прижал ее к себе.
Через толпу с двумя высокими стаканами прорвался краснорожий тип.
– Э… Ивви? У вас все в порядке?
Она кивнула:
– Это мой друг… детства, Фолк. Подожди немного. Я сейчас.
Ивка твердо взяла Фолка за руку и вывела из клуба. Под фонарем, как сигаретный дым, клубилась мошкара.
– Меня не было всего три недели, Ивка, а ты уже нашла какого-то старого козла! Дрянь!
– Я уже двадцать пять лет дрянь. Ради всего святого, Фол, двадцать пять! И я тоже, как и все, хочу жить хорошо.
– Деньги не проблема, Ивка. Хочешь, я куплю тебе такой же браслет? Хоть двадцать штук!
– Какой же ты… Я хочу семью и детей! А с кем тут?.. Либо пацаны зеленые, как вы с Шолто, либо алкаши, как твой папашка. Да разве кто-нибудь из нашего поселка возьмет меня замуж, скажи мне, Фолли? Ты вот – возьмешь?
Он молчал. Шалава! Ивка никогда раньше не называла его этим детским домашним именем.
– То-то же, – зло сказала она и шмыгнула носом. – А Гудло мне сделал предложение. И кольцо подарил, как полагается. Ты все твердил, что хочешь вырваться отсюда. Я тоже хочу, понимаешь?! Не просто сидеть и гадать, вернешься ты или найдешь себе малолетку с ногами от ушей. Ругайся, сколько тебе вздумается, только завтра я уезжаю с ним в город. Навсегда.
В глазах железная решимость. Да она сметет любого, кто встанет на пути! Если б Фолк сегодня не приехал, то и не нашел бы ее никогда.
Он сердито прищурился и… улыбнулся:
– Счастливого пути.
Ее брови поехали вверх, пока совсем не исчезли под неровно подстриженной челкой.
– Ты не сердишься?
– Ты права. Тебе нужно ехать. Когда еще представится такой шанс, – он пожал плечами.
Такого Ивка не ждала. Она готовилась к оскорблениям, ругани, драке, наконец.
– Фол… Ты… ты…
– Прощай, Ивка.
Она взяла его лицо обеими руками и нежно поцеловала в губы.
– Прощай, Фол. Я тебя никогда не забуду.
Он повернулся и пошел к мосту. Ивка с облегчением скрылась за дверью клуба и не видела, как сильный удар начищенным ботинком смел в кусты дремавшую на обочине дворнягу.
* * *
Старые качели не скрипели даже – мерзко визжали. Ланка толкнулась ногой, брезгливо поморщилась – в сандалию попали мелкие колючие камушки – и, ни к кому не обращаясь, протянула:– Ску-у-учно…
– Ага, – с готовностью поддакнула Таля. – Может, к Мику в гости завалимся? Там сегодня тусовка…
Ланка и отвечать не стала, только фыркнула. После того случая Мик в ее сторону не смотрел. Хуже – он всему классу наболтал что-то такое, что теперь все, кроме верной подружки, обходили Ланку стороной, как зачумленную. Так что она же еще и крайней оказалась!
Она вспомнила, как пыталась помочь Мику подняться, то и дело возвращаясь глазами к мелькавшей между стволов угловатой фигуре. Пока та не скрылась за негустой зеленью. А Мик… Он так шарахнулся от протянутой руки, будто это Ланка прижимала его к деревянным перилам, шарила по спине жадными руками и дышала в лицо перегаром. Будто это она избивала его.
А ведь на самом деле, если бы не она, кто знает – сумел бы незнакомец вовремя остановиться? Или так и забил бы незадачливого ухажера до смерти? Ланка снова услышала тонкий, жалобный стон, так не вязавшийся с образом уверенного в себе красавчика-одноклассника… Ну почему у нее все не как у людей?!
– Ланк… – голос подруги отвлек ее от горестных раздумий. – Знаешь…
Таля замолчала, ковыряя песок носком босоножки.
– Ну?
– Знаешь, я иногда так боюсь…
– Кого боишься? – не поняла Ланка.
– Да не кого, а чего, – вздохнула Таля. – Всего этого… – Она неопределенно махнула рукой и, понизив голос, продолжила: – Быть взрослой, понимаешь? Вдруг я не смогу. Может же такое быть, чтобы… ну, случайно, понимаешь? А я просто не переживу, наверное, если… Если туда.
Ланка с удивлением уставилась на подружку. До Последнего Дня Детства Тайле оставалось чуть больше месяца – живи и радуйся! А она вон чего – боится. Талька! Серая мышка, тихоня! Ей-то чего бояться?
– Переживешь, – хмуро бросила Ланка, удивленная внезапно нахлынувшей злостью.
– Лан…
– Ну?
– А как там? – Таля искательно заглянула в опущенное лицо Ланки и заторопилась: – Да нет, не хочешь – не говори! Просто я думала… мы раньше всегда… обо всем. Но, если тебе неприятно, то конечно…
Голос у нее совсем упал. Ланка вдруг ощутила превосходство над глупой, маленькой девочкой Талей и неожиданно для себя сказала:
– Да ничего такого, Таль, – она обняла подругу и, чувствуя, как расслабляются под рукой закаменевшие плечи, продолжила: – Неуютно, конечно. И тоскливо так, знаешь… Вот, как сейчас прямо. Но жить можно!
Талька просияла робкой улыбкой и благодарно ткнулась лбом куда-то Ланке в шею.
– Ланк, я тебя так люблю! Ты такая…
– Какая?
– Смелая. И сильная.
– Брось! – Ланка, внезапно развеселившись, спрыгнула с качелей. – Пойдем ко мне. Папа сегодня дежурит…
Ланка привычно нашарила пульт. Экран телевизора мягко засветился. Строгий голос диктора заполнил комнату: «…шокирующие кадры. Уважаемые телезрители, запись сделана очевидцами трагедии, на мобильный телефон, поэтому качество оставляет желать лучшего, но все-таки можно в достаточной мере оценить масштаб происходящего на главной площади города…» Пульт упал на пол. Тишина разлетелась на тысячу осколков – крики, страх, огонь, силуэты людей, мечущиеся в дыму… Ланка прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Искаженное, перепачканное кровью лицо ткнулось прямо в экран, будто человек хотел выскочить оттуда, из ужаса, творящегося посреди мирного, уютного городка.
Профессионально-бесстрастная дикторша заслонила собой картину хаоса: «Это беспрецедентное по своей разрушительной силе деяние совершили люди! – на ее лице мелькнула тень возмущения. – Из достоверных источников нам стало известно, что ответственность за случившееся лежит на членах известной секты “Живые”. Ее лидер, господин Элин Триар, подозревается в организации целого ряда подобных нарушений общественного порядка…»
Дальше Ланка не слышала – мир сузился до размеров черно-белой фотографии на экране телевизора…
– Ланк, что с тобой? Ну их, эти новости! – Таля раздраженно нажала на кнопку, переключая канал. – Чего ты? Давай лучше новый фильм посмотрим. «Непобедимый», слышала? У меня диск с собой. Ой, там Метт Киал играет, я от него просто умираю! Давай, а?!
– Это такой прилизанный? – спросила Ланка – просто, чтобы что-то сказать.
Таля тут же попалась на крючок:
– Ты что! Он вообще классный! Красивый и мужественный! А в «Непобедимом» он один против целой банды! И собой жертвует, чтобы спасти город! А еще… – она понизила голос и зашипела прямо Ланке в ухо: – Там прямо про это показывают.
– Про что – про это? – спросила Ланка, отодвигаясь.
– Ну, про сны. Как все там… по-настоящему.
– Дура ты, Талька! Никто про такое не станет снимать! По-настоящему… – передразнила Ланка ее восторженный полушепот.
– А вот и станет! Там режиссер, между прочим, сам Ровиш! У него уже три фильма запретили! Потому что они все про сны. А этот – разрешили!
– Ага, с чего бы это? Те запрещали, а тут вдруг разрешили.
– Потому что… Не знаю, почему. Какая разница! Вот посмотрим и сама увидишь!
– Ну, давай. Чушь какая-нибудь окажется. Ладно, все равно делать нечего. Пошли.
Наверное, Ровиш действительно был неплохим режиссером. Во всяком случае, когда герой Киала, не теряя усталой полуулыбки на загорелом лице, раз за разом выпутывался из подстерегающих его на каждом шагу ловушек, Ланка смотрела, не отрываясь. Она почти поверила ему и чуть не заплакала, когда он упал в кресло и с трудом прошептал: «Все, не могу больше… Прости меня, любимая…» А прекрасная напарница его, в исполнении очаровательной Леды Тарк, опустилась на колени и молча смотрела, как закрываются карие насмешливые глаза. Навсегда.
Потом возник Город. Ощущение было такое, будто Ланка, перегревшись на солнце, с размаху кинулась в ледяную воду. Неправда! Просто город – пыльный, скучный, снятый почему-то на черно-белую пленку. Нестрашный.
А уж когда из-за угла выскочило чудовище, напоминающее помесь крокодила со слоном, и, картинно скаля кривые желтые зубищи, набросилось на Киала… Это было не просто неправильно – это было глупо! Ланка почувствовала себя обманутой. Чудовища! Ха! Если бы ужас Города заключался в капающих слюнями на асфальт монстрах – она бы, ни секунды не колеблясь, треснула распалившегося Мика прямо по носу тогда, в беседке. Нет, тот зыбкий кошмар не-живого и не-мертвого обиталища призраков не могла передать жалкая суета теней на экране домашнего кинотеатра.
* * *
В пансионат идти не хотелось. Гудло слюнявил Ивкину шею, нетерпеливо покусывал мочку уха. От нее пахло просто сногсшибательно. От близости горячей, зовущей плоти внутри все горело.– Поздно уже…
– Я ненадолго, Иви. Обещаю, сразу уйду, – он стянул узкую бретельку сарафана. Мягкая грудь едва помещалась в ладони.
Нервный смешок:
– Завтра, все завтра. Тебе надо отдохнуть.
– До пансионата вон еще сколько идти… Я останусь у тебя. Не откажешь своему жениху в ночлеге? Ну же, иди ко мне…
– Тихо… Мать услышит. Подожди до завтра.
– Ты меня не обманешь?
– Приду к полудню, как договаривались. Спокойной ночи.
Она выскользнула из объятий. Стукнула калитка.
Гудло шумно вздохнул, повернулся и пошел, осторожно ступая по пыльной дороге. Усталость навалилась душным ватным одеялом. Лежать бы сейчас в постели с Ивви, а не плестись в темноте! Какая женщина!
Огни пансионата прыгали в глазах, и от этого к горлу начинало подкатывать. Зря он перебрал в этом идиотском баре. Огни то приближались, то удалялись, и Гудло никак не мог определить, сколько еще идти.
Он оглянулся и заметил две серые тени. По спине побежал холодок. Гудло медленно потрусил вдоль реки. Тени не отставали, но и не приближались.
– Что вам нужно? – крикнул он в темноту.
Сзади глумливо захохотали, и от этого смеха ему стало нехорошо. Мерзкий ком подступил к горлу, Гудло остановился, и его вырвало.
– Это Лысый в коктейли паленую водку подмешивает, – весело сказали сзади. – Мужик, тебе помочь?
– М-м-м, – промычал он, отплевываясь.
Его подхватили с обеих сторон и потащили к реке.
Пахнуло влагой. Под ногами захлюпало.
– Не надо, не трогайте меня! – взвизгнул Гудло.
– Тебе бы умыться, мужик. Кто ж тебя такого, в блевотине, полюбит?
– Оставьте меня в покое! У меня ничего нет!
– Как скажешь.
Его отпустили и мягко пнули в зад. Гудло плюхнулся лицом в воду. Попытался встать на четвереньки, но повалился на бок и застонал от обиды и страха.
Парни снова заржали.
– Ну-ка, Шолт, глянь, не врет ли?
Быстрые руки обшарили карманы, выудили бумажник. Нашли потайной кармашек на веревочке под рубашкой.
– Смотри-ка, тут деньги! Что ж ты нам врешь, собака? – спросил один и пнул Гудло ботинком под ребра.
– Забирайте, только отпустите меня! – хлюпнул он носом. – Быдло деревенское, Темный Город по вам плачет.
– Шолт, ты смотри, какого она слизняка нашла, – голос зазвенел металлическими нотками.
Гудло рванулся, загребая сандалиями ил. Бежать! Надо бежать, не оглядываясь! Это его единственный шанс.
Он успел сделать лишь пару шагов. Мощный удар опрокинул его на прибрежную траву с острыми как бритва краями. Затем удары посыпались со всех сторон. Гудло перевернулся на бок, прикрывая голову руками, сворачиваясь в клубок. Что-то тяжелое навалилось сверху. Внутри противно хрустнуло. Воздух вдруг загустел и перестал заполнять легкие.
Помогите! Убивают!
Вместо крика выходило только сдавленное сипение. Он разевал рот, как выброшенная на берег рыба.
Тело взрывалось вспышками боли. В ушах звенело.
Тяжелый ботинок врезался в лицо. Во рту появился гадкий медный вкус. На секунду мир озарился яркой малиновой вспышкой и сразу же погас…
Старая лестница скрипела от каждого движения. Только бы мать не проснулась. За окном начинало светать.
Фолк пропустил Шолто в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь. Ники тихо посапывал в постели.
Фолк стащил с кровати тюфяк, кинул на пол:
– Выбирай, где ляжешь – тут или на кровати?
Шолто зевнул и ругнулся.
– Если бы знал, хоть бы днем выспался. – Его глаза лихорадочно блестели в утренних сумерках. – Черт меня дернул с тобой связаться, Фол! Это ж, как минимум, на месяц. Мы его так отделали, что мать родная не узнает. Может, лучше сразу сдаться в поселковый центр?
– Я же сказал, не понадобится. Не дрейфь, Шолт! Светлого Леса я тебе, конечно, не обещаю, но к обеду проснешься свеженький, как огурчик. И никаких проблем.
Шолто недоверчиво поджал губы, но спорить не стал. Снял пиджак, ботинки и растянулся на тюфяке.
– Как это у тебя получается? Какой-то энергетик?
– Секрет фирмы. Ты, главное, меня держись, а я все устрою, – улыбнулся Фолк. – Давай, дрыхни. Спи без сновидений!
Шолто провалился в сон, как только голова коснулась подушки.
Фолк потряс брата за плечо:
– Ники, просыпайся!
Братишка завозился на кровати, зевнул и широко распахнул глаза.
– Вставай, тебе говорят! Слушай, Ник! Мне нужна твоя помощь, оруженосец!
– Что? А…
– Тут дело такое…
– Ты опять подрался? – скривился Ники.
– Знаешь, как это бывает… Тут отдыхающие в клубе стали к девчонкам нашим приставать. Девчонок же нельзя обижать! Нам с Шолто пришлось их защищать.
– Я не могу! Два раза подряд… Ты же обещал, что завтра машину собирать будем.
– Соберем. Ник! Я же тебя никогда не подводил. Не мог я девчонок в беде оставить! Разве настоящие мужчины так поступают? Будь другом, выручи? А я тебе куплю новый велосипед! Красный, с блестящими колесами и звонком.
– Мне и старого хватает.
Никел покосился куда-то в потолок.
– Ты что-то видишь? Уже началось? – заволновался Фолк. – Слушай, Ник, что ты разнюнился, как девчонка? Ну, поваляешься еще денек в кровати. Зато потом я тебя на рыбалку возьму. Только вдвоем пойдем, с ночевкой. Хочешь? Палатку возьмем. Накопаем червей. Я тебя научу закидушки ставить. Будем жарить рыбу, выжимать на нее лимон, как ты любишь, и печь картошку. А ты мне будешь рассказывать разные истории.
– Правда? Только мы с тобой?
– Конечно, когда я тебе врал? Мы с тобой знаешь, как должны друг за друга держаться? Вот так! – он переплел пальцы. – Мы же братаны, и должны друг другу помогать. Ну как, согласен?
Ник серьезно посмотрел на него и кивнул.
– Мужик! Уважаю! – Фолк завалился на кровать, устроился поудобнее, прикрыл глаза. – Подрастешь немного, я тебя с собой в город заберу. Мы там знаешь, как жить будем… У нас все будет! И красивый дом, и крутые тачки, и телки самые красивые!
Вечером следующего дня, когда Фолк и Шолто, красные и распаренные, сидя на завалинке возле бани, попивали пиво, в доме послышались возня и женское кудахтанье. Задняя дверь распахнулась, и в огород выскочила Ивка. С красными глазами, распухшим от слез лицом, злая, как бешеная кошка. Увидев мирно сидящих парней, она остолбенела.
– Как? Ты же… Темный…
Шолто смутился. Фолк ткнул его локтем в бок.
– О, Ивка! – улыбнулся он. – Давай, пивка с нами! Ты чего хотела-то, Ив? Где этот, жених твой? Уехал? И тебя с собой не взял? Нехорошо! Дать бы ему за это по красной роже, но нельзя. Ибо «каждому, поднявшему руку на брата своего или сестру, наказание будет»…
Ивка подскочила к Фолку, словно хотела вцепиться в лицо. Потрясла пальцем перед его носом:
– Это ты! Не знаю, как у тебя получилось, но это ты!
– Что я? Мы тут мирно отдыхаем… Ты ручонками-то не сучи, не ровен час глаз мне выколешь. Ишь, когтищи красные отрастила.
У Ивки задрожал подбородок:
– Ты об этом еще пожалеешь! Ненавижу тебя!
Она схватила бутылку и швырнула в стенку. Жалобно звякнуло разбитое оконце. Мать Фолка, стоявшая у двери, охнула. Стремительно выбегая на улицу, Ивка едва не сбила ее с ног.
– Зря ты с ней так, Фол, – угрюмо сказал Шолто.
– Заткнись. Я ничего никому не прощаю.
Ивка бурей пронеслась по поселку и исчезла. Кто-то утверждал, что она подлечила жениха и все-таки вышла за него замуж. Кто-то уверял, что она торгует на рынке в городе, и даже купил у нее то ли копченого сазана, то ли трусики-носки-колготки. Кто-то клялся, что видел, как она на проспекте подсаживалась в машины клиентов.
Сама того не ведая, Ивка оказала последнюю услугу бывшему возлюбленному. В поселке на Фолка стали смотреть по-другому. Когда они с Шолто заходили в клуб или в магазин, разговоры стихали. В спину смотрели любопытные, испуганные глаза. Стоило достать сигарету, как появлялись несколько услужливо протянутых зажигалок. Девчонки стали улыбаться по-особому. Лысый в поселковом клубе наливал за счет заведения, да еще из припасов, которые берег для серьезных клиентов.
Шолт зуб давал, что никому не рассказывал о той ночи, но по селу ползли дикие слухи о Фолке. Говорили, что он знается с нечистью из Темного. То ли кому-то продал душу в городе, то ли овладел черной магией в таинственной секте. Теперь, мол, стоит ему посмотреть на человека, и достаточно – с тем обязательно что-нибудь нехорошее случится.
Когда через несколько дней Фолк и Ники вернулись домой с рыбалки, на кухне за чашкой чая сидел Бентам, поселковый Голова. Фолк отдал матери ведро с рыбой и уселся напротив. Голова, опуская усы в чашку, поинтересовался, чем там, в городе, Фолк занимается, не хочет ли устроиться на работу в поселке? Мялся, пыхтел, а потом неуклюже напрямую и вывалил: мол, давно ли Фолк попадал в Темный? Мать с особым рвением начала переставлять на столе чашки и ложки. Фолк долго рассказывал Голове, что после смерти отца остался единственным кормильцем у семьи. Что теперь и думать не может ни о каких глупостях. Если что с ним случится, они же пропадут совсем…
Он видел, как мать просияла от счастья.
Бентам пожевал усы, покачал согласно головой, дескать, правильно говоришь, ударный труд лучшее средство от агрессии, но, если все-таки надумаешь на работу устроиться, я тебе посодействую… И ушел.
А еще через неделю потянулись к дому Арсонов обиженные, несчастные и просто недовольные жизнью: собутыльник отца, уволенный с работы; Лысый, которому кто-то не вернул долг; соседка, которую обрюхатил местный электрик, а теперь не хотел жениться.
Так нечаянно и быстро начался его взлет. И Фолк, освоившись с новым своим положением, неожиданно повзрослел. Движения его приобрели размеренность и вальяжность, а взгляд заставлял односельчан беспокойно ерзать на краешке стула и заикаться, излагая очередную просьбу. Фолк принимал посетителей, развалившись в отцовском кресле. Всех внимательно выслушивал, никому не отказывал. И проблемы начинали решаться сами собой. Приказы об увольнении разрывались, долги возвращались, а к запойным пьяницам возвращался давно утерянный человеческий облик. Лето едва успело перевалить за половину, когда жители поселка окончательно и бесповоротно уверовали в бесконечные возможности Фолка Арсона.
За ним теперь следовала стая из крепких молодых парней, недавних одноклассников. Иногда они исчезали из поселка на несколько дней. Куда и зачем – оставалось тайной для всех. Слухи, искусно подпускаемые Шолто, множились, обрастали фантастическими подробностями, и никто, кроме самого Фолка, не мог сказать – правда это или вымысел.
Глава 4
Элин Триар медленно шел по коридору. Правая ладонь скользила по стене, лаская шершавый бетон. «Живые»… Его детище, его мир, его жизнь. Каждого из членов организации – даже в мыслях Элин никогда не использовал гадкое слово «секта», так любимое масс-медиа, – каждого, от тринадцатилетнего Рика до шестидесятилетней Айи, он знал в лицо. Чем они живут, о чем мечтают, чего боятся. Кто приходит к ним в снах.