Страница:
– А ведь я никаких портретов не рисовала, – глухо сказала Тина. – Почему я должна вам верить?
– Да подумаешь, бином Ньютона! – с неожиданной злостью выкрикнул Виталий. – Брюнетка, лет двадцати семи – тридцати, высокая, худая, длинноногая, лицо бледное, глаза карие, раскосые. Этакая швабра с лягушачьим ртом – не мои слова, цитирую человека, который видел их с Валентином вместе. Ну что, совпадает? Совпадает, скажите?
Тина слегка кивнула, подумав, что так припечатать незнакомку – «швабра с лягушачьим ртом», это же ужас! – могла только женщина, оскорбленная в лучших чувствах. Может быть, и она была неравнодушна к Валентину? Или даже имела некие права ревновать его? А если так, то сколько же их было, этих «девушек Валентина», этих «знакомых-сожительниц», в число которых затесалась и Тина?..
Виталий между тем окинул взглядом стол, вскочил, выхватил из навесного шкафчика еще один стакан, наполнил его доверху пепси-колой и залпом выпил.
Сел, с яростью глядя на Тину:
– Теперь вы поняли? Вы, наверное, и впрямь его любили, а он забавлялся от души. Но, наверное, сердцем вы что-то такое чувствовали, поэтому и увидели тот сон – вещий, можно сказать! Понимаете, я сегодня поговорил с одним очень хорошим психотерапевтом, и он мне все это объяснил.
– Психотерапевтом? – не веря своим ушам, повторила Тина. – Ничего себе! И что он мне прописал? Ходить два раза в неделю на гипноз к Голанду? Пить транквилизаторы? Или сразу лечь в психушку?
– Да нет, – криво усмехнулся Виталий. – Если честно, он прописал… физиотерапию.
– Это как? – непонимающе вскинула она брови.
– Как? Да вот так!
Внезапно вскочив, Виталий сдернул Тину со стула и резко, сильно прижал ее бедра к своим.
– Вот так, – пробормотал хрипло, зарываясь лицом в ее волосы. – Клин клином вышибать, поняла?
Под его руками пополз с плеч холодный шелк, и вереница влажных, жарких поцелуев протянулась от плеча к уху.
Задрожав, Тина попыталась отстраниться, откинулась, однако халат предательски скользил, а губы Виталия уже впились в ее грудь.
Мгновение она изумленно смотрела сверху на рыжую макушку – словно какой-то огромный таракан вдруг стиснул ее в своих мохнатых, членистых лапах! – а затем, рывком выпростав руку из рукава, вдруг вцепилась в волосы Виталия и дернула что было сил.
Он отпрянул с криком боли, а Тина мгновенно запахнула халат и туго-натуго перепоясалась. Ее трясло, а лицо горело – то ли от стыда, то ли от странных позывов разбуженной против воли плоти… то ли от брезгливости, она сама толком не понимала.
Виталий мгновение смотрел на нее незряче, дико, потом провел ладонью по лицу, и оно вновь приняло то холодновато-насмешливое выражение, которое имело раньше.
– Извините, – пожал слегка плечами и сел. – Забавные у нас с вами получились поминки, верно?
Тина осталась стоять. Она растерялась от его самообладания. Больше всего ей хотелось отвесить Виталию звонкую пощечину, а то и две, а потом выгнать взашей! Не то чтобы ее так уж разозлил этот внезапный сексуальный порыв. Скорее та боль, которую он причинил рассказом о похождениях Валентина, – вполне сознательно причинил, как выяснилось теперь! Но уж если так, надо было бить его по лицу сразу. А если наброситься сейчас, после некоторого перерыва, это будет выглядеть нелепо.
И все-таки – что теперь делать? Сесть и как ни в чем не бывало продолжить пирушку? Вот именно что пирушку… А тем временем Виталий придет в себя, осмелеет и, вполне может статься, повторит попытку обольщения.
Тину снова передернуло. Нет, нет, она… этого нельзя допустить ни в коем случае! Ведь обида на Валентина так велика, что Тина вполне может уступить только из мести, из мимолетного желания взять реванш, доказать себе самой, что по-прежнему желанна мужчине, – да просто забыться, наконец! Но тот, кому она мечтает отплатить, уже свободен от суеты. И месть эта обернется против нее же самой: утром ударит брезгливостью, отвращением к своему мимолетному распутству. И выбраться из этого рвотного состояния будет куда труднее, чем просто пережить обиду на неверного любовника. Тем более что мертвые не имут не только сраму, но и земных обид.
А Виталий между тем неторопливо снял хрустящую обертку с яркой конфетной коробки, открыл ее, полюбовался нарядными шоколадками, завернутыми, лежащими в хорошеньких гнездышках, выбрал одну, развернул фольгу, положил в рот, со вкусом облизнув губы…
Тина даже задрожала от злости!
– А скажите… – начала с улыбкой, подчеркнуто миролюбивым тоном, – вы когда, собственно, задумали улечься со мной в постель? Еще до того, как сюда пришли, или это мой халатик вас так вдруг возбудил?
Виталий взглянул настороженно, однако ответил с бесшабашной ухмылкой:
– Да как вам сказать… Вообще-то коньяк был куплен чисто в медицинских целях, если вы это имеете в виду. Я же понимал, каким ударом для вас станет известие о Валькиных похождениях, ну и подумал: посидим, поговорим, расслабимся… Халатик, конечно, тоже сыграл свою роль. И шум воды, когда вы были в душе. Сознаюсь: с трудом удержался, чтобы не ворваться в ванную. Вы любите заниматься любовью в ванне? Я – обожаю. Это особое наслаждение!
Глаза его блеснули.
Тина опешила. Однако же быстро он сгруппировался для нового броска! Ну уж нет!
– В медицинских целях, говорите? Ну-ну, – кивнула она. – Как говорится, одно лекарство лечит, другое калечит? У вас что, несварение желудка от коньяка, что вы его не глотаете, а втихаря выпускаете в стакан с пепси-колой?
Виталий замер, потом ошалело оглянулся на предательский стакан, из которого он так старательно «запивал» каждую рюмку. Да… по-прежнему полон!
Посмотрел на Тину – и тотчас отвел глаза.
– Ну, я… – пробормотал, пытаясь вернуть на лицо эту разудалую усмешечку, – если честно… коньяк оказался слишком крепкий, я просто боялся оплошать… ну, вы понимаете?
– Что?! – так и ахнула она. – То есть вы меня просто-напросто решили вульгарно подпоить, чтобы трахнуть без проблем, да? Рассчитывали, что я буду в таком шоке из-за Валькиных измен, что быстренько начну залечивать раны с помощью вашего… клина?
Она нарочно говорила так грубо. Она хотела, чтобы он ушел, ушел немедленно! Сил больше не было видеть эту наглую рыжую морду!
– Любопытно, в каком секторе ада вы встретитесь в свое время с Валечкой? – пробормотала Тина. – Не там ли, где над входом будет написано: «Все мужики – кобели»?
Ну, слава богу, достала-таки!
Виталий вскочил.
– Не стоит перенапрягаться, Тина, – пробормотал с плохо скрываемой злостью. – Все понятно, я ухожу.
– Коньячок прихватите, – ядовито посоветовала Тина. – И конфетки заодно.
– А что, на шоколад у вас тоже аллергия?
– На ликер – они ведь с ликером, не так ли?
– С ликером, с ликером. Хорошо, заберу. А как насчет гвоздик? На них тоже аллергия?
– Неужели!
– Ладно, и гвоздики заберу. – Виталий выхватил из вазы букет, залив пол каплями. – А вы сосуд не забудьте помыть. Чтобы уничтожить все следы моего пребывания. А то, не дай бог, от моего запаха у вас сыпь начнется.
– Помою, помою, – прошипела Тина. – Не волнуйтесь, я никогда не оставляю немытую посуду на ночь.
– Да, Валька мне жаловался, какая вы зануда-аккуратистка! – криво усмехнулся Виталий. – Посуду на ночь моете, пол, все у вас по ранжиру. Вам бы в армии служить, фельдфебельшей!
Тина растерянно моргнула. Они пикировались, как дети! Вот глупость…
– Ох, – сказал вдруг Виталий почти с ужасом. – Ох, кошмар… Тина, простите, я дурак из дураков. Простите, ради бога!
– Да ладно, – неловко усмехнулась она. – Бывает. Я тоже хороша… Вы тоже извините.
– Тина, можно я останусь? – попросил жалобным мальчишеским голосом.
– Ой, нет! У меня просто на это нет сил! – простонала она, торопливо отпирая дверь. – Идите, ради бога, идите! Я уже не сержусь, честное слово, но сейчас вы лучше уйдите. Потом созвонимся, ладно?
– Созвонимся! – обрадовался Виталий. – Запомните номер моего сотового: 199-43-26. Позвоните мне завтра же, я буду ждать. Запомнили? А цветы вы все-таки возьмите, что же я с ними как дурак…
– Да-да, – пробормотала Тина, небрежно сунув под мышку букет и с облегчением припадая к захлопнувшейся двери. – Запомнила, а как же!
Номер был простой: 199 – это знак нынешнего столетия, а 43 и 26 – номера ее дома и квартиры. Другое дело, позвонит ли она когда-нибудь по этому телефону…
Однако даже думать сейчас нет сил. Завтра. Все завтра!
Тина протащилась на кухню, сунула как попало в воду сломанные стебли гвоздик, с отвращением посмотрела на неубранную посуду.
Нет. Может быть, конечно, она и зануда, но мыть сейчас посуду – это уж извините!
Завтра! И гори оно все огнем!
Тина проснулась и какое-то время лежала, глядя в темноту и не соображая, где она и что с ней происходит, пока не вспомнила недавний вечер… и гвоздики. Так вот оно как смешалось в голове: попытки Виталия подпоить ее, и белые гвоздики, стебли которых ломались в руках, пока она несла их на кухню, и коварство Валентина, у которого, оказывается, была другая…
«Наверное, я и правда зануда, – грустно подумала Тина. – Вечно мне надо все разъяснить да по полочкам разложить. А сон был красивый…»
Она зажгла подсветку будильника. Только два часа. Какое счастье – еще можно спать да спать! Завтра выходной. Подарок судьбы!
В горле пересохло. Тина прошла на кухню и напилась из-под крана, с неприязнью взглянув на немытую посуду.
Света она не зажигала, однако все прекрасно видела вокруг, и вовсе не потому, что обладала способностями к никталопии, подобно известному Жаку Паганелю. Просто-напросто под самыми ее окнами стоял фонарь, заливавший двор бледным бессонным светом. От него не спасали никакие, даже самые плотные шторы, тем более те легкие портьеры, которые висели на окнах у Тины. Сначала она вообще спать не могла по ночам, а потом так привыкла к этому свету, что, когда фонарь не горел, начинала чувствовать необъяснимую тревогу.
И стоило ей подумать о фонаре, как свет погас. Тина обняла подушку, тихо засмеявшись: «Хорошо еще, что я уже добралась до кровати, а то запуталась бы в собственной квартире!»
И тут она заметила, как шевельнулась занавеска.
Нет, не заметила – скорее почувствовала это движение легкого светлого шелка. И тут же поняла, что это ей не чудится: в форточку осторожно пыталась просунуться чья-то рука.
Тина пока не очень-то испугалась: на всех трех окнах стояли решетки, все-таки первый этаж. Даже кошке не проскользнуть. К тому же прецедент уже имел место года полтора назад: подросток из третьего подъезда заболел манией заглядывать по ночам в окна к одиноким соседкам. Когда его изловили на месте преступления, семья быстренько поменяла квартиру. Может быть, в доме завелся еще один маньяк? Надо все-таки шумнуть на незваного гостя!
Вместо этого она, неожиданно для самой себя, соскользнула на пол и замерла, чуть высунувшись из-за кровати.
В этот миг шторка резко дернулась – и на подушку, где только что покоилась Тинина голова, упал какой-то плоский предмет. И тотчас что-то негромко стукнуло за окном: словно человек, стоявший снаружи на подоконнике, соскочил вниз.
Тина, опять-таки более удивленная, чем испуганная, приподнялась и попыталась разглядеть, что ей подбросили. Глаза уже немного привыкли к темноте, вдобавок предмет на фоне белой наволочки выделялся довольно отчетливо. Больше всего он напоминал круглую коробочку от обувного крема, какими Тина когда-то играла в «классики», только от него исходил сладковатый, приторный запах, в котором было что-то влажное, как бы болотное.
«Болиголов? Водяные лилии?» – попыталась определить Тина, и вдруг голова у нее закружилась, и девушка повалилась на пол.
Веки налились такой тяжестью, что невозможно было не опустить их. Удушье налегло на грудь мохнатой мягкой лапой. Хотелось вздохнуть как можно глубже, вобрать в себя этот странный, сладковатый аромат, лишь самую чуточку отдающий гнилью… тленом… могилой?
В следующее мгновение Тина сползла с места и ринулась в коридор. То есть так хотелось бы. На самом деле она словно плыла в вязком тумане, ползла, еле шевеля руками и ногами, стараясь не дышать и ощущая все усиливающееся жжение в легких.
Вывалившись за дверь, попыталась глотнуть свежего воздуха, но обрела лишь мгновенное облегчение: тлетворный аромат уже проник и в коридор, снова начал наваливаться вязкий дурман.
Губительный запах источает плоская коробочка, брошенная в форточку! Он расползается с невероятной быстротой, скоро в квартире вообще нечем будет дышать!
Тина вползла в соседнюю комнату. Душно! Форточка закрыта и здесь, и на кухне. Надо открыть, проветрить…
«Нет! – словно бы крикнул кто-то. – Тот человек, который подбросил это тебе, никуда не ушел. Он караулит за окном. И если ты выглянешь…»
Тина поползла по коридору к двери, просто-таки физически ощущая, что неотвязный, смертоносный запах настигает ее. Кое-как, держась за стенку, поднялась, вцепилась в замок. Крутнула его… нет, кажется, не в ту сторону. Ох, да ведь она в одной ночной рубашке! Сдернула с вешалки плащ, набросила, опять схватилась за дверь.
Замок не открылся. Она опять не в ту сторону вертит? Но и поворот в противоположном направлении толку не дал. Замок не открывается! Так бывает, если снаружи вставлен ключ… или что угодно: отвертка, штырь. Замок блокирован. Ей не выйти, она заперта в этой газовой камере!
На подгибающихся ногах, чуть не падая, зажимая рот полой плаща, Тина поплелась на кухню. Там телефон… позвонить в милицию, Виталию, Светке… куда-нибудь! Дрожащей рукой долго шарила, пытаясь поднять трубку, – и содрогнулась, услышав в ней глухую тишину.
Телефон не работал.
Так. Так… Не выйти, не позвать на помощь. Не найти ни одного местечка в квартире, куда не проник бы яд. Разве что наполнить ванну водой и нырнуть туда? Нет, это уже бред. Утонуть – то же, что задохнуться.
Стучать в стены! Кому? У нее угловая квартира, а с другой стороны – пустая трехкомнатная, которая давно уже продается и никак не может продаться. А над ней живет глухая старуха, которую и трубы Судного дня не разбудят.
Деваться некуда. Значит, что – умирать?!
Она коротко, часто вздыхала, уткнувшись в рукав, отчаянно вглядываясь в узкий коридорчик между комнатами и кухней. Чудится или в самом деле надвигается оттуда белесая смертельная мгла, норовя навалиться – и раздавить последние остатки сознания?
Куда забиться? Ах, сделаться бы сейчас крохотным, почти незримым существом, насекомым, способным заползти в самую малую щель! Тараканы, наверное, выживут. Может быть, даже воспримут случившееся как небесную кару немилостивой хозяйке, которая толпами сводила их рыжее многоногое племя в могилу…
Могила!
Образ темной прямоугольной ямы отчетливо вырисовался в меркнущем сознании Тины, и в следующее же мгновение она рухнула на колени, вялыми руками отталкивая табуретки и кухонный столик. Эти легкие вещи казались неподъемными, но все-таки она наконец своротила их с места и нашарила на полу круглое металлическое кольцо.
Уже на последнем пределе сил потянула на себя крышку. Пахнуло душной сыростью, но Тина с наслаждением глотнула этот спертый дух. Стало чуть легче. Вот оно, спасение. Или хотя бы шанс! Но это еще не все. Надо что-то сделать… что-то… Ах да!
Тина на четвереньках доползла до коридора, потянула к себе половик. Маленький, легкий – это лучше, чем ничего. И скорее, скорее! Счет уже идет даже не на секунды, а на мгновения. Оставшиеся ей мгновения жизни…
Волоча за собой коврик, она вползла в кухню и сунулась в темное углубление под полом. Потащила на себя крышку, кое-как прикрывая ее половиком. Конечно, щели оставались, но хоть так…
Тьма сомкнулась вокруг. Тина пошарила по стенкам своего склепа, все еще боясь дышать, пытаясь отыскать… отыскать… Она вдруг забыла, что ищет.
«Если я здесь умру, меня никто никогда не найдет!» – мелькнула мысль, от которой Тина ощутила страшное, смертельное одиночество. Но это была последняя мысль, последнее живое чувство.
Впрочем, почему, интересно, Тина так небрежно оперирует понятиями «вчера» и «сегодня»? Кто знает, пролежала она в этом добровольно выбранном склепе несколько часов или несколько минут? Хотя, если судить по тому, как затекло тело, не меньше нескольких часов. И дело не только в беспамятстве, в которое она провалилась. Не больно-то здесь разомнешься! Все-таки покойный дядюшка, царство ему небесное и вечная благодарность, ладил под полом кухни не спортзал, а нормальный погреб, в котором поместился бы мешок картошки да с десяток банок с соленьями. Мог ли он предположить, что однажды в этом погребе будет спасаться от смерти единственная и любимая племянница?..
Зажмурившись от боли, когда тысячи крошечных иголочек впились в замлевшие мышцы, Тина с трудом перевалилась на живот и прильнула лицом к малюсенькому отверстию в стене, забранному решеткой.
Вот что ее, собственно, спасло. Отверстие выходит в общий подвал. Там, конечно, душно, влажно, однако это какая-никакая, а все-таки вентиляция. И если учесть, что Тине худо-бедно удалось закрыть щели половичком, то смертоносный газ не проник в погребок, она хоть и лишилась сознания, но смогла отлежаться, отдышаться и даже очнуться.
Нет, наверное, дело не только в половичке и этой дырке в стене. Газ перестал поступать, вот в чем дело. Он, конечно, был очень силен, буквально сшибал с ног, однако запас его в этой плоской коробочке (теперь ясно, что это нечто вроде баллончика) оказался ограничен. И слава богу… Наверное, убийца рассчитывал на моментальный эффект.
А если бы она оставалась лежать на кровати, эффект уже был бы достигнут. Тина вспомнила, как падало, обрывалось сердце от того запаха. Оно просто остановилось бы, и те, кто потом когда-нибудь нашел бы ее, решил: смерть произошла от остановки сердца. Или какого-нибудь там спазма головного мозга, что, учитывая вчерашнюю аварию и воспринятый алкоголь, наверное, даже неудивительно.
– Зачем? – всхлипнула Тина. – За что?!
Звук собственного голоса показался страшен, и она сдержала слезы.
Очень может быть, что квартира уже перестала быть камерой смерти. Там всегда были очень сильные сквозняки – зимой это считалось сущим проклятьем! – не исключено, что газ вытянуло, и ей уже ничто не грозит.
Ужасно хотелось вырваться из этого самодельного склепа, все расшвыривая в стороны и вопя от животной радости жизни. И немало сил потребовалось Тине, чтобы усмирить свое рвущееся к чистому воздуху и свету существо. Потому что очень может быть, что все ее надежды – не более чем сладкие фантазии. И наверху ее ждет никакая не радость жизни, а совсем наоборот!
Она даже перекрестилась перед тем, как чуточку приоткрыть крышку и сдвинуть половик. И воздух не хватала полной грудью, а сперва сделала крошечный глоточек, словно пробовала опасное питье… Нет, это питье не было отравлено!
От щемящего счастья слезы хлынули потоком. Облегчение было таким огромным, что обессилило ее, и Тина еще какое-то время лежала на полу в кухне – ни о чем не думая, ничего не чувствуя, а просто так – тихо, слабо всхлипывая.
Потом ей стало холодно. Еще бы: целую ночь пролежать, можно сказать, в могиле, в одной только ночной рубашке да плащике!
Да, а ночь-то прошла, за окном светило солнце. День начинался чудесный!
Тина бросила взгляд на циферблат и ахнула: уже час дня! Вот это был обморок… настоящий летаргус. Неудивительно, что она чувствует себя так, словно вернулась с того света. По сути дела, это так и есть.
Странно, конечно: в воздухе не осталось даже намека на тот сладковатый, чуть гнилостный аромат, который едва не свел ее в могилу. Пахло неубранной посудой, чуть-чуть газом – в смысле, знакомым и родным пропан-бутаном, слегка – вином, оставшимся в рюмке Валентина… Вспыхнули в памяти откровения Виталика, сжала сердце вспышка боли, но тут же и отпустила.
Пожав плечами – между прочим, довольно трудно проделать это, лежа на полу, – Тина начала подниматься.
Было страшно выйти из кухни, а уж заглянуть в спальню… Тина беспомощно простояла несколько минут в коридоре, комкая у горла ворот плаща, потом, решившись, рванула дверь, бросила на кровать перепуганный взгляд – да так и ахнула: подушка была пуста.
…Она искала довольно долго: переворошила простыни, одеяло, подушки, даже в наволочку, даже под кровать не поленилась заглянуть. Потом задумчиво взглянула в окно.
Маловероятно, что человек, бросивший коробочку в комнату, вскоре после этого просочился сквозь решетку, чтобы забрать ее и уничтожить следы преступления. А уж если допустить это, следует пойти дальше и признать, что он непременно обшарил бы квартиру, не обнаружив хладного трупа ни на кровати, ни под ней. И нашел бы тайное убежище! Ведь при закрытой снаружи двери и охраняемых окнах ей просто некуда было деваться, кроме как провалиться сквозь землю!
И вдруг, влекомая внезапным подозрением, Тина пробежала через коридор и с силой крутанула ручку замка. Та повернулась как по маслу, дверь приотворилась, и порыв сквозняка коснулся босых ног.
Машинально заперлась, и вдруг ее шатнуло к стене. Опять зашлось, зашлось по-вчерашнему сердце…
Что это значит? Она ведь отлично помнит, как ломилась сюда ночью, а ручка замка стояла мертво, словно снаружи была заблокирована!
Ах, да все очень просто. Убийцы уверились, что с Тиной кончено, и ушли от двери. Только и всего.
Внезапный звонок заставил ее подскочить. И еще звонок, и еще!
Да ведь это телефон. Телефон, который ночью не работал!
Тина бросилась к аппарату и уставилась на него так пристально, словно не только вслушивалась в раздирающие ухо звонки, но и пыталась увидеть их.
Протянула руку к трубке… опасливо отдернула ее… а когда все-таки решилась поднять, звонивший, очевидно, уже утратил терпение: только короткие гудки были ответом на сиплое Тинино:
– Алло?..
Телефон, значит, работает. Дверь снаружи не заперта. На постели нет пустого баллончика. В воздухе нет даже намека на губительный газ. Раскрытый погреб и скомканный половик – вот единственные доказательства ночного кошмара.
Кошмара?.. То есть… страшного сна?
Ноги подогнулись, и Тина тяжело села на табурет. Прижала ладони к глазам. Ее разрывали два чувства: огромное, обессиливающее облегчение – и просто-таки лютая ненависть к самой себе.
Да… неудивительно, что Виталий периодически смотрел на нее как на сумасшедшую!
Эта ненависть к себе не оставляла Тину довольно долго и подвигла ее на свершение немалого количества бытовых подвигов. Она перемыла вчерашнюю посуду, затолкала в стиральную машину белье, и, пока умная итальянка удовлетворенно урчала, занимаясь любимым делом, Тина навела блеск во всей квартире. Убираясь на кухне, стыдливо отворачивалась от погребка и с особым тщанием прикрыла его половиком – этим памятником собственной дурости. Потом подкрепилась остатками вчерашнего копченого мяса и чаем, перегладила выстиранное и высушенное белье, подумав при этом, что отвращение к себе – чувство, оказывается, весьма продуктивное и в хозяйстве полезное. Обычно неглаженое белье копилось неделями, потому что гладить Тина терпеть не могла, а если она уж чего-то не любила, так не любила глобально, от всей души!
Наконец все дела были переделаны, ванна принята, дурная голова вымыта, и Тина стала посреди квартиры, рассеянно озираясь и отчаянно жалея, что больше делать нечего. Суета, как бесов, изгоняла остатки той жути, которая все-таки угнездилась во всех углах и с которой Тина ничего, ну ничего не могла поделать, как ни взывала к своему разуму и душевной (а также физической) трезвости. Да, да, да, глюки, вызванные, очевидно, коктейлем из легкого мозготрясения в сочетании с мартини и пренеприятнейшими разговорами. Тина уже замаялась повторять себе это, а по-прежнему было страшно.
Хотела заняться очередным полезным делом, поставив кассету «Элементарных навыков», замечательного сверхускоренного курса английского, однако кассету почему-то не нашла.
– Да подумаешь, бином Ньютона! – с неожиданной злостью выкрикнул Виталий. – Брюнетка, лет двадцати семи – тридцати, высокая, худая, длинноногая, лицо бледное, глаза карие, раскосые. Этакая швабра с лягушачьим ртом – не мои слова, цитирую человека, который видел их с Валентином вместе. Ну что, совпадает? Совпадает, скажите?
Тина слегка кивнула, подумав, что так припечатать незнакомку – «швабра с лягушачьим ртом», это же ужас! – могла только женщина, оскорбленная в лучших чувствах. Может быть, и она была неравнодушна к Валентину? Или даже имела некие права ревновать его? А если так, то сколько же их было, этих «девушек Валентина», этих «знакомых-сожительниц», в число которых затесалась и Тина?..
Виталий между тем окинул взглядом стол, вскочил, выхватил из навесного шкафчика еще один стакан, наполнил его доверху пепси-колой и залпом выпил.
Сел, с яростью глядя на Тину:
– Теперь вы поняли? Вы, наверное, и впрямь его любили, а он забавлялся от души. Но, наверное, сердцем вы что-то такое чувствовали, поэтому и увидели тот сон – вещий, можно сказать! Понимаете, я сегодня поговорил с одним очень хорошим психотерапевтом, и он мне все это объяснил.
– Психотерапевтом? – не веря своим ушам, повторила Тина. – Ничего себе! И что он мне прописал? Ходить два раза в неделю на гипноз к Голанду? Пить транквилизаторы? Или сразу лечь в психушку?
– Да нет, – криво усмехнулся Виталий. – Если честно, он прописал… физиотерапию.
– Это как? – непонимающе вскинула она брови.
– Как? Да вот так!
Внезапно вскочив, Виталий сдернул Тину со стула и резко, сильно прижал ее бедра к своим.
– Вот так, – пробормотал хрипло, зарываясь лицом в ее волосы. – Клин клином вышибать, поняла?
Под его руками пополз с плеч холодный шелк, и вереница влажных, жарких поцелуев протянулась от плеча к уху.
Задрожав, Тина попыталась отстраниться, откинулась, однако халат предательски скользил, а губы Виталия уже впились в ее грудь.
Мгновение она изумленно смотрела сверху на рыжую макушку – словно какой-то огромный таракан вдруг стиснул ее в своих мохнатых, членистых лапах! – а затем, рывком выпростав руку из рукава, вдруг вцепилась в волосы Виталия и дернула что было сил.
Он отпрянул с криком боли, а Тина мгновенно запахнула халат и туго-натуго перепоясалась. Ее трясло, а лицо горело – то ли от стыда, то ли от странных позывов разбуженной против воли плоти… то ли от брезгливости, она сама толком не понимала.
Виталий мгновение смотрел на нее незряче, дико, потом провел ладонью по лицу, и оно вновь приняло то холодновато-насмешливое выражение, которое имело раньше.
– Извините, – пожал слегка плечами и сел. – Забавные у нас с вами получились поминки, верно?
Тина осталась стоять. Она растерялась от его самообладания. Больше всего ей хотелось отвесить Виталию звонкую пощечину, а то и две, а потом выгнать взашей! Не то чтобы ее так уж разозлил этот внезапный сексуальный порыв. Скорее та боль, которую он причинил рассказом о похождениях Валентина, – вполне сознательно причинил, как выяснилось теперь! Но уж если так, надо было бить его по лицу сразу. А если наброситься сейчас, после некоторого перерыва, это будет выглядеть нелепо.
И все-таки – что теперь делать? Сесть и как ни в чем не бывало продолжить пирушку? Вот именно что пирушку… А тем временем Виталий придет в себя, осмелеет и, вполне может статься, повторит попытку обольщения.
Тину снова передернуло. Нет, нет, она… этого нельзя допустить ни в коем случае! Ведь обида на Валентина так велика, что Тина вполне может уступить только из мести, из мимолетного желания взять реванш, доказать себе самой, что по-прежнему желанна мужчине, – да просто забыться, наконец! Но тот, кому она мечтает отплатить, уже свободен от суеты. И месть эта обернется против нее же самой: утром ударит брезгливостью, отвращением к своему мимолетному распутству. И выбраться из этого рвотного состояния будет куда труднее, чем просто пережить обиду на неверного любовника. Тем более что мертвые не имут не только сраму, но и земных обид.
А Виталий между тем неторопливо снял хрустящую обертку с яркой конфетной коробки, открыл ее, полюбовался нарядными шоколадками, завернутыми, лежащими в хорошеньких гнездышках, выбрал одну, развернул фольгу, положил в рот, со вкусом облизнув губы…
Тина даже задрожала от злости!
– А скажите… – начала с улыбкой, подчеркнуто миролюбивым тоном, – вы когда, собственно, задумали улечься со мной в постель? Еще до того, как сюда пришли, или это мой халатик вас так вдруг возбудил?
Виталий взглянул настороженно, однако ответил с бесшабашной ухмылкой:
– Да как вам сказать… Вообще-то коньяк был куплен чисто в медицинских целях, если вы это имеете в виду. Я же понимал, каким ударом для вас станет известие о Валькиных похождениях, ну и подумал: посидим, поговорим, расслабимся… Халатик, конечно, тоже сыграл свою роль. И шум воды, когда вы были в душе. Сознаюсь: с трудом удержался, чтобы не ворваться в ванную. Вы любите заниматься любовью в ванне? Я – обожаю. Это особое наслаждение!
Глаза его блеснули.
Тина опешила. Однако же быстро он сгруппировался для нового броска! Ну уж нет!
– В медицинских целях, говорите? Ну-ну, – кивнула она. – Как говорится, одно лекарство лечит, другое калечит? У вас что, несварение желудка от коньяка, что вы его не глотаете, а втихаря выпускаете в стакан с пепси-колой?
Виталий замер, потом ошалело оглянулся на предательский стакан, из которого он так старательно «запивал» каждую рюмку. Да… по-прежнему полон!
Посмотрел на Тину – и тотчас отвел глаза.
– Ну, я… – пробормотал, пытаясь вернуть на лицо эту разудалую усмешечку, – если честно… коньяк оказался слишком крепкий, я просто боялся оплошать… ну, вы понимаете?
– Что?! – так и ахнула она. – То есть вы меня просто-напросто решили вульгарно подпоить, чтобы трахнуть без проблем, да? Рассчитывали, что я буду в таком шоке из-за Валькиных измен, что быстренько начну залечивать раны с помощью вашего… клина?
Она нарочно говорила так грубо. Она хотела, чтобы он ушел, ушел немедленно! Сил больше не было видеть эту наглую рыжую морду!
– Любопытно, в каком секторе ада вы встретитесь в свое время с Валечкой? – пробормотала Тина. – Не там ли, где над входом будет написано: «Все мужики – кобели»?
Ну, слава богу, достала-таки!
Виталий вскочил.
– Не стоит перенапрягаться, Тина, – пробормотал с плохо скрываемой злостью. – Все понятно, я ухожу.
– Коньячок прихватите, – ядовито посоветовала Тина. – И конфетки заодно.
– А что, на шоколад у вас тоже аллергия?
– На ликер – они ведь с ликером, не так ли?
– С ликером, с ликером. Хорошо, заберу. А как насчет гвоздик? На них тоже аллергия?
– Неужели!
– Ладно, и гвоздики заберу. – Виталий выхватил из вазы букет, залив пол каплями. – А вы сосуд не забудьте помыть. Чтобы уничтожить все следы моего пребывания. А то, не дай бог, от моего запаха у вас сыпь начнется.
– Помою, помою, – прошипела Тина. – Не волнуйтесь, я никогда не оставляю немытую посуду на ночь.
– Да, Валька мне жаловался, какая вы зануда-аккуратистка! – криво усмехнулся Виталий. – Посуду на ночь моете, пол, все у вас по ранжиру. Вам бы в армии служить, фельдфебельшей!
Тина растерянно моргнула. Они пикировались, как дети! Вот глупость…
– Ох, – сказал вдруг Виталий почти с ужасом. – Ох, кошмар… Тина, простите, я дурак из дураков. Простите, ради бога!
– Да ладно, – неловко усмехнулась она. – Бывает. Я тоже хороша… Вы тоже извините.
– Тина, можно я останусь? – попросил жалобным мальчишеским голосом.
– Ой, нет! У меня просто на это нет сил! – простонала она, торопливо отпирая дверь. – Идите, ради бога, идите! Я уже не сержусь, честное слово, но сейчас вы лучше уйдите. Потом созвонимся, ладно?
– Созвонимся! – обрадовался Виталий. – Запомните номер моего сотового: 199-43-26. Позвоните мне завтра же, я буду ждать. Запомнили? А цветы вы все-таки возьмите, что же я с ними как дурак…
– Да-да, – пробормотала Тина, небрежно сунув под мышку букет и с облегчением припадая к захлопнувшейся двери. – Запомнила, а как же!
Номер был простой: 199 – это знак нынешнего столетия, а 43 и 26 – номера ее дома и квартиры. Другое дело, позвонит ли она когда-нибудь по этому телефону…
Однако даже думать сейчас нет сил. Завтра. Все завтра!
Тина протащилась на кухню, сунула как попало в воду сломанные стебли гвоздик, с отвращением посмотрела на неубранную посуду.
Нет. Может быть, конечно, она и зануда, но мыть сейчас посуду – это уж извините!
Завтра! И гори оно все огнем!
* * *
Ей снились гиацинты, будто Валентин поставил их у изголовья. Посмотрел на Тину, улыбнулся – и ушел куда-то, а цветы остались. Дивная красота и дивный аромат! Только давит на сердце какая-то тяжесть. Причем Тина даже во сне понимала, откуда этот сон взялся: недавно она делала для газеты подборку интересных случаев, связанных со всякими цветами. Среди них была история об убийстве, совершенном изысканно и нестандартно: молодой человек накануне свадьбы подарил невесте гиацинты в таком количестве, что девушка заснула среди их сладкого аромата – и не проснулась, на что, собственно, и рассчитывал коварный жених, мечтавший повести под венец другую.Тина проснулась и какое-то время лежала, глядя в темноту и не соображая, где она и что с ней происходит, пока не вспомнила недавний вечер… и гвоздики. Так вот оно как смешалось в голове: попытки Виталия подпоить ее, и белые гвоздики, стебли которых ломались в руках, пока она несла их на кухню, и коварство Валентина, у которого, оказывается, была другая…
«Наверное, я и правда зануда, – грустно подумала Тина. – Вечно мне надо все разъяснить да по полочкам разложить. А сон был красивый…»
Она зажгла подсветку будильника. Только два часа. Какое счастье – еще можно спать да спать! Завтра выходной. Подарок судьбы!
В горле пересохло. Тина прошла на кухню и напилась из-под крана, с неприязнью взглянув на немытую посуду.
Света она не зажигала, однако все прекрасно видела вокруг, и вовсе не потому, что обладала способностями к никталопии, подобно известному Жаку Паганелю. Просто-напросто под самыми ее окнами стоял фонарь, заливавший двор бледным бессонным светом. От него не спасали никакие, даже самые плотные шторы, тем более те легкие портьеры, которые висели на окнах у Тины. Сначала она вообще спать не могла по ночам, а потом так привыкла к этому свету, что, когда фонарь не горел, начинала чувствовать необъяснимую тревогу.
И стоило ей подумать о фонаре, как свет погас. Тина обняла подушку, тихо засмеявшись: «Хорошо еще, что я уже добралась до кровати, а то запуталась бы в собственной квартире!»
И тут она заметила, как шевельнулась занавеска.
Нет, не заметила – скорее почувствовала это движение легкого светлого шелка. И тут же поняла, что это ей не чудится: в форточку осторожно пыталась просунуться чья-то рука.
Тина пока не очень-то испугалась: на всех трех окнах стояли решетки, все-таки первый этаж. Даже кошке не проскользнуть. К тому же прецедент уже имел место года полтора назад: подросток из третьего подъезда заболел манией заглядывать по ночам в окна к одиноким соседкам. Когда его изловили на месте преступления, семья быстренько поменяла квартиру. Может быть, в доме завелся еще один маньяк? Надо все-таки шумнуть на незваного гостя!
Вместо этого она, неожиданно для самой себя, соскользнула на пол и замерла, чуть высунувшись из-за кровати.
В этот миг шторка резко дернулась – и на подушку, где только что покоилась Тинина голова, упал какой-то плоский предмет. И тотчас что-то негромко стукнуло за окном: словно человек, стоявший снаружи на подоконнике, соскочил вниз.
Тина, опять-таки более удивленная, чем испуганная, приподнялась и попыталась разглядеть, что ей подбросили. Глаза уже немного привыкли к темноте, вдобавок предмет на фоне белой наволочки выделялся довольно отчетливо. Больше всего он напоминал круглую коробочку от обувного крема, какими Тина когда-то играла в «классики», только от него исходил сладковатый, приторный запах, в котором было что-то влажное, как бы болотное.
«Болиголов? Водяные лилии?» – попыталась определить Тина, и вдруг голова у нее закружилась, и девушка повалилась на пол.
Веки налились такой тяжестью, что невозможно было не опустить их. Удушье налегло на грудь мохнатой мягкой лапой. Хотелось вздохнуть как можно глубже, вобрать в себя этот странный, сладковатый аромат, лишь самую чуточку отдающий гнилью… тленом… могилой?
В следующее мгновение Тина сползла с места и ринулась в коридор. То есть так хотелось бы. На самом деле она словно плыла в вязком тумане, ползла, еле шевеля руками и ногами, стараясь не дышать и ощущая все усиливающееся жжение в легких.
Вывалившись за дверь, попыталась глотнуть свежего воздуха, но обрела лишь мгновенное облегчение: тлетворный аромат уже проник и в коридор, снова начал наваливаться вязкий дурман.
Губительный запах источает плоская коробочка, брошенная в форточку! Он расползается с невероятной быстротой, скоро в квартире вообще нечем будет дышать!
Тина вползла в соседнюю комнату. Душно! Форточка закрыта и здесь, и на кухне. Надо открыть, проветрить…
«Нет! – словно бы крикнул кто-то. – Тот человек, который подбросил это тебе, никуда не ушел. Он караулит за окном. И если ты выглянешь…»
Тина поползла по коридору к двери, просто-таки физически ощущая, что неотвязный, смертоносный запах настигает ее. Кое-как, держась за стенку, поднялась, вцепилась в замок. Крутнула его… нет, кажется, не в ту сторону. Ох, да ведь она в одной ночной рубашке! Сдернула с вешалки плащ, набросила, опять схватилась за дверь.
Замок не открылся. Она опять не в ту сторону вертит? Но и поворот в противоположном направлении толку не дал. Замок не открывается! Так бывает, если снаружи вставлен ключ… или что угодно: отвертка, штырь. Замок блокирован. Ей не выйти, она заперта в этой газовой камере!
На подгибающихся ногах, чуть не падая, зажимая рот полой плаща, Тина поплелась на кухню. Там телефон… позвонить в милицию, Виталию, Светке… куда-нибудь! Дрожащей рукой долго шарила, пытаясь поднять трубку, – и содрогнулась, услышав в ней глухую тишину.
Телефон не работал.
Так. Так… Не выйти, не позвать на помощь. Не найти ни одного местечка в квартире, куда не проник бы яд. Разве что наполнить ванну водой и нырнуть туда? Нет, это уже бред. Утонуть – то же, что задохнуться.
Стучать в стены! Кому? У нее угловая квартира, а с другой стороны – пустая трехкомнатная, которая давно уже продается и никак не может продаться. А над ней живет глухая старуха, которую и трубы Судного дня не разбудят.
Деваться некуда. Значит, что – умирать?!
Она коротко, часто вздыхала, уткнувшись в рукав, отчаянно вглядываясь в узкий коридорчик между комнатами и кухней. Чудится или в самом деле надвигается оттуда белесая смертельная мгла, норовя навалиться – и раздавить последние остатки сознания?
Куда забиться? Ах, сделаться бы сейчас крохотным, почти незримым существом, насекомым, способным заползти в самую малую щель! Тараканы, наверное, выживут. Может быть, даже воспримут случившееся как небесную кару немилостивой хозяйке, которая толпами сводила их рыжее многоногое племя в могилу…
Могила!
Образ темной прямоугольной ямы отчетливо вырисовался в меркнущем сознании Тины, и в следующее же мгновение она рухнула на колени, вялыми руками отталкивая табуретки и кухонный столик. Эти легкие вещи казались неподъемными, но все-таки она наконец своротила их с места и нашарила на полу круглое металлическое кольцо.
Уже на последнем пределе сил потянула на себя крышку. Пахнуло душной сыростью, но Тина с наслаждением глотнула этот спертый дух. Стало чуть легче. Вот оно, спасение. Или хотя бы шанс! Но это еще не все. Надо что-то сделать… что-то… Ах да!
Тина на четвереньках доползла до коридора, потянула к себе половик. Маленький, легкий – это лучше, чем ничего. И скорее, скорее! Счет уже идет даже не на секунды, а на мгновения. Оставшиеся ей мгновения жизни…
Волоча за собой коврик, она вползла в кухню и сунулась в темное углубление под полом. Потащила на себя крышку, кое-как прикрывая ее половиком. Конечно, щели оставались, но хоть так…
Тьма сомкнулась вокруг. Тина пошарила по стенкам своего склепа, все еще боясь дышать, пытаясь отыскать… отыскать… Она вдруг забыла, что ищет.
«Если я здесь умру, меня никто никогда не найдет!» – мелькнула мысль, от которой Тина ощутила страшное, смертельное одиночество. Но это была последняя мысль, последнее живое чувство.
* * *
Тина открыла глаза – и, признаться, удивилась этому. Довольно часто бывало, что, проснувшись, она несколько пугающих минут не способна была понять, где находится, даже имени своего не могла вспомнить. Однако сейчас действительность обрушилась на нее, подобно тяжелой бетонной плите, и придавила так же основательно. Не было никаких успокаивающих иллюзий насчет того, что она, мол, уже на том свете. Можно было только дивиться, почему, пребывая вчера почти в бессознательном состоянии, действуя скорее инстинктивно, чем рассудком, она сегодня так ярко представляет все случившееся.Впрочем, почему, интересно, Тина так небрежно оперирует понятиями «вчера» и «сегодня»? Кто знает, пролежала она в этом добровольно выбранном склепе несколько часов или несколько минут? Хотя, если судить по тому, как затекло тело, не меньше нескольких часов. И дело не только в беспамятстве, в которое она провалилась. Не больно-то здесь разомнешься! Все-таки покойный дядюшка, царство ему небесное и вечная благодарность, ладил под полом кухни не спортзал, а нормальный погреб, в котором поместился бы мешок картошки да с десяток банок с соленьями. Мог ли он предположить, что однажды в этом погребе будет спасаться от смерти единственная и любимая племянница?..
Зажмурившись от боли, когда тысячи крошечных иголочек впились в замлевшие мышцы, Тина с трудом перевалилась на живот и прильнула лицом к малюсенькому отверстию в стене, забранному решеткой.
Вот что ее, собственно, спасло. Отверстие выходит в общий подвал. Там, конечно, душно, влажно, однако это какая-никакая, а все-таки вентиляция. И если учесть, что Тине худо-бедно удалось закрыть щели половичком, то смертоносный газ не проник в погребок, она хоть и лишилась сознания, но смогла отлежаться, отдышаться и даже очнуться.
Нет, наверное, дело не только в половичке и этой дырке в стене. Газ перестал поступать, вот в чем дело. Он, конечно, был очень силен, буквально сшибал с ног, однако запас его в этой плоской коробочке (теперь ясно, что это нечто вроде баллончика) оказался ограничен. И слава богу… Наверное, убийца рассчитывал на моментальный эффект.
А если бы она оставалась лежать на кровати, эффект уже был бы достигнут. Тина вспомнила, как падало, обрывалось сердце от того запаха. Оно просто остановилось бы, и те, кто потом когда-нибудь нашел бы ее, решил: смерть произошла от остановки сердца. Или какого-нибудь там спазма головного мозга, что, учитывая вчерашнюю аварию и воспринятый алкоголь, наверное, даже неудивительно.
– Зачем? – всхлипнула Тина. – За что?!
Звук собственного голоса показался страшен, и она сдержала слезы.
Очень может быть, что квартира уже перестала быть камерой смерти. Там всегда были очень сильные сквозняки – зимой это считалось сущим проклятьем! – не исключено, что газ вытянуло, и ей уже ничто не грозит.
Ужасно хотелось вырваться из этого самодельного склепа, все расшвыривая в стороны и вопя от животной радости жизни. И немало сил потребовалось Тине, чтобы усмирить свое рвущееся к чистому воздуху и свету существо. Потому что очень может быть, что все ее надежды – не более чем сладкие фантазии. И наверху ее ждет никакая не радость жизни, а совсем наоборот!
Она даже перекрестилась перед тем, как чуточку приоткрыть крышку и сдвинуть половик. И воздух не хватала полной грудью, а сперва сделала крошечный глоточек, словно пробовала опасное питье… Нет, это питье не было отравлено!
От щемящего счастья слезы хлынули потоком. Облегчение было таким огромным, что обессилило ее, и Тина еще какое-то время лежала на полу в кухне – ни о чем не думая, ничего не чувствуя, а просто так – тихо, слабо всхлипывая.
Потом ей стало холодно. Еще бы: целую ночь пролежать, можно сказать, в могиле, в одной только ночной рубашке да плащике!
Да, а ночь-то прошла, за окном светило солнце. День начинался чудесный!
Тина бросила взгляд на циферблат и ахнула: уже час дня! Вот это был обморок… настоящий летаргус. Неудивительно, что она чувствует себя так, словно вернулась с того света. По сути дела, это так и есть.
Странно, конечно: в воздухе не осталось даже намека на тот сладковатый, чуть гнилостный аромат, который едва не свел ее в могилу. Пахло неубранной посудой, чуть-чуть газом – в смысле, знакомым и родным пропан-бутаном, слегка – вином, оставшимся в рюмке Валентина… Вспыхнули в памяти откровения Виталика, сжала сердце вспышка боли, но тут же и отпустила.
Пожав плечами – между прочим, довольно трудно проделать это, лежа на полу, – Тина начала подниматься.
Было страшно выйти из кухни, а уж заглянуть в спальню… Тина беспомощно простояла несколько минут в коридоре, комкая у горла ворот плаща, потом, решившись, рванула дверь, бросила на кровать перепуганный взгляд – да так и ахнула: подушка была пуста.
…Она искала довольно долго: переворошила простыни, одеяло, подушки, даже в наволочку, даже под кровать не поленилась заглянуть. Потом задумчиво взглянула в окно.
Маловероятно, что человек, бросивший коробочку в комнату, вскоре после этого просочился сквозь решетку, чтобы забрать ее и уничтожить следы преступления. А уж если допустить это, следует пойти дальше и признать, что он непременно обшарил бы квартиру, не обнаружив хладного трупа ни на кровати, ни под ней. И нашел бы тайное убежище! Ведь при закрытой снаружи двери и охраняемых окнах ей просто некуда было деваться, кроме как провалиться сквозь землю!
И вдруг, влекомая внезапным подозрением, Тина пробежала через коридор и с силой крутанула ручку замка. Та повернулась как по маслу, дверь приотворилась, и порыв сквозняка коснулся босых ног.
Машинально заперлась, и вдруг ее шатнуло к стене. Опять зашлось, зашлось по-вчерашнему сердце…
Что это значит? Она ведь отлично помнит, как ломилась сюда ночью, а ручка замка стояла мертво, словно снаружи была заблокирована!
Ах, да все очень просто. Убийцы уверились, что с Тиной кончено, и ушли от двери. Только и всего.
Внезапный звонок заставил ее подскочить. И еще звонок, и еще!
Да ведь это телефон. Телефон, который ночью не работал!
Тина бросилась к аппарату и уставилась на него так пристально, словно не только вслушивалась в раздирающие ухо звонки, но и пыталась увидеть их.
Протянула руку к трубке… опасливо отдернула ее… а когда все-таки решилась поднять, звонивший, очевидно, уже утратил терпение: только короткие гудки были ответом на сиплое Тинино:
– Алло?..
Телефон, значит, работает. Дверь снаружи не заперта. На постели нет пустого баллончика. В воздухе нет даже намека на губительный газ. Раскрытый погреб и скомканный половик – вот единственные доказательства ночного кошмара.
Кошмара?.. То есть… страшного сна?
Ноги подогнулись, и Тина тяжело села на табурет. Прижала ладони к глазам. Ее разрывали два чувства: огромное, обессиливающее облегчение – и просто-таки лютая ненависть к самой себе.
Да… неудивительно, что Виталий периодически смотрел на нее как на сумасшедшую!
Эта ненависть к себе не оставляла Тину довольно долго и подвигла ее на свершение немалого количества бытовых подвигов. Она перемыла вчерашнюю посуду, затолкала в стиральную машину белье, и, пока умная итальянка удовлетворенно урчала, занимаясь любимым делом, Тина навела блеск во всей квартире. Убираясь на кухне, стыдливо отворачивалась от погребка и с особым тщанием прикрыла его половиком – этим памятником собственной дурости. Потом подкрепилась остатками вчерашнего копченого мяса и чаем, перегладила выстиранное и высушенное белье, подумав при этом, что отвращение к себе – чувство, оказывается, весьма продуктивное и в хозяйстве полезное. Обычно неглаженое белье копилось неделями, потому что гладить Тина терпеть не могла, а если она уж чего-то не любила, так не любила глобально, от всей души!
Наконец все дела были переделаны, ванна принята, дурная голова вымыта, и Тина стала посреди квартиры, рассеянно озираясь и отчаянно жалея, что больше делать нечего. Суета, как бесов, изгоняла остатки той жути, которая все-таки угнездилась во всех углах и с которой Тина ничего, ну ничего не могла поделать, как ни взывала к своему разуму и душевной (а также физической) трезвости. Да, да, да, глюки, вызванные, очевидно, коктейлем из легкого мозготрясения в сочетании с мартини и пренеприятнейшими разговорами. Тина уже замаялась повторять себе это, а по-прежнему было страшно.
Хотела заняться очередным полезным делом, поставив кассету «Элементарных навыков», замечательного сверхускоренного курса английского, однако кассету почему-то не нашла.