Страница:
Надо заметить, что к тому времени у Циолковского с Реактивным научно-исследовательским институтом уже завязались добрые отношения. 27 мая 1935 года Клейменов сообщал Циолковскому, что его статья «Энергия химического соединения веществ и выбор составных частей взрыва для ракетного двигателя» получена и включена в сборник «Ракетная техника». Иван Терентьевич подчеркнул при этом «...для нас было бы очень ценно видеть в Вас постоянного сотрудника этих сборников».
Увы, пожеланию не довелось сбыться. Циолковский вскоре умер, и первый же сборник «Ракетная техника», выпущенный в 1935 году, был посвящен его памяти. Это напоминало торжественный траурный салют – создатели советской ракетной техники во всеуслышание объявляли о своем безграничном уважении к Циолковскому, о преданности его идеям.
Теперь несколько слов о письме, фотокопия которого воспроизводится. В 1962 году, в первом издании этой книги, упоминалось об избрании Константина Эдуардовича почетным членом технического совета. Прочитав книгу, вдова бывшего начальника института Маргарита Константиновна Левицкая-Клейменова сообщила мне о переписке Ивана Терентьевича с Циолковским. К сожалению, письмо Циолковского, которое мы публикуем, – одно из немногих, сохранившихся в семейном архиве. Письмо это представляется мне интересным. Особенно интересной показалась мне следующая фраза:
«Привет и поздравления тов. Лангемаку с успешно оконченной прекрасной работой».
Попытаюсь объяснить, почему эта фраза привлекла внимание. Георгий Эрихович Лангемак, впоследствии разделивший трагическую судьбу Клейменова, был заместителем начальника института по научной части. Лангемак – один из продолжателей работы над реактивными снарядами, начатой еще В. А. Артемьевым и Б. С. Петропавловским. Не этот ли большой труд, тогда, разумеется, совершенно секретный, имел в виду Константин Эдуардович, передавая поздравления Лангемаку?
Мы не располагаем фактами для того, чтобы безапелляционно и категорически утверждать: да, Циолковский знал о paботе над боевыми ракетами. Однако у нас есть достаточные основания предполагать, что Константин Эдуардович об этом догадывался.
Высокое воинское звание и военная форма Клейменова уже сами по себе были весьма прозрачным намеком. Не исключено, что Циолковский познакомился с рукописью большой работы – книги «Ракеты, их устройство и применение», написанной Лангемаком в соавторстве с другим инженером. В этой книге не только написано, что «ракеты на пороховом топливе дают возможность решить целый ряд артиллерийских задач», но и перечислены проблемы, над разрешением которых ломали тогда головы специалисты многих стран мира.
И наконец, последнее. Пытаясь разобраться в сути публикуемых материалов, я познакомился с одним из свидетелей встречи Циолковского и Клейменова. Он сообщил мне, что прямого разговора о военном применении ракет при встрече в Калуге не было.
Однако, – заметил мой собеседник, – не исключено, что ваша догадка не безосновательна. В частности, ее косвенно подтверждает то, что Клейменов подарил Циолковскому несколько фотоснимков гирдовских ракет, попросив при этом не показывать их посторонним людям, и Константин Эдуардович отнесся к этому со всей серьезностью.
Суммируя все это, можно предположить, что Циолковский догадывался, что его ученики и творческие наследники проводят беспримерно важную работу по оснащению Красной Армии вооружением исполинской силы.
Итак, это лишь догадка. И все же, публикуя эти новые материалы о Циолковском, я не счел себя вправе умолчать о предположениях, возникающих при истолковании текстов.
В 1905 году, прочитав в «Иллюстрированных биржевых ведомостях», что какой-то американец пытается применить ракету для военных целей, Циолковский решительно протестовал против такого использования его идей. А в 1935 году, если считать возникшее предположение справедливым, он не протестевал, а поздравлял.
Разумеется, Клейменов ответил на это письмо.
30. Личное и общественное
Приключения идеи (вместо заключения)
Увы, пожеланию не довелось сбыться. Циолковский вскоре умер, и первый же сборник «Ракетная техника», выпущенный в 1935 году, был посвящен его памяти. Это напоминало торжественный траурный салют – создатели советской ракетной техники во всеуслышание объявляли о своем безграничном уважении к Циолковскому, о преданности его идеям.
Теперь несколько слов о письме, фотокопия которого воспроизводится. В 1962 году, в первом издании этой книги, упоминалось об избрании Константина Эдуардовича почетным членом технического совета. Прочитав книгу, вдова бывшего начальника института Маргарита Константиновна Левицкая-Клейменова сообщила мне о переписке Ивана Терентьевича с Циолковским. К сожалению, письмо Циолковского, которое мы публикуем, – одно из немногих, сохранившихся в семейном архиве. Письмо это представляется мне интересным. Особенно интересной показалась мне следующая фраза:
«Привет и поздравления тов. Лангемаку с успешно оконченной прекрасной работой».
Попытаюсь объяснить, почему эта фраза привлекла внимание. Георгий Эрихович Лангемак, впоследствии разделивший трагическую судьбу Клейменова, был заместителем начальника института по научной части. Лангемак – один из продолжателей работы над реактивными снарядами, начатой еще В. А. Артемьевым и Б. С. Петропавловским. Не этот ли большой труд, тогда, разумеется, совершенно секретный, имел в виду Константин Эдуардович, передавая поздравления Лангемаку?
Мы не располагаем фактами для того, чтобы безапелляционно и категорически утверждать: да, Циолковский знал о paботе над боевыми ракетами. Однако у нас есть достаточные основания предполагать, что Константин Эдуардович об этом догадывался.
Высокое воинское звание и военная форма Клейменова уже сами по себе были весьма прозрачным намеком. Не исключено, что Циолковский познакомился с рукописью большой работы – книги «Ракеты, их устройство и применение», написанной Лангемаком в соавторстве с другим инженером. В этой книге не только написано, что «ракеты на пороховом топливе дают возможность решить целый ряд артиллерийских задач», но и перечислены проблемы, над разрешением которых ломали тогда головы специалисты многих стран мира.
И наконец, последнее. Пытаясь разобраться в сути публикуемых материалов, я познакомился с одним из свидетелей встречи Циолковского и Клейменова. Он сообщил мне, что прямого разговора о военном применении ракет при встрече в Калуге не было.
Однако, – заметил мой собеседник, – не исключено, что ваша догадка не безосновательна. В частности, ее косвенно подтверждает то, что Клейменов подарил Циолковскому несколько фотоснимков гирдовских ракет, попросив при этом не показывать их посторонним людям, и Константин Эдуардович отнесся к этому со всей серьезностью.
Суммируя все это, можно предположить, что Циолковский догадывался, что его ученики и творческие наследники проводят беспримерно важную работу по оснащению Красной Армии вооружением исполинской силы.
Итак, это лишь догадка. И все же, публикуя эти новые материалы о Циолковском, я не счел себя вправе умолчать о предположениях, возникающих при истолковании текстов.
В 1905 году, прочитав в «Иллюстрированных биржевых ведомостях», что какой-то американец пытается применить ракету для военных целей, Циолковский решительно протестовал против такого использования его идей. А в 1935 году, если считать возникшее предположение справедливым, он не протестевал, а поздравлял.
Разумеется, Клейменов ответил на это письмо.
«Дорогой Константин Эдуардович!Клейменов выполнил свое обещание. Свидетельством тому фотография, на которой 17 февраля 1934 года начальник РНИИ снят вместе с Циолковским.
С удовольствием читал Ваше письмо и с удовольствием пишу Вам снова.
Все материалы, кои Вы считаете уже законченными, направляйте нам.
Все работники института читают Ваши работы и с нетерпением ждут новых.
Работаем мы не покладая рук; на днях поступило несколько опытных ракет на высоту порядка 1-2 километра для проверки некоторых выкладок и конструкций. Сейчас широко развертываем экспериментальные работы на стендах и на полигоне... Получаем неплохие результаты, жаль, что Вы живете не в Москве, я уже три месяца, как собираюсь заехать к Вам, но, к сожалению, недавно болел брюшным тифом и не мог осуществить свое намерение. Думаю, ежели Вы не будете возражать, заехать к Вам в конце июля или начале августа.
Привет от работников института.
Уважающий Вас И. Клейменов».
30. Личное и общественное
Даже в обширной и разнообразной переписке, которую вел Циолковский, письмо от 20 июня 1935 года, приглашавшее Константина Эдуардовича принять участие в авиационной выставке в Милане, обращало на себя внимание. Его написал главный редактор Госмашметиздата по авиационной литературе Е. В. Латынин.
«На нашем стенде, – писал он, – помимо машин в натуру и в моделях, будет также выставлена и авиационно-техническая печать.
Я думаю, что было бы очень эффективно выставить там некоторые Ваши ранние работы...»
Труды Циолковского в Милане? Это было что-то неожиданно новое. Я решил разыскать Евгения Всеволодовича Латынина, чтобы узнать, дошли ли до Италии труды Циолковского.
И вот декабрьским вечером 1960 года я сижу в комнате на Тверском бульваре и задаю интересующие меня вопросы:
– Экспонировались ли книги Циолковского на выставке в Милане?
К сожалению, мой собеседник этого не помнит. Ведь с той поры прошло уже четверть века...
– Может, по этому поводу есть что-нибудь в письмах? 20Давайте посмотрим вместе.
Мы перебираем письма и находим открытку от 22 июня 1935 года.
«Уважаемый Евгений Всеволодович, – писал Циолковский, – посылаю все, что есть: больше у самого ничего нет. Работы свои посылал за границу, но не на выставку. Ваш К. Циолковский.Очень болен, едва шевелюсь».
Увы, открытка, сохранившаяся в архиве Латынина, не давала ясного ответа на вопрос, отправлялись ли труды Циолковского в Милан. Но, не узнав того, ради чего приехал к Латынину, я выяснил другое, не менее интересное. Знакомство с одним из писем Циолковского Латынину открыло мне, насколько выше личного ставил общественное старый ученый. Это письмо тесно связано с выпуском двухтомника избранных сочинений Циолковского, В собрание решено было включить биографию Циолковского. Однако биография, написанная профессором Моисеевым, выглядела несколько странно и принесла Циолковскому бездну огорчений.
«Так до сих пор, – писал Моисеев, – остался нерешенный вопрос: ученый ли Циолковский? Дал ли он что-либо ценное для областей человеческого знания, выходящих за пределы технических проектов, и не является ли он только изобретателем?».
«Он по своей сущности одиночка, индивидуалист, не хочет ничьих советов, в них не нуждается... он не только самоучка, но и одиночка принципиальный».
Такого рода сентенции переполняли статью Моисеева.
Не приходится удивляться, что Циолковский обиделся: биография, написанная Моисеевым, показалась ему оскорбительной и противной.
«Исправить биографию нельзя, – писал Константин Эдуардович в издательство, – так много в ней ошибок, недоговорок и искажений. Примечание тов. Латынина заглаживает отчасти увлечение профессора.
Поэтому я и прошу оставить все как есть и не задерживать выход нужной книги...»
Циолковский подчеркивает эту фразу. Более того, повторяет ту же мысль. «Я думаю, – пишет он Латынину в другом письме, – можно выпускать книгу в таком виде, в каком она есть».
История издания двухтомника Циолковского, разумеется, не исчерпывает фактов, из которых складывается общественное лицо ученого. В том же 1934 году Калужский райком партии вместе с редакцией газеты «Комсомольская правда» решил создать колхозный лекторий. Для чтения лекций об основах науки пригласили интеллигентов Калуги. Первым откликнулся Циолковский.
– Это чудесно! – говорил он. – Надо, чтобы ученые почаще заглядывали в колхозы и вооружали колхозников знаниями о законах природы. Это лучший путь пропаганды научного мировоззрения.
Узнав о том, что к ним приедет Циолковский, колхозники решили организовать ему теплую встречу. Приезд ученого – стал заметным событием. Тема его лекции – «Как человек научился летать» – захватила слушателей. Ученый рассказал о людях, овладевших воздухом, поведал слушателям злоключения собственных открытий. А когда поздно вечером лекция окончилась, Константину Эдуардовичу пришлось ответить на множество вопросов:
– Есть ли жизнь на Марсе?
– Каково будущее авиации?
– Что станет с Землей через миллионы лет?
На обратном пути Циолковский сказал своему спутнику:
– Сорок лет я преподавал, а таких мудреных вопросов не слышал. Как выросли интересы народа!..
В беседах со своими посетителями (а их приезжало к нему немало) Циолковский не раз высказывался о прогрессе нашего государства. Ему хотелось, чтобы перерождение людей, создание нового человека происходило как можно быстрее. Именно потому так важно было внимание Циолковского к детям, к молодежи.
С авиационной молодежью дружба Циолковского началась в 1923 году, когда в Калуге был создай первый планерный кружок. Будущие планеристы и летчики потянулись за советами к Константину Эдуардовичу. Они встречали неизменно приветливый прием. Циолковский не только помогал советами, литературой, но и проверил расчеты планера ИТ-4 конструкции И. Толстых.
В октябре 1930 года планер был построен; Его назвали «Октябрь» и установили для старта на склоне Загородного парка. Спускавшемся к реке Ячеике.
«Садясь в кабину, – вспоминает Аркадий Семин, – я услышал, как кто-то из ребят взволнованно произнес: „Циолковский пришел!“ Я оглянулся: в отдалении на крайней аллее Загородного парка стоял Константин -Эдуардович в своем черном пальто и теплой шапке. Он поднял руку, неторопливо и уверенно приветствовал наш первый полет...»
Как и в других городах страны, в Калуге существовал аэроклуб. Он носил имя Циолковского, и Константин Эдуардович считал своим долгом время от времени выступать перед будущими летчиками. Но по мере того как ухудшалось здоровье, его лекции происходили все реже и реже. Свою последнюю лекцию в аэроклубе ученый прочитал всего за два месяца до смерти.
– Удрал от докторов! – сказал он, входя в аудиторию.
Его стали уговаривать:
– Давайте перенесем лекцию.
– Нет, нет! – решительно запротестовал Циолковский. Он достал из кармана рукопись, передал ее сидевшему рядом курсанту и сказал:
– Читать будет он, а я посижу, и, если что непонятно будет, объясню.
Немного помолчав, он добавил:
– Мне ведь с вами легче, чем в постели!..
Когда лекция закончилась, между ученым и будущими летчиками завязалась беседа. Кто-то по-мальчишески восхищенно сказал:
– Как много вы знаете! Даже завидно!..
Циолковский насупился.
– Я должен вам завидовать, а не вы мне. Ведь то, что вам в школах да в вузах за несколько часов объясняли, отнимало у меня годы раздумий. Если бы мы с Мичуриным в ваших условиях учились, вы бы теперь каждый выходной на Марс ездили да кушали малину величиной с тыкву.
Циолковский очень любил молодежь, глубоко верил в ее творческие силы. Встреченный аплодисментами на одном из районных слетов, ученый говорил:
– Что вы мне аплодируете? Я вам должен аплодировать! Вы уже создали огромное богатство и построили роскошную страну. Мне всегда стыдно, как мало я еще сделал для своей Родины...
Он работал до самого последнего часа. 29 августа 1935 года датировано письмо из многотиражной газеты «ЦАГИ». От имени всего коллектива редакция просила Циолковского принять участие в специальном номере. Цаговцам хотелось услышать от Циолковского мысли о будущем, о новых дерзновенных мечтах. Константину Эдуардовичу уже осталось жить не более трех недель, но на конверте сохранилась аккуратно сделанная надпись: «Отвечено согласием».
Здоровье Циолковского все хуже и хуже... Врачи настаивают: необходима операция. Наконец больной соглашается, и 8 сентября к его дому подъезжает больничный автомобиль.
Как всегда, такого рода событие собирает любопытных. Это не по вкусу Циолковскому.
– Чего собрались? – сердито спрашивает он. – Неужто в последний раз видимся?
Но видели калужане своего земляка действительно в последний раз. Неделю спустя центральные газеты стали печатать сводки о состоянии здоровья ученого. И хотя эти сводки перемежались сообщениями о встречах Константина Эдуардовича с инженерами, работавшими над реализацией проекта его дирижабля, сомнений не оставалось: смертный час приближался...
Циолковский мужественно перенес операцию. Она шла под местным наркозом. Ученый деловито расспрашивал врачей о положении в тот или иной момент. А когда операция окончилась, сказал:
– Мне казалось, все будет гораздо сложнее...
Еще несколько дней, и умирающий пишет письмо в ЦК ВКП (б). Все свои труды, а они его единственное богатство, Циолковский завещал народу.
19 сентября 1935 года, в 22 часа 34 минуты, перестало биться сердце того, кто умер победителем, не успев дожить до победы.
Десятки венков. Десятки тысяч провожающих. Самолеты над городским парком, где нашел себе последнее пристанище прах ученого. Трепещущие листовки, рассыпающиеся из-под облаков над свежим могильным холмом, ружейный салют... Его хоронили, как полководца, как командира еще не сформировавшейся армии – армии грядущих победителей космоса...
Радио и газеты разнесли по стране грустную весть. «Трудовая страна наша, – писала „Правда“, – дорожит каждым из граждан своих, каждым честным тружеником. Как же нам не любить и не ценить тех, кто всю жизнь свою посвящает служению общему делу, кто дерзает искать новых путей к могуществу и силе нашей Родины?! Знаменитый деятель науки тов. Циолковский был именно одним из таких людей, вот почему в Советской стране он был окружен любовью при жизни, вот почему его смерть вызывает скорбь народа.
...Работы Циолковского перекликаются с грядущими поколениями. Когда-нибудь наши потомки овладеют космическими пространствами, они будут высоко чтить Циолковского, потому что он первый дал научно обоснованную гипотезу межпланетных сообщений».
«На нашем стенде, – писал он, – помимо машин в натуру и в моделях, будет также выставлена и авиационно-техническая печать.
Я думаю, что было бы очень эффективно выставить там некоторые Ваши ранние работы...»
Труды Циолковского в Милане? Это было что-то неожиданно новое. Я решил разыскать Евгения Всеволодовича Латынина, чтобы узнать, дошли ли до Италии труды Циолковского.
И вот декабрьским вечером 1960 года я сижу в комнате на Тверском бульваре и задаю интересующие меня вопросы:
– Экспонировались ли книги Циолковского на выставке в Милане?
К сожалению, мой собеседник этого не помнит. Ведь с той поры прошло уже четверть века...
– Может, по этому поводу есть что-нибудь в письмах? 20Давайте посмотрим вместе.
Мы перебираем письма и находим открытку от 22 июня 1935 года.
«Уважаемый Евгений Всеволодович, – писал Циолковский, – посылаю все, что есть: больше у самого ничего нет. Работы свои посылал за границу, но не на выставку. Ваш К. Циолковский.Очень болен, едва шевелюсь».
Увы, открытка, сохранившаяся в архиве Латынина, не давала ясного ответа на вопрос, отправлялись ли труды Циолковского в Милан. Но, не узнав того, ради чего приехал к Латынину, я выяснил другое, не менее интересное. Знакомство с одним из писем Циолковского Латынину открыло мне, насколько выше личного ставил общественное старый ученый. Это письмо тесно связано с выпуском двухтомника избранных сочинений Циолковского, В собрание решено было включить биографию Циолковского. Однако биография, написанная профессором Моисеевым, выглядела несколько странно и принесла Циолковскому бездну огорчений.
«Так до сих пор, – писал Моисеев, – остался нерешенный вопрос: ученый ли Циолковский? Дал ли он что-либо ценное для областей человеческого знания, выходящих за пределы технических проектов, и не является ли он только изобретателем?».
«Он по своей сущности одиночка, индивидуалист, не хочет ничьих советов, в них не нуждается... он не только самоучка, но и одиночка принципиальный».
Такого рода сентенции переполняли статью Моисеева.
Не приходится удивляться, что Циолковский обиделся: биография, написанная Моисеевым, показалась ему оскорбительной и противной.
«Исправить биографию нельзя, – писал Константин Эдуардович в издательство, – так много в ней ошибок, недоговорок и искажений. Примечание тов. Латынина заглаживает отчасти увлечение профессора.
Поэтому я и прошу оставить все как есть и не задерживать выход нужной книги...»
Циолковский подчеркивает эту фразу. Более того, повторяет ту же мысль. «Я думаю, – пишет он Латынину в другом письме, – можно выпускать книгу в таком виде, в каком она есть».
История издания двухтомника Циолковского, разумеется, не исчерпывает фактов, из которых складывается общественное лицо ученого. В том же 1934 году Калужский райком партии вместе с редакцией газеты «Комсомольская правда» решил создать колхозный лекторий. Для чтения лекций об основах науки пригласили интеллигентов Калуги. Первым откликнулся Циолковский.
– Это чудесно! – говорил он. – Надо, чтобы ученые почаще заглядывали в колхозы и вооружали колхозников знаниями о законах природы. Это лучший путь пропаганды научного мировоззрения.
Узнав о том, что к ним приедет Циолковский, колхозники решили организовать ему теплую встречу. Приезд ученого – стал заметным событием. Тема его лекции – «Как человек научился летать» – захватила слушателей. Ученый рассказал о людях, овладевших воздухом, поведал слушателям злоключения собственных открытий. А когда поздно вечером лекция окончилась, Константину Эдуардовичу пришлось ответить на множество вопросов:
– Есть ли жизнь на Марсе?
– Каково будущее авиации?
– Что станет с Землей через миллионы лет?
На обратном пути Циолковский сказал своему спутнику:
– Сорок лет я преподавал, а таких мудреных вопросов не слышал. Как выросли интересы народа!..
В беседах со своими посетителями (а их приезжало к нему немало) Циолковский не раз высказывался о прогрессе нашего государства. Ему хотелось, чтобы перерождение людей, создание нового человека происходило как можно быстрее. Именно потому так важно было внимание Циолковского к детям, к молодежи.
С авиационной молодежью дружба Циолковского началась в 1923 году, когда в Калуге был создай первый планерный кружок. Будущие планеристы и летчики потянулись за советами к Константину Эдуардовичу. Они встречали неизменно приветливый прием. Циолковский не только помогал советами, литературой, но и проверил расчеты планера ИТ-4 конструкции И. Толстых.
В октябре 1930 года планер был построен; Его назвали «Октябрь» и установили для старта на склоне Загородного парка. Спускавшемся к реке Ячеике.
«Садясь в кабину, – вспоминает Аркадий Семин, – я услышал, как кто-то из ребят взволнованно произнес: „Циолковский пришел!“ Я оглянулся: в отдалении на крайней аллее Загородного парка стоял Константин -Эдуардович в своем черном пальто и теплой шапке. Он поднял руку, неторопливо и уверенно приветствовал наш первый полет...»
Как и в других городах страны, в Калуге существовал аэроклуб. Он носил имя Циолковского, и Константин Эдуардович считал своим долгом время от времени выступать перед будущими летчиками. Но по мере того как ухудшалось здоровье, его лекции происходили все реже и реже. Свою последнюю лекцию в аэроклубе ученый прочитал всего за два месяца до смерти.
– Удрал от докторов! – сказал он, входя в аудиторию.
Его стали уговаривать:
– Давайте перенесем лекцию.
– Нет, нет! – решительно запротестовал Циолковский. Он достал из кармана рукопись, передал ее сидевшему рядом курсанту и сказал:
– Читать будет он, а я посижу, и, если что непонятно будет, объясню.
Немного помолчав, он добавил:
– Мне ведь с вами легче, чем в постели!..
Когда лекция закончилась, между ученым и будущими летчиками завязалась беседа. Кто-то по-мальчишески восхищенно сказал:
– Как много вы знаете! Даже завидно!..
Циолковский насупился.
– Я должен вам завидовать, а не вы мне. Ведь то, что вам в школах да в вузах за несколько часов объясняли, отнимало у меня годы раздумий. Если бы мы с Мичуриным в ваших условиях учились, вы бы теперь каждый выходной на Марс ездили да кушали малину величиной с тыкву.
Циолковский очень любил молодежь, глубоко верил в ее творческие силы. Встреченный аплодисментами на одном из районных слетов, ученый говорил:
– Что вы мне аплодируете? Я вам должен аплодировать! Вы уже создали огромное богатство и построили роскошную страну. Мне всегда стыдно, как мало я еще сделал для своей Родины...
Он работал до самого последнего часа. 29 августа 1935 года датировано письмо из многотиражной газеты «ЦАГИ». От имени всего коллектива редакция просила Циолковского принять участие в специальном номере. Цаговцам хотелось услышать от Циолковского мысли о будущем, о новых дерзновенных мечтах. Константину Эдуардовичу уже осталось жить не более трех недель, но на конверте сохранилась аккуратно сделанная надпись: «Отвечено согласием».
Здоровье Циолковского все хуже и хуже... Врачи настаивают: необходима операция. Наконец больной соглашается, и 8 сентября к его дому подъезжает больничный автомобиль.
Как всегда, такого рода событие собирает любопытных. Это не по вкусу Циолковскому.
– Чего собрались? – сердито спрашивает он. – Неужто в последний раз видимся?
Но видели калужане своего земляка действительно в последний раз. Неделю спустя центральные газеты стали печатать сводки о состоянии здоровья ученого. И хотя эти сводки перемежались сообщениями о встречах Константина Эдуардовича с инженерами, работавшими над реализацией проекта его дирижабля, сомнений не оставалось: смертный час приближался...
Циолковский мужественно перенес операцию. Она шла под местным наркозом. Ученый деловито расспрашивал врачей о положении в тот или иной момент. А когда операция окончилась, сказал:
– Мне казалось, все будет гораздо сложнее...
Еще несколько дней, и умирающий пишет письмо в ЦК ВКП (б). Все свои труды, а они его единственное богатство, Циолковский завещал народу.
19 сентября 1935 года, в 22 часа 34 минуты, перестало биться сердце того, кто умер победителем, не успев дожить до победы.
Десятки венков. Десятки тысяч провожающих. Самолеты над городским парком, где нашел себе последнее пристанище прах ученого. Трепещущие листовки, рассыпающиеся из-под облаков над свежим могильным холмом, ружейный салют... Его хоронили, как полководца, как командира еще не сформировавшейся армии – армии грядущих победителей космоса...
Радио и газеты разнесли по стране грустную весть. «Трудовая страна наша, – писала „Правда“, – дорожит каждым из граждан своих, каждым честным тружеником. Как же нам не любить и не ценить тех, кто всю жизнь свою посвящает служению общему делу, кто дерзает искать новых путей к могуществу и силе нашей Родины?! Знаменитый деятель науки тов. Циолковский был именно одним из таких людей, вот почему в Советской стране он был окружен любовью при жизни, вот почему его смерть вызывает скорбь народа.
...Работы Циолковского перекликаются с грядущими поколениями. Когда-нибудь наши потомки овладеют космическими пространствами, они будут высоко чтить Циолковского, потому что он первый дал научно обоснованную гипотезу межпланетных сообщений».
Приключения идеи (вместо заключения)
Вот как будто бы и все. Циолковский похоронен. Над могилой воздвигнут обелиск. На камне высечены гордые слова: «Человечество не останется вечно на Земле...»
Закончилась жизнь героя книги, но я не чувствую себя вправе поставить точку. Точка лишит читателя возможности проследить за приключениями идеи, похожими на страницы увлекательного романа, в котором не обошлось без вполне реальных шпионов и диверсантов.
Начало рассказа о приключениях великого замысла Циолковского можно исчислять по-разному. Полагаю, что наиболее правильно начать его с двадцатых годов, когда писатели Калуги выпускали свой литературно-художественный журнал «Корабль». Сегодня этот журнал – библиографическая редкость. Даже в Библиотеке имени В. И. Ленина нет полного комплекта. В немногих сохранившихся номерах журнала я прочитал отрывки романа «Воздушный караван».
Сюжет его заставлял вспомнить знаменитый «Месс-Менд». Приключения, которыми изобиловал роман, выглядели просто немыслимыми. Главный герой, изобретатель Фиалков, «жил в губернском городе в шести часах езды от Москвы, и адрес его был указан на брошюре о постройке цельнометаллического дирижабля». Намеки более чем прозрачны. И тема брошюры и адрес героя, приведенный на обложке, не оставляли сомнений: под фамилией Фиалкова 21выведен Циолковский. Впрочем, авторы и не пытались даже маскировать свои намеки:
«– Слышали ли вы, милорд, что-нибудь про Фиалкова? – спрашивал один из героев романа у другого.
– Решительно ничего. Разве этот человек является русским чудом?
– Безусловно. Он только и делает, что изобретает. Нет такого изобретения за последние двадцать лет, которого бы он не сделал. Но он не умеет пускать их в ход. Аккуратно через каждые пять лет после его открытия то же открывают немцы или американцы. Разве этот человек не чудо, ваша светлость?
– Что же он изобрел таким образом?
Решительно все. Аэроплан и пулемет. Мостик Уитсона и мину Уайтхеда. Последнее его открытие – огромный цельнометаллический дирижабль и экипаж, в котором можно пропутешествовать по ближайшим планетам. О всех этих работах у меня имеются печатные брошюры на русском языке.
– Подождите, – сказал Ринертон решительно. – Русские должны мне два миллиона фунтов. Как вы думаете, может быть, этот человек оценен в эту сумму?
– Он стоит по крайней мере вдвое дороже.
– В таком случае с сегодняшнего дня я считаю его своей собственностью. Едем в Россию! Я привезу его сюда хоть в машине и заставлю работать на нашу промышленность».
Разумеется, неизвестный автор забавного романа 22и предполагать не мог, что придет время, когда трудами Циолковского, послужившего прообразом изобретателя Фиалкова, заинтересуются иностранные разведки, но тем не менее случилось именно так...
Вы помните, как в 1921 году пришло из Германии первое письмо. Поток этих писем становился все больше и больше. Немцы спрашивали – Циолковский вежливо отвечал. Эта переписка шла под флагом научных связей. Вспомните, почти в каждом письме Шершевский писал: «Во имя науки...»
К чести Циолковского, в начале тридцатых годов он прервал эту переписку. Фашизм пришел к власти. Германия милитаризировалась. Люди, с которыми переписывался Циолковский, стали работать на германскую военную машину.
Одно из последних писем Шершевского к Циолковскому датировано декабрем 1929 года. «Я сейчас ассистент проф. Оберта, – писал Шершевский, – строим около Берлина первую ракету с жидким топливом... Работаем все здорово – не за страх, а за совесть, так с 8 часов утра до 10 вечера...»
О том, что произошло дальше, мы узнаем из ряда источников. Вилли Лей в книге «Ракеты и полеты в космос» рассказывает, что апрельским днем 1930 года Немецкое ракетное общество организовало в помещении Берлинского почтамта демонстрацию... полностью собранной ракеты Оберта. Под потолком висела модель этой ракеты с парашютом.
Место публичной демонстрации как будто свидетельствовало о желании создать лишь средство скоростной почтовой связи. Но это не так. Идут разработки оружия. Среди ракетчиков новый член Немецкого общества восемнадцатилетний студент Вернер фон Браун (будущий конструктор ФАУ-2). По странной прихоти судьбы он родился в том 1912 году, когда «Вестник воздухоплавания» сделал общеизвестными идеи Циолковского по космическим ракетам.
Как свидетельствует тот же Вилли Лей, творцы первых немецких опытных ракет (в частности, один из ближайших сотрудников Оберта – Рудольф Небель) вспомнили о том, что, запретив Германии тяжелую артиллерию, Версальский договор ни словом не обмолвился о ракетах. И Небель обращается за материальной поддержкой к профессору Беккеру, начальнику технического управления фашистского вермахта. Предложение встречено тепло: Беккер и сам вынашивал планы создания бомбардировочных ракет, «что диктовалось известными политическими причинами», спешит добавить Вилли Лей (то бишь профашистскими настроениями). Заметим к слову, что уже в 1929 году Беккер поставил перед отделом баллистики своего управления задачи разработки ракет. Результат этих переговоров тоже закономерен. Вскоре после демонстрации ракеты Небеля на армейском испытательном полигоне в Куммерсдорфе, близ Берлина, военно-техническое управление приглашает к себе на работу Вернера фон Брауна – первого штатского инженера, связавшего свою судьбу с самым грозным оружием современности.
И вот тут-то выступают на сцену разведчики. Англичане получают сведения о немецких экспериментах с ракетами. Как свидетельствует начальник технической службы британского министерства снабжения Алвин Кроу, информация, полученная в 1934 году английским правительством, заставила серьезно задуматься военное министерство. Первое обсуждение зловещей новости, доставленной разведчиками, происходит в декабре 1934 года. Уже в апреле 1935 года отделу исследований Вулвичского арсенала поручается составить программу работ.
Вероятно, аналогичные сведения об угрожающе быстром развитии немецких ракет получили и американцы. Америка больше не хотела ограничиваться опытами профессора Годдарда. В 1936 году по инициативе известного аэродинамика Теодора Кармана организуется нечто вроде ракетного общества. Его основная задача – конструирование ракеты для высотных полетов. Однако, как свидетельствует тот же Вилли Лей, «эта группа проделала огромную работу, не ограничившись созданием высотной ракеты».
Надо полагать, что сигналы, полученные секретной службой Англии и США, были достаточно серьезны. В этом убеждает нас и книга Рудольфа Лусара о немецком секретном оружии второй мировой войны, выпущенная в 1960 году в Мюнхене. Автор ее подчеркивает важные обстоятельства. Называя создание ракет ФАУ-2 фактом беспримерным в военной истории, он пишет: «Первые осязаемые попытки и расчеты были сделаны в 1932 году после долгой подготовительной работы, проводившейся по указаниям государственного министерства(разрядка моя. – М. А.). Ставилось целью создать снаряд, способный своей дальностью затмить все предшествующие, который при необходимости можно было бы использовать против Англии».
Аналогичное высказывание сделал в 1945 году на заседании Английского королевского авиационного общества У. Г. А. Перринг. В его докладе «Критический обзор развития немецких ракетных снарядов дальнего действия» говорилось: «Серьезное развитие ракет в Германии было начато в 1929-1930 годах несколькими группами частных изобретателей».
Пока Гитлер произносил человеконенавистнические речи и ратовал за создание коричневой империи, его специалисты не теряли времени зря. Уже с 1930 года хлопотал офицер, чье имя принято тесно связывать с именами Германа Оберта и Вернера фон Брауна. Вальтер Дорнбергер начал свою службу в области ракет капитаном, а закончил ее генералом. Это ему принадлежит книга «Секретное оружие острова Пеенемюнде».
Тень «Большой Берты» – знаменитой крупповской пушки, обстреливавшей в 1918 году Париж с расстояния в 129 километров, не давала покоя гитлеровским специалистам. Более десяти лет вели они свои напряженные поиски, прежде чем за самолетами-снарядами ФАУ-1 на Лондон обрушились в 1944 году ФАУ-2. Мы, хорошо знающие идеи Циолковского по управлению ракетами, не можем не отметить двух обстоятельств: ракета А-3 – предшественница грозной ФАУ-2 (А-4) – имела гироскопическую стабилизацию и молибденовые газовые рули.
В марте 1939 года в Куммерсдорф пожаловал собственной персоной Адольф Гитлер. Полковник Дорнбергер и доктор фон Браун читают обожаемому фюреру популярную лекцию о ракетах, а затем демонстрируют на испытательном полигоне опытные образцы. «Во время объяснений, – пишет Вилли Лей, – Гитлер ничего не говорил, к большому удивлению сотрудников станции, которые знали что обычно при показе нового орудия или танка он проводил около них по нескольку часов, задавая вопросы о самых мельчайших подробностях». Новое оружие не произвело на фюрера должного впечатления. И не поддержи немецких ракетчиков фельдмаршал Браухич, неизвестно, чего бы они сумели добиться.
1942 год. Английская разведка получает тревожные сведения: рыбаки из Южной Балтики видят в воздухе непонятные летающие устройства, развивающие огромную скорость. Их полет сопровождается какими-то странными, дребезжащими звуками. Эти сведения пополняются новыми, не менее удивительными – английские и американские летчики докладывают о необычных сооружениях, воздвигаемых немцами на побережье Ла-Манша. Сооружения похожи на лыжу, протянувшуюся в направлении Лондона.
1943 год. В дело включаются разведчики сражающейся Франции. В книге воспоминаний французского физика Жака Бержье «Секретные агенты против секретного оружия» сообщается об ошеломляющем документе, сфотографированном смельчаками. Из этого документа французы узнали, что немцы, не стесняясь в расходах, разыскивают квалифицированных математиков. Энергичные французы выясняют и задачу, которая ставится перед учеными. Странная задача! Определить, как будут работать радиоустановки при полете с фантастической скоростью – порядка 10 тысяч километров в час.
День ото дня дело о новом оружии все больше и больше волнует специалистов. Склонившись над чертежами и документами с грифом «Совершенно секретно», они анализируют возможности необычного оружия. А тем временем сверкает калейдоскоп событий. Французские разведчики сообщают Лондону имена немецких ученых, руководящих исследовательскими работами на Пеенемюнде. Знакомые нам имена: Герман Оберт, Вернер фон Браун, Вальтер Дорнбергер. Волна английских бомбардировщиков обрушивает сильнейший удар на остров Пеенемюнде. Тридцать две тысячи гестаповцев ищут в Париже подполковника английской секретной службы Иео-Томаса, везущего в Лондон огромное досье с материалами об оружии ФАУ.
Закончилась жизнь героя книги, но я не чувствую себя вправе поставить точку. Точка лишит читателя возможности проследить за приключениями идеи, похожими на страницы увлекательного романа, в котором не обошлось без вполне реальных шпионов и диверсантов.
Начало рассказа о приключениях великого замысла Циолковского можно исчислять по-разному. Полагаю, что наиболее правильно начать его с двадцатых годов, когда писатели Калуги выпускали свой литературно-художественный журнал «Корабль». Сегодня этот журнал – библиографическая редкость. Даже в Библиотеке имени В. И. Ленина нет полного комплекта. В немногих сохранившихся номерах журнала я прочитал отрывки романа «Воздушный караван».
Сюжет его заставлял вспомнить знаменитый «Месс-Менд». Приключения, которыми изобиловал роман, выглядели просто немыслимыми. Главный герой, изобретатель Фиалков, «жил в губернском городе в шести часах езды от Москвы, и адрес его был указан на брошюре о постройке цельнометаллического дирижабля». Намеки более чем прозрачны. И тема брошюры и адрес героя, приведенный на обложке, не оставляли сомнений: под фамилией Фиалкова 21выведен Циолковский. Впрочем, авторы и не пытались даже маскировать свои намеки:
«– Слышали ли вы, милорд, что-нибудь про Фиалкова? – спрашивал один из героев романа у другого.
– Решительно ничего. Разве этот человек является русским чудом?
– Безусловно. Он только и делает, что изобретает. Нет такого изобретения за последние двадцать лет, которого бы он не сделал. Но он не умеет пускать их в ход. Аккуратно через каждые пять лет после его открытия то же открывают немцы или американцы. Разве этот человек не чудо, ваша светлость?
– Что же он изобрел таким образом?
Решительно все. Аэроплан и пулемет. Мостик Уитсона и мину Уайтхеда. Последнее его открытие – огромный цельнометаллический дирижабль и экипаж, в котором можно пропутешествовать по ближайшим планетам. О всех этих работах у меня имеются печатные брошюры на русском языке.
– Подождите, – сказал Ринертон решительно. – Русские должны мне два миллиона фунтов. Как вы думаете, может быть, этот человек оценен в эту сумму?
– Он стоит по крайней мере вдвое дороже.
– В таком случае с сегодняшнего дня я считаю его своей собственностью. Едем в Россию! Я привезу его сюда хоть в машине и заставлю работать на нашу промышленность».
Разумеется, неизвестный автор забавного романа 22и предполагать не мог, что придет время, когда трудами Циолковского, послужившего прообразом изобретателя Фиалкова, заинтересуются иностранные разведки, но тем не менее случилось именно так...
Вы помните, как в 1921 году пришло из Германии первое письмо. Поток этих писем становился все больше и больше. Немцы спрашивали – Циолковский вежливо отвечал. Эта переписка шла под флагом научных связей. Вспомните, почти в каждом письме Шершевский писал: «Во имя науки...»
К чести Циолковского, в начале тридцатых годов он прервал эту переписку. Фашизм пришел к власти. Германия милитаризировалась. Люди, с которыми переписывался Циолковский, стали работать на германскую военную машину.
Одно из последних писем Шершевского к Циолковскому датировано декабрем 1929 года. «Я сейчас ассистент проф. Оберта, – писал Шершевский, – строим около Берлина первую ракету с жидким топливом... Работаем все здорово – не за страх, а за совесть, так с 8 часов утра до 10 вечера...»
О том, что произошло дальше, мы узнаем из ряда источников. Вилли Лей в книге «Ракеты и полеты в космос» рассказывает, что апрельским днем 1930 года Немецкое ракетное общество организовало в помещении Берлинского почтамта демонстрацию... полностью собранной ракеты Оберта. Под потолком висела модель этой ракеты с парашютом.
Место публичной демонстрации как будто свидетельствовало о желании создать лишь средство скоростной почтовой связи. Но это не так. Идут разработки оружия. Среди ракетчиков новый член Немецкого общества восемнадцатилетний студент Вернер фон Браун (будущий конструктор ФАУ-2). По странной прихоти судьбы он родился в том 1912 году, когда «Вестник воздухоплавания» сделал общеизвестными идеи Циолковского по космическим ракетам.
Как свидетельствует тот же Вилли Лей, творцы первых немецких опытных ракет (в частности, один из ближайших сотрудников Оберта – Рудольф Небель) вспомнили о том, что, запретив Германии тяжелую артиллерию, Версальский договор ни словом не обмолвился о ракетах. И Небель обращается за материальной поддержкой к профессору Беккеру, начальнику технического управления фашистского вермахта. Предложение встречено тепло: Беккер и сам вынашивал планы создания бомбардировочных ракет, «что диктовалось известными политическими причинами», спешит добавить Вилли Лей (то бишь профашистскими настроениями). Заметим к слову, что уже в 1929 году Беккер поставил перед отделом баллистики своего управления задачи разработки ракет. Результат этих переговоров тоже закономерен. Вскоре после демонстрации ракеты Небеля на армейском испытательном полигоне в Куммерсдорфе, близ Берлина, военно-техническое управление приглашает к себе на работу Вернера фон Брауна – первого штатского инженера, связавшего свою судьбу с самым грозным оружием современности.
И вот тут-то выступают на сцену разведчики. Англичане получают сведения о немецких экспериментах с ракетами. Как свидетельствует начальник технической службы британского министерства снабжения Алвин Кроу, информация, полученная в 1934 году английским правительством, заставила серьезно задуматься военное министерство. Первое обсуждение зловещей новости, доставленной разведчиками, происходит в декабре 1934 года. Уже в апреле 1935 года отделу исследований Вулвичского арсенала поручается составить программу работ.
Вероятно, аналогичные сведения об угрожающе быстром развитии немецких ракет получили и американцы. Америка больше не хотела ограничиваться опытами профессора Годдарда. В 1936 году по инициативе известного аэродинамика Теодора Кармана организуется нечто вроде ракетного общества. Его основная задача – конструирование ракеты для высотных полетов. Однако, как свидетельствует тот же Вилли Лей, «эта группа проделала огромную работу, не ограничившись созданием высотной ракеты».
Надо полагать, что сигналы, полученные секретной службой Англии и США, были достаточно серьезны. В этом убеждает нас и книга Рудольфа Лусара о немецком секретном оружии второй мировой войны, выпущенная в 1960 году в Мюнхене. Автор ее подчеркивает важные обстоятельства. Называя создание ракет ФАУ-2 фактом беспримерным в военной истории, он пишет: «Первые осязаемые попытки и расчеты были сделаны в 1932 году после долгой подготовительной работы, проводившейся по указаниям государственного министерства(разрядка моя. – М. А.). Ставилось целью создать снаряд, способный своей дальностью затмить все предшествующие, который при необходимости можно было бы использовать против Англии».
Аналогичное высказывание сделал в 1945 году на заседании Английского королевского авиационного общества У. Г. А. Перринг. В его докладе «Критический обзор развития немецких ракетных снарядов дальнего действия» говорилось: «Серьезное развитие ракет в Германии было начато в 1929-1930 годах несколькими группами частных изобретателей».
Пока Гитлер произносил человеконенавистнические речи и ратовал за создание коричневой империи, его специалисты не теряли времени зря. Уже с 1930 года хлопотал офицер, чье имя принято тесно связывать с именами Германа Оберта и Вернера фон Брауна. Вальтер Дорнбергер начал свою службу в области ракет капитаном, а закончил ее генералом. Это ему принадлежит книга «Секретное оружие острова Пеенемюнде».
Тень «Большой Берты» – знаменитой крупповской пушки, обстреливавшей в 1918 году Париж с расстояния в 129 километров, не давала покоя гитлеровским специалистам. Более десяти лет вели они свои напряженные поиски, прежде чем за самолетами-снарядами ФАУ-1 на Лондон обрушились в 1944 году ФАУ-2. Мы, хорошо знающие идеи Циолковского по управлению ракетами, не можем не отметить двух обстоятельств: ракета А-3 – предшественница грозной ФАУ-2 (А-4) – имела гироскопическую стабилизацию и молибденовые газовые рули.
В марте 1939 года в Куммерсдорф пожаловал собственной персоной Адольф Гитлер. Полковник Дорнбергер и доктор фон Браун читают обожаемому фюреру популярную лекцию о ракетах, а затем демонстрируют на испытательном полигоне опытные образцы. «Во время объяснений, – пишет Вилли Лей, – Гитлер ничего не говорил, к большому удивлению сотрудников станции, которые знали что обычно при показе нового орудия или танка он проводил около них по нескольку часов, задавая вопросы о самых мельчайших подробностях». Новое оружие не произвело на фюрера должного впечатления. И не поддержи немецких ракетчиков фельдмаршал Браухич, неизвестно, чего бы они сумели добиться.
1942 год. Английская разведка получает тревожные сведения: рыбаки из Южной Балтики видят в воздухе непонятные летающие устройства, развивающие огромную скорость. Их полет сопровождается какими-то странными, дребезжащими звуками. Эти сведения пополняются новыми, не менее удивительными – английские и американские летчики докладывают о необычных сооружениях, воздвигаемых немцами на побережье Ла-Манша. Сооружения похожи на лыжу, протянувшуюся в направлении Лондона.
1943 год. В дело включаются разведчики сражающейся Франции. В книге воспоминаний французского физика Жака Бержье «Секретные агенты против секретного оружия» сообщается об ошеломляющем документе, сфотографированном смельчаками. Из этого документа французы узнали, что немцы, не стесняясь в расходах, разыскивают квалифицированных математиков. Энергичные французы выясняют и задачу, которая ставится перед учеными. Странная задача! Определить, как будут работать радиоустановки при полете с фантастической скоростью – порядка 10 тысяч километров в час.
День ото дня дело о новом оружии все больше и больше волнует специалистов. Склонившись над чертежами и документами с грифом «Совершенно секретно», они анализируют возможности необычного оружия. А тем временем сверкает калейдоскоп событий. Французские разведчики сообщают Лондону имена немецких ученых, руководящих исследовательскими работами на Пеенемюнде. Знакомые нам имена: Герман Оберт, Вернер фон Браун, Вальтер Дорнбергер. Волна английских бомбардировщиков обрушивает сильнейший удар на остров Пеенемюнде. Тридцать две тысячи гестаповцев ищут в Париже подполковника английской секретной службы Иео-Томаса, везущего в Лондон огромное досье с материалами об оружии ФАУ.