Страница:
– Открой немедленно, я тороплюсь, мне нужен брат Яков! – произнес он и просунул в окошко руку, на которой блеснуло кольцо-печатка.
Увидев перстень, монах начал торопливо возиться с засовами, отворяя ворота. Зловещие чары рассеялись, на пороге монастыря стоял не дьявол, а посланник венгерского короля. Человек, имевший такую печать, обладал огромной властью, и привратник гадал, что нужно было столь влиятельному господину от скромного брата Якова. Впрочем, и сам брат Яков был странным человеком, о котором мало что было известно в монастыре. Он жил затворником, много времени проводил в монастырской библиотеке, а еще больше – в посту и молитвах. Но, несмотря на его благочестие, про него ходили недобрые слухи. Поговаривали, что в свое время он проявил слишком большое усердие в дознании, еще до суда загубив под пытками нескольких ведьм, чем вызвал недовольство самого архиепископа Витеза. Говорили, что только связи при венгерском дворе помогли брату Якову избежать более сурового, нежели ссылка, наказания.
– Ты что, заснул, что ли?! Открывай!
Спохватившись, привратник отворил ворота, пуская внутрь одетого в черный плащ гонца. Их шаги гулко звучали под сводами монастыря, а тени метались по стенам, словно они не принадлежали людям, а были самостоятельными, лишенными плоти существами, порождениями ночи. Монах привел незнакомца к небольшой двери, из-за которой выбивалась полоска света.
– Он здесь.
– Свободен. Можешь идти.
Избавившийся от страхов и вновь обретший любопытство привратник замешкался, желая понять из обрывков разговора, что за гость пожаловал к брату Якову, но незнакомец медлил и лишь тогда постучал в дверь, когда назойливый монах неохотно удалился.
– Входите, не заперто, – донесся негромкий равнодушный голос.
– Вечер добрый, – незнакомец шагнул в келью.
– Вечер добрый, – эхом откликнулся сидевший над книгой человек.
Брат Яков поднялся из-за стола, направился к стоявшему в дверях человеку в плаще. Монах был невысок, невзрачен. В чертах его лица не было ничего примечательного, казалось, будто они покрыты тонкой серой пылью. Трудно было даже определить возраст этого человека – он не был ни молодым, ни старым – никаким, вот только его небольшие глаза привлекали внимание. Быстрый вороватый взгляд, постоянно ускользающий от собеседника, – недобрый и хитрый.
– Чем обязан столь позднему визиту?
Незнакомец резко откинул капюшон, наблюдая за тем, какой эффект это произведет. Никакого, – брат Яков только чуть улыбнулся, жестом предлагая сесть.
– Давно же я не видел тебя, господин Бакоц! Как обстоят дела в Буде? Как дела у нашего юного короля, как поживает господин Витез?
– Все нормально.
Бакоц недолюбливал этого скользкого хитрого человечка, несколько раз мешавшего его продвижению по службе. Состоявший в отдаленном родстве с семьей Силади брат Яков, несмотря на разделявшую их значительную разницу в возрасте, на протяжении довольно долгого времени считался едва ли не лучшим другом юного Матьяша. Мальчик привязался к своему старшему товарищу, с присущей детям любознательностью жадно ловил каждое слово, произнесенное эрудированным, начитанным монахом. Бог знает, что за интересы их связывали, но эти двое часами просиживали в библиотеке, обсуждая занимавшие обоих вопросы. Когда Матьяш стал королем, брат Яков начал стремительно подниматься по служебной лестнице, и если бы не конфликт с Яношем Витезом – бывшим гувернером Матьяша, а ныне архиепископом, канцлером и примасом[18] Венгрии, мог бы сделать хорошую карьеру. Брат Яков полагал, что венгерское королевство явно отставало от таких цивилизованных европейских стран, как Франция, Италия, Швейцария или Германия, где уже не одно десятилетие в массовом порядке сжигали на кострах уличенных в связях с дьяволом ведьм. Упущение следовало срочно исправить. Ставший инквизитором монах с энтузиазмом взялся за дело, каленым железом вытягивая из своих жертв нужные показания. Сгубил карьеру брата Якова донос – кто-то из его коллег подробно описал методы, применявшиеся к подозреваемым в колдовстве женщинам, утверждая, что подобные способы дознания бросают тень на репутацию церкви. Приверженный гуманистическим идеалам Витез был не на шутку разгневан, и только заступничество Матьяша спасло любимца короля от серьезных неприятностей. Скандал удалось замять, а брата Якова сослали в отдаленный монастырь, где он должен был находиться до тех пор, пока не улягутся страсти и не забудется некрасивая история с его участием. И вот теперь, похоже, настало время отдавать долги. Монах понял это, как только увидел покрытого дорожной пылью Томаша Бакоца.
– Что желает от меня наш король?
Посланник его величества достал бумаги, протянул монаху:
– Здесь изложена суть дела, но для того, чтобы послание выглядело убедительно, его надо дополнить фактами. В текст следует добавить как можно больше цифр, географических названий – они придадут документу убедительность.
– А что это?
– Биография. Рассказ о деяниях одного из преступников, доказательство его вины.
– Вот как? – сухие жесткие пальцы монаха сжали лист, узнав знакомый почерк, он улыбнулся. – И кто же составил сей документ?
– Не имеет значения. Будем считать, что это писал очевидец зверств, сам пострадавший от бесчинств князя. Например, монах из разграбленного им монастыря.
Брат Яков бегло пробежал глазами начало повествования. Юный друг монаха, обожавший выдумывать сказки, на этот раз дал волю своему воображению. Написано было ярко, и все же, – здесь Бакоц оказался прав, – рассказу не хватало документальности. Это был скорее сборник хорошо знакомых любому образованному человеку анекдотов, перемежавшихся с подробными описаниями различных пыток и казней. Чувствовалось, что автор «биографии одного из преступников» слишком много времени проводил за книгами и не утруждал себя поисками документальных фактов.
– Работа требует много времени.
– Мы должны торопиться. Чем быстрее документ будет обнародован, тем быстрее воцарится спокойствие.
– Да. Скандал докатился и до стен нашей обители. А прежде – до наших ушей долетали только восторги, вызванные победами этого героя. Немало придется потрудиться, чтобы изменить укоренившееся мнение. И еще: я ничего не знаю о жизни этого человека, а для того, чтобы рассказ вышел убедительным, нужны не только эти милые истории, но и факты.
– Я расскажу о нем, что знаю.
– Отлично.
– Брат Яков, – чиновник тайной канцелярии подошел к своему собеседнику, положил руку на плечо, – рассказ о годах правления злодея будет отправлен в Ватикан, потому к работе следует отнестись с величайшей ответственностью. Я думаю, что его святейшество больше всего будет возмущен надругательством над церковью, поэтому, прежде всего надо рассказать о том, как князь уничтожал монахов, грабил монастыри…
– Да…
– Но не только! Следует подчеркнуть, какие величайшие страдания выпали на долю трансильванских саксонцев. Его преосвященство дружит с германским императором, поэтому такой факт особенно возмутит его.
– Да. Добавим.
– А для большего эффекта – убийства младенцев. И огромное количество жертв, в наше время никого нельзя изумить отдельным убийством. Здесь нужна массовость, – реки, моря крови…
– Я уже понял, господин Бакоц, какой именно документ хочет получить твоя милость.
– Тогда немедленно приступим к работе. Я должен лично и как можно скорее вернуть оригинал текста отправителю, а до того не расставаться с бумагами ни на минуту. Это приказ. Кроме нас этот документ видело только лицо, написавшее его. Как только работа будет завершена, я сразу вернусь в Буду.
– Твоя воля, господин Бакоц. Устраивайся поудобней. У нас, монахов, строгий быт, но кружка доброго вина из монастырских запасов найдется всегда. Итак, начнем с первого года правления этого изверга.
– Можно чуть раньше, например, с того, как… – чиновник замялся. Ему не хотелось называть имена. – Начнем с того, как старый правитель убил отца злодея, а сам князь расправился со своим предшественником на троне. Они с братом только что вернулись из Турции, где жили долгие годы и приняли ислам… Или нет… Кажется, младший брат остался у османов, а наш герой веры не менял, хотя с другой стороны, мало кто может устоять против того давления, что оказывают турки…
– Какая разница? Его святейшество не будет вникать в такие подробности, а я уже начал писать, не портить же из-за этого лист? К тому же, это показательный факт, если сказать, что наш герой в свое время был магометанином, тогда легче представить, что он имел тайные переговоры с султаном. И еще – я думаю, следует несколько исказить названия населенных пунктов. Опять же, такие пустяки не разглядеть из Рима, а так можно избежать ненужных вопросов.
– Из тебя получился бы отличный политик, брат Яков.
– Я благодарен Господу за то место, что он мне уготовил. Человек должен, прежде всего, заботиться о спасении собственной души, а где это еще сделаешь, как ни в монастыре? Итак, берем за основу сей документ, твоя милость рассказывает мне все, что знает о жизни князя, а я вношу в повествование местный колорит и правдоподобие. Думаю, мы прекрасно сработаемся. Кстати, у истории нет финала. По-моему необходимо дополнить ее рассказом о пленении злодея и последовавшим за тем справедливом возмездии.
– А вот здесь ты ошибаешься, мой друг. Не забывай, этот документ и послужил причиной гнева короля. Прочтя его в конце осени прошлого года, он принял решение об аресте вероломного, свирепого, кровожадного злодея. Точку в этом повествовании ставить не нам, все еще впереди…
– Из тебя получился отличный политик, господин Бакоц.
Брат Яков склонился над текстом. Его мало интересовали особенности художественного стиля автора, чье имя он прекрасно знал, но так и не произнес вслух. Поэтому монах зачастую игнорировал сложные сюжетные линии рассказов, выделяя из них основную идею – запредельную жестокость валашского князя. Неважно, что обвинения звучали нелепо, хорошо разбиравшийся в искусстве написания доносов брат Яков знал, что главное в такого рода произведениях – это напористость, уверенность и безапелляционность. Чем страшнее будут обвинения, чем чудовищнее масштабы жертв, тем лучше будет результат. Пусть доносу не поверят наполовину, но и второй половины хватит с лихвой, чтобы опорочить человека.
«В 1456 году начал Дракула творить дурные дела…» – начал быстро выводить на бумаге брат Яков…
Модрусса с почтительным вниманием слушал рассказ молодого короля. Легат был опытным дипломатом, а потому ничем не выдавал своего скептицизма. А поводов для него имелось предостаточно. Еще недавно Дракулу называли опасным заговорщиком, задумавшим отдать Венгрию под власть Мехмеда Завоевателя, как вдруг совершенно неожиданно выяснилось, что подлинной причиной ареста князя стала не его переписка с султаном, которую так и не удалось убедительно доказать, а прежние преступления на территории Трансильвании. По словам Матьяша, о злодеяниях вассала ему стало известно совсем недавно из некоего анонимного письма, коим он постоянно размахивал перед носом Модруссы. Однако легат отлично знал, что до своего воцарения сам Матьяш жил в Трансильвании как раз в те годы, когда творились «невиданные зверства» Дракулы и, естественно, был в курсе всего происходившего там.
– Ах, господин Модрусса, язык не поворачивается говорить о чудовищных преступлениях «сына Дьявола», – да, да, именно так переводится его прозвище, – однако это мой долг, я обязан донести всю правду его преосвященству папе Пию II. Некоторых из своих врагов Дракула бросал под колеса телег или рубил на куски, но это было самым легким способом умереть. Представить страшно, сколь извращенные пытки выдумывал этот человек! Причем делал он все это от скуки, ради собственного удовольствия! Вначале изверг распоряжался снять с жертвы ее платье, раздеть догола, затем содрать кожу, затем, когда страдания становились невыносимыми, он приказывал сдирать с человека плоть, «раздевая» до внутренностей. Он сыпал соль на свежие раны, он варил людей в котлах и жарил на медленном огне, он душил детей, женщин и мужчин собственными руками, он забивал гвозди в глаза и уши, но больше всего он любил сажать на кол! Если провести эту процедуру с особым искусством, используя затупленный кол, который не может серьезно повредить внутренние органы, обильно смазать его жиром и осторожно ввести в тело через ягодицы… – Матьяш потупился и залился краской. – Я понимаю, что твоей милости, господин легат будет нелегко докладывать о таких гнусных подробностях его святейшеству, но я настаиваю на том, чтобы ты сообщил ему чистейшую правду, какой бы страшной она ни была!
– Я передам все в точности, твое величество.
– На чем я остановился? – Матьяш пытаясь скрыть охватившее его возбуждение, начал стремительно прохаживаться по комнате. – Итак, когда подготовленный надлежащим образом кол вводится в тело жертвы, казненный может находиться в таком положении до четырех суток, прежде чем смерть заберет его. Невозможно даже помыслить, какие страдания испытывает несчастный! Кстати, любимым занятием Дракулы было восседать среди посаженных на кол и обедать с друзьями, наблюдая за конвульсиями казненных. Еще он наблюдал за тем, как его жертвы едят человеческую плоть. О, да! Именно так! Он заставлял женщин есть своих младенцев, затем отрезал им груди и давал на съедение эти груди мужьям несчастных. Однажды он убил старейшину одной деревни, скормил его голову ракам, затем накормил этими раками родственников старейшины и затем посадил их на кол…
Модруссу подташнивало. Перечисление однообразных зверств, сводившихся в основном к расчленению, отрезанию половых органов и насаживанию на кол, вначале просто утомило, а затем, когда речь зашла о каннибализме, окончательно испортило аппетит. Он понимал, что, вряд ли сможет сегодня поужинать. Но больше всего посланника занимало возбуждение короля, дошедшее до крайности.
– «Сын Дьявола» грабил церкви, убивал священников, однажды он приказал насадить на кол странствующего монаха вместе с его ослом. В одном из трансильванских городов он посадил на кол тридцать тысяч человек, в другом – двадцать…
– Ваше величество, я не ослышался? Тридцать тысяч?
– Именно. Здесь все написано, – Матьяш почти швырнул донос остолбеневшему от таких цифр легату. – Ознакомься и передай это его преосвященству. Здесь подробно рассказывается обо всем периоде правления князя, о его зверствах. Во времена Дракулы Валахия напоминала лес из посаженных на кол. Изверг превзошел в жестокости даже таких тиранов древности, как Ирод, Нерон или Диоклетиан!
Модрусса с поклоном принял текст. От жары папского посланника мутило, и он хотел, чтобы мучительная аудиенция закончилась как можно скорее. Матьяш тоже изнемогал от переполнявших его чувств.
– Все, все дословно должно быть передано папе! Думаю, теперь его преосвященство получит достаточно доказательств виновности Дракулы. Даже если письмо к султану не кажется некоторым достаточно убедительным подтверждением преступной сущности злодея, сей документ полностью оправдывает мои решительные действия по отношению к этому чудовищу! Думаю, теперь меня, наконец, перестанут донимать этими нелепыми вопросами о том, почему я арестовал Дракулу. Мне должны быть благодарны за то, что я избавил мир от такого злодея!
– И когда состоится суд?
– Суд?! – Матьяш побагровел, и глаза его готовы были вылезти из орбит. – Какой суд, если его вина и так полностью доказана! Это пустая трата времени!
Модрусса не стал возражать. Пожалуй, от жары, от витавшего в воздухе безумия он и так сказал лишнее, утратив осторожность. Вопрос о суде мог обойтись легату очень дорого. О каком торжестве правосудия могла идти речь, когда все было предрешено с самого начала?!
Помещение, где допрашивали подозреваемых, представляло собой небольшую, но достаточно высокую комнату со сводчатым, дочерна закопченным потолком. Ее освещали несколько укрепленных на стенах факелов и жаровня с красными угольями – приспособление, незаменимое для выбивания «чистосердечных» признаний. Почетное место занимала лестница, дыба и различные инструменты, разобраться в назначении которых могли только работавшие здесь профессионалы, да, пожалуй, король Матьяш, отлично изучивший приемы, применявшиеся во время допросов с пристрастием. В этот поздний час пыточная камера не пустовала – палач Ганс и его отличавшийся большой физической силой помощник, перебирали ржавые от крови клещи и другие инструменты, готовясь к изнурительной работе. В глубине помещения сидел склонившийся над листами бумаги Бакоц, – несмотря на то, что разбирательство было практически завершено, он все еще надеялся вырвать у пленника необходимое признание.
Войдя в тайную комнату и убедившись, что спелые, словно сделанные из воска плоды лежат на золотом подносе, Матьяш опустился в кресло и устроился поудобнее, чтобы не пропустить ничего из того, что разворачивалось в пыточной камере. Представление началось… Теперь, когда обвинение было сфабриковано и доведено до сведения папы, только чудо могло спасти узника. Никто больше не станет настаивать на новом разбирательстве, а значит, с преступником можно было делать все, что угодно. Но не убить… Всегда следовало оставлять путь к отступлению – взгляды папы могли поменяться, а убийство без суда человека, принадлежавшего к княжескому роду, было деянием, на которое не имел права даже король. Суд мог бы приговорить узника к казни за государственную измену, но Матьяш прекрасно понимал, что у него не было убедительных доказательств вины Дракулы, а потому не рискнул устраивать судебный процесс. Влада Дракулу ждала не смерть, а пожизненное заключение. Но исполненному черной завистью королю этого показалось недостаточно, и он решил «подшутить» над своим пленником. Красавчик Дракула, одного взгляда которого было достаточно, чтобы зародить желание в сердце самой неприступной красавицы, человек, о котором говорили, что он счастливо соединил в себе все физические и духовные достоинства, теперь находился в руках палачей – беспомощный, жалкий, превратившийся в жертву. Вспоминая лицо князя, Матьяш вначале собирался выколоть его большие, прекрасные глаза, но потом решил, что это слишком пошло. Ослепление было банально и широко распространено, а юному королю хотелось чего-то оригинального. Вскоре венгерского монарха посетила недурная идея… Матьяшу нельзя было отказать в изобретательности, и теперь он пришел тайно пронаблюдать за исполнением своей «шутки».
В камеру втолкнули полуобнаженного человека со следами пыток на теле. Он не пытался сопротивляться, спокойно и прямо глядя в уже ставшее знакомым лицо Ганса. Кажется, узник даже произнес что-то, приветствуя своего палача, но Матьяш не расслышал слов. Король ожидал увидеть своего пленника сломленным, однако князь держался так, словно шел на привычную работу. Спелый персик под пальцами Матьяша лопнул, превратившись в прохладный кисель.
– Ты запомнишь этот день на всю оставшуюся жизнь, воевода, – проскрежетал зубами король. – Вряд ли ты еще улыбнешься.
Подручный Ганса привязал узника к наклонно стоявшей у стены лестнице, туго натянул захлестнувшие ноги веревки, лишив возможности шевелиться. Матьяш даже привстал со своего места, всматриваясь в лицо князя и пытаясь прочесть на нем испуг. Но Дракула казался невозмутимым. Он действительно привык к мучениям, научился словно бы не замечать их. А к лестнице уже подходил Ганс с клещами в руках…
У человека, привязанного к лестнице, были прекрасные белые зубы, и палач только усмехнулся, представив, что останется от них после его работы. Чуть помедлив, Ганс ухватил клещами один из верхних зубов. Тело узника напряглось, но он не издал даже стона, когда с отвратительным хрустом был извлечен первый зуб.
– Ничего, дальше будет еще хуже, – заверил палач. – Это только начало.
Кровь струилась по бороде и длинным спутанным волосам Влада, палач, не торопясь, со знанием дела продолжал выдергивать зубы, уродуя челюсть, но своды пыточной камеры не оглашали крики и стоны. Ганс не был удивлен – он уже довольно давно работал с этим клиентом и понял, что боль не может заставить развязать ему язык. Впрочем, палач не сомневался, что если бы ему было позволено раздробить кости и суставы этому упрямцу, он бы, наконец, услышал крики боли, однако существовал устный приказ не слишком сильно калечить узника. Следы пыток должна была скрывать одежда, и неожиданное распоряжение лишить пленника зубов удивило Ганса. Теперь палач надеялся, что скоро ему представится возможность в полной мере продемонстрировать свое мастерство.
Матьяш, предвкушавший незабываемое зрелище, был разочарован. Жертвы должны были вертеться, визжать, вырываться, молить о пощаде, – это возбуждало, а сейчас Матьяшу казалось, что палач трудился над бесчувственным трупом. Предположение о том, что Дракула просто не ощущает боли, до глубины души расстроило и возмутило Матьяша. Он чувствовал себя обиженным, словно его лишили любимой игрушки. Не выдержав, король вскочил, несколько раз прошелся по тесной комнатушке, меряя ее шагами, а потом, позабыв о том, что присутствует здесь тайно и должен сохранять инкогнито, вбежал в пыточную камеру.
– Почему он молчит?! Ты даром ешь мой хлеб! – наградил он пощечиной остолбеневшего от такой встречи палача. – Он должен кричать!
– Он никогда не делает этого, ваше величество! – Ганс наконец-то склонился в глубоком поклоне.
– И это говорит палач?!
Матьяш осторожно, с трепетом приблизился к растянутому на лестнице человеку. Король испытывал возбуждение и страх, боялся и в то же время хотел увидеть всю картину в мельчайших подробностях. В детстве Матьяш распарывал животы новорожденным мышатам, которыми его заботливо снабжал брат Яков, с содроганием и любопытством наблюдая за тем, как эти твари медленно умирают в мучениях. То же чувство сейчас многократно усилилось, дошло до высшей стадии. Матьяш заглянул в изуродованное окровавленное лицо и неожиданно отпрянул, встретившись взглядом с глазами Влада. Князь со жгучей ненавистью смотрел в лицо своего мучителя. В его взгляде были вызов и презрение. Ярость, заглушившая боль. Не отличавшийся храбростью Матьяш отступил назад, скосив глаза на веревки, удерживавшие пленника, – кажется, они были надежны.
– А если он просто не чувствует боли?
– Он чувствует все, ваше величество. Прикажете продолжать?
– Да.
Экзекуция продолжалась, но уже не занимала Матьяша. Он понимал, что так и не сумел сломить волю этого человека. Усевшись на стуле, принесенном Бакоцом, король рассеяно наблюдал за пыткой, думая о чем-то своем.
– Твое величество, – отвлек его голос Томаша Бакоца, – палач утверждает, что преступник больше не выдержит. От боли тоже можно умереть, и еще – он потерял много крови. Прикажешь заканчивать или продолжать?
Поднявшись со своего места, Матьяш снова заглянул в лицо узника, – теперь его глаза потускнели, стали бессмысленными. Дракула действительно находился на грани жизни и смерти, и слова, произнесенные королем, стали бы для него приговором. Король молчал. Он хотел уничтожить валашского князя, но не решался сделать этого. А раз так… Что если Дракула действительно умрет под пытками? Матушка была бы очень недовольна этим. Матьяш почувствовал прилив слабости, неожиданно ему стало страшно… Вдруг мертвый Дракула придет к нему ночью, швырнет на залитую кровью лестницу и начнет мучить, терзать, раскаленными крючьями рвать на части? Что если совсем недавно умершая Екатерина, которую король все же загубил своими забавами, поднимется из гроба, спросит со своего супруга за всю ту боль, что он ей причинил?
Увидев перстень, монах начал торопливо возиться с засовами, отворяя ворота. Зловещие чары рассеялись, на пороге монастыря стоял не дьявол, а посланник венгерского короля. Человек, имевший такую печать, обладал огромной властью, и привратник гадал, что нужно было столь влиятельному господину от скромного брата Якова. Впрочем, и сам брат Яков был странным человеком, о котором мало что было известно в монастыре. Он жил затворником, много времени проводил в монастырской библиотеке, а еще больше – в посту и молитвах. Но, несмотря на его благочестие, про него ходили недобрые слухи. Поговаривали, что в свое время он проявил слишком большое усердие в дознании, еще до суда загубив под пытками нескольких ведьм, чем вызвал недовольство самого архиепископа Витеза. Говорили, что только связи при венгерском дворе помогли брату Якову избежать более сурового, нежели ссылка, наказания.
– Ты что, заснул, что ли?! Открывай!
Спохватившись, привратник отворил ворота, пуская внутрь одетого в черный плащ гонца. Их шаги гулко звучали под сводами монастыря, а тени метались по стенам, словно они не принадлежали людям, а были самостоятельными, лишенными плоти существами, порождениями ночи. Монах привел незнакомца к небольшой двери, из-за которой выбивалась полоска света.
– Он здесь.
– Свободен. Можешь идти.
Избавившийся от страхов и вновь обретший любопытство привратник замешкался, желая понять из обрывков разговора, что за гость пожаловал к брату Якову, но незнакомец медлил и лишь тогда постучал в дверь, когда назойливый монах неохотно удалился.
– Входите, не заперто, – донесся негромкий равнодушный голос.
– Вечер добрый, – незнакомец шагнул в келью.
– Вечер добрый, – эхом откликнулся сидевший над книгой человек.
Брат Яков поднялся из-за стола, направился к стоявшему в дверях человеку в плаще. Монах был невысок, невзрачен. В чертах его лица не было ничего примечательного, казалось, будто они покрыты тонкой серой пылью. Трудно было даже определить возраст этого человека – он не был ни молодым, ни старым – никаким, вот только его небольшие глаза привлекали внимание. Быстрый вороватый взгляд, постоянно ускользающий от собеседника, – недобрый и хитрый.
– Чем обязан столь позднему визиту?
Незнакомец резко откинул капюшон, наблюдая за тем, какой эффект это произведет. Никакого, – брат Яков только чуть улыбнулся, жестом предлагая сесть.
– Давно же я не видел тебя, господин Бакоц! Как обстоят дела в Буде? Как дела у нашего юного короля, как поживает господин Витез?
– Все нормально.
Бакоц недолюбливал этого скользкого хитрого человечка, несколько раз мешавшего его продвижению по службе. Состоявший в отдаленном родстве с семьей Силади брат Яков, несмотря на разделявшую их значительную разницу в возрасте, на протяжении довольно долгого времени считался едва ли не лучшим другом юного Матьяша. Мальчик привязался к своему старшему товарищу, с присущей детям любознательностью жадно ловил каждое слово, произнесенное эрудированным, начитанным монахом. Бог знает, что за интересы их связывали, но эти двое часами просиживали в библиотеке, обсуждая занимавшие обоих вопросы. Когда Матьяш стал королем, брат Яков начал стремительно подниматься по служебной лестнице, и если бы не конфликт с Яношем Витезом – бывшим гувернером Матьяша, а ныне архиепископом, канцлером и примасом[18] Венгрии, мог бы сделать хорошую карьеру. Брат Яков полагал, что венгерское королевство явно отставало от таких цивилизованных европейских стран, как Франция, Италия, Швейцария или Германия, где уже не одно десятилетие в массовом порядке сжигали на кострах уличенных в связях с дьяволом ведьм. Упущение следовало срочно исправить. Ставший инквизитором монах с энтузиазмом взялся за дело, каленым железом вытягивая из своих жертв нужные показания. Сгубил карьеру брата Якова донос – кто-то из его коллег подробно описал методы, применявшиеся к подозреваемым в колдовстве женщинам, утверждая, что подобные способы дознания бросают тень на репутацию церкви. Приверженный гуманистическим идеалам Витез был не на шутку разгневан, и только заступничество Матьяша спасло любимца короля от серьезных неприятностей. Скандал удалось замять, а брата Якова сослали в отдаленный монастырь, где он должен был находиться до тех пор, пока не улягутся страсти и не забудется некрасивая история с его участием. И вот теперь, похоже, настало время отдавать долги. Монах понял это, как только увидел покрытого дорожной пылью Томаша Бакоца.
– Что желает от меня наш король?
Посланник его величества достал бумаги, протянул монаху:
– Здесь изложена суть дела, но для того, чтобы послание выглядело убедительно, его надо дополнить фактами. В текст следует добавить как можно больше цифр, географических названий – они придадут документу убедительность.
– А что это?
– Биография. Рассказ о деяниях одного из преступников, доказательство его вины.
– Вот как? – сухие жесткие пальцы монаха сжали лист, узнав знакомый почерк, он улыбнулся. – И кто же составил сей документ?
– Не имеет значения. Будем считать, что это писал очевидец зверств, сам пострадавший от бесчинств князя. Например, монах из разграбленного им монастыря.
Брат Яков бегло пробежал глазами начало повествования. Юный друг монаха, обожавший выдумывать сказки, на этот раз дал волю своему воображению. Написано было ярко, и все же, – здесь Бакоц оказался прав, – рассказу не хватало документальности. Это был скорее сборник хорошо знакомых любому образованному человеку анекдотов, перемежавшихся с подробными описаниями различных пыток и казней. Чувствовалось, что автор «биографии одного из преступников» слишком много времени проводил за книгами и не утруждал себя поисками документальных фактов.
– Работа требует много времени.
– Мы должны торопиться. Чем быстрее документ будет обнародован, тем быстрее воцарится спокойствие.
– Да. Скандал докатился и до стен нашей обители. А прежде – до наших ушей долетали только восторги, вызванные победами этого героя. Немало придется потрудиться, чтобы изменить укоренившееся мнение. И еще: я ничего не знаю о жизни этого человека, а для того, чтобы рассказ вышел убедительным, нужны не только эти милые истории, но и факты.
– Я расскажу о нем, что знаю.
– Отлично.
– Брат Яков, – чиновник тайной канцелярии подошел к своему собеседнику, положил руку на плечо, – рассказ о годах правления злодея будет отправлен в Ватикан, потому к работе следует отнестись с величайшей ответственностью. Я думаю, что его святейшество больше всего будет возмущен надругательством над церковью, поэтому, прежде всего надо рассказать о том, как князь уничтожал монахов, грабил монастыри…
– Да…
– Но не только! Следует подчеркнуть, какие величайшие страдания выпали на долю трансильванских саксонцев. Его преосвященство дружит с германским императором, поэтому такой факт особенно возмутит его.
– Да. Добавим.
– А для большего эффекта – убийства младенцев. И огромное количество жертв, в наше время никого нельзя изумить отдельным убийством. Здесь нужна массовость, – реки, моря крови…
– Я уже понял, господин Бакоц, какой именно документ хочет получить твоя милость.
– Тогда немедленно приступим к работе. Я должен лично и как можно скорее вернуть оригинал текста отправителю, а до того не расставаться с бумагами ни на минуту. Это приказ. Кроме нас этот документ видело только лицо, написавшее его. Как только работа будет завершена, я сразу вернусь в Буду.
– Твоя воля, господин Бакоц. Устраивайся поудобней. У нас, монахов, строгий быт, но кружка доброго вина из монастырских запасов найдется всегда. Итак, начнем с первого года правления этого изверга.
– Можно чуть раньше, например, с того, как… – чиновник замялся. Ему не хотелось называть имена. – Начнем с того, как старый правитель убил отца злодея, а сам князь расправился со своим предшественником на троне. Они с братом только что вернулись из Турции, где жили долгие годы и приняли ислам… Или нет… Кажется, младший брат остался у османов, а наш герой веры не менял, хотя с другой стороны, мало кто может устоять против того давления, что оказывают турки…
– Какая разница? Его святейшество не будет вникать в такие подробности, а я уже начал писать, не портить же из-за этого лист? К тому же, это показательный факт, если сказать, что наш герой в свое время был магометанином, тогда легче представить, что он имел тайные переговоры с султаном. И еще – я думаю, следует несколько исказить названия населенных пунктов. Опять же, такие пустяки не разглядеть из Рима, а так можно избежать ненужных вопросов.
– Из тебя получился бы отличный политик, брат Яков.
– Я благодарен Господу за то место, что он мне уготовил. Человек должен, прежде всего, заботиться о спасении собственной души, а где это еще сделаешь, как ни в монастыре? Итак, берем за основу сей документ, твоя милость рассказывает мне все, что знает о жизни князя, а я вношу в повествование местный колорит и правдоподобие. Думаю, мы прекрасно сработаемся. Кстати, у истории нет финала. По-моему необходимо дополнить ее рассказом о пленении злодея и последовавшим за тем справедливом возмездии.
– А вот здесь ты ошибаешься, мой друг. Не забывай, этот документ и послужил причиной гнева короля. Прочтя его в конце осени прошлого года, он принял решение об аресте вероломного, свирепого, кровожадного злодея. Точку в этом повествовании ставить не нам, все еще впереди…
– Из тебя получился отличный политик, господин Бакоц.
Брат Яков склонился над текстом. Его мало интересовали особенности художественного стиля автора, чье имя он прекрасно знал, но так и не произнес вслух. Поэтому монах зачастую игнорировал сложные сюжетные линии рассказов, выделяя из них основную идею – запредельную жестокость валашского князя. Неважно, что обвинения звучали нелепо, хорошо разбиравшийся в искусстве написания доносов брат Яков знал, что главное в такого рода произведениях – это напористость, уверенность и безапелляционность. Чем страшнее будут обвинения, чем чудовищнее масштабы жертв, тем лучше будет результат. Пусть доносу не поверят наполовину, но и второй половины хватит с лихвой, чтобы опорочить человека.
«В 1456 году начал Дракула творить дурные дела…» – начал быстро выводить на бумаге брат Яков…
Венгрия, королевский дворец в Буде
– Арестовав Дракулу за измену, я даже не подозревал о других злодеяниях князя. Оказывается, едва ли ни с первого года после вступления на престол он регулярно совершал рейды в Трансильванию и творил там чудовищные зверства! Им были замучены десятки тысяч ни в чем не повинных людей – женщин, детей, мирных ремесленников, купцов.Модрусса с почтительным вниманием слушал рассказ молодого короля. Легат был опытным дипломатом, а потому ничем не выдавал своего скептицизма. А поводов для него имелось предостаточно. Еще недавно Дракулу называли опасным заговорщиком, задумавшим отдать Венгрию под власть Мехмеда Завоевателя, как вдруг совершенно неожиданно выяснилось, что подлинной причиной ареста князя стала не его переписка с султаном, которую так и не удалось убедительно доказать, а прежние преступления на территории Трансильвании. По словам Матьяша, о злодеяниях вассала ему стало известно совсем недавно из некоего анонимного письма, коим он постоянно размахивал перед носом Модруссы. Однако легат отлично знал, что до своего воцарения сам Матьяш жил в Трансильвании как раз в те годы, когда творились «невиданные зверства» Дракулы и, естественно, был в курсе всего происходившего там.
– Ах, господин Модрусса, язык не поворачивается говорить о чудовищных преступлениях «сына Дьявола», – да, да, именно так переводится его прозвище, – однако это мой долг, я обязан донести всю правду его преосвященству папе Пию II. Некоторых из своих врагов Дракула бросал под колеса телег или рубил на куски, но это было самым легким способом умереть. Представить страшно, сколь извращенные пытки выдумывал этот человек! Причем делал он все это от скуки, ради собственного удовольствия! Вначале изверг распоряжался снять с жертвы ее платье, раздеть догола, затем содрать кожу, затем, когда страдания становились невыносимыми, он приказывал сдирать с человека плоть, «раздевая» до внутренностей. Он сыпал соль на свежие раны, он варил людей в котлах и жарил на медленном огне, он душил детей, женщин и мужчин собственными руками, он забивал гвозди в глаза и уши, но больше всего он любил сажать на кол! Если провести эту процедуру с особым искусством, используя затупленный кол, который не может серьезно повредить внутренние органы, обильно смазать его жиром и осторожно ввести в тело через ягодицы… – Матьяш потупился и залился краской. – Я понимаю, что твоей милости, господин легат будет нелегко докладывать о таких гнусных подробностях его святейшеству, но я настаиваю на том, чтобы ты сообщил ему чистейшую правду, какой бы страшной она ни была!
– Я передам все в точности, твое величество.
– На чем я остановился? – Матьяш пытаясь скрыть охватившее его возбуждение, начал стремительно прохаживаться по комнате. – Итак, когда подготовленный надлежащим образом кол вводится в тело жертвы, казненный может находиться в таком положении до четырех суток, прежде чем смерть заберет его. Невозможно даже помыслить, какие страдания испытывает несчастный! Кстати, любимым занятием Дракулы было восседать среди посаженных на кол и обедать с друзьями, наблюдая за конвульсиями казненных. Еще он наблюдал за тем, как его жертвы едят человеческую плоть. О, да! Именно так! Он заставлял женщин есть своих младенцев, затем отрезал им груди и давал на съедение эти груди мужьям несчастных. Однажды он убил старейшину одной деревни, скормил его голову ракам, затем накормил этими раками родственников старейшины и затем посадил их на кол…
Модруссу подташнивало. Перечисление однообразных зверств, сводившихся в основном к расчленению, отрезанию половых органов и насаживанию на кол, вначале просто утомило, а затем, когда речь зашла о каннибализме, окончательно испортило аппетит. Он понимал, что, вряд ли сможет сегодня поужинать. Но больше всего посланника занимало возбуждение короля, дошедшее до крайности.
– «Сын Дьявола» грабил церкви, убивал священников, однажды он приказал насадить на кол странствующего монаха вместе с его ослом. В одном из трансильванских городов он посадил на кол тридцать тысяч человек, в другом – двадцать…
– Ваше величество, я не ослышался? Тридцать тысяч?
– Именно. Здесь все написано, – Матьяш почти швырнул донос остолбеневшему от таких цифр легату. – Ознакомься и передай это его преосвященству. Здесь подробно рассказывается обо всем периоде правления князя, о его зверствах. Во времена Дракулы Валахия напоминала лес из посаженных на кол. Изверг превзошел в жестокости даже таких тиранов древности, как Ирод, Нерон или Диоклетиан!
Модрусса с поклоном принял текст. От жары папского посланника мутило, и он хотел, чтобы мучительная аудиенция закончилась как можно скорее. Матьяш тоже изнемогал от переполнявших его чувств.
– Все, все дословно должно быть передано папе! Думаю, теперь его преосвященство получит достаточно доказательств виновности Дракулы. Даже если письмо к султану не кажется некоторым достаточно убедительным подтверждением преступной сущности злодея, сей документ полностью оправдывает мои решительные действия по отношению к этому чудовищу! Думаю, теперь меня, наконец, перестанут донимать этими нелепыми вопросами о том, почему я арестовал Дракулу. Мне должны быть благодарны за то, что я избавил мир от такого злодея!
– И когда состоится суд?
– Суд?! – Матьяш побагровел, и глаза его готовы были вылезти из орбит. – Какой суд, если его вина и так полностью доказана! Это пустая трата времени!
Модрусса не стал возражать. Пожалуй, от жары, от витавшего в воздухе безумия он и так сказал лишнее, утратив осторожность. Вопрос о суде мог обойтись легату очень дорого. О каком торжестве правосудия могла идти речь, когда все было предрешено с самого начала?!
Венгрия, темница в Буде
Винтовая лестница, оканчивавшаяся длинным коридором, позволяла королю тайно, не привлекая ничьего внимания, спускаться в подвалы дворца. Этот скрытый от посторонних глаз секретный ход вел в небольшую комнатушку, соседствовавшую с пыточной камерой. Маленькая комната была обставлена с обычной для венгерского двора роскошью – ноги утопали в мягком ковре, у стены возвышалось удобное кресло, подле него стоял столик, на котором всегда, вне зависимости от времени года, находились заморские фрукты и вино. Матьяш, по чьему приказу и была устроена тайная комната, почти никогда не притрагивался к фруктам, – слишком его увлекало зрелище, разворачивавшееся перед глазами, но всегда настаивал, чтобы ритуал соблюдался полностью. Однако главным достоинством этого уютного уголка являлось, конечно же, маленькое окошко, сквозь которое можно было отлично видеть то, что происходило в пыточной камере, оставаясь при этом невидимым для находившихся там людей. Король слыл гуманистом, и потому лицемерно скрывал свои подлинные наклонности.Помещение, где допрашивали подозреваемых, представляло собой небольшую, но достаточно высокую комнату со сводчатым, дочерна закопченным потолком. Ее освещали несколько укрепленных на стенах факелов и жаровня с красными угольями – приспособление, незаменимое для выбивания «чистосердечных» признаний. Почетное место занимала лестница, дыба и различные инструменты, разобраться в назначении которых могли только работавшие здесь профессионалы, да, пожалуй, король Матьяш, отлично изучивший приемы, применявшиеся во время допросов с пристрастием. В этот поздний час пыточная камера не пустовала – палач Ганс и его отличавшийся большой физической силой помощник, перебирали ржавые от крови клещи и другие инструменты, готовясь к изнурительной работе. В глубине помещения сидел склонившийся над листами бумаги Бакоц, – несмотря на то, что разбирательство было практически завершено, он все еще надеялся вырвать у пленника необходимое признание.
Войдя в тайную комнату и убедившись, что спелые, словно сделанные из воска плоды лежат на золотом подносе, Матьяш опустился в кресло и устроился поудобнее, чтобы не пропустить ничего из того, что разворачивалось в пыточной камере. Представление началось… Теперь, когда обвинение было сфабриковано и доведено до сведения папы, только чудо могло спасти узника. Никто больше не станет настаивать на новом разбирательстве, а значит, с преступником можно было делать все, что угодно. Но не убить… Всегда следовало оставлять путь к отступлению – взгляды папы могли поменяться, а убийство без суда человека, принадлежавшего к княжескому роду, было деянием, на которое не имел права даже король. Суд мог бы приговорить узника к казни за государственную измену, но Матьяш прекрасно понимал, что у него не было убедительных доказательств вины Дракулы, а потому не рискнул устраивать судебный процесс. Влада Дракулу ждала не смерть, а пожизненное заключение. Но исполненному черной завистью королю этого показалось недостаточно, и он решил «подшутить» над своим пленником. Красавчик Дракула, одного взгляда которого было достаточно, чтобы зародить желание в сердце самой неприступной красавицы, человек, о котором говорили, что он счастливо соединил в себе все физические и духовные достоинства, теперь находился в руках палачей – беспомощный, жалкий, превратившийся в жертву. Вспоминая лицо князя, Матьяш вначале собирался выколоть его большие, прекрасные глаза, но потом решил, что это слишком пошло. Ослепление было банально и широко распространено, а юному королю хотелось чего-то оригинального. Вскоре венгерского монарха посетила недурная идея… Матьяшу нельзя было отказать в изобретательности, и теперь он пришел тайно пронаблюдать за исполнением своей «шутки».
В камеру втолкнули полуобнаженного человека со следами пыток на теле. Он не пытался сопротивляться, спокойно и прямо глядя в уже ставшее знакомым лицо Ганса. Кажется, узник даже произнес что-то, приветствуя своего палача, но Матьяш не расслышал слов. Король ожидал увидеть своего пленника сломленным, однако князь держался так, словно шел на привычную работу. Спелый персик под пальцами Матьяша лопнул, превратившись в прохладный кисель.
– Ты запомнишь этот день на всю оставшуюся жизнь, воевода, – проскрежетал зубами король. – Вряд ли ты еще улыбнешься.
Подручный Ганса привязал узника к наклонно стоявшей у стены лестнице, туго натянул захлестнувшие ноги веревки, лишив возможности шевелиться. Матьяш даже привстал со своего места, всматриваясь в лицо князя и пытаясь прочесть на нем испуг. Но Дракула казался невозмутимым. Он действительно привык к мучениям, научился словно бы не замечать их. А к лестнице уже подходил Ганс с клещами в руках…
У человека, привязанного к лестнице, были прекрасные белые зубы, и палач только усмехнулся, представив, что останется от них после его работы. Чуть помедлив, Ганс ухватил клещами один из верхних зубов. Тело узника напряглось, но он не издал даже стона, когда с отвратительным хрустом был извлечен первый зуб.
– Ничего, дальше будет еще хуже, – заверил палач. – Это только начало.
Кровь струилась по бороде и длинным спутанным волосам Влада, палач, не торопясь, со знанием дела продолжал выдергивать зубы, уродуя челюсть, но своды пыточной камеры не оглашали крики и стоны. Ганс не был удивлен – он уже довольно давно работал с этим клиентом и понял, что боль не может заставить развязать ему язык. Впрочем, палач не сомневался, что если бы ему было позволено раздробить кости и суставы этому упрямцу, он бы, наконец, услышал крики боли, однако существовал устный приказ не слишком сильно калечить узника. Следы пыток должна была скрывать одежда, и неожиданное распоряжение лишить пленника зубов удивило Ганса. Теперь палач надеялся, что скоро ему представится возможность в полной мере продемонстрировать свое мастерство.
Матьяш, предвкушавший незабываемое зрелище, был разочарован. Жертвы должны были вертеться, визжать, вырываться, молить о пощаде, – это возбуждало, а сейчас Матьяшу казалось, что палач трудился над бесчувственным трупом. Предположение о том, что Дракула просто не ощущает боли, до глубины души расстроило и возмутило Матьяша. Он чувствовал себя обиженным, словно его лишили любимой игрушки. Не выдержав, король вскочил, несколько раз прошелся по тесной комнатушке, меряя ее шагами, а потом, позабыв о том, что присутствует здесь тайно и должен сохранять инкогнито, вбежал в пыточную камеру.
– Почему он молчит?! Ты даром ешь мой хлеб! – наградил он пощечиной остолбеневшего от такой встречи палача. – Он должен кричать!
– Он никогда не делает этого, ваше величество! – Ганс наконец-то склонился в глубоком поклоне.
– И это говорит палач?!
Матьяш осторожно, с трепетом приблизился к растянутому на лестнице человеку. Король испытывал возбуждение и страх, боялся и в то же время хотел увидеть всю картину в мельчайших подробностях. В детстве Матьяш распарывал животы новорожденным мышатам, которыми его заботливо снабжал брат Яков, с содроганием и любопытством наблюдая за тем, как эти твари медленно умирают в мучениях. То же чувство сейчас многократно усилилось, дошло до высшей стадии. Матьяш заглянул в изуродованное окровавленное лицо и неожиданно отпрянул, встретившись взглядом с глазами Влада. Князь со жгучей ненавистью смотрел в лицо своего мучителя. В его взгляде были вызов и презрение. Ярость, заглушившая боль. Не отличавшийся храбростью Матьяш отступил назад, скосив глаза на веревки, удерживавшие пленника, – кажется, они были надежны.
– А если он просто не чувствует боли?
– Он чувствует все, ваше величество. Прикажете продолжать?
– Да.
Экзекуция продолжалась, но уже не занимала Матьяша. Он понимал, что так и не сумел сломить волю этого человека. Усевшись на стуле, принесенном Бакоцом, король рассеяно наблюдал за пыткой, думая о чем-то своем.
– Твое величество, – отвлек его голос Томаша Бакоца, – палач утверждает, что преступник больше не выдержит. От боли тоже можно умереть, и еще – он потерял много крови. Прикажешь заканчивать или продолжать?
Поднявшись со своего места, Матьяш снова заглянул в лицо узника, – теперь его глаза потускнели, стали бессмысленными. Дракула действительно находился на грани жизни и смерти, и слова, произнесенные королем, стали бы для него приговором. Король молчал. Он хотел уничтожить валашского князя, но не решался сделать этого. А раз так… Что если Дракула действительно умрет под пытками? Матушка была бы очень недовольна этим. Матьяш почувствовал прилив слабости, неожиданно ему стало страшно… Вдруг мертвый Дракула придет к нему ночью, швырнет на залитую кровью лестницу и начнет мучить, терзать, раскаленными крючьями рвать на части? Что если совсем недавно умершая Екатерина, которую король все же загубил своими забавами, поднимется из гроба, спросит со своего супруга за всю ту боль, что он ей причинил?