Аркадий и Борис Стругацкие. Сталкер. Литературная запись кинофильма.

   ПРОФЕССОР. А вы знаете, я вас, пожалуй, здесь подожду, пока вы назад не пойдете. Осчастливленные. (Снимает рюкзак, садится.)
   СТАЛКЕР. Это невозможно!
   ПРОФЕССОР. Уверяю вас, у меня с собой бутерброды, термос…
   СТАЛКЕР. Во-первых, без меня вы здесь и часа не выдержите.
   ПРОФЕССОР. А во-вторых?
   СТАЛКЕР. А во-вторых, здесь не возвращаются тем путем, каким приходят.
   ПРОФЕССОР. И все-таки я предпочел бы…
   СТАЛКЕР. Тогда мы все вместе немедленно идем обратно. Деньги я вам верну. Разумеется, за вычетом некоторой суммы. За… ну, за беспокойство, что ли…
   ПИСАТЕЛЬ. Отрезвели, а, Профессор?
   ПРОФЕССОР. Ладно. (Встает, надевает рюкзак.) Бросайте вашу гайку.
   Сталкер бросает гайку. Профессор идет вперед, за ним – Писатель и Сталкер. Невдалеке кукует кукушка.
 
   Титры второй серии. За титрами Сталкер – оглядывается идет вперед.
   Сталкер стоит у здания – очевидно, того, к которому они пробирались. Кукушка слышна громче.
   СТАЛКЕР. Эй! Где вы там? Идите сюда!
   Писатель лежит на камнях, Профессор сидит рядом с ним.
   СТАЛКЕР. Вы что, устали?
   Профессор встает с кряхтением, видно, что он очень устал.
   ПИСАТЕЛЬ. О, Господи! Опять, кажется, наставления будет читать… Судя по тону…
   Слышен грохочущий и булькающий звук. Вода в канализационном колодце поднимается столбом, бурлит, постепенно успокаивается. В это время за кадром голос Сталкера.
   СТАЛКЕР. Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями; ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными, как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна…
 
   Сталкер пробирается по карнизу стены – видимо, плотины. Продолжается его внутренний монолог.
   СТАЛКЕР. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит. (Спускается внутрь здания, говорит вслух.) Идите сюда! (Появляются Писатель и Профессор.) Очень неплохо мы идем. Скоро будет «сухой тоннель», а там уж легче.
   ПИСАТЕЛЬ. Смотрите, не сглазьте.
   ПРОФЕССОР. Мы что, уже идем?
   СТАЛКЕР. Конечно, а что?
   ПРОФЕССОР. Подождите! Я думал, что вы… что вы только хотите нам что-то показать! А как же мой рюкзак?
   СТАЛКЕР. А что случилось с рюкзаком?
   ПРОФЕССОР. Как «что случилось»? Я его там оставил! Я ж не знал, что мы идем!
   СТАЛКЕР. Теперь уж ничего не поделаешь.
   ПРОФЕССОР. Нет, что вы. Надо вернуться.
   СТАЛКЕР. Это невозможно!
   ПРОФЕССОР. Да я не могу без рюкзака!
   СТАЛКЕР. Здесь не возвращаются! Поймите, еще никто здесь той же дорогой не возвращался!
   Профессор растерянно оглядывается.
   ПИСАТЕЛЬ. Да плюньте вы на этот рюкзак. Что у вас там – бриллианты?
   СТАЛКЕР. Вы забыли, куда идете. Комната даст вам все, что захотите.
   ПИСАТЕЛЬ. Действительно. Сверх головы закидает рюкзаками.
   ПРОФЕССОР. А далеко до этой Комнаты?
   СТАЛКЕР. По прямой – метров двести, да только здесь не бывает прямых, вот в чем беда… Идемте.
   Идут к выходу.
   ПИСАТЕЛЬ. Оставьте свой ползучий эмпиризм, Профессор. Чудо вне эмпирики. Вспомните, как чуть не утонул святой Петр.
   Сталкер останавливается над чем-то – мы не видим, над чем, и роняет туда гайку. Всплеск.
   СТАЛКЕР. Идите, Писатель.
   ПИСАТЕЛЬ. Куда идти?
   СТАЛКЕР. Вот по этой лестнице. (Писатель уходит.) Профессор, где вы?
   Сталкер выходит к лестнице. Внизу река.
   Сталкер и Писатель оглядываются. Перед ними – выход из тоннеля, потоки воды, с грохотом падающие с плотины. Сталкер и Писатель останавливаются.
   СТАЛКЕР. Ну вот и «сухой тоннель»!
   ПИСАТЕЛЬ. Ничего себе сухой!
   СТАЛКЕР. Это местная шутка. Обычно здесь вообще вплавь надо!
   Сталкер идет под арку плотины, нащупывая дорогу палкой. Писатель останавливает его.
   ПИСАТЕЛЬ. Постойте, а где Профессор?
   СТАЛКЕР. Что?
   ПИСАТЕЛЬ. Профессор пропал!
   СТАЛКЕР. Профессор! Эй, Профессор! Ну что же вы! Он же за вами шел все время!
   ПИСАТЕЛЬ. Отцепился, видимо, и заблудился.
   СТАЛКЕР. Да не заблудился он! Он за рюкзаком, наверное, вернулся! Теперь он не выберется!
   Внезапно темнеет.
   ПИСАТЕЛЬ. Может, подождем?
   СТАЛКЕР. Да нельзя здесь ждать! Здесь каждую минуту все меняется. Придется вдвоем!..
 
   Грохот воды стихает, становится светло. На экране битый кафельный пол, прямо у воды тлеют угли. Слышны голоса.
   ПИСАТЕЛЬ. Смотрите, что это? Откуда?
   СТАЛКЕР. Я же вам объяснял!
   ПИСАТЕЛЬ. Что «объяснял»?
   СТАЛКЕР. Это Зона, понимаете? Зона! Идемте скорее, здесь… Идемте!..
   Пол залит водой, на нем шприцы, бумага.
   Писатель и Сталкер выходят из тоннеля и видят Профессора; он сидит у костра и пьет кофе.
   ПИСАТЕЛЬ. Вот и он!
   ПРОФЕССОР. Я, разумеется, весьма признателен вам, что вы… Только…
   СТАЛКЕР. Как вы сюда попали?
   ПРОФЕССОР. Большую часть пути я… прополз на четвереньках.
   СТАЛКЕР. Невероятно. Но как вам удалось обогнать нас?
   ПРОФЕССОР. Как «обогнать нас»? Я вернулся сюда за рюкзаком.
   СТАЛКЕР. За рюк…
   ПИСАТЕЛЬ. А откуда здесь наша гайка?
   СТАЛКЕР (говорит, задыхаясь). Боже мой, это… это же ловушка! Здесь же Дикобраз специально гайку повесил. Как же Зона нас пропустила? Господи, да я теперь шагу не сделаю, пока… Хорошенькое дело. Все! Отдых! (Пошатываясь, обходит костер Профессора.) Только держитесь подальше от этой гайки, на всякий случай. Я уже грешным делом думал, что Профессор не выберется. Я ведь… (кашляет) я ведь никогда не знаю заранее, каких людей я веду. Все выясняется только здесь, когда уже поздно бывает.
   Пока он говорит, Писатель отходит в сторону. Профессор заливает костер.
   ПИСАТЕЛЬ. Мы-то ладно, главное – профессорский мешок с подштанниками цел остался!
   ПРОФЕССОР. Ну и не суйте свой нос в чужие подштанники, если не понимаете.
   ПИСАТЕЛЬ. А что тут понимать, собственно? Подумаешь, бином Ньютона…
   Писатель ложится на крошечном сухом островке у берега канала.
   ПИСАТЕЛЬ. Тоже мне – психологические бездны. В институте мы на плохом счету, средств на экспедицию нам не дают. Эх… набьем-ка мы наш рюкзак всякими манометрами-дерьмометрами, проникнем в Зону нелегально… И все здешние чудеса поверим алгеброй.
   Профессор приваливается к пологой стене.
   ПИСАТЕЛЬ. Никто в мире про Зону понятия не имеет. И тут, конечно, сенсация! Телевидение, поклонницы кипятком писают, лавровые веники несут…
   Сталкер ложится на камни, кашляет.
   ПИСАТЕЛЬ. …появляется наш Профессор весь в белом и объявляет: мене-мене, текел, упарсин. Ну, натурально, все разевают…
   Профессор лежит, поджав ноги.
   ПИСАТЕЛЬ. …рты, хором кричат: Нобелевскую ему!..
   ПРОФЕССОР. Писателишка вы задрипанный, психолог доморощенный. Вам бы стены в сортирах расписывать, трепло бездарное.
   ПИСАТЕЛЬ. Вяло. Вяло! Не умеете!..
   По воде бежит собака. Останавливается.
   ПИСАТЕЛЬ. Не знаете вы, как это делается.
   ПРОФЕССОР. Ну хорошо. Я иду за Нобелевской премией, ладно. А вы за чем поспешаете? Хотите одарить человечество…
   Сталкер лежит на камнях ничком, опустив голову на руку.
   ПРОФЕССОР. …перлами своего покупного вдохновения?
   ПИСАТЕЛЬ. Плевал я на человечество. Во всем вашем человечестве…
   Вода – виден бинт, осколок зеркала, рука Сталкера. Сталкер поворачивает лицо к говорящим.
   ПИСАТЕЛЬ. …меня интересует только один человек. Я то есть. Стою я чего-нибудь, или я такое же дерьмо, как некоторые прочие.
   ПРОФЕССОР. А если вы узнаете, что вы в самом деле…
   ПИСАТЕЛЬ. Знаете что, господин Эйнштейн? Не желаю я с вами спорить. В спорах рождается истина, будь она проклята. Послушайте, Чингачгук…
   Сталкер лежит с закрытыми глазами.
   ПИСАТЕЛЬ. …ведь вы приводили сюда множество людей…
   СТАЛКЕР. Не так много, как бы мне хотелось..
   ПИСАТЕЛЬ. Ну-у, все равно, не в этом дело… Зачем они сюда шли? Чего они хотели?
   СТАЛКЕР. Скорей всего, счастья.
   ПИСАТЕЛЬ. Ну да, но какого именно счастья?
   СТАЛКЕР. Люди не любят говорить о сокровенном И потом, это ни вас не касается, ни меня.
   ПИСАТЕЛЬ. В любом случае вам повезло А я вот за всю жизнь не видел ни одного счастливого человека.
   Сталкер открывает глаза, поворачивает к нему голову.
   СТАЛКЕР. А я тоже. Они возвращаются из Комнаты, я веду их назад, и больше мы никогда не встречаемся. Ведь желания исполняются не мгновенно.
   ПИСАТЕЛЬ. А сами вы никогда не хотели этой комнаткой, э… попользоваться? А?
   СТАЛКЕР. А… а мне и так хорошо.
   К Сталкеру подбегает собака, ложится у его согнутых ног. Сталкер отворачивается. В воде рядом с ним бронзовый сосудик, кусок обгорелой газеты.
   Писатель лежит, подложив под голову руку. Говорит, постепенно засыпая.
   ПИСАТЕЛЬ. Профессор, послушайте.
   ПРОФЕССОР. Ну?
   ПИСАТЕЛЬ. Я вот все насчет покупного вдохновения. Положим, войду я в эту Комнату и вернусь в наш Богом забытый город гением. Вы следите?.. Но ведь человек пишет потому, что мучается, сомневается. Ему все время надо доказывать себе и окружающим, что он чего-нибудь да стоит. А если я буду знать наверняка, что я – гений? Зачем мне писать тогда? Какого рожна? А вообще-то я должен сказать, э, существуем мы для того, чтобы…
   ПРОФЕССОР. Сделайте любезность, ну оставьте вы меня в покое! Ну дайте мне хоть подремать немного. Я ж не спал сегодня всю ночь. Оставьте свои комплексы при себе.
   ПИСАТЕЛЬ. Во всяком случае, вся эта ваша технология… все эти домны, колеса… и прочая маета-суета – чтобы меньше работать и больше жрать – все это костыли, протезы. А человечество существует для того, чтобы создавать… произведения искусства… Это, во всяком случае, бескорыстно, в отличие от всех других человеческих действий. Великие иллюзии… Образы абсолютной истины… Вы меня слушаете, Профессор?
   ПРОФЕССОР. О каком бескорыстии вы говорите? Люди еще с голоду мрут. Вы что, с Луны свалиЛИСЬ?
   Профессор лежит с закрытыми глазами.
   ПИСАТЕЛЬ. И это наши мозговые аристократы! Вы же абстрактно мыслить не умеете.
   ПРОФЕССОР. Уж не собираетесь ли вы учить меня смыслу жизни? И мыслить заодно?
   ПИСАТЕЛЬ. Бесполезно. Вы хоть и Профессор, а темный.
   На экране река, покрытая плотной желтоватой пеной. Ветер гонит над рекой хлопья пены, колышет камыши. Сталкер лежит с открытыми глазами и слышит голос своей жены.
   ЖЕНА. И вот произошло великое землетрясение, и Солнце стало мрачно, как власяница, и Луна сделалась, как кровь…
   Сталкер спит.
   ЖЕНА. …И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих… (Смеется.) И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и скройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто сможет устоять? (Смех.)
   Вода. В ней видны шприцы, монеты, картинки, бинт, автомат, листок календаря. Рука Сталкера в воде.
   На бетонной площадке лежит собака. Собака встает.
   Сталкер спит, тяжело дыша во сне. Просыпается и садится.
   СТАЛКЕР (шепчет). В тот же день двое… из них…
   Профессор и Писатель спят рядом друг с другом.
   СТАЛКЕР (шепчет). …шли в селение отстоящее стадий на шестьдесят… (неразборчиво) называемое… (неразборчиво) и разговаривали между собой о всех сих событиях, и когда они разговаривали и рассуждали между собой… (неразборчиво) и Сам, приблизившись, пошел с ними, но глаза их были удержаны (Писатель просыпается, смотрит на Сталкера), так что они не узнали Его. Он же сказал, о чем это вы (вздыхает) все рассуждаете между собой и отчего вы печальны. Один из них, именем…
   Профессор лежит с открытыми глазами и внимательно смотрит на Сталкера.
   Взгляд Сталкера обращен на воду, потом на Писателя и Профессора, потом Сталкер снова отворачивается.
   СТАЛКЕР. Проснулись? Вот вы говорили о смысле…
   Мох, камни, неподвижная вода в реке.
   СТАЛКЕР. …нашего… жизни… бескорыстности искусства… Вот, скажем, музыка… Она и с действительностью-то менее всего связана, вернее, если и связана, то безыдейно, механически, пустым звуком… Без… Без ассоциаций… И тем не менее музыка каким-то чудом проникает в самую душу! Что же резонирует в нас в ответ на приведенный к гармонии шум? И превращает его для нас в источник высокого наслаждения…
   Профессор и Писатель сидят рядом с ним и слушают.
   СТАЛКЕР. …И потрясает? Для чего все это нужно? И, главное, кому? Вы ответите: никому. И… И ни для чего, так. «Бескорыстно». Да нет… вряд ли… Ведь все, в конечном счете, имеет свой смысл… И смысл, и причину…
 
   Темнеет. Слышен странный шум. Сталкер и двое других стоят у входа в подземный коридор – у металлической двери, какие бывают в бомбоубежищах.
   ПИСАТЕЛЬ. Хм, это что же – туда идти?
   СТАЛКЕР. Э… к сожалению… другого пути нет.
   У открытой двери стоят Профессор и Писатель, за ними Сталкер.
   ПИСАТЕЛЬ. Как-то тускло, а, Профессор? Тут мне как-то идти первым нежелательно, Большой Змей добровольцем не бывает…
   СТАЛКЕР. Простите, видимо, надо тащить жребий. Вы не против?
   ПИСАТЕЛЬ. Нет, здесь я все-таки предпочел бы добровольца.
   СТАЛКЕР. У вас спички есть? (Профессор достает спички, отдает их Сталкеру.) Спасибо… Пойдет длинная. (писатель тащит спичку.) Длинная… На этот раз не повезло.
   ПИСАТЕЛЬ. Вы бы хоть гаечку туда бросили, что ли.
   СТАЛКЕР. Конечно… Пожалуйста…
   Подбирает большой камень, бросает – и сразу захлопывает дверь. Открывает дверь и смотрит туда.
   СТАЛКЕР. Еще?
   ПИСАТЕЛЬ. Ладно… Иду…
   ЭХО. И… ду…
   Писатель идет по коридору. Он проходит несколько шагов. Глядя на него, Сталкер отодвигает Профессора от двери и отходит сам. Писатель скрывается за поворотом.
   СТАЛКЕР. Быстрей, Профессор!
   Профессор впереди и Сталкер за его спиной перебегают по коридору. Сверху течет вода.
   Писатель испуганно оглядывается. Профессор и Сталкер останавливаются и выглядывают из-за угла коридора. Писатель медленно, хрипло дыша, идет дальше. Спотыкается, падает. Сталкер идет, прячась за спиной Профессора. Они тоже останавливаются. Писатель опять идет дальше, так же медленно и тяжело. Те двое делают еще перебежку. Писатель, задыхаясь, идет по битому стеклу. Останавливается, кричит.
   ПИСАТЕЛЬ. Здесь… Здесь дверь какая-то!
   ЭХО. Здесь дверь какая-то…
   Профессор и Сталкер подбегают, выглядывают из-за поворота.
   СТАЛКЕР. Теперь туда! Открывайте дверь и входите!
   Писатель смотрит на металлическую дверь. Достает пистолет, взводит курок.
   ПИСАТЕЛЬ. Опять я… И входить я…
   СТАЛКЕР. Вам же жребий выпал… Идите, тут нельзя долго… Что у вас там?.. Тут… Тут нельзя с оружием! Вы же погибнете так и нас погубите! Вспомните танки!. Бросьте, я вас очень прошу!..
   ПРОФЕССОР. Вы что, не понимаете?
   СТАЛКЕР (Профессору). Тише! (Писателю жалобно-настойчивым голосом.) Если… если что-нибудь случится, я вас вытащу, а так… Ах… Я вас очень прошу! В кого… (Почти плачет.) Ну в кого вы там будете стрелять?
   ЭХО. Стрелять…
   Писатель бросает пистолет.
   СТАЛКЕР. Идите! (ЭХО. Идите…) У нас мало времени!
   ПИСАТЕЛЬ (открывая дверь). Тут вода!
   За дверью видно затопленное помещение. На противоположной его стороне – железная лестница, поднимающаяся из воды.
   СТАЛКЕР. Ничего! Держитесь за поручни и спускайтесь!
   Писатель спускается в воду по плечи, проходит несколько шагов и поднимается по лестнице.
   СТАЛКЕР. Только не ходите никуда! Ждите наверху, у выхода!
   Профессор подходит к двери.
   СТАЛКЕР. У вас, надеюсь, ничего такого нет?
   ПРОФЕССОР. Чего?
   СТАЛКЕР. Н-ну, вроде пистолета?
   ПРОФЕССОР. Нет, у меня на крайний случай ампула.
   СТАЛКЕР. Какая ампула?
   ПРОФЕССОР. Ну ампула зашита, яд.
   СТАЛКЕР. Боже мой! Вы что же, умирать сюда пришли?
   ПРОФЕССОР (начинает спускаться по лестнице). А-а… Это так, на всякий случай ампула.
   Профессор идет по воде, держа рюкзак над головой. Сталкер смотрит вниз. На камнях лежит пистолет. Сталкер осторожно толкает его в воду.
   СТАЛКЕР. Писатель! Назад! Да вернитесь же, самоубийца! Я ж вам сказал, ждать у входа! Стойте! Не двигайтесь!
   Писатель проходит дальше, оглядывается. Виден обширный зал, засыпанный песком.
 
   У входа в зал показываются Профессор и Сталкер. Сталкер кидает гайку, и они оба бросаются на песок.
   Гайка медленно прыгает по песчаным барханам.
   Писатель закрывает лицо ладонью.
   Над леском летит большая птица. За ней – вторая; садятся на бархан.
   Профессор поднимает голову и смотрит на Писателя.
   ПРОФЕССОР. Это все ваша труба!
   СТАЛКЕР. Что?
   ПРОФЕССОР. Ничего! Вам бы по ней первому! Вот он и полез не туда – с перепугу.
   Они снова прячутся за барханом.
   Писатель лежит в луже. С трудом встает, с него льется вода, садится на край колодца, кашляет. Встает, берет камень и бросает его в колодец. (Гудящий звук.) Сидит на краю колодца.
   ПИСАТЕЛЬ. Вот еще… эксперимент. Эксперименты, факты, истина в последней инстанции. Да фактов вообще не бывает, а уж здесь и подавно. Здесь все кем-то выдумано. Все это чья-то идиотская выдумка. Неужели вы не чувствуете?.. А вам, конечно, до зарезу нужно знать, чья. Да почему? Что толку от ваших знаний? Чья совесть от них заболит? Моя? У меня нет совести. У меня есть только нервы. Обругает какая-нибудь сволочь – рана. Другая сволочь похвалит – еще рана. Душу вложишь, сердце свое вложишь – сожрут и душу, и сердце. Мерзость вынешь из души – жрут мерзость. Они же все поголовно грамотные, у них у всех сенсорное голодание. И все они клубятся вокруг – журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные. И все требуют: «Давай! Давай!..» Какой из меня, к черту, писатель, если я ненавижу писать. Если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кто-то становится лучше. Да не нужен я никому! Я сдохну, а через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого. Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию. Раньше будущее было только продолжением настоящего, а все перемены маячили где-то там, за горизонтами. А теперь будущее слилось с настоящим. Разве они готовы к этому? Они ничего не желают знать! Они только жр-р-ут!
   Вдали от Писателя стоят Профессор и Сталкер.
   СТАЛКЕР. Ну и везет же вам! Боже мой… да теперь… Теперь вы сто лет жить будете!
   ПИСАТЕЛЬ. Да, а почему не вечно? Как Вечный Жид?
   Писатель встает и идет к ним, поднимая пыль.
 
   По-видимому, помещение за песчаным залом. Наверно, здесь была лаборатория. Все страшно запущенное, полуразрушенное. Комната рядом затоплена, в воде лежат и плавают колбы.
   СТАЛКЕР. Вы, наверное, прекрасный человек! Я, правда, и не сомневался почти, но все же вы такую муку выдержали! Эта труба страшное место! Самое страшное… в Зоне! У нас его называют «мясорубкой», но это хуже любой мясорубки! Сколько людей здесь погибло! И Дикобраз брата тут… подложил. (Подходит к окну.) Такой был тонкий, талантливый… Вот послушайте:

 
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
 

 
Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.
 

 
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.
 

 
Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло.
Только этого мало.
 

 
Листьев не обожгло,
Веток не обломало…
День промыт как стекло,
Только этого мало.^[1]
 

   Хорошо, правда? Это его стихи.
   ПИСАТЕЛЬ. Что ты все юлишь? Что ты суетишься? Хорошо?..
   СТАЛКЕР. Я просто…
   ПИСАТЕЛЬ. Смотреть тошно!
   СТАЛКЕР. Вы не представляете с-себе, как я рад! Это ведь не часто бывает, чтобы все дошли, кто вышел. А вы правильно вели себя! Вы – хорошие, добрые, честные люди, и я горжусь тем, что не ошибся.
   ПИСАТЕЛЬ. Он, видите ли, рад до смерти, что все хорошо получилось! «Судьба»! «Зона»! Я, видите ли, прекрасный человек! А ты думаешь, я не видел, как ты мне две длинных спички подсунул?
   СТАЛКЕР. Нет-нет! Вы не понимаете…
   ПИСАТЕЛЬ. Ну конечно, куда мне! Вы меня извините, Профессор, но… я не хочу сказать ничего дурного, но вот этот гнус почему-то вас выбрал своим любимчиком…
   СТАЛКЕР. Зачем вы так!
   ПИСАТЕЛЬ. А меня…