Репетиция конца света
Ушла бы в монастырь,
да много холостых!
Пословица
***
…Красивая шатенка бальзаковского возраста с великолепными глазами и стройными ножками. Умная, начитанная: под настроение и самих «знатоков» переиграет. Отличное здоровье, безупречный вкус, изысканно одета. Походка такая, что не только мужчины, но и женщины невольно оглядываются: первые с восхищением, вторые с завистью. Обладательница трехкомнатной квартиры в центре Нижнего Новгорода. Не бог весть как богата, но живет в достатке. Вдобавок знаменита!..
Отчаянно, безнадежно, катастрофически несчастна.
***
Алена Ярушкина стала одинокой женщиной накануне Нового года.
Михаил, муж, должен был вернуться из Москвы еще 28 декабря, но позвонил и сказал, что задерживается. Будет 30-го рано утром, поездом номер двадцать два, который приходит в Нижний в семь утра.
30 декабря она встала ни свет ни заря, постояла под горячим душем, вымыла голову, накрыла на стол и, облаченная в белье, которое должно было вызвать у мало-мальски нормального мужчины только одно желание: снять его с женщины как можно скорей! – принялась ждать.
А вот и полвосьмого. А вот и восемь. Даже если не брать такси, времени хватит не только доехать с вокзала на маршрутке, но и обратно вернуться. А Михаила нет. Поезд опоздал? Алена позвонила в справочную и узнала, что 22-й скорый пришел по расписанию.
Объяснение этому могло быть одно: Михаил опоздал на поезд. С ним такое бывало, наверное, случилось и сейчас. Странно, конечно, что он не позвонил, не предупредил жену. Но, наверное, вот-вот раздастся звонок, и Михаил, со свойственной ему непоколебимой уверенностью в святости каждого своего поступка, сообщит, что приедет вечером, девятичасовым.
Алена поборола естественную тревогу – а вдруг с любимым и единственным случилось что-то дурное?! – и включила компьютер. Что толку метаться из угла в угол? Михаил приедет вечером, никуда не денется. А ей надо работать. Если хочет, чтобы новый роман попал в план апреля, придется поднажать!
К слову, Алена Ярушкина – писательница. Самая настоящая, и даже издаваемая. Любимым жанром ее были детективы, на них она зарабатывала какие-никакие денежки и даже снискала себе некоторую популярность. Правда, под псевдонимом Дмитриева: фамилия ее издателям не нравилась – мол, детская какая-то, несерьезная, а вот отчество, Дмитриевна, – даже очень. Ну и ради бога, хозяин – барин, против того, чтобы сделаться Дмитриевой, Алена никак не возражала.
Срок сдачи рукописи был шестого января. Учитывая многочисленные выходные, вполне можно протянуть время до десятого, что было, по мнению Алены, очень кстати: сюжет заклинило. Но ничего, приедет Михаил, они вместе сядут, обговорят все как следует: присутствие мужа всегда пробуждало Аленину творческую мысль, она даже в шутку называла его не муж, а Муз, ну, типа Муза, Муз…
Раздался звонок.
Ага, вот и Муз. Девять часов. Где же он был все это время? Может, решил заехать с утра пораньше на Канавинский базар, благо тот рядом с вокзалом, купить любимой конской колбасы казы, стерлядку для ухи и еще каких-нибудь яств?
Да какая разница, где он был? Главное, теперь стоит под дверью и уже второй раз нажимает кнопку звонка!
Алена полетела в прихожую.
Она была настолько уверена: это Михаил, – что даже не спросила, кто там. И, по закону детективного жанра, на пороге должен был оказаться грабитель, убийца, он же насильник, который одним ударом отшвырнул бы Алену обратно в квартиру, ворвался следом, захлопнул дверь и…
Однако на пороге стоял парнишка, по виду студент, невысокий и довольно хлипкий, полузакрытый огромным букетом нежно-розовых роз.
– Госпожа Ярушкина? – выглянул парнишка из-за букета. – С Новым годом вас, Алена Дмитриевна! Наше бюро доставки «Меркурий» поздравляет вас и желает счастья! Распишитесь в получении!
Он сунул Алене шуршащий целлофаном букет, отработанным движением поднял острую коленку, уложил на нее тетрадочку с квитанциями и протянул ручку. Алена, прижав к себе букет, неуклюже расписалась, подумав как о чем-то весьма значительном, что где только писать ей не приходилось, даже как-то раз в лесу на пеньке, а вот на чужой коленке ни разу не привелось, но, возможно, лиха беда начало.
– Там внутри открыточка, в цветах, обратите внимание, – сообщил рассыльный, и Алена только сейчас заметила упрятанный в глубь букета длинный узкий конверт. Вслед за этим парнишка сверкнул прощальной улыбкой и убрался из Алениной жизни.
Алена, неловко зажимая под мышкой букет, вместо того чтобы положить его, заперла дверь, не столько обрадованная или удивленная, сколько испуганная этим внезапным визитом и подарком. То есть до нее уже начало что-то доезжать, уже сжалось сердце в предчувствии беды… в запоздалом предчувствии!
Она положила букет прямо на пол, достала конверт, распечатала. Красивая, изысканная открытка с искристыми снежинками и благостным зимним пейзажем: «С Новым годом!»
Раскрыла открытку и прочла первые слова, написанные таким знакомым, округлым, аккуратным почерком Михаила:
«Елена, и ты, и я – мы оба знаем, что наша любовь умерла…»
Она сначала тупо обиделась, что Михаил назвал ее Еленой – Алена недолюбливала свое «паспортное» имя. Потом вспомнила, что еще позавчера он твердо обещал приехать. Потом сердце начало падать, падать, все вокруг смерклось, но эта белая открытка, исписанная округлыми черными буквами, светилась, чудилось, каким-то зловещим, мертвенным светом. Буквы то плясали, то вновь вытягивались ровными, обдуманными строчками… Да, каждое слово в этом коротком послании было жутко обдуманным, рассчитанным нанести удар побольнее. Много их было нанизано, этих черных слов, но до Алены дошли только последние: «А потому я не вернусь. Живи как хочешь, делай что хочешь – но без меня. Без меня!»
«А потому я не вернусь…» Да почему, почему же?!
Ответом на этот вопрос и было письмо, но у Алены не хватило сил перечитать его. Она стояла, сжимая в руках открытку и пытаясь осознать, что в ее жизни произошло нечто страшное, бесповоротное, как смерть.
Новый год. Ей предстоит встретить Новый год одной.
Алена покачнулась. Что-то зашуршало под ногами. Оказывается, она наступила на край целлофановой обертки букета.
С каким-то странным, тупым чувством отвращения Алена встала обеими ногами на розовые, чудные розы и принялась топтать их – медленно и тщательно. При этом она думала: до чего же просто превратить что-то любимое в ненавистное. Раньше Михаил любил ее («Больше всего на свете! Буду любить тебя вечно!»), теперь возненавидел. Ведь только из ненависти можно нанести такой кошмарный, такой рассчитанный, воистину смертельный удар! А она, Алена… Больше всех цветов на свете она любила розовые розы. Теперь возненавидела их, словно это была объеденная гусеницами крапива.
Потом мелькнула мысль: хорошо, что она в тапочках, а не босиком. Ведь в таком состоянии, как сейчас, изранила бы ноги о шипы – и не заметила бы боли. А еще Алена подумала: как жаль, что закон жанра сегодня не восторжествовал и вместо рассыльного на пороге не оказался тот самый грабитель, убийца и насильник. Его появление избавило бы ее от очень многих проблем. Например, ей не пришлось бы срочно выдумывать способ, как покончить с собой – быстро, безболезненно, а главное – так, чтобы никто не заподозрил в ее смерти самоубийства.
***
– В жизни такой ерундятины не видела. Просто глазам не верю! – Маникюрша Лора таращилась в развернутую газету, и ее смугленькая мордашка просто-таки окаменела от изумления. – Честное слово, это розыгрыш! Или спятила баба.
– Что там? – спросила Марина из косметического кабинета, осторожно смачивая водой из-под крана свои удивительно пышные, кудрявые, красивые волосы. Они были русые, с несколькими мелированными прядями. Каждое утро Марина сбрызгивала их гелем, а потом в течение дня чуть смачивала водой. И голова ее всегда была в легких кудряшках. Глаза у Марины были синие-синие, щеки розовые. Куколка, одно слово! И фигурка что надо, и ножки! И при всей своей ангельской красоте она была ангельски добра к тем, к кому судьба оказалась не столь щедра или даже скупа. Как, например, к Неле…
– Нет, я всегда считала, что «Перекресток» – серьезная газета. И вдруг написать такое…
– «Перекресток» серьезная газета? Да ты с ума сошла, – усмехнулась Марина. – Если на последней странице там печатают рекламу борделей – какая уж тут серьезность?
– Да там вообще полно всякой рекламы, и брачные объявления публикуют только там! – запальчиво возразила Лора, известная своим страстным желанием найти богатого мужа. То есть, наверное, выйти замуж за богатого хотят все девушки, но Лора хотела этого страстно. И громогласно. День в салоне начинался с обсуждения очередного претендента на Лорины руку и сердце и подробного анализа содержимого его бумажника. Эти бумажники никогда не оказывались достаточно пухлыми, а потому Лора все еще была холостячкой. – Зря ты, Маринка, это в самом деле хорошая газета. Наверное, они эту галиматью напечатали по ошибке.
И она громко прочла:
– «Сдам бесплатно комнату, а впоследствии обеспечу жильем и материально поддержу девушку, которая соблазнит моего мужа. Писать по адресу: Нижний Новгород, главпочтамт, предъявителю удостоверения 66674390. Непременное условие – наличие увечья ноги».
– Приколись, Маринка! – аж захлебываясь от восторга, вскричала Лора. – «Непременное условие – наличие увечья ноги»! Это ж надо до такого додуматься! У нее мужик, наверное, чокнутый. Надо будет Нельке сказать, это шанс для нее!
Из Марининых глаз так и брызнуло яростное синее пламя.
Лора растерянно моргнула, оглянулась – и только сейчас увидела, что Неля уже вышла из маникюрного кабинета, где подтирала пол, и теперь расстилает на пороге тряпку. Не сказав ни слова, она выпрямилась, взяла под мышку щетку, прихватила ведро и, сильно припадая на правую ногу, пошла в туалет.
Когда в холл донесся шум выливаемой воды, Марина покачала головой и повертела пальцем у виска. Лора досадливо сморщилась.
– Что ж ты мне сразу не сказала, что она здесь? – проворчала шепотом. – У меня же нет глаз на затылке. А, ладно, она ведь и сама знает, что калека.
Марина только вздохнула. Она подумала, что между тем, чтобы знать о своем увечье, и тем, чтобы слышать грубые намеки на него, есть большая разница, не понимать это может только толстокожая тупица Лора. Но она старалась ни с кем не портить отношений, поэтому промолчала.
Тем временем Неля вышла из туалета с полным ведром чистой воды и, неловко ступая, пошла в солярий.
– Бедная девка, – пробормотала вдруг Лора, ни с того ни с сего исполнившись сочувствия к уборщице. – Главное, такая молодая… Ну сколько ей? Восемнадцать, девятнадцать? Ужас. Совсем девчонка, а с таких лет уже знает, что ни хрена у нее в жизни не будет, ни мужика, ни любви, ни детей. Как жить? Я бы, наверное, повесилась, честное слово.
– И не говори, – покачала головой Марина. – Обидней всего, что она в принципе хорошенькая, а если бы ей постричься, подкраситься, за мордашкой последить, вообще была бы не хуже нас с тобой. Если бы не нога…
– Да уж, если бог кого не любит, это надолго, – вздохнула Лора, сворачивая газету и небрежно швыряя ее в мусорную корзинку.
– Положи на стол, – сказала Марина. – А вдруг Неля возьмет и прочитает? Может, там что-то толковое ей скажут, если позвонит по тому телефону?
– Договорились! – обрадовалась Лора. – Я положу газетку вот сюда, на край, под блокноты с расписанием кабинетов. Если увидим, что блокноты сдвинуты, значит, Нелька клюнула на приманку. – Пристроив газету, она с беспокойством оглянулась на большие настенные часы: – Двенадцатый час, а моя клиенточка что-то не идет… Ой, вот она! Здравствуйте, Анечка, проходите, пожалуйста. Маникюр, педикюр, как обычно? Все готово, снимайте колготки и садитесь ножки парить.
Лора и ее клиентка закрыли за собой дверь, а через минуту ушла и Марина: у нее в кабинете отдыхала женщина, с которой уже пришла пора снимать парафиновую маску. Поэтому, когда Неля вернулась, вымыв лестничную площадку, холл был пуст.
Она сразу заметила под блокнотами небрежно свернутую газету, но прошла мимо. Вылила грязную воду, прополоскала тряпку, ведро, вымыла руки, вытерла их насухо, вернулась в холл…
Газету «Перекресток» Неля никогда не читала. Уж больно унылым казалось название. То ли дело – «Светская жизнь», просто «Жизнь», «Пикантные новости»… Обещающие такие названия. А то назовут газеты невесть как – «Город и горожане», «Земля нижегородская»… Какой-то совок. И этот «Перекресток» раньше тоже казался ей совком. Но после того, что она сегодня услышала…
Огляделась. Все двери в кабинеты закрыты. В солярии нет клиентов, эпилятор Верочка от нечего делать ушла сплетничать на первый этаж, в парикмахерскую. Из массажного кабинета доносится успокаивающий голос Марины, у себя хохочет-заливается Лорка. Все заняты. Никому нет дела до Нели. Так было всегда, она привыкла, и не сказать, что это ее огорчало. А сейчас так даже радовало. Она осторожно сдвинула блокноты, лежавшие на газете, и развернула ее на предпоследней странице. Ничего себе, сколько тут объявлений! И в каком разделе может быть то, которое прочла Лорка? Наверное, насчет сдачи квартир. Или в «Разном»?
Так и есть. Честно говоря, слушая Лорку, Неля не поверила своим ушам. Но пришлось поверить глазам. Вот оно, таинственное объявление:
«Сдам бесплатно комнату, а впоследствии обеспечу жильем и материально поддержу девушку, которая соблазнит моего мужа. Писать по адресу: Нижний Новгород, главпочтамт, предъявителю удостоверения 66674390. Непременное условие – наличие увечья ноги».
Розыгрыш? Или всерьез пишут? Возможно ли написать такое всерьез?
Ладно, проверить это можно только одним способом.
Неля раскрыла один из блокнотов, выдрала последнюю страницу, схватила ручку, прикрепленную к столу длинной веревочкой (чтобы клиенты не стащили), и торопливо переписала адрес. Спрятала листок в карман халата, положила газету на стол и поспешно ушла собирать грязное белье для прачечной.
В эту минуту снедаемая любопытством Лора выглянула из маникюрного кабинета, увидела кое-как брошенный «Перекресток» и довольно хмыкнула. Рыбка клюнула! Ой, интересно было бы посмотреть на того мужика, которого предстоит соблазнять хромоножке Нельке. Наверняка он вообще без ног, ездит в инвалидной коляске, а то и совсем без движения лежит!
***
– Да кончай комплексовать! Все будет просто, проще некуда. Пройдешь через двенадцатый вагон в тамбур. Положишь пакет в контейнер. И двинешь дальше, в вагон-ресторан. Посидишь там для блезиру – и вернешься на свое место. По-моему, проще некуда. Задачка для дебилов.
– А если…
– Если что?
– Если кто-то засечет, когда я буду класть пакет в контейнер?
– Ну так ты постарайся, чтобы в тамбуре в этот момент было пусто, никакой курильщик не топтался. Уж изловчись как-нибудь, чтобы тебя не засекли.
– Ну я не знаю…
– Слушай, племянничек. То ты из кожи вон лезешь, просишь, чтобы я дал тебе заработать, то начинаешь кочевряжиться.
– Да я не кочевряжусь, я просто не знаю…
– Вот и я не знаю, что теперь делать.
– В каком смысле?
– Да в обыкновенном. Прикинь, мне придется идти к людям, объяснять, что нужен другой курьер. Как другой, спросят они, почему? Да потому, скажу, что племянничек мой, когда узнал, что от него требуется, со страху обделался и отказался работать. Когда узнал, спросят они? Значит, он все знает? Так какого же черта ты ему разболтал, не проверив толком, надежный это человек или нет? Коли так, извини: дружба дружбой, а служба службой. И табачок врозь. Сам виноват. И… шпок! – Он выбросил вперед согнутый палец, стремительно распрямив его. – Сначала меня, а потом и… – Теперь палец уперся в его собеседника.
– Да брось ты, – недоверчиво ухмыльнулся тот, но моргал при этом растерянно. – Мы ж не в кино и не в книжке, просто так человека шпокнуть не могут, только за то, что он чего-то не сделал.
– Не могут, да? Не могут? – с издевкой повторил дядька. – А ты вспомни Ваныча. Его, к примеру, за что кончили?
– Да уж…
Ваныча, вернее, Григория Ивановича, их соседа по дачному участку и преподавателя пединститута, забавного, говорливого старика, убили вот именно ни за что. Просто стукнули по голове прилично одетого человека и обшарили карманы в надежде на поживу. Это произошло у самого его дома, на глазах у женщины, стоявшей в темной глубине подъезда и не замеченной отморозками. Она мгновенно вызвала милицию, убийц схватили через несколько минут – и надо было слышать, с каким возмущением повествовали они о том, что «у старпера» оказались только две потрепанные десятки!
Что и говорить, жизнь человеческая нынче даже не на мятые десятки ценится – на копейки. На гроши! Так что в принципе запросто могут шпокнуть только за то, что ты чего-то не сделал. Но уж если возьмешься за поручение и не выполнишь его, тогда точно – смерть!
Эта мысль отчетливо прочиталась в глазах племянника. А дядюшка добавил:
– Прикинь: ты не просто отказываешься. Ты отказываешься, зная, кто, что, как делает. Ну какие могут быть гарантии, что ты нас не заложишь?
– Да зачем, зачем мне тебя закладывать?! Ты им скажи…
– Убоище! Да меня и спрашивать не станут, объяснил же. Это такой бизнес… без лишних слов обходятся, ясно? А точку ставит такая маленькая свинцовая пулька. В конце предложения. И заодно в конце твоей дурацкой жизни. Я тебе предлагаю никакую, практически халявную работу, за которую ты не просто хорошую деньгу оторвешь – ты начнешь входить в дело . Вот я – я ведь тоже начинал курьером. Курьеришкой! А теперь… Так?
– Да уж, – кивнул племянник, с нежностью глядя на причудливое мигание разноцветных огоньков на панели управления нового дядюшкиного «БМВ». То есть модель не новая, но все же… Неужели и у него когда-нибудь будет свой «немец»?!
Ага, будет, ждите ответа! Это возможно, только если клад найдешь. Или стабильный заработок, который позволит и жить не жмотясь, и в то же время откладывать деньги на машину, на квартиру, на… да мало ли на что!
Именно такой вот заработок и предлагает ему дядька. Так какого же черта…
– Ну ладно, – буркнул он как бы с неохотой. – Ты меня просто не так понял. Я что? Я разве не согласен? Я согласен! А этот контейнер, про который ты говорил, он как выглядит? Как я его найду?
***
Удивительно, до чего милосердна к нам иногда бывает судьба! Накануне события, которое станет для тебя роковым, которое взбаламутит твою жизнь, все в ней поставит с ног на голову, превратит тебя из счастливой, благополучной, всем довольной женщины в некое унылое, отчаявшееся и полубезумное от горя существо, судьба почему-то не подаст тебе никакого знака близкой беды. То есть потом, уже по прошествии времени, ты отыщешь в минувших событиях сколько угодно знаков и намеков, которые должны, должны были насторожить тебя, предостеречь от каких-то неосторожных шагов, слов, поступков, но всю значимость их ты сможешь оценить только потом, а накануне катастрофы на тебя снизойдет эйфорическое спокойствие, полнейшая безмятежность. Никакая тень смутной тревоги не омрачит твоего настроения, твоя чуткая душа молчит, твой проницательный ум словно бы отключился, не в силах уловить причинно-следственные связи между поступками и их возможными последствиями, не в силах сделать даже простейшие, элементарнейшие выводы из впрямую сказанных слов… Ты порхаешь по жизни, словно бездумная пташка, которую уже подстерегает в вышине коршун-судьба: вот-вот метнется к тебе, вот-вот ударит клювом, прикончит, а ты все порхаешь, ловишь солнечный свет и трепетанье ветра, поешь-распеваешь свои незамысловатые песенки…
Ты все пела? Это дело. Так пойди же попляши!
И вот ты содрогаешься в агонии, словно в некоем предсмертном танце, изумляясь, почему тебя не осенило никаким предчувствием, чтобы ты вовремя спохватилась, одумалась, изменилась, смогла предотвратить случившееся, ну, хотя бы подготовиться к свалившейся на тебя беде. Почему ты должна погибнуть бездумно, как жертвенное животное на алтаре, усыпанном цветами? И ты погибаешь, с ненавистью думая о том, как садистски жестока бывает порою к нам судьба.
С другой стороны, при чем тут судьба? Мужчины, мужчины – все дело в них! И все беды женщин проистекают от них…
Почему-то именно сохранение тайны своей смерти – чтобы никто никогда не догадался, что это самоубийство! – казалось Алене особенно важным. Гордыня, тщеславие, распространенный грех людской – да, да, но эти свойства были внутренней сутью Алены, ее движущей силой. Она прославилась благодаря им. Она жила так, как жила, благодаря им. Значит, надо и со своей смертью сделать что-то такое… невероятное. И до тошноты правдоподобное.
Недавно, бродя по Интернету, она наткнулась на сайт «100 способов самоубийства», так что была вполне подкована теоретически. Снотворное и транквилизаторы, гласил доброхот-советчик, конечно, самые милосердные средства. Вопрос – где взять такое количество, скажем, тазепама? Пить так пить, сказал котенок, когда несли его топить: не меньше, чем пару упаковок. Ведь если Дева – а Алена была по гороскопу Дева – что-то делает, она делает это тщательно и обдуманно. Знакомая докторша из студенческой поликлиники, наверное, выпишет ей транквилизатор, особенно если наврать, что от переутомления ее одолевает бессонница, нервы пошли вразнос. Но когда она сможет увидеть эту докторшу? Только после праздников. Числа третьего, не раньше. Это еще сколько дней прожить!
Но, с другой стороны, неумеренное количество снотворного будет обнаружено после вскрытия, никто не подумает, что ее смерть случайна.
К тому же, если напьется Алена тазепама или реланиума, то будет лежать в своей квартире одиноким трупом, пока… пока соседи не почуют запашок?
Жуть. И не предупредишь ведь никого – зайдите ко мне завтра, а если я не открою, ломайте дверь. Тут о самоубийстве только кретин не догадается.
Нет, надо что-нибудь иное придумать.
В любой аптеке можно купить сердечные средства, наперстянку, красавку. Смертельный исход обеспечен. Есть одно «но». Неумеренное потребление этих лекарств вызовет рвоту. То есть одновременно нужно принять что-то антирвотное, как оно там называется по-научному?.. Ладно, в аптеке подскажут. Однако же при вскрытии это снадобье тоже будет обнаружено. А вдруг попадется какой-нибудь умненький-разумненький следователь, догадливый такой? Не только же в детективных романах они бывают, умные менты?
Стопроцентный результат, конечно, даст инсулин…
– Тише, Катя, не видишь, женщина спит! – донесся до Алены резкий окрик, который непременно разбудил бы ее, если бы она в самом деле спала.
Но она не спала – она умирала.
А как хорошо, если бы все это и впрямь оказалось сном – и мысли о самоубийстве, которое непременно надо обставить как естественную смерть, и чужой, резкий голос, и стук колес, и пляшущие перед глазами строчки: «Любовь умерла… умерла… Без меня… без меня!»
Но все было, было в реальности! Она открыла глаза и увидела близко около лица плафон, вентиляционную решетку, чуть сбоку – сетчатую полку, на которой валялся серый меланжевый свитер – ее, Алены, свитер. Тут же небрежно брошена ее серая клетчатая юбка. В ушах стучало – но не только от тяжких мыслей. Стучал на стыках поезд Барнаул—Москва, которым Алена ехала в Москву.
…Она выскочила из дому через двадцать минут после получения жуткого поздравления. Стремительно оделась, запихала в сумку зубную щетку, дезодорант, халат и два яблока, заперла двери и понеслась на вокзал. По пути, уже в такси, вспомнила, что сотовый вчера зарядить забыла, то есть он может отключиться в любой момент. С другой стороны, роуминг у нее не подключен, так что связь будет действовать только на территории Нижегородской области, до Гороховца или до Вязников. А вот что она еще сделала: позвонила из дому Михаилу, позвонила в безумной надежде, что все это какая-то дурацкая шутка, один из его несусветных розыгрышей, целью которых было убедиться в крепости чувств Алены. Но мобильник не отвечал, а дама, у которой Михаил снимал комнату в Москве, ледяным голосом ответила, что Михаил Николаевич вышел в магазин, нету его дома.
Ледяной голос ничего не значил, эта тетка всегда и со всеми так разговаривала. А слова – значили. Вышел в магазин? То есть он все-таки в Москве. И это правда – он не приедет… Тогда к нему приедет Алена. Если он в Москве, то и она будет там же!
Она вылетела из дому, как стрела, выпущенная из лука. Как револьверная пуля, когда нажат курок. Как самолет вертикального взлета. Как обезумевшая птица: ринулась невесть куда, зачем?
Имели смысл только сиюминутные действия и их результат: доехать до вокзала, успеть взять билет, дождаться проходящего поезда… В каком-то проблеске разума сообразила, что восемь часов до Москвы наедине со своими мыслями она не выдержит, – забежала в газетный киоск, взяла что попало: «Жизнь», «Проспект», «Комсомолку», еще что-то, не глядя. Заплатила рублей семьдесят, сунула сдачу в кошелек, а то, что забыла газеты на прилавке, обнаружила только в купе. Да и господь с ними, не смогла бы она читать, все равно не смогла бы, потому что стоило устроиться на верхней полке, как отовсюду, изо всех закоулков сознания, принялись выглядывать и корчить рожи мыслишки – мерзкие, ехидненькие, – и кривлялись до тех пор, пока не слились в одну-единственную мысль – подобно тому, как капельки ртути норовят слиться в единое целое. Мысль была такова: а почему ты, Алена, уверена, что твой приезд что-то изменит, что ты сможешь вернуть Михаила?