Арсан Эммануэль. Эросфера

   Собеседник был потрясен. Острота наблюдения и легкость восприятия Мари-Шатт возрастали по мере их испытания.
   Она неожиданно вновь обрела способность двигаться. Все пошло еще лучше с того момента, как она смогла подняться и размять ноги. Единственное, что она не могла обрести вновь, — это способность говорить, хотя и это было вполне объяснимо: в обществе телепатов, в котором она находилась, слова ничего не значили.
   Ей было приятно сознавать, что собеседник проявляет к ней большой интерес. Мари-Шатт решила, что настал момент высказать какие-нибудь жалобы.
   — Однако очень жаль, что ты не имеешь никаких осязаемых форм, — заметила она. — Мне бы хотелось увидеть, с кем я имею дело.
   — Твои высказывания совершенно необдуманны, — возразил он, возмутившись, как казалось, этой критикой. — Если в этом есть необходимость, мы можем принять любую телесную форму.
   — Необходимость для чего?
   — Для выполнения какой-либо функции, конечно же.
   — Следовательно, вы меняете облик в зависимости от необходимости?
   — Практически мы уже давно не используем эту свою способность. При нынешнем социальном уровне развития, достигнутом нами, нам не нужны органические подпорки, чтобы обмениваться между собой тем, чем полезно обменяться. Зачем напрасно тратить свои усилия, чтобы превращать в грубую физическую ткань энергию, которая бесценна для обеспечения работы ума?
   — Эта грубая физическая ткань могла бы помочь тебе увидеть меня, — заметила Мари-Шатт.
   Дианиец погрузился в то, что должно было быть размышлениями. Плод его решения заставим вздрогнуть пришелицу. Два глаза, висящие в пустоте, пристально взирали на нее: зеленые радужные оболочки, усеянные мелкими пятнами оранжевого цвета, окружали внимательные зрачки на поверхности блестящих глазниц. Несколько нитей связывало глазницы с чем-то мягким и бесцветным, расплывшимся за ним, как белок яйца, вылитый на сковороду.
   В первый момент девушка испытала брезгливость. Потом решила посмеяться над ним.
   — Отлично! — воскликнула она. — Однако ты — далеко не красавец.
   — Между прочим, это твои глаза, — ответил дианиец.
   — Хотелось бы что-нибудь увидеть и вокруг глаз, — подсказала она.
   — Для чего? — спросил местный житель, оставаясь верным логике своих собратьев.
   На Мари-Шатт нашло вдохновение:
   — Ты сказал, что хочешь изучить меня. Если бы ты полностью мог войти в мой образ, стать полным моим подобием, возможно, ты лучше мог бы уяснить, для чего я существую, для чего служат эта материя и строение моего тела.
   Еще раз ее подсказка имела успех. Ее в этом убедили происшедшие в последующие часы события: действительно, если дианийцы были способны на невероятные превращения, конечно же, они не могли совершать их мгновенно, особенно тогда, когда надо было сделать копию с такой неизвестной структуры, которая свалилась на них с неба в этот день.
   Поэтому натурщице пришлось выдержать немалое испытание. Неудачи, разочарования и упорство скульптора трогали ее, но и делали в какой-то мере неспокойной. Не проявила ли она легкомыслие, подсказав существу, которое, несомненно, было выше ее в психологическом плане, создать произведение, которое в конечном счете могло разочаровать его.
   Если по окончании работы он обнаружит, что прилагал столько усилий, чтобы превратиться в скелет, обросший мясом, кожей, с кровеносными сосудами, кишками, которые нисколько не увеличивали его интеллект, не отвергнет ли он это нагромождение странных органов, будто речь идет о вышедшей из моды одежде?
   И тогда как удалось бы Мари-Шатт скрыть свой конфуз?
   Но, что еще хуже, эти благие намерения могли вполне вылиться в создание монстра. Живые органы, которые он создавал на глазах у молодой женщины, возможно, лишь отдаленно были похожи на ее фигуру.
   Несмотря на все сомнения, Мари-Шатт не могла не испытывать растущего волнения по мере того, как видела возникающие перед собой так близко, что она могла коснуться их, верхнюю губу цвета розовой охры, затем — ниже — другую губу, более мясистую, более бледную, более опухшую от сна. Тут же опаловые зубы прикусили ее, а высунутый кончик языка увлажнил.
   Невидимая кисть нарисовала в воздухе сначала одну щеку, потом другую, которая утончалась и переходила в едва выпирающий подбородок, как тот, по очертаниям которого она водила своим пальцем. Обретала форму шея, потом плечи.
   Дойдя до грудей, скульптор выказал свое любопытство:
   — Ты сказала, что на основании формы я смогу определить ее функцию, — напомнил он ей.
   Они вместе рассматривали эти загадочные выпуклости. Клетки, мышцы, кровеносные сосуды не удивляли больше жителя Дианы после тех шедевров сложности, которые он обнаружил в мозгу и вокруг него. Какой смысл таился в симметрии таинственных округлостей? Для чего были на их вершинах эти четко очерченные бугристые клумбочки? Какую практическую роль играли эти нежные шишечки посередине, которые, казалось, хотели расшириться и сделаться твердыми, чтобы послать или получить какие-то сигналы? Со своей стороны, Мари-Шатт, охваченная каким-то волнением, спрашивала себя, почему эта часть ее тела заставляла сильнее биться сердце, наполняя кровью виски, пробуждая чрево, вынуждая ее ощущать другие органы в тех местах, которые она еще не исследовала и которых ей теперь хотелось касаться, гладить, снять чрезмерное напряжение.
   Ей показалось, что существо стало уже быстрее творить, чтобы поскорее закончить произведение.
   — Ну вот и все, — объявило оно.
   Удовлетворенно понаблюдав некоторое время, он вновь чем-то обеспокоился.
   — Не могу понять, что можно делать с этим, — сознался он, указывая длинными пальцами на треугольный кусочек шерсти в том месте, где сходились обнаженные ляжки Мари-Шатт. — Ни с тем, что находится внутри!
   Взгляд Мари-Шатт жадно скользил по формам этого близнеца, только что дарованного ей, сравнивал их со своими и находил в удвоенной загадочности что-то необыкновенное.
   Ее двойник одновременно с ней испытывал волнение, которое ему могло облегчить, так она по крайней мере надеялась, понимание своего существования и преимуществ своего тела.
   Его руки, только что созданные, потянулись к рукам натурщицы. Коснулись их, погладили друг друга, сцепились пальцами.
   Эта игра продолжалась, и участники ее не пытались остановиться. Потом к игре подключились их губы. Их рты сблизились, опробовали тепло друг друга. Затем их щеки нежно стали тереться одна о другую.
   Потом руки их разжались. Они теснее прижались обнаженными телами. Они проникали друг в друга, открывая все новые и новые тайны.
   Они как-то всхлипывали, удовлетворенно вздыхали и вскрикивали от удовольствия. И это было удивительным языком в общении их тел.
   Когда они полностью познали новизну желаний, жительница Земли и дианиец отправились, чтобы сообщить эту счастливую новость остальной планете.
   На Диане Первая любовь родилась в результате встречи двух тел, одно из которых было создано по подобию с пришелицей. С этого момента тело Мари-Шатт воспроизводилось повсюду. Она сама занималась любовью со многими своими двойниками, и казалось, что она никогда не устанет находить в них свою чувственность и свою красоту, в которые она все больше и больше влюблялась.
   История планеты была в дальнейшем отмечена необходимостью удовольствия, которое два подобных создания испытывали, лаская друг друга. Полная схожесть стала таким образом идеалом счастливой любви.
   Любить друг друга означало пытаться походить друг на друга как можно больше. Полная схожесть порождала любовь идеальную. Среди объятий рук, полностью подобных своим, любовники познали нескончаемую радость любви.
   Можно было любить только подобных себе: любое отличие становилось препятствием для любви. Всякий раз, когда какое-нибудь печальное существо не могло ответить на верность своего любовника, их связь считалась неудавшейся; следовательно, и там любовь знала разочарования и потери.
   Но зато на этой планете, в отличие от Земли, никто не испытывал сомнений по поводу истинных целей природы. Там никто не сомневался, что тело предназначено только для удовольствия, а не для чего-то другого. Для работы и для продолжения рода давно уже были найдены другие системы, которые не предусматривали участие телесных органов.
   Итак, на какое-то время Мари-Шатт населила просторы Ателье Скульптора своим изображением, многократно размноженным. Однако настал день, когда дианийцы посчитали скучным это однообразие. Не меняя своего понимания счастья, они попытались внести разнообразие в свои фигуры-близнецы.
   Чтобы воплотить в жизнь свои мечты, они создавали светлые, каштановые, рыжие, зеленые, голубые, серые волосы, заплетали их в виде колосьев, спиралей, призм, лестниц. Их глаза пылали настоящим пламенем, которое освещало любовников светом, неизвестным на Земле. Специальные фильтры на губах придавали поцелуям большую притягательность. Некоторые дианийцы создали конические груди, соски которых в зависимости от фантазии создателей могли излучать необыкновенное сладострастие.
   Половой орган создавали в виде меняющегося углубления, спиральных пещер, кратеров, расщелин, которые по форме напоминали звезды, рты (куда любовник погружал свой язык), раны (откуда пил кровь). Однако даже те из дианийцев, кто обладал богатым воображением, не смогли придать этому половому органу более удовлетворительную эстетическую и функциональную форму, чем та, которую явила им Мари-Шатт.
   И все в конце концов решили, что в половом органе лучше ничего не менять. И тела, которые создавались вновь, все как одно имели те же длинные сексуальные ноги, тот же лобок, то же влагалище, тот же клитор, то есть они всегда были ярко выраженными женскими органами.
   Таким образом, благодаря появлению на Диане Мари-Шатт, жители планеты, не имевшие до этого половых органов, научились заниматься любовью так, как это делают между собой женщины Земли, не испытывая никаких сомнений по поводу того, что могут существовать другие способы любви.

ЛЮБОВЬ

I

   Мариза ждет всегда с нетерпением окончания уроков: ее мысли витают уже далеко от класса. Она думает о двух сестрах, в которых влюблена.
   Когда она встретится с ними в парке, она, конечно же, подавит в себе желание броситься к ним, утопить свои щеки в их длинных волосах. Однако ее глаза будут метать молнии, и две девочки, которые моложе ее, засмеются одновременно, счастливые тем, что их так любят.
   Школа, возвышающаяся над озером, похожа на крепость. Вероника и Валери занимают комнату на последнем этаже в одной из боковых башен. Их окно — единственное, которое обращено к небольшому холму, окруженному высокой стеной и поросшему деревьями. Там, вдали, перед ними распахнуто окно. За ним днем ничего не видно, но ночью время от времени можно увидеть свет лампы.
   Тогда две сестры устанавливают на стальной подставке небольшой телескоп, подаренный им родителями, чтобы они могли изучать звезды. Направляют его на освещенный прямоугольник окна. С опытом, который они приобрели, им не составляет труда сфокусировать телескоп. По очереди, удобно расположившись, они могут видеть ванную комнату.
   Женщина, которая там находится, не подозревает, что за ней следят. Она считает, что ее никто не может видеть за этими цветущими деревьями.
   Аллея пустынна. Мариза прижимает свои губы к свежему ротику Вероники, лижет податливый кончик ее языка. Все ее тело приходит в возбуждение, требует большего. Но шаги и голоса приближаются: она теперь не сможет поцеловать Валери так же, как ее сестру. Ее пугает, что она не сможет приласкать сразу обеих сестер.
   — Вчера она была совершенно голой. И долго оставалась перед зеркалом. Мы ее очень хорошо видели, — говорит Вероника.
   — Что она делала на этот раз? — спрашивает Мариза.
   — Только смотрела на себя, — рассказывает Валери. — Она настолько красива! Груди ее становятся все больше и больше.
   — Жаль, они были как раз нужных размеров, — восклицает огорченная Мариза, которая, однако, никогда их не видела.
   — Чуть более округлые — еще лучше, — возмущается Вероника. — Не бойся, они не обвисают. Наоборот. Соски остались маленькими, как и раньше.
   — Она никогда не должна загорать, — вступает в разговор сестра. — Ее кожа имеет одинаковый цвет повсюду. Она не слишком белая, совсем не белая. Просто восхитительная.
   — Знаешь, — восторженно говорит Вероника, — папа достал нам сверхчувствительный объектив, какой мы у него просили. Теперь мы сможем увидеть любое пятнышко на ее теле.
   — Надеюсь, что сегодня вечером она сделает что-нибудь, — вздыхает Мариза.
   Так как она ученица другой школы, ей не разрешается подниматься в комнату сестер: правила школы очень строги. Но, с другой стороны, если бы она смогла проскользнуть незамеченной в комнату сестер и провести там ночь, то не для того, чтобы следить за незнакомкой: испытать удовольствие, лаская тела сестер, было бы единственной ее целью.
   Волосы на лобке имеют тот же цвет, что и густые волосы на голове. Отблеск ламп делает их огненно-красными.
   — Это — равносторонний треугольник, — демонстрирует свои познания Валери. — Каждая сторона имеет ровно двенадцать сантиметров.
   — Дай мне еще посмотреть, — требует Вероника, отталкивая сестру, чтобы завладеть телескопом. — О, она взвешивает на руках свои груди.
   Наблюдающая на минуту замолкает, вызывая нетерпение у своей сестры. Когда Вероника снова начинает говорить, голос у нее меняется:
   — Руки ее нежно опускаются к бедрам. Она все время смотрит в зеркало, не отрывая взгляда от своего тела. Теперь пальцы скользят по ляжкам. Поднимаются вверх. Теперь они на животе. На груди. Остановились на грудях.
   — Дай мне! — требует Валери.
   Младшая сестра уступает ей место.
   — Что она делает?
   — Держит груди. Кажется, она их сжимает. Да, сжимает и поднимает голову. Она счастлива. Она все время их сжимает. Запрокидывает голову. Улыбается. Вот. Оставила одну из грудей. Продолжает сжимать другую. Свободная рука гладит живот. Спускается еще ниже. Рука исчезает между ее ног.
   — Хочу посмотреть.
   — Подожди. Вот. Подожди… подожди…
   Обе замолкают. Надолго замолкают. Потом Валери объявляет:
   — Она закричала. Я видела, как открылся ее рот. Она издала продолжительный крик. Кончила.
   Она целует сестру в щеку, быстро снимает через голову ночную рубашку и голой проскальзывает под простынь.
   Вероника взглянула последний раз в телескоп, затем тоже разделась и легла ничком на кровать напротив старшей сестры. Мариза с нетерпением ждет встречи с сестрами.
   — Я люблю их, — вздыхает она. — Могла бы любить их всегда. У нас впереди еще столько лет, которые мы можем провести вместе. И до каникул еще далеко…
   Ей едва исполнилось четырнадцать лет. Веронике — двенадцать. Валери — тринадцать.

II

   Однажды утром сестры отвергли ласки своей поклонницы. Хотя возможность была подходящая, а убежище надежное. Мариза готова была кричать.
   Эта явная и неожиданная холодность была для нее как удар ножа.
   — Что случилось? — взмолилась она со слезами на глазах. — Что я вам сделала?
   Однако девочки ничего не захотели ей сказать. В последующие дни они ее всячески избегали. Каждый раз, когда Маризе все же удавалось оказаться наедине с ними, они не отвечали на ее вопросы, лишая ее также доверительных рассказов о поведении женщины в окне.
   — Все время темно?
   — Да.
   Валери снова легла. Ночная рубашка раздражала ее под простыней, однако у нее не было желания снять ее.
   Тут же поднялась сестра и заняла свое — место на наблюдательном пункте. Она долго оставалась здесь, опершись руками на подоконник. Прошло четверть часа, полчаса, прежде чем она воскликнула:
   — А, вот!
   Окно вдали зажглось. Девочка приставила глаз к телескопу. Некоторое время она молчала.
   — Ну, что там? — нетерпеливо спросила сестра, лежавшая на кровати.
   — Он — там, — пробормотала Вероника глухим от огорчения голосом.
   Сестры раскрыли Маризе причину своего недовольства только тогда, когда потеряли всякую надежду на то, что она от них отстанет. — Теперь какой-то мужчина ходит каждый вечер с ней в ванную комнату. Нам не удается больше увидеть ее одну. Все кончено.
   Мариза захотела узнать больше. Как выглядел этот мужчина? Что делал? Сестры устало пожали плечами. То, что делал мужчина, не вызывало у них никакого интереса:
   — Они занимаются любовью в ванне. Или на ковре. Или стоя. Они могли бы этим заняться в спальне! — воскликнули в отчаянии сестры.
   Мариза молчала, сознавая несчастье, которое ее постигло.

III

   Теперь после уроков Мариза больше не тратила времени на болтовню во дворце: зачем это ей, если ее маленькие подруги не позволят ей затащить себя в густые кусты гортензии, расстегнуть кофточки и спустить трусики на свои спортивные ножки?
   Поэтому она уходила, лишенная (и за что такое наказание?) их сандаловых грудей, таких упругих и таких сладких под ее языком. Ее губы стали сухими, лишившись прикосновения к их губам. И ее собственные ласки — она это знала — не смогут удовлетворить по ночам ожидания ее полового органа теперь, когда ее пальцы не могли сохранять в себе тепло их тел.
   Желание, которое она испытывала к предметам своего безнадежного обожания, не могло, однако, лишить ее сил. Наоборот, укрепляло ее волю и придавало ей силы в тот момент, когда она спешно направилась к холму.
   В этот вечер она снова остановилась перед домом, где, как она узнала, жила одинокая молодая женщина с рыжими волосами, которая, возможно, работала в городе секретаршей (это была элегантная и, как казалось, спокойная и рассудительная женщина) или учительницей, что более вероятно, так как ее продолжительное отсутствие . неизменно совпадало со школьными каникулами.
   Маризу позабавила мысль, что ее более юные подруги могли быть ученицами незнакомки, которая их так очаровывала, пока оставалась одна.
   Не была ли бы она еще более любима, если бы, искушая их своей наготой по ночам, днем раскрывала бы им секреты эллипсов и цифр, давая им возможность вспомнить о своих освещенных лунным светом грудях и животе под строгой одеждой?
   И вот теперь какой-то чужак, завладевший вниманием женщины, лишал Маризу удовольствия встречаться с юными подругами.
   Но нет! Мариза никогда и никому не позволит лишить ее того, чего она желала больше всего. Она возвратит назад счастливые дни, чего бы ей это ни стоило.
   И одним из первых необходимых и решительных действий было освободить Красавицу из когтей своего похитителя.
   Она его так и не увидела, хотя оставалась следить за дверью дома столько, сколько было возможно.
   Не увидела она и ту, которую про себя называла «их школьной учительницей». Значит, та не соблюдала больше установленные часы своего возвращения домой, о чем Маризе поведали цветочница, продавщица газет и пластинок, мороженщица, а также продавщица спортивного магазина, к которой она обратилась с невинным видом, чтобы продолжить свое расследование.
   Девушка решительно оставила свой наблюдательный пункт за витриной кондитерской. Такой метод, решила она, не даст никаких положительных результатов: конечно же, не средь бела дня она могла застукать интересующую ее парочку.
   Назавтра она уговорила мать отпустить ее на последний сеанс в кино с подругой. Едва выйдя из дома, она оставила подругу и направилась в сторону холма.
   Пробираясь по темной улице, Мариза испытывала некоторый страх. Однако, избежав неприятных встреч, она добралась до квартала, который ее интересовал. Магазины, которые она знала, были закрыты. Где она могла устроиться, чтобы ждать? Нельзя же было вот так стоять и ждать перед домом! Ее мог кто-нибудь заметить, и история закончилась бы печально.
   Отчаяние охватило ее: она ввязалась в дело, которое явно было выше ее возможностей, поэтому стоило все бросить. Но в таком случае ей пришлось бы навсегда отказаться от своей единственной любви!
   В отчаянии она потеряла счет времени. Прохожие с любопытством и неодобрением смотрели на нее.
   Но вдруг судьба улыбнулась ей. Из переулка перед ней вышла пара.
   Быстрым взглядом Мариза заметила густую рыжую копну волос. Что касается мужчины, то он был темноволосый, среднего роста, тридцати-тридцати пяти лет. На нем были очки в массивной оправе — в американском стиле. Других особых примет не было.
   Мариза посмотрела на него таким проницательным взглядом, что он недоуменно остановился, будто загипнотизированный. Но тут же едва заметно встряхнулся, улыбнулся, вежливо наклонил голову и, взяв спутницу под руку, стал переходить улицу. Девушка спешно попыталась осмыслить увиденное.
   «Я уже видела его где-то. Но где? И он вроде бы меня узнал. Обязательно нужно вспомнить, где я его видела. Чтобы знать, как найти его».
   Следующие недели, были очень трудными для Маризы. В классе ее часто ругали за невнимательность и плохо сделанные домашние задания. Мать, со своей стороны, тревожилась, видя ее постоянно задумчивой и о чем-то мечтающей. Мариза могла часами сидеть над книгой, так и не перевернув страницу. Все попытки отругать, утешить или отвлечь ее ни к чему не приводили.
   Однажды в полдень мать предложила ей пойти с ней и выбрать цвет машины, которую она решила купить. Как только они вошли в магазин, где продавались автомобили этой марки, Маризу будто ударило током. Со своей стороны, служащий, который ими занимался, выказывал явные признаки интереса.
   Мариза теперь вспомнила его: продавец, который убедил ее мать приобрести новый автомобиль на последнем автосалоне. И он был любовником молодой женщины с рыжими волосами.
   Неожиданно девочка проявила такое кокетливое изящество, что это рассмешило мать. Что же касается собеседника, то он был польщен, хотя, возможно, и несколько удивлен вниманием столь юной особы.
   Он настоял на том, чтобы показать им, как работает модель; он на полной скорости провез их вдоль берега озера, затем узкими улочками, которые зигзагом взбирались к городу. Мариза, сидя между ними, с юбкой, вздернувшейся до оборочек трусиков, дергала своими загорелыми ляжками и при каждом повороте опрокидывалась ему на плечо, касаясь его лица своими густыми вьющимися волосами.
   — Что вы делаете целыми днями? Вы, должно быть, наслаждаетесь полной свободой? — допытывалась у него Мариза. — Уверена, вы пользуетесь успехом!
   Когда они остались одни, мать отругала ее за нескромность. Какое ей дело до личной жизни этого человека, спросила она насмешливо.
   — Я подумала, — объяснила Мариза, — что его профессия очень подходящая, чтобы совращать девушек.
   Мать расхохоталась.
   — Примерные мысли для девственности! (Ей нравилось посмеиваться над дочерью, которая при каждом случае хвасталась своей девственностью). Позволь, однако, в связи с этим разъяснить тебе кое-что и разочаровать тебя. Испытатель машин — фигура слишком заметная. А автомобиль — средство похищения слишком обычное: совратитель будет быстро обнаружен. И скандал может стоить ему места.
   Мариза посмотрела на мать с вялой, чарующей улыбкой, непозволяющей понять, какие чувства и намерения скрываются за нею.

IV

   Все это время две сестры никогда не ложились спать, не посмотрев прежде, оставалась ли красавица пленницей. Увы, ночь за ночью телескоп являл им лишь скучное и грубое зрелище.
   Лишь тогда, когда они перестали на что-то надеяться, взгляду их открылось счастливое видение. Вначале они не осмеливались верить собственным глазам, опасаясь, что это видение исчезнет. Они убедились в своем счастье лишь тогда, когда женщина провела много вечеров без мужчины и снова возвратилась к своим неповторимым жестам очаровательного одиночества. Они не хотели сообщать Маризе о своей победе, не убедившись в ней окончательно. Однако они уже знали, точнее, чувствовали, что у них нет оснований сомневаться по поводу будущего. Поэтому они решили сообщить наконец своей подруге эту радостную новость. Их сердца радостно забились при мысли о нежных ласках, которые они вновь испытают.
   Однако в это утро Маризу невозможно было найти. Обеспокоенные и недовольные, они пожаловались на ее отсутствие директрисе колледжа. Почему эта девушка не пришла в класс? Она больна?
   — Вы не увидите больше Маризу, — коротко сообщила им директриса. — Лучше, если вы ее забудете. Она — девочка несерьезная и ее исключили из школы.